Астрология - точная наука. Все сказанное в гороскопах обязательно сбывается. Только не известно когда, где и с кем.
Стас Янковский
- Здравствуй, Фолли! - Вот ты-то мне и нужна. - Конкордатс отпихнул ногой вылезший на проход табурет и прошел к столику у окна, где в грустном одиночестве устроилась с бокалом игристого вина симпатичная светловолосая девушка. Она, откликнувшись взглядом на имя, несколько мгновений смотрела на него, пытаясь выйти из задумчивости и словно не узнавая, а затем улыбнулась тихой, чуть смущенной улыбкой. Видно было, что шум, который произвел своим появлением Конкордатс, ее смутил, но в то же время ей приятно было, что этот уверенный, уже своим тоном и видом определяющий свое место в общественной иерархии человек, направляется именно к ней и именно ей первой адресовал свое приветствие.
Конкордатс, разбрасывая на ходу рукопожатия и поклоны, пробился наконец через зал уже наполняющейся посетителями - в "У Вано" собирались ближе к замечательному джазовому оркестру. Добравшись, наконец, до нее, несколько секунд подержал в ладони протянутую для приветствия руку, но целовать не стал, а, бережно положив на столешницу, присел рядом.
- И что говорят звезды? - спросил он чуть насмешливо.
- Много интересного, - ответила она в тон ему, - а чтобы ты хотел узнать у них, дружище?
"Дружище" прозвучало, хотя и несколько иронично, как и положено звучать ему из женских уст, но вместе с тем так же тепло и просто, как звучит оно, когда обращено к другу.
- Много чего хотел бы! - он посмотрел на нее серьезно и печально. - Но прежде мне надо уточнить одну маленькую деталь у тебя.
- Уточняй.
Конкордатс склонился к Фолли и почти прошептал, придавая шепоту трагически-испуганную интонацию:
- А есть ли они, эти звезды, на самом деле? Ты их видела?
- Я? Нет! Но их видел один благородный рыцарь. И рассказывал мне об этом. А это означает, что они есть. Разве может благородный рыцарь обмануть доверившуюся ему женщину? - Она засмеялась одними глазами.
- А как же, видел! - сказал Конкордатс, - а ты хочешь увидеть?
- Что?! - бокал дрогнул в руке Фолли, и она в несколько движений, не попадая на кружок основания, поставила его на стол. Конкордатс, не замечая этого, сунул руку в карман и эффектным жестом вынул оттуда небольшую плоскую бутыль.
- Вот, смотри, целых пять! - засмеялся он, но поймав ее взгляд, осекся. - Ты чего?! Фолли?
- Зачем ты так шутишь?! Ты же знаешь... - она отвернулась от него и стала смотреть в распахнутое окно, за которым лениво покачивали ветвями деревья. Конкордатс никогда не мог понять, как это у них получается: ветра-то нет!
- Немножко! Капельку! - он изловчился и сумел заглянуть ей в глаза. - Одну звездочку.
- Ну, если только звездочку, - вздохнула она, и, не выдержав его взгляда, улыбнулась.
Конкордатс сходил за рюмочками и разлил. Они дзинкнули стеклом.
- За звезды, Фолли! И за тех, кто верит в них, невзирая ни на что!
Даже на них. Они есть, честное рыцарское! Я сам видел, правда, знаю о них меньше тебя. Давай еще по звездочке?
- Это ты можешь выпить галактику, а мне хватит.
Но Конкордатс уже налил. И они выпили еще по маленькой.
- Ой, - сказала Фолли, - кажется, созвездия начинают разбегаться.
- Тем более, надо поспешить! Еще по одной и никто, слушая тебя, не усомнится, что твоими устами говорят звезды!
Но Фолли накрыла свою рюмочку ладошкой:
- Ты что, собираешься меня опоить?
- Что ты, - вздохнул он. - Нет. Не существует такого зелья. Ты неприступна. Я пришел посоветоваться. Знаешь, мне нужен совет... Но не просто совет. Мне нужен совет не от мира сего, - говоря это, он поднял руку и сунул пальцем в направлении потолка.
- Тебе нужен совет "с потолка"? - засмеялась в ответ на его жест Фолли.
- Почему "с потолка"? - Удивился Конкордатс. Но, взглянув вверх, засмеялся тоже. - Нет, свыше, куда более свыше! Раскинь свои звездные карты. Погадай мне на звездах о том, что будет и чем сердце успокоится. Расскажи мне про мою "планиду".
Слова он говорил шутливые, но было видно, что ему не до шуток.
- Ты хорошо сказал про звездные карты. А знаешь, - добавила она вдруг виновато, - я уже раскидывала их на тебя...
- Что ты говоришь! - Конкордатс, кажется, не сумел скрыть своего волнения. - Ну и?
- А, пустое.
- Опять помру?
- Кони, а ты разве умирал? Ты ведь жив. Может быть, смерти - нет. Ни здесь, ни где-либо еще.
- Очень интересно, - отвечал ей Конкордатс. - А что же есть? Я вот точно помню, что умирал...
- Ты этого не можешь помнить! Ты помнишь, что тебя убивали. Но что ты умер - нет. Ведь нет?
- Нет. Но... - он был озадачен.
- В какой-то момент срабатывает программа обновления данных, и происходит переход на другой уровень существования. Не обязательно высший, кстати, - грустно усмехнулась Фолли. - Но хватит лирических отступлений... Это всё твоя вторая "звездочка"... - Она немного помолчала, словно собираясь с мыслями, и продолжила.
- Пути, прочерченные на твоей карте, Кони, удивили меня. Здесь, под небесами Сиита, у тебя ничего не складывается. Ничего. Вернее, все, что сейчас в развитии, исчезает одномоментно. Ты никак не можешь приноровиться к этому месту. А оно, в свою очередь, не может и не хочет дать тебе приспособиться: Уран в карте Сиита очень силён и подавляет твою Луну - символ души. Вдобавок Черная Луна здешнего неба противостоит твоему Солнцу... Долго, боюсь, ты не выдержишь: конкордатсы, насколько я понимаю, не гнутся под обстоятельства. И либо ты сломаешься, что вряд ли, либо найдешь выход. В буквальном смысле слова...
- Откуда ты знаешь?
- Ты что, не видел мой звездный театр?
- В котором играют только звезды? Нет. Но много наслышан... Смотри, как интересно. Иманэ лепит картинки из огня и света, Ерофеич несет караульную службу по охране общественного порядка, Ниго составляет конспекты для Сущего, Волдик материализует слова в вербальные статуэтки, у ловцов время собирать камушки... - Он хотел сказать и про полеты Алики, но не стал - вдруг той будет неприятно? Может быть это тайна... - Только я ничем не занят. А у тебя вот звезды, домашние созвездия. Можно будет посмотреть?
- Тебе можно.
- Только мне?
- Ей тоже. Только, чур, вести себя под звездами прилично!
- Что ты имеешь в виду, Фолли!? - засмеялся Конкордатс.
- А то, что и ты! Мои звезды не приложение к лирике, они и сами - воплощенная лирика. Мою Сущую, кстати, весьма вдохновляют. Но она, к сожалению, видит только то, что готова видеть. Мне кажется, она все же способна понять то же, что поняла я...
Фолли задумчиво смотрела в окно, но вдруг повернулась к Конкордатсу. В глазах у нее плясали чертики.
- Хочешь блиц, Кони? - Она взяла в руки коньячную бутылку, тронула пальцем крайнюю звездочку на этикетке и, комично подражая вещанию ярмарочной гадалки, произнесла с придыханием: "А ждет тебя яхонтовый, встреча нежданная, радостная..."
- Алику в окне увидела? - засмеялся Конкордатс. - Так мы с ней договаривались. Но ты права: чем не звездочка?
Глава 35
В детстве всё было просто - ищешь в веточке сирени соцветие с пятью лепестками и загадываешь счастье.
Белый Ник
Их отношения с Аликой, поначалу развивавшиеся с захватывающей дыхание стремительностью, вдруг словно остановились в развитии. Блеск глаз, прерывистое дыхание в лицо, нежность рук, жадность губ - все это хорошо, это чудесно! Но дальше, дальше?! Словно стена встала на пути у Конкордатса. Стеклянная стена, сквозь которую он видел предмет своего обожания, но которая закрывала путь к нему. На самом деле, неожиданные преграды вдруг стали возникать на пути в тот момент, когда, казалось, осталось сделать последний шаг. Это и непонятное отстранение Алики тогда после полетов и, словно черт из табакерки неведомо откуда взявшийся Ерофеич. И вот, когда все, казалось бы, наконец, было решено - сегодня ночью! - опять неожиданная преграда. Это странное приглашение, отказаться от которого было нельзя - потому что оно открывало путь к тому, к чему он так стремился все это время. Но, соглашаясь на встречу, он тем самым лишал себя того, к чему также стремился не менее настойчиво. Нет, Алика не обидится, вернее, справится с обидой, поскольку предела ее самопожертвования, кажется, нет. Но, что она ощутит при этом? Конкордатс испытывал чувство неловкости, но делать было нечего. Надо будет пережить этот неприятный момент.
Фолли вскоре ушла, сославшись на дела. Оставшись вдвоем, посидели немного, разговор покрутился вокруг незначащих тем, и Конкордатс перешел к рассказу о встрече с клоном. "У Вано" было хорошим местом для разговоров. Тут не случалось пьяных разборок и потасовок, во всяком случае, с тех пор, как Конкордатс стал захаживать сюда. Здесь внимание легко сосредотачивалось на беседе, поскольку, закусочная никогда не наполнялась до давящей тесноты, но и никогда не пустела до разреженности, создающей чувство тоскливой неустроенности. Так повелось, или, скорее, так получалось, что всегда почти все столики были заняты, но только почти. И Конкордатс хорошо знал, что здесь всегда можно было найти свободное место. Всегда! И не какое-нибудь, а то самое, которое они когда-то облюбовали с Аликой. Иногда его занимали, но всегда люди приятные, с которыми ему или ей было приятно коротать время, поджидая друг друга. Вот и теперь, начав разговор, они словно остались вдвоем. Она с интересом выслушала рассказ о визите к клону и совершенно спокойно согласилась: "Да, надо идти". И этим вдруг расстроила его. Казалось бы, все разрешилось самым лучшим образом... Однако, как легко она отказалась от свидания! Словно и не стремилось к тому, что должно было произойти. Словно, согласившись утром, просто уступила ему... А может и в самом деле так? Вспомнилось вдруг, как часто она вздыхала ему в лицо: "Ох, Кони, Кони, сколько в тебе мощи!" "Десять лошадиных сил", - отшучивался он, впрочем, отлично понимая, о чем она. Ну что же делать - не мастер он лирических отступлений! Он мастер атаки.
В открытые окна с улицы протекли сиреневые сумерки. Вано, тяжелый, широкий, округлый с неизменным добродушным выражением лица, прошел вдоль стены, зажигая светильники. На эстрадке заканчивали разминаться музыканты. Звуки долетали до столика и будоражили память. Они взглянули друг на друга: "Помнишь?" Отчего-то стало очень грустно. Первый танец... Алика взяла его за руку. Танцевали молча. А когда стало невыносимо грустно, не дожидаясь, когда замолкнет музыка, вышли на улицу. Он проводил ее до калитки. Возможность выбора еще оставалась. Можно было бы и войти, но он знал себя и понимал, что в таком случае с клоном уму уже не увидеться. Из двух свиданий выбирают более значимое. Грустно, но это не свидание с Аликой. И то, что будет дальше - разведет их. Он чувствовал это, но поделать с собой ничего не мог. Но кое-что надеялся успеть сегодня для нее сделать. Решение пришло внезапно. Лирика - это нежные слова и цветы. По части нежных слов Конкордатс был не мастак. А цветы... Что ж... Цветы - это можно. И нужно. Ведь он так и не сказал ей тех слов, которые она ожидала от него услышать. Ни разу. Да - цветы. Он принесет их под покровом ночной тьмы... Чтобы не переться с ними на виду всего Сиита, словно влюбленный баран. Оно и ко времени будет... Сегодня, перед тем, как идти к клону, принести ей цветы и положить на подоконник. Тихо, не объявившись.
Да, нужны цветы. Но где их взять? В Сиите многие выращивают цветы. Он перебрал в уме несколько имен. Нет, ни один вариант не подходил: или далеко, или пропажа будет слишком заметна, поскольку нарушит композицию. И вдруг его словно осенило: Ерофеич! У него, конечно, клумб не водилось - только грядки с огородиной, но кусты сирени в огороде росли: она ведь ухода не требует, а "плоды душевной радости" приносит. Сирень - то, что нужно: ярко, свежо, нарядно! И ущерб не так велик, чтобы из-за него поднимать скандал и начинать розыск злоумышленника. Да и, скорей всего, пропажа останется незамеченной.
Ночная тьма уже сгустилась над Сиитом. Коротким путем он достиг дома Ерофеича. Перемахнул через ограду: просить об одолжении этого бурбона он не собирался. Да и вообще, Конкордатс не привык просить, а тем более объяснять причины своей просьбы. Тем более, что в данном случае был особый смак в том, чтобы ободрать Ерофеичеву сирень тайком! Оглянулся на дом: свет едва теплился в дальнем окне. Если и услышит - не успеет. Вот она и сирень: запах, густой и дурманный, опьянил Конкордатса. Он вынул кинжал и принялся срубать ветки, которые падали к ногам тяжелыми, беззвучными тенями.
- Что ж ты делаешь, басурманин!? - Внезапно раздалось от дома.
Конкордатс вполголоса выругался. На крыльце стоял Ерофеич. Беломорина, которую он потянул тотчас после этой реплики, ярко засветилась и даже пустила искру, обозначив его лицо снизу неестественно и резко. Конкордатс перестал рубить. Положение было наиглупейшее...
- Да разве сирень режут!? - Продолжал неистовствовать Ерофеич. - Деревня! Ее же ломать надо. Она же густоту теряет, если ее резать! - Малиновый огонек папиросы качнулся и поплыл к Конкордатсу.
- А это ты, Кони! - Голос заметно смягчился. - Ну, тебе простительно. Дворянам это знать не обязательно. Постой, а зачем тебе сирень? - Он затянулся еще раз, глубоко, словно для того, чтобы получше осветить Конкордатса папиросным светлячком. - Понятно зачем... Тогда тебе нужна не эта сирень, - сказал Ерофеич задумчиво. - Тебе белая нужна.
И Конкордатс вдруг понял, что белая бы подошла лучше.
- Вот куст.
Издевается он что ли? Куст был едва покрыт листьями, а уж цветов на нем не было и подавно.
- Надо подождать малость. Пойдем-ка в хату. Выпьем по маленькой, а она как раз поспеет. Пошли-пошли... Ты мой гость.
После этого намека Конкордатс просто не мог отказаться. Они вошли в дом. В кухоньке, на маленьком крепко сколоченном столике, их уже поджидали два граненых стакана, нехитрая снедь - огурцы-помидоры, лук, нарубленная кусками ливерная колбаса. Ерофеич открыл висячий шкафчик и достал оттуда бутылку - чуть початую водочную поллитровку, заткнутую хлебным мякишем. Сначала налил немного в свой стакан, выплескивая хлебную крошку, потом полную Конкордатсу, а затем долил на столько же себе.
- Мне разогреться, а тебе поостыть... - сказал он с такой интонацией, словно произнес тост, и, добавив, - будем, - опрокинул в себя, разом проглотив, водку. Конкордатс повторил все в точности. Хороший напиток, крепкий. Непривычно крепкий. А пошла ведь мягонько!
- Закусывай, закусывай, - хлопотал Ерофеич.
Комната чуть накренилась, и Конкордатс даже подался вперед, чтобы выправить кривизну. И, занимаясь выравниванием, не сразу сообразил, что был в его словах о белой сирени намек, что отлично знает, он для чего ему цветы. То есть не для кого, а для чего! И понял вдруг Конкордатс, что Ерофеич полностью посвящен в его дела... И словно подтверждая это, Ерофеич сказал:
- Ты ведь цветы не просто так ломал? Ты ведь, на ночь глядя, в гости направляешься?.. Хочу я тебе, в этой связи напутствие сказать. Ну, давай еще по маленькой, чтоб доходчивей пошло. А то, небось, думаешь: Ерофеич - враг такой -личную жизнь рушит?! Пей, потом выскажешься!
Выпили, закусили. Ерофеич продолжил.
- Помнишь, как еще сам недавно пытался пряжку от шлема найти? Помнишь, как в шпорах спал? И вдруг на тебе - в другом костюме. А я вот все в этом тельнике. Ну, никак не снять. Постираться бы... В баньку бы сходить. Но - не положено. Здесь не положено. Никому! Только ты взял да разделся. Вот дела. Особый ты. Не наш. У здешних одежда - часть тела. Или сказать по-научному - составляющая имиджа. Образ един. Нет у нас ничего, кроме того, что можно увидеть вот так сходу. Как на картинке. Или вот статуэтка. - Ерофеич кивнул на фарфоровую барышню с цветочками, которая стояла рядом с бутылками на полке. - Можно намечтать, что там под платьем у дамы. А если не нарисовано, если не вылеплено, то нутро это не извлечь. Невозможно это...
- Что ты говоришь такое!? - спросил Конкордатс пораженно, вспоминая вдруг слова Троухалика о том, что местные его эротической направленности шутки не понимают.
А вот то и говорю. Так что зря, кавалер, настраиваешься. Цветочки отнеси, ручки поцелуй. Ну, можешь еще балладу какую спеть. Петь-то умеешь?
Конкордатс машинально сказал "нет" и, не замечая, взял из рук Ерофеича стопку.
- Куда? - встрепенулся Ерофеич! - тоста еще не было, а он пьет! Это только алкаши пьют, чтобы выпить, а нормальные мужики исключительно по поводу! Каждый глоток мотивирован, да так что сразу понятно - нельзя не выпить, иначе что-нибудь да не состоится, не заварится. А тут третий... Святое дело - за любовь ведь! Платоническую!
- Как это? - спросил Конкордатс.
- Скоро я у тебя буду про это расспрашивать! Ладно, счастливой она не бывает, пусть будет настоящей!
И выпили они в третий раз. Конкордатс посидел немного, соображая над сказанным и прикидывая, как возразить, но не нашел, что сказать. Нечего было возразить. Опять за него сформулировали то, что ему приходило на ум в виде смутных неосознанных предположений. Ерофеич, выручил, освободил от необходимости путаться в словах: "Пойдем-ка, сирень уже распустилась, видно. Пора".
Они вышли на крыльцо: белое облако светилось в фиолетовом мраке. Тонкий терпкий аромат ударил в ноздри, у Конкордатса перехватило дыхание. Он сделал шаг, другой...
- Ломай, а не руби, - подсказал Ерофеич.
- Да знаю, - отмахнулся от него Конкордатс, не в силах превозмочь очарования.
- Сверху рви, - не унимался Ерофеич, - там пятилепестковых больше. Она любит их выбирать...
- Да отвали ты, - тихонько огрызнулся Конкордатс. Он словно кошка вспрыгнул на высокий забор, зацепившись руками за кромку, легко вскочил наверх и оседлал его. Наклонил к себе верхушку и первым делом сунул в самую гущу нос, глубоко вдыхая влажную свежесть цветов.
- Ну вот, - говорил Ерофеич, - оттесняя его к калитке, - а то фиолетовых нарвал. Голова! Ну что ты к забору-то тянешься, давай по-людски, через калитку, а то люди еще чего доброго решат, что ты, понимаешь, тишком нарвал, спер, стало быть!
Конкордатс смутился.
- Ерофеич, - начал он, - ты не сердись...
- Не сердись! - вспылил Ерофеич, - не сердись! Как же не сердиться?! Совсем совесть потерял - начисто забыл отставника! Нет чтобы просто так зайти, выпить сто грамм, или спросить, может, что помочь по хозяйству. Нет, только когда потребность. Тогда прибегают: "Ах, Ерофеич, выручай, цветочков надо". И то хорошо, что ко мне обратился, а не к кому-нибудь! Потому что такой знатной сирени больше во всем Сиите не сыскать.
Конкордатс ничего не ответил. Он протянул Ерофеичу руку и стиснул ладонь. И вдруг почувствовал, что рука Ерофеича, ранее твердая, как топорище, вдруг поддалась, и сам он исказился в лице. - Ну, ты даешь, паря! - сказал он, тряся пальцами в воздухе. - Здоров стал! Не с проста, это...
- Почему он так сказал: 'не спроста'? Не просто сказал, со значением. - Подумал Конкордатс. - И тут же вспомнил другое рукопожатие, которым он обменялся утром с Сущим и понял, что теперь он другой, чужой для них. Отныне и навсегда.
Глава 36
Ни одна страсть в мире не может сравниться со страстным желанием править чужую рукопись.
Герберт Уэллс
Конкордатс толкнул калитку, но она не поддалась. Тогда он, сунув букет сзади за пояс, в один прыжок перескочил преграду. Тяжелые густые тени окутывали сад. Окна дома не светились. Он подошел к зданию и прислушался. Тихо. Вот окошко ее комнаты. Оно открыто, но за ним темно. Конкордатс постоял в нерешительности, негромко постучал по стеклу. Ему казалось, что он слышит сдержанное, порывистое дыхание. Но ему не ответили. Тогда он положил букет на подоконник и, помедлив немного, отошел. Пусть так. Пусть. Уже возле ограды оглянулся. Окошко словно ожило: оно слабо напиталось мерцающим свечением - будто отблеском свечи. На шторе он различил едва заметный зыбкий девичий силуэт. Огонек сделал широкое движение и затрепетав, застыл в неподвижности. Наверное, Алика поставила его на стол. Дрогнула штора. На душе у Конкордатса потеплело - она взяла цветы. Он вдруг решился. Вернуться! Немедленно. И повернул уже к дому, но в этот момент случилось озарение. Сущий был настороже! Он призвал его властно и решительно. Не в добрый час для себя он сделал это. Конкордатс воспротивился с упрямством, помноженным на озлобленность за то, что он остановил его в этот переломный момент. Они долго сражались. Иногда верх брал Сущий и тогда они проваливались в темноту за грань видимого Сиита - в мелькание надписей и курсоров. Иногда одолевал Конкордатс, и они оказывались в его доме: то в комнате с окном, то в беседке, то в саду у фонтана. Иной раз совсем непонятное и пугающее видение открывалось Конкордатсу, ему чудилось будто с неба, склонившись, смотрит на него человек с искаженным в упрямом напряжении лицом. Но Конкордатс был упрямей и энергичней. И Сущий отступил... Конкордатс, опустошенный, опустился на землю, мельком взглянул на окно, источающее приглушенный шторой свет, очерчивающий по контору кусты у дома, и вдруг понял, что больше не увидит Алику. Откуда пришло это понимание, он не знал, но понял это наверняка. И вздохнул, не удержавшись. Букет сирени белел на подоконнике. Наверное, этого и достаточно. Пусть ничего больше не будет... Важно, что это было. Кто-то, отделившись от качающихся в глубине сада теней, подошел к нему и встал рядом. Это был Констант. Он молча протянул руку. Конкордатс, словно бы не заметив этого дружеского проявления, резким, как удар хлыста, движением тела поднялся на ноги, едва коснувшись земли ладонями. Константин смущенно махнул не понадобившейся рукой, мол, оплошка вышла.
- Идем? - спросил он, как ни в чем не бывало.
И не дожидаясь ответа, а может быть, предвидя, что его не будет, уверенно, почти не хромая, пошел к калитке. Конкордатс двинулся за ним, ни разу больше не оглянувшись на окно.
- Он приходит в полночь, - сказал Константин. - Всегда. Ты должен увидеть его.
- Должен?
- Не совсем правильно выразился... Он хочет увидеть тебя... Я это чувствую.
- И?
- Этого он знать не дал.
- А мне он зачем?
- Разве у тебя нет к нему вопросов?
- Есть ли у него для меня ответы...
- Думаю, есть. Ты для него важен. Важней меня, - добавил он с грустью.
Они свернули с центральной улицы, скудно освещенной светом, падающих из окон, и пошли по темным переулкам, постоянно переговариваясь, чтобы хоть как-то ориентироваться кромешной тьме.
Особняк Константа словно погрузился в забытье. Огни фонарей, светящие в пол накала, едва обозначали контуры аллеи, ведущей к главному входу. Они сразу же поднялись на второй этаж по выкрашенной блестящей синей краской бетонной лестнице. Краска была изрядно потерта, будто по лестнице этой прошла не одна сотня людей. Миновали длинный, скупо освещенный коридор.
- Словно лазарет, - подумал Конкордатс.
- Сюда, - Констант кивнул на изжелта-белую, замызганную возле ручки, дверь. Конкордатс недоуменно взглянул на него. Не ошибся ли? Больно уж неказисты были врата, ведущие в чертоги Сущего. Но тот стоял с выражением напряженной терпеливости на лице, словно раздосадован был медлительностью гостя, однако сдерживал себя, поскольку обстановка не позволяла ему отреагировать на медлительность эту явно.
От двери веяло богодельней, сиртским домом, лечебным учреждением. Черт знает что, подумал Конкордатс и толкнул дверь. Помещение, в которое он вступил, было плохо и неровно освещено. Желто-серые, тусклые, с пресным казенным привкусом тени растекались по большой неуютной комнате. Здесь царил тот странный, установленный регламентом, неуютный порядок, который не нуждается в красоте, а продиктован целесообразностью. Так бывает там, где обитателям нет дела до обустройства быта или нет сил обустроить его. Странным было обиталище его Сущего. Вот тебе и алтарный этаж... Святая святых.
Конкордатс прошел в центр помещения, нарочито громыхая сапогами, словно желая этим грохотом расплескать унылые сонные тени. И тени отступили, скапливаясь в углах. Он стоял посередине комнаты, словно актер в свете софитов. В глазах зарябило от избытка света, и он вдруг ощутил, что его рассматривают. Кто-то невидимый, тяжелый, непостижимый скрывался за пеленой света на расстоянии, чуть превышающем дистанцию выпада. Что-что, а боевую дистанцию Конкордатс чувствовал отлично... Независимо от того, видел ли противника. Рассматривающий его с безопасного расстояния был чем-то удручен. "Помнит копье", - вдруг подумал Конкордатс и быстро шагнул вперед, сокращая расстояние и пытаясь выйти из зоны слепящего сияния. На несколько мгновений увидел он ранее сокрытый мраком угол комнаты и угрюмого человека, глядящего на него невидящим взглядом. Странная сложная ассоциация сложилась у Конкордатса. Вдруг показалось ему, что это не явь, а полубред. И что не он его видит, а присутствует в воображении лежащего в полузабытье человека. И в этом бредовом тяжелом забытье человек вдруг протянул ему руку. И в руке у него был ключ. Тот самый, когда-то привиделся Конкордатсу в его сне. Он почти машинально взял этот ключ, и тот час померк свет, и комната вновь погрузилась во мрак. Лишь в центре ее сиротливый луч освещал столик и разбросанные на нем листы. Текст на лежащем сверху был жирно перечеркнут.
Он успел прочесть: "Уже продвинулись в центре позиции вражеские латники, оттеснив пехотинцев ... Уже метнулся и пал штандарт ... А сигнала не было". Но в этот момент померк свет и Конкордатс, сжимая ключ в руке, наощупь вышел из комнаты. Констант ждал его в коридоре. Он впился глазами в ключ, желая что-то спросить, но промолчал.
- Спасибо, Констант, - сказал тихо Конкордатс и быстрым шагом вышел из дома.