Полдень в Италии жаркий. Бывают мгновения, когда кажется, что солнце упало на землю, и воздух стал густым, словно горячий овсяный кисель. Прозрачное, раскалённое марево едва заметно дрожит над землёю, и плоские крыши городка Кремона маленькими плотиками качаются в этом океане жгучего воздуха. Одуревшие от жары птицы прячутся в оконных прорезях большой шестигранной башни, а бродячие собаки, поджав хвосты, ищут хоть какой-нибудь клочок тени, чтобы упасть и тяжело дышать, не обращая никакого внимания на бродяг и кошек. Даже река не может спасти от жары, и волны, которые родились в далёких Альпах такими свежими и холодными, устало катятся тёплыми бурунчиками мимо притихшего от жары города.
Солнце в Италии игривое. Поля пшеницы и длинные ряды виноградников купаются под его ласковыми лучами, радуя всех своими яркими цветами. Всё вокруг преображается, словно по волшебству, и даже иссиня-чёрные волосы пятилетнего мальчика вбирают в себя какой-то другой оттенок. Может быть, именно поэтому мама зовёт своего малыша Люминелло (luminello - солнечный зайчик).
Андреа чуть сдвинул бровки, а потом уткнулся носом в подушку и крепко зажмурил глаза.
"Если лежать вот так и совсем-совсем не шевелиться, то няня подумает, что я сплю и не станет жаловаться отцу... я не хочу больше спать днём, это же только для маленьких".
- Почему ты не спишь, зайка?
- Няня, я не зайка! Я уже совсем вырос!.. скажи, а в нашей семье есть Николо?
- Не знаю, Андреа. У твоего отца много родственников, и не все они живут в Кремоне. Если поискать, то среди них, наверное, и найдётся какой-нибудь Николо... а почему ты спрашиваешь?
Воздух в Италии певучий. Иногда кажется, что до этого городка долетают звуки морского прибоя, хотя побережье не так уж и близко. Песни в Кремоне несутся почти из каждого двора, а нежные отзвуки струн старой лютни подолгу висят в воздухе.
- Няня, а у меня уже есть внук?
- Нет, детка, он будет потом. Сначала ты вырастешь большой, и у тебя родится сын. Потом пройдёт время, и у твоего сына тоже родится сын. Этот мальчик и будет тебе внуком.
Италия наполнена запахами. Ароматы оливковых ферм и молодого вина идут основным фоном. В эту пьянящую смесь вливаются запахи сложенных на веранде еловых брусков и раскалённых солнцем камней мостовой, а завершающим аккордом вмешиваются розы, те самые, которые выращивает хозяйка соседнего дома. И ещё многое, многое другое; настолько тонкое, что это нельзя распознать человеческим носом.
- Няня, а зачем он мне снится уже сейчас?
- Кто снится, малыш?
- Старик. У него седая борода и жёлтые руки. Он говорит, что он мой внук Николо и плачет, потому что я умер и не сказал ему какого-то главного секрета. Но я же ещё не умер, и внука совсем никакого нет... и секрета я тоже не знаю...
- А почему ты не говорил мне про это раньше?
- Я всё-всё рассказал падре. Он ответил, что надо десять раз прочитать "Символ веры", и тогда всё пройдёт. Я читал. Много-много раз читал, но ничего не проходит, и Николо опять снится мне и снова плачет или ругается.
- Давай вместе прочитаем?.. Встань на колени... готов? Повторяй за мною... Верую... в единого Бога Отца...
Говорят, что Италия хранит множество тайн; что они прекрасны и загадочны, словно карнавальные маски и могут ворваться в твою жизнь неожиданно, как выстрел из осадной мортиры. Может быть это и так, но, если приглядеться повнимательнее, то и в любой другой стране можно отыскать немало таинственного.
- Няня, а двадцать первый век далеко?
- Не знаю, Андреа... спроси об этом отца или лучше - Антонио. У него есть книга, он умеет её читать и про всё знает.
В это утро Андреа проснулся самым первым в большом двухэтажном доме. Тихонечко вышел в коридор, спустился по скрипящей лестнице, толкнул тяжёлую деревянную дверь на кованых петлях и шагнул в крохотный дворик. Возле стены был большой навес, под которым, уложенные аккуратными рядами, сушились большие еловые клинья. Такие может делать умелый плотник, если он несколько раз распилит толстое бревно от коры к сердцевине. Из таких вот клиньев отец и старший брат Андреа делают лютни.
Малыш долго стоял перед этой поленницей и нерешительно переводил взгляд с одного бруска на другой. Все они казались ему совершенно одинаковыми.
"Он сказал, что я первым делом должен выбрать дерево... В нём не должно быть сучков, и оно должно отозваться на мой удар... зазвенеть или загудеть, запеть или застонать. Это непросто, но Николо сказал, что поможет мне".
Мальчик протянул руку и дотронулся до тёплого дерева кончиками пальцев. Крохотный шарик застывшей смолы чуть шевельнулся под рукою Андреа, и малыш испуганно убрал ладошку и закрутил её перед глазами - не испачкался ли.
"Николо говорил, что может пройти несколько лет, пока дерево мне отзовётся. Придётся долго слушать, откладывать клинья ещё на месяц или два, а потом - выстукивать всё заново. До тех пор, пока мы с Николо не отыщем нужный кусок... Интересно, заметит ли отец, если я стащу одно такое полено?.."
* * *
Николо Амати умирал. Свою болезнь он почувствовал давно, но пока что ему удавалось с ней бороться, а заодно - умело скрывать свой недуг от посторонних. Заказчикам вряд ли понравилось бы известие про недомогание мастера.
Николо давно остался один и, в общем-то, уже не боялся смерти. Давняя эпидемия чумы унесла всех родственников, а бесконечные войны - его друзей. И старого мастера уже не пугали мысли о близкой кончине. Он смирился, привык к ним и взглянул на завершение своего жизненного пути, как на что-то неотвратимое. Как на наступление осени, например, или же - на налоги.
Николо стал острее чувствовать близкую смерть ещё и потому, что ведьма стала приходить в его сны всё чаще и чаще...
У этой ведьмы были разноцветные волосы, тоненькие сиреневые ободки вокруг серых глаз и по шесть маленьких серёжек в каждом ухе; ногти её блестели, вспыхивая огоньками, словно бриллиантовая пыль на браслетах миланских модниц. И эта ведьма была молода... безбожно, умопомрачительно молода.
Эта девчонка впервые пришла в сны Николо очень давно, и за всё это время она ни капельки не изменилась. Она не угрожала и не предлагала продать душу, казалось, что она вообще не замечает Николо. Ведьма просто улыбалась и что-то говорила на своём странном языке. А Николо слушал... много лет подряд он внимательно слушал переливы молодого голоса и таинственную певучесть незнакомых слов. За восемьдесят прожитых лет Николо Амати привык к этим снам и уже давно не боялся ночных кошмаров. Да и стоит ли доброму мастеру бояться какую-то ведьмочку?
Николо Амати умирал, и сегодняшним утром он, как никогда раньше, почувствовал ужас близкой смерти. Он понял, что уже совсем скоро для него всё исчезнет. Всё! И вместе со всем остальным, из этого мира также уйдёт эта чертовка, чей смех звенит так заразительно. Всё это пропадёт, провалится в небытиё, исчезнет навсегда, и стоило мастеру это понять, как ему стало страшно по-настоящему.
"Завтра? или через полгода? Какая разница - исход всё равно один. Но прежде чем я уйду, надо будет всё-таки сделать одну скрипку... у меня ещё хватит для этого сил. Она зазвучит по-другому, и это будет голос той ведьмочки из моих снов. Я хорошо запомнил его. Всё должно хорошо получиться..."
* * *
Темно-синяя "девятка" аккуратно сбавила ход и остановилась на перекрёстке, словно зацепилась передними колёсами за белую полосу на мокром асфальте.
- Снежана... - Олег всегда называл дочь полным именем. - Я купил для тебя этот абонемент. Сама понимаешь, что нам не разрешат забрать скрипку из консерватории. Но там ты сможешь играть на ней целый месяц по два часа три раза в неделю.
- Пап, а это правда Страдивари?
- Нет, доча, это - Амати. Этой скрипке четыреста лет, и я хочу...
- А какой Амати? - перебила девочка отца. - Их же было несколько, нам в училище про это рассказывали.
Олег сделал вид что не расслышал вопроса и нажал на педаль газа как раз в то мгновение, когда жёлтый глаз светофора, подмигнув несколько раз, сменился зелёным. Старшему менеджеру по рекламе простительно не разбираться в тонкостях истории музыки, и даже саму фамилию - Амати - Олег узнал только тогда, когда услышал разговор про абонемент консерватории.
- Пап, ты не знаешь, что такое Люминелло?
- Не знаю... спроси у мамы...
Снежана вздохнула, дунула под нос, поправляя мелированную чёлку, и сделала вид, что рассматривает вывески магазинов.
Как рассказать отцу про этот сон? Почти каждую ночь ей снится маленький, черноволосый мальчик со странным именем Люминелло, который приходит и протягивает ей скрипку. Снежана играет на ней долго-долго, и у неё всё прекрасно получается. Звуки льются по-другому, эта скрипка поёт совсем не так, как её поцарапанные копии в музыкальном училище. И пока Снежана играет, мальчик молча слушает, а потом - уходит, забирая с собою эту скрипку...
* * *
Снежана шагнула в большой зал вслед за служителем музея, остановилась и проглотила жвачку. Девочка всегда так делала, если плюнуть на землю было неудобно.
"Наверное, всё это был только сон. Пятьсот лет назад жил Андреа Амати, который сделал первую скрипку. Потом было два его сына и внук Николо. Но нигде и никогда не было Амати Люминелло, который снится мне так часто".
Старому мастеру всё-таки удалось пересилить боль, подняться с постели и пройти в мастерскую. Усталые ноги чуть дрожали, и Николо Амати ухватился за верстак обеими руками, рассматривая лежащие на нём заготовки.
"Или же всё это было просто сном? И чарующий смех этой ведьмы - бред слабого, больного старика, которому не так уж и много осталось? И мир не слишком и обеднеет от этой потери".
Николо вздохнул и потянулся за большой стамеской...
* * *
Андреа наконец-то смог вытащить из поленницы один из брусков. Перехватив этот клинышек поудобнее, мальчик установил его у себя на плече и крепко прижался ухом к шершавому дереву.
"А может быть, это был просто сон? И у меня никогда не будет внука Николо, и никакой скрипки тоже ни у кого не будет?"
Он поднял руку, собираясь осторожно ударить по бруску кончиками пальцев...
- Люминелло, малыш!!! Где ты спрятался, проказник?! А ну-ка, беги быстрее к своей маме!..