Вот и шар! А как иначе, Сочельник ведь! Пан Дворжак, усмотрев на боковой улочке яркое, отливающее золотым сиянием пятно, тут же свернул "на огонек". Спешить ему было некуда. Домой, после всего случившегося, идти не хотелось, а больше куда? Этот чудесный шар уже много лет появлялся накануне Рождества перед входом в небольшой ресторанчик, названия которого пан Дворжак никак не мог запомнить. Когда-то юному Дворжаку представлялось, что шар вылит из единого куска хрусталя и сияет волшебным огнем, рождающимся из ничего, или чего-то такого, чему нет аналога в земном мире. Может быть, тогда так и было. Шли годы, и ему все труднее стало различать в ярком сиянии сказочные переливы, очаровавшие его в детстве. Но даже тогда, когда пан Дворжак уже точно знал, что сияние вызвано не волшебной, а скорей всего электрической силой, он с нетерпением ждал дня, когда можно будет придти, чтобы полюбоваться им. Может быть, вела его тайная надежда, увидеть шар таким, каким видел его в детстве. И хотя пан Дворжак был по характеру реалистом и отлично понимал, что дело совсем не Шаре, а в восприятии, как литератор он все-таки позволял себе некоторые вольности фантазии, представляя, что свечение Шара имеет мистическое значение, каким-то образом связанное с прошлым и будущим.
А почему бы не зайти в ресторанчик и не пропустить стаканчик-другой? Не домой же идти. Домой не хотелось - дома ему будет нехорошо. Не мог он сегодня находиться рядом с супругой - доверчивой, хлопотливой Моникой, потому что в ее присутствии чувствовал себя настоящей свиньей. Стоило только вспомнить весь этот утренний кошмар! Он снова будто бы увидел удивленные глаза пани Марженки, будто бы ощутил неподатливость ее тела в своих руках, ее решительную попытку высвободиться. Потом был тяжелый, длинный разговор, из которого становилось понятно, что все было понято не так, что пани Марженка совсем не давала ему никого повода для ухаживания, а ее нежность в письмах - лишь дань его литературному и редакторскому таланту. Напиться! Обязательно напиться. Уже вступив на крыльцо, он обернулся и посмотрел на Шар. Тот был совсем близко - только руку протянуть. С этого расстояния совершенно отчетливо видна была вся механика, создающая видимость волшебства и праздника. Стекляшки, которые составляли его поверхность, оказались неровны, а некоторые даже выщерблены. В иных местах, там, где нарушено внутреннее крепление, их связывала друг с другом тоненькая медная проволока, даже не вытянутая как следует - с мелкими загибами и неровностями. Пан Дворжак сощурил глаза и, приглядевшись, увидел, что сквозь стеклянный панцирь Шара просвечиваются спиральки ламп накаливания. Что ж в этом удивительного? Обычный электрический прибор, сработанный под волшебство. При том - не новый. Постучав каблуками о крыльцо, чтобы стряхнуть снег, толкнул дверь.
Брякнул колокольчик над входом. Но никто из присутствующих не поднял голову, чтобы полюбопытничать, кто пришел. Жестяные абажуры, свисающие на длинных шнурах над столами, резко вычерчивали тенями лица незнакомых ему людей. Все они были средних или преклонных лет. Хозяин приветливо помахал ему трубкой и указал на столик у окна.
- Я давно ждал вас, пан Дворжак! - сказал он, подходя. - Я знал, что вы зайдете ко мне когда-нибудь... Каждый раз, когда вы останавливались возле Шара, я думал - нет не в этот раз. Не в этот. А сегодня, как только увидел ваши глаза...
- Я уже много лет любуюсь на этот шар, - отвечал пан Дворжак. - Каждое Рождество.
- Я знаю это, пан Дворжак.
- Дайте-ка мне бутылочку сливовки и салат.
- И папирос?
- И папирос. Непременно. Хороших крепких папирос.
Хозяин кивнул, видимо, одобряя его выбор, и исчез в дымной тени. И тут же появился, неся заказанное.
Пан Дворжак налил себе водки. Однако, прежде чем выпить, задвинул подальше под стол портфель. С глаз долой. В портфеле лежали рукописи пани Марженки. Впрочем, это теперь только так говорится - рукописи. Авторы в наше время предпочитают печатать тексты на машинке. Но рассказы пани Марженки, даже будучи отпечатанными, выглядели так, будто отражали своеобразие и характерность ее натуры. Казалось, что даже очертания печатных букв в ее текстах имеют милые, неуловимо отличные от стандарта особенности. Недаром Пан Дворжак, читая, то и дело отрывался от текста, чтобы полюбоваться строками, как любовался бы вышивкой, вышедшей из ее рук. Здесь все было важно. И цвет бумаги слабого оливкового окраса, и плотность текста, и окраска литерных отпечатков. Во всем этом словно в неясном зеркале отражалось нечто глубинное, что можно увидеть лишь в глазах, да еще вещах, с которыми соприкасалась душа. И вот это - кокетливо отставленные - на три знака против общепринятых в полиграфии установок - первые строки каждого абзаца! А еще - едва уловимый запах чего-то индивидуально-парфюмерного... Наверное, сказанного достаточно, чтобы понять, что пан Дворжак был... Не то чтобы влюблен... В его года, когда вот-вот грянет полувековой юбилей, это как-то даже и не совсем прилично. Точнее будет сказать - душевно занемог: все, что связано с недомоганиями более подходит образу почтенного джентльмена.
Недуг этот налетел внезапно. Как инфлюэнца. И не было способа избавиться от него, кроме, как перетерпеть. И возможно, все прошло бы без осложнений, но вчера вечером из Праги приехала та самая пани Марженка, которая и была причиной его сердечной лихорадки. И не просто приехала, а специально приехала - лично побеседовать с "замечательным и горячо любимым" редактором отдела прозы журнала "Всякая всячина". То есть, ни кем иным, как паном Дворжаком.
Пан Дворжак был почти уверен, что пани Марженка приехала именно для того, чтобы свидеться с ним... И что литературное общение лишь удобный предлог. Конечно, замужество, серьезные взгляды на жизнь, которые она излагала в рассказах и сопровождающих их письмах, вроде бы не давали повода для таких предположений. Однако та нежность, которая переполняла неофициальную часть их переписки, рождала неясные волнующие предчувствия в уже остывающей душе пана Дворжака.
Что произошло при встрече, вспоминать ему сейчас было и стыдно, и грустно. Пан Дворжак повел себя как мальчишка. Надо было бы сразу, после первого ее удивления, сообразить, что вышла осечка, что он ошибся, и превратить все в шутку. Но инертная творческая натура! И всколыхнуть в нем эмоциональную волну непросто, но уж если нахлынет - длинная и тягучая, пока не пройдет вся, бесполезно пытаться помешать. Пани Марженка его приставанием была удивлена, расстроена и чувствовала себя крайне неловко. "Я очень дорожу вашей дружбой, Вацлав, - говорила она, - зачем нам портить наши прекрасные отношения?" Самое обидное, было не ее "нет", а то, как прозвучало оно. За отказом не было ни внутренней борьбы, ни скрытого желания... Если бы случилось иначе, если бы "нет" выглядело скорее как "не могу", а не как "не хочу", пану Дворжаку было бы не так неловко. И не так обидно. Действительно, если бы порядочность, которую он высоко ценил в пане Марженке, взяла верх над влечением, над интересом к нему, как к мужчине. Если бы она, ну, хотя бы немного, боролась с собой. А выходило, что просто-напросто им не заинтересовалась.
Они трудно прожили этот день, избегая смотреть друг другу в глаза и усиленно занимаясь разбором текстов. Вечером он проводил ее на поезд и облегченно вздохнул, когда локомотив утащил вереницу вагонов в снежную мглу...
- Вы позволите? - широколобый бородатый мужчина, похожий на шкипера, возвышался над его столиком и позванивал стеклом, удерживая в руках четыре кружки пива.
Пан Дворжак не возражал. Добрая выпивка и душевный разговор были ему сейчас как раз очень кстати.
- Вы я вижу у нас новичок? - спросил шкипер, расставляя по столу кружки.
Он огляделся: действительно за столиками располагались только мужчины.
- Ну да, - собеседник его, наконец, уселся. - Здесь собираются те, кто говорит, что принципиально предпочитает выпивку женщинам. - Шкипер хрипловато хохотнул.- Но вы им не верьте. Они не прочь были бы находиться сейчас в другом месте, и не в обществе себе подобных, только... - Он шумно отхлебнул из кружки, - только ведь, молодые женщины предпочитают молодых мужчин. Природа так устроена, пан Дворжак. Ведь вас так зовут? Я не ошибаюсь?
- Мне рано вступать в ваш клуб, - попытался отшутиться пан Дворжак, - не позднее как сегодня я имел встречу с одной очаровательной особой...
- Вы говорите о блондинке, которую я видел в вашем обществе на площади святого Януша? Однако, парочка была колоритная. Признаюсь, я даже принял вас поначалу за ее папашу. И если бы не характерный блеск в ваших глазах... Но у вас с ней ничего не было, добрый мой пан. Так что вступайте в клуб, я могу рекомендовать вас.
- Ну, вы преувеличиваете. Я женат и то, что требуется мужчине от женщины, могу получить без всяческих затруднений.
- Разве то, о чем вы говорите, главное, что требуется мужчине от женщины? Спорить не стану. То, на что вы намекаете - сапфир. Но он лишь тогда ценен, если венчает драгоценную цепочку из множества звеньев. Без цепочки он не имеет ценности. Вот это, - он покрутил пальцами в неопределенном жесте, - можно и купить, и получить в виде исполнения супружеского долга. Но, куда более привлекательно звено за звеном вынуть эту драгоценность, пройдя весь путь от первых заинтересованных взглядов до алькова. Дело не в том, укувыркали вы свою даму или нет. Вот скажите, пан Дворжак, смотрела ваша знакомая на вас с восхищением? Ну, только не как на профессионала в литературе, а как на мужчину...
- Нет, - вдруг почти в отчаяньи сознался пан Дворжак.
- В том то и дело. И что же вы хотели от нее? Почему она должна была увлечься вами, потерять голову? Только потому, что вы увлеклись ею? Чем вы можете вызвать интерес, который рождает у женщины желание обладать мужчиной? Женщина хочет быть рядом с героем.
- Ну, на всех женщин героев не хватит, - отвечал пан Дворжак смущенно. - Однако женщина всегда рядом с кем-то.
- Понятие о героизме у каждого свое! Да и рыцари бывают разного сорта. Как и дамы. И те из них, что вызывают томление и грусть имеют преимущество выбирать первыми. Вы не о ней грустите, вы грустите о себе. Я понимаю, трудно свыкнуться с мыслью о том, что заканчивается лучшая пора жизни. Но оставайтесь мужчиной! Не гоняйтесь за призраками... Жизнь не кончается. В ней много других интересных занятий.
- Грустно, - сказал Дворжак.
- А еще по одной! - Шкипер сдвинул на угол стола две опустевшие кружки и взялся за третью. Дворжак долил в бокал из бутылки. Вновь звякнуло стекло о стекло.
- Потеплело на душе?- раздался, словно из тумана, голос шкипера. - Вот и хорошо! А зима, какая чудная! Да вы посмотрите сами, пан Дворжак!
Шкипер подошел к окну и Дворжак, покачиваясь, последовал за ним. Они встали у подоконника обнявшись, как старые друзья, и глядели на медленно падающий снег. Словно рождественская картинка, подсвеченная волшебным светом, ожила перед их глазами. Остроконечные, ребристые крыши играли морозными отблесками, мягкие тяжелые хлопья медленно оседали из небесных высей и ложились на ветви лохматых елочек, густые тени от падающего снега скользили по стеклу и подоконнику. Откуда же лилось это чудесное праздничное сияние? Пан Дворжак поднял голову: над крыльцом ресторанчика сиял волшебным светом Золотой шар. Сиял точно так, как много лет назад, когда все только начиналось. В душе его было тихо и радостно. - Ну и пусть, - подумал он, сам толком не зная о чем, - ну и пусть...