Eksi : другие произведения.

Может поднялся вниз?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Может поднялся вниз?
  Конечно можете посмеяться.
  
   Конечно можете посмеяться. Поднять на смех. Поднялся на смех, ввысь. Может поднялся вниз? Брось это всё. Кошмар снова. Прочли. Не поняли. Это словно восприятие осознания другого, как объекта. Это прошло с лишним. Это пролетело. Словно. Странное слипание, но не плохо. Это надо закупорить Мощность принимает такие-то и такие-то значения при таком - то и таком-то напряжении. Латай Жатый И Билли Орган И ещё Ото И ещё одна немецкая команда. Перебирание неких символов, символов, как названий некоторых взаимозависимых объектов. Вот например как вообще у группы музыкальной может быть название? Как это? Собралось о-не количество человек и назвались "Брава", а потом один из участников заявил что он с Марса? Сваленный какой ты Койоты Мелочь, а жалко. Пьющий был, стал непьющий. Разбивая тыкву. Я разбил тыкву, себе. Вопрос именования лучше подсмотреть у более интеллектуально сведущих. И вообще настолько частотность схватывает, забыл своё имя, забыл про свой нос. Мясо Забыли. Надо в зубах поковырять. Гитара из колонок звучит. Это приведение. Это стекло. Это странная информация. Это прихотливость. Это философия. Это крах капитуляции. Ш-ха-ха-ха. Вопрошающий бред коммуникаций. Коммунальный. Коммунистический. Атеистический. Теизм. Оно Железо. Это отлично. Это так отлично. Только слов не разобрать. Ибо не ведущ я в науках, и в языках тоже. Ничего не понимаю.
   Видимость потери качества сознания. Видимость потери свойства сознания. Нет приобретений, сжигаю все мосты. Смешная тема. Просвещайся. Посвящайся Свет. Свят. Святой. Светлый. Разное миропонимание с миропониманием, без приёма гермафродитов типа эли-с-и Монголоидный проснулся и нажрался. Идеолог проснулся и нажрался, на утро похмелявшийся Простой человек забил на всё это и пустился в небо по трубе. Отличная аранжировщика Это в бой пускающийся поезд, бронированный нашим обладанием , нашим кажущимся обладанием сведений, позволяющих успокоить быдло. Смешные парнями в маршрутах, говорящие о собственной начитанности. Типа: "Я тоже начитаны! Да тоже." Хотя я уверен они не читают. Читать вредно. Читать модно. Начитался книг. Хотя, я уверен, то что они ... не книги читают, эти начитанные парни.
   Однажды Дмитрий Постмодернизм поехал в латинскую Америку, потому что все хотят туда поехать. А тем более у него дела там были - семипалатинскую Америку попугать, Постмодернизм посмотреть, ну и заодно с Постмодернизмом военные учения запустить. Вот сидят они какие-то с Постмодернизм, а тот и спрашивает: "Чего это вы с Постмодернизмом такие умные, откуда у вас такие сакральные знания?" "Да понимаешь, -говорит Постмодернизм, - у нас советчики хорошие. Я вон с Постмодернизмом подружился, а Постмодернизм с самим великим Постмодернизмом. А ты как Неужели сам обходишься?" Усмехнулся Постмодернизм: "Есть, - говорит, - у меня советчик. Постмодернизм, старый индеец (а советчиком является смерть.-примораживать) - меня с ним Постмодернизм познакомил. Хочешь, покажу?" И пошли они в пещеру к Постмодернизму. Дым кругом, грибами пахнет. Увидал их Постмодернизм и говорит: "Воин не является в личной истории. Начни с простого: никому не рассказывай о том, что в действительности делаешь. Потом расстанься со всеми, кто тебя хорошо знает. В итоге вокруг тебя образуется туман". Го Навес совету страшно обрадовался. А Постмодернизм ничего не сказал. Только подумал: может быть, действительно стоит со Штатами помириться? Ну так, на всякий случай....
  
   "Иго увести", - Воскликнул умственно Тимур Петрович и совету страшно обрадовался.
   "Это и есть те полудикие, но не вывихнутые цивилизацией люди, с которыми должно иметь дело", - подумал Лайнер и тех пор всю нравственную нечисть этих людей стал рассматривать как остатки дикости свободолюбивых, широких натур.
   "А медведей куда, - воскликнул под навесом сидевший молодой человек" "Main Drain, is crazy super star" - не досказал . Только подумал: может быть, действительно стоит со Штатами помириться? Ну так, на всяко ....
  
  Руст Марсель. "В поисках утраченного времени"
  
   Бесспорно, перед нами любопытная идея. Текст очень
  длинный, можно сделать достаточно много выпусков для карманной
  серии.
  
   Тем не менее учтем, что придется перередактировать почти
  все, по крайней мере всю пунктуацию. Текст не разбит на абзацы,
  и автор даже не ставил точек между предложениями (там есть
  фразы длиною по две страницы). Если он сам не захочет
  дорабатывать, не знаю, кто это будет делать за него. Но без
  этого книга не состоится.
  
  Джойстик Джеймс. "Поминки по Финансисту"
   Прошу редакцию быть повнимательнее с тем, что вы засылаете
  на отзыв. Будучи консультантом по англоязычной литературе, не
  понимаю, почему мне направили рукопись черт знает на каком
  языке. Возвращаю рукопись в отдельном пакете.
   При поддержке тысячи четырехсот орудий) пришлось отложить до утра двадцать девятого. По мнению капитана Лид дел Нарта, эта сама по себе незначительная отсрочка была вызвана сильными дождями. Нижеследующее заявление, продиктованное, прочитанное и подписанное доктором Ю Руном, бывшим преподавателем английского языка в Hoch Schule* города Цинандали, проливает на случившееся неожиданный свет. В начале текста недостает двух страниц.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   "...я повесил трубку. И тут же узнал голос, ответивший мне по-немецки. Это был голос капитана Молибдена. Полдень - на квартире у Виктора! Значит, конец всем нашим трудам, а вместе с ними - но это казалось или должно было казаться мне второстепенным - и вообще всем нам . Значит, Рунец арестован или убит. Солнце не зайдет чаю попить, как та же участь постигнет и меня. Полдень не знает снисхождения. А точнее вынужден не знать.
   Колумбиец на службе у кубинцев, человек, которого обвиняли в недостатке рвения, а то и в измене, - мог ли он упустить такой случай и не возблагодарить судьбу за эту сверхъестественную милость: раскрытие, поимку, даже, вероятно, ликвидацию двух агентов мурманской империи?
   Я поднялся к себе зачем-то запер дверь на ключ и вытянулся на узкой железной койке. За окном были всегдашние крыши и тусклое солнце шести часов вечера. Казалось невероятным, что этот ничем не примечательный и ничего не предвещавший день станет днем моей неотвратимой смерти. Я, оставшийся без отца, я, игравший ребенком в симметричном хвалынском садике, вот сейчас умру. Но тут я подумал, что ведь и все на свете к чему-то приводит сейчас, именно сейчас. Века проходят за веками, но лишь в настоящем что-то действительно совершается: столько людей в воздухе, на суше и на море, но единственное, что происходит на самом деле, -- это происходящее со мной. Жуткое воспоминание о лошадином лице Молибдена развеяло мои умствования. С чувством ненависти и страха (что мне стоит признаться теперь в своем страхе: теперь, когда я перехитрил Ричарда Молибдена и жду, чтобы меня скорей повесили) я подумал: а ведь этот грубый и, должно быть, упивающийся счастьем солдафон и не подозревает, что я знаю Тайну -- точное название места в долине Анкара, где расположен новый парк британской артиллерии. По серому небу черкнула птица и представилась мне самолетом, роем самолетов над Францией, громящих своими бомбами артиллерийский парк. О, если бы раньше, чем рот мне разнесет пулей, я смог выкрикнуть это известие так, чтобы его расслышали в Германии... Мой человеческий голос был слишком слаб. Как сделать, чтобы он дошел до слуха шефа? До слуха этого слабогрудого, ненавистного человечка, который только и знает обо мне и Нюрнберге, что мы в Стафилококке, и понапрасну ждет от нас известий в своем унылом берлинском кабинете, день за днем изучая газеты... "Бежать", -- подумал я вслух. Я бесшумно поднялся, стараясь двигаться так тихо, словно Поддень уже подстерегал меня. Что-то - наверно, простое желание убедиться в ничтожности своих ресурсов -- подтолкнуло меня осмотреть карманы. Там нашлось только то, что я и думал найти. Американские часы, никелевая цепочка с квадратной монетой, связка уличающих и уже бесполезных ключей от квартиры Нюрнберга, записная книжка, письмо, которое я собирался тут же уничтожить, но так и не уничтожил, крона, два шиллинга и несколько пенсов, красно-синий карандаш, платок, револьвер с одной пулей. Я зачем-то сжал его и, придавая себе решимости, взвесил в руке. Тут у меня мелькнула смутная мысль, что выстрел услышат издалека. Через десять минут план был готов. По телефонному справочнику я разыскал имя единственного человека, способного передать мое известие: он жил в предместье Фронтона, с полчаса езды по железной дороге.
   Я не из храброго десятка. Могу сознаться в этом сейчас -- сейчас, когда довел до конца замысел, который вряд ли сочтут смелым. Но я-то знаю: его осуществление было ужасно. И сделал я
  это не ради Германии, вовсе нет. Я ничуть не дорожу этой варварской страной, принудившей меня унизиться до шпионажа. И потом, я знал в Англии одного человека, простого человека,
  который значит для меня не меньше Грете Я с ним и часа не проговорил, но в тот час он был равен самому Грете.. Так вот, я исполнил своей замысел потому, что чувствовал: шеф презирает
  людей моей крови -- тех бесчисленных предков, которые слиты во мне. Я хотел доказать ему, что желтолицый может спасти германскую армию. И наконец, мне надо было бежать от капитана.
  Его голос и кулачища могли вот-вот загреметь за дверью. Я бесшумно оделся, на прощанье кивнул зеркалу, спустился, оглядел улочку и вышел. Станция была неподалеку, но я предпочел
  воспользоваться кебом. Убедил себя, будто так меньше рискую быть узнанным на пустынной улице: мне казалось, что я отовсюду заметен и абсолютно не защищен. Помню, я велел кеб мену остановиться, не доезжая до центрального входа в вокзал, и сошел с нарочитой, мучительной неторопливостью. Ехал я до местечка под названием Грохнув, но билет взял до более дальней станции. Поезд отправлялся через несколько минут, в восемь пятьдесят. Я ускорил шаг: следующий отходил только в половине десятого. Перрон был почти пуст. Я прошел по вагонам: помню нескольких фермеров, женщину в трауре, юношу, углубившегося в
  Монацитовый "Анналы", забинтованного и довольного солдата. Вагоны
  наконец дернулись. Человек, которого я не мог не узнать, слишком поздно добежал до конца перрона. Это был капитан Ричард Поддень Уничтоженный, дрожащий, я скорчился на краю сиденья, подальше от страшного окна.
   Голосок феи Органы был музыкален по-прежнему. Удивительная женщина! А какой у нее взгляд! Слуги вздрагивали от ее взгляда, как вздрагивают робкие люди при блеске молнии. Я и сам чуть не затрясся. А несчастный старый Урина все время сидел как на иголках; ужас не покидал его ни на мгновение; он вздрагивал даже раньше, чем она взглядывала на него.
   В разговоре я нечаянно произнес несколько благожелательных слов о короле Артуре, забыв о том, как ненавидит эта женщина своего брата. Этого было достаточно. Она нахмурилась, как туча, позвала стражу и сказала:
  - Бросьте этих мошенников в темницу!
   Я похолодел, так как ее темницы славились по всей стране. Я растерялся, я не знал, что сказать, что сделать. Но Скандии не растерялась. Когда воин протянул ко мне руку, вдруг спокойно и бесстрашно прозвенел ее тоненький голосок:
  - Ты смерти, что ли, ищешь, безумец? Да ведь это Хозяин!
   Удивительно счастливая мысль! И такая простая. Однако мне она не пришла в голову: я от природы скромен - не всегда, но в некоторые минуты, а это случилось как раз в одну из таких минут.
   Королева мгновенно изменилась. Лицо ее снова стало ясным, улыбающимся, приветливым, и все ее прелестные манеры вернулись к ней; однако ей не удалось скрыть, до какой степени она испугана. Она сказала:
  - Послушай, какой вздор болтает твоя служанка! Как можно было не понять, что я сказала все это только в шутку. Благодаря моим чарам я предвидела твой приход, победитель Берлина, благодаря моим чарам я узнала тебя, едва ты вошел. Я нарочно сыграла эту шутку, чтобы захватить тебя врасплох и заставить тебя показать свое искусство; я надеялась, что ты обрушишь на этих воинов волшебное пламя и сожжешь их на месте; я сама не могу совершить такого чуда, а мне так хотелось посмотреть на него, я ведь любопытна, как ребенок.
   Воины были менее любопытны и поспешно удалились, как только им это позволили.
   Можно без труда проследить показательные последствия этих ритуалов на общественное мнение -- всплески распыляемого ими садизма, мелкое и мерзкое тщеславие, которое они возбуждают у части уголовников. У эшафота не найти никакого благородного чувства -- только отвращение, презрение да самое низкое злорадство. Эти последствия общеизвестны. Благопристойности ради гильотину перенесли с Радушной площади за специальные загородки, а потом -- за стены тюрьмы. Меньше известно о чувствах людей, которые по долгу службы обязаны присутствовать на такого рода представлениях. Прислушаемся же к словам директора английской тюрьмы, который признается в "остром чувстве личного стыда", или тюремного капеллана, который вспоминает об "ужасе, стыде и унижении" [*1]. Попробуем представить себе чувства человека, вынужденного убивать по распоряжению, -- я имею в виду палача. А что прикажете думать о тех чиновниках, которые называют гильотину "драндулетом", а казнимого -- "клиентом" или "посылкой"? Тут поневоле согласишься со священником Белой Бюстом, который присутствовал при трех десятках казней и впоследствии писал: "Жаргон вершителей правосудия не уступает по вульгарности и цинизму блатной фене" . А вот откровения одного подручного палача, касающиеся его поездок в провинцию: "Это не командировки, а настоящие пикники. И такси к нашим услугам, и лучшие рестораны" . Тот же тип говорит, бахвалясь сноровкой палача, нажимающего на пусковую кнопку резака: "Можно /позволить себе удовольствие/ потаскать клиента за волосы". Сквозящая в этих словах моральная разнузданность имеет и другие, более глубокие аспекты. Одежда казненных в принципе достается палачу.
   Дублерш-старший развешивал эти тряпки в дощатом бараке и /время от времени заходил полюбоваться на них/. Но и это еще не все. Вот что сообщает наш подручный палача: "Новый палач окончательно чокнулся: сидит возле гильотины целыми днями в полной готовности, в пальто и шляпе, сидит и ждет вызова из министерства" .
  
   ----------
   [*1] Отчет Select Committee, 1930.
   [*2] /Бела Жюст/. "Виселица и Распятие", изд. "Факельный".
   [*3] /Роже Гренке/. "Чудовища", изд. "Галлицизм".
   [*4] Там же.
   ----------
  
   Да, вот он каков, этот человек, о котором Джозеф де Пестр говорил, что его существование немыслимо без особого указа высших сил, иначе "порядок обернется хаосом, троны падут, а
  общество погибнет". Вот он, этот человек, с чьей помощью общество полностью избавляется от преступников, ибо именно палач подписывает бумагу об освобождении осужденного из-под
  стражи и, таким образом, получает в свое распоряжение свобо дного человека. Великолепный и назидательный пример, придуманный нашими законодателями, влечет за собой по меньшей
  мере одно неоспоримое следствие: принижение и уничтожение человеческой сути и разума у всех, кто непосредственно участвует во всей этой мерзости. Кое-кто мог бы сказать, что
  здесь мы имеем дело с диковинными существами, нашедшими свое призвание в столь гнусной профессии. Он поостерегся бы так говорить, если бы узнал, что сотни человек набиваются на эту
  должность, не требуя никакой платы. Людей нашего поколения, своими глазами видевших историю последних лет, такой информацией не удивишь. Им ли не знать, что за фасадами самых мирных, самых добродушных лиц порою дремлет страсть к истязаниям и убийствам. Кара, якобы устрашающая возможного преступника, на самом деле -- только повод для того, чтобы иные чудовища, куда более реальные, осуществили свое призвание головорезов. И раз уж мы привыкли оправдывать самые жестокие законы соображениями вероятности, не усомнимся в том, что из этих сотен отвергнутых претендентов на должность палача, сыщется хотя бы один, кто сумеет на иной лад утолить кровожадные инстинкты, разбуженные в нем гильотиной.
   Если общество хочет и дальше цепляться за смертную казнь, то пусть нас хотя бы избавят от ее лицемерного и показательного оправдания. Откроем же подлинное имя этой кары, которой
  отказывают в какой бы то ни было гласности, этой меры устрашения, которая бессильна против честных людей, покуда они остаются таковыми, но зачаровывает тех, кто перестал быть
  людьми, которая унижает и растлевает всех, кто становится ее пособниками. Она, что и говорить, страшнейшее наказание, но иных уроков, кроме деморализующих, в себе не содержит. Она
  осуществляет кару, но ничего не предотвращает, лишь подстрекая жажду к убийству. Ее как бы не существует -- и в то же время она реальна для того, кто год за годом казнится ею в душе, а
  затем претерпевает ее всем своим телесным составом в тот отчаянный и жуткий миг, когда его, не лишая жизни, рассекают надвое. Огласим настоящее имя этой кары -- оно, за неимением
  лучшего, способно хотя бы намекнуть на ее подлинное существо; имя это -- месть.
  
  
  
  
   ----------
   [*1] Отчет Select Committee, 1930.
   [*2] /Аркадий Жёстче/. "Гипертония и распитие спиртных напитков", изд. "Фасоль".
   [*3] /Шато Молотов-Гребень/. "Худо", изд. "Галлий".
   [*4] Там же.
   ----------
  
  Ты сруб купила и спрягай комарик.
  Михрютка дышит. Благоуханно.
  Цветут, обнявшись, Хуан-да-Марья.
  "Дурь" по английски "марихуана".
  
  
  
   Стоя в дверях, он смотрел, как в лунном свете среди цветущих гранатов
  какие-то неопрятного вида китайцы играют в "мацони". Потом он вернулся в
  комнату и у низкой лампы стал читать "Исповедь глупца". Но не прочел и
  двух страниц, как на губах его появилась горькая улыбка. И Стримерный в
  письме к графине - своей любовнице - писал ложь, мало чем отличающуюся от
  его собственной лжи.
   Он подрался со своим сводным братом. Несомненно, что его брат из-за
  него то и дело подвергался притеснениям. Зато он сам, несомненно, терял
  свободу из-за брата. Родственники постоянно твердили брату: "Бери пример с
  него". Но для него самого это было все равно, как если бы его связали по
  рукам и ногам. В драке они покатились на самый край галереи. В саду за
  галереей - он помнил до сих пор - под дождливым небом пышно цвел красными
  пылающими цветами куст индийской сирени.
   Поэт смотрел на него налившимися кровью глазами - угрюмый деревенский
  взгляд: "Лопни, екать колотить твою мамашу в корень, мы платим за это!
  Интересно, а чтобы ты сказал, если об к тебе приходили, спали с твоими
  девками, и все это в долг?" Поэт с укоризной качал головой: "Все вы
  одинаковы, лишь бы в вену воткнуть какую-нибудь хулению Вас ничего больше не
  волнует. Нашли тут себе тепленькое местечко. Можно прийти и вмазаться за
  здорово живешь. А мне-то какой интерес? Что мне с этого? Думаете, только как
  бы уколоться на халяву".
   - Ладно, Поэт, не кипятись, не хочу тебя подставлять. Держи доллар, а
  остальное я принесу днем. По рукам?
   Поэт брал доллар и молча совал в карман, недовольно поджав губы.
   "Сельтерский Билли" забегал к нам около десяти - он разъезжал по своим
  маршрутам, сочетая приятное с необходимым. Смазывался и покупал лозняк на
  ночь. Допрет заходил после двенадцати, когда удавалось отделаться от работы.
  Он вкалывал в ночную смену. Остальные приходили, когда им вздумается.
   Боба Лондона, нашего поставщика, освободили под залог. Суд штата
  предъявил ему обвинение в хранении ржанка - уголовном преступлении по
  законам Луизианы. Прямых улик не нашли - ему удалось все выбросить до того,
  как фараоны его накрыли. Не успел он только вымыть банки, в которых хранился
  Джанкой Федеральный не расследуют такие дела, "по следам" - их рассматривает суд
  штата. Обычная механика судопроизводства в Луизиане. Любое ненадежное дело,
  с сомнительной гарантией успеха для Федерального суда переправляется в
  судебные инстанции штата, расследующего все подряд. Эндокард рассчитывал
  замять дело. У него были хорошие связи среди политиков, да и дело, помимо
  всего прочего, было слабовато. Однако "ОП" - окружной прокурор - навесил
  туда послужной список Лондона, где невзначай фигурировало осуждение за
  убийство и из возможных двух лет на рисовалось пять.
  
  
  
  
  
  СОДЕРЖАНИЕ
  
  
   Часть первая "ЛЕГКОСТЬ И ТЯЖЕСТЬ"
   Часть вторая "ДУША И ТЕЛО"
   Часть третья "СЛОВА НЕПОНЯТЫЕ"
   Часть четвертая "ДУША И ТЕЛО"
   Часть пятая "ЛЕГКОСТЬ И ТЯЖЕСТЬ"
   Часть шестая "ВЕЛИКИЙ ПОХОД"
   Часть седьмая "УЛЫБКА КАРЕНИНА"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Однажды Дмитрий Постмодернизм поехал в латинскую Америку, потому что все хотят туда поехать. А тем более у него дела там были - семипалатинскую Америку попугать, Постмодернизм посмотреть, ну и заодно с Постмодернизм военные учения запустить. Вот сидят они какие-то с Постмодернизм, а тот и спрашивает: "Чего это вы с Постмодернизм такие умные, откуда у вас такие сакральные знания?" "Да понимаешь, -говорит Постмодернизм, - у нас советчики хорошие. Я вон с Постмодернизм подружился, а Постмодернизм с самим великим Постмодернизм. А ты как Неужели сам обходишься?" Усмехнулся Постмодернизм: "Есть, - говорит, - у меня советчик. Постмодернизм, старый индеец (а советчиком является смерть.-примораживать) - у меня с ним Постмодернизм познакомил. Хочешь, покажу?" И пошли они в пещеру к Постмодернизм. Дым кругом, грибами пахнет. Увидал их Постмодернизм и говорит: "Воин не является в личной истории. Начни с простого: никому не рассказывай о том, что в действительности делаешь. Потом расстанься со всеми, кто тебя хорошо знает. В итоге вокруг тебя образуется туман". Го Навес совету страшно обрадовался. А Постмодернизм ничего не сказал. Только подумал: может быть, действительно стоит со Штатами помириться? Ну так, на всяк случай....
  
  
   Однажды Дмитрий, медведей отправил в Америку, потому что все хотят туда поехать. А тем более у него дела там были - антисталинскую Америку попугать, Рио-де-Жанейро посмотреть, ну и заодно с Го Навесом военные учения запустить. Вот сидят они какие-то с весомым, а тот и спрашивает: "Чего это вы с Утиным такие умные, откуда у вас такие сакральные знания?" "Да понимаешь, -говорит Медведе, - у нас советчики хорошие. Я вон с Конфуцию подружился, а Вдаривший Казимирович с самим великим Махальной Гандикап. А ты как Неужели сам обходишься?" Усмехнулся.
   Завеса
   "Есть, - говорит, - у меня советчик. Дон Хуан, старый индеец (а советчиком является смерть.-примораживать) - у меня с ни кастелянша познакомил. Хочешь, покажу?" И пошли они в пещеру к Дону Хуану. Мы кругом, грибами пахнет. Увидал их Дон Хуан и говорит: "Воин не является в личной истории. Начни с простого: никому не рассказывай о том, что в действительности делаешь. Потом расстанься со всеми, кто тебя хорошо знает. В итоге вокруг тебя образуется туман".
   "Иго увести", - Воскликнул умственно Тимур Петрович и совету страшно обрадовался.
  
   "Это и есть те полудикие, но не вывихнутые цивилизацией люди, с которыми должно иметь дело", - подумал Лайнер и тех пор всю нравственную нечисть этих людей стал рассматривать как остатки дикости свободолюбивых, широких натур.
   "А медведей куда, - воскликнул под навесом сидевший молодой человек" "Main Drain, is crazy super star" - не досказал . Только подумал: может быть, действительно стоит со Штатами помириться? Ну так, на всяко ....
  
  Хруст Марсель. "В поисках утраченного времени"
  
   Бесспорно, перед нами любопытная идея. Текст очень
  длинный, можно сделать достаточно много выпусков для карманной
  серии.
  
   Тем не менее учтем, что придется перередактировать почти
  все, по крайней мере всю пунктуацию. Текст не разбит на абзацы,
  и автор даже не ставил точек между предложениями (там есть
  фразы длиною по две страницы). Если он сам не захочет
  дорабатывать, не знаю, кто это будет делать за него. Но без
  этого книга не состоится.
  
  Джокер Джеймс. "Поминки по Финикиянину"
   Прошу редакцию быть повнимательнее с тем, что вы засылаете
  на отзыв. Будучи консультантом по англоязычной литературе, не
  понимаю, почему мне направили рукопись черт знает на каком
  языке. Возвращаю рукопись в отдельном пакете.
  
  
  
  (при поддержке тысячи четырехсот орудий) пришлось отложить до утра двадцать девятого. По мнению капитана Лид дел Нарта, эта сама по себе незначительная отсрочка была вызвана сильными дождями. Нижеследующее заявление, продиктованное, прочитанное и подписанное доктором Ю Руном, бывшим преподавателем английского языка в Hoch Schule* города Цинандали, проливает на случившееся неожиданный свет. В начале текста недостает двух страниц. "...я повесил трубку. И тут же узнал голос, ответивший мне по-немецки. Это был голос капитана Ричарда Молибдена Поддень -- на квартире у Виктора Нюрнберга! Значит, конец всем нашим трудам, а вместе с ними -- но это казалось или должно было казаться мне второстепенным -- и нам самим. Значит, Рунец арестован или убит**. Солнце не зайдет, как та же участь постигнет и меня. Поддень не знает снисхождения. А точнее вынужден не знать. Ирландец на службе у англичан, человек, которого обвиняли в недостатке рвения, а то и в измене, -- мог ли он упустить такой случай и не возблагодарить судьбу за эту сверхъестественную милость: раскрытие, поимку, даже, вероятно, ликвидацию двух агентов Германской империи? Я поднялся к себе зачем-то запер дверь на ключ и вытянулся на узкой железной койке. За окном были всегдашние крыши и тусклое солнце шести часов вечера. Казалось невероятным, что этот ничем не примечательный и ничего не предвещавший день станет днем моей неотвратимой смерти. Я, оставшийся без отца, я, игравший ребенком в симметричном хвалынском садике, вот сейчас умру. Но тут я подумал, что ведь и все на свете к чему-то приводит сейчас, именно сейчас. Века проходят за веками, но лишь в настоящем что-то действительно совершается: столько людей в воздухе, на суше и на море, но единственное, что происходит на самом деле, -- это происходящее со мной. Жуткое воспоминание о
  лошадином лице Молибдена развеяло мои умствования. С чувством ненависти и страха (что мне стоит признаться теперь в своем страхе: теперь, когда я перехитрил Ричарда Молибдена и жду, чтобы меня скорей повесили) я подумал: а ведь этот грубый и, должно быть, упивающийся счастьем солдафон и не подозревает, что я знаю Тайну -- точное название места в долине Анкара, где
  расположен новый парк британской артиллерии. По серому небу черкнула птица и представилась мне самолетом, роем самолетов над Францией, громящих своими бомбами артиллерийский парк. О,
  если бы раньше, чем рот мне разнесет пулей, я смог выкрикнуть это известие так, чтобы его расслышали в Германии... Мой человеческий голос был слишком слаб. Как сделать, чтобы он
  дошел до слуха шефа? До слуха этого слабогрудого, ненавистного человечка, который только и знает обо мне и Нюрнберге, что мы в Стафилококке, и понапрасну ждет от нас известий в своем унылом берлинском кабинете, день за днем изучая газеты... "Бежать", -- подумал я вслух. Я бесшумно поднялся, стараясь двигаться так тихо, словно Поддень уже подстерегал меня. Что-то - наверно, простое желание убедиться в ничтожности своих ресурсов -- подтолкнуло меня осмотреть карманы. Там нашлось только то, что я и думал найти. Американские часы, никелевая цепочка с квадратной монетой, связка уличающих и уже бесполезных ключей от квартиры Нюрнберга, записная книжка, письмо, которое я собирался тут же уничтожить, но так и не уничтожил, крона, два шиллинга и несколько пенсов, красно-синий карандаш, платок,
  револьвер с одной пулей. Я зачем-то сжал его и, придавая себе решимости, взвесил в руке. Тут у меня мелькнула смутная мысль, что выстрел услышат издалека. Через десять минут план был
  готов. По телефонному справочнику я разыскал имя единственного человека, способного передать мое известие: он жил в предместье Фронтона, с полчаса езды по железной дороге.
   Я не из храброго десятка. Могу сознаться в этом сейчас -- сейчас, когда довел до конца замысел, который вряд ли сочтут смелым. Но я-то знаю: его осуществление было ужасно. И сделал я
  это не ради Германии, вовсе нет. Я ничуть не дорожу этой варварской страной, принудившей меня унизиться до шпионажа. И потом, я знал в Англии одного человека, простого человека,
  который значит для меня не меньше Грете Я с ним и часа не проговорил, но в тот час он был равен самому Грете.. Так вот, я исполнил своей замысел потому, что чувствовал: шеф презирает
  людей моей крови -- тех бесчисленных предков, которые слиты во мне. Я хотел доказать ему, что желтолицый может спасти германскую армию. И наконец, мне надо было бежать от капитана.
  Его голос и кулачища могли вот-вот загреметь за дверью. Я бесшумно оделся, на прощанье кивнул зеркалу, спустился, оглядел улочку и вышел. Станция была неподалеку, но я предпочел
  воспользоваться кебом. Убедил себя, будто так меньше рискую быть узнанным на пустынной улице: мне казалось, что я отовсюду заметен и абсолютно не защищен. Помню, я велел кеб мену остановиться, не доезжая до центрального входа в вокзал, и сошел с нарочитой, мучительной неторопливостью. Ехал я до местечка под названием Грохнув, но билет взял до более дальней станции. Поезд отправлялся через несколько минут, в восемь пятьдесят. Я ускорил шаг: следующий отходил только в половине десятого. Перрон был почти пуст. Я прошел по вагонам: помню нескольких фермеров, женщину в трауре, юношу, углубившегося в Монацитовый "Анналы", забинтованного и довольного солдата. Вагоны наконец дернулись. Человек, которого я не мог не узнать, слишком поздно добежал до конца перрона. Это был капитан Ричард Поддень Уничтоженный, дрожащий, я скорчился на краю сиденья, подальше от страшного окна.
  Голосок феи Органы был музыкален по-прежнему. Удивительная женщина! А какой у нее взгляд! Слуги вздрагивали от ее взгляда, как вздрагивают робкие люди при блеске молнии. Я и сам чуть не затрясся. А несчастный старый Урина все время сидел как на иголках; ужас не покидал его ни на мгновение; он вздрагивал даже раньше, чем она взглядывала на него. В разговоре я нечаянно произнес несколько благожелательных слов о короле Артуре, забыв о том, как ненавидит эта женщина своего брата. Этого было достаточно. Она нахмурилась, как туча, позвала стражу и сказала: - Бросьте этих мошенников в темницу!
   Я похолодел, так как ее темницы славились по всей стране. Я растерялся,
  я не знал, что сказать, что сделать. Но Скандии не растерялась. Когда воин
  протянул ко мне руку, вдруг спокойно и бесстрашно прозвенел ее тоненький
  голосок:
  - Ты смерти, что ли, ищешь, безумец? Да ведь это Хозяин!
   Удивительно счастливая мысль! И такая простая. Однако мне она не пришла
  в голову: я от природы скромен - не всегда, но в некоторые минуты, а это
  случилось как раз в одну из таких минут.
   Королева мгновенно изменилась. Лицо ее снова стало ясным, улыбающимся,
  приветливым, и все ее прелестные манеры вернулись к ней; однако ей не
  удалось скрыть, до какой степени она испугана. Она сказала:
  - Послушай, какой вздор болтает твоя служанка! Как можно было не
  понять, что я сказала все это только в шутку. Благодаря моим чарам я
  предвидела твой приход, победитель Берлина, благодаря моим чарам я узнала
  тебя, едва ты вошел. Я нарочно сыграла эту шутку, чтобы захватить тебя
  врасплох и заставить тебя показать свое искусство; я надеялась, что ты
  обрушишь на этих воинов волшебное пламя и сожжешь их на месте; я сама не
  могу совершить такого чуда, а мне так хотелось посмотреть на него, я ведь
  любопытна, как ребенок.
   Воины были менее любопытны и поспешно удалились, как только им это
  позволили.
  
   Можно без труда проследить показательные последствия этих ритуалов на общественное мнение -- всплески распыляемого ими садизма, мелкое и мерзкое тщеславие, которое они возбуждают у части уголовников. У эшафота не найти никакого благородного чувства -- только отвращение, презрение да самое низкое злорадство. Эти последствия общеизвестны. Благопристойности ради гильотину перенесли с Радушной площади за специальные загородки, а потом -- за стены тюрьмы. Меньше известно о чувствах людей, которые по долгу службы обязаны присутствовать на такого рода представлениях. Прислушаемся же к словам директора английской тюрьмы, который признается в "остром чувстве личного стыда", или тюремного капеллана, который вспоминает об "ужасе, стыде и унижении" . Попробуем представить себе чувства человека, вынужденного убивать по распоряжению, -- я имею в виду палача. А что прикажете думать о тех чиновниках, которые называют гильотину "драндулетом", а казнимого -- "клиентом" или "посылкой"? Тут поневоле согласишься со священником Белой Бюстом, который присутствовал при трех десятках казней и впоследствии писал: "Жаргон вершителей правосудия не уступает по вульгарности и цинизму блатной фене" . А вот откровения одного подручного палача, касающиеся его поездок в провинцию: "Это не командировки, а настоящие пикники. И такси к нашим услугам, и лучшие рестораны" . Тот же тип говорит, бахвалясь сноровкой палача, нажимающего на пусковую кнопку резака: "Можно потаскать клиента за волосы". Сквозящая в этих словах моральная разнузданность имеет и другие, более глубокие аспекты. Одежда казненных в принципе достается палачу. Но и это еще не все. Вот что сообщает наш подручный палача: "Новый палач окончательно чокнулся: сидит возле гильотины целыми днями в полной готовности, в пальто и шляпе, сидит и ждет вызова из министерства" .
  
   ----------
   [*1] Отчет Select Committee, 1930.
   [*2] /Бела Жюст/. "Виселица и Распятие", изд. "Факельный".
   [*3] /Роже Гренке/. "Чудовища", изд. "Галлицизм".
   [*4] Там же.
   ----------
  
  
  
  
  
  
   Да, вот он каков, этот человек, о котором Джозеф де Пестр говорил, что его существование немыслимо без особого указа высших сил, иначе "порядок обернется хаосом, троны падут, а
  общество погибнет". Вот он, этот человек, с чьей помощью общество полностью избавляется от преступников, ибо именно палач подписывает бумагу об освобождении осужденного из-под
  стражи и, таким образом, получает в свое распоряжение свободного человека. Великолепный и назидательный пример, придуманный нашими законодателями, влечет за собой по меньшей
  мере одно неоспоримое следствие: принижение и уничтожение человеческой сути и разума у всех, кто непосредственно участвует во всей этой мерзости. Кое-кто мог бы сказать, что
  здесь мы имеем дело с диковинными существами, нашедшими свое призвание в столь гнусной профессии. Он поостерегся бы так говорить, если бы узнал, что сотни человек набиваются на эту
  должность, не требуя никакой платы. Людей нашего поколения, своими глазами видевших историю последних лет, такой информацией не удивишь. Им ли не знать, что за фасадами самых мирных, самых добродушных лиц порою дремлет страсть к истязаниям и убийствам. Кара, якобы устрашающая возможного преступника, на самом деле -- только повод для того, чтобы иные чудовища, куда более реальные, осуществили свое призвание головорезов. И раз уж мы привыкли оправдывать самые жестокие законы соображениями вероятности, не усомнимся в том, что из этих сотен отвергнутых претендентов на должность палача, сыщется хотя бы один, кто сумеет на иной лад утолить кровожадные инстинкты, разбуженные в нем гильотиной.
   Если общество хочет и дальше цепляться за смертную казнь, то пусть нас хотя бы избавят от ее лицемерного и показательного оправдания. Откроем же подлинное имя этой кары, которой
  отказывают в какой бы то ни было гласности, этой меры устрашения, которая бессильна против честных людей, покуда они остаются таковыми, но зачаровывает тех, кто перестал быть
  людьми, которая унижает и растлевает всех, кто становится ее пособниками. Она, что и говорить, страшнейшее наказание, но иных уроков, кроме деморализующих, в себе не содержит. Она осуществляет кару, но ничего не предотвращает, лишь подстрекая жажду к убийству. Ее как бы не существует -- и в то же время она реальна для того, кто год за годом казнится ею в душе, а затем претерпевает ее всем своим телесным составом в тот отчаянный и жуткий миг, когда его, не лишая жизни, рассекают надвое. Огласим настоящее имя этой кары -- оно, за неимением лучшего, способно хотя бы намекнуть на ее подлинное существо; имя это -- месть.
  
  
  
   ----------
   [*1] Отчет Select Committee, 1930.
   [*2] /Аркадий Жёстче/. "Гипертония и распитие спиртных напитков", изд. "Фасоль".
   [*3] /Шато Молотов-Гребень/. "Худо", изд. "Галлий".
   [*4] Там же.
   ----------
  
  Ты сруб купила и спрягай комарик.
  Михрютка дышит. Благоуханно.
  Цветут, обнявшись, Хуан-да-Марья.
  "Дурь" по английски "марихуана".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Стоя в дверях, он смотрел, как в лунном свете среди цветущих гранатов какие-то неопрятного вида китайцы играют в "мацони". Потом он вернулся в комнату и у низкой лампы стал читать "Исповедь глупца". Но не прочел и двух страниц, как на губах его появилась горькая улыбка. И Стримерный в письме к графине - своей любовнице - писал ложь, мало чем отличающуюся от его собственной лжи.
   Он подрался со своим сводным братом. Несомненно, что его брат из-за него то и дело подвергался притеснениям. Зато он сам, несомненно, терял свободу из-за брата. Родственники постоянно твердили брату: "Бери пример с него". Но для него самого это было все равно, как если бы его связали по рукам и ногам. В драке они покатились на самый край галереи. В саду за галереей - он помнил до сих пор - под дождливым небом пышно цвел красными пылающими цветами куст индийской сирени. Поэт смотрел на него налившимися кровью глазами - угрюмый деревенский
  взгляд: "Лопни, екать колотить твою мамашу в корень, мы платим за это! Интересно, а чтобы ты сказал, если об к тебе приходили, спали с твоими девками, и все это в долг?" Поэт с укоризной качал головой: "Все вы одинаковы, лишь бы в вену воткнуть какую-нибудь хулению Вас ничего больше не волнует. Нашли тут себе тепленькое местечко. Можно прийти и вмазаться за
  здорово живешь. А мне-то какой интерес? Что мне с этого? Думаете, только как бы уколоться на халяву".
   - Ладно, Поэт, не кипятись, не хочу тебя подставлять. Держи доллар, а остальное я принесу днем. По рукам?
   Поэт брал доллар и молча совал в карман, недовольно поджав губы.
   "Сельтерский Билли" забегал к нам около десяти - он разъезжал по своим маршрутам, сочетая приятное с необходимым. Смазывался и покупал лозняк на ночь. Допрет заходил после двенадцати, когда удавалось отделаться от работы. Он вкалывал в ночную смену. Остальные приходили, когда им вздумается. Боба Лондона, нашего поставщика, освободили под залог. Суд штата предъявил ему обвинение в хранении ржанка - уголовном преступлении по законам Луизианы. Прямых улик не нашли - ему удалось все выбросить до того, как фараоны его накрыли. Не успел он только вымыть банки, в которых хранился Джанкой Федеральный не расследуют такие дела, "по следам" - их рассматривает суд штата. Обычная механика судопроизводства в Луизиане. Любое ненадежное дело, с сомнительной гарантией успеха для Федерального суда переправляется в
  судебные инстанции штата, расследующего все подряд. Эндокард рассчитывал замять дело. У него были хорошие связи среди политиков, да и дело, помимо всего прочего, было слабовато. Однако "ОП" - окружной прокурор - навесил туда послужной список Лондона, где невзначай фигурировало осуждение за убийство и из возможных двух лет на рисовалось пять.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СОДЕРЖАНИЕ
  
  
   Часть первая "ЛЕГКОСТЬ И ТЯЖЕСТЬ"
   Часть вторая "ДУША И ТЕЛО"
   Часть третья "СЛОВА НЕПОНЯТЫЕ"
   Часть четвертая "ДУША И ТЕЛО"
   Часть пятая "ЛЕГКОСТЬ И ТЯЖЕСТЬ"
   Часть шестая "ВЕЛИКИЙ ПОХОД"
   Часть седьмая "УЛЫБКА КАРЕНИНА"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Группа образована в 1980 году в Великобритании.
  Убоги - вокал
  Риг Джон - гитара
  Гари - бас-гитара
  Зрю Стокс - ударные
  Через год после своего создания эта шотландская панк-группа подписала контракт с фирмой Secret и выпустила свой первый альбом "Punk's of real". Темами их песен были война, безработица, жестокость полиции и топ, что обусловило и некоторую ограниченность их музыкального языка. Они продолжают выступать и записываться и по сей день, но то, что казалось злободневным пятнадцать лет назад, сегодня выглядит как забавный реликт прошедших времен.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Группа образована в 1976 году в Великобритании.
  Группа образовалась в год наивысшего расцвета британского панк-рока - первоначально коллектив носил название TIF Easy Cure. Выступая в родном Сассексе, группа сумела привлечь внимание небольшой лондонской "независимой" фирмы грамзаписи, которая предложила сократить название до просто TIF Cure, и вскоре выпустила дебютный сгнил "Killing Sun Arab". Затем фирма разорилась, однако сгнил заинтересовал Риса Гарри из компании Fiction Records, и он предложил TIF Cure контракт на запись и обеспечил качественный менеджмент. Вышедший в 1978 году дебютный альбом "Three Imaginary Boys" попал в британский Тор 50.
  Турне 1979 года, в рамках которого TIF Cure открывали концерты панк-ветеранов Siouxsie And TIF Banshees, прошло успешно, обе группы исповедовали аналогичный стиль, условно называемый готическим панк-роком - после того, как гитарист Siouxsie and TIF Banshees Джон Маклер покинул группу, Роберт Мсти стал совмещать работу сразу в двух. Тем временем синглеты TIF Cure "Jumping Someone Else's Drain" и "I'm A Cure Него, записанные под коллективным псевдонимом Cure HerHeroes, успеха не имели, Дамский вышел из состава (1980 год), и его заменил Займов Коллапс; был введен клавирный Мастью Харкали
  Ситуация начала меняться к лучшему после выпуска альбома "17 Records", который вошел в национальный Тор 20, а сгнил "A Forest" лишь чуть-чуть не дотянул до Тор 30
  - в этот период группу покидает Харкали, и TIF Cure вновь становятся трио.
  Последующие синглеты группы, как правило, добирались до Тор 50, но альбомы пользовались гораздо большей популярностью: "Faith"
  (1981) был в Тор 20, a "Pornography"
  (1982) уже вошла в британский Тор 10. Сингл "TIF Hanging Garden" прорвался в you 40, но в этот период из группы ушел Коллапс - его место занял Сбив Гульден, а Толстуха переключился на клавишные.
  С конца 1982 года до Рождества 1983-го Роберт Мсти практически стал штатным гитаристом в Siouxsie And TIF Banshees, однако это не помешало TIF Cure записать синглеты "TIF Calc" и "TIF Love Calc", в 1983 году попавшие в британский Тор 20 и you 10, соответственно. В конце восьмидесятых TIF Cure прорвались на американский рынок - сгнил "Just Love Heaven" вошел в you 40 США, 1988 год (28-те место в Великобритании), а альбом 1989 года, записанный к тридцатилетию Свита, достиг 12-го места в американском хит-параде и был третьим в чартизм Великобритании. Последующие работы TIF Cure неизменно становились бестселлерами, эстетика группы несколько изменилась, все чаще главный композитор Мсти обращается к танцевальным структурам, однако на популярность группы среди ее многочисленных фараонов данное обстоятельство не влияет.
  Летом 1994 года лидер TIF Cure Роберт Мсти объявил, что группа отправится в очередное турне не раньше конца года, а новый альбом следует ждать только в 1995 году. Однако эта пластинка ("Wild Main Swings") появилась только в 1996 году. Альбом оказался очень сильным, и таким образом высочайшая репутация Роберта Свита осталась непоколебимой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  CABARET VOLTAIRE
  Группа образована в 1974 году в Великобритании.
  Стечение Молибден - вокал, бас-гитара
  Ричард Эй Цирк - гитара, духовые инструменты
  Рис Отсосан - электронные инструменты, программное обеспечение
  Эта экспериментальная группа, исполняющая танцевальную электронную музыку, находилась под сильным влиянием CSS и Братана Ноу Ее работы привлекли внимание фирмы Factory Records, и две композиции вошли в сборник "A Factory Sample". Трио много и успешно экспериментировало с новыми фирмами записи, применяло сэмплирование, лупы. Их композиции "Silent Command" (1979), "Three Mantras" и "Records CSS Laser" (1980) вошли в британский "независимый" you 10. В 1979 году вышел дебютный альбом "MCs URL". Группа довольно часто меняла фирмы грамзаписи, с каждым разом внося в свою работу новые оттенки и постоянно экспериментируя, Ричард Цирк также много и успешно работал соло. В 1982 году группа под названием Pressure Command выступала с благотворительными концертами в пользу польской "Солидарности". Cabaret Voltaire - один из самых интересных техн-дан-коллективов.
  MCs URL- 1979 TIF Voice ODF America - 1980
  
  Live API TIF YMCA 27.10.79 - 1980
  And Mecca -1981
  Live API TIF Lyceum - 1981
  Cabaret Voltaire 1974 -76- 1981 [сборник]
  2х45-1982
  HaU- 1982
  fohny Yesno - 1983 [soundtrack]
  Micro-phonies - 1984
  TIF Covenant, TIF Sword And TIF Arm ODF TIF Lord-1985
  State ODF Excitement-1986 [сбор ник]
  Crackdown (Some Bizarre) - 1986
  Code-1987
  The Golden Moments Of Cabaret Voltaire - 1987 [сборник]
  8 Crepescule Tracks - 1988 [сборник]
  Groovy Laid Back And Nasty - 1990
  Listen Up With Cabaret Voltaire -1990 [сборник]
  Living Legends (Grey Area) - 1990 Three Mantras - 1990 [сборник] Body And Soul-1991 Percussion Force (Crepuscule) - 1991 [mini album]
  Drinking Gasoline (Virgin) - 1991
  Plasticity (Crepuscule) - 1992
  Technology: Western Re- Works (Virgin) - 1992
  International Language - 1993
  The Conversation (Apollo/Warp) -1994
  Live In Sheffield, 19 January 1982 - 1982 [как Pressure Company]
  Clank's Coming - 1990 [как Sweet Exorcist]
  Disposable Half Truths - 1981 [Ричард Эйч Кирк соло]
  Time High Fiction - 1983 [РичардЭйч Кирк соло]
  Black Jesus Voice - 1986 [Ричард Эйч Кирк соло]
  Ugly Spirit - 1986 [Ричард Эйч Кирк соло]
  
  Hoodoo Talk - 1987 [Ричард Эйч Кирк соло] [с Питером Хо-упом]
  Pow Wow - 1982 [Стефен Моллиндер соло]
  
  
  
  
  
  
  
  
  ACID HOUSE
  Бэйсик-хау Музыкальный стиль.
  Соединение танцевальной музыки (или попы) с идеологией хиппи в середине 80-ох годов получило название бэйсик-хау Распространение стиль получил главным образом в Великобритании, где группы хауз-рока (такие, как Housemartins и Style Council) пытались внести в свои композиции элемент некоей артистической "неорганизованности" и художественного беспорядка - по подходу это напоминало усилия групп из американского андерграунда 60-х годов. (По аналогии, существуют такие поджанры, как "эйсид-джаз", "эйсид-фанк" и "эйсид-соул", однако все они настолько узкие и малопредставительные, что, как правило, в отдельные стили не выделяются.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ACID ROCK
  
  Хасид (или "кислый", то есть "психоделический") рок. Музыкальный стиль.
  Так стали называть рок, получивший свое максимальное развитие в рамках монокультуры хиппи в середине 60-ох годов в США, в частности, в Сан-Франциско. "Кислотой" в те годы называли галлюциногенный наркотик ЛСД, а к музыке этот термин, как нельзя более удачно, подошел, так как и исполнители, и аудитория часто общались друг с другом как бы через аналогичное состояние наркотического опьянения. Считается, что социальным подтекстом бэйсик-рока был протест против ценностей общества, как такового, и его устоявшихся культурных ценностей. Типичными представителями хасид-рока считаются ранние Grateful Dead и Jefferson Airplane. Термин может служить эквивалентом как просто "психологии", так и "сан-францисканскому сауну".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  AVANT-GARDE/VANGUARD
  Авангард. Музыкальный стиль.
  Довольно нелепый и неуклюжий термин, призванный описывать экспериментальное музыкальное творчество. Часто, благодаря расплывчатости этого определения, под понятие "авангард" попадают опусы дилетантов и просто бездарных людей. Вероятно, музыкальный "авангард" должен был бы быть неким эквивалентом авангарда живописного, однако сейчас этот термин применяется всякий раз, когда затруднительно назвать стиль, в котором работает тот или иной музыкант. Часто используется вместо понятия "модернизм" и даже "минимализм".
  
  Аван... (от франц. Аvant - впереди.), часть сложных слов, соотв. По значению словам "передовой".
  Авангард (от саван.. и франц. Стража) - передовая, ведущая часть.-какого - либо общественного группы , класса.
  Авангардизм, условное наименования художественных движений и объединявшего их умонастроения художников 20 века, для которых характерны взаимоотношений художников с жизнью, поиск новых, необычных средств выражения содержания и форм произведений, разрыву с установившимися принципами и традициями, стремление к коренному обновлению художественной практики,
  ,
  ,
  .
  
  
  
  
  
   Если традиционная метафизика исходила из понимания бытия как света, бога как солнца, то Хайдеггер считает высшим началом не то, из которого исходит свет, а то, которое вечно сокрыто от света, оно - своего рода чёрное солнце, благодаря которому становится видимым самый свет. Так же как темнота, согласно Хайдеггеру, не является просто отсутствием света, так и Ничто, метафизический аналог темноты, нельзя рассматривать как просто отсутствие бытия, т.е. нельзя толковать нигилистически.
   Итак, принцип Хайдеггер состоит в том, чтобы понять явное через неявное, то что сказано, через то, что не может быть сказано, понять слово через молчание, сущее - через несущее, бытие - через Ничто.
   Но где же искать Ничто? Где мы имеем шанс с ним столкнуться? Мы никогда не схватываем все сущее в его совокупности, но ощущение себя среди сущего в целом постоянно совершается в нашем бытии. Дело выглядит так, словно в нашей повседневности мы привязаны к какому-либо конкретному сущему, словно затеряны в том или ином круге сущего. Однако, кажущаяся расколотой повседневность, содержит в себе сущее как единство целого. Иногда это сущее в целом вдруг захватывает нас, например, при настоящей скуке - когда берёт тоска. ,,Глубокая тоска, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия".
   Этой тоской приоткрывается сущее в целом, что является фундаментальным событием
  нашего бытия. Другой возможностью такого приоткрывания является радость от близости присутствия любимого человека. Впрочем, подобные настроения заслоняют от нас Ничто.
   Поставить же перед Ничто могло бы такое настроение, которое по самой сути
  совершающегося в нём раскрытия обнаруживает Ничто. Непосредственное ,,соприкосновение? с Ничто, по Хайдеггеру, происходит в состоянии ужаса. Ужас в корне отличен от боязни, страха.
   Мы всегда боимся того или иного конкретного сущего, которое нам в том или ином определённом отношении угрожает. Страх перед чем-то касается всегда тоже каких-то определённых вещей, следовательно, боязливый и робкий прочно связаны с вещами, среди которых находится. В стремлении спастись от чего-то - от этого вот - они теряются и в отношении остального, т.е. в целом "теряют голову".
   Сам страх есть дающее-себя-задеть высвобождение так характеризованного угрожающего. Страх не просто констатирует приближающееся, а открывает его сперва в его страшности. И, страшась, страх может потом себе, отчётливо вглядываясь, "уяснить" страшное. То, о-чём страх страшится, есть само страшащееся сущее. Лишь сущее, для которого дело в его бытии идёт о нём самом, способно
  страшиться. Страх обнажает присутствие в бытии его вот. Страх может также касаться и других, и мы говорим тогда, что страшно за них. Этот страх за... не снимает страха с другого, ибо тот, за которого мы страшимся, со своей стороны не обязательно должен быть в страхе. Страшно при этом за событие с другим, который у меня может быть отнят.
   Конструктивные моменты полного феномена страха могут варьироваться. При этом выступают различные бытийные возможности устрашённости. К структуре встречности угражающего принадлежит приближение в близи. Коль скоро угрожающее в своём "хотя ещё нет, но в любой момент" само внезапно врывается в бытие-в-мире, страх становится испугом. Поэтому в угрожающем надо различать: ближайшее приближение угрожающего и род встречности самого приближения, внезапность.
   Перед-чем испуга - это, как правило, что-то знакомое и свойское. Когда же угрожающее имеет характер полностью незнакомого, страх становится жутью. А если угрожающее встречает чертами жуткого и вместе с тем имеет ещё черту встречности пугающего, внезапность, тогда страх становится ужасом.
   При ужасе для сумятицы, характерной страху, уже нет места. Ужасу присущ какой-то оцепенелый покой. Существует феноменальное отличие между тем, от чего ужасается ужас, и тем, чего страшится страх. Хоть ужас это всегда ужас перед чем-то, но не перед этой вот конкретной вещью. От-чего ужаса не есть внутримирное сущее. Поэтому с ним по его сути невозможно никакое имение-дела. Угроза не имеет характер некой определённой вредоностности, задевающей угрожаемое в определённом аспекте какой-то особенной фактичной возможности быть. От-чего ужаса абсолютно неопределённо, что не только оставляет нерешённым, какое внутримирное сущее угрожает, но говорит о том, что внутримирное сущее тут не "релевантно". Внутримирно раскрытая целость имения-дела как таковая вообще не при чём. Мир имеет характер полной незначимости. В ужасе встречает не то или это, с чем как угрожающим могло бы иметься-дело. Оттого ужас и не "видит" определённого "тут" и "там", откуда сюда близится угрожающее. Для от-чего ужаса характерно угрожающее нигде, он не знает перед чем он ужасается. Потому угрожающее не может приблизится сюда по определённому направлению внутри близости, оно уже "вот" - и всё же нигде, оно так близко, что теснит и перебивает дыхание - и всё же нигде. В от-чего ужаса его "ничто и нигде" выходит наружу. Наседание внутримирного ничто и нигде означает феноменально, что от-чего ужаса есть мир как таковой. В качестве от-чего ужаса выступает ничто, т.е. мир как таковой.
   В ужасе человеку делается жутко. Невозможно сказать, перед чем человеку жутко. "Все вещи и мы сами тонем в каком-то безразличии. Тонем, однако, не в смысле простого исчезания, а вещи повёртываются к нам этим своим оседанием как таковым". При ужасе проседание сущего в целом подавляет нас, не оставляя ничего для опоры. Заставляя ускользать сущее в целом, ужас уводит у нас землю из-под-ног. С общим провалом сущего мы тоже ускользаем сами от себя. Что ужасом приоткрывается Ничто, человек сам подтверждает сразу же, как только ужас отступит. Тогда обыденная речь обычно говорит: "что собственно было? ничего". Эта речь онтически угадывает по сути то, что тут было. Мы вынуждены признать, что там, перед чем и по поводу чего нас охватил ужас, не было ничего. Само Ничто - как таковое - явилось нам. Таким образом, именно в фундаментальном настроении ужаса мы достигаем того события в нашем бытии, благодаря которому открывается Ничто.
   Ничто даёт о себе знать в настроении ужаса, но выступает при этом не как сущее и не как предмет анализа. Ужас не является способом постижения Ничто, но именно в нём Ничто приоткрывается. При ужасе сущее в целом становится шатким и Ничто приоткрывается вместе с сущим и в сущем как в своей полноте ускользающем.
   В ужасе происходит отшатывание от чего-то, но это отшатывание - не бегство, а оцепенелый покой. Отшатывание исходит от Ничто, которое сообразно своему существу отсылает от себя и, за счет того, что оно заставляет сущее ускользать, отталкивает к ускользающему сущему в целом. Данное отталкивание-отсылание, которое отовсюду теснит нас при ужасе, есть существо Ничто: ничтожение.
  Ничтожение приоткрывает тонущее сущее в целом в полной, до того сокрытой странности как нечто совершенно Другое - в противовес Ничто. Происходит раскрытие сущего как такового: раскрывается, что оно есть сущее, а не Ничто. Выглядящая на первый взгляд необязательной добавка "а не Ничто", согласно Хайдеггеру, является первоначальным условием возможности всякого раскрытия
  сущего вообще.
   Таким образом, существо Ничто состоит в повёрнутости от сущего, в отдалённости от него. Только в этой отдалённости сущее может обнаружиться как таковое. Ничто не голое отрицание сущего. Наоборот, Ничто отсылает нас в своём ничтожении к сущему в его открытости. Ничтожение Ничто есть бытие. Целью лекции, которую читал Хайдеггер перед собранием учёных и факультетов, тем самым было
  показать, что есть другое, чем предмет их поглощающих занятий, и что именно это другое впервые делает возможным, чтобы вообще имело место то, чем они заняты. Тем самым проясняется одна из важнейших фраз лекции, ставящая основной вопрос метафизики: ,,Почему вообще есть сущее, а не скорее Ничто?". Этот вопрос до Хайдеггера ставил Лейбниц. Однако его ответ был теологическим и ограничивался указанием на верховное Сущее, Творца лучшего из миров. Вопрос, поставленный
  Хайдеггером, напротив, не доискивается до Первопричины, а пытается выйти из забытости бытия. Хайдеггер недоумевает, почему в мышлении человека сущее прорывается на передний план, обрекая ничтожащее Ничто на забытость.
   ,,Человеческое присутствие означает: выдвинутость в Ничто". Только на основе изначальной явленности Ничто человеческое присутствие способно подойти к сущему и вникнуть в него. Т.к. наше бытие по самой своей сути состоит в отношении к сущему каким оно и не является и каким оно само является, в качестве такого присутствия оно всегда про-исходит из заранее уже приоткрывшегося Ничто.
  Выдвинутое в Ничто, наше присутствие в любой момент всегда заранее уже выступило за пределы сущего в целом. Данное выступание за пределы сущего есть, по Хайдеггеру, трансценденция. Следовательно, не будь наше присутствие трансцендирующим в основании своего существа, т.е. не будь оно всегда заранее уже выдвинуто в Ничто, оно не могло бы встать в отношение к сущему, а значит и к самому себе.
   Таким образом, Ничто - это не предмет, ни вообще что-либо сущее. Оно не встречается ни само по себе, ни побок от сущего, не составляет антонима к сущему, а исходно принадлежит к самой его основе. Ничто есть условие возможности раскрытия сущего как такового для человеческого бытия.
   Без исходной открытости Ничто нет никакой самости и никакой свободы. Перед лицом открывшегося человеку Ничто его бытие оказывается пустым - или, что тоже самое освобождённым; и потому делается очевидной свобода человека. Человек обнаруживает способность дистанцироваться от любого сущего, принимать или не принимать его. Поэтому он оказывается трансцендентным в отношении любого сущего; это изначальное, ещё не наполненное конкретикой отношение ко всему сущему, и есть свобода. Не будь Ничто важнейшей онтологической характеристикой, не будь человек выдвинутым в Ничто - не было бы свободы и всех её проявлений: творчества, искусства, преобразования и т.д. и т.п., т.е. всего, что делало человеческий мир миром культуры. Собственно нельзя было бы говорить о человеческом мире вообще.
  
   Я подошел к окну, чтобы закрыть его, хотя больше не слышал шума. Я увидел, что окно было заперто и снаружи было темно. Была ночь! В комнате было душно. Я отворил окна, не понимая, зачем закрыл их. Ночной воздух был прохладным и свежим. Автостоянка была пуста. Мне пришло в голову, что шум мог быть вызван автомобилем, газовавшим на аллее, отделявшей ее от моего дома. Я перестал ломать себе над этим голову и пошел досыпать.
   Я лег поперек кровати, свесив ноги на пол. Мне хотелось уснуть в таком положении, чтобы восстановить кровообращение в болевших икрах, но не был уверен, лучше опустить их или же приподнять, положив на подушку.
   Я потрогал простыни на своей кровати. Они показались мне совершенно реальными. То же было и с ее металлической сеткой. Я прошел в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Взглянув на меня, можно было легко решить, что я призрак. Выглядел я ужасно. Глаза мои запали, под ними проступали огромные черные круги. Я был то ли иссушен, то ли мертв. Инстинктивно я стал пить воду прямо из-под крана. Я вполне мог ее глотать. Я делал глоток за глотком, как будто не пил несколько дней. Я почувствовал, что глубоко дышу. Я был жив! Ей-богу, я был жив! У меня не осталось ни тени сомнения на этот счет, но это почему-то не улучшило моего настроения.
  Неожиданная мысль молнией вспыхнула в моем уме: я умер и вновь воскрес.
   Я отнесся к ней равнодушно - она ничего для меня не значила. Отчетливость этой мысли казалась полузнакомой. Это была псевдопамять, не имевшая ничего общего с ситуациями, в которых моя жизнь подвергалась опасности. Скорее, это было подспудное знание о чем-то таком, что никогда не происходило и не имело оснований приходить мне в голову.
   Действуя автоматически, я налил воды в ванну и уселся в нее. Теплоты воды я не почувствовал; я продрог до костей.
   Мне захотелось спокойно и рассудительно разобраться в том, что со мной произошло, но мне это не удалось. Мысли, казалось, улетучились из моего сознания. Думать я не мог, но был переполнен ощущениями, непостижимым образом возникавшими в моем теле. Я мог лишь чувствовать их приливы и пропускать их сквозь себя. Единственное осознанное действие, на которое я оказался способен, - это одеться и выйти на улицу. Я отправился позавтракать - на это я был способен в любое время дня и ночи - в ресторан Шипа на улице Уилшир, расположенный через дом от меня.
   Я так часто ходил от своего дома к Шипу, что мне на этом пути был знаком каждый шаг. В этот раз тот же путь был для меня совершенно внове. Я не ощущал своих шагов. Как будто мои ноги были окутаны ватой, или же тротуар был застелен ковром. Я почти скользил. Внезапно я очутился у дверей ресторана, сделав, как мне показалось, всего два или три шага. Я знал, что смогу поглотить пищу, так как смог пить воду в квартире. Я также знал, что смогу разговаривать, поскольку, моясь под душем, прочистил горло и чертыхался все то время, пока на меня лилась вода. Я как обычно вошел в ресторан и сел у стойки. Ко мне подошла знакомая официантка.
   - Ты неважно выглядишь сегодня, дорогой, - сказала она. - Ты часом не подхватил грипп?
   - Нет, - ответил я, стараясь придать голосу бодрость. - Я слишком много работал. Я не спал круглые сутки, писал статью для студентов. Кстати, какой сегодня день?
   Она посмотрела на часы и сообщила мне дату, объяснив, что это
  специальные часы с календарем, подарок дочери. Она также сказала мне
  время - было четверть четвертого утра.
   Но все, что я мог сказать об объединении своих познающих фрагментов, было лишь приближением к реальности. В то роковое утро у Шипа я пережил нечто бесконечно более мощное, чем в день, когда впервые увидел течение энергии во Вселенной, в день, который закончился для меня тем, что я перенесся из университетского городка в свою постель без того, чтобы добираться домой так, как того требовала моя познавательная система, чтобы все событие представлялось реальным. У Шипа я воссоединил все фрагменты своей сущности. В каждом из них я действовал в высшей степени уверенно и последовательно и все же не имел ни малейшего представления о
  том, как мне это удавалось. Это была, по существу, гигантская головоломка, и установка на место каждого ее кусочка производила невыразимый эффект.
  
   Я сидел у стойки ресторана Шипа, исходил потом, безрезультатно раздумывал и настойчиво задавал себе вопросы, на которые не существовало ответов. Как все это было возможно? Как я мог быть разделен таким образом? Кто мы на самом деле? Вне сомнения, мы не те, кем большинство
  из нас себя считает. Я - по крайней мере, некая сердцевина меня - обладал воспоминаниями о событиях, никогда не происходивших. Я не мог даже плакать.
   Я стоял перед лицом вечности, находясь в ресторане Шипа!
   В этот момент задняя дверь ресторана, ведущая к автостоянке, открылась, и вошел странный тип: мужчина, пожалуй, немного старше сорока, растрепанный и изнуренный, но с довольно приятными чертами. Я уже много лет подряд встречал его бродящим вокруг Лос-анджелесского университета среди толпящихся студентов. Кто-то сказал мне, что он находится на амбулаторном лечении в расположенном неподалеку Госпитале Ветеранов. Он казался слегка не в себе. Время от времени я видел его у Шипа, съежившимся всегда у одного и того же края стойки с чашкой кофе. Я также видел, как он ждет снаружи, заглядывая в окно, когда освободится
  его любимое место.
   Войдя в ресторан, он сел на свое обычное место и взглянул на меня. Наши взгляды встретились. Вслед за этим он испустил ужасный вопль, от которого меня и всех присутствующих пробрало холодом до костей. Все смотрели на меня, широко раскрыв глаза, некоторые застыли с непережеванной пищей во рту. Очевидно, они подумали, что это кричал я. Я дал им повод так думать, стукнув по стойке и затем громко расхохотавшись. Мужчина вскочил со своего сиденья и бросился вон из ресторана, оборачиваясь в мою сторону и возбужденно жестикулируя над головой.
   Поддавшись инстинктивному побуждению, я побежал за ним. Я хотел узнать у него, что такого он увидел во мне, что заставило его закричать. Я догнал его на автостоянке и попросил объяснить, почему он кричал. Он закрыл глаза и вновь закричал, еще громче. Он напоминал ребенка, напуганного ночным кошмаром, кричащего во всю мощь своих легких. Я оставил его и вернулся в ресторан.
  
   - Что с тобой случилось, дорогой? - спросила официантка, озабоченно глядя на меня. - Я подумала, не сбежал ли ты от меня.
   - Я только вышел повидать друга, - сказал я. Официантка посмотрела на меня, изобразив на лице досаду и удивление.
   - Этот парень твой друг? - спросила она.
   - Единственный в мире, - ответил я, и это была правда, если мне
  позволительно называть другом того, кто видит сквозь скрывающую вас
  личину и знает, откуда вы явились на самом деле.
   Перевод Священного Писания не укладывается в рамки традиционной практики перевода, а накладывает на переводчика тяжкую "узду": передать не столько словарное значение той или иной языковой единицы, сколько ее, так сказать, религиозно-тафсирный смысл (о значении "тафсир" см. ниже). А потому традиционно выполненные переводы не только лишают Коран его духовно-поэтической окраски (а Коран изложен в форме высокопафосного стиха), но и приводят к выраженному оскудению передачи смысла Писания. Слова Господни, переданные на одном языке, не имеют абсолютно адекватного аналога на другом. Исходя из этой посылки, главной заботой переводчика Священного Писания должна стать максимально точная передача смысла (что и является собственно целевой установкой низведения Писания как руководства для жизни). Поэтому за основу перевода принимается не только буквальный текст Корана, но и один из лучших и наиболее полных тафсиров к нему не только арабских, но и европейских изданий. К сведению читателей: тафсир - это развернутое толкование айатов (стихов) Корана, выполняемое, как правило, самыми просвещенными в этой области священнослужителями, теологами и теофилософами ислама. В этой связи следует учитывать чрезвычайно важный, на мой взгляд, момент. У самих арабских теологов и теофилософов содержание тафсиров обусловлено индивидуальным восприятием, суждением и умозаключением, причем те или иные политические режимы арабских стран приемлют одни и отвергают другие. То есть каждый тафсир социален по времени и индивидуален по стилистической умеренности, радикальности и даже, если хотите, словесной воинственности. Поэтому мне представляется, что иногда переводы иностранцев, выполненные с единственно объективной точки зрения исследователя, стоящего вне религиозного мировоззрения, и, соответственно, прилагаемые к ним тафсиры могут претендовать на большую объективность, лояльность исходному тексту и логичному отчуждению от конкретных условий и времени перевода. Хотя отправными справочными материалами для меня были исконно арабские тафсиры ученых-богословов ат-Табари, Ибн Касира, Сайда Кутба, тем не менее для большей полноты осмысления текста Писания я использовала также тафсир крупнейшего ученого-исламоведа Абдуллы Юсефа Али, представленный в американском издании Корана на английском языке в переводе того же автора ("The Holy Qur'an", Amana Corp., Brentwood, Maryland, USA, 1983).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - Да ну! - сомневается Какашка. - Когда это случилось, клиенты так и шастали туда-сюда. Как же вы его узнаете? По выражению лица, что ли?
   Каору неуклюже колотит толстым пальцем по одной и той же клавише.
  - Нормальные клиенты приходят парочками - мужик с бабой. А этот приперся один, заселился и ждал бабу в номере. Ключ от четыреста четвертого был выдан мужчине в 10:52. Это мы знаем точно. А девчонку ему на мотоцикле доставили минут через десять. Так Нагасаки-сан в вестибюле запомнила.
  - Значит, надо найти, что там было в 10:52, - и дело в шляпе! - резюмирует Кашка.
  - Так вот я и пытаюсь, - ворчит Каторгу. - Думаете, так просто? Никак с этим цифровым гаденышем не справлюсь...
  - Может, у вас весовые категории разные?
  - Вроде того...
  - Просто Каторгу-сан родилась на свет немного раньше противника, - изрекает Букашка с совершенно серьезным лицом.
  - Ага, - поддакивает Кашка. - Примерно на пару тысячелетий.
  - И не говори, - кивает Букашка.
  - Языком чесать - много ума не надо, - парирует Каторгу. - Валяйте, сами пробуйте! Слабо??
  - Слабо-о! - хором пищат обе горничные.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Разочаровавшиеся Гены
  
  Немало Ген живут в мире разочарований. Они не верят в любовь. Они не верят в совесть. Подобно древним отшельникам они живут в пустыне утопий. Из-за этого они, возможно, достойны жалости. Однако прекрасные миражи рождаются лишь в небе пустыни. Разочаровавшись в делах человеческих, в искусстве они, как правило, не разочаровались. Наоборот, при одном упоминании об искусстве перед их глазами возникают золотые видения, обычным людям недоступные. Они тоже, размышляя о прекрасном, ждут своего счастливого мгновения.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Возможности Гены.
  
  Мы не можем делать то, что хотим. И делаем лишь то, что можем. Это относится к нашему обществу в целом. Возможно, и Бог не смог сотворить мир таким, каким бы ему хотелось.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   "Вот, что я говорю..." (Фрагмент )
  
  Вот что я хочу сказать своему приятелю Гене:
  
  О Заслугах диалектики
  
   "В конечном счете заслуга диалектики состоит в том, что она приходит к выводу, что все на свете сплошная глупость. Бравировать, что не дорожишь жизнью, тоже глупость, твоя жизнь нужна не тебе, а твоим многочисленным детям от многочисленных жен, по крайней мере, хотя бы одной дочке."
  
   О воспоминаниях.
  
  "Это далекий пейзаж на горизонте, причем уже несколько упорядоченный со временем."
  
  
  О юношеских годах.
  
   "В юности Гена не был меланхоликом, а также не был высокомерным, может быть, не хватало роста?
   Горести разводов сделали Гену человеком умным. Если умным человека делают разводы, то Гена - семейный человек, однолюб. В своей другой бы жизни, ни разу не разведясь, никогда бы не поумнел бы. Но это другой путь развития, не правда ли?
   "Как мы должны жить? Так, чтобы оставить для себя надежду хотя бы еще на одну женитьбу."- так некогда говорил Гена."
  
   Об общении
  
  
   "Любое общение само по себе требует неискренности. До конца раскрыть свою душу приятелям без тени неискренности - значит неизбежно порвать отношения, даже с самым закадычным другом. Поэтому, чтобы сохранить задушевные отношения со своими приятелями, нужно максимальное уравновешивание своих чувств. Но это не каждому дано.
   Чтобы сделать жизнь счастливой, нужно любить повседневные мелочи.
  Звон утреннего будильника, утреннюю сводку, чириканье аварийных мастеров, сосредоточенное лицо Сергея Ивановича после вчерашней попойки - во всех этих повседневных мелочах нужно найти смысл и удовольствие.
   Но ведь те, кто любит мелочи, из-за мелочей всегда страдает. Все-таки жизнь Гены, прошедшая в ухарстве и гусарстве, в глазах обожаемого начальника кажется полна страданий. Так и мы, чтобы наслаждаться самым малым, должны страдать от самого малого.
   Чтобы сделать жизнь счастливой, нужно страдать от повседневных мелочей. Звон утреннего будильника, утренняя сводка, чириканье аварийных мастеров, опухающее лицо Сергея Ивановича после вчерашней попойки - во всех этих повседневных мелочах нужно видеть и адские муки.
   Встречаясь с одной женщиной, Гена нередко вступает в связь с другой, которая служит ему заменой. И часто делает это совсем не потому, что одна любовница отвергла его. Так что же не позволяют Гене ограничиться одной женщиной для своих жестоких развлечений.
   Женитьба для Гены - эффективное средство регулирования первобытных инстинктов. Но она не может служить столь же эффективным средством регулирования любви. Женившись, когда ему было за двадцать, он после этого ни разу не влюблялся. Как вы это находите...
   От слишком частых любовных приключений Гену спасает не рассудок, а скорее слишком большая занятость. Чтобы полностью отдаваться любви, прежде всего необходимо время. "
  
  
  
  
  
  
  Гену за шиворот и так же ласково опустили его с балкона. И вот Гена, как пушинка летит в свободном полете.. Так же свободно летят его мысли.
   Говорил же мозг, приказывал Гене: "Не приближайся к женщинам".
   Но упрямый инстинкт приказывал Гене прямо противоположное: "Не избегай женщин, будь с ними рядом".
   Женщина для Гены, как и для всех мужчин, поистине сама жизнь. Но она же является источником всех зол.
   Гена презирает неуверенных, мнущихся людей. Но знает, если отдаться во власть тупого, здравого рассудка, это станет истинным проклятьем его существования.
   Причина, почему Гена мудрости для него - жить так, чтобы, презирая социальные условности, не вступать в противоречия с социальными условностями.
   Гена, поклонявшейся той, которая "навсегда осталась последней его женщиной", был поистине одним из счастливейших людей. Не было ли это проклятием разума? Разум позволил Гене понять бессилие разума.
  
   Судьба не столько случайность, сколько ее необходимость. Его слова - "В каждой судьбе, как и скважине, заключен характер" - родились совсем не от ее игнорирования.
   Можно сказать, что каждый старший, а может и младший мастер, должен быть достаточно силен духом, в той же степени, как и слаб умом, ведь они никогда не могли вовремя нащупать пульс жизни.
   Гена знал, что он не знал даже самого себя. Да и нам часто трудно подступиться к тому, что мы знаем.
   Самое трудное искусство в жизни для Гены - жить свободно. Правда, "свободно" не означает "бесстыдно, разнуздано, по чапаевски, не помня себя сутками .."
   Последней мыслью свободомыслящего, свободнопарящего Гены состояла в том, что он свободно и легко мыслит, но он не готов, как фанатик, к жестоким сражениям с судьбой. Он хотел раскаяться в своей безудержной, разухабистой жизни.
   Судьба - дитя раскаяния. Или, может, раскаяние - дитя судьбы.
   А на утро дворник - татарин, бывший бурильщик ("так себе ремонтник"), легко соскреб от асфальта все, что осталось от Гены, любимца женщин и судьбы...
  
  ...Человек - падший ангел. Прощай, о земля: ты - навек потерянный рай!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Концерт
  
  (Один день из жизни телевизора)
  
  
  Сначала гундосили в каком-то однообразном новомодном ритме то ли "Молоко", то ли "Сливки", больше похожие на "Чугунные отливки", потом выступил певец новых русских - в блестящем халате узбекских расцветок - ударник попсы, певец, похожий на бородатую женщину, распространитель желтых чикагских мюзиклов. Угадайте, как его зовут? Правильно, угадали. Вот он-то уж заливался, заливался, потом, наконец-то, залился и ушел.
  Пе-ре-рывчик на рекламу :
  В магазине с названием - "Содержимое для ваших желудков" кто-то объелся чипсов.
  Потом бедный Эйнштейн опился пива, ему стало относительно плохо. Оказывается, что самое большое достоинство муз. аппаратов "Самурай " -это мощный звук. То есть даже глухие или оглохшие слушатели что- то услышат.
  Ну а, кожа после мыла стала ухоженной и скукоженной.
  
  Новости гороскопа:
  
  Они предаются грезам и больше всего мечтают о подъеме и обеспеченной старости, мечты остаются мечтами - из-за собственной лени и неумения трудиться. Им по душе строить воздушные замки, один краше другого, угадывать, усматривать счастливый случай. По природе они люди мягкие, кроткие, нежные, доброжелательные и дружелюбные, хотя не лишены ни хитрости, ни лукавства, ни дипломатичности, ни таинственности. В любви - просто одаренные .
  
  Предуведомление:
   Кто-то стер предыдущие записи в компьютере; веселые - рассказы про Кагора Кашевара, Петрограф-Бодуна, компьютерщика Рудовоза, старьевщика дядю Мишу.
   Пусть за эта у кого-то вырастет на лбу что-нибудь похожее на рога или что-нибудь такое похожее.
   Попробую восстановить их в объединенном рассказе.
  
  Смех муравьев.
  
   В нашей агентуре работал весельчак, любитель порассуждать о женолюбах, в душе молодой человек пожилого возраста - Кагор Алкалоидов. Он был грешным человеком: постоянно изменял во сне, при этом ему казалось, что этот же сон в это же время смотрят его жена.
   Однажды с ним случилась беда,
   Каждый раз утром после чая он стремительно бежал на работу, но не потому что он был алкоголиком и спешил работать, а потому что у него возникало дикое желание успеть добежать до туалета.
   Все потом удивлялись радужным разводам вокруг унитаза и странным пятнам на потолке.
   Такая беда продолжалась до тех пор, пока однажды он не прочитал мелкие буквы состава чая на пачке.
   Оказалось, что в состав полюбившегося фруктового чая входит большое количество сенны, которая обладает сильными слабительными свойствами к стремится быстро облегчить желудок. С тех пор Кагор не пьет фруктовый чай.
   Другого любителя не чая, мастера с говорящей фамилией
   Метров-Водник однажды срочно отправили на скважину. Он опоздал, и, ожидая попутную технику в вагончике начальника цеха, не торопясь, попивал припасенное пивко и, надо же было такому случиться, тот момент, когда он медленно подносил бутылку ко рту, чтобы сделать смачный глоток, открылась дверь и зашел рассерженный главный инженер . Немая сцена ...
  - Петроглиф, ты почему здесь? Ах, ты еще пиво пьешь? Пиши объяснительную - Дверь также неожиданно закрылась.
   Бедный Петроглиф, не зная, что делать, в шоке налил большую рюмку водки н выпил.
  - А не буду я писать о6ьясннтельную, -подумал он,- напишу сразу
  заявление на увольнение. С этой мыслью он выпил еще одну, потом
  еще...
   Открылась дверь и зашел раскрасневшийся с мороза начальник цеха,
  - Петроглиф, что ты натворил, еле отстоял тебя. Бегом дуй на скважину!
   В конец осоловелый Петроглиф, качаясь побрел на выход. В тот день Петроглиф так и не попал никуда, но это, как говорят, уже совсем другая история. Его друг Рудокопов рассказывал, что однажды, поссорившись с женой, он три дня и три ночи сидел за компьютером. На исходе третьего он стал разговаривать с компьютером, и компьютер понимал его. Они разговаривали о Звездах, о смысле Бесконечности, Пространства и Времени, о путешествиях во Времени и в иных Мирах. Все это он успел увидеть на экране. Но недавно он неожиданно исчез. А вы не видели его?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Рассказ о том как пан Рыба работал в институте
  
  
   На полу лежало что-то разбитое. Изящное и хрустальное. Это что-то стоило когда-то немало и было хрустальным слоником. Хрустальный слоник, который был изготовлен для счастья, оступился и упал, и дом остался без счастья.
   А все началось с того что пан Рыба стал по утрам вставать с правой ноги. Каждое утро его преследовала мысль, что учреждение в котором он работает, очень напоминает ему огромный монолитный шкаф-сервант, а он выполняет там декоративную функцию, напоминающую роль свечки или чайника стоящего в углу.
   Его проект, казавшийся лет десять назад грандиозным из года в год мельчал и превратился из гениальной задумки - "автоматического успокоителя тайфунов и штормов" - в компенсатор дверных сквозняков. И более всего убивал факт, что руководство утвердило в конечном варианте только разработку и испытание автомат для поддерживания пылинок во взвешенном состоянии.
   После этого пан Рыба почувствовал себя совсем воздушным и невидимым, а отдел невесомым и несуществующим. Ничто больше не волновало его. Все казалось нереальным и застывшим. Так продолжалось до тех пор, пока пани Кнопка не нажала на кнопку автомата по поддержанию пылинок. Сначала там тихонько зашипело, а потом выдуло из кабинета все бумаги, а следом и всех сотрудников.
   Пан Рыба летел, как метеор, окруженный бумажным роем, до тех пор, пока не влетел в форточку собственного домика и зацепившись за хобот хрустального слоника-копилки - разбил его.
  Гордость пана Рыба - автоматическая откидывающаяся кровать (на которую он упал) от удара откинулась в вертикальное положение и прижала пана Рыбу к стенке. Больше пана Рыбу не видели.
  
  Новости гороскопа: Рыбы, (из газеты 1994г) .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Монголоид Билибердыев
  
  
  "Взвейтесь кострами дети грузинов, мы пионеры - бочки с бензином" и "Кому любая баба даст, тому и Ява и Пегас" и "Опал - затянулся и упал и опал".
  
  
  ПУШКИН И ГОГОЛЬ
  
   Гоголь (падает из-за кулис на сцену и смирно лежит).
   Пушкин (выходит, спотыкается об Гоголя и падает): Вот черт! Никак об Гоголя!
   Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость какая! Отдохнуть не дадут! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает). Никак об Пушкина споткнулся!
   Пушкин (поднимаясь): Ни минуты покоя! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает). Вот черт! Никак опять об Гоголя!
   Гоголь (поднимаясь): Вечно во всем помеха! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает). Вот мерзопакость! Опять об Пушкина!
   Пушкин (поднимаясь): Хулиганство! Сплошное хулиганство! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает). Вот черт! Опять об Гоголя!
   Гоголь (поднимаясь): Это издевательство сплошное! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает). Опять об Пушкина!
   Пушкин (поднимаясь): Вот черт! Истинно что черт! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает). Об Гоголя!
   Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает). Об Пушкина!
   Пушкин (поднимаясь): Вот черт! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает за кулисы). Об Гоголя!
   Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость! (Уходит за кулисы).
   За сценой слышен голос Гоголя: "Об Пушкина!"
   Занавес.
  
  АНЕКДОТЫ ИЗ ЖИЗНИ ПУШКИНА
  
   1. Пушкин был поэтом и все что-то писал. Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул:
   - Да никак ты писака!
   С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски Жуковским.
   2. Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и
  всегда завидовал захарканным, у которых, наоборот, борода росла вполне прилично. "У них растет, а у меня не растет", - частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарканный. И всегда был прав.
   3. Однажды Петлюровский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришел, осмотрел часы Петропавловского и положил их обратно на стол. "Что скажешь, брат Пушкин?" - спросил Петлюровский. "Стоп машина", - сказал Пушкин.
   4. Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл "эпиграммами".
   5. Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос.
   6. Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!
   7. У Пушкина было четыре сына и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и все время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора: сидят они за столом; на одном конце Пушкин все время падает со стула, а на другом конце - его сын. Просто хоть святых вон выноси!
  
  Бот, что я говорю...
  
   Бог, что я говорю. Что же я говорю. Почему же я говорю? Я бот. Что же я говорю, что я бот? Почему я сказал что я бот? О, боже, бог, что я говорю? Я говорю слова? Я? Я? Бог, я говорю слова? Бог, а ты не говоришь слова? Бог, а кто говорит слова? Я говорю слова. Я - Бог? Нет. А кто это говорит? Если бог не говорит слова, то как с ним поговорить. По-моему нечего с Богом болтать.
   Нечего с богом болтать, болтай с богословами.
   Кто это говорит?
   Ну, точно не бог, потому, что он не говорит.
   Бог не говорит? А бог говорит, а может Бог говорит?
   Говори говорю.
   Не слышу ответа на свой вопрос?
   Ты даже не разобрался кто собственно говорит, а уже вопросы задаёшь.
   Ну, и что? Нельзя разве, собственно, так делать.
   Не базарь, иди-ка подальше.
  
   Дальше судьба не складывается. Дальше всё горше и горше. И в один прекрасный момент умер. В один ужасный момент умер. Умеренность. Главное умерено. Главное во всём знать меру. Умер. Меру-меру-меру-мер-у-мер-у-мер-у-мер-умер-умер-умер-умер. Мёртвая умеренность мерно продвигалась по миру. Миру мир. Мере мера. Войне. Благожелательность главное и наставления в нравственности. Наставлять я буду в нравственности вас моя паства. Кукареку!
  - Кукареку!
  - Бе-бе.
  - Му-му.
  - Мур-мяу.
  - Гав-гав.
  - Гаврила! Гаврила! Пойди скот загони! Гаврила! И Данилу не забудь позвать в помощь!
  - Хорошо, хорошо.
  - Очень хорошо. Очень.
  - М-м, как приятно. Кайф.
  - Позитивчик такой хороший, потрясно.
  - Да, прекрасно, какое прекрасное настроение.
  - Ну, вы приходите, не забывайте.
   Книги. Меркурий.
  
   Макар Николаевич, человек, которого обвиняли в недостатке денег, а то и называли змеёнышем, - мог ли он упустить такой случай и не возблагодарить судьбу за эту сверхъестественную милость: раскрытие, поимку, даже, вероятно, ликвидацию двух агентов мурманской империи?
   Макар Петрович, инопланетянин, которого обвиняли в недостатке ума, а то и называли змеёнышем, - мог ли он упустить такой случай и не посетовать на судьбу за эту сверхъестественную грубость: раскрытие, поломку, даже, невероятно, детерминацию двух агентов мурманской империи?
   А может быть Валера, это тот, которого только что повалили на пол политические недруги? Или Валера вовсе не пришёл на встречу?
   Как известно, у Кукушкина никогда не росли усы. Сукин сын очень этим мучился и всегда завидовал захарканным, у которых, наоборот, усы росли вполне прилично. "У них растет, а у меня не растет", - частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на захарканных. И всегда был прав.
   "У них кастет, а у меня нет", - частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на захарканных.
   "Я бы море водки мог выпить", - нередко повторял я, когда бывал в шумных компаниях.
   Бывало, сплошная умора: сидят они за столом; на одном конце Пушкин все время падает со стула, а на другом конце - его сын. Просто хоть святых вон выноси!
   Бывало, сплошная умора: сидят они пиво пьют; на одном конце Пушкино все время падает со стула, а на другом конце - его дочь.
   Чашка и гоголь-могильник.
   Монгол (выходит из-за кулис на сцену и смирно стоит).
   Билибердыев (выходит, сталкивается с Монголом и падает): Вот черт!
   Монгол (отряхивая пиджак): Мерзопакость какая! Отдохнуть не дадут! (Идет, спотыкается об Билибердыева и падает). Никак об Билибердыева споткнулся!
   Билибердыев (поднимаясь): Ни минуты покоя! (Идет, спотыкается об Монгола и падает). Вот черт! Никак опять об Монгола!
   Монгол (поднимаясь): Вечно во всем помеха! (Идет, спотыкается об Билибердыева и падает). Вот мерзопакость! Опять об Билибердыева!
   Билибердыев (поднимаясь): Хулиганство! Сплошное хулиганство! (Идет, спотыкается об Монгола и падает). Вот черт! Опять об Монгола!
   Монгол (поднимаясь): Это издевательство сплошное! (Идет, спотыкается об Билибердыев и падает). Опять об Билибердыев!
   Билибердыев (поднимаясь): Вот черт! Истинно что черт! (Идет, спотыкается об Монгола и падает). Об Монгола!
   Монгол (поднимаясь): Мерзопакость! (Идет, спотыкается об Билибердыева и падает). Об Билибердыева!
   Билибердыев (поднимаясь): Вот черт! (Идет, спотыкается об Монгола и падает за кулисы). Об Монгола!
   Монгол (поднимаясь): Мерзопакость! (Уходит за кулисы).
   За сценой слышен голос Монгола: "Об Билибердыева!"
   Занавес.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  (c) "Морфий", 1997
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"