Аннотация: Разговоры-разговоры, слово за слово... ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 02.04.14
Глава шестая. "Разговоры мамы с дочкой."
Стены в комнате госпожи были увешаны дивной тканью, сиявшей, как поверхность озера в солнечный день. Лучи, бьющие из окон, гуляли по цветам и звездам, вытканным зеркальным серебром по матовому.
Сама госпожа Морислана сидела в кресле посреди комнаты и, откинув голову, молча смотрела в окно. Стоявшая за креслом служанка длинными движениями расчесывала темные пряди, перекинутые через невысокую спинку.
Я обошла служанку, встала чуть сбоку от госпожи, поклонилась - не слишком глубоко, но и не мелко. Та вскинула руку, качнула пальцами. Служанка исчезла.
- Надеюсь, ты набрала всё, что нужно для приворотного зелья? - голос Морисланы звучал хрипловато, словно она все ещё не проснулась.
- Да, госпожа. Тут случилось кое-что...
Но она меня перебила:
- В Чистограде, куда мы отправимся, тебе предстоит померяться силами с одной из лучших травниц Полежья. Мирона сказала, что научила тебя всему, что знает. Сумеет ли твое зелье перебороть чужие снадобья, как думаешь?
- Я постараюсь. - Мне вспомнилось все, что зависело от этого - бельчи, поход в Ведьмастерий, снятие проклятья... и больная рука непроизвольно дернулась. Я спрятала её за спину, решительно добавила: - И вот что, госпожа Морислана. Неизвестно, насколько хороша та травница. А на зелья бабки Мироны ещё никто не жалился. Может, её-то приворотное посильней будет!
У меня чуть было не вырвалось - да и вам оно понравилось, раз снова к бабке приехали! Так что чего уж тут...
Госпожа чуть дернула уголком рта. То ли улыбнуться собиралась, да не собралась, то ли насмехалась.
- Помимо этого, - сказала она голосом, из которого вдруг исчезла сонная хрипота. - Ты будешь следить за здоровьем госпожи Арании. Есть много способов перебороть чужой приворот. И необязательно все время поить наследника отворотами. Можно сразу ударить по корню всех зол, по девице, ради которой все затеяно... ты поняла?
- Да. - Я прищурилась, перебирая в уме названия тех трав, которые вредят человеку. И которыми можно тайно накормить или опоить человека.
Снова тридцать трав калечащих? Хорошо хоть саможориха вот-вот выйдет из поры - ещё седьмица, и лист её начнет увядать. А увядший, потеряет силу.
- Когда приедем в Чистоград, всю её еду будут сначала приносить тебе. - Царственно сказала Морислана. - И ты будешь пробовать. На всякий случай...
У меня перехватило дух. Смогу ли я опознать любую отраву с первого же глотка, с первого укуса? Вот уж будет проверка так проверка - моих способностей в травницком деле, всего того, чему меня научила бабка, и того, как я эту науку усвоила.
Если оплошаю, не видать мне, как своих ушей, не только бельчей, но и света белого.
Я сглотнула. Как там Мирона говорила? Нет таких трав, такого яда, что не давал бы привкуса. Однако есть такие кушанья, где тот привкус теряется.
- Хорошо. - Я глянула вприщурку на госпожу мою матушку и подумала - мне только что показали, как мало значит моя жизнь. Вся она не больше чем разменная монета за жизнь младшей единоутробной сестры. Наверняка холеной, выросшей в ласке и довольстве, любимой...
Я отчаянно искала, чем бы мне смягчить горечь в сердце и во рту. И нашла. Бледное лицо того мальчишки в Неверовке. У него либо грыжа с защепом кишки, либо прямой заворот. Пусть сестра моя любима, но пользы от неё никакой. А мне парнишку спасать, Кириметь-кормилицу радовать.
Конечно, нехорошо завидовать, а кичится перед собой, вроде как благодетельницей стану и сама себя за это восхваляю, ещё хуже. Но задышалось сразу легче. И на матушку я смогла смотреть без того, чтобы сердце щемило.
- А ещё... - Надменно сказала госпожа.
Но я её перебила:
- Раз так, кормить вашу дочку в Чистограде нужно только тем, что скажу. Не во всяком вареве яд различим, поэтому некоторые явства лучше даже не пробовать. И помните - коли ошибусь, помрем обе.
Несколько мгновений госпожа моя матушка размышляла над сказанным, потом величественно кивнула. Хотела ещё что-то заявить, но я её опередила:
- И вот что, госпожа Морислана. Сегодня ходила в Неверовку, там...
Она недовольно нахмурилась.
- Я плачу не за то, чтобы ты пользовала крестьян. Твое время принадлежит мне. И нечего тратить его на...
- Парафену окормили травой, которая выжигает ум! - Выпалила я.
Моя матушка сначала глянула недоверчиво. Но потом брови её изогнулись. Светло-голубые глаза, которые сначала прищурились, теперь распахнулись и заполнились настороженным страхом.
- С чего ты это взяла?
- Трава саможориха. - Отчеканила я. - Все признаки.
Настороженный страх на лице Морисланы сменился узнаванием и ужасом. Вот это да, госпожа моя матушка знает одну из тридцати калечащих трав?
- Кто?! - Голос у неё снова охрип - но теперь это была не сонная хрипотца, а разъяренный хрип готовящегося к отпору зверька. - Когда? Где?
- Восемь дней назад. - Сообщила я. - Парафену нашли обеспамятевшей на опушке леса, стало быть, там и... окормили. Ну а кто, неизвестно. Я хотела поспрашивать сельских, не видал ли кто чужих в ту пору, но решила, что сначала надо сказать вам.
Ярость на лице Морисланы потихоньку утихала, сменяясь настороженным размышлением. Похоже, моя матушка крута и вспыхивает, как щепа, по первой искре. Но и в разум возвращается так же быстро. И притом не делает ничего без оглядки, без того, чтобы хорошенько обдумать...
- Да, это не твое дело. - Даже голос у неё лился теперь ровно. - Я займусь этим сама. Что там с Парафеной?
- Лечение начато. Но пока ничего сказать не могу. - Я пожала плечами. - Через четыре дня будет ясно, вспомнит ли она себя.
- А того, кто её накормил травой, тоже вспомнит?
Я отрицательно качнула головой. Похоже, госпожа моя матушка знала о саможорихе, но травницкого дела не проходила. Иначе не задала бы такого вопроса.
- Даже при хорошем раскладе, когда противояд сразу дают, не вся память возвращается. А тут восемь дней прошло. Хорошо, если разговаривать и ходить начнет...
- Когда это случится? - Нетерпеливо спросила госпожа.
- Ещё четыре дня нужно накладывать припарки из травы нижинки. Потом все, только чудову травку пить. Тогда и будет ясно. - Я подкрепила свои слова кивком.
И испуг, и задумчивость - все это дивную королевишну в кресле только украсило. По щекам, до этого бледным, плеснуло румянцем. Белые пальцы без единой мозоли, сначала впившиеся в резной подлокотник, теперь оглаживали завитушки длинными, мягкими движениями.
- Что ж... Я думала отправиться в Чистоград послезавтра. Но теперь мы задержимся. Из-за Парафены. Лечи её.
- Уж не сомневайтесь. - От чистого сердца пообещала я.
Вот и будет время, чтобы заняться мальцом. А навестить его придется самое малое три раза - раньше такую беду, как у него, не выведешь.
Госпожа Морислана неспешно обронила, отрывая меня от мыслей о мальчонке:
- Рада видеть такое усердие к службе. И никому не слова о саможорихе. К моей бывшей служанке вызывали местную травницу?
- Да, Раньшу из Балыково. - Сообщила я. - Но тогда меток на ногтях ещё не было. Она решила, что это удар.
- Вот и славно, - тихо сказала госпожа Морислана. - Пусть все так и думают. Поглядим, что будет. Когда займешься приворотным зельем?
- Да хоть сегодня. - Заодно и для Саньши сварю, подумала я. Точнее, для норвина - но в помощь бедной девахе. - Велите бабе Котре, чтобы она освободила мне кухню к вечеру. И казанок выдала поновее, не прохудившийся.
- У тебя будет все, что нужно. - Царственно сказала госпожа Морислана, все ещё размышляя о чем-то своем и поглаживая подлокотник. - Я знаю, что зелье варят впрок в летнюю пору, значит, нужно сделать запасы. Учти, дело может затянуться, и мы можем остаться в Чистограде на всю зиму. Тогда потребуется много...
- Запасу. - Пообещала я. - Однако, раз боитесь отравы, нужно и лечащих трав запасти. И нужно место для сушки трав, чтобы солнце не било, да ветром обдувало.
- Сенник свободен. - Сказала госпожа. - Мой супруг его построил по своим олгарским обычаям, так что там как раз и солнца нет, и сквозняки гуляют. Понадобится ещё и...
Хлопнула дверь, и в комнату влетела девица в белом платье, шитом серебром и вишневыми нитями. Разрезы по бокам сливались с сорочицей из белейшего полотна, и только серебряная шнуровка выдавала те места, где одеяние бесстыже расходилось, открывая исподнее.
Ростом она была выше меня, а годами заметно моложе, если судить по детскому ещё, нежно-белому лицу. Госпожа Морислана была в разы красивей её - у пришедшей и брови были выщипаны, а все не то, и ровного очертания крыл не вышло, и глаза темные, да не играют, и волосы густые, а того блеска нет, и губы полные, но влажной ягодой почему-то не кажутся. Однако в лице девицы было несомненное сходство с госпожой нашей матушкой...
Морислана гибко извернулась на кресле, глянула назад, в сторону двери. От её движения перекинутые через спинку расчесанные пряди соскользнули ей на грудь, засияв в солнечных лучах отблеском, какой дает только вощенный дуб.
- Счастлив день! - Почти выкрикнула девица, и я узнала слова, с которыми въезжал в наше село бродячий торговец Гусим. - А это кто, матушка?
Она не ткнула в меня пальцем, но я все равно ощутила себя товаром, выставленным на погляд - с таким жадным интересом на меня уставилась пришедшая.
Хорошо хоть больная рука по-прежнему была за спиной. Но девице хватило и моего лица, чтобы через мгновенье глянуть с жалостью. И легким отвращением.
- Это травница, которую я наняла, Арания. - Сказала госпожа Морислана. И предупреждающе, с холодком, глянуа на меня. - Помнишь, я говорила тебе перед отъездом...
- Да-да. - Нетерпеливо сказала девица, приближаясь быстрыми шагами - и сделав мне знак рукой, мол, отойди. - Понимаю, ты должна обговорить важные моменты, кого и как опаивать. Однако мы ещё не в Чистограде, и у меня есть неотложное дело.
Я отступила к окну. Девица встала перед матерью, заняв точнехонько ту каменную плиту, где до этого была я. С нового места, у окна, видна была спина моей сестрички. Причесанной и не по нашему, и не по-господски - две косы, заплетенные над ушами, перекинуты назад, а на уровне лопаток связаны вместе, в одну веревицу, густо обвешанную серебряными бляхами. В центре каждой бляхи кровавым зрачком блестел темно-алый камень.
- Эта швея из Балыкова ужасна. Это разве платья? Её разрезы заходят друг на друга, словно она шьет для простолюдинки...
Госпожа Морислана со своего места махнула мне рукой, прогоняя. Я зашагала к выходу. За моей спиной сестрица разливалась соловьем, требуя выгнать швею, а платья пошить уже в Чистограде, где знают, как должна выглядеть госпожа...
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 02.04.14
Вернувшись в свою комнату, я наконец разложила свои вещи. В углу был небольшой пустой сундучок, а над ним к стене был приделан обломок оленьего рога - вешало. Летнюю справу и платки я разложила в сундучке, рядом расставила обутки, телогрею повесила на обломок рога, а зимнюю справу вновь увязала в узел и засунула под кровать. По-хорошему, следовало попросить ещё один сундучок, но через несколько дней Морисланна увезет меня в Чистоград, поэтому смысла здесь обустраиваться не было.
Продранный сарафан я поменяла на другой. А прореху спешно зашила, отыскав заботливо положенные бабкой Мироной в узел нитки и иголку.
Покончив с вещами, я проведала травы в корзинке, оставленные в углу за кроватью. Они уже начали приувядать, но вполне могли потерпеть до вечера. Раньше поварню навряд ли освободят, а варить приворотное при людях нельзя - крепость будет не та, а то и вовсе пустым выйдет. Зелье, оно суеты и чужого глаза не терпит, говаривала бабка Мирона...
Покончив со всем, я вышла. И увидела околачивающегося за дверью норвина - не Сокуга, а второго, Рогора, как назвала его баба Котря. Однако настоящее имя Сокуга было что-то вроде Скъёг или Скъйог, как сказала Саньша. Так что и этого, надо полагать, родная матушка совсем по-другому кликала.
- День добрый. - сказал норвин.
Свечи в подсвечниках-деревьях не горели, весь зал освещало единственное узкое окно, выходившее на боковую сторону дома, поэтому здесь царил полумрак. Но даже в нем я разглядела, что норвин смотрит на меня спокойно.
Как будто мое уродство его не то что не отвращает - а и уродством-то не кажется.
- Подобру тебе, добрый человек. - Уважительно сказала я. И припомнила свое намеренье расспросить второго норвина о Сокуге. Ради Саньши. - Я Триша-травница, а ты кто? Как тебя нарекла матушка?
- Ргъёр. Но ваши меня зовут Рогор. Ты тоже можешь. - Норвин глянул снисходительно. И добавил: - Я теперь буду сопровождать тебя повсюду. Так приказала госпожа.
Мысли мои перескочили с Саньшиных печалей на другое.
- А что так? - Изумилась я чисто для порядка, потому что причину уже знала.
Значит, госпожа матушка испугана достаточно сильно. Или хочет поберечься. Ко мне приставили одного, а сколько будет охранять Аранию?
Я одернула себя. Нечего считать, чего и сколько выделят моей младшей сестричке. Это уже зависть, а от неё ничего хорошего в голову не приходит.
- У господина Эреша есть враги. - Невозмутимо сказал норвин.
И замолчал, чуть отступив в сторону. На кожаном ремне, что подхватывал такую же, как у Сокуга, безрукавную рубаху с глубоким запахом, блеснул длинный кинжал.
У меня были сомнения по поводу того, что враги были у господина Эреша - ярость моей матушки при вести о Парафене говорила совсем о другом. Но вслух эти сомнения я высказывать не стала. Просто кивнула норвину и двинулась вперед.
На подходе к лестнице послышались удивительные звуки, доносившиеся с первого поверха. По мере спуска они становились все громче. У нас в селе на праздниках плясали под бубен и дудки-свиристелки - но эти звуки звучали по другому. Более мягко и в то же время более мощно. Певуче, как родник, журчащий на камнях. Свистяще, как ветер, танцующий в пустых по весне кронах деревьев...
- Эгергус. - Непонятно сказал норвин, поймав мой удивленный взгляд. -Короб из мягкой липы и тридцать две струны из лучшего конского волоса. Госпожа Морислана, которую мы зовем Морислейг, каждый день после обеда играет на эгергусе. И учит этому госпожу Аранейг. Или Аранию, по вашему.
Вот эту штуку - эгергус - я бы с удовольствием увидела. И с ещё большим удовольствием поиграла бы на ней. Властвовать людьми, не наливая им чего-то в рот, а всего лишь извлекая звуки из липы и конского волоса... это почти волшебство.
Я завистливо вздохнула и вышла из дома, сопровождаемая Рогором, или Ргъёром.
На кухне была только баба Котря. Красная и распаренная, она мешала содержимое громадной сковороды. Пахло жареным луком и незнакомыми мне приправами.
- Ну чо, девка, полдничать наконец пришла? - Провозгласила она, бросив любопытный взгляд на Рогора. - Как там Парафена?
- Плохо. Но есть надежда, что хотя бы встанет. - Уклончиво сказала я. И перевела разговор на другое: - баба Котря, нет ли чего поснедать? А то я полдня по лесам лазила...
- Да уж как не быть, ягодка. - Добродушно сказала она, отворачиваясь от сковороды и оттирая пот с лица передником. - Я тебе поесть отдельно отложила, вон на загнетке держу, чтобы не застыло. Бери пока миску, а хлеб сейчас достану.
В миске обнаружилась густая баранья похлебка с зырей, приправленная репой и морковью. Мы с бабкой Мироной мясом баловались не каждый день - а нынче, в месяц первокур, так и не каждую седьмицу, поскольку время резать скотину ещё не приспело. Прежде чем устроится за столом, я глянула на Рогора. По всем правилам, норвину следовало предложить разделить со мной снедь. Но он уже устроился в углу кухни, настойчиво глядя в окно и выказывая, что не желает ни угощаться, ни даже сидеть поблизости.
Вольному воля. Я устроилась у окошка спиной к норвину. Баба Котря поставила передо мной доску с ломтями хлеба и кружку с родниковой водой.
- Крольча-то как? - Спросила она без особого интереса.
Видно было, что узнать стряпуха желает о чём-то другом, но напрямую об этом не заговорит.
- Жалеет он Парафену, смотрит как может. Но с хозяйством не справляется. - Честно доложила я.
- Охо-хонюшки. - Пропела Котря, встав у самого края стола и подперев щеку одной рукой. - А ты, значит, не одна пришла? Рогор, батюшка, что ж ты не садишься поближе? Я и тебе чего поснедать наложу...
- Нет. - Коротко ответил норвин.
- А что ж так? - Повариху прямо-таки распирало от любопытства. - Сюда ты пришел, а есть не желаешь...
Если я ей как-то не объясню, поняла я, она изведется от любопытства. И напридумывает всякого.
- Госпожа наказала меня сопровождать. - Громко объяснила я. - Боится, как бы я не забрела туда, куда не нужно. Вторую травницу быстро не найдешь, вот и заботится.
- Во-от оно как. - Протяжно сказала баба Котря. - Ну да. У нас и волки иногда под окнами шастают. И медведи в дальний малинник, бывает, заходят...
Все её лицо кричало - врешь ты, девка, ох, врешь! Но я ей больше ничего не сказала. Только перевела разговор на другое:
- Мне поварня потребуется, баба Котря. Чтобы в ней никого не было, только я. И чистый казанок с большой ложкой. Да, ещё бы горшок с тряпицей.
- Госпожа Морислана уж посылала сказать. - Баба Котря недовольно сморщилась и мысли её, похоже, переметнулись на другое. - Вот, даже вечернее готовлю раньше, чем обычно. Ещё немного потерпи, и милости просим на кухню.
Она вернулась к сковороде и принялась мешать скворчащую поджарку, не забывая поглядывать томящуюся рядом в котле кислую тушенную капусту.
Поев, я решила глянуть на сенник, о котором говорила Морислана. Рагор сказал, что его поставили не в самой усадьбе, а на поляне, в пяти десятках шагов от коровника.
Выйдя через калитку, прятавшуюся за курятником, что лепился к коровнику, мы зашагали по лесу. По дороге мне вспомнилась Саньша, поэтому я спросила:
- Уважаемый Рогор... - раз уж он дал позволение называть его на тутошний манер, ломать язык я не собиралась. - Скажи, а здоров ли твой сотоварищ, норвин по имени Сокуг?
Рогор издал невнятный звук, потом быстро спросил:
- А почему ты об этом спрашиваешь, Тръёшь... Триша-травница?
- Грустный он у вас. Вроде как в боку у него свербит. - Бодро ответила я.
И полезла под старую ель. Там в тени блеснули похожие на детские пяточки, только покрашенные в бледно-зеленое, листочки хрящихи, первейшей травки от резей, какие бывают после порченной еды. По спине сыпануло иглами, залезшими за край сорочицы.
Зато из-под ели я вынырнула с целым кустом хрящихи в руках.
- Если у него и свербит где, то не в боку. - Встретил меня ответом норвин. Глянул оценивающе. - Вот, кстати... не знаешь ли ты, Триша-травница, такого снадобья, чтобы от него затягивались сердечные раны? Я не говорю об отворотном средстве. Совсем забыть ту деву мой товарищ Скъёг не желает. Но он должен затушить огонь в своем сердце, чтобы вновь понести в нем лед нашей родины. Ибо так завещано предками всякому норвину.
Сказано было цветисто, но смысл я поняла. Права была бабка Мирона, когда утверждала, что в нашем мире болеет каждый. Кто втихомолку, кто понарошку, кто сердечной болью, а кто и бессердечием.
- Может, и есть такое средство. - Медленно сказала я. - Вот только мне нужно знать все, чтобы не ошибиться. Отчего сердце Сокуга горит?
Боковым зрением я углядела ещё одну хрящиху под соседней елью. Учитывая все сказанное госпожой Морисланой, а также то, что хрящиха могла пригодиться завтра, когда пойду к больному мальчишке, травку с умилительными листочками нужно бы запасти побольше.
- Скъёг, или Сокуг, как вы говорите, из Галефолда. - Торжественно сказал норвин. - у него там была девушка, Иргейк. Она ему обещалась... но её родителям это не понравилось. Они выбрали дочери богатого жениха, а потом напоили её приворотным. Теперь Иргейк счастлива и готовится к свадьбе, а Скъёг носит в сердце пламя.
Я содрогнулась. Приворотное зелье, как и прочие снадобья, людям дала Кириметь-кормилица. Ни один тутеш не дал бы приворотное девице или бабе. Потому как великая богиня подарила зелья не мужчинам, а женщинам, для того, чтобы облегчить их путь в мужском мире.
Кем бы ни были эти норвины, они совершили большой грех против Киримети, накормив дочь приворотным. Мирона о таком никогда не говорила - думаю, она о подобном и помыслить не могла. Время покажет, чем расплатятся норвины за свое кощунство...
А мне надо было решать, что делать с этой историей. Отворотное Сокуг не хотел. Дать ему приворотное - и, глядишь, любовь к Соньше залечит сердечную рану? Но понравится ли это Киримети? Не сочтет ли она, что Соньша отщипнула от судьбы, которую богиня определила незнакомой мне Иргейк? Кто знает, может, Иргейк суждено снова полюбить Сокуга?
- Насчет снадобья погляжу. - Уклончиво пообещала я. - Надо будет по здешним лесам походить, приглядеться к тутошним травам. Завтра скажу точнее.
Норвин молча кивнул и больше к этому не возвращался.
Сенник и впрямь сделали не по-нашему. Посередь поляны на высоких столбах возвышался длинный настил, над ним нависала двускатная крыша с коньком, из плотно уложенного теса. Вместо стен бока прикрывала дырчатая обрешетка.
Для сушки травы - лучше не придумаешь.
Я прогулялась по поляне, нарвала ещё кое-каких трав, развесила их тут же в сеннике, перевязав пучки скрученными стеблями пырея. И повернула назад. Рогор бессловесной тенью следовал за мной.
Часть хрящихи, ту, которую не оставила сушиться, я увернула в лист лопуха и примостила в углу своей комнаты. Едва с этим было покончено, прибежала незнакомая мне девица со словами, что поварня свободна. И баба Котря ждет, потому что потом ей надо ставить опару.
Подхватив корзинку с зеленью и корнем, приготовленными для приворотного зелья, я помчалась на кухню.