Маяк взмывал в небо одиноким перстом, его вершина царственно смотрелась меж окружающих изломанных холмов. Он располагался на неширокой каменистой косе, которая врезалась в море и дугой обхватывала песчаный черный берег. С этого места свет, который рождался на вершине маяка, отправлялся в долгий полет по бескрайнему морю.
Волны тщетно пытались сокрушить камень скал. В отчаянной ярости из года в год они набрасывались на черный монолит, но бессильные что-либо сделать отступали назад для новой атаки. За те века, что маяк венчал косу, волны так и не смогли ни на шаг приблизиться к победе.
Черный камень оказался не по зубам даже терпеливому морю.
Древние строители выбрали идеальное место для того, чтобы возвести эту башню, ставшую в последствии маяком. Какие функции она тогда выполняла, ныне не ведал никто. Древние оставили после себя множество памятников, непереводимые тексты и тысячи тысяч легенд, но сами сгинули в тьме веков.
Наследники их творения распорядились по-своему, древняя красота и венец инженерного искусства теперь превратился в непобедимый для стихий маяк. Башня простояла несколько тысячелетий, простоит еще столько же, но теперь служа Человеку.
Человек не мог разглядеть той красоты, что исчезнувший народ вложил в свои памятники. Людям была чужда гармония металла и камня, их пугал холод и пугающее сердцебиение памятников погибшей эпохи. Они не могли понять, как в таких строениях можно жить, работать и сохранять рассудок.
Редкие останки прошедшей эпохи были приспособлены людьми под свои нужды. Судьба строениям была уготована незавидная, величие они сменили на музейную тишину. Их превратили в вечные музеи, в алтари памяти, к которым редкий человек подходил, желая соприкоснуться с ушедшим.
Еще более редки были строения, которые люди приспособили под свои нужды.
Одним из таких зданий и была древняя каменная башня, облицованная пожелтевшим металлом. Ее расположение было идеально, ее форма была совершенна, ее холод и чуждость была неистребима. Но человек все равно жил в этой башне, поминутно прислушиваясь к очередному скрежету металла о металл.
Этот человек был смотрителем маяка.
Его возраст мог бы поспорить с возрастом башни, его волосы давно превратились в белоснежную пустыню севера. Горделивый горбоносый профиль его лица обезобразили многочисленные шрамы старости. Руки стали не краше клешней краба, которыми так любил завтракать старик. Тело его превратилось в старую корягу, скрюченную и вызывающую лишь жалость. Только глаза... только глаза - ясные и чистые, голубизной могущие поспорить с самими Небесами, сверкали как звезды. В их глубине затаилась сила, похожая на ленивого хищника, отдыхающего после долгой погони за дичью.
Но эта сила теперь сверкала лишь для одного старика да башни, в которой он поселился. Он жил затворником в своем чудном доме и не спешил в ближайший поселок, когда зверь одиночества в очередной раз вцеплялся в его глотку. Общество людей было ему чуждо, даже противно. Старик устал от своего народа и решил стать отшельником, полностью посвятив себя работе на маяке да редкими записями мемуаров.
Его перо записывало на бумаге все, что когда-то видел старик, все те земли, что он успел посетить. Описывал он и врагов, и друзей, описывал чудеса и ужасы, которыми полнится мир реальный и мир, находящийся за гранью. Его взор скользил по страницам памяти, не забывая о настоящем. Старик описывал каждый шорох, каждый звук, что создавало сердце маяка, расположенное глубоко в толще камня. Описывал он и чудных животных, живших на берегу и в воде - огромных, с лошадь крабов; сирен, манящих живых в черную воду...
Не укрылись от его взгляда и самые незначительные творения мира - мелкие и большие насекомые, жадные зверьки, крикливые чайки и редкие на этом берегу люди.
Он не рассчитывал, что эти записи, когда-нибудь попадут в нужные руки, но не мог заставить себя прекратить строчить ежедневные отчеты. Выучка брала свое...
Старик часто слышал голоса, столь древние, что они могли принадлежать только строителям башни. Они общались между собой, спорили, радовались, грустили, вспоминали занятные события и совершенно не обращали внимания на пришлого. Его век короток, а они будут существовать многие века, пока существует башня, они будут говорить, а человек рано или поздно замолчит.
Старый смотритель не был против подобного соседства. Он с жадным любопытством прислушивался к башне, в которой жил. Когда очередной голос нарушал скрежеточащую тишину маяка, старик тут же брался за перо и принимался записывать древний язык, силясь передать всю грубую красоту этих слов. Его слух улавливал каждое слово, но разум отказывался понимать их. Чуждость этих слов была сродни чуждости памятников древности. Человек, его непобедимый разум просто пасовали перед этим.
Речь призраков идеальной мелодией вплеталась в нутро маяка, их слова и язык прекрасно сочетались со скрежетом металлических конструкций, валов, маятников. Они были такими же металлическими, холодными и от того не понятными для смертных людей.
Когда-то древний народ населял большую часть этих покрытых пеплом и обласканных огнем земель. Они подчинили себе не только металл и камень, в их власти было заставить огненную кровь земли создавать пар для рукотворных металлических монстров, океан подчинялся их воле и не решался вторгнуться в их владения. Ветер... они обуздали даже ветер! До сих пор нередко встретить меж черных скал, покрытых пеплом, огромные маховики ветряков. Некоторые до сих пор исправно крутятся, оглушая окрестности нестерпимым для ушей скрежетом.
Редкий смертный решится подойти к одному из монстров древности.
Для чего они строили свои гигантские устройства? Ни один человек так разгадать и не мог. Этот древний народ не был людьми, он был чужд всем разумным расам, населяющим этот мир. И они поплатились за свою чуждость, растворившись в вечной тьме небытия.
Даже старик, смотритель маяка, проживший два десятилетия в башне исчезнувшего народа, так и не смог познать их. Его разум был закрыт для той силы, что до сих пор жила в башне. Душа его не принимала язык металла и камня древних.
Когда-то враги называли их народом Шестого Дома. Себя они звали Тэрин-сэ, но что это слово значило - не ведомо. Возможно - народ, нация, племя,... а может - люди?
Теперь их имена остались лишь в истории да легендах.
Как они выглядели? Власть над камнем и металлом позволила Тэрин-сэ оставить потомкам множество своих изображений, запечатленных в статуях, бюстах, портретах. Они были похожи на "исконных" обитателей землей пепла - эльфов. Лишь более развита мускулатура и раскосые глаза отличила их от пепельнокожих эльфов.
Схожесть двух народов стала причиной их вражды. Пришлые эльфы и аборигены Тэрин-сэ вынуждены были воевать, порой используя в качестве ударной силы людей-наемников. Северяне оставили широкий след в истории этого противоборства.
Война, соперничество длились долго, но рано или поздно и им пришел конец.
Остались только эльфы, потерявшие белизну своей кожи и большую часть привезенной с собой культуры. Они превратились совершенно в иной народ, сменивший забытые корни лесов на черный камень и пепел.
От тех времен осталось множество легенд и редкие литературные памятники, но наследие исчезнувшего народа до сих пор сохранено. Их поражение обернулось победой, пришлый народ обрел новую жизнь, новый дух во многом похожий на Тэрин-сэ, но эльфы так и не смогли понять своих давних врагов. Не смогли они понять их чуждую любовь к металлам и устройствам, укротившим огонь, воду и пар.
Затем пришли люди, чье любопытство было сильнее страха эльфов. Они принялись изучать, а точнее воровать артефакты древнего народа. Зубчатые колеса, шестерни превратились в бессмысленные украшения домов столичных модников. Авантюристы заполонили пепельные земли, гибли сотнями, тысячами, пытаясь пробраться в засыпанные пеплом и землей могилы, башни, дома Тэрин-сэ.
Эльфы вынуждены были сокращать поголовье этих безумцев. Духи ушедшего народа не могли спокойно взирать на то, как их грабят...
В конце концов, человеческая Империя запретила вывоз и добычу артефактов Тэрин-сэ. Только избранные - маги, под покровительством пепельнокожих эльфов могли проводить раскопки, и только после многочисленных проверок.
Это не остановило искателей приключений, но лишило их юридической защиты Закона. Воровство перестало быть государственной политикой Империи. Теперь эльфы, не опасаясь преследования человеческого суда, могли вывешивать отрубленные головы и конечности воров у своих жилищ. Что и говорить, они были счастливы и спокойны за чистоту своей родины. Наследие древних будет сохранено, как и хрупкий мир.
Старик любил легенды, которым уже несколько тысячелетий. Но даже знание истории двух враждующих народов не могло помочь ему в познании Тэрин-сэ. Шумные голоса так и оставались молчащими для старого человека. Лишь искорка надежды тлела в его душе, мечта была неуничтожима. Возможно, только благодаря мечте смотритель и прожил лишний десяток лет в своем уединенном доме-маяке.
Ему шел уже восьмой десяток лет, возраст который для человека считался почтительным на столько, что можно было только сидеть на месте с важным видом и изрекать одну мудрость за другой. На большее дряхлого тела уже не хватало, редкий смертный из человеческого рода мог похвастаться физической силой, когда почти целый век оставался за спиной. Груз годов давил на плечи столь сильно, что подняться на ноги было тяжелее, чем разгадать язык Тэрин-сэ.
Но старик, живший в маяке, не сидел на месте. Он шаркающей походкой обходил свои владения: маяк, берег и косу. Ни леденящий кости ветер с моря, ни острые как клинки варваров скалы, ни крутая лестница из металла внутри башни, ничто не могло остановить старика, заставить повернуть назад, отступить. Он упорно преодолевал слабость своих членов, его тело жило на каких-то невиданных резервах внутренних сил.
Казалось, что само это место питает старика, не дает ему уйти раньше времени. Духам Тэрин-сэ похоже было скучно без ветхого смертного и они подпитывали линию его жизни. Ведь если смерть заберет этого человека, то душа его уйдет далеко, одинокие голоса станут чуть более одиноки.
Когда смотритель возвращался с очередной долгой прогулки, его встречал гул всевозможных голосов. Призраки, населяющие башню, делано не обращая внимания на старика, приветствовали его. Старик же здоровался с хозяевами башни - легкий кивок, тень улыбки. Затем он следовал на второй этаж по винтовой лестнице, закрученной вдоль огромного ужасающего своим неистовым вращением вала.
Вал этот был осью башни и, казалось, что не он вращается, а сама башня находится в постоянном движении вокруг своей оси. Где-то под полом, в толще изрытого узкими коридорами камня располагается невиданная машина, приводимая в движение вечным движением океана. Это движение передавалось дальше, вверх по валу, чтобы вращать на вершине башни круглую площадку с искусным изображением созвездий, лун и Светила.
Зачем древние Тэрин-сэ заставили неистовый океан вращать простую с виду металлическую плиту, пусть даже испещренную изображениями небесных тел? Ответа на этот вопрос не было ни у кого, были лишь догадки. И, как полагал нынешний смотритель маяка, все эти догадки были лишь слабыми потугами замутненного человеческого разума понять неведомое. Идеи Тэрин-сэ, их изобретения и творения - все это чуждо для человека и это истина, которую следовало запомнить каждому.
Эльфы земель пепла давно забросили попытки осознать своих сгинувших врагов. Пусть их творения продолжают свой вековечный механический танец, пусть их памятники взмывают ввысь над изменчивыми скалами и углубляются глубоко под землю до самого пламени земного, пусть... эльфам они не мешают, не помешают они и людям с их неуемным любопытством.
Из века в век вал вращал круглую площадку на вершине башни, и это движение не прекратиться никогда, до тех пор, пока движется сама вселенная. Безумная теория, которой волей не волей веришь - эта ось является осью мира, останови ее, замрет и мир, остановится небосвод, жизнь и материя исчезнет...
Старик-смотритель не верил в это. Кем бы ни были прошлые хозяева башни, они не были богами. Законы природы подчинялись им, но не принадлежали. Даже больше - они были противны этим законам! Разве могут такие существа строить нечто, что способно поддерживать сам мир?! Нет, нет, это не в их власти...
Так думали и эльфы, жившие когда-то рядом с чудным народом Тэрин-сэ. Они знали своих врагов, но не понимали и теперь с легкой улыбкой наблюдали за попытками людей объяснить мировоззрение исчезнувшего народа.
Эти пришлые смертные - люди Империи, они стремились овладеть всем, чего касались. Их Власть не знала границ, она распространялась подобно чуме, ее не могли остановить ни древняя магия, ни неприступные крепости. Власть людей сметала все на своем пути и тут же поглощала, чтобы стать еще сильнее. Ее питали множество источников, украденных у других народов. Эти народы, племена, нации, рода и семьи навсегда забыли свое былое величие, став лишь одним из кусочков в мозаике Имперской Власти.
Только неприступное мышление Тэрин-сэ оставалось недоступно вездесущему людскому яду. Их Власть подавилась древними руинами и памятниками, их могущество развеяли пепельные бури, пески поглотили армии, а пламя опалило священные знамена.
Эльфы взирали на чужестранцев с неприкрытым злорадством, видя безуспешность попыток имперских ученых, магов раскрыть тайну исчезнувшего прошлого.
Люди не смогли познать и поглотить знание древнего народа и теперь глумились на останках прошлого, используя величественные памятники в своих корыстных целях.
Вертится площадка на вершине башни? Замечательно! Мощный источник света озарит путь кораблям сквозь жестокое море. Множество кораблей доберутся до безопасных гаваней, сотни тысяч жизней будут спасены, вырваны из лап лютого океана, многочисленные грузы и ценные товары насытят рынки на радость гедонистам. И не все ли теперь равно, какой смысл закладывали в свое творение Тэрин-сэ.
Но мертвым, похоже, было все равно, как люди распоряжаются их останками. Лишь изредка гневные призраки уничтожали наглых воров, посмевших забраться в самые святые места. И право же, смерть от лап разбуженного духа настигала авантюриста реже, чем смерть в каменных лапах обвала или поцелуев удушливого газа.
Смотритель знал об этом и, не опасаясь возмездия духов, жил в башне. Второй этаж, небольшая комнатка с жесткой кроватью и грубым столом, стул, табурет да шкаф с книгами и вещами - все, что могло выдать присутствие живого постояльца в маяке. Продукты старик хранил вне этих шумных стен, чей скрежет и дыхание портили запасы быстрее крыс в каком-нибудь амбаре. В небольшой пристройке у башни он хранил и продукты, и все необходимые инструменты.
К нему редко кто захаживал в гости, лишь раз в год представитель Гильдии объезжающий владения организации, наведывался к старому смотрителю. Требовалось провести осмотр магического светильника да пополнить в нем запас энергии. Маг выполнял свою работу быстро и столь же четко, как работали машины внутри маяка. Со стариком пришелец перебрасывался лишь парой ничего не значащих фраз. Этот ежегодный ритуал происходил неизменно перед началом летней навигации, когда море становилось спокойнее и позволяло кораблям достичь безопасных гаваней.
В остальное же время, старика почти никто не беспокоил.
Поселок, что расположился в гавани напротив маяка, жил своей жизнью и не желал как-либо соприкасаться с жизнью отшельника. Старик не был против. За свою долгую жизнь он успел устать от вездесущего человеческого гомона. Мертвые голоса, использующие мертвый язык, были теперь единственными собеседниками смотрителя.
Лишь несколько человек из поселка порой по велению толи любопытства, толи совести устремлялись сквозь изломанные скользкие от влаги скалы, пробирались по узкой тропинке к одинокому маяку. Они пробирались этой нелегкой дорогой из раза в раз лишь затем, чтобы обмолвиться со стариком несколькими словами, поделиться слухами да, быть может, угостить отшельника захваченными с собой вкусностями.
Смотритель принимал их, принимал их угощение из ненужных слов и продуктов, и был рад, когда его одиночество вновь запиралось в желтых металлических стенах башни.
Он давно стал живой легендой для каждого жителя поселка. Они рассказывали чудесные истории, обогащенные неуемной фантазией о жизни старика, делали предположения, кем был их отшельник. Каждый моряк, торговец или просто путешественник, прибудь он в поселок по морю или на своих двоих вместе с караваном, обязательно угощались занятной историей об одиноком смотрителе маяка. Иногда бывало, что путешественники лично отправлялись на встречу со стариком. Их гнало вперед затаенное желание узреть чудо, ведь не может простой человек жить среди духов давно исчезнувших чудовищ, сотворивших чудовищные агрегаты!
Старик принимал их и отделывался двумя парами фраз. Надежды и желания пришлых оказывались разбиты: мудрец, старец, святой оказывался лишь простым оставленным всеми стариком. Причем очень неприветливым стариком! А желтая башня маяка встречала гостей холодной пренебрежительностью и не желала открывать свои тайны. Только для смотрителя звучала песня прошлого, только для него голоса навеки исчезнувшего народа звучали в монолитных стенах из металла.
Сон давно превратился в забытое наслаждение, которое мог позволить себе старик. Груз времени не давал уснуть, боль в его истощенных старостью членах порой была нестерпима. Одинокие ночи старика были заполнены ночным бдением возле светового камня, рассвет он встречал на вершине башни, провожая последний корабль взглядом.
Торговля шла бойко, и многие капитаны рисковали пристать к берегу в самый темный час суток. Ни ночь, ни буйное море не были помехой для опытных мореплавателей влекомых ароматом прибыли. Но не проходило и месяца, чтобы какой-нибудь корабль, преодолевший множество опасностей моря, не разбился о черные скалы.
Море не щадило людей и не прощало их ошибок.
Многие жители поселка кормились с таких кораблей. Закон даровал им право забирать у моря то, что не смогли сохранить моряки и их капитаны. Люди обследовали трюмы разбитых кораблей, похожих на отторгнутых морем китов, спорили меж собой, порой дрались и, после дележа добычи, организовывали скорбную процессию, предавая тела погибших земле под стенами поселка.
Старик часто наблюдал с вершины маяка за муравьями-людьми, которые набрасывались на пузатые судна в надежде урвать кусок другой. Старость не поглотила его глаза, смотритель видел столь же ясно, как и в первый день своей жизни. И он не осуждал людей, его разум парил в такой же вышине, что и тело, не касаясь мыслей простых людей, занятых разбившимся кораблем.
Весь поселок, можно сказать, был возведен на обломках разбившихся кораблей. Строительный лес в землях огня и пепла был недоступен, коренные жители - эльфы строили свои дома по одним им известной технологии, используя смесь магии и инженерного искусства. Люди же стремились жить домах из дерева, обожали мебель из дерева, использовали посуду из дерева... но дерево это было окрашено солью моря и крови.
Все поселение, казалось, было воздвигнуто солью, и очередной навалившийся с моря шторм мог растворить эту соль. Но люди не страшились будущего, сколько бы штормов не испытывали их, они всегда выживали. Выжившие возвращались, отстраивая поселок на том же самом месте, на том месте, где теперь их корни.
Эти корни оплели и башню, некогда принадлежащую Тэрин-сэ, и духи сгинувшего народа не имели ничего против подобного. Они строили свои здания не для праздной красоты, во всех их творениях заложена функциональная надобность. И пусть люди теперь по своему распоряжаются останками прошлого, ничто им не будет препятствовать. Теперь они являются частью будущего.
Века одиночества поглощали последние останки народа Тэрин-сэ. Их помнили, но уже забывали. Даже народ эльфов позабыл былых соседей, время неумолимо стирало память. Тэрин-сэ стали частью преданий, навсегда исчезнув из реального мира. Их дух, идеи растворялись в небытие, сраженные в древней войне, и только с приходом людей прошлое могло переродиться или же исчезнуть окончательно.
Но люди не спешили, первоначальная лихорадка прошла, и, направляемые железной рукой магов, они стали осторожно изучать памятники прошлого. Маги справедливо не ожидали от этого наследия ничего хорошего, но стремились сохранить его.
Теперь лишь авантюристы очертя голову лезли в глубины подземелий, проходили сквозь бесчисленные ловушки, боролись с сотнями легендарных монстров и чудовищ только лишь затем, чтобы добыть артефакты исчезнувшего народа. Таких людей осталось немного, и их гнало в глубь страны в подземелья и развалины не желание познать, а алчность.
Вывоз древностей из страны пепла был запрещен, но многие капитаны обходили закон, беря на борт запретный товар. И частичка Тэрин-сэ гибла, оказываясь далеко за пределами родной земли. Только здесь их дух был, только здесь их творения жили. Но находились и те, в кого эта частичка проникала, заряжала невиданной силой, наделяла способностями, лишь чуточку превосходившими способности простого человека.
Порой это изменение было незаметным, едва различимым пятном в душе смертного, но его хватало, чтобы изменить многое. Люди оказались гораздо податливее чем эльфы, наследию Тэрин-сэ не приходилось ждать тысячелетия, чтобы увидеть изменения в мире. Люди развивались быстрее и быстрее познавали окружающий мир, попутно меняя его под себя. Теперь они были творцами всего сущего, и их Власть стала поистине абсолютной!
Но к счастью для самих себя, люди не понимали своего могущества. Они жили, рождались и умирали, прогрессировали и регрессировали, постоянно двигаясь в круговороте жизни. Они менялись и шли вперед, не забывая о своем наследии - и это было самым важным.
Прошлое нельзя было изменить, но Тэрин-сэ получили возможность оставить свой след и в будущем. Их наследие было выражено не только в камне и металле построек, в дышащих паром устройствах, в прирученных чудовищах, дух исчезнувшего народа пронизывал весь мир. Идеи Тэрин-сэ вплетались в судьбы пришлых людей и тем самым строили свой путь в будущее.
Люди сами приняли это наследие и теперь постепенно поглощали его, не замечая, как прошлое проникает в них. Даже мудрые маги не замечали, как на них влияет дух исчезнувшего народа. От их глаз скрывались незначительные, кажущиеся неважными изменения. Простой же люд вовсе не видел никаких изменений в самих себя, пыль настоящего скрывала видение будущего, но ни один пришлый человек теперь ни за что не покинет страну пепла.
Людям не потребовались столетия, чтобы стать частью этой страны - сменилось всего два поколение с момента завоевания (или как говорят эльфы - союза).
Старик-смотритель был рожден первым поколением переселенцев, Закон Империи уже считал его коренным жителем, но, так же как и все, не видел никаких изменений своей сущности. Разговаривающие духи, удивительное долгожительство принималось им как само собой разумеющееся.
"- Добрые Боги щедро одарили меня" - мог бы сказать старик, если бы когда-нибудь разомкнул уста в своей металлической обители.
Но он не смел нарушить обет молчания, находясь в башне. Не смотря на кажущуюся монолитность, она напоминала старику хрупкое творение стекольщика. Любое неосторожное слово, мысль способна была разрушить эту красоту. Лишь море осмеливалось гневно рокотать у скал, заглушая шум работающих машин древних.
За старика говорили духи, они стали отражением его одиночества, его желания. Их шумные, порой задорные голоса звенели пустотой, события прошлого были лишь прошлым, а будущее терялось во мраке смерти. Они не требовали себе памятников, но старик исправно заносил на бумагу услышанное и увиденное. Смотритель чувствовал свою ответственность перед древним народом.
Никто не в состоянии будет оценить написанное, сторонний человек увидит в записях лишь бред старика, бессмысленный набор непонятных слов и ничего больше. Эти слова, эти строки не принадлежали людям, и не в силах старого смотрителя было даровать своему народу наследие прошлого.
Но он все равно писал и будет писать до тех пор, пока духи наконец-то не выговорятся и успокоятся вечным сном. И он вместе с ними.
У старика совсем не было свободного времени: дни были заняты прогулками да записями, а бессонные ночи мелькали в свете камня на вершине башни. Будучи смотрителем, он обязан был следить за установленным на вращающейся площадке пьедесталом, в котором и покоился светящийся камень. Луч его света безжалостно пронизывал ночную тьму и, казалось, даже успокаивал бушующее море на радость морякам.
Луч походил на огромную перекладину, которую крутил силач, он был ярким и не выделял тепла. Это был холодный свет, но старик не решался задеть его. Столь сильным казалась заложенная в него энергия, что могла бы испепелить любого, кто попадется на пути луча.
Вся мудрость и сила магов, казалось, была вложена в эти камни. Они проделали титаническую работу, чтобы создать такое чудесное творение, но затраченные на создание камня средства окупились во сто крат - сотни, тысячи кораблей сумели достичь берега. Множество маяков светили чистым магическим светом, спасая жизни и богатство.
При свете дня камень молчал, он поджидал прихода тьмы, чтобы броситься в очередную атаку. Старик же должен был следить, что свет не угаснет, что тьма не поглотит его. Маги постарались сделать свое творение максимально эффективным и надежным, но никто не мог поручиться, что не случится непредвиденное. На этот случай у смотрителя хранилась пара свитков, способных активировать погасший камень, подпитать его или же вызвать сильного мага, если камень не пожелает ожить. Но за все свое время службы, старик ни разу не прикоснулся к волшебным бумагам, пожелтевшим от времени и пыли.
Камень исправно освещал окружающий башню мрак, а старик каждую ночь поднимался на вершину башни и смотрел. Постоянное движение света завораживало его. Он не мог оторвать глаз от яркого, но не слепящего луча света. Площадка с изображением звезд вращалась плавно, быстро - это бесконечное движение напоминало о бессмертии идей и души. Кажущемся бессмертии.
Редко выходили из строя творения Тэрин-сэ, но их гибель была неотвратима. Люди не способны были восстановить погибшее, их усилий едва хватало, чтобы сохранить наследие.
Но тут на вершине башни, казалось, что дух сгинувшего народа будет жить вечно, их машины никогда не остановятся, а идеи не исчезнут. Людское же вмешательство лишь украсит памятники прошлого.
Знания людей и памятники Тэрин-сэ теперь едины и с каждым днем проникают друг в друга все глубже.
Старик не боялся смерти, он знал ее как добрую хозяйку жизни, но кажущаяся легкость, с которой обессмертили себя Тэрин-сэ, не могла не увлечь. Вращение луча света походило на тень от солнечных часов, которая движется в обратную сторону. Сами звезды, казалось, спешат обратно по небосводу.
Каждая ночь была наполнена воспоминаниями. Прошлое старого смотрителя оживало и являлось в образах, обрывках мыслей и чувств, диалогах с умершими друзьями... Ночь была сценой, на которой оживала память человека, день же принадлежал Тэрин-сэ. Старик не сомневался, что духи этого народа тихонько наблюдают за его воспоминаниями, но ничем не показывают свое присутствие. Ведут ли они свои записи? Скорее нет, им не в чем было выразить себя, они спешили рассказать о себе.
Так они и жили, рассказывая друг другу о былом, о том что видели или знали, о своих чувствах и переживаниях. Они спешили познать самих себя и друг друга - человек и его шумные сожители.
Прошлое, настоящее и будущее смешались для старика и бывших владык башни в один миг бытия. Внешний мир, все изменения, что в нем происходили, не затрагивали их.
Уходили года, знойное лето, пресытившись пепельными бурями, сменяла ледяная осень с ее извечными штормами, приходили и уходили зимы затишья, расцветала весна (ее могучее дыхание ощущалось даже в этой безжизненной пустыне из пепла). История народов пополнялась новыми фактами, маги обогащались Знанием, армии воевали, люди росли, жили, менялись, но совершенно не интересовались одинокой башней и ее постояльцами. Это творение древнего народа, измененное человеческой волей, стояло обособлено на самом краю восприятия.
Легкая дымка тумана, казалось, окружает вечную башню. Был ли то туман в сознании живых или же он рождался паром котлов Тэрин-сэ, не ведали мудрые люди Империи. Им было не досуг размышлять о какой-то башенке на самом краю мира.
Башня лишь своим сиянием, да редкими встречами живых со старым смотрителем напоминала о своем существовании. Ничто во всем мире не тревожило ее, и она не тревожила мир.
Чужеземцы, моряки были рады послушать удивительные истории об отшельнике-хранителе магического света, но их интерес тут же угасал, память покрывалась пылью забвения, когда могучий луч света скрывался за горизонтом. Жизнь гнала людей вперед, не давала оглянуться назад, остановиться и осмыслить свое существование. Им было не досуг, и башня одиночества вспоминалась лишь тогда, когда ее свет спасал очередной корабль от неминуемой гибели.
Старик взирал на этот клокочущий вулкан бытия со смесью жалости и зависти. Он и был бы рад окунуться в океан жизни, из которого родился, но неминуемая смерть поджидала буквально за стенами башни.
Он еще столько не успел сделать...
И вечности не хватит, чтобы передать воспоминания Тэрин-сэ потомкам...
Но старик не оставлял свое ремесло и исправно заносил очередную фразу, подслушанную у призрачного голоса, на свежий лист бумаги. Это был его долг перед сгинувшим народом, который приютил в своем доме одинокого человека на заре его жизни.
И лишь смерть могла снять со старика этот обет.
Она явилась к нему рано по утру, когда солнце уже обхватило ночную тьму своим пламенным объятием. В тот самый час, когда магический камень угасал, и старик оставлял свой ночной пост и спускался вниз по крутой лестнице в свою комнату, готовясь предаться раздумьям.
Он медленно и осторожно все ниже и ниже спускался по лестнице. Его уставшее тело делало привычную работу, преодолевая слабость в членах, разум же старика пребывал столь далеко, что он не сразу расслышал настойчивый стук во входную дверь.
Этот звук был столь чуждым в шуме башни, что смотритель надолго остановился. Его разум не мог осмыслить, что стук в дверь реален, что он пришел из реального мира, который, казалось, давно позабыл дорогу сюда.
Его редкие посетители из числа местных жителей всегда, стабильно приходили после полудня, когда выдавалась свободная минутка. Еще более редкие "паломники" из числа любопытствующих чужестранцев приходили перед закатом, желая полюбоваться мощью светового камня и искусственным освещением башни, созданным древним народом.
Но утром... утром гости никогда не являлись, этот час слишком ранний для бездельников и слишком важен для трудящихся. Лишь маг мог прийти в этот час, дабы проверить состояние камня, они любили утренние часы, но ведь он приходил... старик не мог вспомнить когда, время для него превратилось в череду редких встреч с внешним миром. Он сознавал, что маг был тут совсем недавно, об этом говорило наличие свежей бумаги и чернил, но вот когда...
Быть может, маг явился по другому делу, возможно, какой-то важный чиновник решил осмотреть эту одинокую башню. Когда-то подобное случалось, в те времена, что еще хранили свою зависимость от быстротекущего времени.
В дверь стучали все настойчивее, не зная секрета, ее было невозможно открыть постороннему. Маг знал секрет, но не изъявил желание воспользоваться рычагом, спрятанным в неприметной нише у двери.
Торопливо спускаясь по лестнице, старик силился вспомнить имя этого мага, но оно было погребено под ворохом воспоминаний. Он бормотал себе под нос имена живых, которые когда-то были частью его жизни, а теперь стали лишь памятью, но ни одно из них не подходило к пришедшему магу. Да и лицо этого человека в серой запыленной мантии походило на белое пятно, выжженное в памяти старика...
Стук наконец-то прекратился, и башня погрузилась в привычную тишину, наполненную стуком и скрежетом. Старик торопливо прошаркал к двери, не желая изводить гостя ожиданием.
Тэрин-сэ умели строить уникальные здания, которые были переполнены удивительными устройствами. И даже простая, казалось бы, дверь была настоящим чудом, которое не смогли раскусить мудрейшие из магов Империи. Стоило потянуть за тонкий, ажурный рычажок, который венчала голова древнего дракона, и монолитная покрытая пятнами ржавчины дверь вальяжно уползала в стену. Свист пара, скрежет и стон металла, медленно увеличивающееся круглое окно входа - незабываемое впечатление, которое поражало даже аборигенов.
Старик нервно переступал с ноги на ногу, ощущая, как в его душе просыпается чувство забытого волнения. Этот день не будет похож ни на один предыдущий в его жизни.
Входное отверстие становилось все больше, и пробудившийся от ночного сна рассвет все ярче заглядывал в башню. Старому смотрителю пришлось зажмуриться, свет ударил по его старым глазам нестерпимой яркостью, но он сумел разглядеть две высокие фигуры, замершие у входа. Очертания их тел походили на худющие тени, которые не спешили превращаться в живых людей.
Старик расслышал голоса, тени говорили меж собой и их голоса были взволнованы. Их поразила та легкость, с которой немощный старик сумел открыть дверь из металла. Сама дверь и то, что скрывалось за ней, поразило пришедших.
Они были тут впервые и их умы впервые столкнулись с творениями Тэрин-сэ, пройдет не мало времени, прежде чем они осмыслят увиденное. Не глядя на смотрителя, гости вошли внутрь, они все так же с полными ужаса и влечения глазами оглядывали разрисованные ржавчиной стены, украшенные удивительными светильниками Тэрин-сэ. Энергия изредка трещала внутри стеклянных колпаков светильников, гости вздрагивали каждый раз, заслышав этот звук. Вращающийся вал притянул их взоры, и они не могли оторвать глаз долгие минуты.
Убранство башни, ее глубокий чуждый дух буквально раздавили гостей.
Старый смотритель, щурясь, пытался разглядеть пришедших. Медленно его глаза пришли в норму и утренний свет перестал быть помехой для него.
Гостей было двое, они были высокими, статными, косматыми как медведи с далекого севера Империи и, пожалуй, такими же свирепыми в бою. Но одеты они были не как воины, а как простые торговцы, лишь на минуту сумевшие убежать с важных переговоров.
Старик не спешил начинать разговор с гостями, он вспомнил, какое впечатление древняя башня производит на людей. Он сам когда-то, долгие-долгие годы тому назад стоял точно так же в середине зала и с раскрытым ртом глазел на открывшуюся красоту.
Гости переговаривались меж собой, их речь состояла больше из эпитетов и возгласов удивления, нежели чем из осмысленных слов. На смотрителя они не обращали никакого внимания, чем может похвастаться какой-то ветхий старец, когда глазам открылась такая удивительная красота.
На время они соприкоснулись с тем миром, где жил старик-смотритель, но это соитие не длилось столь долго, чтоб отвратить пришлых от задуманного.
Торговцы никогда не меняются, даже сраженные оружием ли, культурой ли, они всегда остаются сами собой. Плохо это или хорошо, нельзя было судить, Имперские моралисты могли бы сказать: во всем необходима умеренность. Но кто их станет слушать на границе Империи, где Власть и Закон ослабевают и в силу вступают совершенно иные законы, которые издревле правили разумной жизнью.
- А не покажешь ли ты нам, милый человек, - переборов наконец-то шок от увиденного, сказал один из гостей, - тот магический камень, что указывает нашим кораблям путь к берегу.
Старик посмотрел в глаза гостя, но не увидел там лик Белой Леди. Он спокойно глядел в глаза своего убийцы и молчал, за годы одиночества речь давалась ему с трудом.
- У тебя что, язык отсох? - вставил другой.
- Прости моего не сдержанного друга, окружающая... обстановка больно ударила по его разуму, - поспешно заговорил первый. - Позволь нам взглянуть на камень, смотритель.
Старик сначала закивал, но затем замотал головой. Многие люди желали взглянуть на камень, на чудо созданное магией. Этот многогранный кристалл, прозрачный как капля росы был невообразимо прекрасен и чистый как мысли ребенка, он притягивал к себе и сражал мощью, которая была в него вложена.
Маги каждое свое творение наполняли толикой красоты, чистая функциональность претила их утонченным устремлениям. Свое ремесло они называли искусством и творили, поддавшись мимолетному порыву, а не постоянной нужде. Лишь с течением времени камень мутнел и терял большую часть своего очарования, когда вырабатывался запас энергии. Это творение было бесценным, но ушлые люди всегда найдут нужную сумму, чтобы овладеть тем, что цены не имеет.
Старик никогда, никого не пускал на вершину башни, таков был его долг смотрителя - заботиться и оберегать камень. Только лишь маги имели право любоваться своим творением. Они не были жадными и часто дарили свои творения совершенно безвозмездно, но праздные мысли обывателей марали чистые грани светового камня, отражались на его внутренней сути. Камень мог разрушиться, погибнуть или же преобразиться в источник чистой тьмы.
Этого нельзя было допускать любой ценой.
- Я не имею права пускать вас наверх, - прошептал старик.
- Отчего же, мой друг? - спросил торговец, обаятельно улыбнувшись.
Старик готов был растаять, снять с себя все обеты, которые не позволяли пропустить этого милого человека.
- Мне нельзя, - чуть ли не плача, проговорил смотритель.
- Мой друг, уверяю тебя, я и мой компаньон желаем насладиться самым чудесным творением, которое можно встретить в этом мире! - произнес торговец и доверительно приобнял старика.
От этого прикосновения по телу старика пробежала приятная дрожь, он давно забыл, что такое человеческое тепло.
- Грешно хранить красоту для одного лишь себя.
- Я право же...
- Послушай, уважаемый, - неожиданно более грубо заговорил торговец, - мы проделали столь долгий путь, преодолевали множество опасностей, которыми полна эта проклятая земля, лишь для того, чтобы обеспечить таких как ты едой, одеждой, обувью, да чем угодно! Имеем ли мы право взглянуть на то, что спасает нас в бескрайней водной пустыне? - Торговец взмахнул руками и пристально посмотрел на смотрителя, старик собрался было ответить, но гость торопливо перебил: - конечно же, имеем! Мы, верные слуги Империи, имеем право увидеть то, что спасает нам жизнь!
- Но...
- Никаких но, мы платим налоги, рискуем своими жизнями, чтобы жили другие, такие же как ты, старик, люди и даже эти маги! Это не мы зависим от магов, а они от нас! Так не мешай же мне и моему другу забрать свое!
Торговец оттолкнул старика и, не оборачиваясь, торопливо прошествовал к лестнице, за ним последовал второй гость, на лице которого застыла ухмылка жадности. Их сапоги невозможно громко стучали по металлическому полу башни, заставляя старика болезненно вздрагивать от каждого шага.
Он попытался встать, догнать, остановить пришельцев, но внезапная слабость в измученном старостью теле не давала подняться. Из него словно вырвали стержень, поддерживающий все это время. В горле застрял кашель, который вырвался наружу одиноким сиплым выдохом. Старик забыл, как делается вдох, память заволокла боль где-то в районе груди, сознание ускользало, просыпалось осколками в черный песок бездны.
Лишь одинокая башня все еще парила в его воображении, но ее свет постепенно затухал, биение ее металлического сердца становилось все тише и тише. Она умирала так же, как умирал теперь смотритель.
Они родились в разное время, прожили разные жизни, но смерть позволила им умереть вместе, не разомкнув объятий. Призраки замолчали навсегда, больше никогда они не явятся в свой бывший дом, не озарят пустые залы голосами. И никто больше никогда не увековечит их слова на бумаге, смотритель умер и его долг умер вместе с ним.
Башня замолчала и погрузилась в мрачную тьму забытья, навеки разорвав связь с миром.