- Он такой!.. Он такой офигенный!.. Няшечка!.. - Настенька закатила глаза и для убедительности почмокала, словно с глянцевой обложки журнала на неё смотрел не юнец из табуна американских одноразовых актёришек, а кусочек тортика. Катя бросила взгляд на предмет Настенькиного обожания и содрогнулась - ну, ведь, урод же! Неужели не видит! Упитанный, розово-белёсый, как новорожденный поросёночек, с блёклыми глазами навыкате и нечёткими сивыми бровями.
- Правда, красавчик? - спросила Настенька с надеждой.
- Ну... Мне нравятся мужчины иного типа, - уклончиво ответила Катя. Обижать коллегу не хотелось. Да и зачем? В этом мире, определённо, кто-то решил пересобрать движущие механизмы. Иначе как объяснить все эти выверты в общественном сознании?
Настенька не отставала:
- А какие мужчины Вас привлекают?
- Вот такие. - Катя раскрыла бумажник, чтобы предъявить Настеньке крохотную фотку, сделанную почти три десятка лет тому назад. На ней был запечатлён молодой Лёша. Настя покосилась на строгое рубленное лицо Катиного мужа, на его выразительные тёмные глаза, на чистый открытый лоб и волнистую шевелюру, затем с заметной жалостью вздохнула:
- Причесать бы по-другому.
Катя саркастически улыбнулась. Подтекст читался слишком явно - чучело твой муж, чучело и страхолюдина! Катя пожала плечами - мне, мол, и так хорош, - и углубилась в работу. Она принялась механически заполнять протоколы калибровки и поверки, а между делом размышлять о новом сдвиге зрения. Новый сдвиг зрения - именно так называла Катя неожиданные поветрия-перверсии. Интересно, что на этот раз? В прошлый сдвиг выбрали молчунов, и Лёша еле отбивался от настырных дам-сослуживиц. Лёша-то - молчун. Зато Славика накрыла жесточайшая депрессия, поскольку был говорлив и общителен. Весь в бабушку, в Катину маму. Славика перестали замечать все девочки в институте и во дворе, а одна из бывших одноклассниц зло и беспощадно высмеяла в сети Славкину внешность. На себя бы посмотрела, коза кривоногая, возмутилась тогда Катя, но ничего предпринимать не стала, хоть сын и ждал от неё советов. Можно было бы заявить, что Катя мудра и терпелива, однако объяснение было бы неверным. Просто Катя знала, что сия трагедия ненадолго.
Лёша ворчал потихоньку, что Славка - маменькин сыночек, но, похоже, этот бесспорный факт не слишком его расстраивал. Славик был и папиным сыночком, что, наверное, двадцатилетнего парня не красило, но всех в их маленькой семье устраивало. Старшая дочка Варенька бунтовала и вредничала, высмеивая патриархальный уклад жизни ближайших родственников, жила отдельно, а Славик как ходил за ручку всё своё детство, так и продолжал нежно прижимать к груди мамины-папины ладони.
Славке, в общем-то, повезло. Уродом он побыл всего лишь раз, когда выбрали молчунов. Молчунов задвинули, и сынок снова стал привлекательным. Не так чтобы прямо красавцем, но вполне сносным парнем. Та же коза кривоногая потом осыпала Славика многообещающими смс-ками, сынок воспрял и расцвёл. Потому что пришло время людей со здоровыми сосудами, а сосуды у Славика были лучше некуда. Потому что занимался спортом, но не чрезмерно. Бегал много, но много и отдыхал. Спать ложился ровно в одиннадцать, вставал в семь. С таким железобетонным режимом и сосуды станут железобетонными. Затем, как водится, ровно через полгода красивыми вдруг стали счастливые обладатели музыкального слуха. И опять Славику подфартило -- звёзд с неба он не хватал, однако ж пять классов баяна вымучил, за что впоследствии сказал огромное спасибо мамочке. Кате, то бишь.
Славик даже чуть не женился тогда -- такая у него вспыхнула любовь. Девушка на Катин взгляд была толстовата, но очень-очень талантлива по части фортепиано, а, значит, в глазах всего цивилизованного человечества выглядела шикарной красоткой.
- Какая пара! Господи, красота неземная! - прослезилась бабушка, когда внучок впервые привёл избранницу в дом. А Лёша крякнул:
- Ничего ж себе, мать, пупса мы соорудили.
Пупсами муж называл лишь самые изящные и прелестные вещицы. Например, фирменный шуруповёрт или дорогую гоночную машину. Последний раз, до Славика, Лёшиной высочайшей похвалы удостоился только мамонт в Зоологическом музее, куда Катя вытащила своё семейство на долгих новогодних каникулах.
- Натуральный пупс! - восхитился тогда муж, обходя чучело с тыла. - Захерачит, мало не покажется! Вот бы его на дачу - доски на крышу подавать!
Свадьба, слава тебе, Господи, не сложилась. С одной стороны, Катя была бы уже не прочь и внуков поняньчить, а с другой стороны - ну не хотелось породу портить! Катя-то видела, какова невеста на самом деле - кость широка, росточек невелик. Как пить дать, расползётся годам к сорока, превратится в коровищу. А Славка у Кати красив, чудно сложён, как и Лёша в молодости, и, как и Лёша, не понимает своей красоты. Да сейчас никто не понимает, ибо мир свихнулся.
Катя вздохнула, Настя вскинула брови, но промолчала. Болтать было некогда. У Насти самой на столе громоздилась кипа бумаг высотой почти с Настю. Оформлять тебе, красавица, не переоформлять...
Кстати о красавице. Началось это сразу после рождения дочки, то бишь через год после окончания техникума. До Вареньки люди были как люди - кто-то красив, кто-то не очень, кто-то доволен внешностью, кто-то напротив, но это неважно, поскольку царствовала ясность. Дурнушка знала, что лицом она не задалась, и делала соответствующие выводы. Макияжик там, укладочка, солярий, одежонка поприличней - вот и вполне себе симпатичная барышня. А что сейчас? Разве можно исправить отсутствие слуха или изменить, к примеру, холерический темперамент на меланхолический?
Катя отложила протоколы, заварила пакетик чая и, покусывая тульский пряник, отправилась в интернет, осведомиться о Настиной няшечке. "Яндекс" вывалил одиннадцать с половиной тысяч картинок, на большей части которых няшечка была сфотографирована вместе с мамочкой - такой же упитанной и белобрысой.
- Ой, а ещё я вот от этого балдею, - Настя не выдержала, вынырнула из бумажных глубин, подъехав на офисном кресле вплотную к коллеге. Она постучала по клавишам и ткнула пальчиком в экран. Катя обомлела: Варенников! Знаменитый её одноклассник! Человек, который всегда оставался привлекательным!
В некотором роде Катя и Варенников были схожи. Катя всегда средненько "ничего так", а Варенников всегда красив. В школе о нём мечтали девочки всей параллели, в университете его настойчиво охмуряли многочисленные барышни-филологини, но Серёжка Варенников - зеленоглазый шатен с неземным одухотворённым лицом - женщин не замечал, душой витая в неведомых далях. Он стал писателем, дерзко и напористо потеснив кружок самых издаваемых авторов. Не пиарился, жил в деревне настоящим анахоретом, на публике появлялся только лишь для проведения очередной благотворительной акции. Собственно, это всё, что Катя о нём знала. Наблюдала издалека - и удивлялась.
В самый первый сдвиг красивыми стали высоколобые умники. И держалось это помешательство не полгода, как нынче, а целых пять лет. За эти годы несколько зачахли кинематограф, эстрада и мода, поскольку данные области культуры не представляли интереса для большинства интеллектуалов, но зато прокатилась волна рождения гениальных ребятишек. Понятно, почему - красивый ищет себе в пару красивого, а коли двое родителей необычайно умны, чадо их заранее обречено быть вундеркиндом.
В ту пятилетку Варенников не сходил со страниц газет и журналов, хотя сопротивлялся и не давал интервью. Значит, очень-очень умён, решила тогда Катя.
В двухлетнюю эпоху добрых именитый одноклассник не утратил привлекательности и по-прежнему продолжал считаться завидным женихом. Во всяком случае письма от поклонниц ему доставляли мешками.
В период привлекательности экстравертов Серёжа остался на прочно завоёванных рубежах отъявленного красавчика. Стало быть, несмотря на затворничество - общителен и рад видеть людей? Но как объяснить, что и среди молчунов, ну, когда Лёша вдруг расцвёл, Варенников также слыл аполлоном и херувимом?
- Ма, я быстро! - Славкин голос вывел Катю из оцепенения. В дверях показалась кудрявая голова с яркими лукавыми очами. - Ма, ты чего?
- Ничего, сынок, просто задумалась, а ты так неожиданно тут возник... Что-то случилось?
- Ага! Ключи дома забыл. Вот шляпа! Я возьму твои?
- А ты дома-то будешь, как я приду?
Славик рассмеялся:
- Ты у меня чудо, мамулечка! Ну, неужели, брошу тебя мёрзнуть на улице? Дай-ка я тебя за это поцелую!
Не стесняясь присутствия Насти, сын вбежал в кабинет и заключил Катю в объятия. Облобызав её и получив заветные ключи, Славка испарился.
- Какой славный у Вас мальчик! - заметила Настя и осторожно поинтересовалась, - Сколько ему сейчас?
- На пять лет младше тебя, - жёстко ответила Катя.
Сослуживица смутилась:
- Да я так только спросила... Симпатичненький он...
"Симпатичненький! - ревниво подумала Катя. - Да не про тебя! Ещё не хватало нам престарелых подруг!" Для сохранения породы Настя тоже никак не годилась. Личиком вполне себе, но умишка негусто. Наверное, в первые пять лет массового помешательства считалась не слишком прелестным ребёнком.
А Варенников, выходит, чуткий и преданный сын. Иначе, почему он сейчас кажется таким привлекательным? А сама Катя? Она-то - что? При любом раскладе - серединка на половинку? Крепкий середнячок?
Катя поразмышляла минутку, оскорбляться ли ей сим фактом, ничего не решила и вернулась к работе. Какая-то неоформленная мысль периодически тюкала её изнутри в течение всего рабочего дня, но не вызрела, не смогла вылиться в слова или хотя бы в эмоцию. Зато вызрела неожиданная решительность поговорить с Варенниковым. Разыскав через трёх одноклассниц телефон писателя, Катя собралась духом и позвонила.
- Серёжа, это Катя Борейко... Теперь не Борейко, но это неважно...
- Привет, Катька! - радостно откликнулся Варенников. - Я тебя сразу узнал. ОБЖ дашь списать?
Катя облегчённо рассмеялась. Варенников, несмотря на звёздный свой статус, совсем не зазнался. Более того, он с энтузиазмом сообщил:
- Ты меня ловко перехватила! Я как раз в городе!
- А давай поболтаем? - осмелела Катя. - Я на Ваське работаю. Если ты ещё не уедешь, и тебе будет не поздно, подходи к семи в кофейню на Шестой линии. Знаешь?
- Знаю, - сказал Серёжа. - Мне никогда не поздно. Я же на машине.
***
По дороге в кафе Катя забежала в магазин за хлебом, и на выходе была обстреляна желудями.
- Ох, кто-то у меня сейчас получит! - возмутилась Катя, замахнувшись пакетом с батоном на метких стрелков - трёх мальчишек лет десяти.
- Это они не на тебя, это они на меня, - сказала девочка примерно их возраста, осторожно выглядывая из-за Катиной спины.
- Взрослым надо говорить "Вас", а не "тебя", - поправила Катя и бросилась в атаку. Обидчики, смекнув, что дело пахнет жареным, синхронно развернулись и поспешно ретировались.
- Пойдём, я те6я провожу, - предложила Катя, - а то живой не дойдёшь до дома. Тебе куда?
- Никуда. Я гуляю.
Одежонка на жертве желудёвого нападения была стара, великовата и не по сезону легка. "Кто ж так ребёнка-то одевает?" - покачала головой Катя, оглядывая девочку. Мешковатый свитер с подвернутыми рукавами, широкие спортивные штаны с резиночками по низу брючин. Ни куртки, ни пальтишка.
- Дашка - крокодил! - крикнули сбоку. Девочка отреагировала мгновенно: схватила кусок отколовшейся штукатурки и швырнула её в сторону задиры. Как заметила Катя, ни злости, ни обиды на лице девочки не обозначилось. Пласт штукатурки врезался в дерево, с треском рассыпавшись на сотню мелких обломков.
- Ты, значит, Даша...
- Ну, да.
- Пойдём, Даша, сдам тебя на руки родителям.
- Не сдашь... Не сдадите.
- Почему же?
- Они на заработки уехали.
Катя озадачилась - куда из Питера можно поехать на заработки? В Москву разве? Или за границу? Ни первый, ни второй вариант не стыковался с затрапезным видом девицы. А уж как она была некрасива! Действительно, крокодил. Кате отчего-то стало нестерпимо жалко беднягу.
- А с кем живёшь? С бабушкой?
- Ага.
- Тогда к бабушке.
- Не, - насупилась Даша. - Я погулять хочу.
Катя поняла, что перспектива идти к бабушке была неприятнее холодного ветра и дразнящихся мальчишек.
- Тогда со мной. Я тебе пироженое куплю. И какао.
- Я с маньяками не хожу.
- Чудачка! Где ж ты видела, чтобы маньяки в кафе водили? Там их сразу на видеокамеру снимут и в милицию отправят.
Девочка поколебалась, а затем согласилась:
- Пошли.
Катя взяла новую знакомую за руку и повела её на встречу с Варенниковым.
- Ты в школе хорошо учишься? - спросила Катя.
- Нет, - коротко бросила некрасивая девочка.
- Троечница?
- Двоечница.
- Второгодница?
- Нет.
- Тогда троечница. С двойками на второй год оставляют.
- Меня вытягивают, чтобы показатели не портила.
- Кто тебе такое сказал?
- Училка.
- Детям такое нельзя говорить, а то распустятся.
- А она говорит.
- А читать любишь?
- Не.
- Может, у тебя просто книжек нет хороших?
- Ну... Книжки скучные...
- А маму с папой любишь?
- Не.
- Вот как?
- Они меня бросили.
- А это кто говорит? Тоже училка?
- Не. Бабушка.
- Значит, бабушку любишь.
- Не. Она всё время ругается. И ждёт, чтобы скорее меня в ПТУ отдать.
Дальнейшие расспросы показали, что ни умом, ни сердечностью, ни здоровьем, ни любовью к ближним найдёныш не блещет. Катя, припомнив все "сдвиги", что произошли на её глазах, пробежалась по добродетелям, что превращали людей в красавцев, однако ни одна из них у девочки не обнаружилась. Острое щемящее чувство захлестнуло Катю. Как жить вот так - вечным крокодилом?
- Тебя, наверное, постоянно дразнят, - деликатно предположила она.
- Ага, - буркнула Даша. - Я из-за дразнения всё время дерусь. А в детском садике одному дураку даже нос сломала.
* * *
Варенников пришёл раньше и уже потягивал кофе у столика возле окна, разглядывая фланирующих прохожих. Впрочем, кого он разглядывал, понять было невозможно, поскольку пол-лица его были заняты огромными солнцезащитными очками. Несколько витков мохнатого шарфа скрывали подбородок, кепка-бейсболка маскировала волосы.
- Ты похож на шпиона, - сказала ему Катя вместо приветствия. - Прячешься от поклонниц?
Она купила сразу пять пирожных, поставила перед девочкой, и та, углубившись в смакование сластей, выпала из реальности.
- Завидный аппетит, - улыбнулся Варенников. Даша, не обращая на него внимания, чавкая и сковыривая пальцами масляные розочки, вгрызалась в песочную корзиночку. - Правда, вон тот старикан благородно прекрасен? Поверни голову налево. Обожаю смотреть на красивых достойных людей. Такие люди меня воодушевляют. Они молчаливым своим примером показывают, как надо жить, чтобы к старости светиться очарованием. Я вот думаю, что плохой человек некрасив. Его мимические складки под влиянием гадкого характера рано или поздно сложатся в неприятную мину. А тебе как кажется?
- Не знаю, - застеснялась Катя. - Ты так по-книжному выразился... Я не думала об этом... Тебе вправду этот старик показался красивым?
-Зачем же мне лгать? Он бесспорно красив. А в молодости, наверняка, отчаянно кружил дамам головы.
- Извини, я отлучусь на секундочку...
Катя подошла к бариста, склонилась над стойкой:
- Я ищу отца, - придумала она на ходу. - Я его никогда не знала. Подозреваю, что это вон тот симпатичный дедуля. Вы не подскажите, он сюда часто ходит?
- Где симпатичный дедуля? - не понял бариста.
- Да вон же, у колонны.
- Ничего себе, симпатичный... Ну, Вы скажете... Нет, я его тут в первый раз вижу.
- Спасибо, - сказала Катя и вернулась на место.
Девочка принялась за следующую плюшку, суетливости в её движениях поубавилось.
- Вот что, Серёжка, - заявила Катя. - С точки зрения бармена, этот дедушка ни разу не красив. А с нашей с тобой точки зрения, очень даже ничего.
- Ноймальный дедуфка, - встряла неожиданно Даша. Рот у девочки был забит под завязку. - Симпотный. Баймен - сйепой пйидуйок.
- Вот! Устами младенца! - восторжествовала Катя. - Знаешь, что это значит? Что ты тоже видишь эти... сдвиги.
- Сдвиги?
- Это я так называю. Ну, когда вдруг - бац! И красивые поменялись! Те, которые считались уродливыми, стали привлекательными. А красавчики - страшными.
- Вижу, - спокойно и буднично произнёс Варенников. - А что тут такого?
- А почему, кроме нас больше никто не видит?
- Я товэ виву, - снова вставила Даша. Дожевала и продолжила. - У нас в классе Петров в прошлом году был чучелом, а сейчас все прямо тащатся, какой он крутой.
- Он к маме сильно привязан? - коварно поинтересовалась Катя.
- Ага. Под ручку с ней ходит. Прям противно. И никто в классе больше не понимает, что он сопля. - Сергей и Катя переглянулись. - А можно мне лимонаду?
Катя подалась вперёд, Варенников остановил её и сам принёс девочке шипучку.
- И что нам теперь делать? - почему-то шёпотом спросила Катя.
- Ничего. Жить дальше и наблюдать за этим цирком.
- Ты так спокойно говоришь об этом... Но это же просто фантастика! Даже страшно!
- А что тут страшного?
- А вдруг... А вдруг пришельцы, ну, или высшие силы тайно вмешиваются в нашу жизнь и людям мозги программируют?
- Да какие пришельцы, Кать? - громко рассмеялся Серёжа. Старик удивлённо повернул к нему голову, бариста выглянул в зал.
- А кто тогда?
- Никто. Обыкновенная саморегуляция природы.
- Объясни.
- Смотри. Почему красота всегда считалась ценным подарком? Она же никак не влияет на качество жизни, особенно если ты молод, здоров и богат.
- И почему?
- Ответ прост, Катюха. Красивый человек привлекателен для противоположного пола. Грубо говоря, с ним хотят спариться, чтобы закрепить в потомстве его замечательные гены.
- Ну... да...
- Пока человечество голодало, красота - обычная красота в нашем с тобой понимании - была признаком физического здоровья и отличного генного материала. Голодающий обычно имел плохие зубы, плохое сердце, мелкий рост, кривые ноги и следы всех перенесённых болезней на морде. Красота же гарантировала, что человек здоров, силён, имеет хорошую иммунную систему и способен принести многочисленное крепкое потомство. А потом..., - Варенников остановился, чтобы поднести к губам чашку и сделать несколько глотков кофе.
- А потом..., - заворожено повторила за ним Катя.
- А потом люди наелись. И отличить качественный генотип от некачественного стало невозможно. И в популяции запустились регуляторные циклы. Надо было повысить количество интеллектуалов - привлекательными стали умники. Надо было снизить уровень агрессии - в красавцев превратились добрые. И так далее. Моя гипотеза понятна?
Катя кивнула. В глазах её обозначилось облегчение. Серёжина теория показалась ей уютной и не такой ужасной, как пришельцы.
- А на нас, что ли, эти... циклы... не действуют? Мы какие-то особенные?
- Ничего особенного, - снова помотал головой писатель. - Мы с тобой, и с этой милой барышней, - он кивнул на девочку, с шумом вытягивающую пепси-колу из трубочки, - чисто статистически оказались на оси сдвига. Я бы сказал, не сдвига, а поворота угла зрения.
Он достал книгу из сумки - не свою, что-то из философии - и, зажав корешок, приоткрыл обложку. Потом открыл чуть поболее, потом вовсе развернул, припечатав обе половины книги к столешнице.
- Видишь? Мы вот на этой линии. На корешке. Плоскости вращаются, а наш центр неподвижен.
Катя улыбнулась и ткнула пальцем в самый верх корешка.
- Ты, Серенький, наверное, вот тут. А я вот тут. - И обозначила серединку переплёта.
- А я? - полюбопытствовала Даша.
- А тебе нечего взрослые разговоры слушать, - смутилась Катя. - Хочешь ещё что-нибудь?
- Не. Так наелась, что скоро лопну.
- Что надо сказать?
- Что?
- Спасибо.
- Пожалста.
- Это ты должна сказать спасибо.
- А-а-а... Спасибо.
Варенников снова громко расхохотался:
- Правильно, малыш! Не поддавайся условностям! Благодари по велению сердца, а не потому что манеры предписывают.
Его смех привлёк внимание парочки, укрывшейся в дальнем углу зала. Молодые люди пошушукались, после чего подошли к Варенникову и робко спросили:
- Это Вы?
- Это я, - усмехнулся выдающийся литератор. - Чем могу быть полезен?
Ему протянули ручку и билетик в кино. Варенников аккуратно расписался, затем встал и церемонно поклонился Кате:
- Рад был повидаться. Простишь меня, если я оставлю вас? Не люблю повышенного внимания к собственной персоне.
- Конечно, о чём речь!
Катя искренне пожала протянутую руку, с удовольствием отметив, что девочке тоже досталась порция дружелюбия - Серёжа погладил её по плечу.
- Теперь домой, - промолвила она Даше. - К бабушке.
* * *
Сергей Варенников загнал машину в гараж, запер ворота и несколько минут простоял во дворе, наблюдая за стремительно темнеющим небом. Ясный сиреневый цвет разливался по всей ширине пространства, сквозь него несмело пробивались бледные звёзды. Варенников, поёжившись, поспешил в дом. Сбросил куртку, потёр ладони, взъерошил волосы. Включил электрический чайник и под равномерное гудение прибора прошёлся вдоль книжных стеллажей.
У полки с детскими книгами Серёжа чуть задержался. Детей у него не было, и не было даже племянников, но выбросить свои старые, любимые с младенчества книжки, он не мог. Он перечитывал иногда всех этих Карлсонов, Незнаек и Айболитов, чтобы вспомнить себя маленького и вновь погрузиться в мечтательно-сладкое время невинности. Будь у него сын или дочка, он мог бы испытывать это чувство ежедневно, но детей у него не было.
"Вот мои дети", - подумал Варенников, передвигаясь к секции, целиком заполненной его собственными книгами. Каждой повести, каждого романа там было сразу по несколько экземпляров для раздачи родственникам и неожиданным друзьям. "Детей заводят для того, чтобы начать в них новую жизнь, чтобы сыграть вторую серию судьбы, - размышлял Сергей. - Книги суть то же самое. Только проигрывается в них не единичная судьба человека, а целый новый мир..." Зачем сочинителю отпрыски? Если он стоящий писатель, он повторит себя и повторит вселенную, что окружает его.
Варенников оглядел корешки. Вот его первый, самый выстраданный роман - "Бремя умных". Он писал его долгие пять лет. Начал ещё студентом, когда у одноклассников пошла пора свадеб и рождения ребятишек -- первой, кажется, предъявила наследницу как раз Катя Борейко -- а закончил, когда их дети уже открыли для себя увлекательный мир чтения. С этой книгой он стал знаменит -- сразу, оглушительно и бесповоротно.
Кстати, о Кате. Одноклассница Борейко теребила и будоражила Сергея все десять лет школы. Не в смысле мечтаний о юном женском теле, а по причине раздражающей усреднённости и затёртости. Всё, что Катя ни делала -- высказывалась ли на собраниях, строчила ли сочинения, играла ли на переменкуах с подружками -- всё выходило скучно и предсказуемо. Неинтересно и ожидаемо. Даже обормот Гвоздецкий, что время от времени поколачивал Варенникова, не вызывал в Сергее столь нервной до скрипа реакции. Катя была ни хорошей, ни плохой, ни красивой, ни страшной, ни умной, ни глупой. Катя была никакой. Единственное, чем Катя хоть как-то выделялась на фоне остальных -- аккуратно сделанные домашние задания по всяким дурацким предметам типа ОБЖ и краеведения. Осознав лет в пятнадцать причины своего раздражения, Варенников принял Катю за точку отсчёта, за ноль на оси человеческих координат, чтобы всю последующю жизнь оценивать людей по их местоположению на прямой между им самим и Катей. Индивидуумов по ту и по эту сторону от Кати выходило примерно поровну.
На "Сияющую доброту" ушло уже меньше времени -- каких-то два года. Набита, наколочена она была взахлёб всего за сорок дней, но затем остаток времени почти полностью переписывалась, оттачивалась до блеска, доводилась до звенящей упругости каждого слова.
Семь лет труда не прошли даром -- все последующие книги Варенников писал за полгода. Тексты складывались сразу лёгкими и кристалльно-прозрачными, будто сами стекали откуда-то сверху прямиком на бумагу, минуя голову и руку автора. Так пролились освежающим летним дождём и "Сны экстравертов", и "Молчаливые песни", и "Крепкие жилы майора Лисицына".
Почему-то тяжело пошла "Музыка тонкого слуха". То, что сейчас стояло на полке книжечкой в зелёном переплёте с золотым тиснением, на деле являлось третьим вариантом, а первые два были сожжены под слёзы и водку. Слава Богу, теперь это в прошлом! Впрочем, и в этом Серёжа углядел параллели с подращиванием ребёнка -- у какого родителя воспитание обошлось без нервов и конфликтов?
Последняя повесть -- "Сыновняя любовь" -- была получена сегодня утром. Варенников выбирался в город именно за ней. Десяток свеженьких, волнующе пахнущих томиков с хрусткими листами, лежали в багажнике автомобиля. Сергей не стал сразу доставать их и водружать на полку, где уже было приготовлено им место. Он всё сделает завтра. Разрежет бечёвки и упаковочную бумагу, протрёт сухой тряпочкой каждую книгу, поместит в стеллаж, достанет, полистает, нюхнёт типографскую краску и поставит окончательно. Чтобы выпить по традиции тридцать грамм виски и усесться в кабинете за новую повесть. Он уже придумал сюжет, придумал детали, придумал характеры героев и даже придумал ей название -- "Зеленоглазый танцор".
Но всё это будет завтра.
* * *
Некрасивая девочка Даша руку не дала, засунула демонстративно кулачки в карманы бесформенных шароваров, но зашагала рядом. Катя покосилась на неё и неожиданно разозлилась. Не на девочку - на Серёжину теорию. Какая-то она получалась безрадостная. За себя Кате не было обидно - всё у неё уже сложилось: и хороший муж, и замечательные дети, и приличная работа - а для Даши, куда ни повернись, все дороги перекрывались ядовитыми красными "кирпичами". И ещё Катя поняла, что за струна дрожала в её душе весь день. Катя неожиданно для себя самой открыла вдруг, что её не устраивает нынешняя жёсткая предопределённость человеческой красоты, что ничего нельзя сделать, что приходится мириться с ненормальным взглядом на прекрасное.
- Да что ты бабушку всё слушаешь?! Думай своей головой!
- А как?
- Постучи по лбу и прикажи себе: "Думай! Думай! Я самая умная и красивая!"
- Да ну...
По пути возник галантерейный магазин - Катя частенько забегала в него то за нитками, то за пуговицами.
- Идём, - потянула она девочку. - Я там такие классные заколки видела! Себе купила бы, да незачем.
Катя почти силком протолкнула Дашу в стеклянную дверь, чтобы броситься с ней к дальнему прилавку с расчёсками, резиночками, заколками, шпильками.
- Бантики покупать не будем, - заявила она. - Из бантиков ты уже выросла. А вон ту заколочку возьмём. Эх, где мои пышные локоны?
- Где? - поинтересовалась девочка.
- Где, где?... Повылезли! Годы-то идут... Девушка! Будьте добры мне вон ту бабочку! С камушками! И щётку массажную! Синенькую!
Продавщица выложила на витрину добро, ласково улыбнувшись:
- Вашей дочке очень пойдёт эта заколка! Как раз к глазкам!
Не обратив на "дочку" внимания, Катя заплатила за дамские штучки, сразу поставила Дашу перед зеркалом и начала причёсывать её спутанные лохмы. Волосы у девочки были жидковаты, цвет имели неопределённый мышино-серый, но яркая бабочка-заколка заиграла в них весёлыми сверкающими каплями, озаряя и освежая лицо ребёнка. Уголки губ у Даши поползли вверх. Девочка, впрочем, тут же опомнилась и, подпустив суровости, критично оглядела своё отражение.
- Ничё себе, - сообщила она.
- Не "ничё", а отлично! Просто другой человек! И вообще, заглядывай ко мне на работу, я тебе причёски делать буду.
Катя аж зажмурилась от предвкушения возни с девчачьими косичками и хвостиками. Варенька не позволила в своё время насладиться этим тихим женским удовольствием, потребовала срезать волосы, едва научилась говорить, и сейчас Катя не смогла удержаться от великолепной перспективы, открывающейся перед ней в виде брошенной неухоженной девочки.
- Ну ладно... А когда?
- А после уроков и заходи. У меня как раз обед будет, мы с тобой чайку попьём, а потом я тебе причёску сделаю. Только голову надо мыть почаще ...
В подворотне, на которую кивнула Даша, показывая дорогу к бабушке, толкалась всё та же троица юных балбесов, что час тому назад обстреливали девочку желудями. Один из них коротко присвистнул, первым заметив Дашу со спутницей, - остальные разом замолчали и повернули головы. Три пары глаз с явным любопытством уставились на Дашину бабочку в волосах. На распрекрасную бабочку, с сиянием порхающую в тумане наважденья. Самый высокий среди них даже разгладил собранные в пучок складки у переносицы и, как показалось Кате, удивлённо приоткрыл рот.
- Да ну, ребя, - очнувшись, сказал он. - Я домой. Ещё матешу делать.