Аннотация: Рассказ вошел в число лучших в конкурсе НФ "Галилей" (Харьков, Украина) и напечатан в одноименном сборнике. Отдельное спасибо А. Зоричу за "10" и Ник. Романецкому за "9"
FlashMobius
- Занятный молодой человек, - произнес голос в темноте. - Как они говорят: не от мира сего.
- Туманное выражение, - отозвался другой голос. - Речь как будто идет о множественности миров?
- Похоже, они допускают это в качестве гипотезы. Наперебой толкуют про какую-то точку перехода.
- Смешно. Откуда и куда?
- К свету... Иными словами - "на тот свет".
- Я не понял: вы издеваетесь?
- Если только самую малость. Посмотрим сегодня подольше, вы не против? Какие рельефные фигуры... Настоящее искусство.
001
За краем вселенной находится школьный кинопроектор украина. Это я знаю совершенно точно.
Потому и украина, что у самого края. Это же понятно, объяснять не надо, так?
У нас в школе стоял такой проектор. Когда я еще в обычной школе учился. Школа бедная была, на краю города (ну да, опять на краю), спонсоров не нашлось, вот и проектор старый.
Теперь-то все по-другому. Флэшку вставляешь и смотришь, чего хочешь. А тогда, блин, все по-идиотски было. Над доской экран висит, свернутый в трубочку. Клеенка такая белая. Встаешь на стул, вытягиваешь этот экран, а тебе в спину все жеваной бумагой пуляются. Потом свет надо выключать, проектор начинает тарахтеть, и можно смотреть учебные фильмы по природоведению или там по астрономии, для старших классов.
А кто астрономию учил, тот помнит: вселенная представляет собой газообразный шар. И в нем, внутри, все планеты и солнечные системы. Шар этот образовался в результате большого взрыва, а потом сожмется обратно в сингулярность, но это будет еще очень не скоро. Да чего я вам все это рассказываю, вы и сами знать должны.
Вот что за пределами шара - этого никто не знает. Говорят, что ничего. Ни пространства, ни времени, ни гравитации. Но это ведь не ответ, так? Херня какая-то.
Поэтому классе в восьмом об этом все начинают задумываться. А в одиннадцатом перестают.
Я тоже скоро перестал. Но не потому, что в спецшколу перевели, а потому, что все понял.
Вселенная, она не просто так расширяется или сжимается. Просто вселенная - это экран, и этот экран время от времени вытягивают из футляра, а потом опять сворачивают. А поскольку нормальное пространство многомерное, никто его не ограничивает, не говорит: скорее, скорее, что ты копаешься, и в спину никто никому бумагой не пуляется, то и экран потихоньку расползается во все стороны и получается в виде шара. Что довольно естественно. А раз экран в виде шара, то кинопроектор надо использовать с голографической приставкой. Понятно пока, да?
Ну, про украину это я, конечно, пошутил. Типа заинтриговал. Скорее всего, проектор у них как-нибудь иначе называется. Ну, у тех, кто смотрит.
То есть на самом деле получается вот что: мы включаем свою украину у себя в классе, сидим смотрим какой-нибудь фильм про родную природу на белой клеенке, в плоском изображении, со своими плоскими жителями, - а ЭТИ включают свой фильм. А в этом фильме мы все и есть. Вся наша вселенная.
И вот они видят всех нас прямо в этом газообразном шаре, какую угодно планету, какую угодно школу, и чего внутри происходит, им все видно, даже где кто какой фильм смотрит. И вдобавок им видно все это сразу, чего нам вообще не представить.
Хотя я сейчас подумал: почему не представить? Вот, допустим, взять стрекозу. У нее глаза большие, как это называется - фасетчатые, то есть - в одном как бы глазу много-много маленьких, и каждый что-то видит, какой-то свой кусочек реальности, в одно и то же время.
А может, даже и в разное. Используя этот градиент времени, стрекоза по-всякому может ориентироваться. Даже то, что она умеет зависать в воздухе на одном месте, может, вовсе и не случайно, так? Вот она себе зависла, а глаза все видят, что для нас только что произошло и что для нас только вот-вот произойдет.
Может так быть? Да запросто.
Ладно, хрен с ней, со стрекозой, речь-то не о ней.
Еще была такая тема, помню, некоторые одноклассники увлекались, - называется flash mob: это когда люди сговариваются и все одновременно чего-то делают. Скажем, двадцать человек в толпе вдруг останавливаются и подпрыгивают. Или кричат чего-нибудь - ну, это самое простое. Или когда все вдруг поднимают плакаты с буквами, и можно слово прочитать, например, лигалайз или х...й войне, - но это надо смотреть откуда-то со стороны, или сверху, чтобы видеть всех одновременно, да еще и оказаться в нужное время в нужном месте: в этом-то и есть главная сложность. Человеческое восприятие к таким штукам не готово.
А теперь представим на минутку, что кто-то именно так реальность и воспринимает.
Вот ЭТИ сидят вокруг своей украины или как там она у них называется, сидят, надо думать, с комфортом, как у нас в синема-холле, на мягких диванах. А фильм у них хотя и многомерный, но склеен в петлю, чтобы постоянно не бегать, катушки не переставлять. Потому что по-настоящему бесконечного ничего не бывает, кроме кольца, у которого ни начала, ни конца. Поэтому у нас и история повторяется, ну, там, цивилизации рушатся и возникают, сверхновые звезды вспыхивают и гаснут и все такое - понятно, да? Потоп там, оледенение. Комета вдруг пролетит. Обработки можно новые добавлять, но основная-то тема закольцована.
И они на все это смотрят своими фасетчатыми глазками, и все-то везде и всегда уже видят, где чего возникнет или потухнет, и все равно радуются, ручки крутят, настройки меняют, стреляются в экран жеваной бумагой, а потом, когда надоест, свертывают его обратно в сингулярность и успокаиваются ненадолго.
И, что характерно, ни у кого из них не возникает вопросов, кто этот фильм вообще снял и когда, и особенно - зачем. Ну, так ведь и мы, помнится, ни разу не спрашивали, кто снимал фильм про родную природу. Вообще, когда титры начинаются, в кино всегда свет включают.
Потому что фильмы показывают для развлечения. Даже если это целая чья-то там вселенная. Все в мире делается для развлечения. А все остальное делается для того, чтобы этому развлечению ничего не мешало, разве нет?
Зато как бывает забавно, когда пленка в украине заедает. Сперва такое пятно расползается на экране - это эмульсия плавится, - а дальше целлулоид вообще может загореться. Пленку потом приходится резать и склеивать на специальном монтажном столе. Да еще чтоб перфорация с обоих краев точно совпадала. Ну, у нас так часто бывало, потому что школа бедная, проектор старый.
А я вот теперь и подумал: вот, допустим, у тебя кольцо из кинопленки. Длинное-длинное. А что, если эта пленка в проекторе застрянет, и ты ее разрежешь в каком-то месте и потом склеишь неправильно, наоборот?
Тогда получится петля Мёбиуса. Которая вся якобы состоит из одной плоскости, только любой дурак сразу поймет, что это его напарить хотят, потому что видит-то он обе. А вот таракан, который по одной стороне поползет, он и верно двойную дистанцию за те же деньги пробежит, а думать будет, что поверхность - одна, просто такая уж, блин, в этот раз длинная попалась.
Таким вот образом нас и имеют все постоянно.
Но с кинопленкой будет все иначе. Э-э, нет, тут нас не проведешь! Фильм пойдет нормально до какого-то момента, а потом все перевернется вверх тормашками, да еще и навыворот. И всем зрителям станет совершенно ясно, что петля Мёбиуса - сплошной обман и на...бка, хотя и так догадаться можно, если внимательно прочитать, как этот Мёбиус пишется что нашими, что иностранными буквами.
А что толку? Обман-то обман, а вот если ЭТИ возьмут да и склеят пленочку наоборот, шутки ради - тут-то все и перевернется в задницу и наизнанку вывернется. И ведь обратно, как было, уже не сделается.
Хотя, может, оно и к лучшему.
Было бы интересно посмотреть.
Ага, вот уже и обедать зовут. Давно пора.
002
Длинный, тощий молодой человек поднялся с кровати, нащупал ногами тапочки и вышел в коридор. Из разных палат в столовку уже тянулись пациенты - в большинстве своем небритые и вялые, и если судить по виду, так на все вокруг, а особенно на тайны мироздания, им было наплевать с высокого балкона. Но на балкон выпускали не всех, а обед обычно никто не динамил.
Молодой человек поставил на пластмассовый поднос яблочный компот, щи и невкусное второе, медленно пробрался между уже занятых столиков, стараясь ничего не расплескать, и уселся возле окошка, забранного крупной решеткой. Принялся за суп.
Окна в столовке выходили во двор, и смотреть туда было неинтересно. Стояла скучная осень; с белых медицинских берез неслышно осыпались листья. За деревьями были видны двенадцатиэтажные корпуса больницы. По широкому пандусу к приемному покою подкатывали одинаковые машины скорой помощи, выгружали больных, уезжали. Где-то с другой стороны, должно быть, находились родильное отделение и морг. Именно туда, отсюда не видно - куда, по лужам пробирались родственники: веселые, с букетами разномастных гладиолусов, или скорбные, с парочкой алых гвоздик. Сообразно поводу.
Территорию больницы отделял от интерната не слишком высокий забор из железных прутьев. Никто туда не ходил, да в этом не было и нужды - их асфальтовый двор был ничем не хуже. Летом некоторых спокойных больных даже отпускали погулять за ворота. Но делать там было нечего, разве что купить в ближайшем ларьке сигарет или (если случались деньги) банку пива. Можно было даже усесться в автобус, - кольцо было рядом, - и уехать в сторону центра, но тогда ты не успеешь вернуться, как обещал, через час, а если не вернешься, в следующий раз уже не отпустят.
Молодой человек сдвинул в сторону пустую тарелку с остатками капусты, осторожно положил в нее алюминиевую ложку и начал разминать вилкой прелую котлетку.
003
Мертвая плоть говяжьей котлетки начала распадаться на части. Тепло, выделившееся при горении природного газа и сообщенное нашей котлете при посредстве огромного жестяного противня (скажем честно: уже дважды за прошедшие сутки), не возобновило, да и не могло возобновить жизненных процессов, хотя и ускорило разложение. Однако информация, содержащаяся в этом белке животного происхождения, все еще поддавалась распознаванию. Ряд изменений, произведенных в матрице исходного организма пытливым человеческим разумом, можно было в расчет не принимать. Равно как можно было не обращать внимания на изрядную примесь чужеродного белка в основной массе. В целом мы имели дело с подвергшейся почти полному структурному распаду мышечной тканью взрослого организма, чье естественное умирание было насильственно ускорено незадолго до расчетного срока. Впрочем, шансов на продолжение рода у данной особи практически не было, поэтому и его гибель не слишком повлияла на гомеостаз природы. Может, кому и жаль его, а нам - да и хрен бы с ним.
004
Вот и Петрович помирал никому на хрен не нужным в тесном боксе со стенами, выкрашенными масляной краской, куда его отвезли, когда он уже начал, что называется, кончаться - чтобы окружающих, ждущих своей очереди, заранее не пугать. Иногда Петрович проваливался в забытье. Ему всадили какой-то укол, а то он орал от боли - в печень ему как будто гвозди заколачивали, вам и не снилось, как в старом советском фильме, - в фильме, правда, было совсем про другое, - короче, врагу такого не пожелаешь, а уж тем более русскому рабочему человеку. Когда кололи, он еще чего-то соображал, видать, потому что попробовал обернуться и даже прохрипел медсестре:
- Это же ох...еть можно, дорогая редакция.
- Заглохни, чмо, - прошипела сестра. Уж больно он задолбал всех на посту за последние дни.
Ни в какой редакции он никогда не бывал, конечно, это просто поговорка такая. Когда-то давным-давно, впрочем, написали про него в заводской многотиражке. Вертел он этот завод, если честно, со всеми его газетами, ракетами и алюминиевыми ложками, от вашего гребаного алюминия у Кирюшки, сына, то нога сломается, то рука, - это потому, что алюминий замещает кальций в костях, это даже он знал, а кто же этого не знает. Теперь Кирюшке за тридцать уже, наверно, он точно не помнит, сколько. Не видел его сто лет, да и к хренам собачьим такого сына, пусть у него хоть что там ломается - ох, ох, как снова прихватило-то, сил никаких уже нет, да когда же все это кончится, когда... Сестра... нет, не придет. Да и сдохни ты, сучка... О, Господи...
005
А медсестричка, Ленка Трофимова, пошла между тем с подругами пожрать в столовку, что прямо напротив психоневрологического интерната. Напротив дурки, одним словом. У них, кстати, сейчас тоже обед.
Там летом прикольно, психи сидят на балконах, за решетками, чтоб не выпали, сидят, качаются на табуретах, причем на разных этажах, на разных балконах - а прутся все как по команде. Что только лишний раз доказывает: все люди разные, а диагноз на всех один. Шизофрения в варианте МДП, или как оно теперь называется. Ленка на втором курсе училась, на вечернем, но так как училась плохо, то многого из своей будущей профессии еще не знала.
Как не знала она, например, что в ее собственной крови и в лимфе с прошлого месяца уже завелся один такой очень неприятный вирус, и теперь светит ей в неотвратимом будущем синдром приобретенного иммунодефицита - а уж чего он собой представляет, каждый в курсе. И после первого же теста с работы ее, конечно, попрут без промедления. А из института самой придется уйти. И не знала она, что наградил ее таким счастьем любимый и единственный человек, да вот он тут же, с ней за одним столиком, котлеткой рот набил, сидит чавкает. Да, да, Русланчик, про тебя речь.
- А чего, Ленка, у нас сегодня что-то будет на вечер? - спрашивает Русланчик.
Это он к тому, что обещала Ленка сегодня вынести с работы кое-какие полезные и поэтому запрещенные лекарства - для него. Вынесет, конечно. Для такого парня отчего ж не вынести.
Может, кто из начальства и догадывается, что он колется, ну так с работы все равно не выгонят. В медбратьях всегда нехватка. А кто у них в районе из парней не колется - по пальцам пересчитать. Да и вообще все задрало уже. Колешься, не колешься, финиш один. В бокс, и привет, как алкаш этот. А ведь всего шестьдесят годков могло бы стукнуть, она в документах видела. Вряд ли доживет. А помрет, никто и не вспомнит. Зачем только родился на свет, совсем непонятно. Вообще непонятно.
006
Кем я только ни побывал: маленькой рыбкой с хвостиком, или птичкой, а потом уже каким-то головастиком с ручками и ножками (вот тут меня приятно так пощекотали ультразвуком, определили, что буду мальчиком, обрадовались, я почувствовал). Но все это было здесь, а здесь не страшно даже рыбкой быть, все равно никто не поймает (а почему бы взять и в акулу не вырасти? Вот смеху-то было бы). Я тихо смеюсь, хотя и догадываюсь, что мое счастье скоро кончится, и найти повод для смеха будет уже труднее.
Я помню день, когда у меня появились собственные мысли. Ну, не мысли, а понимание, которое трудновато выразить словами, хотя все ваши слова в этом понимании тоже есть.
То первое, что я понял, мне понравилось. Я понял, что я - сущность высшего порядка. Уже не рыбка. Мне кажется, я смог бы управлять миром, сидя здесь в безопасности и невесомости, мне не хватает только средств коммуникации. Занятно замечать, как материнская система, частью которой я и посейчас являюсь, отдает мне изрядную долю вычислительных мощностей своего взрослого, усталого мозга - не такого уж быстрого, скажем прямо.
Ну, и ее органы чувств. Это отдельная история. Может быть, я совсем не туда хочу смотреть, я же мальчик, ну как она не понимает. И я не хочу постоянно прислушиваться к тому, как я же сам стучу у нее внутри ножками. Вот поэтому я, собственно, и стучу. Будь у меня автономное дыхание, сказал бы что-нибудь. Ну, да ладно. И на том спасибо. Увы, все это скоро кончится.
Я боюсь одного: как бы при переходе не забыть то, о чем я сейчас постоянно думаю. Не забыть про будущее, которое для меня вполне ясно - а оно замечательное, это будущее, я много чего могу, и я вырасту красивым и стройным, и у меня будет много детей, это более или менее понятно, в этом я не сомневаюсь. И еще много есть вещей, о которых я успел узнать, какие-то из них уже случились, а большинство еще только должны произойти.
Просто как бы не потерять что-нибудь важное. Знаете, как у взрослых бывает: вот они во сне думают о чем-то, а наутро начисто забывают. И вот этого я опасаюсь. Потому что, если судить по моему отцу, - а он ведь тоже наверняка был мальчиком, точно таким же, как я, и не так уж давно, - так вот, если судить по моему отцу, то он хотя и похож на меня, но совсем другой. Он как будто все забыл. И меня это совсем не устраивает. А главное, я не понимаю, почему с ним это произошло. Разве этот загадочный переход такой длинный? А может, как только человек посмотрит на мир своими глазами, так сразу и пугается до потери памяти?
По правде, так мне не очень-то нравится даже то, что я сейчас вижу. Это какие-то странные картины, да и масштаб не тот. Так, наверно, дедушка смотрел в перископ своей подводной лодки (нет, мне все же определенно стоило родиться рыбкой). Картины странные, в последнее время - несколько однообразные. И скучно, и грустно, и как-то тревожно...
Хотя самое главное - это что папка после занятий должен к нам прийти, навестить. Он всегда приносит вкусное. Не знаю, как вы, а я люблю, когда мама ест яблоки. Особенно сладкие. Вот бы и сегодня принес.
007
Допив компот из яблок, молодой человек рассеянно глянул в окно. И вдруг, забыв даже собрать на поднос грязную посуду, поднялся и подбежал к самой решетке - рассмотреть получше: там, за окном, в душных осенних облаках непонятно как сделалась промоина, и в ней показалось огромное, как ядерный взрыв в атмосфере, ослепительное солнце. Края промоины медленно таяли, и вот уже полнеба стало по-летнему синим. Солнце сияло в окнах больничного корпуса. Асфальт высыхал на глазах.
Выглянула в окно и Ленка Трофимова, медсестричка, и друг ее Руслан (в голубой униформе санитара) повернулся туда же. А пока поворачивался, Ленка вдруг вскрикнула, вскочила со своего места и чуть не опрокинула столик. "Куда, куда?" - забормотал Руслан и потянулся ее поймать, но Ленка отшатнулась от него, как от незнакомого, потом закрыла лицо руками и бросилась к выходу.
Больному Петровичу в боксе внезапно стало легче. Как будто даже ничего не болело. Он открыл глаза и покосился на окно, замазанное белой краской. Из окна лился свет, и не поганый больничный свет от люминесцентных ламп, как если магниевый сплав горит в кислородной среде, а живой, солнечный. "Это же... что такое? Дорогая редакция?" - спросил потихоньку Петрович. И прислушался, как будто кто-то мог ответить.
В информационных редакциях телеканалов все линии были заняты. Диджеи на радиостанциях отодвинули свои микрофоны, запустили в эфир музыку по плэйлисту, а сами бросились к окнам. А внизу, под окнами, остановились машины и автобусы, люди оставили все дела и стояли одной спонтанно возникшей толпой, глядя из-под руки на ярко вспыхнувшее, невиданное солнце. Даже глубоко под землей, в метро, кое-что случилось: система вентиляции вдруг подала в тоннели такой специальный воздух, что машинистам стало весело-весело... словом, много чего еще интересного происходило в эту минуту, обо всем и не расскажешь.
Молодой человек не стал возвращаться в свою палату. Вместо этого он вышел на улицу. Никто его не останавливал. За забором из прутьев, на больничной стороне, какой-то незнакомый парень стоял и изумленно глядел на небо, уронив на землю пакет с яблоками.
- Яблоки не потеряй, - сказал ему молодой человек.
- Я подниму, - отвечал рассеянный.
Человек вышел за ворота и направился к автобусному кольцу. Сюда как раз подъехал громадный турецкий мерседес, каких на этом маршруте отродясь не бывало. Из мерседеса вылез водитель.
- Слушай, товарищ псих, где тут у вас больница для нормальных? - спросил он.
- За углом вход, - сказал молодой человек, ничуть не обидевшись.
- Ну и все пучком, - ухмыльнулся водитель. - Дай руку. На тебе ключ от мерседеса. Выиграл. А моя работа кончилась.
- Благодарю, - вежливо ответил Николай.
С минуту он стоял и смотрел, как Кирюха идет вдоль забора, мимо оживших берез. Вот он скрылся за поворотом. Николай вздохнул, поднялся в кабину автобуса, вставил ключ в замок зажигания. Дизель послушно заворчал. Николай поглядел в зеркало и нажал педаль газа. Автобус тронулся, подъехал к остановке, двери с шипением распахнулись.
Ленка Трофимова вошла внутрь и уселась на переднее сиденье.
- А как вы думаете, чего теперь будет? - спросила она, обращаясь к водительскому лицу в зеркале.
- Продолжение будет, - сказал Николай. - Римейк от режиссера Августа Мёбиуса. Вам, наверно, в центр, так?
Ленка кивнула.
- Ну, тогда двинули.
Вот что не может не радовать: по какой бы плоскости он ни поехал, он все равно доберется домой.