Upside Down

...Наконец-то у меня выдалась свободная минута! Да и не одна минута, а целых несколько часов!.. Недолго думая, я подошел к книжному шкафу, к которому не подходил уже лет сто, и с нескрываемым от самого себя удовольствием аккуратно достал с полки любимый том - книгу Александра Сергеевича Пушкина "Евгений Онегин". Я повалился на диван и стал со смаком читать нетленный шедевр, забыв обо всём на свете...

Но вот... Что за чёрт!.. У меня просто не хватает слов!.. Я не знаю, как начать описывать то, что стало происходить потом!.. В общем, весь роман Александра Сергеевича шел как следует (а как еще он может идти? а вот щас узнаете как!), но с тридцатой строфы в шестой главе началось черт знает что! Вы только почитайте!..

XXX

"Теперь сходитесь". Хладнокровно,

Еще не целя, два врага

Походкой твердой, тихо, ровно

Четыре преступив шага,

Они друг к другу подходили.

Свой пистолет тогда Владимир,

Не преставая наступать,

Стал первый тихо подымать.

Вот пять шагов еще ступили,

Онегин, жмуря левый глаз,

Стал также целить - но как раз

Владимир выстрелил... Пробили

Часы урочные: Женёк

Вдруг вскрикнул что-то и умолк,

XXXI

На грудь кладет тихонько руку

И падает. Туманный взор

Изображает смерть, не муку.

Так медленно по скату гор,

На солнце искрами блистая,

Спадает глыба снеговая.

Мгновенным холодом облит,

Владимир к Женечке спешит,

Глядит, зовет его... напрасно:

Его уж нет. Наш шалопут

Нашел безвременный капут!

Дохнула буря, цвет прекрасный

Увял на утренней заре,

Потух огонь на алтаре!..

Конец

Я был в ужасе! Книга заканчивалась на этом вздоре, а дальше не было ничего!!! Я стал тупо вертеть в руках книгу и повторять: "Она же была толще... Я точно помню, что она была намного толще..." Как будто было важно количество страниц! Важно то, чёрт возьми, что у меня была нормальная книга с нормальным текстом Пушкина, а теперь вместо него в книге сочинено какое-то дерьмо!.. Неужели какой-то хрен вздумал меня разыграть!.. В спешке я полез на верхнюю полку шкафа, где у меня стояло полное собрание Пушкина... Найдя том с "Евгением Онегиным" и открыв его на последней странице, я чуть не лишился чувств... Там была точно такая же херня! "Твою мать!" - в бешенстве заорал я и, не помня себя, швырнул книгу в угол. Затем, мало что соображая, я подбежал к телефону и стал набирать номер друга Кольки...

- Здравствуйте! - послышался на проводе голос Коли.

(Коля всегда говорил "Здравствуйте" вместо "Алло", даже не зная, кто ему звонит.

"Кто бы не звонил, поздороваться в любом случае надо, - говорил на этот счет Коля. - Вот я и экономлю время, не говоря лишний раз лишние буквы. А то сначала "Алло", видишь ли, надо сказать, потом еще "Здравствуйте"... К чему лишняя болтовня?.."

Он, видимо, считал такой подход чрезвычайно остроумным и деловым.

Обычно я возражал ему на этот счет:

"Ты уж тогда сразу говори так: "Здравствуйте, мои дела нормально, а как ваши дела?" К тому же, Коля, подумай сам: разве тебе звонят люди, с которыми ты не на "ты"? Говори тогда попросту: "Здарова, ёб вашу мать!" А то слышать из твоих уст такие интеллигентные приветствия, право слово, забавно..."

"А если кто-то номером ошибется? - говорил на это Коля. - Почему я должен тыкать кому ни попадя?"

"Коля, - отвечал я. - Ты же орешь на весь трамвай, когда заходишь: "Разойдитесь, бляди! Николай Васильевич домой едет!..""

"Но я никому не тыкаю в данном случае, - парировал он. - Ты заметил, что я даже себя называю в трамвае не иначе, как по имени-отчеству?"

"Хорошо, - говорил я. - Ради ошибающихся номером в любом случае не стоит интеллигентничать. Есть ли кто-то в твоей жизни, кто может тебе позвонить, а ты с ним не на "ты"?"

Коля в таких случаях долго думал, напрягал лоб, а потом говорил что-то вроде:

"Да, у меня есть одна знакомая проститутка Маша. Я с ней исключительно на "вы". Шикарная тёлка!..")

Итак, "Здравствуйте!" - промычал Коля голосом человека, жующего бутерброд.

- Хуявствуйте! - заорал я, не церемонясь. Во-первых, я был чрезвычайно раздражен, а во-вторых, с Колькой мы никогда не церемонимся.

- Парень, - сказал Колян, дожевывая бутерброд. - Ты, случаем, не впадаешь в нервный паралич?

(Я ненавижу, когда Колька корчит из себя интеллигента!)

- Нет, не впадаю, - иронически сказал я, хотя в самом ответе не было ничего иронического. - Слушай, Колян, шутки в сторону! У меня очень важный к тебе вопрос! Слушай! Чем заканчивается "Евгений Онегин"?

- Я вот думаю, чем закончишь ты, - сказал Коля, - если будешь продолжать злоупотреблять такими сильными препаратами...

- Коля, сукин сын! - закричал я, стараясь, чтоб мой голос звучал в стиле "я сейчас не в том настроении, чтобы шутить, засранец!" - Сосредоточься, Колян! Скажи мне совершенно серьезно, чем заканчивается "Евгений Онегин" Александра Сергеевича Пушкина?

- Ты что, кроссворд там разгадываешь? - сказал Коля, и я с облегчением почувствовал в его голосе серьезность.

- Нет, - ответил я, - ты же знаешь, что я ненавижу головоломки...

- Да-да-да, - пробурчал Коля. - Еще открытки, стикеры, постеры, желтую прессу и китайцев... А я вот не перевариваю твою тетю Лизу... Она просто кошмар!..

- Не трогай тетю Лизу, - сказал я, стараясь не раздражаться.

- Ну а фигли она так часто тебя навещает? - стал сетовать Коля. - Вот скока раз уже было - я тебе звоню, дескать, "дружбан, ты мне нужен, бросай всё и лети сюда! срочное дело!", а ты мне, мол, "извини, чувак, тут ко мне тетя Лиза приехала"...

- Колян! - сказал я. - А ты никогда не задумывался над тем, что это могла быть просто моя отмаза?

- Ах так! - обиженно произнес Коля и замолчал.

- Я же не сказал, что я так делал, - начал я оправдываться. - Я сказал, что теоретически возможно и такое... Но тетя Лиза и на самом деле часто меня навещает...

- Я всё понял, сударь, - сказал Коля. - Отныне мы будем общаться прохладно. Без всяких хиханек, хаханек и прочих смехуёчков. Полная серьезность, если ты этого так хочешь. Теплое и дружелюбное общение невозможно при наличии вранья любой из сторон.

- Насчет прекращения теплого общения ты, конечно, погорячился, - заговорил я, - но сейчас мне нужна именно серьезность. Чем заканчивается "Евгений Онегин"? Ответь, умоляю на коленях!

- Я не помню, - сказал Коля. - Я школу уже давно закончил.

- Постарайся! - взмолил я. - Кто там кого убивает?

- Ну, разумеется, Ленский замочил Онегина, - недовольно пробурчал Коля. - Чё за хуйню ты тут разыгрываешь?

- Может быть, это ты меня разыгрываешь? - заорал я. - Я серьезно спрашиваю: неужели Ленский убил Онегина? А не наоборот?

- Дал-ба-ёб! - по слогам произнес Коля. - Я щас трубку положу...

- Подожди, чувак, - жалостливо промолвил я. - Я, может, с ума щас схожу, но ты мне скажи точно, а то я не знаю, чё я с собой сделаю... Онегин убил Ленского?

- Дебилизм какой-то, - заворчал Коля, но уже более сдержанно. - Ты еще скажи, что Печорин убил Грушницкого...

- А что - еще и Грушницкий убил Печорина? - простонал я, не веря своим ушам.

- Парень, посети психиатра, - стал уже раздражаться Коля. - А то меня с дураком не прёт общаться...

- Как Печорина мог убить Грушницкий? - выдавил я, чуть ли не теряя сознание. - Печорин же про себя пишет! Он, что же, и смерть свою сам описывает?

- Ну да, - сказал Коля голосом, которым разговаривают с маленькими детьми. - Приколист Лермонтов, да?.. А впрочем, проспись и позвони мне завтра! Чао! Николай Васильевич устал от бессодержательного дерьма, коим была наполнена вся наша сегодняшняя беседа...

Я кинул трубку и побежал к шкафу за Лермонтовым... Так плохо в голове у меня не было еще никогда! "Герой нашего времени" оканчивался так, цитирую:

Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб...

Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей.

Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту.

- Не могу, - сказал он глухим голосом.

- Трус! - отвечал капитан.

Выстрел раздался...

Когда дым рассеялся, меня на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.

Между расселинами скал лежал мой окровавленный труп. Я умер...

Конец

Место, идущее перед описанием поединка, где Печорин пишет в крепости N о том, что он еще не осушил чаши страданий, и после счастливого для него исхода дуэли чувствует, что ему еще долго жить, теперь отсутствовало в книге вовсе... Да уж, теперь дуэль уже совсем не счастливая... Однако, что за вздор!..

Я решил тотчас ехать к Нине Петровне - бывшей моей учительнице литературы...

Нина Петровна была дома, сидела за письменным столом и курила сигареты. Мне открыл муж Нины Петровны, который как раз куда-то выходил.

- Здравствуйте, Нина Петровна! - с порога крикнул я, стараясь, чтоб мой голос звучал легко и непринужденно, как будто в моем мире сейчас всё - all right!

- Привет любимым ученикам! - иронически и сдержанно сказала Нина Петровна. - Наши любимые ученики - несомненно, самые отзывчивые и не забывающие любимых учителей...

- Извините-извините, - горестно проговорил я. - Дела, дела, меня замучили дела...

- Ах, какие все деловые! - протянула Нина Петровна. - Veni, vidi, vici, первым делом самолеты, делу - время, а табачок врозь...

Я понял, что надо резко переменить тему.

- Табачок, говорите? - сказал я, подвигая стул к столу и усаживаясь. - С каких это пор вы курите, Нина Петровна?

- С не столь давних, - сказала Нина Петровна. - Ты что-то имеешь против?

- Вы же сами всегда говорили нам, что это глупо.

- Если курить - глупо, то еще глупей - не курить, теперь я так скажу...

- Да как же это получилось, Нина дорогая Петровна? Чтоб вы - и курили!.. Никогда бы не поверил...

- Просто я как-то прочитала в одной книге интересную фразу: "Когда помрешь, уже не покуришь"... Она меня впечатлила.

- Ни черта не понимаю! - раздраженно проговорил я. - Дурацкая какая-то фраза... Чем это она могла вас впечатлить, да еще настолько, чтоб вы курить начали?..

- Понимаешь, mon cher, - сказала Нина Петровна, затягиваясь, - глупо не пользоваться тем, чем пользуются все, из-за каких-то там нелепых переживаний за здоровье или лишнюю трату денег... Удел неудачников, тебе не кажется? Курить - истинное удовольствие, притом интеллектуальное и изысканное, если делать это правильно и со вкусом... И почему, собственно, я должна пренебрегать дарами природы, какими бы они не были?..

- Развивая эдакие рассуждения, можно и наркотикам найти оправдание, - заметил я.

- С одной стороны - почему бы нет? - как ни в чем не бывало продолжала Нина Петровна. - Но разве только самые легкие наркотики... Видишь ли, если что-то начинает разрушать твою психику, негативно влиять на разум - то это уже негоже... Алкоголем я, между прочим, по-прежнему не балуюсь. А сигареты и кофе - крепкие расслабляющие вещества, только помогающие правильному ходу мыслей... Здоровье, может быть, конечно, слегка и портится, но как сказал Максимка Горький: "Здоровому - место в стаде!"

(У Нины Петровны была дурацкая привычка - называть великих писателей по уменьшительным именам.)

- Потрясающе, Нина Петровна! - сказал я. - Сейчас вы говорите куда убедительнее, чем тогда, когда проводили нам в школе апологию здорового образа жизни...

- Это потому что женщина истинно развивается в мыслях только после пятидесяти, - важно изрекла Нина Петровна. - Когда я умру, я всё равно об этом не узнаю. Надеюсь, даже если у меня будет рак, муж и дети мне об этом не скажут, и я спокойно загнусь, продолжая до смерти ни в чем себе не отказывать - скажем, хотя бы только выкуривать в день традиционную пачку...

- Все курильщики так говорят, - не отступал я. - А вот когда вы не курили, вы так же рьяно нападали на сигареты...

- Вот ты куришь? - вдруг спросила учительница.

- Я... бросил, - зачем-то соврал я. На самом деле я никогда не курил.

- А Коля? - поинтересовалась Нина Петровна.

- Коля-то, само собой, - сказал я. - Как начал с пятого класса, так по сей день и дымит...

- Странно, - проговорила Нина Петровна. - Если ты курил, ты не должен на меня сейчас нападать. Это только все эти тупорылые воздерживающиеся идиоты могут брюзжать по поводу неприятного запаха, отравления организма, медленного убиения самого себя и окружающих... Всё это - дешевая хуйня, происходящая от ложной добродетели, и ты это прекрасно знаешь...

- Нина Петровна! - вытаращил я глаза. - С каких это пор вы еще и материтесь? Вы же всегда говорили только безупречным литературным языком...

- О чем ты говоришь, друг мой? - рассмеялась Нина Петровна. - Пиздец какой-то! Такое впечатление, что это ты остался в Советском Союзе, а я, старуха, ловко приноровилась к современности... Нецензурная брань уже давно стала неотъемлемой частью современного литературного языка. Почитай любого нынешнего автора!

- Чёрт знает что! - пробормотал я.

- Хуй знает что! - поправила Нина Петровна. - Не надо анахронизмов!

- Что еще поменялось в вашем мировоззрении? - грустно спросил я.

- Посмотри вокруг! - взмахнула руками учительница. - Ничего не замечаешь?

Я тупо стал оглядываться по сторонам.

- Икон вроде нет, - неуверенно произнес я.

- Истинно! - радостно воскликнула Нина Петровна. - Долой религию!

- Ах, так вы еще и не верите теперь? - всплеснул я руками.

- Что с тобой происходит? - строго посмотрела на меня Нина Петровна. - Не вы ли в свое время всем авангардом класса бесконечно спорили со мной об атеизме и математически доказывали отсутствие существования любых богов?..

- Но вы-то, вы! - сокрушался я. - Вы же верили! Вы пытались обратить нас в веру, привить нам высокие идеалы, моральные устои...

- К хуям моральные устои! - резко отрезала Нина Петровна. - Удел стада!

- Я всё понял, - сказал я. - Когда нельзя было верить, вы верили. Теперь, когда все кинулись обратно к Богу, вы от него отрекаетесь!.. Навязчивое желание выступать против общества, а?

- Бог - мудак! - вдруг крикнула Нина Петровна, подняв голову.

- Перестаньте! - попытался успокоить ее я.

- Бог - засранец! Бог - проститутка! - не унималась Нина Петровна. - И дева Мария - тем более шлюха!

- Только не надо соединять богохульство с матами, - прошептал я на свою голову.

- Бог - ёбаный пидарас! - тут же отреагировала Нина Петровна. - Иисус Христос - суперпизда!

- По-вашему, это остроумно? - покачал я головой.

- Это давно уже не остро, и настолько старо, что уже и не умно, - неожиданно успокоилась разбушевавшаяся учительница. - Просто когда для тебя открываются новые истины, сначала ты воспринимаешь их очень эмоционально... Пошел на хуй, Бог! Ёбаны в рот! - опять сорвалась Нина Петровна и стала грозить кулаком в потолок.

- Вы попадете в ад, Нина Петровна, хоть его и нет, - неожиданно для самого себя сказал я. - И зачем это вы обращаетесь в небо, ежели не веруете? Как будто исключительно ради протеста вы это творите, а вовсе не от чистого сердца... Ладно, забудем! Я ведь к вам по делу, дорогая учительница!..

Я так увлекся спором, что успел забыть о своей проблеме.

- Я вас слушаю! - веско произнесла Нина Петровна, наконец закончив курить.

- Чем заканчивается "Евгений Онегин"? - прямо и в упор спросил я. Нина Петровна была мне тем полезнее, что в вопросах литературы она не умела шутить и равнодушно отвечала любому даже на самые идиотские и банальные литературные вопросы.

- Ленский убивает Онегина, - спокойно произнесла учительница.

- Чем заканчивается "Герой нашего времени"?

- Грушницкий убивает Печорина.

- Дерьмо! - воскликнул я. - Да как можно с этим мириться?

- Мы это всё проходили в школе, - ласково сказала Нина Петровна.

- Я-то помню, что когда мы проходили, всё было по-другому... Всё было нормально...

Нина Петровна не понимала. Она сидела и молча таращила глаза.

- Вам никогда не казалось, - решил я взять другую тактику, - что окончание "Евгения Онегина" совершенно по-идиотски смазано и как будто оборвано, причем оборвано на бессмысленном повороте сюжета?..

- Продолжай, - равнодушно сказала Нина Петровна.

- Да как можно мириться с таким фуфловым окончанием! - сказал я, бросая на стол свой том Пушкина.

- Ну ты прямо ко мне со своим Пушкиным идешь, - с удивлением произнесла Нина Петровна. - У меня, слава Богу, свой Сашка всегда под рукой.

И она, не вставая и не глядя, протянула руку к полке и достала свое издание "Евгения Онегина". Я отодвинул свою книгу и жадно схватил эту, еще не веря, что и в третьем экземпляре будет такая же околесица.

- Вот посмотрите! - воскликнул я, убедившись, что всё так же. - Что за тупой цинизм - "Женёк", "Женечка", "капут-шалопут"?..

- Да я наизусть знаю, чего ты прям? - совсем уже сконфузившись, пробормотала Нина Петровна. - Да, конечно, на этот счет было уже немало монографий из той серии, что Пушкин не закончил роман, а потом кто-то за него наспех окончил и так далее... Но ты это и без меня прекрасно знаешь!..

- Ничего я такого не знаю! - уныло выговорил я. - Ну а Лермонтов? Что за идиотия - окончить книгу смертью рассказчика, который к тому же сам про себя говорит: "Я умер"?

- Ну, на то Мишка и гений, - не согласилась со мной Нина Петровна. - Нет больше прецедентов в мировой литературе, когда бы книга заканчивалась фразой "Я умер" не в переносном, а в буквальном смысле... Это не поддается осмыслению, но в том-то и гениальность...

С тех пор мне живется нелегко. Во всех книгах, прочитанных мной когда-то, теперь всё - с ног на голову! "Преступление и наказание" теперь называется просто "Преступление" и сокращено в четыре раза. Старуха-процентщица с сестрой убивают Раскольникова его же топором, на этом всё и заканчивается. В "Грозе" в реку бросается Кабаниха. В "Бесприданнице"... ну, разумеется, Лариса стреляет в Карандышева, а вовсе не наоборот. "Обломов" оканчивается смертью Штольца и женитьбой Обломова на Ольге. Сын Тараса Бульбы - Андрий - теперь убивает его самого со словами "Ты меня породил, а вот я тебя щас и убью". В "Отцах и детях" умирает Аркадий, а Базаров жив и здоров и уезжает за границу с сестрами Одинцовыми... Ну и так далее. Продолжать я не в силах.

Чуть ли не единственная книга, сохранившаяся почти полностью в изначальном варианте, - это "Идиот" Достоевского. Там только в самом конце Настасья Филипповна закалывает Рогожина, а так всё нормально...

Казалось бы, мне нужно радоваться. Я могу открывать для себя любимые произведения с новой стороны. Но меня это совсем не радует. Меня приводят в ужас ни с чем не сообразующиеся концовки великих романов.

Может быть, мне стоило бы переписать все эти книги так, как надо, и показать миру, как должно быть. Но я, разумеется, не помню истинного содержания и близко к тексту, и в любом случае не смогу воспроизвести стиль великих авторов, да и кому это будет нужно? Все уверены, что именно так и заканчивали свои произведения Пушкин, Гоголь, Тургенев, Чехов...

Что-то случилось!.. Может, что-то замкнулось, где-то в каком-то неведомом нам параллельном пространстве, и из-за этого литературные произведения прошлого совершенно по-дурацки исказились, а я волею судьбы оказался единственным, кто знает, как было и как должно быть... Или, может, не единственный? Может, таких как я много, но они все так же как я боятся открыто указывать миру на его ошибки? Или, может, я один такой чувствительный к вопросам литературы, а вообще это мало кого колышет?..

В любом случае, я сейчас никому об этом не говорю... Я не знаю, зачем и для кого я написал всё это... Быть может, когда-нибудь всё станет по-прежнему, и моя рукопись послужит каким-нибудь указанием потомкам. Указанием к тому, что мир изменчив. Мир может меняться, и иногда он меняется чрезвычайно... Бред это или нет, я не знаю... Иногда мне кажется, что стоит только захотеть (только по-настоящему захотеть!), закрыть глаза, медленно досчитать до трех, а потом открыть глаза - и всё станет как прежде...

Раз!..

Два!..

Три!..