Он меня бросил!!! Он меня бросил... А я, к своему удивлению, не утопился, не повесился, не порезал вены кухонным ножом, да и кто б его точил для меня... Я просто сидел на кухне и следил, чтобы овсянка не пригорела и не убежала. Почему я не плачу? Понятия не имею. Когда мы были вместе, я постоянно думал о том, что будет со мной, если мы расстанемся, ведь я не смогу без него. Как это так - засыпать и просыпаться одному, жить - тоже одному... И никто не кричит из комнаты, чтобы я сделал музыку потише, никто не будит меня ровно в 9 утра (какой садизм!) и даже завтрак приходится готовить самому. Совершенно невозможно представить себе такую ситуацию... Даже Рождество предстоит встречать в гордом одиночестве. Почему я до сих пор жив и веду себя так, будто ничего страшного не произошло? Можно подумать, меня каждый день бросают любовники...
Я машинально отскребал с плиты убежавшую овсянку и продолжал размышлять, что же во мне такого ненормального.
- Почему я не плачу? - я всхлипнул. - Наверно, я его не любил. Этим все объясняется. Мне просто был нужен кто-то, даже и не важно, кто. Лишь бы красивый... А он был красив... иначе зачем бы я стал жить с ним вместе?
- Господи... - взмолился я. - Интересно, почему я к тебе обращаюсь: я же не верю в христианского Бога. Да и в языческих как-то не очень... Так вот, Господи... Ну за что мне такие мучения? - И я тут же поймал себя на мысли, что никаких мук не испытываю. Разочарование, печаль от того, что больше никогда не увижу этого мальчика, и облегчение... Все равно бы это случилось, рано или поздно. И все же это чертовски больно.
Я опять всхлипнул. Ну вот, а думал, что сердце каменное...
- Во всем есть хорошие стороны, - сказал я себе. - Ну, найду кого-нибудь другого. Ну, не очень-то я его и любил. Конечно, мне нравятся блондины. Я даже с ума схожу от белокурых мальчиков. Но блондинов много. И почему, собственно... Рыжие... Нет, не люблю, когда кто-то на меня похож. Может, поискать что-нибудь экзотическое?
Настроение стремительно поднималось и уже подбиралось к стратосфере, но я зачем-то заглянул в холодильник. Из стратосферы прямо в Марианскую впадину... на ярко блестевших решетчатых полках сиротливо стояли 2 консервные банки: "Оливки с ветчиной" и "Икра красная, лососевая", а в самом углу пряталась полузасохшая горбушка черного хлеба. Завтрак аристократа... Я посмотрел на эти сокровища, перевел взгляд на кастрюлю с остатками овсянки на донышке - и этим мне предстоит питаться в течение трех дней? Вот вам и праздничный ужин. Я готов был вынести любые муки, но только не голод. Рождество, конечно, можно встречать и в теплой дружеской компании, накормят там обязательно, а как жить дальше, я придумаю позже. Оставалось найти теплую компанию...
Я печально посмотрел на оборванный телефонный провод - результат нашей с Раулем последней ссоры: столько разноцветных проводков, а как их соединить - не имею ни малейшего понятия. Ремонт испорченных телефонов почему-то не входил в университетскую программу. Я сидел на полу и вертел в руках обрывки провода, думая, как бы их все-таки соединить, чтобы телефон заработал, и при этом постараться, чтобы дом не взлетел на воздух. Кажется, телефоны не взрываются, но я не был в этом уверен: кто знает, может, современную технику начиняют мини-реакторами. Во всем виноват Рауль: ну кому, кроме него, мешал мой старый телефон? Ну и что из того, что мы с Юри приобрели его как раз в день гибели "Титаника", но он же прекрасно работал! К тому же, это был подарок...
"Черт возьми, Йори, что за привычка хранить дома старую рухлядь?! - А сколько раз повторять тебе, что это не рухлядь, а антиквариат! - Сам ты антиквариат! - В таком случае, Рауль, ты просто неразумный младенец!"
- Эй, антиквариат! Снова Театр Одного Актера для Одного Зрителя?
- Почему для одного? Ты будешь вторым. Боже мой... - Я упал перед ним на колени, целуя его тонкие изящные пальцы. - Как я счастлив, что ты пришел...
- Я не Боже, мой дорогой, здесь ты немножко ошибся. Ты ведешь себя, как провинциальная актриса, играющая роль великой грешницы, к которой явился ангел. Встань, пожалуйста...
- Юри... А я думал, все меня бросили.
- Очень жаль, что я к ним не присоединился. Встань, я сказал!
Я послушно поднялся. Юри посмотрел на меня снизу вверх и изрек:
- Судя по твоей распухшей физиономии, Твое Императорское Величество снова оплакивает разбитое семейное счастье. Который раз за этот год?
- Что значит который? Весь мы с Раулем уже два года вместе.
- Я имею в виду, сколько раз за это время вы расставались. Раз пятнадцать, не меньше. И что самое интересное, Йоритомо Иратори картинно закатывал глаза, орошал землю своими слезами в течение суток, а на следующий день, как ни в чем ни бывало, наносил визиты друзьям, с целью уничтожения съестных припасов. Рауль же страдал молча и долго. Тебе не кажется, мой дорогой, что бедный мальчик просто не выдержал? Согласись, не каждому приятно чувствовать себя героем греческой трагедии. Признайся честно: ты же его не любил.
- А он меня? Если бы любил, не ушел бы.
- Вот уже чего не знаю, того не знаю. Когда до тебя, наконец, дойдет, что все твои любовники - не статуи в музее, они ведь живые существа, и каждому очень легко разбить сердце. У меня иногда создается впечатление, что ты просто их коллекционируешь, как произведения искусства.
- Юри, церковь за углом, там твою проповедь с интересом послушают! Ты пришел меня утешать или решил окончательно испортить праздничное настроение?
- А оно было, это настроение, рыжий ты бес?
- Вообще-то, при рождении меня назвали "Ангелом"... К тому же я блондин.
- Знали бы они, что из тебя вырастет... Собирайся, позор дома Иратори! Все равно ты рыжий...
- Куда ты меня тащишь, чудовище?
- Праздновать Рождество в очень милой компании.
- Не пройду к твоим хабалкам! - Я сел на диван, скрестив руки на груди. Юри мягко опустился рядом со мной и дернул меня за золотистый локон.
- Фу, как стыдно, какие выражения! И ты после этого считаешь себя литературным гением? Что ты предлагаешь - праздновать здесь?
- Почему бы и нет?
Юри с сомнением оглядел мою комнату, скользя взглядом по разбросанным всюду "деталям одежды", вавилонской башне из книг на журнальном столике, готовой, как и полагается подобному сооружению, обрушиться в самое ближайшее время, осторожно передвинул ногу, чтобы не раздавить тюбик с краской и мрачно изрек:
- Иратори, когда ты последний раз наводил здесь порядок? До или после Французской Революции?
- Естественно, после! - Я думал, обидеться мне или нет. С одной стороны, он был прав: давно следовало провести генеральную уборку, но с другой стороны, если ему так не нравится маленький художественный беспорядок, мог бы и помочь.
- Явно это радостное событие произошло до завершения строительства Суэцкого канала... - Юри провел пальцем по книжной полке и придирчиво его осмотрел: на светло-серой замшевой перчатке осело облачко пыли.
- Ничего ты не понимаешь, Фабиан! - Я все-таки обиделся. - Эта комната отражает состояние моей души: сумерки и декаданс.
- Анархию и разруху она отражает, ничего больше! - Он тоже обиделся: больше всего на свете Энтари не любил, когда вспоминали его настоящее имя. - Пожалуйста! - Он выбежал в коридор, чуть не опрокинув хрустальную вазу с засохшими розами, чертыхнулся и полетел дальше - через минуту он уже громыхал посудой на кухне.
Я осторожно подвинул вазу, бережно смахнул пыль с хрупких сухих цветов - эти черные ломкие лепестки тоже отражали состояние моей души, поэтому я не спешил их выбрасывать.
- И это все?! - раздался гневный голос Юри. Я выглянул из комнаты: так и есть - он открыл холодильник.
- А чего ты хочешь, Фабиан? По-моему, я уже говорил тебе о том, что наследник дома Иратори находится на краю финансовой пропасти и вот-вот сделает первый шаг.
- А, по-моему, позору дома Иратори следовало бы научиться экономить.
- Да? А может, следовало бы открутить жутко мудрую башку Фабиану Энтари и приставить мне вместо этой - золотоволосой, прекрасной и легкомысленной?!
- Бесполезно... - Юри махнул рукой, понимая, что еще один выпад - и мы поссоримся. - Положим, продукты я куплю. Но почему, Тэнши, ты не сказал мне, что сидишь без денег?
- Разве? Кажется, я упомянул об этом во время нашего последнего телефонного разговора, - пробурчал я.
- Дорогой, - Юри улыбнулся так очаровательно, так похоже на... что еще бы минута, и я отвел бы его в парикмахерскую, попросил отрезать эти черные длинные пряди и завить, как барашка. А потом... жить с ним вместе долго и счастливо. - Насколько я помню, тогда ты был невероятно печален, все рассказывал, какой прекрасный гиацинт расцвел на твоем подоконнике и как он быстро завял. И ни слова о финансовых проблемах.
- Дети клана Иратори слишком горды, чтобы в этом признаться, - вздохнул я.
- Вот что, - он торжественно вручил мне веник и совок. - Эти нехитрые приспособления помогут тебе в твоем нелегком деле. Надеюсь, дети клана Иратори умеют с ними обращаться?
- Вне всяких сомнений. В свою очередь, хочется надеяться, что дитя клана Энтари справится с такой трудной задачей, как мытье посуды.
Он справился. За какие-то полчаса он успел вымыть гору посуды, расставить все по местам и придать моей кухне такой сияющий вид, какого у нее не было даже в день покупки. Я же меланхолично пылесосил ковер, пытаясь разобрать в этом шуме слова песни Элтона Джона "I believe" - заботливый Юри включил магнитофон, чтобы мне было веселее. Но песни на диске попадались до ужаса печальные, я знал, что следующей будет "Never say goodbye" - одна из моих любимых, и что она снова напомнит мне о Рауле.
- Ты там скоро? - поинтересовался Юри из кухни. - Я буду в ванной.
- Что ты будешь в ванной?!
- Купаться, глупенький мой, купаться - мне же надо привести себя в порядок перед праздником, - и он захлопнул дверь прямо перед моим носом.
- И не сиди там 3 часа, водоплавающее, - сказал я ему и снова взялся за пылесос.
Я все-таки убрал комнаты, даже привел в порядок спальню (не знаю, зачем - Юри бы пришлось спать на диване в гостиной, а мне, в моем состоянии, было как-то все равно, чисто в комнате или не очень). Я взял с полки какую-то книжку, даже не взглянув на обложку, наугад открыл: хоть как-то скоротать те часы, пока Юри будет плескаться в ванной. А песни становились все печальней. Я отложил книгу - все равно сосредоточится мне не удавалось и сделал музыку погромче. Потом и сам начал подпевать, тем более что песенка была словно про меня написана.
Я на небесах жить мечтал
И во сне парил и летал.
Кудри завивала мне мать
И говорила: "Ангел мой!"
Вырос ангелочек давно,
Грех познал, любовь и вино
И уж нет силы летать
И искать судьбы иной...
- Тэнши! - позвал Юри. - Иди сюда, Тэнши!
- Чего тебе?
...Падший ангел не то что упавший,
Просто уставший рваться наверх,
Падший ангел совсем не пропавший,
Рано познавший грех,
Сладостный грех...
- Спинку потри...
Я отдернул занавеску.
...Рано познавший грех, сладостный грех...
Его прямая узкая спина оставалась все той же, что и сотни лет назад: золото-смуглая спина императорского миньона, трепетного олененка с чудными янтарными глазами. Я дотронулся до этой нежной бархатистой и гладкой кожи, убрал влажные черные локоны - он замер. Я сам почти не дышал, нежно скользя пальцами вдоль позвоночника, вниз, и остановился, закрыв ладонью татуировку - белую лилию на тонком зеленом стебле. Юри...
...Просто уставший рваться наверх...
Ну и что из того, что эти пряди не вьются, что из того, что черты его лица тоньше, а брови словно изломаны - тонкие печальные треугольники? Что из того... что он не Шойолла, он же так похож на него. Он так похож... что из того, если...
Я закрыл глаза и коснулся губами смуглого плеча, вдыхая аромат его духов, едва уловимый. Юри вздрогнул, потом взял мою руку и прижал к своему животу... ниже... ниже... даже здесь они похожи - мои пальцы все помнят.
- Тэн... Тэнши... - и вздрагиваешь ты так же, как он. Бедный ты мой, безнадежно влюбленный мальчик... Я закрыл глаза, прижался к его влажной спине и ласкал его, ласкал, ласкал...
- Лой...
Он оттолкнул меня, резко, сильно - я пошатнулся, ударился коленом о край ванны.
- Даже сейчас... Я не Лойгайре, Тэнши, ну когда же ты это поймешь?!
Мне показалось, что он плачет: его спина несколько раз вздрогнула. Но, может быть, это от возбуждения.
- Юри, послушай... - я взял его за плечи, развернул, заглянул в миндалевидные зелено-золотые глаза. - Ну прости меня, идиота... - Прости меня, потому что я ничего не могу с собой поделать, не могу заставить себя полюбить. Если б вы не были так похожи... Все было бы проще. Прости за то, что вижу в тебе только его отражение и не вижу тебя - Юри Энтари. Только не плачь, пожалуйста, не надо - не заставляй меня ненавидеть себя. Не говори, что влажные дорожки на твоем лице - просто вода, я же вижу, как странно блестят твои глаза.
Ничего этого я не сказал вслух.
- Дай мне полотенце, Тэнши.
- Только не говори, что ты уходишь...
- Еще чего! - он так остервенело вытирал руки, плечи, живот, как будто хотел содрать с себя кожу. - Или ты думаешь, что я пришел только затем, чтобы помочь тебе с уборкой помещения, принять ванну и топать домой? Ты за кого меня принял - за Благотворительный Рождественский Комитет или Центр Помощи Брошенным Голодным Придуркам? Если хочешь знать, мне тоже одиноко, у меня тоже никого нет, и ты знаешь, почему!
- Конечно, знаю. С твоим-то характером...
- На себя посмотри!
- Не спорю - я не идеален. Но ты, Фаб - просто вздорное глупое существо с дурацким цветочком на попе. Прекрати шипеть, - я отобрал у него полотенце и вытащил этого злыдня из ванны - все-таки я был на голову выше. Юри наградил меня презрительным взглядом и, лягнув напоследок под ушибленное колено, гордо удалился.
- Между прочим, уже 9 вечера! А у нас с тобой, кроме объедков в холодильнике, ничего нет.
- Через дорогу есть круглосуточный магазин, - сказал я. - Может быть, купим что-нибудь готовое - времени на кулинарную возню действительно не осталось.
- Хорошо, - Надо же, какие мы бываем покладистые! - Тем более, мне нужно переодеться.
- Ты о чем думал, когда ко мне шел? - не выдержал я. - О том, что будешь каждый час бегать домой менять наряды?
- Да уж явно не о том, что мне придется осваивать профессию горничной! И не говори мне, что труд облагораживает, - ну вот, а я как раз собирался это сказать... - Пожалуйста, мой кошелек в твоем распоряжении: покупай что хочешь.
- А ты?
- Увольте! Выслушивать твои: "Это я не ем, то мне не подходит"? Повторяю, я должен привести себя в порядок! Через час приеду. - Он набросил капюшон и застегнул плащ.
Да пожалуйста... Можно подумать, нельзя было дома искупаться. Я улыбнулся, вспомнив его руку, накрывшую мою ладонь, а потом прикосновение чего-то горячего, влажного и восхитительно твердого. Нельзя...
За час я успел обойти все магазины на нашей улице, пока нашел хоть что-то подходящее для праздничного ужина. Деньги в кошельке стремительно таяли. Ничего, Юри не обидится - финансовых затруднений он, как единственный представитель клана Энтари, никогда не испытывал. Вот черт, а у меня нет для него подарка. Не тратить же на это, в самом деле, его деньги. Ладно, получит свой презент на Новый год, если к тому времени я что-нибудь заработаю. Сам виноват - явился без приглашения.
Я не заметил, как подошел к двери своей квартиры. Юри еще не было - он бы топтался около дома и ждал - ключей-то у него нет. А у меня их тоже нет...
Я снова чертыхнулся, поставил пакеты на снег и начал обшаривать свои немногочисленные карманы. Пусто. Иначе и быть не может - я вспомнил, что положил ключи на столик в коридоре. Значит, там они и остались. Со мной такое случалось довольно часто, поэтому у соседей лежал запасной ключ. Но соседи уехали на Рождество к родственникам. Я в сердцах стукнул по двери кулаком. Глупо. Только костяшки ободрал.
Из почтового ящика выпал какой-то цветной кусочек картона. Юри, что ли, записку оставил? Я нагнулся, поднял открытку, с трудом разбирая в темноте знакомый ровный почерк. Бог ты мой... "С Рождеством, мой хороший! Прости, что все так получилось. Надеюсь, мы с тобой помиримся - ведь мы же всегда мирились. Я буду через неделю. Знаю, что ты опять без денег - все расходы запиши на мой счет. Целую нежно. Всегда твой Рауль". Вот как? Неслыханная щедрость для него. Или он надеется, что расходы будут минимальными?
Я сел прямо в снег, рядом с пакетами, прислонившись спиной к двери. Он вернулся. Почему я не радуюсь? Или Юри прав - я никогда его не любил? Жил с ним только потому, что глаза у Рауля были медово-желтые? Почти как... Ладно, посмотрим, за неделю можно решить, чего я хочу от жизни. И нам просто нужно отдохнуть друг от друга. Странно, раньше я так не думал. Все этот Фаб - пришел, разбередил старые раны...
Фаб пришел. Запустил в меня снежком, расхохотался, довольный метким попаданием. Я продолжал сидеть неподвижно (хорошо хоть, открытку успел спрятать). Итак, я решил. Проведу этот вечер с Юри - не портить же ему праздник. И вообще, если бы не Энтари, я бы так и провыл всю ночь на луну, злой, несчастный и голодный.
- Ты чего? - Юри наклонился, заглянул мне в лицо. - Что случилось? Передумал, да?.. - встревожено спросил он. Умеет он угадывать настроение - еще одна общая черта с Лойгайре.
- Все в порядке, - я старался говорить как можно беззаботней. - У меня просто нет ключей. Я их забыл дома.
- И что теперь? - спросил Энтари.
- Теперь? - я резко поднялся, притянул к себе Юри и зашептал ему на ухо, - Теперь мы пойдем на чердак. Ты не думай, что там холодно, нет же, там очень тепло и сухо и чисто, соседские дети устроили на чердаке свой штаб, но, думаю, они не обидятся, если на одну ночь мы арендуем это помещение. А утром мы вызовем слесаря, сейчас-то бесполезно - все разошлись по домам и уже сели за праздничный стол. Но это и хорошо - ведь нас с тобой никто не потревожит... Только ты и я... - Я прижался к его горячей щеке, хотел поймать губами прядку волос, как раньше, но почему-то не получилось. Может, он собрал их, чтобы не лезли в глаза. - Никого больше... - Он дышал часто-часто, приоткрыв рот. Древние боги... я расстегивал его плащ, прижимаясь к Юри, собственным телом ощущая, как сильно бьется его сердце... что я делаю?.. заледеневшие пальцы с трудом расстегивают пряжку ремня... не надо, он же замерзнет, можно и так гладить твердый холмик, обтянутый джинсовой тканью...
- Тэнши, перестань, Тэнши... Нас же увидят... - больше он ничего не говорит, только стонет тихонечко, а я проникаю языком в горячий рот, откидываю капюшон, и ледяной декабрьский ветер подхватывает короткие завитые волосы...