Она очень боялась смерти. Боялась настолько, что никогда не выключала свет на ночь. Свет горел везде - в спальне, на кухне, в комнате для гостей. Счета за электричество приходили большие, но она об этом даже не задумывалась. Не то, чтобы она не знала, что люди умирают и при свете, но ей почему-то казалось, что к ней - именно к ней - смерть войти при свете не осмелится. Реальных причин бояться смерти у нее, впрочем, не было. Она была молода и здорова.
Еще она очень хотела найти любовь. Ей казалось, что любовь - это когда кто-то дышит рядом с тобой.
И если это случается, то можно даже выключить свет, потому что дыхание того, кто рядом - почти гарантия вечной жизни безо всякого света. Но любовь не приходила, потому что она приходит только к тем, кто созрел для любви, а вовсе не к тем, кто просто боится одиночества. К тем, кто боится одиночества, приходят обычно только ночные кошмары.
В один из вечеров после работы она зашла в маленький магазинчик на углу, где продавали открытки, безделушки и прочую милую подарочную дребедень.
-Дайте мне, пожалуйста, вот такой розовый шарик, сердечком! - И она показала продавцу пальцем на веселый воздушный шарик, висевший под потолком вместе с доброй дюжиной других, на всякую оказию и на всякий вкус.
Продавец вынул из ящика маленький пакетик и уже направился с ним к большому, под потолок, зеленому баллону с легким газом, когда она, преодолев смущение, остановила его:
- Подождите секундочку... Можно, я вложу туда записку?
Продавец нисколько не удивился - видимо, ему такая просьба была не впервой. Он спокойно подождал, пока она выведет на листочке бумаги торопливое "Любовь моя, я жду тебя, приди ко мне скорей!", свернет листочек в трубочку и запихнет его сквозь узенькое отверстие входа.
Она вышла из магазина, и шарик забился на веревочке, как живой. "Потерпи, потерпи", - успокаивала его она.
Шарик следовало выпустить на мосту - ни в каком другом месте города у него было бы шанса взлететь выше сумрачных городских крыш.
На мосту было ветрено, холодно, и она порадовалась, что на ней пальто с широким воротником - она подняла его на щеки, и ветер почти не задувал внутрь. Ей хотелось непременно дойти до середины моста и выпустить шарик именно там, но уже темнело, а отчаянная ноябрьская темнота сгущается быстро. Кроме того, она замерзла и устала. Она остановилась и начала смотреть через ограждение в воду. Надо было сосредоточиться и внушить шарику нужную энергию, во всяком случае, так писали в журнальных статьях. Странное дело - под одиноким кровом своей квартиры она думала о любви почти безостановочно, а вот сейчас, когда потребовалось сосредоточиться и подумать о ней специально, это выходило плохо.
-Девушка, уж не хотите ли вы броситься в воду? - Голос за спиной не был красив и бархатист, но все же это был мужской голос.
-Неужели так быстро сработала магия? - промелькнуло у нее в голове. - Я же еще даже не отпустила шарик!
Она обернулась, но было уже довольно темно, и лица незнакомца не было толком видно.
-Нет, что вы! - радостно ответила она. -Я просто смотрю на воду.
- А, ну и хорошо, пробормотал незнакомец, который держал за руль тонкий поджарый велосипед. -Ну и хорошо, я просто на всякий случай спросил, а то не дай Бог что, не спросишь, а потом век себе не простишь.
Он вскочил в велосипедное седло и уехал. Она непонимающе посмотрела ему вслед, пальцы ее ослабели, и следующий порыв ветра вырвал из них розовый шарик в форме сердечка и унес в сторону темнеющих небоскребов на берегу.
На следующий день у нее было запланировано сходить в налоговую контору и отдать им документы - пусть заполняют, легче заплатить кому-то, чем ломать над этим голову. Последние три года она ходила за этим к Люку, смешливому толстяку в очках со стеклами толщиной с хороший бутерброд. Но в этом году ей захотелось сменить налоговика, просто, чтобы посмотреть, будет ли разница.
Контору она уже выбрала, скомбинировав удобство расположения и наличие хороших отзывов в интернете.
Она отпросилась с работы пораньше и в назначенное время вошла в небольшой, но светлый кабинет.
За столом сидел абсолютно лысый мужчина, и свет, бивший ей в глаза из-за его спины, рассыпался на его лысине лучами.
Одет он был во все черное, и еще у него были крупные нос и губы, а больше она не смогла рассмотреть из-за света, да и кто рассматривает налоговика в момент, когда речь идет о кровных заработанных деньгах, часть из которых, возможно, придется отдать на налоги?
Встреча не заняла очень долго. Бумаги были в порядке, и Кен (так его звали - Кен) сказал, что уже к вечеру следующего дня он сможет позвонить ей и сообщить результат. На прощание он сделал торжественное лицо и сказал - "Пожалуйста, не удивляйтесь. Вы воспринимаете меня как специалиста по налогам, но я еще и музыкант. Я и мои друзья выпустили диск легкой музыки. Мы не в ладах с коммерцией, да играем для души, поэтому диски я раздаю бесплатно. Возьмите, пожалуйста, и, если он вам понравится, я буду счастлив".
Она взяла диск. На обложке был изображен закат и пальмы на фоне моря. В машине она бездумно бросила диск в бардачок. Ей бы и в голову не пришло слушать любительскую музыку - наверняка какая-нибудь ерунда.
Кен позвонил ей на следующий день, как и обещал. Сообщил о результатах - все было, как она и ожидала, то же самое, что и у Люка, стоило ли беспокоиться о смене конторы.
А потом он спросил что-то - и она ответила, и вежливо спросила что-то в ответ, и совершенно незаметно у них завязался разговор на целый час, в котором выяснилось, что у них есть некоторые общие черты, так, немного, но достаточно, чтобы проболтать и не заметить, как пролетело время.
"Вы извините", - сказал на прощание он, и голос его зазвучал стеснительно, - "То, что я сейчас скажу, будет звучать очень непрофессионально, и обычно со мной не случается ничего подобного. Но мне не хочется думать, что я вас больше никогда не услышу. Мы так мило разговаривали! Как бы вы отнеслись к тому, чтобы быть друзьями? Ну, знаете, друзьями, которые болтают по телефону и встречаются иногда за чашечкой кофе?"
А почему бы и нет - подумала она. Не каждый день встречаешь того, с кем интересно поговорить. Она согласилась.
"И еще один вопрос" - у него был очень приятный голос. Голос, который хочется слушать еще и еще, не вникая особенно в значение слов. "Не сочтите за навязчивость, но не нашлось ли у вас немного времени послушать мой диск?"
Она отшутилась обещанием, что послушает его в ближайшие дни, и они распрощались.
На следующий день он прислал ей е-мейл, так, ничего особенного, забавный мультик и комплимент.
Еще один день спустя она поймала себя на мысли, что ждет его звонка.
Он позвонил, вечером, и она была рада услышать его голос - сегодня он показался ей еще красивее. Они опять проговорили немного больше часа. Она со смущением ждала вопроса про диск, но он его не задал, и ей стало стыдно. Можно было просто соврать и сказать, что она его прослушала и пришла в восторг, но она решила, что ничего страшного, если она и прослушает пару песен - может, они будут не так уж и плохи, и в любом случае это не займет так уж много времени.
Утром в машине она достала из бардачка диск и рассмотрела его. Названия песен соответствовали пальмам на картинке - "Тропический сон", "Следы на песке".
Она хмыкнула и вскрыла хрустящую упаковку.
К ее облегчению, из динамиков полились довольно приятные звуки. Ничего особенного, но мелодия была простой и неназойливой, и, хотя на ее вкус, главная тема повторялась слишком часто, первые несколько песен были совсем неплохи.
А потом прозвучали аккорды еще одной песни - и ей стало трудно дышать. Она не была экспертом в музыке. Она вообще ничего в ней не понимала, просто мелодия тронула ее сердце. В ней была грусть, легкая и прозрачная, светлая печаль по несбыточному, по чему-то, что так близко, но до чего не дотянуться рукой. Она прокрутила эту песню три раза, и на глаза у нее наже навернулись слезы.
Доехав до работы, она прочитала название песни - "Прощальное объятье".
Весь день она думала о том, кому была посвящена эта музыка. Какая любовь стояла за этими звуками? Какая трагедия? Почему объятие было прощальным? Ее мучало любопытство и легкая ревность - ей самой никто и никогда не посвящал песен!
В конце дня она написала короткий е-мейл: "Кен, я прослушала диск. Он замечателен! Особенно песня номер восемь - я думаю, что это шедевр. Легкая, светлая печаль - как тебе удалось это выразить?"
Он ответил ей через два часа. "Я рад, что тебе понравилось. Ты очень удачно подобрала слова для этой песни. На португальском языке это настроение называется содаде. Грусть по утраченной любви, по прошедшему детству, по тому, что уже никогда не вернешь. Светлая грусть".
Содаде. ее словарный запас пополнился еще одним словом.
Она слушала диск Кена каждый, по пути на работу и по пути домой. И каждый раз неколько первых аккордов избранных четырех песен вызывали ощущение внезапного вакуума в груди. Она также ждала его звонков. Звонил он редко, куда реже, чем ей бы хотелось, а сама звонить она не решалась, удерживалась - давно ведь известно, что мужчины любят проявлять инициативу сами, им дай только понять, что ты умираешь, так сильно хочешь с ними поговорить или встретиться, и все, их и след простыл. Поэтому каждый вечер, начиная часов с шести, она укладывала свой мобильник в поле зрения, на худой конец - в карман, и не могла удержаться, чтобы не проверять хотя бы раз в час - не пропустила ли звонок? не отключился ли аппарат?
Зато когда, наконец, раздавался звонок - а она каким-то образом всегда угадывала, что это Кен, а не кто-нибудь еще - ее сердце ухало вниз, а пустота на его месте заполнялось то ли сияющей радугой, то ли еще какой невероятно прекрасной и невесомой воздушностью.
Ей казалось, что она никогда не слышала голоса красивее, и разговоры с ним не тянулись, они летели, и она удивляла сама себя неожиданной готовностью смеяться. В мире во время его звонков неожиданно оказывалось очень много смешного и приятного.
Через две недели он спросил, не согласится ли она выпить с ним чашечку кофе в воскресенье. Она согласилась.
Наряд она подобрала накануне. Но, встав утром, тут же поняла, что подобранное никуда не годится, потому что даже близко не передаёт того воздушно-радужного настроения, в котором она находилась. Она бросилась к шкафу и долго перебирала платья, отбрасывая негодное в растущий на кровати ворох.
Потом долго красилась, стирая и нанося все новые и новые тонюсенькие линии на веки. В результате к кафе она подъехала с опозданием на пятнадцать минут.
Внутри было темно, и она сощурилась, окидывая помещение взглядом, пытаясь найти того, чей облик только смутно хранился в памяти (в основном запомнился сияющий, гладкий череп).
Она не видела никого похожего, но тут из-за дальнего столика помахали рукой, и она подошла поближе.
За столиком сидел - да, это был Кен. Он был в маленькой трикотажной шапочке, скрывавшей лысину. Он был одет в неказистую трикотажную же фуфайку. И он был совершенно отчетливо стар.
Мужчина в ее памяти был зрелого возраста, сильно старше ее, но все детали скрывались солнечным блеском, да она и не рассматривала его тогда. Она думала, что ему не больше пятидесяти.
У мужчины напротив шея свисала старческими брылями, губы были синеваты и лишены упругости. Он был стар.
Наверное, что-то отразилось в ее глазах, потому что и его глаза сверкнули - и погасли.
Она отругала себя за то, что не смогла скрыть эмоций на лице. Впрочем, она никогда не умела этого делать.
"Все кончено", - подумала она. "Все кончено, хотя ничего ведь даже и не началось".
Они сделали заказ и завели обычную легкую беседу. С первых же фраз он заговорил о том, что раньше в кафе подавали более вкусную и дешевую еду, а чуть позже упомянул, что и образование в школах раньше было получше, не то что сейчас, преподают какую-то ерунду, и студенты учатся непонятно чему.
Если бы у нее был старенький дедушка, то, наверное, он вел бы такие же разговоры.
Она спросила, сколько ему лет. Шестьдесят семь, сказал он, но он знает, что выглядит лучше, на-днях ему дали сорок восемь, и он думает, что это было искренне.
Ей хотелось встать и выбежать на улицу, но она сдержалась и доела салат, хотя паузы в беседе становились все длиннее.
Ей не хватило мужества уйти и позже, и она просидела с Кеном весь ланч, и он проводил ее до машины.
Было ясно, что он тоже все почувствовал, потому что разговор к концу совсем иссяк. Они распрощались, и она уехала, не обернувшись. Было ясно, что она больше никогда больше его не увидит.
В машине она автоматитечески включила музыку. Под звуки "последнего объятья" по ее щекам полились слезы. Она заехала в магазин и купила бутылочку виски.
Вечером, уреванная вконец, она сказала себе - "Но ведь я его уже практически любила. Любила, не зная о нем ничего, не зная, что он - нудный старик с запахом изо рта. У меня замирало сердце от его голоса. Вся эта любовь была исключительно у меня в голове. Наверное, на свете вообще не бывает любви кроме той, которую мы себе придумываем. Есть только я и вся любовь, которую я могу придумать себе в своей голове, если захочу. А ничего другого и нет вообще. Если бы он был помоложе, я могла бы купиться, и подумать, что это настоящее. Я могла бы даже выйти замуж за придуманного человека. Я могла бы родить ему детей, так и не успев понять, что в нем нет ничего, кроме того, чем наделила его моя фантазия. Вне моей фантазии его вообще, можно сказать, не существует. Боже мой, зачем ты создал такой скучный мир?"
Утром ей было нехорошо с похмелья, и она ехала на работу в дурном настроении. При выезде на автострады она земетила запутавшийся в кустах сдувшийся розовый шарик и ухмыльнулась - "Не удивлюсь, если там внутри лежит моя записочка с просьбой о любви. Как может кто-нибудь, даже Бог, дать мне любовь, если вся возможная любовь содержится исключительно в моей голове? А я мечтала об этом как о чуде, с детства!" И она сердито надавила на газ.
Диск она слушала еще недели две, ей нравилось чувство легкой грусти о чем-то, что казалось таким возможным, чувство потери чего-то, чего ты никогда не имел.
Содаде. Теперь она знала, что у этого чувства есть название. Содаде.
Кстати, неожиданно для себя, она обнаружила, что темнота больше не напоминает ей о смерти. Да и стоит ли так уж бояться смерти - не исключено, что и она не более, чем иллюзия, такая же выдумка, как и любовь.