Вот она, Книга Памятных Записей, которую ведут для царя его верные слуги, а он своей рукой правит историю, правит человеческие жизни и судьбы. Ничего не упускают зоркие глаза. Ничего и никого. Не спится сегодня царю, бежал от него сон. Засиделся царь допоздна над книгой, распустив стражу и плотно прикрыв дверь, соединяющую его с остальным миром. Долго листают сведенные артритом старческие пальцы желтые страницы, пока, наконец, не одолевает дремота грозного владыку.
"Что бы сделать тому человеку, которого царь хочет отличить почестью?", - засыпая думает царь. И ответ верного советника тут же звучит в голове: " Тому человеку, которого царь хочет отличить почестью пусть принесут одеяние царское, в которое одевался царь, и коня на котором ехал царь, когда возлагали царский венец на голову его. И пусть подадут одеяние и коня в руки одному из знатных советников царских и облекут того человека, которого царь хочет
отличить почестью и выведут его на коне на городскую площадь и поклонятся ему и провозгласят перед ним: так делается тому человеку, которого царь хочет отличить почестью".
"Поклонятся ему", - мысленно повторяет царь. Не бывать этому! Только царю должны кланяться его подданные. Сажал владыка кулаки да так, что побелели костяшки пальцев. Схватил книгу со стола и бросил на пол. Глухо ударилась об паркет хрустальная чернильница, кроваво-красное пятно расползлось по бумаге, пожирая букву за буквой.
- Не видать им царских одежд! Всем им! Им всем до одного! Смерть им всем!
Разлетелись страницы, ворвался ветер в распахнутое окно и подхватил их, унося за собой.
-- Что скажешь, советник? - спросил царь, но не услышал в ответ привычный голос, безошибочно подсказывавший ему все эти годы. Он всегда был рядом, стоило только сдвинуть густые брови, окинув взгядом преданно скулящего раба, как невидимый визирь шептал: "Не верь ему, государь, он лжет, не верь ему..."
"Не пей, государь. Это яд. Это не лекарство. Они отравят тебя, государь."
"Не верь им, владыка. Они против тебя."
"Они лгут. Они лгут."
"Он тоже лжет. Не верь. Берегись!"
И визирь был прав. Он знал врагов в лицо, он чуял их запах, Он различал их по звуку шагов, по интонациям голоса. Он распознавал их в самых, казалось бы преданных, он неукоснительно стоял на страже, никогда не смыкая свое бдительное око. И он шептал, шептал, шептал.
- Ты здесь? - тяжело дышит царь.
Молчание.
- Неужели ты тоже предал меня? Не уходи! Не оставляй меня одного! Почему так мало воздуха?
И вновь тишина. Тишина - это враг. Она хватает за горло и сжимает его до темноты в глазах, до хруста позвонков.
- Прощай, Сосо, - слышит царь знакомый голос и проваливается в пустоту.
Он лежит на диване в своем кабинете как был, не раздеваясь, в полувоенном френче и хромовых сапогах, сделанных на заказ лучшим сапожником Грузии. Он сам - сын сапожника и знает толк в хорошей обуви, одном из главных атрибутов царского одеяния. Конвульсивно дергается грузное тело и скатывается на пол, где его найдут после. Найдут слишком поздно, чтобы привести в чувство. Бесшумно покидает комнату невидимый визирь. Расшитый золотом кафтан не скрывает рукояти фамильного кинжала. Царский перстень блестит на безымянном пальце смуглой руки. Идет верный пес по коридорам бывшего дворца не таясь, ибо не зрим он. Минует дремлющего охранника и покидает дачу в Кунцево, чтобы исчезнуть вслед за своим хозяином.
Стынут рельсы под теплушками, готовыми тронутся в далекий путь. Беспокойно мечутся во сне народные мстители, на секунду представив себя на месте своих жертв. Просыпаясь в холодном поту, кто-то судорожно нащупывает под подушкой табельное оружие. Озирается по сторонам. Затем крадется в соседнюю комнату, где на мятом топчане дремлет старуха.
- Эй, бабка, - хрипит он, - у тебя икона есть?
Старуха непонимающе моргает. Затем крестится и смахивает слезу.
Тяжело вздыхает дом, обитатели которого в кои веки наконец-то сомкнули глаза. Уныло вздрагивает абажур настольной лампы. Мутные тени ползут по разбросанным на письменном столе свидетельским показаниям. Скользят имена и фамилии врачей, обведенные чернильным карандашом.
Вот она, Книга Памятных Записей, с запечатленной на ней последней датой - четырнадцатого числа месяца Адара 5713 - второго марта 1953 года.