Аннотация: Девочки не повелевают вурдалаками. Этот вон будто сам поверить не мог, что повинуется.
Он охотился на этого вурдалака уже седьмой день.
Матерый был зверь. Битый. Бок подпален, половины хвоста нет, через по-человечески плоскую морду - жуткий шрам, глаз вытек.
Почуять вурдалак его никак не мог, не первый раз охотник у той ведьмы амулеты брал, но напружинился, присел на четвереньки, заводил кудлатой башкой - будто ему кто сказал, что его сегодня убивать будут. С хрустом вывернул шею и уставился в его сторону.
Охотник напрягся.
Но тварь отвлеклась: уставилась обратно в сторону деревни совершенно по-собачьи склонив голову на бок, вывалила язык, привстала на задние; не приспособленные более к прямохождению колени противно скрипнули. Охотник едва удержался, чтобы не выругаться сквозь зубы - с той стороны тропинки зазвучала грустная народная песня, исполняемая с характерными всхлипывающими подвываниями: говорил он деревенским, чтобы другой дорогой сегодня ходили!
И предупреждать девчонку уже поздно: потревоженный вурдалак заломает ее раньше, чем она успеет понять, что вообще случилось. Слишком близко. Единственный выход - подождать, пока зверь начнет готовиться к прыжку и выстрелить на удачу...
И вдруг вурдалак попятился. Плюхнулся на задницу, заскреб лапами в животном ужасе, как нагадивший перед жестоким хозяином щенок: девчонка вышла из-за поворота тропинки. Обычная девчонка, смутно знакомая - видел ее в деревне, - только неурочные праздничные алые ленты в темных косах гармонировали с краснющим же распухшим носом.
Вурдалак рванул было - но запутался в разъезжающихся лапах.
Охотник решился выползти на тропу только когда грустная девичья песня затихла вдали.
- А, это? - староста фыркнул, будто в рассказе было хоть что-то смешное, - Не беспокойтесь, нэй колдун, это просто наша Ярика, мельникова дочка. Племяшка моя.
Объяснять, что никакой он не колдун - так, в лучшем случае подколдовок, - Нойну было не с руки, хоть обращение ему и не нравилось.
- Она на моих глазах убила...
- Да она отходчивая, - отмахнулся староста.
- Отходчивая? - протянул Нойн, - Что значит "отходчивая"?
- Да она ж единственная дочка, балованная больно. Как что не по ней - в слезы. А когда в слезы - колдует всяко, пакостит. Но не со зла - случайно. Она и сама ничего плохого не хочет, вот и уходит в лес, а то знахарка наша ей все никак козу свою не простит, которая теперь только творогом доится - ох и хорошо же Ганаха ей в прошлый раз задала!
- То есть Ярика ваша, получается, ведьма?
- Да какая ведьма, ведьмы ж все время колдуют, им для этого реветь не надо. Так, балует...
- А вот такая. - хмыкнул Нойн, - ведьма-истеричка.
Староста оскорбился. Обиженно скривил губы - тут-то и проглянуло их с Ярикой семейное сходство. Упрямо выпятил подбородок.
- Пройдет! С возрастом. У сеструхи прошло.
- Она убила матерого вурдалака, - мягко сказал Нойн, понимая, что давить в этом случае будет только вредно, - маленькая девочка... Словом.
- А что ей с ним, целоваться надо было? - набычился староста, - А вообще, вы куда смотрели, нэй колдун? Ждали, пока Ярику схарчат, чтоб получше прицелиться?
Об оплате теперь можно было и не заикаться - с этим Нойн еще час назад смирился, но если так пойдет, этот мужик еще чего доброго накинется на него с кулаками.
Он примирительно поднял руки.
- Ладно, ладно, дело ваше.
Это ведь правда.
Староста все еще смотрел угрюмо.
- Позволите заночевать?
- Мой дом - ваш дом, - буркнул он.
И все-таки пришлось загоститься. Вурдалака больше не было, и полезла обнаглевшая нечисть поменьше; Нойн как раз собирался уезжать, когда Вайка притащил отцу обезглавленную кошку. Тот сплюнул, косо глянул на Нойна, но все-таки сказал:
- Нэй колдун, гляньте-ка...
Нэй колдун глянул - и остался на пару дней, а потом еще на пару, лесавок гонять.
Иногда Нойн ненавидел свой дар. Самое бесполезное на свете приобретение: всей его магии не хватило бы, чтобы сдвинуть с места пук соломы, но зато он мог видеть всякую нечисть - на что обычный человек не способен. Только толку с этого было немного: усмирять-то ее приходилось методами не магическими, на магические силенок не было. И откосить никак - если видишь, так просто глаза не закроешь.
Он и сам не понимал, как так вышло, что с такими крупицами дара его все-таки приняли в Школу: не иначе как мама постаралась, зная, что отец прочит сыну военную карьеру. У мамы брат умер в какой-то мелкой стычке, бестолково и бесславно, и Нойн подозревал, что именно поэтому прежде, чем муж заговорил об училище, она наскребла денег и связей и пропихнула единственного сына к колдунам.
Знала бы она, какую практику подсунет Нойну учитель Ша, записала бы сыночка в инженеры или музыканты. Но она не знала: Нойн любил маму и не собирался доводить ее до сердечного приступа.
Этот зомби был последним делом на благо этой дурацкой деревни. Время практики заканчивалось, пора было возвращаться к занятиям. В Школе он расскажет учителю, что здесь творится и тот что-нибудь предпримет - или не предпримет, но это будет уже не на его, Нойновой, совести.
А на его - добить этого мертвого. Нойн нашел себе могильную плиту поудобнее и расстелил на ней захваченное с собой покрывало.
Надкусил бутерброд.
По свидетельствам очевидцев - все того же вездесущего Вайна и его компании, проводивших здесь проверку на храбрость, - зомби вылезал из могилы строго после захода солнца и шатался. Больше он ничего не делал -так, гулял, дышал свежим воздухом, смешно похрипывал, если попасть камнем в лоб. Очень воспитанный труп, и чем он так помешал Гареку? Но со старостой Нойн успел если не подружиться, то хотя бы поладить, благо за каждое улаженное дело тот положенное отстегивал, так что почему бы не позволить такому приятному человеку спать, не боясь, что однажды его неугомонный сыночка все-таки и мертвого достанет, и зомби как разгонится, как укусит его за жо...
Ясные голубые глаза девочки Ярики не дали великому колдуну додумать свою нехорошую мысль.
Во-первых, они светились в сумерках.
Во-вторых, были ну о-о-очень жалостливые. И полны слез. А Нойн помнил, что бывает с теми, кто доводит до слез девочку Ярику. Он видел, как Вайка - а тому недавно сравнялось двенадцать, он хрупкую девятилетку Ярику легко носил на закорках, - буквально позавчера как приподняло да шлепнуло об землю только потому, что он сказал что-то не то про ее новое платье. Взбесил.
Вурдалак из головы никак не шел, так что Нойн за девчонкой нет-нет, да поглядывал, благо та частенько вертелась у старосты на подворье: она постоянно была на грани, постоянно в шаге от бешенства; милое детское личико то и дело перекашивала нечеловеческая злоба.
Если бы Нойн верил в бесов, посоветовал бы Гареку позвать священника из соседнего села и изгнать из племяшки хотя бы парочку.
Сама ведь мучилась: когда Нойн вурдалака закапывал, очень трудно было не обернуться на характерно всхлипывающий куст.
Ярика часто плакала по пустякам, так что ничего странного, что она решила оплакать и вурдалака, но все-таки...
И что только Ярика забыла на кладбище так поздно вечером? Солнце уже почти село.
- П-привет, - сказал Нойн, - что ты здесь... - "шляешься" так и просилось на язык, но он мужественно продолжил, - делаешь? Гуляешь?
- Тебя ищу, - буркнула девочка.
- А зачем?
- Чтоб ты меня это. Изо... Изо-ли... Забрал.
- Ась?
- Ну, я ж Вайку... руку сломала.
- Не сломала, а вывихнула, - поправил Нойн, который очень гордился поставленным диагнозом. И вправленной рукой. Это его была его первая вправленная рука!
- Он чуть не расплакался. А он никогда не плачет. Он же не я, - Ярика зябко обхватила себя за плечи, - это я все время реву-у-у...
Кажется, не стоило вправлять ее при детях.
- Тише, - попытался было успокоить девчонку Нойн, но это не помогло.
Их соседней могилы выкопалась рука и зашарила по земле. Еще немного, и хрустальная психика Ярики получит еще одну травму...
У Нойна не было младших братьев и сестер, а если бы и были, он бы предоставлял им успокаиваться самим - таков уж был его характер. Так что перед лицом рыдающей девочки он был беспомощнее котенка - потому что в этот раз не мог отвернуться, то есть мог, но...
Подозрительно зашевелилось еще несколько могил, и Нойн понял, что Ярика сейчас все кладбище ревом перебудит.
Он закатил глаза, выругался шепотом - Ярика даже на мгновение заинтересованно притихла, но потом снова продолжила тянуть свое "у-у-у", - и, не зная, что придумать, сунул в широко раззявленный рот половину бутерброда.
Пока Ярика удивленно хлопала глазами, Нойн отступил на пару шагов и осторожно наступил на обмякшую руку каблуком, чтобы девочка вдруг не испугалась и не запустила все по новой.
- Вкусно, - наконец заключило это божье наказание.
- Ага. - Она сжевала половину его ужина! Еще бы не вкусно!
- А что ты здесь делаешь, нэй колдун? Дядь Артения ловишь?
- Угу.
- Ты стоишь на его могиле.
- Да ладно? - делано удивился Нойн, - Думаю, мы с ним разберемся. Ты, как бы это помягче... иди домой, я обязательно завтра...
- Нет. - Твердо сказала Ярика, - Пообещай, что возьмешь меня с собой. Ну, где там колдунов куча.
- Твои родители будут против.
- А их никто не спрашивает.
- Я спра...
- Если бы на тропинке был не вурдалак, я бы все равно сказала "сдохни", - просто сказала Ярика, - я легко злюсь и плохо себя контролирую. Хочу перестать. Хватит. Меня это бесит. Бесит, что я бешусь все время, понимаешь?
- Это не мое дело, - поморщился Нойн.
Он не понимал. У него никогда не было проблем с самоконтролем. После того, как он отмел идею с бесами, он вообще решил, что девочка чем-то больна, детской какой-то болячкой.
И он ей не лекарь.
Ярика попыталась подойти; Нойн попятился, обошел камень с надписью.
- Ну и ладно! - Ярика топнула ногой, - И пусть меня тогда дядь Артений съест! И ты будешь плакать! А я больше нет!
За эту-то ногу ее и ухватила вторая высунувшаяся из-под земли рука. Нойн не испугался: он думал, что сейчас девчонка испугается, развизжится и от дядь Артения не останется и пепла, - но та стояла, мужественно закусив губу. Ее трясло, и слезы катились по щекам, но она молчала.
Земля мелко-мелко тряслась. Или это сам Нойн трясся, заразившись чужим отчаянием?
Кто-то глухо завыл, быть может, даже из-под земли. Мертвые хотели тишины и покоя и предупреждали, что долго терпеть не намерены.
- Хватит, - попытался воззвать к разуму Нойн, осторожно подкрадываясь, чтобы отцепить эту страшную синюшную руку, - разве ведьмам нужна такая плакса?
- Ну и пусть научат меня не плакать! - Ярика снова топнула ногой... и ухнула вниз. Нойн едва успел ухватить девчонку за запястье.
Та набрала воздуху, и Нойн кожей почувствовал, как сгущается магия.
- О-отпу...
- Заткнись! - рявкнул он прежде, чем она успела приказать: - будь по-твоему!
Навязалась на его голову...
И тут же пропал и провал в земле, и исчезли мертвые руки, и Нойн подозревал, что теперь дядь Артению больше никогда не захочется погулять.
- Только тебе придется подрасти, - сказал он, отдышавшись, - в Академию для ведьм берут с шестнадцати. Минимум.
Ярика задрожала губой.
- Если хочешь перестать плакать, перестань и выторговывать себе поблажки слезами, - резко сказал Нойн.
- Я... не специально. Я просто плачу... и все, - растерянно протянула Ярика, - ну что-о-о я могу сделать?
- Ну, можешь хоть направить слезы на благое дело. Нежить от деревни гоняй, - предложил Нойн, ухватив девчонку за руку и потащив к выходу с кладбища, пока та не заупрямилась снова и не подняла новое войско смерти.
Ярика задумалась. Некоторое время они шли в блаженной тишине.
- А это не опасно?
- Ты тут самая опасная, - пробормотал Нойн, но Ярика услышала - и почему-то не обиделась, а, кажется, даже обрадовалась.
- И ты обещаешь, что мне там помогут, да?
- Обязательно. - Как можно увереннее сказал Нойн.
Должны же быть какие-нибудь... медитации? В любом случае, как только он сгрузит девчонку на руке тамошней директрисе, это будет уже не его головная боль.
- Обещаешь, да? Не врешь? Ты за мной обязательно-обязательно вернешься?
- Куда я денусь, - вздохнул Нойн, - ты ж меня иначе с того света своими воплями достанешь, как того дядь Артения... Главное, деревню не расколошмать случайно - а то куда мне возвращаться? И чего ты вообще ко мне привязалась? Ведьма-истеричка.
Нойн тут же прикусил язык - надо ж было так ляпнуть! Темный лес, мимо которого они шли, замер в безмолвии; казалось, сама ночь затихла, затаился, ожидая истошного рева, который разбил бы этот мир вдребезги.
- А ты меня не жалеешь, - вдруг улыбнулась Ярика, - спасибо.
И мир был спасен.
По крайней мере, деревне и лесу точно очень и очень повезло.