Лиса до безумия любила осень. Когда в ледяном, пропахшем дымом воздухе золотилась каждая шерстинка её хвоста; когда рыжие, под стать шубке, листья нежно шуршали под лапами, и можно было надеть любимое клетчатое пальто - чтобы в прозрачном лесу издали было видно самую прекрасную в мире Лису.
Лиса до безумия любила осень. Когда холодные порывы ветра сплющивали об оконное стекло струи дождя, и грядки с перезрелой морковью превращались в жидкое чёрное месиво, и плотный туман поднимался над утренней рекой. И тогда можно было зажечь лампу под пёстрым абажуром, растопить печку и сидеть до вечера, закутавшись в клетчатый, тёплый, до нитяной тонкости изношенный плед, и что-нибудь строчить гусиным пером в разбухшую от влаги тетрадку, прихлёбывая горячий чай.
Лиса до безумия любила осень. Но это чувство не было взаимным. Небо затягивало низкими, тёмными тучами, и невозможно было определить время суток. Каждое утро Лиса просыпалась, наскоро - не получая ни капли удовольствия - выпивала плохо заваренный чай, натягивала рейтузы, надевала пальто. И под стареньким коричневым зонтиком шла на работу - по чёрному жидкому месиву, под ленивыми капями дождя, сдуваемая порывами ледяного осеннего ветра. Лапы, судорожно сжимающие зонтик и авоську с обедом, напрочь замерзали и с трудом шевелились. Хвост из пушистого золота превращался в грязно-рыжую сосульку.
Было мерзопакостно. Но Лису всегда согревала мысль о том, что вечером её ждет любимый дом.