Все, что вызывает переход из небытия в бытие, - творчество.
Платон
Вот и пригодился этот грубо сколоченный стол, появившийся неожиданно в его жилище. Или не пригодился, а был предуготовлен? Пойми теперь. Доски его плохо пригнаны и образуют на стыках длинные, неровные уступы. Но Конкордатса это не раздражает. Он одинаково привычен и к аристократической роскоши, и к походной простоте. Так была устроена его жизнь, что ему попеременно приходилось терпеть и то, и другое. А сейчас тем более не до мелочей: слишком уж он увлечен своим занятием. Листок бумаги, чуть мятый, потасканный в карманах исписан неровными рядами букв. Эти строчки напоминают строй боевой колонны в конце сражения. Слова из первых рядов почти полностью вычеркнуты, будто выбиты. Уцелевшие перестроены-переписаны ниже, на новых позициях в ином порядке, пополнены из запаса и снова покромсаны. И перестроены снова. Но теперь в плотном цельном строю только бойцы, выдержавшие все испытания и те новые, что пришлись к месту.
Конкордатс примостил листок на самой широкой из досок ступенчатой столешницы, но тот все равно не умещался, захватывая соседнюю, поэтому его приходится время от времени передвигать, чтобы дать разбег перу. Чернила - копоть, замешанная в воде там, где перо цеплялось за поднимающие бумагу волокна древесины, оставляло нечеткий, прерывающийся след. Если бы писать пришлось много, это было бы мучением. Но Конкордатс не столько пишет, сколько размышляет. Вернее, в тупой, как может показаться со стороны, сосредоточенности смотрит в одну точку, бормочет слова, а потом, словно очнувшись, спешит занести на бумагу, пришедшее в голову, чтобы через несколько минут зачеркнуть написанное и вновь застыть в творческом раздумье.
Слабый огонек в оловянной, если судить по цвету, плошке, трепеща, стелется над поверхностью масла, судорожно цепляясь за кончик плавающего в нем фитиля. Ночь. Тишина. И только слышно, как поскрипывает перышко - именно перышко, настоящее, живое, совсем недавно выдернутое из хвоста райской птицы: горластой, драчливой и колченогой. Но как же ей еще называться, если не райской? Конкордатс за свое пребывание здесь уже испытал силу слова, испил сладостной отравы владения им, наблюдал, как овеществляется правильно и вовремя сказанное. Поэтому он выводит свои каракули, с замиранием в душе предвкушая, какое они будут иметь следствие.
О, Конкордатс уже не тот новичок, который терялся перед проявлением сути и благоговел перед Сущим! Он Конкордатс! Вновь Конкордатс. Уверенный в себе, и на основании этой уверенности высокомерный, впрочем, лишь настолько, чтобы позволить себе в любой, даже самой невыгодной ситуации, оставаться спокойным и безразличным к обстоятельствам и мнениям. Он пополнил свою суть новым содержанием. Конечно, он не маг, не кудесник, однако уже кое-что смыслит: разбирается, к примеру, когда достаточно применить меч, а когда не обойтись без силы слова. Знать-то когда - он знает. Но вот как? Это пока вопрос...
С мечом проще. Многолетняя выучка, врожденный талант рукопашника, природная задиристость, смешанная с приобретенной в изнурительных тренировках расчетливостью и чувством оружия, делают его опасным соперником. Но слово - это новое. Его силу он понял только здесь.
Давно пора спать, а Конкордатс все колдует над листком. Пламечко светильника бьется, трепещет над маслянистой матово отсвечивающей гладью, зажигая в его зрачках беспокойные огоньки. Но вот, кажется, все. Перечитывает написанное, довольно потирает руки.
Встает, снимает куртку и бросает ее на табурет, отчего испуганным мотыльком срывается с фитилька огонек. Куртка падает с тяжелым шлепком, к звуку которого примешивается твердый, короткий удар. Ключ! Совсем забыл. Вот теперь и проверить. Что ж откладывать? Конкордатс не ленив. Опыт воина научил его не откладывать никогда то, что можно сделать сейчас. Вновь надевает куртку, накидывает перевязь с мечом. Кто его знает, что ждет его за этой таинственной дверью? Лучше уж во всеоружии. Выходит в коридор и по пути вынимает из гнезда один из никогда не гаснущих факелов. Тихо. Звук шагов словно растворяется в темной. Пламя рвется вверх - ровное и спокойное. Конкордатс поднимается по лестнице, почему-то стараясь ступать неслышно, некоторое время стоит возле окованной железом двери, прислушиваясь, а затем с волнением вставляет ключ в замочную скважину. Стержень входит в личину легко, будто в родную, но тут радость сменяется разочарованием - ключ не проворачивается.
- А, может быть, дело и не в ключе вовсе, может, в руке дело? - эта мысль будто приходит извне, словно кто-то громко подумал об этом рядом. Она словно принесена порывом сквозняка, вдруг резко ударившим в спину. Сущий! Пришел помешать! Рука рвется к эфесу, но что против Сущего меч? Эх, слово бы знать, слово! Противная горячая истома уже заполняет тело. Однако сила, парализующая его сегодня, избирательна. Сегодня Сущему весь он не нужен. Только рука, сжимающая ключ! Кисть словно каменеет и перестает слушаться, вернее, становится послушна чужой, не его, Конкордатса, воле. Хочет отобрать? Но зачем тогда давал? А далее происходит неожиданное. Как будто взрослый наложил сверху свою ладонь на руку ребенка и тем многократно укрепил ее. Ключ, уступая воле хозяина, послушно проворачивается. Замок нехотя лязгает, дверь медленно отворяется... Уходят истома и окаменелость: это Сущий убрался прочь, оставив его один на один с тайной.
Конкордатс сделал шаг и оказался в короткой широкой рекреации, заканчивающейся стеной с проходом в форме высокой узкой арки. Пламя факела кусками вырывало из темноты предметы, расположенные ближе других, выступающие или более светлые части стен и потолка. Отраженным светом вспыхивали над аркой и по сторонам от нее письмена незнакомых очертаний. Из этих трепещущих отблесков вдруг сложился перед ним портрет человека, опирающегося на тяжелый двуручный меч. Лицо его в обрамлении металла мужественно и выразительно, взгляд - пылающ. Конкордатс невольно залюбовался статью рыцаря и благородством его позы. И что-то знакомое медленно проступило в его облике. Присмотревшись, он внезапно узнал себя. Если бы у него было сердце, оно затрепетало бы в этот момент в тревожном волнении. Но ничего в нем не дрогнуло. И ничто не помешало ему спокойно удивиться увиденному и прийти от увиденного в недоумение. Портрет усилил его желание пройти до конца. Это не его портрет. Вернее, он взрослей и опытней того, кто изображен на нем. Конкордатс нынешний - не тот сорвиголова и балбес, каким был в прошлой жизни, да и в самом начале этой. Он знает теперь не только цену слову, но и цену здравому размышлению. Несомненно, портрет - знак, теперь бы понять, какой!
Конкордат вынул из ножен меч и, положив его на колени, опустился на каменную скамейку у входа. Глубоко задумался. Вот и подошел в своих исканиях он к тому порогу, который до него переступали лишь единицы. А тот, кому он противоборствовал, вдруг сам помог преодолеть черту, отделяющую простых от Сущих. Почему он это сделал? Если то, что можно постичь здесь, уравнивает простых с Сущими, то зачем Сущему его, Конкордатса, возвышение? А если эти знания только усилят зависимость? Здесь было, о чем подумать. Нет, не стоит торопиться и делать в азарте опрометчивых шагов. Но и отступать не следует. Кто знает, может быть во второй раз Сущий не направит его руку? Но чего, чего хочет от него Сущий?
Нахальная, самоуверенная мысль, которую Конкордатс придавливал все это время внутри себя, меж тем освободилась от его опеки и закричала в голос: "Сущий уступил, поскольку не мог больше сопротивляться. Ты победитель! Ты не оставил ему выбора!" Конкордатс не сдержался и улыбнулся этой мысли, растянув рот до ушей. Но лавры примерял только секунду. Даже если это победа, то малая. Тактическая. Он вспомнил железную хватку Сущего в тот момент, когда заупрямился ключ, и вновь посерьезнел. Ему предлагают партнерство? Это ли не достойное завершение богоборчества - уравняться положением с Сущим? Но этого ли он сам добивается? Итак, следует понять, что надо ему, Конкордатсу, и что хочет Сущий. Сначала, что надо ему... А ему надо малое - переписать прошлую жизнь. Вернее, один только ее эпизод. Последний эпизод. И он уже переписал его. В кармане у него лежат сложенные вчетверо листки, на которых она переписана начисто.