Егоров Иван Викторович : другие произведения.

Мечта

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ рассказывает о буднях суворовского училища, двух подростках. Один - уверен в себе, своей силе, физически подготовлен, нагл, хитер. Второй - прост, слаб физически, слаб волей, трусоват. Однако если первый не задумывается ни о чем, кроме преодоления мелких неприятностей, то второго гложет большая мечта. Он на все готов ради этой мечты.
   Нервно вздрагивал огонек сигареты. Опираясь локтем на стену Николай Смирнов, по кличке Мазай, быстро курил, не вынимая окурка изо рта и стараясь, чтобы дым уходил в вытяжку под потолком. Кончик сигареты поднимался, разгорался на три секунды, блек и снова оживал под струей выдыхаемого дыма. Мальчик стоял на большом деревянном ящике для хранения песка в небольшой комнатушке, заставленной метлами, ломами, скребками, швабрами, щетками и лопатами всех видов и размеров.
   Половина восьмого утра, рота суворовцев прибыла с утренней пробежки и готовилась к завтраку. В коридоре стоял невообразимый гвалт: слышался смех, крики, мат, пение, ругань, пыхтение и громкие шлепки босых мокрых ног. В щель приоткрытой двери были видны снующие в соседнюю умывальную неясные быстрые тени. Разгоряченные бегом подростки торопились привести себя в порядок перед построением.
   Не обращая внимания на шум Николай продолжал курить. Он вырос в семье военного летчика и вставать привык рано. Отец с детства прививал сыну любовь к ранним подъемам и зарядке. Именно поэтому, сейчас, в тысяче километров от родного дома, мальчик мог стоять в темной клетушке на четвертом этаже старой казармы, успев и умыться, и одеться, и нарушить устав суворовского училища, жадно глотая дым дешевой сигареты.
   Дома он покуривал иногда, скорее "за компанию", чем по осмысленному желанию. Но оторвавшись от родительского наблюдения внезапно и необдуманно стал курить каждодневно. Здесь это было принято. Это было нужно. Ведь здесь они одни. Они самостоятельно принимают решения и отвечают за них. Они же взрослые. Военные. Суворовцы.
   - Дежурный по роте на выход!
   Смирнов дернулся было, насторожился. Но нет, тишина: заветного "Шыцццыы" не слышно, значит пришел один из взводных офицеров и сразу нырнул в канцелярию. Однако, судьбу Николай решил не дразнить. Он сделал пару последних затяжек и, протолкнув окурок в решетку вытяжки, спрыгнул с ящика, громко шлепнув мокрыми тапками в кафельный пол. Ругнулся, сунул в рот, предусмотрительно запасенный, мятный леденец и шагнул в ярко освещенный коридор, чтобы оказаться прямо перед старшим прапорщиком Баевым, старшиной роты.
   - Смирнов! - рука старшины молниеносно опустила дипломат на пол и ухватила мальчишку за погон. - Неужто курил?
   - Никак нет, товарищ старший прапорщик! - быстро перекатывая леденец во рту - Как можно? Вы же меня знаете.
   - Ну, ну, знаю, конечно. Сейчас проверим что я знаю, а то раз в году и палка стреляет. Заходи давай. - старшина впихнул Николая обратно в комнату инвентаря и сам шагнул следом.
   Баев щелкнул выключателем и тусклая лампочка у двери осветила полупустую комнату. Усы старшины щеточкой топорщились вверх, он шумно вдыхал воздух, стараясь учуять запах сигаретного дыма, и стреляя глазами по сторонам в поисках улик. Смирнов мрачно замер на пороге в ожидании приговора. В уме крутились лживые варианты - подросток хладнокровно прикидывал как выкрутиться. Он знал, что дымом пахло и вытяжка не могла справиться с этим фактом - слишком быстро развернулась опасная для мальчика ситуация. Но спасение его состояло в том, что старшина и сам курил. Курил давно и много. Прокурены были и его ухоженные усы, и волосы, и руки, и форменные рубашка. К тому же все это сверху было щедро полито дешевым одеколоном с резким запахом.
   Старшина рассеянно рассматривал мокрое пятно на ящике с песком, пока еще не понимая откуда оно могло взяться:
   - Что это ты, Смирнов, в инвентарной с утра пораньше делал?
   - Территорию проверял, товарищ старший прапорщик! - Смирнов почувствовал, что сейчас заговаривать зубы старшине надо непрерывно, чтобы он не поднял глаза и не связал воедино наличие пятна и вытяжки. - Убраться бы здесь пора, комната за моим отделением числиться. Вот и смотрел - что да как. Завтра ПХД, отряжу сюда ребят. Побольше, чем обычно, а то мы все время стороной обходим. Пора наверстывать, чтоб перед Новым годом все блестело, как Вы любите, товарищ старший прапорщик. И еще, я вот думаю, а может нам швабры покрасить, а ? А то смотрите - облупились совсем.
   - Облупились.. Ничего еще не облупились, Смирнов. Ты тут не командуй! Рано еще красить. По весне успеется. Разогнался ты, младший сержант. - старшина позволил себе улыбнуться в усы, разглядывая швабры.
   - А воняет-то у тебя из сумки, Смирнов. - продолжал Баев, разворачиваясь к выходу - Ох, воняет. Долго ли еще это будет продолжаться? Или ты не знаешь о правилах хранения в каптерке? Так мы их с тобой подучить можем. Сегодня дежурный от вашего взвода идет в наряд по роте? Вот ты и пойдешь. А ночью времени много - заучишь устав, о правилах хранения личных вещей в каптерке. Утром приду - проверю.
   - Так это мамка передала, товарищ старший прапорщик! Судака. Для Вас и старалась. Говорит: старшине роты, чтобы отдал, а то он вас голодранцев там кормит, поит, одевает, а вы ему только нервы трепете. Так и сказала, товарищ старший прапорщик. А я и собрался было, да не успел еще. - Николай жертвовал заветной рыбиной, переданной для командира роты, с силой воли опытного полководца, посылающего отряд разведки навстречу смерти.
   - Вот и не тяни резину, Смирнов. Не тяни! Вечером и передашь, раз мамка велела. Наказы матери надо исполнять, она у тебя мудрая женщина. А теперь дуй. Пора строить роту на завтрак.
   Николай молча отдал воинское приветствие, а, довольный таким оборотом дела, старшина подхватил дипломат и двинулся к себе, в каптерку.
   Пробормотав потихоньку ругательство вслед прапорщику, мальчик оттолкнул кого-то помельче, попавшегося на пути, и пошел искать суворовца Балашова. Именно его он поставил "на стреме", а тот довольно неосмотрительно покинул свой пост.
   Наряд Николаю был не страшен - он дежурный, ему "толчок" не драить, а пару страниц устава выучить нетрудно. Но вот потерянный судак означал, что идти к ротному проситься уехать пораньше теперь не с чем. А мать хорошо знает на что должен пойти подарок и если сын не приедет как предполагается, то возникнет вопрос - почему? А все из за дурня - Балашова. За такой проступок его надо было наказать, чтоб неповадно было ни ему, ни остальным в будущем.
  
   Старшина в тот день желанием задерживаться на работе не горел, а потому идеального порядка в строю от уставших суворовцев не требовал. Вечерняя поверка прошла быстро и спокойно. Прозвучала команда "Отбой!", свет приглушили, дневальные разбрелись с тряпками по расположению, а Баев, довольный ароматным копченым подарком, напутствовал дежурного Смирнова многозначительным постукиванием по книге Устава и потрусил домой по хрустящему снежку. Минут через сорок после его ухода, часть второго взвода, из не умеющих постоять за себя, была спешно и без лишних сантиментов поднята тычками с кроватей и отправлена помогать наряду мыть лестницу и коридор. Заодно они присматривали не шел ли дежурный по училищу. Кто-то из мальчишек еще копошился в кровати, кто-то бегал в туалет - выкурить последнюю сигарку, кто-то уже мирно дремал, уставши за день. По всему расположению роты расползлась тишина.
   Николай Смирнов стоял в полутемной "ленинской", в проходе между партами, ведущем в маленькую каморку заваленную подписками журналов, муляжами автоматов, моделями самолетов и прочей, никому не нужной, рухлядью украшающей каждую армейскую комнату проведения досуга. Он сжал руки перед собой в замок, а ноги широко расставил, выражая всю уверенность, силу и наглость, на какие только способен был в свои тринадцать лет. Перед ним, в проеме маленькой арки, в одних кальсонах стоял Балашов.
   Смирнов был одет по "форме одежды номер четыре": полный камуфляж, ботинки - неуставные берцы, с утяжеленным носом, ремень застегнут на талии, но слегка ослаблен, кепка на голове, хоть и сдвинутая на затылок, на груди пристегнут значок "Дежурный по роте".
   Завтрак, учеба, обед, потом подготовка к наряду, сон, развод - весь день мелочи суворовских будней мешали ему добраться до проштрафившегося еще утром Балашова. И вот, наконец, он поймал его, с полным правом пострадавшего, требуя компенсации.
   Максим Балашов вырос в семье интеллигентной, в небольшом городе в Саратовской области. Семья его никак не была связана с армией. Отец - музыкант, мать - учительница. Они противились желанию сына стать военнослужащим. Но сын уговаривал их неоднократно и с несвойственным ему обычно жаром. И уговорил. Дело было в том, что Максим с детства мечтал стать летчиком. Мечта поглощала его полностью: он клеил модели самолетов, знал всех знаменитых летчиков наперечет, не пропускал ни одного фильма, про своих героев и, частенько, выходные дни свои проводил под забором летного училища, стараясь завести знакомство с курсантами.
   Поступление Максима было под вопросом. Он был мальчиком хоть и высоким, но нескладным и с плохим здоровьем и физподготовку сдал с трудом, набрав баллы только-только на необходимый минимум. Зато учился он на отлично. Это и решило дело при поступлении в суворовское училище: Максим был в числе немногих, сдавших вступительные экзамены на девять баллов (сдавших на "десятку" не было вообще). Он гордо стоял первого сентября на плацу в черной форме, громко и четко выговаривал слова клятвы.
   С того дня прошло полтора года. Полтора года каждодневных мучений. Почти каждый день Балашов, за кого-то что-то мыл, мел, шил, стирал, решал домашнее задание и стоял на "стреме", при этом получая затрещины и тычки и вынося оскорбления. Был поименован гадкой кличкой Гаш, и неоднократно бит с остервенением за неясные ему провинности или просто для развлечения. Приезжая домой на каникулы он прятался от родителей в толстые майки с длинными рукавами, чтобы они, не дай Бог, не увидели синяков на теле. Врал дома о том, как все хорошо, рассказывая о множестве несуществующих друзей, общих интересах и увлечениях, боясь как бы его не забрали насильно из училища. Он мечтал летать. Летать на стальных крыльях в чистом небе планеты и потому возвращался в училище снова и снова, внутренне сжимаясь от страха при встрече с однокурсниками.
   Стоя напротив Николая Балашов вид имел как у раненой собаки: он нервно подрагивал, немного согнувшись в коленях, приседая к полу, но голову задрав вперед и вверх, руками обхватывая себя за плечи. Глаза его блестели в темноте слезами, он предчувствовал боль. Он знал, что сейчас его будут бить. Бить долго и сильно: кулаками, локтями, ногами. Боялся он этого жутко, боялся вымолвить хоть слово, чтобы не стать зачином предстоящего. Несмотря ни на что, он еще лелеял надежду, что Смирнов только поговорит, покричит и все обойдется.
   Николай улыбнулся легко и непринуждённо. Размахнулся и ударил кулаком правой руки в грудь Максиму, как раз посередине, выше сложенных рук. И тут же отвесил пощечину левой рукой. И снова в грудь. По печени. В грудь. В живот. Под дых! Ногой, обутой в тяжелый берец, по коленке. Снова рукой под дых. И размахнувшись со всей силой, ногой в грудь.
   Максим, переставший соображать что-либо, от града сыплющихся ударов, от этого, последнего, буквально, отлетел к стене, упав на пол и полностью провалившись в темноту. От сильных ударов, он мог только хрипеть, с трудом втягивая воздух.
   А Смирнов, не задержавшись ни на мгновение, шагнул за упавшим, нагнулся, сжал лежащему горло, и продолжил наносить удары по торсу. Один. Второй. Третий. Все так же молча, не говоря ни слова, только резко выдыхая, он поднимал и опускал руку. И каждый резкий выдох его раздавался болью в ребрах Максима. Тот хотел закричать, но его душили слезы, гнев, обида и, более всего, страх. Руки его судорожно дергались, ползли, нащупывали по сторонам спасательный круг в омуте боли. Со стороны могло бы показаться, что они живут собственной жизнью и готовы оторваться и уползти в сторону.
   Удар. Два. По ребрам! Под дых!
   В темноте отчетливо были видны глаза Максима, мокрые от влаги они сверкали в темноте, и Николаю казалось, что он давит некоего огромного мерзкого таракана. Он с наслаждением и невероятным самозабвением продолжал колотить того по бокам, не чувствуя боли в костяшках пальцев. Ему казалось, что еще немного и он раздавит это - очистит мир от этого. Послышался хруст. Хруст ломающейся игрушки. Он долго этого ждал, и теперь чувствовал одновременно и сладость и страх наказания за свершенное, сливающиеся воедино.
   Бедный Максим, с опозданием выгнувший спину в приступе боли от сломанного ребра попытался закричать, но рука Смирнова к тому времени уже крепко сжимала ему горло. Он ощутил сильное удушье. И страх накатил так сильно, что тело забилось в конвульсиях. Глаза совершено перестали что-либо видеть, кроме грозной тени, нависшей над ним. Сердце выскакивало из груди, а руки, нащупав наконец что-то твердое, схватили это и ударили по верхнему краю тени, державшей Максима в плену боли. Ударили всего один раз, и тень упала. Канула в черноту и затихла.
   Судорожно дыша и всхлипывая, еще не до конца понимая, что произошло, Максим Балашов приподнялся на локтях, сел и, хватаясь за стену, встал на мелко дрожащие ноги.
   В это время вспыхнул свет - на пороге "ленинской" стоял дневальный с ведром и шваброй. Он не видел за стоящими партами подробностей происшедшего, скользнул взглядом по стоящему Балашову и, не обращая внимания, на царапины, и набухающие синяки у того на теле, распластал тряпку и начал сосредоточенно елозить ею по полу.
   Максим Балашов стоял в одних кальсонах ночью в казарме суворовского училища. Стоял, глядя на большой алюминиевый муляж истребителя МИГ-25 в своих руках. И, глядя на его крепкий заостренный нос, неведомо когда окрашенный красной краской, он не смел повернуться и посмотреть в угол. В тот угол, куда упала тень, что раньше была Николаем Смирновым.
   - Рота подъем!!! - крик дневального буквально вырвал Максима из ужасного сна.
   Резко поднявшись, он сел на кровати. В сознании носились остатки ночного кошмара - невероятного в своей реальности и правдивости. В горле першило, в голове жутко шумело, глаза были странно сухими и горячими, сердце громко стучало в груди. Поднимаясь с кровати Максим пытался восстановить дыхание, руки потянулись к сложенной на стуле форме. Будний день училища вступал в свои права.
   В дверном проеме появился Смирнов:
   - Балаш! На выход, живо! На территорию.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   6
   Егоров Иван Викторович "Мечта"
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"