В комнате полумрак. Длинные тени пляшут по столу, рожденные пламенем толстой свечи, а по углам притаилась густая бархатная мгла. На столе, кроме свечи, пахучая еловая ветка в вазе с мерцающим, синим с изморозью, стеклянным шаром, да высокий бокал шардоне. Завтра будет Новый год, будет море гостей ( в этот раз у Бабакиных собираемся), и наконец увидит свет итальянское платье вот такого же цвета, как сгусток тьмы за диваном, которое с августа дожидается своего часа в зеркальном шкафу.
Но это завтра, а сегодня - Мурины традиционные посиделки в одиночестве, в тишине. Разве в гостях можно подвести итоги прошлого года, подумать всерьез о будущем? Никогда. Только так, в одиночестве, перед свечой.
Год был удачным, что и говорить. Командировка в Италию, отпуск в Греции. Начальство ценит. Карьера в разгаре. В общем, жизнь удалась. Не замужем, правда, все как-то было недосуг. Но и не поздно еще, надо обдумать, вообще, этот момент. Насколько это Муре нужно - выходить замуж. И если вдруг окажется, что нужно, то, как обычно, выработать план действий, и - вперед.
Уж чем-чем, но целеустремленностью Мура отличалась с детства. Этим и объясняется то, как она, окончив захолустную школу у черта на задворках, без денег, без связей поступила в престижный институт, осталась потом в аспирантуре, а когда все в стране полетело кувырком, тоже не растерялась, оказалась при деле в малом бизнесе по специальности, и так всю жизнь - вверх, и вверх, и ни шагу назад.
Был выпит уже третий бокал, и в голове приятно шумело. Потянуло на сентиментальные воспоминания, и Мура достала из-под кипы журналов старый альбом с черно-белыми фотографиями.
Вот она, Мурочка, девочка-припевочка, ножки стройные, форма школьная наглажена, личико светлое. Она в той школе была белой вороной, никому там не было понятно ее стремление к учебе, все были заняты другим. Вот Наташка, сбежала от матери с отчимом, поступила в почтовый техникум. На каком пункте связи влачит она сейчас свою серую жизнь? Вот Ольга - самая была первая дива на все старшие классы, парни ей проходу не давали, тискали в каждом переходе, да и она была не против, визжала больше для виду. Лет десять назад случайно встретившиеся земляки сказали, что развелась второй раз, пьет... Сейчас, может, уже и в живых нет? А это что? Вот она, Мура, в первом ряду, вот Ольга, Димка, Нина - к Сашке жмется. А Сашка... Хм, он же на нее, на Муру смотрит... Жаль, фотография дрянная, снята "Сменой", отвратная бумага. Нерезко, да и пожелтела давно... Господи,,, Как он смотрит-то... И парень ведь видный, высокий, ладный. Где были мои глаза? Ведь страдала, мучилась от одиночества, мечтала - о, да, в те годы еще мечтала, и не только о карьере, и не столько даже, а о принце, который придет и улыбнется... Сашка на нее вот так смотрел, а она и не знала... И вспомнилось вдруг - в девятом классе уговорились встретиться перед Новым годом, у нее, у Муры. Родители как раз бобинный магнитофон купили, это редкость была в их поселке, вот и решили посидеть, записи послушать. Мура в квартире прибралась, торт испекла. Уговорились на восемь. Без пяти восемь пришел Сашка, с гитарой. Сидел, щипал струны, молчал. В полдевятого произнес первую фразу - "Что же это за друзья, что заставляют так ждать?" - и замолчал снова. Муре самой было неприятно, но Сашка был какой-то странный, точно. А потом все пришли сразу, компанией, и стало шумно, Ольга визжала, как обычно и отвлекала на себя внимание всех присутствовавших, а Мура была занята ролью хозяйки, и переживала, что в креме на торте не растворился до конца сахар, и поскрипывал на зубах. Вечер прошел весело и суматошно, и в конце все вышли на улицу, были чуть пьяны (кто-то принес контрабандой портвейна), Мура отстала чуть от компании, заглядевшись на небо, и тут подошел к ней Сашка, расстегнутый весь, с видом каким-то отчаянным, и смотрел так странно на нее, молча. А потом произнес медленно, внятно : "Вишенка ты моя. Вишенка сладкая". И повернулся, и ушел быстрым шагом в боковую улочку какую-то. И так это было на него не похоже, напился, подумала Мура тогда, точно напился.
Вишенка сладкая... Надо же...
Через полчаса звонкой трелью заверещал телефон, и Мурина подруга, Лиля, позвонившая, чтобы договориться на завтра ехать к Бабакиным вместе, ошеломленно слушала рвущиеся из трубки невнятные Мурины рыдания : "Он же меня вишенкой... а я дура... ведь больше никто...понимаешь, никто... никогда..."