ПОВЕСТИ МИХАИЛА КАКАШКИНА

От издателя.

Повести сии написаны моим любезным другом - Михаилом, но издаю их я, вследствие чрезвычайной стеснительности дружбана.

Издатель

Повесть первая. Стрелка

Я взлетел вниз по лестнице и устремился на стрелку. Тама меня должны были ждать те сраные ублюдки, что часто ходят с пистолетами и ножами в огромных кобурах ковбойского размера. Я бежал на стрелку, что хватало духу, ибо пужался одной токмо возможности выглядить опоздуном в очах сраных ублюдков с пистолетами и ножами в огромных кобурах ковбойского размера. Сии ублюдки были чрезвычайно злы вследствие моей острой нелюбови к грязным ублюдкам. Из-за этой моей острой нелюбови я даже опасался, как бы они меня не шлепнули.

А началося у меня все так. В один распрекрасный день я шел по улице, как вдруг вижу: надвигается один чертов ублюдок с огромным ножом на почтенную старушку. Почтенная старушка явно охуевала. Она, может быть, не привыкла, когда на нее - и с ножом. Она, может, любила, чтоб ее манили пряником, а вовсе даже никаким не кнутом, а уж, тем паче, не грязным ножом. А грязный же ублюдок, тем временем, преспокойно продолжал свои усердия по поводу вертения ножа вокруг лица обыденной старушки. Я не вытерпел сего нонсенса, подбежал и дал негодяю по морде. Прямо в пах! Негодяй от испуга выронил свой негодяйский режик. Дабы избежать рукоплесканий со стороны восторженной старушки, я бросился наутек, дав негодяю возможность вдоволь насладиться своим ноющим пахом, видом падшего режика, улепетывающей старухи и грозного, убегавшего меня.

А потом ко мне во дверь позвонили какие-то негодяи. А я им не токмо не открыл, но даже стал разговаривать сквозь дверь, а вовсе не лицом к рожам. А рожи, тем временем, базарили чё-то насчет того, чё всё плохо. Причем, плохо, как я понял, будет мне, сказали чертовы негодяи, ежели я не припруся на их вонючую стрелку.

Ну я и приперся. Как дурак, блядь, честное слово! Пришел к мусорке, в назначенное, бишь, место. Вонючие негодяи ужо тусовались там, приехавши на роскошном негодяйском "Мерседесе". Я сказал негодяям:

- А чё вам надо, казлы-какашки?

А негодяи мне сказали:

- А чё ты такой нехороший? Негодяй, блядь!

А я им сказал:

- Чё материтесь-то?

А они мне сказали:

- А чё ты такой гадкий, что ажно нашего любимого Сеньку Зайчикова в пах побил?

А я им говорю:

- А чё он?

А они мне:

- Чё - чё?

А я им:

- Ну, он, типа, старушку хотел побить режиком...

А они говорят:

- Так это ж плохая, нехорошая старушка. Она процентщица и даже ростовщица. Она, может, у нашего любимого Сеньки Зайчикова хотела последний "Мерседес" отобрать.

А я говорю:

- А это не повод бедную старушку режиком угрожать!

А они говорят:

- Как же это не повод, когда - этакая гадкая старушка?

А я говорю:

- Не пиздите! Она была хорошая старушка и даже боялась гневного режика.

А они говорят вдруг:

- А давай, ты нам заплотишь чуть-чуть немножечко денежек, и мы пойдем по домам. Щас, через полчаса уже "Спасатели Малибу" по телевизеру начнутся.

А я говорю:

- А скокмо вам заплатить, нехорошие вы люди?

А они говорят:

- Да чуть-чуть немножечко... Пять тысяч.

Я говорю:

- Чё-то много. За пах-то.

А они говорят:

- А чё это много-то?

А я говорю:

- Пах-то один, а тыщ-то пять.

А они говорят:

- Ну тогда давай не пять тыщ, а один миллион.

А я говорю:

- Да ну бы вас! Шутки шутить изволите...

А они говорят:

- Ты чё? Бык, сука! Ты чё, пожалел нам чуть-чуть миллиончика? Мы ж в рублях просим - тебе это реально.

А я говорю:

- А давайте я вам покажу одну лучше старушку, которую можно зарезать.

...Но тут приехали менты и всех повязали. А меня через неделю отпустили. И даже прощений попросили. А на стрелки я больше не хожу. На хуй надо!..

Повесть вторая. Любовь

А однажды еще пришла ко мне барышня и говорит:

- Шутить изволите? Где шампанское? Где коньяк? Где цветы в рюмке на столе? Где роскошные кубинские сигареты в длинных портсигарах?

А я говорю:

- Чё-то вы, барышня, того, завираетесь! Какие на хуй цветы в портсигарах? Я, возможно, знаете ли, про любовь вещал, а не про пьянку с шампанским?

А барышня тут нежно улыбнулась и сказала:

- Как енто романтично! А, помните, у Сергея Шнурова: "Я тебя умолял: будь моею!; заебался пиздеть про любовь..."...

А я сказал:

- Отчего же, конечно, помню! А помните еще, из последнего: "Ну, и, конечно, все эти бабы, которые садятся мне на конец; о! я ебусь с ними со всеми, но без тебя - пиздец!.."...

А начиналось у нас всё с этой барышней так. Шел по улице я и увидел ее. Подошел я к ней и сказал тогда:

- А я, знаете ли, вас приглашаю к себе, хоть и первый раз в жизни вижу... Ну это-то ладно - хуй с ним! Я чисто токмо хочу, шоб у нас любовь была, морковь, все дела...

А барышня сказала:

- Какой вы романтичный! Вы, наверное, Сергея Шнурова любите?

Я сказал:

- Люблю.

А она сказала:

- Я к вам обязательно приду. Дайте мне адресок.

Я дал. Адресок. И она пришла.

И вот щас стоит тут она, шавка такая, и возмущается, что, дескать, портсигары у меня не растут.

Я ей говорю:

- А как у меня, угадайте, в смысле водопровода?

А она говорит:

- Наверно, у вас унитаз золотой.

А я говорю:

- Да нет, я не про то. Я говорю: трубы у меня горят. Давайте выжрем бутылку водки, сударыня!

А она говорит:

- Как енто романтично!

В общем, выкушали мы с ней, не одну, не две, а одну с половиной бутылки на двоих, и уснули.

А утром она мне говорит:

- А помните, у Бориса Гребенщикова: "Ведь я нажрусь как свинья, я усну под столом..."...

А я говорю:

- Отчего же, вполне помню. А, помните, еще у Шнурова: "Я приполз домой и звоню в звонок - блюю, шатаюсь, насквозь промок..."...

А она мне грустно эдак отвечает:

- А мне уже домой пора.

И ушла. А потом больше не пришла. Более я в любовь с этой барыней не ведаю. Не вышло у меня с ней любви, короче.

Повесть третья. Торгаши

Я, братцы мои, знаете ли, не люблю всяческих торгашей. И даже, может быть, в чем-то ненавижу. Вот захожу однажды в одну фирму, которая, как назло, поместила свой негодяйский телефон в моей любимой газете "Бригадный монтер". В ентой, мать ее, газете, представьте се, этакого содержания объява содержалась: "Кто, мать вашу за ногу так, хочет подзаработать чуть-чуть немножечко денежек-копеечек в валютных единицах, айда к нам в фирму!". Ну я и пошел. Как дурак, блядь, честное слово!

Прихожу в енту разгильдяйскую, а в чем-то, может быть, даже и распиздяйскую контору и базарю:

- Хули, говорю, у вас тут такое? Ишо скажите, что деньги можно лопатой зарабатывать?

А этакий пронырливый толстячок, этакий типичный пропойца, который здеся вроде як за начальника был, так вот, он как выпрыгнет из-за своего стульчака, как выскочит, я ажно испугался. И базарит мене етот хер следующую хуйню:

- Ты, блядь, кто?

Я базарю:

- Хуй в польте! Не видишь, бля, кто пред тобой стоит, мать твою за ногу так?

А он мне этак нагло отвечает:

- Не знаю таких!

А я говорю:

- Ёптить твою мать! За ногу блядь! Я ж у вас в ентой грёбаной фирме ишо год назад усю проводку на хуй поменял. И ты, толстая пропитая харя, мене ишо возмущался, чё я, дескать, шибко обои ваши крошу. А я те, зараза такая, не помнишь чё ли, матом погрозил!

А он говорит:

- Ах, как же! Я вас помню! Вы - тот ишо негодяй!

Я говорю:

- Сам ты, блядь, негодяй. От такого-то и слышу. Пидор, блядь, тот ишо!..

А ентот мистер-твистер, хуев министер мене этак предвзято отвечает:

- Ну и чё вам здеся опять надобно?

А я говорю:

- Хуй же ты в польте! По другому и не скажешь! Я ж, мать твою за ноги так, объяву ни за красивые глаза вашу прочитал...

А он меня этак нагло перебивает:

- А на хуй, говорит, вы ее прочитали?

Я говорю:

- Негодяй же ты, блядь! Ишо издевается! Я ж, мать твою за коромыслу так, ни из-за красивой твоей пропитой хари сюды припёрся...

А он опять меня этак некрасиво, пидор, перебивает:

- А из-за чего же вы, разрешите полюбопытствовать, негодяй, блядь, этакий, сюды припёрлися?

Я говорю:

- Ты чё, блядь, издеваться вздумал? Негодяй - ты у нас! Объяву напечатал, а теперь с глаз долой! Пидор, блядь, тот ишо! Еще и с харей пропитой!

А он говорит:

- Извините-с, монтеры нам вовсе ни к чему! На хуй они нам не нужны, эти ваши монтеры!

И ишо ножкой этак по-пидорски шаркает, дескать, извини-подвинься, но монтеры нам на хуй не нужны.

Я говорю:

- Ты чё, блядь, охуел?

А он этак нагло, ишо и с пропитой харей, отвечает:

- Да-с, ваше сиятельство! Я, ежели хочете знать, охуел! Чрезмерно-с!

Я говорю:

- Пидор же ты с толстой харей!

Плюнул я на ихний на пол и пошел прочь. А торгашей ентих ваще убивать надо...