Аннотация: Попробуйте пожить хотя бы один месяц, когда предчувствия,даже самые страшные, начинают сбываться.
Чернец
Повесть Виктора Егорова
Господи, открой мне волю Твою для меня и окружающих меня
(из молитвы последних Оптинских старцев).
Глава 1
Женщина ждала его у входа в банк на углу улиц Мориса Тореза и Республики. Из разговора по телефону он понял, что ей лет сорок пять, у нее взрослая дочь и муж, который живет отдельно. По его поводу они и должны были сейчас встретиться. Он шел к зданию банка и ругал себя. Ему не хотелось оказывать ей услугу. Совсем недавно он в очередной раз поклялся никогда никому не оказывать подобных услуг. Но вот опять раздался звонок, опять ему назвали фамилию областного начальника, который его "рекомендовал", конечно же признались ,что преклоняются перед его даром и - он в очередной раз сдался и промямлил:
-Хорошо, я согласен, где и когда?
Было уже около одиннадцати вечера. В это время он обычно ложился спать. Но женщина оказалась нетерпеливой и, разумеется, ее жгло любопытство. Хотелось знать дату, когда с мужем произойдет то самое, чего она давно ждала и к чему начала заранее готовиться. Она сказала, что приедет немедленно и надолго его не задержит.
Наверное, это был первый ласковый вечер нынешней весной, когда снег исчез и, уже высохло, и можно пройтись по городу, не ежась от холода и даже посидеть на скамейке.
Напротив банка в небольшом скверике стояли три подростка, один держал в руке бутылку пива, часто прикладывая горлышко к губами, а два других ничего не пили, о чем-то говорили друг с другом и громко смеялись.
На ступеньках банка он заметил женщину, сразу понял, что это она, но смотреть в ее сторону не стал. Его внимание приковал парень с бутылкой. Юноша был немного пьян и постоянно вертел головой, разглядывая всех, кто шел по улице Республики. Когда на другой стороне улице показалась девушка с длинными распущенными волосами в короткой курточке, короткой юбке и в коротких сапожках на высоком каблуке, юноша замахал ей рукой и крикнул:
-Красавица, иди к нам!
" Через неделю его заберут в армию, из которой он уже не вернется" - всплыла в его мозгу эта словесная фраза. Ему совершенно не хотелось думать сейчас о судьбе парня. Он попытался отвлечься, повернул голову в сторону банка и побрел к ждущей его женщине. "Парень сгорит в машине? Это произойдет на Юге? Машина взорвется?- отвлечься не удалось, и вопросы появлялись один за другим. Он остановился и закрыл глаза. - Вроде, нет. Перевернется. Водитель с его призыва, этот выскочит первым. Остальные будут выползать из под брезентового тента, забыв свои автоматы и каски. Когда машина загорится, все удивятся и обрадуются, что по ним никто не стреляет. А про этого парня вспомнят, когда в машине начнут щелкать патроны в автоматных " рожках"...
-Здравствуйте, меня зовут Людмила Васильевна, это я вам звонила. Я сразу, как вас увидела, поняла, что это вы. А меня вы, наверное, не заметили, вы остановились и совсем в другую сторону смотрели...
Женщина. Он с трудом сосредоточился на ней. Смотрит прямо на него, улыбается. Губы пухлые, сочные. Лицо симпатичное, но излишне пухлое, а живот - чересчур пухлый. Куртка расстегнута, потому что она ее застегнуть не может. На животе спортивные брюки. Почему поздно вечером она в спортивных брюках? Забыл, она ведь по телефону говорила, что приедет после боулинга и сауны.
- Здравствуйте! - ответил он и не стал больше ничего добавлять.
Его молчание ее не удивило. Видимо предупредили, что собеседник будет со странностями и в общении с дамами грубоват.
-Где мы будем разговаривать? Может быть, лучше сядем в мою машину?- спросила женщина.
- Сядем и поедем.
- Куда поедем?- она забеспокоилась.
- К вам домой. Где машина?- он посмотрел в сторону цветочного магазина, рядом с которым было припарковано несколько легковушек.
- Вон та, крайняя,- показала она рукой и замолчала.
Он подошел к машине и остановился около пассажирской двери. Женщина немного отстала, потом долго искала ключ. Наконец, нашла его в карманчике спортивных брюк, но никак не могла попасть ключом в замок. "Руки затряслись - подумал он,- значит, все-таки волнуется. Ей очень захотелось узнать, когда умрет муж. Понимает, что нехорошее это дело, интересоваться датой смерти супруга. Ну, зачем ей это знать? Что, ее жизнь от этого станет лучше? Да она у нее вообще уже никогда не станет лучше. И так сейчас одна, а потом будет знать, что одна - навсегда. Впрочем, возможно, дела мужа не так уж и плохи, увидим". Ему захотелось, чтобы муж оказался бодрячком и жил долго.
Глава 2
Она уверенно вела машину по ночному городу. Он не стал спрашивать, где она живет, и теперь смотрел по сторонам, чтобы понять, куда едет. Улица Профсоюзная, мост через реку, повернули направо потом налево, затем внутрь во дворы. Остановились перед единственным подъездом девятиэтажной "свечки", у которой светилось в этот час всего два окна.
- Это улица Ватутина?- спросил он.
- Нет, это Ветеранов труда. Такой дом один во всем городе, строили как общежитие, а потом переделали и сдали как обычный многоквартирный. Вы не обращайте внимания, у нас не убирают...
- Ветеранов труда этим не удивишь, - сказал он и первым открыл дверцу ее новенькой "Лады-Калины".
В коридоре подъезда было совершенно темно, но она шла по нему уверенно и быстро. Он услышал звук поехавшего откуда-то сверху лифта.
-Идите сюда на звук, - посоветовала женщина.
Лифт доехал до первого этажа, но его двери не открылись. Кабина, похоже, немного промахнулась и теперь пыталась попасть на нужный уровень, подпрыгивая и резко тормозя. Наконец, двери с шумом расползлись в стороны. Вместо кабинки он видел только черноту.
- У нас если свет не горит, то везде. Я уже зашла, идите сюда,- женщина говорила почти шепотом где-то в черноте. Он сделал шаг, стукнулся плечом о стенку, сделал еще один шаг в сторону и уткнулся в ее живот.
-Извините, - прошептал он.
- Не бойтесь, доедем! - почему-то громко сказала она и уже намного тише продолжила говорить, чтобы не ехать молча.- Соседская девчонка всю зиму со своим парнем в этом лифте каталась. Окна на площадках выбиты, а здесь тепло.
Он еще не знал, кем и где работает эта женщина, но понял, человек она решительный.
На седьмом этаже свет горел. Она подошла к двери своей квартиры, быстро открыла ее, повернулась к нему и сказала:
-Я никого в гости не ждала. Прошу прощения, но у меня две кошки.
В квартире, как и положено, был беспорядок. Он уже давно пришел к выводу, что все женщины неряшливы и наводят марафет исключительно по принуждению или в том случае, когда не хотят, чтобы о них мужчины подумали плохо в начале знакомства. Она быстро убрала со столика в прихожей скомканные темно-серые колготки, задвинула под полочку рваные цветастые тапки, повесила на крючок куртку, до этого висевшую на дверной ручке, пошла, не снимая кроссовок, на кухню и оттуда спросила:
- Мы ведь чай будем пить или что?
Он снял ботинки и, осторожно ступая, тоже пошел на кухню. Пол был покрыт крошками и кошачьими волосами.
- Зря вы их сняли. Я сегодня не успела подмести, - она показала рукой на стул и продолжила вынимать из раковины чашки, мыть и протирать их желтоватой тряпкой. Немытые тарелки оставила лежать стопкой в углу раковины. Только когда на столе появились две чашки с блюдечками, две рюмки, ваза с конфетами и чайник-заварник, она предложила ему снять куртку и ушла переодеваться в соседнюю комнату. Обе кошки явились на кухню и уставились на него. Они смотрели не мигая. У рыжей хвост был пушистый, и он торчал вертикально чуть подрагивая. У черно-белой хвост вытянулся вдоль пола, а кончик резко изгибался то в одну сторону, то в другую. "Я уйду. Скоро" - сказал он им чуть слышно. Кошки замигали, потом одновременно повернулись и побежали к хозяйке.
От водки он отказался, потому что пить с ней ему было неинтересно, а чай лишь хлебнул из чашки, пока напиток был горяч и свеж. Он уже понял, что сегодня ничем не сможет ей помочь, и хотел быстрее откланяться. В этой квартире ее муж никогда не был. А значит, и он зря сюда приехал.
- Вот, теперь вы знаете, где я живу,- она присела на круглую банкеточку с другой стороны стола и стала ждать, что же он ей скажет.
- Кем вы работаете, Людмила Васильевна?
- Бухгалтером.
- В фирме мужа?
- Нет, у его конкурентов.
- У вас с мужем одна фамилия?
- Пока одна. Мы же не разводились.
- Какая?
- Его зовут Виктор Корнеев
Он часто слышал эту фамилию. О человеке, который скупал в городе все подряд, говорили многие. Все, что покупал Корнеев, быстро перестраивалось и начинало сверкать. Стремительные перемены обсуждали, но редко кто искренне восхищался деловыми качествами этого Корнеева. Чаще всего люди просто недоумевали, как их земляк, который никогда не был ни в партии, ни в райисполкоме, вдруг стал таким богатым. Только что он продавал в железном киоске пиво и шашлыки, а теперь у него рестораны, магазины и загородные базы отдыха. Когда успел? Где деньги взял? Кто позволил так широко развернуться?
Все рестораны и магазины Корнеева назывались одинаково: "Золотая страна". А супруга хозяина этой страны сидела сейчас в грязной кухне дешевой малогабаритной квартиры в доме коридорного типа.
- Вы как оказались здесь среди ветеранов труда?
- Виктор купил ее в подарок дочери на день рождения. Дочь учится в Москве, я взяла у нее ключи. Третий год живу и третий год жду,- она сделала паузу и затем, видимо, собиралась объяснить, чего именно она ждет третий год, но догадалась, что он ее понял.
- Мне нечего вам сказать.
- Как нечего? - видно было, что она искренне удивлена.
-Он-то здесь не жил и никогда сюда не приходил.
- Ну, а как тогда, что для этого надо?
- Лучше всего, чтобы ваш муж с кем-нибудь говорил, а я в это время просто его слушал и смотрел на него.
- А, ясно, - сказала она с разочарованием в голосе.- Хорошо, я подумаю.
Она вызвала для него такси и проводила его вниз до выхода из подъезда. Расстались они, не сказав друг другу ни прощай, ни до свидания.
Глава 3
Вернувшись домой, он быстро разделся и разложил одежду по своим местам. Брюки - на плечики в правую половинку шкафа, футболку - на полку в левую, носки - около синих пляжных сланцев под кроватью. Часы положил у зеркала, телефон на тумбочку рядом с подушкой. У него всегда все лежало на одном и том же месте годами. Если ночью в доме отключалось электричество, он мог встать и легко одеться на ощупь.
Уже несколько лет он жил совершенно один. Раньше к нему иногда заходили сослуживцы, чаще зимой, когда, выпив на работе для приличия по чуть-чуть, всем хотелось нажраться как следует, но - не на виду. В последнее время он всех знакомых настоятельно просил предварительно позвонить. Когда они звонили, он говорил, что к нему - нельзя. Некоторые из тех, кого он знал очень давно и с кем был раньше особенно дружен, несколько раз приходили без предупреждения, принося пиво, водку и закуску. Он пускал их в свою старенькую квартиру, но пить наотрез отказывался и какой-либо разговор на всякие животрепещущие темы не поддерживал. Без рюмки эти гости с ним по душам говорить не могли. Необъявленные визиты прекратились.
Он сидел в одних трусах на кровати и смотрел на ту часть комнаты, где на книжной полке в один длинный ряд были поставлены к стене иконы. Свет в комнате был потушен, но с улицы в комнату попадал луч фонаря, поэтому он различал силуэты на каждой из икон. У него была привычка лежать на кровати и перед сном смотреть на очертания образов. Так он и молился - лежа. И крестился, не шевеля рукой, только лишь представляя, как он прикасается ко лбу и плечам. Потом закрывал глаза и когда снова открывал, было уже утро. Снов он не помнил. Вроде, что-то мелькало, но что и о чем, он не успевал запомнить.
Иногда молитвы перед сном получались хорошие. Слова без запинки подбирались сами собой, и сердце было благодарно, что он словами передал то, что оно чувствовало. А иногда ничего не получалось. Интонация выходила фальшивой, не от души. Он в такие вечера не молился вовсе, только благодарил Бога за все и виновато заканчивал: прости меня, ладно?
В эту ночь ему важно было услышать прямо сейчас, сию минуту, осуждают ли его действия божественные лики. "Зачем ты к ней поехал? - спрашивал он у себя, зная, что себе он обязательно скажет правду.- Почувствовал себя важным, да? Тебе позвонили, тебя рекомендовали... Кто рекомендовал то, праведник великий или творческий гений, или уважаемый во всем мире человек? Нет, обычный человек. Должность у него, конечно, большая, первый зам губернатора, ну и что, чем тут гордиться? Зачем бежать к ней, почему нельзя сразу сказать нет? Выслужиться хотел. Не перед ней, а перед тем, большим.... Хотел, хотел, не отрицай. Денег тоже хотел".
Иногда ему давали деньги и немалые. Не сразу, а потом, когда все происходило, и на него начинали смотреть как на главного исполнителя тайных пожеланий. Так получалось несколько раз, но - давно. В последнее время им никто не интересовался. Он спокойно жил на зарплату, которая, кстати, была выше средней. Однако звонок мгновенно расшевелил воспоминания, как он складывал пачки в пакет и шел с этим пакетом по улице, поглядывая на встречных прохожих и чувствуя свое превосходство: им надо было год работать ради такого пакетика. "Денег, дружище, больших захотелось, ностальгировать по ним стал, так? Так".
Хотя он сказал себе правду, на душе легче не стало. Значит, оставалось признаться в самом главном - если он окажет услугу этой женщине, случится то, чего он давно боится. Опять кто-то из его близких знакомых умрет.
Он лег боком на кровать, повернув голову к стене, чтобы не видеть образы на иконах. "Может, она больше не позвонит? - хотел он успокоить себя, - Позвонит и, причем, очень скоро. Господи, подскажи, что мне делать, и прости ты меня!" - произнес он на всякий случай слова заключительной молитвы и улыбнулся: "Молодец, опять все перевалил на Бога. Ты, мол, решай, а я пока посплю". И он действительно заснул.
Глава 4
Громкий звонок у самого уха разбудил его мгновенно. В комнате было еще темно. Он потянулся за трубкой и не сразу сообразил, сейчас ночь или утро. Когда подносил трубку к уху, честно говоря, думал, что кто-то ошибся номером, и поэтому успел ругнуть себя, что не отключил телефон.
- Извините, если я позвонила слишком рано,- говорила женщина, голос которой он сразу узнал,- Вы можете к семи утра подъехать к офису моего мужа?
- Завтра?
- Почему завтра, - засмеялась она, - Сегодня. Уже пять утра. Я хотела еще вчера позвонить, я ведь договорилась о том, что вы просили. Вы будете только смотреть и слушать...
Он ничего не сказал в ответ и положил трубку. И тут же спросил у себя: зачем положил? Вспылил, что его разбудили? Только поэтому? Она обязательно перезвонит. Что он ей скажет, что решил отказаться? В семь утра, в семь утра.... Как все быстро покатилось.... Посмотреть на Виктора Корнеева и послушать.... А почему, собственно, нет? Никогда его раньше не видел. Как, кстати, выглядит, самый удачливый и богатый? Он понял, что не откажется, что ему интересно и уже внутри его все готово к этому. Утром он очень быстро и легко принимал решения. Поэтому старался свой ответ, свою точку зрения по любой жизненной проблеме отложить до утра, даже когда его сильно просили вечером ответить немедленно.
Мог бы отказаться, уже бы сделал это. Теперь ясно, что не может, потому что не хочет. Если она не перезвонит через пять минут, он сам наберет ее номер. Получилось так, как бывало много-много раз: он послушал себя, осознал, что делает что-то мерзкенькое, но раз в душе не зажегся стоп-сигнал отвращения, значит душе видней, и надо это мерзкенькое исполнить. Свою душу он боготворил, считая ее стремления и пожелания голосом небес. Ему так было удобнее жить. Исчезала необходимость выбирать, не так горько было, когда его поступки приводили к обидным, а иногда и отвратительным результатам. Самое трудное в жизни - винить себя. Он давно привык винить Его. Вернее, соглашаться с Ним и полностью подчиняться Ему. Он был твердо уверен, что слышит именно Его голос, а не беса-чревовещателя.
Второй звонок оказался долгожданным, и его звук поднял ему настроение.
- Людмила Васильевна, что вы говорили насчет семи часов, куда надо подойти?- быстро говорил он в трубку, даже не спросив, кто звонит.
- К банку. Я ему описала, как вы выглядите.
- Кому описали?
- Нашему юристу. Его зовут Анатолий Петрович. Он не знает, для чего вы будете участвовать в переговорах. Так что вы ему ничего и не говорите. Пусть думает, что вы - эксперт.
-Хорошо.
- Потом меня наберите, если.... - она сбилась и стала подбирать подходящие слова, - если вам откроется, ну, видение будет...
- Обязательно.
Он положил трубку и легко встал с кровати на ноги. Кровать у него была сделана из досок, точнее, это была обычная кровать, на которую он положил доски. Нашел их на стройке рядом с домом, там же распилил, не опасаясь сторожа, потому что подарил ему пачку сигарет, заволок на свой третий этаж и эти не совсем чистые и не струганные доски засунул под матрац. С такого сундука вставать гораздо проще, чем на него ложиться.
Пока пил чай, умывался, собирался, заметил, что ни одна вещь не выпала у него из рук. Часто бывало так: берет носки, один обязательно вывалится и полетит на пол. Заходит в ванну, плечом заденет полотенце на крючке, оно сорвется и упадет вниз. Так неохота наклоняться за ним. Когда наливает чай, фарфоровая крышка чайника сбулькает в кружку, и брызги бурыми пятнами разлетятся по клеенке на столе. Брызги и крошки на столе он не переносил, начинал вытирать их тряпкой, цеплял при этом вилку, и та, сверкнув, исчезала со стуком куда-то под стол. Приходилось нагибаться и искать ее. Нагибаться он не любил. Не потому, что гордый, просто спина побаливала. Да и лень. И так целый день. В автобусе из рук выскальзывала монетка, когда к нему приближался кондуктор. Приходилось искать ее, потому что это за чужой денежкой можно не кланяться, а за своей надо на коленях ползать. Так ему говорил его дед старовер. Он и ползал на глазах у пассажиров, которые, наверное, полагали, что он свой последний рубль потерял, и теперь его высадят как безбилетника. Откуда им было знать, что дед Роман внушил ему на всю жизнь: поленишься упавшую родную копеечку подобрать, потеряешь все, что заработал и накопил. На службе в такой день тоже все валилось из рук в прямом и переносном смысле, а вечером в квартире исчезала горячая вода.
Сегодня бесы и бесенята с ним не играли. Он был явно умнее их и дальновиднее. Еще когда брал носки, сразу проконтролировал, чтобы пальцы зажали в руке оба носка. И поэтому ни один не упал. Полотенце заранее придержал рукой, крышку чайничка придавил пальцем, а когда брал сахар ложечкой, предусмотрительно пододвинул чашку к сахарнице. Ни одной крупинки не рассыпал! Это был рекорд недели. Его каждое утро нервировал сахар, который справедливо называли в народе рассыпным. Он у него рассыпался каждое утро семь раз в неделю. Приходилось аккуратно сгребать его тряпкой со стола, затем подметать на полу, и все равно крупинки противно хрустели под ногами. Не помогло даже то, что несколько месяцев подряд он покупал сахар-рафинад кубиками. Когда заканчивался последний кубик, и пачку надо было выбросить в мусорный мешок, она падала мимо мешка, и остатки сахара белой пылью разлетались по полу.
Сегодняшний день начинался легко. Он не только предвидел, какая мелкая неприятность может с ним приключиться, но и успешно предпринял адекватные предупредительные действия. Он улыбнулся и окончательно уверовал, что и решение, которое он принял, тоже адекватно его мироощущению, миропониманию, мировоззрению и вообще всем понятиям и терминам, начинающимся со слова - мир. Он совершенно не сомневался, что Виктору Корнееву ничего в ближайшее время не грозит, а раз так, значит, знакомство с ним будет просто любопытным эпизодом. Денег этот эпизод ему не принесет, ну и ладно. Сейчас совершенно не хотелось думать о деньгах. Утром они теряли для него свою притягательность.
Глава 5
Юрист Анатолий Петрович просигналил ему из машины точно в 6. 30. У него тоже была "Лада-Калина", и она стояла точно там же за углом банка напротив цветочного салона. Юрист, видимо, считал себя невероятно пунктуальным человеком. Он наверняка видел, что на ступеньке банка стоит субъект, в точности соответствующий описанию, но голоса раньше времени не подал.
Зато вежливости ради вышел из машины, поздоровался и сам открыл дверцу. "Надо же, как мы себя уважаем и ценим, - подумал он о юристе, когда машина поехала,- это, мол, не я, а вы виноваты, что приперлись раньше установленной высокими договаривающимися сторонами даты и времени встречи. Проявили, мол, недоверие, чем оскорбили профессионала.
Юристу еще не было тридцати. В салоне белела только его рубашка, все остальное чернело: длинное, уходящее вниз салона пальто, костюм, брюки со стрелками на коленях и остроносые туфли на педалях. Туфли слегка поблескивали. "Лаковые - зацепился он мысленно за эти туфли,- У меня таких остроносых и лаковых никогда не будет". Он, естественно, давно мог купить себе такие парадно-выходные штиблеты, но знал, что они не соответствуют всему остальному, что он привык напяливать на себя. Он любил все широкое и бесформенное. Плащи, куртки, брюки, футболки и даже трусы у него были огромных размеров, хотя сам был среднего роста, всего то 174 сантиметра в высоту. И ведь толстым не был, а тем не менее покупал такие страшные вещи. Он не мог терпеть, когда одежда стягивала и давила. По этой же причине на нем были надеты ботинки, длиннее его стопы чуть не на десять сантиметров. Хотя физически он был очень силен и в молодости провел в спортзалах побольше времени, чем многие поджарые и подтянутые седовласые "полтинники", выглядел он во всех своих тряпках и обувках непривлекательно и намного старше своих лет. К тому же он сам пришивал пуговицы и при этом брал нитки любого цвета, какие первыми попали под руку, а разъехавшиеся швы на одежде стягивал исключительно белыми нитками, потому что они капроновые, очень крепкие и еще потому, что качественных ниток другого цвета у него не имелось. Вся одежда его, а может и не только одежда, может, и все мысли его и чувства были шиты белыми нитками. Иногда он был уверен, что является очень хорошим человеком, даже образцом самого хорошего из всех хороших, а через минуту впадал в отчаяние от мысли, что он законченный гад. Он не был уверен в себе, постоянно сомневался в правильности своих поступков и слов, и очень часто ощущал бессмысленность и даже вредность своего существования на планете.
Знакомые женщины не делали ему замечаний и никогда не давали советов, как и во что ему одеться. Они знали, что если он во что-то "влезет", то будет ходить в этом, пока не заносит до дыр. И даже с дырами еще появится несколько раз. Не знакомые женщины или те, кто познакомился с ним недавно, не решались высказать свое мнение об его внешнем виде: ни с кем из них он не переходил к более доверительным и дружеским отношениям. Со всеми всегда был на вы. А те, кому он говорил ты, не имели на него видов уже лет двадцать. Как и он на них.
Анатолию Петровичу он не сказал ни слова все время, пока ехали в офис Корнеева. Из приличия надо бы о чем- нибудь поболтать, но пусть он идет к черту, молодой, деловой пижон в черном. В рубашке белоснежной.
Он откровенно пренебрежительно относился к ребятам в остроносых туфлях. Их инкубаторский деловой стиль, который сводился непременно к длинному кашемировому пальто, вызывал у него желание немедленно сказать им какую-нибудь примитивную гадость. "Что вы будете делать, если на ваше пальто упадет жидкая какашка с неба? - спрашивал он хозяина пальто сразу после того, как с ним познакомился. И уточнял, - Например, воронья?". Что бы не сказал в ответ собеседник, он обязательно советовал ему беречь это пальто. "Оно у вас последнее" - произносил он сочувственно и отходил в сторону.
Вообще, всех "остроносых" он называл одним словом во множественном числе - "польта". Когда надо было сказать в единственном числе, он говорил о человеке - "пришло ко мне пальто".
Офис Виктора оказался на той же самой улице Ветеранов труда, но в самом ее конце. Это было двухэтажное здание, отделанное цветными фасадными плитами. На первом этаже, похоже, был очередной его "золотой" магазин, а кабинет с приемной, видимо, наверху. В такой ранний час у магазина никого не было, и стояла только одна машина - черный лупоглазый "Мерседес". Юрист припарковался на противоположной стороне площадки, сразу заглушил двигатель, достал из кожаного портфеля пачку бумаг и стал быстро просматривать одну за другой. "Корнеев уже здесь", - сказал Анатолий Петрович, не переставая читать.
До встречи оставалось десять минут, можно было выйти и прогуляться. Он неторопливо пошел к "Мерседесу". Водителя в салоне не было, поэтому он вплотную приблизился к дорогой машине. "Тоже черная и длинная как пальто, но железное и с колесами" - подумал он. Потом обратил внимание, что автомобиль весь в дорожной пыли. "Или его давно не мыли, или на нем только что проехали километров двести", - определил он и направился ко входу в магазин. - Нас ждут, ради нас откуда-то издалека катили, чего выжидать, демонстрируя королевскую точность?". Юрист не выдержал и тоже зашагал ко входу, выпрямив спину и подняв высоко подбородок, от чего хорошо стал виден строгий черный галстук на его худой шее.
Глава 6
За дверями внутри магазина стоял охранник в темно-синем костюме, на котором двумя рядами поблескивали золотистые пуговицы. "В "Золотой стране" даже вахтеры золотые", - видимо, эту мысль должна была навевать всем входящим его униформа. У парня было неприятное выражение лица: он жевал резинку только правой стороной челюсти, от чего одна щека шевелилась, а другая нет, один глаз моргал, а иногда и вовсе закрывался, будто у парня резинка вдруг превращалась в грецкий орех, и ему было очень тяжело его раскусить. Вошедшие поздоровались с ним, но парень вместо ответа лишь повернул голову в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. При этом на его стриженой голове-"площадке" стал хорошо различим большой недавно заживший рубец.
Анатолий Петрович мельком глянул на лицо охранника и быстро пошел наверх. Там была еще одна дверь, а за ней - не то холл, не то кабинет огромных размеров. На длинном светло-коричневом кожаном диване сидел мужчина лет сорока и пил чай. Перед ним стоял низенький столик, на нем одиноко лежал большой нетронутый лимон. Мужчина поставил стакан рядом с лимоном и встал. Он был высокий и крепкий. Костюм из мягкого шелковистого материала сидел на нем прекрасно. Цвет у костюма был точно такой же светло-коричневый, как кожа на диване.
- Ребята, я через полчаса уеду. Вату катать не будем. Давайте главное - она согласна? - спросил мужчина и снова сел на диван. Он наклонился вперед, упираясь локтями в колени, и внимательно смотрел на юриста.
- Нет, - ответил Анатолий Петрович и огляделся, видимо, думая, где бы присесть. С ним вновь не поздоровались. На этот раз еще и не предложили снять пальто.
- Упирается тетка, так? - мужчина на диване сжал правую ладонь в кулак, а левой накрыл его сверху и начал сжимать и разжимать этот "замок" из рук.
- Виктор Алексеевич, нами подготовлен вариант договора, который должен вас вполне удовлетворить, - юрист говорил вежливо, но по дрогнувшему голосу было понятно, что он волнуется.
Только теперь, когда имя мужчины было названо, наблюдателю стало ясно, что знаменитый Виктор Корнеев, которого ему надо было увидеть и послушать, находится перед ним. Однако никаких предчувствий и пророческих откровений он не ощущал. "Какая дурацкая манера общаться, - думал он, глядя на собеседников и понимая, что они очень не уважают друг друга. Один сидит, другой стоит. У одного светлый костюм расстегнут, у другого - черное пальто на пуговицах".
Вот и все, что пришло ему на ум в это время.
- Значит, упирается, - Корнеев встал, взял стакан, сделал глоток, поставил, подошел к окну и стал смотреть на улицу, стоя к ним спиной. - А зачем тогда приехали, могли позвонить и сказать. Ладно, ребята, раз упирается, на сегодня разговор закончили.
Корнеев стоял у окна, так и не повернувшись к ним лицом. Последнюю фразу он сказал негромко, в голосе появились нотки сожаления. Руки Виктор засунул в карманы брюк, голову опустил. Видно было, что он серьезно о чем-то задумался и про гостей забыл.
Юрист между тем подошел к столу в центре то ли холла, то ли кабинета и аккуратно разложил на нем свои бумаги.
- Вам хватит двух дней, чтобы ответить на наше предложение? - спросил Анатолий Петрович у Корнеева и выдвинул одну бумажку к той части стола, которая была ближе к его оппоненту.
Виктор достал телефон, набрал номер, повернулся к гостям и сказал в трубку: " Сергей, зайди через пять минут". Затем, не обращая внимания на разложенные документы, он быстро подошел вплотную к юристу и приказным тоном четко и громко произнес:
- Повторяю еще раз не для тебя, а для твоей Галины Георгиевны: Центральный универмаг, Центральный рынок и Центральный гастроном - мои. Я их не отдам и не продам. По "Родничку" и по "Универсаму", может, и договоримся, а эти точки я заберу себе. Все, пусть не лезет. У меня к тебе просьба, Толик. Не говори ей за меня красиво. Наберись храбрости и повтори мои слова - пусть не лезет! Понял, Толик? Ну и вали, докладывать. Давай. Все.
Корнеев повернулся и пошел в дальний угол кабинета, где, у него, видимо, был буфет, потому что послышалось, как он включил чайник, который тут же зашумел. Юрист ушел, даже не взглянув на своего спутника, с которым приехал.
Надо было уходить, но хотелось что-то сказать Корнееву, какую-нибудь пустышку типа "приятно было познакомиться". А потом пожелать ему жить долго. Пусть не поймет, почему ему это сказали, главное, чтобы услышал эти слова.
- Вы для чего приходили? - неожиданно спросил Виктор из угла, где уже наливал кипяток в два стакана.
- Чай будете? Коньяк не предлагаю, дел с утра много.
- Спасибо, не беспокойтесь.
- Виктор принес стаканы, поставил их на маленький столик у дивана.
- Садитесь, глотнем по-быстрому. У меня - крепкий, я заварку не жалею.
Чая было налито полстакана, но такой крепости, что жидкость даже не просвечивала.
- Кто вас послал, губернаторша?
- Какая губернаторша?- он не понял, о ком его спросил Виктор.
- У нас одна губернаторша, Галина Георгиевна. Не она что ли?
- Не она.
- Кто?
- Ваша жена.
- Люда?
- Людмила Васильевна.
Корнеев пил чай и опять как будто забыл о собеседнике.
- Ну и как, буду я жить? - неожиданно спросил и посмотрел вниз, то ли на ковер, то ли на свои коричневые туфли.
- Должны, - он ответил Виктору не задумываясь. У него не было никаких предчувствий, поэтому уверенно повторил: - Должны, Виктор Алексеевич.
- Я сразу понял, что вы тот самый Чернец. Мне о вас говорили. Спасибо на добром слове. Я побежал, надо. Потом пересечемся, потолкуем. За жену, что не соврали, еще раз спасибо, - Виктор протянул ему руку. Он с удовольствием пожал ее и проводил взглядом быстро шедшего к двери предпринимателя. В дверях тот столкнулся с каким-то худым пареньком в джинсовом костюмчике.
- Серега, проводишь его, а вечером поговорим по бумагам, - сказал ему Виктор и закрыл за собой дверь.
Парень постоял у двери, убедился, что шеф не вернется, хлопнул в ладоши и бодро заговорил: "Проводим с музыкой! Вам водочки или что повкусней?"
Ответа парень дожидаться не стал и уверенно двинул к буфету. "Знаете, а я утром пью только водку, особенно когда голова болит. У вас не болит голова? - кричал он из угла. - Пока никого на работе нет, хватанешь сотню и потом весь день - человек, а не макака с бодуна!".
Он наблюдал за парнем, который по-хозяйски бегал по кабинету, и неожиданно ощутил сначала в районе висков, а потом и над глазами появившуюся головную боль. "Это от слишком крепкого чая - объяснил он сам себе, но сразу в этом засомневался, - боль есть, а тошноты нет, значит не от чая". Он встал, чтобы попрощаться и быстрее отправиться домой. Парень по имени Серега уже выпил и стал еще энергичнее и вертлявее.
- Вы где работаете? А мы вот здесь у Виктора Алексеевича. Вы его давно знаете? Он работает с шести утра до двух ночи, я его хорошо знаю. Вы уходите? У нас еще час времени, давайте выпейте, не стесняйтесь, нам никто не помешает, - Серега опять побежал к буфету.
- Потом, в другой раз, спасибо, не хочу, - он бормотал это сам себе, потому что говорил тихо, и Сергей его не слышал.
- До свидания! - крикнул парень, увидев его у двери.
- До свидания!- тихо ответил он ему и открыл дверь.
На лестнице остановился и закрыл глаза. Сквозь боль он увидел, как Серега крадется в лесу вдоль железного забора, Останавливается, достает из маленького пакета вареное мясо и натирает мясом прутья забора.
- Помочь?- услышал он чей-то незнакомый голос.
Кому помочь? Кто это говорит? Он открыл глаза и увидел на три ступеньки ниже того самого охранника магазина в синем костюме с золотыми пуговицами. Он понял, что отключился прямо на лестнице. Голова не болела, но тело стало тяжелым и вялым. Придерживаясь за стену, он спустился вниз и вышел из магазина. Жующий резину охранник наверняка подумал, что гость напился на халяву.
Глава 7
Он не увидел на улице машины юриста и стал вспоминать, как лучше выбраться из этого района. Он очень плохо знал город, хотя жил в нем больше двадцати лет. За руль своей "шестерки" он садился крайне редко. На дороге его постоянно мучило чувство страха. Стоило ему выкатить из гаража, как он оказывался в "зоне боевых действий". На асфальте не было мира, здесь ежедневно шла война, а водители превращались в солдат и несли потери. В то время, когда еще только купил машину, он совершенно не задумывался над неумолимой математикой "боевых потерь". Бесшабашно шел на обгон и совершенно не понимал, что именно "новобранцы" из "пополнения" составляют основное количеств жертв "боестолкновений". Он несколько раз попадал в аварии, но это были мелкие уличные "поцелуйчики": выбил фару, помял крыло, оторвал задний бампер. Потом начались дела посерьезней. Он так ударил мотоциклиста в люльку его "Урала", что покалечил сидевшую в ней женщину. Не в смысле, что сделал ее калекой. Ее тогда отвезли в больницу, и женщина отлежала там две недели, залечивая ушибы. Затем во время обгона на трассе он увидел, что встречная машина стремительно приближается, а ему некуда свернуть. Он даже увидел лицо водителя за стеклом встречной машины. Что сделал этот водитель, ему не понятно. Удара не произошло, хотя он напрягся и закрыл глаза. Видимо, тот сделал спасительный маневр и проскочил по обочине рядом с асфальтом. У него тогда долго ныло под сердцем и в солнечном сплетении. Именно тогда до него стало доходить, что круг сжимается. Его очередь подошла к той черте, когда он - следующий.
По городу он стал ездить только по двум улицам: по одной на службу, по другой на дачу. Если до нужного магазина было километра два-три, он шел до него пешком. Если больше - на автобусе. Однажды утром в субботу он поехал с дачи в город, чтобы взять семью своего давнего знакомого и привезти их к себе на природу: поймать в озере карасика и попариться в баньке. Знакомый три года назад женился на девушке, младше его на пятнадцать лет, у них уже появился малыш, и знакомому хотелось, наверное, показать ему пример семейного счастья, который достоин подражания и повторения. И еще хотелось подробно обсудить, чем молодая девушка лучше немолодых женщин, и как он воспитывает в ней "правильное" отношение к мужу. Он регулярно сообщал, как научил ее мыть полы, вытирать пыль на шкафах, печь блины, варить борщ, стирать ворот рубашки и, самое главное, к его приходу с работы прибрать волосы и переодеться во что-то домашнее, но нарядное. И чтобы никаких дыр и пятен на одежде! А носочки - непременно белые, а плавочки - "голубые, как бездонное мартовское небо". Так знакомый выражался, когда говорил о красоте семейной жизни.
Он тогда удивительно легко нашел в городе их новый дом на улице Мельникайте. Его увидели с балкона, быстро вынесли многочисленные вкусности, приготовленные образцовой молодой женой. Все было уложено в коробочки: салатики отдельно, рыба отдельно, мясо в квадратной кастрюльке, а зелень в коробке с крышкой. Усадили малыша на заднее сидение и поехали, но на выезде из города он остановился на обочине и не смог вести машину дальше.
Лицо молодой хозяйственной супруги ему понравилось, она смотрела на его знакомого уважительно и по-доброму, хотя иногда иронично усмехалась, слушая его советы, какой пакет куда положить. Она уже все умела сама и было очевидно, что в семье сейчас все-таки она главная, но не имеет ничего против, если муж думает иначе: раз ему хочется в это верить, пусть верит. Он выводил машину с улиц на трассу и вдруг увидел миленькое лицо супруги упавшим вниз под ноги, ребенок полетел вперед, ударился о кресло и упал на ноги матери, знакомый куда то исчез, а у него перед рулем вспыхнуло пламя. Он нажал на тормоз и остановился. Сердце ныло, по вискам с двух сторон били молотки: тук - тук - тук. "Что случилось, сломались?" - спросил знакомый. "У меня что-то со зрением" - ответил он. "Может, я поведу?" - предложил товарищ.
Он раздумывал над предложением не меньше получаса. Они ходили вдоль дороги, знакомый доказывал ему, как всегда уверенно и со знанием вопроса, что это пошаливает сердце и с этим не надо шутить. Он отдал ему ключ, пересел на пассажирское сидение, и они поехали дальше. На 21 километре Ялуторовского тракта попали в огромную пробку. Движение встало. Водители вышли из машин и передавали друг другу, что впереди столкнулись "Жигули" с иномаркой. Лоб в лоб. В иномарке сработали "подушки", двое раненых, а вторая машина перевернулась, улетела в кювет и загорелась. Ее сейчас пожарные тушат. Они говорят, что семья ехала с ребенком, мужик выпал после удара, вроде живой, а остальные вон - горят.
Он слушал разговоры и ощутил, как сильно дрожат у него руки. До этого лишь дергалось левое веко, а теперь начинало колотить все тело. Знакомый убежал метров на сто вперед к месту аварии. Он вернулся нескоро. Когда колонна двинулась, он кивнул налево: "Их будет видно. Машину потушили и перевернули. Крышу отрезали и сосчитали по ногам. Две женские, две мужские и ребеночек".
Место трагедии все проезжали, повернув голову в сторону погибших. Он не удержался и тоже взглянул на черный железный комок на выжженной и еще дымящейся поляне. Там, где должна быть водительская дверь, виднелись белые ноги. Одна в ботинке, другая в носке и две голых. "Мы с ней лежим вместе, - подумал он - она кричала, а я не мог пошевелиться и все понимал".
После этого случая он полтора года вообще не садился за руль. И до сих пор не мог разобраться, почему Ангел-хранитель сделал милость для него и тут же погубил трех человек вместо него.
Он шел в сторону улицы Дружбы, по которой ходили автобусы в центр города. На юриста обиды не было. Уехал и уехал. Не очень то и хотелось видеть его снова, тем более просить, чтобы вернул туда, откуда забрал. С людьми, которые презрение к человеку маскируют приторной вежливостью, лучше дважды не встречаться. Здороваться и прощаться с ними было для него очень трудным делом. Давным-давно он пробовал с такими и не здороваться, и не прощаться. Тогда он считал, что человеку надо или говорить всю правду, что ты о нем думаешь, или молчать. Он и молчал. Иначе пришлось бы им долго объяснять, почему он не хочет, чтобы они "здравствовали", и что никакого "до свидания" с ним он не желает. Жизнь показала, что некоторые люди с годами сильно меняются. Самолюбивые превращаются в чутких к чужому горю. Что их "пробивало", непонятно, но даже горделивые руководители города и области вдруг обнажались и превращались в обыкновенного "голого" человека. В такие минуты они доказывали ему, что остались "прежними", и много рассказывали о своем детстве в родительском доме под грушей, в которой был земляной пол, и все братья и сестры спали в одной комнате на полатях у русской печи. Попросив не думать о них плохо, они моментально вновь превращались в живых истуканов, требующих преклонения и почитания. И опять начинали давать ему указания. Они всегда все знали лучше его: и как надо жить, и о чем надо думать. Потом судьба в очередной раз била им по лбу, и они вновь при встрече с ним впадали в детство.
А люди попроще, если уж менялись, то по-настоящему. Каждая беседа с таким человеком рушила его прежние представления о человечестве в целом. Он начинал улавливать смысл бытия.
- Сынок, этот автобус идет до горсада? - перед ним стояла сгорбленная старушка, которая опиралась на палку, зачем-то замотанную синей эзоляционной лентой.
- Какой автобус, бабуля?
- Вон тот, зеленый...
Он, оказывается, вышел прямо к остановке. Изрядно наполненная людьми "двадцатка" остановилась прямо перед ним, и он успел найти на табличке за стеклом автобуса среди прочих название остановки "Городской сад".
- Садись, бабушка! - крикнул ей погромче, потому что по улице в это время шел ревущий дымящий и пылящий большегруз с песком. Они забрались в салон, бабуле никто не уступил место, она крепко ухватилась за его руку, автобус тронулся, испустив шипящий выдох тормозной системы.
В автобусах он не мог думать ни о чем серьезном. Разглядывал, качаясь вместе с окружающими, их затылки и воротники. Если стекло не заморожено и не грязное, пялился на улицу, на автомобильчики внизу, из которых на него тоже кто-то пялился, но - скрытно. Сидящие в автомобильчиках обычно делают вид, что даже не замечают стоящий рядом автобус и торчащие в нем рожи. Женщины за рулем отмораживаются полностью, а мужики все же поглядывают, нет ли в окне автобуса смазливого бабьего лица, которое разглядывает его "тачку".
Он глядел, как обычно, в окно и увидел там, за стеклом, огромный арбуз. У арбуза был вырезан большой кусок, виднелась красная мякоть, много красной мякоти. Он повернул голову в другую сторону, арбуз поплыл вслед его взгляду. Из арбуза стекал полупрозрачный розовый сок, в котором мелькали черные большие семечки. Такие же черные, как волосы на голове у человека, которая лежала рядом с арбузом. Из под головы по белой подушке тек розовый сок. Он смотрел на арбуз и голову через стекло окна, которое стало открываться с резким и громким скрежетом.
Глава 8
Водитель автобуса резко затормозил, и все, кто стоял в салоне, качнулись вперед. Он почувствовал, как кто-то дернул его за руку. Это, оказывается, бабушка все еще держалась за него и только благодаря этому не упала. "Он же людей везет, а не скотину на бойню", - заворчала бабуля и стала устраиваться у сидения понадежней: взялась за железный поручень двумя руками, прижав телом свою палку, чтобы та не падала. Молодой толстый парень, который сидел перед ней, недовольно посмотрел на старушку и молча начал вставать. Зашевелилась и девушка рядом с толстяком. Бабушка обрадовалась и довольно шустро юркнула на освобождающиеся места. "Садись, сынок, садись! - потянула она его вниз. - Думала, убьемся. Ты стоял - стоял да как повалился, а я за тобой следом".
- Спасибо! - сказал он ей и поглядел в окно, чтобы определить, в какой части города они находятся. Наконец, увидел знакомые здания на улице Ленина. Все ясно: сейчас будет "Городской сад", потом "Центральный рынок" и - торговый центр "Рентал".
- Вам куда в центр? - спросил бабушку, которая, может, не замечает, что автобус уже вырулил на центральную улицу.
- В банк, сынок, где завод во время войны был, станкостроительный.
- Тот банк, что со ступеньками?
- Со ступеньками, ага, в тот...
- Все дороги ведут в банк со ступеньками, - сказал он ей, - я тоже туда, и мы скоро выходим.
Когда доехали, он помог старушке спуститься и подал ей ее палку, обмотанную синей лентой.
- Спасибо, добрый человек! Я как тебя увидела, ты мне, сынок, сразу поглянулся.
- Я не добрый, бабуля, я злой. Я в автобусе увидел смерть.
- Типун тебе, не говори так, а если и увидел что, молчи! - бабка повернулась и пошла к своему банку "со ступеньками". Она прошла метра три, еще раз поглядела на него и довольно громко сказала: "Я побольше тебя видела". Затем подняла вверх палку своим сухоньким кулачком и приказала, как приказывают неразумному внучку, говорившему что-то лишнее в коридоре поликлиники, где сидит много народа: "Молчи!". Ему показалась, что она даже топнула ногой при этом. Он посмотрел, что у нее надето на ноги: теплые резиновые калоши с черной меховой оторочкой. "Такими не топнешь", - решил он и повернул к своему дому. "А что, может быть так и сделать, как советует бабка: взять и никому ничего не говорить об увиденном?" - мелькнула у него мысль, пока он пробирался между торцами двух зданий в свой двор. "Решено или нет?" - переспросил он сам себя. Тот, которого он спрашивал, всегда знал правильное решение, но на этот раз он не ответил. И все же ему стало как то легче, и настроение совершенно неожиданно из тягостного опять превратилось в превосходное. "Мне хорошо? Хорошо. Почему? Потому что не надо делать то, что меня тяготит. Меня хоть кто-то заставляет делать ту дрянь, о которой меня просят? Никто не заставляет. Так какого же ты хрена вечно мучаешь себя? Делай то, что чувствуешь, и никогда не ошибешься, и тебе будет всегда легко, и ты будешь играть ключами своей жизни, идиот!" - в эту минуту он действительно был похож на ненормального, который говорил сам себе что-то вслух и при этом стучал себя кулаком по лбу.
Он разжал кулак и увидел, что держит в ладони три железных ключа от квартиры. Взял черный плоский. Нащупал маленькую щель в огромной железной двери подъезда и сразу же легко попал в нее. Обычно он несколько раз тыкал, жал, давил. Дверь гремела, ключ обдирал кожу на пальце, а у него все никак не получалось. Он быстро поднялся на третий этаж и с первого раза открыл старый замок железной двери в квартиру. Неужели и третий замок откроется с первой попытки? Чаще всего он вставлял ключ в эту третью деревянную дверь не правильно, и приходилось вынимать его, переворачивать и вставлять снова. На этот раз все поворачивалось и все открывалось. Когда он снимал дома ботинки и куртку, он знал что есть для него счастье. Надо было чуть додумать формулировку, которую потом запомнить или даже записать. Счастье, это когда ты делаешь то, что тебе говорит Бог, а Бог говорит то, что легко сделать. В этом роде, но не так абстрактно и без упоминания Бога.
"Через пять минут зазвонит телефон". Вот в таких мелких деталях будущее появлялось в его голове в форме конкретной словесной фразы. "Если телефон не позвонит ровно через пять минут, ты спасен". - он сказал это себе, потому что знал, кто и зачем должен был позвонить. Если "фраза" сбудется, ему придется делать ту дрянь, с которой захотелось попрощаться. Присев на заправленную синей накидкой кровать, он взял в руки свои наручные часы и стал упорно смотреть на их циферблат и ждать.
Для него чудес в мире, видимо, уже никогда не будет. Ровно через пять минут в тишине его комнаты заголосил телефон. "Все как всегда", - сказал он себе, поднял трубку и, не спросив, кто звонит, заговорил первым:
- Я вас слушаю, Людмила Васильевна!
- Вы меня узнали?
- Узнал.
- Я даже не успела ничего сказать. У вас номер мой высветился?
- Лицо.
- Мое?
- Ваше.
- Вот у вас какие технологии. Поняла, поняла. Мне рассказали, как проходила встреча. Говорят, вы остались с ним и еще долго разговаривали...
- Не долго, но разговаривали.
- Он спрашивал обо мне?
- Спрашивал.
Людмила Васильевна замолчала. Он тоже ничего не говорил, надеясь, что она не спросит о главном и даже положит трубку.
- У него все нормально будет?
Она спросила. Теперь уже он задумался и тянул с ответом. Как человек, который дал себе зарок не пить, но однажды не выдержал, купил бутылку, налил в стакан, и у него осталось пару секунд, чтобы не сорваться, но он уже знает, что через пару секунд он понесет стакан к губам и сделает первый глоток.
- У него не будет все нормально.
Он ответил. А теперь пусть все будет, как будет.
- Я сейчас к вам приеду. Вы живете там, где прописаны? - голос ее изменился, в трубке зазвучало что-то более жесткое и грубоватое.
- Не надо вам ко мне. Потом встретимся, я расскажу. Потом. - Он почувствовал, как начал уставать, язык не хотел шевелиться. Он опять мямлил.
- Ладно, Равиль приедет.
- Какой Равиль?
- Он говорит, что вас хорошо знает, и вы его. А потом я вас сама найду. Спасибо, большое спасибо! - в трубке стали слышны гудки и каждый следующий звучал в его голове все сильнее.
Он отодвинул трубку от уха и постарался положить ее точно на аппарат, чтобы эти гудки быстрее прекратились.
"Теперь начнется, - уверенно говорил он себе, - встречай Равиля, который мчится к тебе, хотя еще вчера не знал и знать не хотел, где и как ты живешь".
Кто такой Равиль, он догадался. Это мог быть только тот невысокий паренек, который уложил из пистолета двоих. Он был когда-то подающим надежды молодым боксером, но тогда, в юности, они с ним "потели" в разных спортзалах и друг с другом не встречались. Боксер, как и положено, ушел "на деньги" и превратился в "тренера". Почти все талантливые ребята, если голова у них соображала и из нее не вышибли обычные человеческие чувства и мысли, были очень авторитетными людьми среди сотен подростков в своем городском районе. Когда через их руки пошли деньги, боксерам, борцам и прочим чемпионам стало вдруг тесно в маленьком провинциальном городке. Тем, кто спортом не занимался, а просто с детства воровал и сидел, тоже было тесно. И среди "своих", и среди "чужих". Все стреляли во всех. Модно было стрелять, а не резать.
Они познакомились с Равилем уже после того, как тот стал героем, убив тех, кто хотел убить его. Равилю подсказали, что ему пора подаваться в городские депутаты, и он зашел к нему, чтобы "порешать по рекламе". Боксер ему понравился. Он был очень спокоен. Когда человек убил двоих и спокоен, начинаешь думать, что он правильно сделал. Они были плохими парнями, а он хороший парень. Поэтому на душе у него все ясно и светло.
У боксера он не спрашивал, как дело было на той дороге, где его "ждали" и где он у "тех" ловко выбил пистолет и застрелил их "в целях самообороны". Из их пистолета. Который ловко выбил.
Когда разговор зашел о биографии "кандидата в депутаты", Равиль уверенно сказал, что с биографией у него проблем нет. Он был под подпиской о невыезде. Шел суд, вот-вот должны были вынести приговор. Равиль тогда приехал на одном из первых дорогих джипов, появившихся в городе и пригласил в гости в свой двухэтажный дом, чтобы показать кандидата в домашней обстановке, располагающей к доверию. Они о многом переговорили на его кухне, которая была больше некоторых двухкомнатных квартир, и между ними действительно сложились доверительные отношения. То есть, они поняли, что не желают друг другу зла и не будут его друг другу делать. О "героическом поступке" почти не говорили. Как только Равиль начал рассказывать, сразу было ясно, что он наизусть выучил только одну версию событий и твердит ее следователю, судье и всем знакомым, включая близких. Он попросил Равиля не продолжать рассказ. Главное, мол, живой, а детали его не интересуют. Равиль и сам, похоже, почувствовал, что собеседник не верит в героическую версию и кивает головой в знак согласия и восхищения лишь для того, чтобы не обидеть хозяина дома. В глазах боксера, как ему показалось, даже мелькнул вопрос, мол, если знаешь правду, скажи, я замолчу и не буду "ездить по ушам". Нет, он не знал правды про двойное убийство. Ни причин стычки, ни обстоятельств, вообще никакой информации от осведомленных людей или оттуда, откуда являлись видения. О людях, которые будут жить долго, он всегда знал мало. Он никогда не расспрашивал их о сокровенном, а они не спешили исповедоваться перед ним и раскрывать болезненные тайны совести. Единственное, о чем ему хотелось спросить Равиля, как тот два года скрывался и как его все же арестовали на берегу Черного моря. Но раз закрыли тему, значит больше никаких вопросов. После той встречи на просторной кухне они не видели друг друга ни разу.
Стрельба продолжалась, но Равиль, по слухам, оставался живой, потому что был где то за границей. И вот, оказывается, он совсем рядом, буквально сейчас постучится в его дверь.
Глава 9
Равиль вел себя в его квартире очень скромно. К нему обращался на вы. Входя, боксер сказал: "Здравствуйте", и поэтому отпала необходимость мгновенно решать, как здороваться с ним, только за руку или сначала обняться и похлопать друг друга по спине, а уж потом жать руки. Тех, к кому обращаются на вы, если уж и обнимают, то отнюдь не потому, что это "братаны" или "пацаны". Для него самого было нелегкой задачей поздороваться с мужчиной, которого он уважает. Он предпочитал крепко пожать его руку и по-японски чуть-чуть наклониться при этом, четко запечатлев приветственный поклон. Те, кто его знал давно, делали то же самое, и получалось несуетливо и достойно. А вот когда малознакомый или малоуважаемый человек обхватывал его и начинал прижимать к своему телу, он стыдился глупости происходящего и даже закрывал глаза, чтобы не смотреть на красную кожу за ухом этого "другана".
Он протянул Равилю руку первым. Тот пожал ее, и они одновременно сделали небольшой поклон, стоя друг против друга в тесном коридорчике его старой облезлой "хрущевки". Церемония обоим показалась немного смешной, поэтому оба улыбнулись.
- Рад видеть, - сказал он Равилю.
- Я тоже.
- Проходи, у меня не заблудишься, вот комната, вот кухня. Куда пойдем
- Давайте на кухне, - предложил гость.
Он видел, как Равиль провел взглядом по стенам и потолку квартиры, наверняка заметил трещины наверху и желтизну выцветшей бумаги обоев внизу, сделал четкие и безошибочные выводы о финансовом состоянии и жизненном положении его бывшего коллеги по спорту. Видимо поэтому, сев на старенький деревянный табуретик, поспешил предупредить:
- Ничего не надо, ни чая, ничего. Просто посидим поговорим. Если вы не против.
Равиль сильно изменился внешне. Лицо его стало круглым и розовым. А когда то скулы торчали над впадинами щек высокими буграми. Так торчат у тех, кого истязает жизнь, или кто сам себя истязает жестокими многоразовыми ежедневными тренировками. Изменился боксер и внутренне. К его спокойному виду добавилась не только вежливость в словах, но еще и учтивость в движениях. Равиль не сидел перед ним так самоуверенно, как прежде - "вразвалочку после раздевалочки", перестал расставлять руками "точки" и "запятые" во время разговора, подчеркивая движением кисти или кулака чуть не каждое сказанное слово. Обладатель великолепного бокового правой, после молниеносного нырка с шагом влево, сейчас выглядел неподвижным и покорным. Казалось, вот скажи он ему: пошел отсюда и чтоб я тебя больше не видел, гость встанет и уйдет. А раньше тот, кто захотел бы ему сказать что то подобное, успел произнести бы лишь первое слово. Было понятно, что Равиль сейчас на службе. Не вокруг него все вертятся, а Равилю приходится вокруг кого то вертеться. На службе положено быть учтивым и покорным.
- Я слушаю, Равиль, - сказал он ему и стал молча ждать.
- С ним что-то произойдет. Видимо, что-то очень плохое.
- Когда? - спросил Равиль и очень внимательно посмотрел ему прямо в глаза. Он увидел зрачки глаз Равиля и поразился, что они маленькие и похожи на черные блестящие камушки, гладкие и твердые.
- Точно не знаю, но - летом. Окно было раскрыто, а спящему было жарко.
- Корнеев спал?
- Была расправлена кровать, была подушка, одеяло и простынь у стены. Да, он спал.
- Просто лежал и спал?
- Лежал, а из под головы на подушку текла светло-розовая кровь.
- Что это была за комната?
- Обычная, где стоит кровать.
- Спальня?
- Не знаю.
- Кровать большая? Семейная?
- Нет, узкая и с одной подушкой.
- На каком этаже было окно?
- Я не видел, что это был за дом.
- Корнеев живет в двухэтажном коттедже в лесу за городом, - сообщил ему Равиль.