Аннотация: За золото наёмники сделают всё, что угодно. Ради него можно припугнуть, можно пленить, можно убить... Но ради чего можно отказаться от золота, если речь не о собственной шкуре? (Рассказ окончен)
Глава 1
- Какого черта?!!!
Крик взлетел под потолок, а человек упал на стол, перевернув его со всей утварью. С громким звоном разбивались бутылки, с тихим бульканьем вытекало их содержимое; наёмник, которого на этот стол толкнули, встал, не обращая внимания на осколок стекла в своей спине, и крикнул обидчику:
- Тонум, успокойся!
- Не-е-ет, не успокоюсь... - громкий шёпот надавил на непривычную для этого места тишину.
Наёмники, сидящие за другими столами, замерли. Замер и глава гильдии, не закончив объявлять поступившие заказы.
- Правда, Тонум, сядь. Ты выпил лишнего, - невозмутимо сказал он своему подчинённому.
- Я трезв, в отличие от всех вас! Золото - тот ещё хмель!
Упавший положил руку на меч, но не спешил его вынимать.
Тонум тяжело дышал и зло смотрел на всех собравшихся. Их гильдия, их славная компания вдруг сошла с ума, перестав замечать очевидное.
- Что отличает нас от других наёмников? - спросил он, не дожидаясь, пока кто-то скажет что-то ещё.
- Мастерство, сплоченность, кое-какие принципы.
- Во-о-от... принципы, ребята, принципы, - Тонум улыбнулся и закивал головой, как в каком-нибудь припадке.
- Объясни, что именно тебе не нравится, или заткнись, - глава славился своей уравновешенностью и рассудительностью.
Упавший плюнул на пол и, подняв стол, снова сел. Остальные удивлённо и настороженно смотрели на происходящее, не видя пока повода вмешаться.
Характер у Тонума всегда был взрывным, "ураган" - его второе имя. Вот и сейчас, вместо того, чтобы спокойно высказаться, он толкнул взявшегося за дело друга и разбил бутылки с прекраснейшим вином.
- Какого черта мы идём на поводу у этого "Паука"? Вы хоть слышали, что он хочет? - Тонум уже не кричал, но активно жестикулировал, пытаясь донести смысл слов.
- Смерти придворного мага.
- А кого он заказал на прошлой неделе?
- Брата королевы.
- А ещё раньше это были толковый шпион, прекрасный и сильный, зараза, амулетодел и кража дочки генерала.
- Тонум, черт тебя дери, а что не так?! - крикнул кто-то из дальнего конца зала.
Наёмники оживились, и громкий гул заполнил здание. Тонуму кричали, что он сумасшедший, что ему надо завязывать с выпивкой и что, если ему так не нравится "Паук", пусть просто не берётся за дела.
Дав толпе выговориться, глава поднял руку.
Все замолчали, даже Тонум, который только-только собрался отвечать на пустые оскорбления и справедливые упрёки.
- Кончай вступление. Говори суть, - глава гильдии был абсолютно спокоен.
- Он хочет убрать всех, кто сможет потом ему сопротивляться. Нашими руками уничтожить нашу страну! Нашу, ребята!
Звуки, сложившиеся в столь странные слова, звенели ещё несколько мгновений, заблудившись в стенах и попав в стеклянные станы и бутылки. А на лице главы его подчинённые, впервые за этот год, заметили эмоцию. Округлённые глаза, высоко поднятые брови... да, удивился не только он - все, кто сидел в зале.
- А что для тебя страна, Тонум? Почему ты считаешь, что нас должна интересовать судьба чьего бы то ни было государства?
Его до сих пор не заткнули грубыми методами лишь потому, что в их гильдии "товарищ" - не только слово, но и уважение, готовность выслушать и помочь. Каждый знал и по-своему любил каждого. Стычки, как эта, были редкостью, уходящей в байки и шутки.
Тонум не думал, что его не поймут, и считал всё, что говорил, очевидным, простым.
- Почему? - он рассеянно посмотрел на товарищей. - Потому что наша страна - наш дом. Она даёт возможность жить и заниматься любимым делом. Её законы - мягче, её стражники - снисходительней или глупее, женщины - краше каких бы то ни было иноземок, а...
- Это только твоё мнение! -раздражённо сказал наёмник, неловим движением вынув осколок бутылки из своей спины.
- В соседних странах сжигают за наши преступления! - прикрикнул на него Тонум. - У нас сажают, и через несколько лет король, на какой-нибудь радости, объявляет амнистию. Здесь прекрасные танцы и праздники, а захватчик всегда выметает старое со своих новых территорий.
- Будут другие танцы. И ты их полюбишь, - глава уже справился со своими эмоциями, и, свернув свиток с заказами, ровно смотрел на товарища.
- Сомневаюсь, - передразнив этой фразой тон начальника, Тонум продолжил эмоциональную речь. - Так или иначе, это наша территория, и путь те, кто придёт рушить, суда не суются! Приятно ли Вам будет видеть слёзы на лице игривой прежде красавицы в трактире? Или хуже: разруху и битые бутылки там, где раньше было можно дёшево напиться и хорошо покутить? Видеть, как нашим балбесам-стражам глотку щекочет вражеский солдат, а не мы? Как наивные смешные ребятишки стали серьёзными, растеряв способность вызывать улыбку?
- Выйди. Вернёшься, как только успокоишься.
Глава гильдии недвусмысленно указывал на дверь. Тонум замер, не веря беспристрастность неплохих, как он думал, ребят. Им было всё равно. Страна и её уклад - это лишь способ заработать, а если смотреть на это только так, то грести деньги можно было бы при любом правительстве и любых традициях.
Тонум вышел, отказываясь признавать провал его попытки разбудить гильдию. В голове было пусто, а в груди кипели злость и отчаяние.
Но была там и надежда.
Глава 2
Приняв задание, Олькон вышел из здания гильдии и вдохнул прохладный воздух. Рана болела, но не так сильно, как могла - стекло воткнулось далеко не в хребет, а значит можно было прикрыть кровавое пятно плащом и не искать лекаря. После пропахшего перегаром и потом подвала, задымленные и грязные улицы казались не такими уж противными. Место выбиралось на совесть: сверху - безобидный тренировочный зал, где все желающие могли немного заплатить и поучиться владению оружием у "мастеров", а снизу мастера собирались, чтобы обсуждать далеко не безобидные дела.
"Ну ураган наш сегодня выкинул", - подумал Олькон, хмуро глядя на ясное небо.
Голос его друга до сих пор звучал в голове, как назойливое эхо. Про танцы говорил, про детей, про женщин...
Чтобы развязать неприятный комок недоумения, Олькон пошёл в любимое заведение. Оно встретило его мягким шумом: позвякивали чашки, о чем-то говорили люди, потягивая свои напитки, и где-то в углу на флейте играл музыкант. Приятное тепло сухим языком лизало открытые участки кожи, расслабляя тело, а душу расслабляла сама обстановка. Бежевые стены уютно охватывали зал с деревянными столиками, и ароматы разных трав и ягод обволакивали всё вокруг.
Назвать это место таверной язык не поворачивался, хоть и формально оно было именно ей. Посетители любили её не за алкоголь или вкусную еду, а за чай. И за вежливость работающих здесь девушек, конечно.
- Мастер Олькон, вы давно у нас не были!
Высокий голос ласкал слух, а озорная улыбка просила ответную. Лет пять назад младший брат этой девушки учился фехтованию в их школе. Эдакий неугомонный чертёнок! Именно здесь благодаря счастливой случайности она и нашла ему "мастера".
- Здравствуй, Кана. Мне, как обычно, чай со смородиной и лимоном.
Грубить, кому бы то ни было, здесь принято не было, поэтому Олькон старался отвечать мягко, забыв про крепкие слова. Умение приспособиться под любое окружение - важный для наёмника навык. Но то ли это умение стало частью жизнью, то ли место помогало ему стать добрее, усилий для приятного тона не требовалось никаких.
- Чай со смородиной и тортик? - Кана, улыбнувшись, подмигнула.
- Форму потеряю, - Олькон рассмеялся, подходя к одному из столиков. Он чертовски любил, когда эта девушка улыбалась!
- Вас же никто не просит есть его целиком! Кусочек... не наш торт, я пекла, - Кана уговаривала шёпотом, словно рассказывала страшную тайну.
- Ну, если только твой тортик, - соглашаясь, наёмник растерял остатки суровости.
В это место он приходил отдыхать душой, а не силу духа демонстрировать.
Принесённая сладость была пропитана нежным кремом, который таял во рту, раскрывая мягкий и безумно приятный вкус. Вдохнув аромат чая, Олькон сделал глоток и закрыл глаза; яркий контраст кислого и сладкого, горячего и прохладного вызывали состояние блаженства.
Открыв глаза, он видел всю ту же таверну с её тихими посетителями и прекрасно подобранной краской для стен. Засмотревшись на стройные ножки Каны, Олькон почему-то вспомнил слова Тонума:
"...слёзы на лице игривой прежде красавицы...".
Воображение дорисовало и всё остальное: перевёрнутые столы, разбитая посуда, тишина и... тоска, пустота в груди постоянного посетителя.
Помотав головой, Олькон отогнал неприятное видение. Кана уносила посуду, покачивая бёрдами, а флейтист, замолкнув, рассматривал публику. Где-то за окнами слышался цокот копыт, а какая-то девушка, относя заказ соседнему столику, оставила за собой терпкий запах горячего шоколада. Всё как обычно, мирно спокойно и надёжно. Любимое место и не думало переставать быть таким чертовски-манящим, расслабленным.
- Скажи, а как поживает твой брат? - спросил Олькон, когда Кана вернулась к нему за тарелкой.
- Рир? - она замерла, печально поджав губы. - Он служит где-то на границах, я за него боюсь.
- Не переживай, он справится, способный парень, - неожиданно, Олькон взял её за руку.
Он улыбнулся, с заботой смотря ей в глаза. Вплоть до этого момента он не думал, что огонёк в них может угаснуть, но теперь боялся, что он не зажжётся вновь. Как одна ошибка может разрушить успех всего задания, так одна маленькая деталь, льдинки волнений в добром взгляде, разбила уют всей таверны, сделав воздух холодным, ароматы приглушёнными, а звуки далёкими.
- Кана, уверяю тебя, он сможет постоять и за себя, и за нашу страну.
Наша страна... одна фраза и сколько ассоциаций из-за этого придурка-"урагана"! Олькон не понимал, почему он так беспокоится о глазах Каны и о уюте заведения. Она перестанет быть привлекательной - её заменят десятки других! Разрушат таверну - постоят новую!
Но что-то всё же мешало отпустить полюбившееся место и приятную девушку.
- Благодарю за поддержку, мастер Олькон, - сказала Кана, улыбаясь.
Вместе с блеском её глазах вернулась и теплая остановка. Флейтист играл что-то мечтательное и безумно красивое, где-то неподалёку пили чай, от которого слабо пахло клубникой, и холод, сковавший дыхание, вдруг исчез.
Оставшись за столиком в одиночестве, Олькон смотрел на всё вокруг так, как после тяжёлого кошмара смотрят на свою комнату. Пережив навеянное размышлениями, наёмник понял, что не хочет, чтобы такое было явью. Не полюбит другое заведение так, как это.
А придётся, если враг решит напасть на это государство.
Глава 3
- Меч ближе.
Мальчик тяжело дышал, но послушно выпрямил руки, чтобы лезвием своего оружия коснуться клинка мастера.
- Не к моему мечу, а к себе. Носок правой ноги смотрит на противника. Ты опять нарушил стойку, - учитель, как всегда, был спокоен.
- Простите, мастер Ханин!
Мальчик немного раздвинул локти, чтобы рукоять меча были ближе к солнечному сплетению, и переставил стопу. Ханин, осмотрев стойку ещё раз, кивнул, быть может, с удовлетворением.
- Нападай.
Собрав всё своё стремление учиться, мальчик неуклюже шагнул и махнул мечом, мощно, резко, но слишком широко, чтобы этот назвать удар хорошим. Звон клинков разлетелся по комнате, но не успел этот звук стихнуть, как мальчик ударил вновь: едва не подпрыгнув и описав мечом дугу над своей головой, он перенаправил атаку, но не попал ни по плечу мастера, ни даже по его оружию.
Ханин почти улыбнулся. Дети с их пылкостью необузданностью и всепоглощающей верой во что-то светлое, были его слабым местом. Он никогда не брал заказ, в котором приходилось убивать ребёнка, но в тайне мечтал, чтобы как можно больше детей сдохли от чего-нибудь, не узнав всей грязи мира. Учить детей защищаться, от кого надо, и бить морду, кому надо - это была его идея, но он ненавидел смотреть, как наивные мальчики превращаются в серьёзных мужчин, и ему было тошно то того, что это он, пусть и косвенно, делает их такими.
Он ненавидел себя за то, что разучился чувствовать что-либо так, чтобы это отражалось на лице, но не мог не признать, что так жить проще. Дети радуются искренне, но глубоко страдают. Он не хотел страдать. Радоваться было почти нечему.
- Ты не должен так сильно размахивать оружием. Это даёт мне время ударить.
Тон и выражение лица были абсолютно спокойными. Они не могли определиться, что выражать: ненависть или остатки радости?
Мальчик наступал, замедляя удары, чтобы лучше их контролировать. Ветер ворвался в окно, разогнав пыль на полу и дав душному залу глоток свежего воздуха. Тренироваться и тренировать стало легче.
Радовался Ханин чужим эмоциональности и неуклюжести, а ненавидел себя за то, что ограничивает детские порывы. Ребёнок становится взрослым тогда, когда берёт на себя слишком много "нельзя". Кидаться снежками в прохожих - нельзя, потому что это неприлично. Облизывать пальцы нельзя, потому что они грязные. Громко смеяться тоже нельзя, потому что ты можешь кого-то задеть своим счастьем.
Увы, избавиться от обрастания запретами невозможно. Да и не нужно - большинство из них полезные навыки, а не оковы. И только пока у тебя не растут усы, ты можешь себе позволить смешно и неумело творить какую-нибудь ерунду. Потом за эту самую ерунду ты в ответе. Мир жесток.
А дети ещё это не поняли. Вот и сейчас мальчик равномерно стучит своим новеньким мечом по потрепанному клинку мастера и не знает, сколько эти царапины видели крови. И что в следующий раз, возможно, они отведают крови его родного отца.
- Так лучше. На сегодня всё. Можешь идти.
Мальчик поклонился, бережно убрал оружие в ножны и побежал. Наверное, он хотел рассказать друзьям, что его сегодня почти похвалили. Оглядев пустой зал, Ханин подошёл к окну и сел на подоконник.
Вчера Тонум сочно высказался на счёт того, что в "нашей стране" должно быть дорого. Сегодня он не пришёл.
Товарищи, гильдия - одна из немногих радостей. Вторая, потому что первая - дети.
Друзей он любил потому, что был в каждом из них уверен. Они могут сделать всё, что угодно, но не предать. То, с чем не справляются сами, выполняют командой. Внизу в подвальчике каждый член гильдии может отдохнуть, после задания, может спрятаться от стражи, на худой конец может прийти умирать от раны или яда, уверенным, что ему помогут вкусить в этой жизни последнюю радость, а потом не дадут его телу без погребения сгнить.
Поражение "нашей страны" никак не повлияет на гильдию. Но дети...
Ханин был далёк от каких-нибудь танцев и давно остыл к плотским утехам - в юности наигрался.
Но когда-то давно он сбежал в этот город с другой страны, с захваченной территории. Он был маленьким, многого не понимал, но всё запомнил и осознал значительно позже. Грабёж был понятен ребёнку. То, что девушек нужно утешить - детям постарше. Но ничто не ранило юные души так, как осознание своей слабости, того, что сильный забирает всё. Оно всегда так, однако в годы войны это не только не прячется за словами "закон" и "справедливость", но и выставляется напоказ: я - завоеватель, а поэтому я имею право так сделать.
Размышления Ханина прервал скрип двери: в зал кто-то вошёл.
- Может ли мастер преподать мне урок? - посетитель прокашлялся.
Кодовый вопрос заставил повернуть-таки голову и посмотреть на него.
- Смотря, о чем меня спросят.
- О том, насколько тонка грань между долгом и выгодой! - посетитель закатал рукава, обнажив тощие бледные руки.
Ханин беспристрастно кивнул, подтвердив, что всё сказанное и сделанное было истолковано верно, и положил меч на подоконник.
Паук пришёл за очередной жирной мухой. Его серую рубашку и наглую улыбку Ханин мог узнать где-угодно.
- Кто?
- Вы его знаете и, наверное, давно уже хотите убрать, да всё руки не доходят, - Паук улыбнулся, доставая сложенную в четыре раза бумагу.
Ханин взял этот листок и посмотрел на изображение. Черными чернилами на нем был нарисован капрал, известный своим умением руководить отрядом и несправедливым отношением к нему правительства. Ханин даже с опорой на товарищей боялся с ним связываться - настолько сообразителен был старый чёрт и силён.
- Вы даёте много заказов. Зачем?
- О, боги, вы вроде и спросили, но вроде вам не интересно, - Паук усмехнулся, подходя вплотную. - Какое вам до этого дело?
- Ищите другого.
Паук, судя по всему, испугался. Ханин ровно смотрел ему в глаза, давая понять, без информации работать не будет.
- Не отказывайтесь так быстро. Вы отличные воины, я не хочу...
- Ваша цель - ослабить государство для войны? - по выражению лица Ханина невозможно было что-либо понять, но взгляд давил как стена, которая почему-то движется на встречу.
- Да, что уж утаивать. Я всегда знал, что... а-а-а!!!
Ханин взял меч одной рукой и, широким махом поднося его к другой, засадил металл в плечо Пауку. Клинок вошёл почти наполовину, и наёмник довёл его, ранив чуть глубже. А пока побледневшая жертва не очнулась, толкнул её ногой и приставил остриё к груди. Одно движение - Паук упал, широко раскрыв рот и тонкими пальцами схватившись за лезвие.
Без каких-либо эмоций, Ханин взглянул на свежий труп и лужу крови.
Пусть захватывают другое государство, а не то, за детьми которого наблюдает "глава".
- Ну Ханин, ну как теперь это оттирать? - плотно закрывая дверь, поинтересовался наёмник.
Олькон, придя вместе с ним, кивнул в качестве приветствия.
- Водой и тряпкой.
- Чёрт, неужели кто-то сумел тебя разозлить? - Олькон рассмеялся.
- Я не хочу иметь с ним дело. Можешь не выполнять заказ, - Ханин встал, вытирая меч платком из красной ткани.
- Это Паук?..
Удивлённый возглас Олькона отразился от стен и вернулся едва слышным эхом. Третий наёмник, рассмотрев убитого, сказал:
- А похож ведь - вон какие руки и ноги.
Молчание заполнило зал, сделав слышимым дыхание собравшихся и жужжание толстой мухи. Ханин закрыл ставни и в полутьме потащил свою жертву к чёрному выходу - за ним был сарай. Если бы кто-то вздумал копать земляной пол, нашёл бы уйму костей и полусгнившего мяса.
Но в безобидную "оружейную" никто никогда не заглядывал. Кроме "мастеров", само собой.
- И да, передайте кто-нибудь Тонуму, что он прав. Все наши слабости - в этой стране, и нечего свои мягкие места подставлять под удары, - проговорил Ханин, выволакивая труп.
Олькон и наёмник переглянулись. Глава закрыл дверь.