Здесь, но далеко не в этот час оскверненной хилиастами и монтанистами православной церкви, окружной благочинный инквизитор явился инкогнито и в одиночестве.
Соблюдая максимальные меры предосторожности, он нисколько не прибегал к сокровенной орденской теургии. Хотя и был облечен отворенно широкими чрезвычайными полномочиями, инквизитор наделил себя уничижительным секулярным обликом.
Заурядная, всем примелькавшаяся мирская одежда - дешевый ширпотреб и умело наложенный профессиональный актерский грим, неузнаваемо изменившие его внешность, придавали ему стереотипическое сходство с обыкновенным мирянином. От века и мира сего.
Возможно, зашел себе раб Божий в храм помолиться в неурочный мало посещаемый час, альтруистически поставить тоненькую свечечку за спасение души, тела, здоровья кого-то из близких. Или же эгоцентрически по обыкновению вымолить себе поближе к своей рубашке и кошельку в штанах что-нибудь вовсе не духовное, а даже сугубо материальное и конкретно денежное.
Быть может, и по-другому, если боязливо и трудно верующего богомольца, каким на сей раз предъявил себя рыцарь-инквизитор, едва ли заботят приземленные обыденные чаяния. В этаком почтенном возрасте не иначе как о спасении собственной души надлежит побеспокоиться. За здорово живешь веровать и чаять будущего века. С пониманием неизбежного и неотвратимого...
Понятно, допрежь в храм Божий не хаживал, по молодости и зрелости лет сюда дороги не знал. И знать не хотел. А как пришло время подойти к последней покаянной черте, тут как тут враз вспомнил о Боге и о душе.
Страшно, небось, помирать, старче? Яснее-ясного, чего тебе здесь надобно, в церкви-то православной Святых Димитрия Донского и Сергия Преподобного.
"Оптически и аноптически. Склоняясь под бременем лет и грехов. Прости и пощади старичье, Господи, яко они суть люди Твоя..."
Однако в обличье старика-инвалида инквизитор намеревался действовать весьма беспощадно. Тождественно тому, когда напускал на себя внешний вид сорока- или пятидесятилетнего мужчины, далекого от пенсионного возраста.
"Эпигностически, сквернавцы! Трепещите в окрестную, возмездие грядет с нежданной стороны".
Перекрестившись, суровый инквизитор внимательно, но незаметно для праздных посторонних глаз, оглядел снаружи желтушные стены церкви, затемненные, вытянутые окна, крашеный в зеленое купол, хлипкую колокольню, огороженный бетонным заборчиком двор, железные прутья сварных ворот, подсобные службы, какие-то домики... И еще более тщательно осмотрелся внутри оскверненного храма.
Дело обстояло намного хуже, чем предполагали он, его арматор и анонимный доверенный осведомитель конгрегации. Храм давным-давно превратился в постоянное место сборищ для колдовских нечестивых оргий и мерзопакостных магических непотребств.
Если судить лишь по внешним и поверхностным признакам скверны, по предварительным наблюдениям, согласно первоначальному личному впечатлению, текущая провинциальная миссия инквизитору представилась архисложной.
"О Кресте животворящий!
Не двое и не трое здесь сбираются в богомерзости, во грехе и разврате, незаконовахом экклезию верных обращая в вертеп разбойничий..."
Тем не менее в данной оперативной рутине рыцарь-инквизитор Филипп Ирнеев предпочел работать без какой-либо секулярной силовой поддержки от конгрегации. Один на один с коллективным злом. Не счел он необходимым и харизматическое усиление со стороны кого бы там ни было
"Мне воздаяние едино и аз воздам! Как должно и достойно звания Рыцаря Благодати Господней".
В продолжение трех осенних месяцев и в начале зимы рыцарь Филипп исполнял обременительный долг и нес тяжкие обязанности окружного инквизитора-коадьютора Восточно-Европейской конгрегации.
О легкомысленной поре летнего инициирующего ученичества апостолический рыцарь-инквизитор Филипп нынче мог только вспоминать в ностальгической печали. Изредка и слегка, вполне по-человечески, не забывая о том, что было, и безвозвратно, к сожалению, минуло.
- 1 -
От века своего огульным тварным гуманизмом Филипп Ирнеев философически не страдал, бесплодно о ближних и дальних не сожалел. И не рефлектировал, не резонерствовал бездарно в абстрактном гуманизирующем человеколюбии. Ни в мирском существовании, не чуждом чего-либо человеческого, ни в харизматической экзистенции на грани рационального и сверхрационального он не творил себе конкретных кумиров из жертвоприношений, какие приходится приносить на алтарь долга.
Тем самым собственные жизнь и смерть во плоти или земнородная жизнедеятельность кого-либо другого, третьего, четвертого... от мира сего для рыцаря Филиппа не имели гуманистического антирелигиозного ознаменования.
"Гуманерия, из рака ноги!"
Будь то в упорядоченном свыше харизматическом целом, либо в разрозненной фрагментарности секулярного мышления, он превыше всего ставил целеполагание и твердость веры. "Сим знаменем победиши", следовал он достославному образцу Святого Константина.
"Надо так надо, коль скоро значимость благой цели утверждает оправдание любым нечеловеческим средствам и антигуманным жертвам.
Ибо верую: когда б во зло или добро непреложно следует искупление и воздаяние за содеянное. Всем и каждому. Urbi et orbi. То бишь в этом городе и в мире. На этом свете или же на том".
О фрагментах тел, однажды оставленных на проселочной дороге, когда потребовалось преподнести предметный урок пану Вацлаву Казимирскому, рыцарь Филипп не вспоминал как-либо в лукавом гуманистическом суемудрии. Неразборчивость в магических средствах владельца казино "Элизиум" или же злоупотребление колдовством кем-либо иным безусловно наказуемы.
Посему рыцарю Филиппу обусловлено и предписано Провидением, чтобы он милосердно молился за спасение несчастных бандитских душ, нанятых для исполнения неблаговидных криминальных поручений. Об их убиенных грешных телах у него душа не болит.
Кто из истово верующих поручиться за то, будто стоит сравнивать жизнь вечную, уготованную праведникам и прощенным в вышних, с кратким сроком тварных людских телес, замерзелых в пороках и грехах?
Можно не считать тело порочной темницей души, кое орфическое и неоплатоническое заблуждение нисколько не разделял и отрицал наш герой. Но вот худо-бедно брать на себя ответственность одновременно распорядиться как телесной формой, кого бы там ни пришлось, так и его душевным содержанием, Филиппу Ирнееву было вроде бы неловко.
Хуже того, коли речь идет не о каких-то там дальних, ему не ведомых урках-бандитах, но о старой и близкой подружке Маньке Казимирской.
"Кто ближний нам? Тот, кто буди милостив к тебе?"
Вот почему он немало колебался, сомневался, когда потребовалось коренным образом лишить близкого человека телесной природной магии. Иначе же истолковать: практически переместить разумную душу Марии в иную, радикально измененную теургическим воздействием плоть.
"Одно дело - нечестивые естественные творения, сознательно пребывающие в мерзостном злодейском колдовстве и богопротивной сатанинской магии... И совсем другой расклад выходит с Манькой, повинной только в лесбиянстве и кое-каком ханжестве и юродстве.
Как быть, коль ничего зловредительного и зложелательного за ней не числится, не наблюдается?"
В последних числах июня Филипп вместе с Настей приехали на позднюю воскресную обедню в монастырскую церковь Утоли моя печали. Там он и пришел к окончательному решению, как ему должно поступить с Марией, до того долго раскладывая, прикидывая так и эдак, стоит или нет использовать ее природное магическое естество в объектности человека-ключа тетраевангелического ритуала.
Раздумывая и не слишком того осознавая, рыцарь Филипп непроизвольно активировал теургический дистанционный контакт с Марией. Сию же секунду он ощутил ее присутствие, если не в этом храме, то где-то по соседству.
"Ага! Наша Манька ретиво молится у себя в костеле. В искренней вере Христовой обрядовые и конфессиональные различия не в счет".
И тотчас перед самым "Отче наш" его неожиданно, неприязненно дернуло близкой волшбой. Как если бы рядом кому-то вздумалось с противным скрежетом возить по кафельному полу эмалированный тазик, наполненный мокрым грязным бельем, ...
Рыцарь Филипп бросил быстрый взгляд на свою Настю:
"Нет не она, слава Богу, постирушку устраивает!"
Проницательно глянул на нескольких прочих прихожанок из окрестных деревень. В их артикулированные мысли он проникнуть не мог. Но тому подобные широко распространенные мирские мотивы, помышления и моления инквизитору Филиппу были ясны.
"Прости их, Господи! Пускай они просят от Тебя материального и греховного, в невежественном естестве своем женском путая молитву с ворожбой".
Прекратить профанацию и кощунство Филипп сразу не решился. В чужой-то монастырь со своим рыцарским уставом не ходят.
Это он правильно сделал, потому что кто-то, им неощутимый, мощным непререкаемым воздействием немедля восстановил в храме сем должное благочиние и православие.
"Дом мой наречется Домом молитвы... Несть в храме Божием волхованию и колдовству!"
Сам ли он так эффективно подумал или же каким-то чудом уловил православную мысль им незамеченного рыцаря-адепта, в тот момент не имело значения. Поскольку именно тогда рыцарь-неофит Филипп преисполнился твердой решимости поступить, как ему должно.
"Чему быть, того не миновать. Ни ближним, ни дальним".
Решено - исполнено. Тем паче пригласить прогуляться в ближайший понедельник рыжую Маньку он наметил заранее.
Давненько они вдвоем не угощались мягким мороженым с шоколадным ликером, не болтали о том, о сем по-дружески, исповедально на скамеечке в старом парке или в том симпатичном им обоим кафе, давеча отремонтированном.
Кроме того, ему надо практически проверить на местности, насколько потенциальный ключ-объект соответствует сверхрациональной топологии данной зоны искривленного пространства-времени. Иными словами, понятно, не пользуясь терминологией "Основ ритуальной теургии", следует убедиться, не исчезнет ли в никуда дверь с евангелической символикой, как только объект будет спровоцирован на высвобождение собственной природной магии.
Мария немного удивила Филиппа. Едва он активировал свой рыцарский сигнум на пробуждение в объекте искомых бесов сладострастия, то не увидел чего-либо неприглядно-ассоциативного. Вопреки неприязненному ожиданию не услыхал он и лузганья семечек, хруста попкорна и тому подобных раздражающих его сверхрациональную чувствительность мерзких звуков.
Вместо колдовского непотребства и бесчинства ему красиво представился отполированный до сахарно-белого костяного блеска открытый череп, наполненный крупными нежно-розовыми жемчужинами. Чуть жемчуг стал темнеть, он мгновенно дезактивировал сигнум.
"Оба-на! Не иначе как пошла инициация ритуала", - довольно четко определился с обстановкой рыцарь Филипп, хотя и сам не очень-то понял, как это у него так вышло.
"Вероятно, сам собой дар сработал. Вроде постэффект транспозиции харизмы или что-то в этом роде".
Еще меньше могла сообразить, что происходит, Мария Казимирская. Ее вдруг невероятно потянуло по направлению к транспорталу, покамест никоим образом не существующему в текущем для нее времени и трехмерном пространстве.
Она, недоумевая, покосилась на глухой промежуток стены между двумя зеркальными окнами какого-то офиса в Доме масонов и продолжила увлеченно рассказывать, жаловаться на свои запутанные отношения с Софочкой Жинович.
- ...И вот она мне говорит...
- Извини, Мань. Время меня прижимает. Супружница босса ждать не любит. У меня с ней педагогицкий разговор перед Америкой о виртуальности и виртуальных финансах...
Давай завтра договорим на этом же месте, скажем, на закате. Иль ты будешь допоздна к последнему твоему экзамену готовиться?
- Да ну его! если ты меня во второй раз кряду на прогулку выводишь. Мы с тобой, Филька, теперь разговариваем, встречаемся тет-а-тет, апокрифически, не чаще, чем раз в полгода, и то сублингвально.
- Ага, не внутривенно и не подкожно...
Не забыла, Мань, сегодня вечером у меня собираемся? Перорально, скажем на твоем докторском жаргоне...
В среду в назначенном месте Филипп встретил Марию, послушно прибывшую вовремя. Что и было ей сказано и сверхрационально указано.
- ...Ужо не отвертится, не отбояриться ей... Ритуал, сверхъестественно, твою девицу Марию полностью захватил, - прокомментировала Вероника, случившуюся накануне инициацию ключ-объекта.
Ситуативно ее она не очень удивила:
- От наших сверхрациональных асилумов всего можно ожидать.
В остальном тетраевангелический ритуал свершился в точности по сценарию, расписанному арматором Вероникой. Аноптически. Без видимых световых эффектов от орденских артефактов-апотропеев.
"То, что доктор Ника прописала".
Инструментально и рецептурно. Включая ожидаемую недоуменную реплику мирского ключа-инструмента, пребывающего в необходимой девичьей целости:
Видать, перезанималась я, Филька. Давай, где-нибудь по пиву вдарим.
С предложением Маньки ее приятель охотно согласился. Тем более, за две-три секунды, пока она растерянно терла глаза, он успел войти и выйти из аноптической импозантной дубовой двери с евангельской символикой.
"С Богом! Во двери несотворенна..."
Отныне асилум знает своих - лишь троих посвященных участников ритуала. В знак чего на входной двери во имя вящей славы Господней остались только бронзовые новозаветные глифы вола, льва и благовестный символ доступа самого рыцаря Филиппа - орел в профиль.
Чуть раньше, чем он, в дверь транспортала-асилума проникли, слева и справа от него незримо, почти бесплотно скользнули фигуры прецептора Павла и арматора Вероники.
Как и предполагалось, рыцарь Филипп не обнаружил коллег внутри тройственной точки доступа. Он вообще ничего и никого не увидел в странном зале-октагоне с восемью металлическими дверьми, освещенными знакомым теургическим образом - словно закат встречается с восходом и начисто убирает тени.
"Отворенна и несотворенна... С чистого листа исследовать новые опциональные возможности будешь после. Теперь же, будь добр, займись-ка использованным объектом, рыцарь Филипп Ирнеев-Харизматик. Какое-никакое мирское доверие следует оправдать".
- Слушай, Ирнеев, - доверительно взяла его за руку Мария Казимирская, стоило им усесться с пивом за белым пластмассовым столиком на открытом воздухе в первом попавшемся на глаза заведении. - Чего это я, в самом деле, все о себе да о себе разоряюсь?
Давайте поговорим о вас, сударь. Мужчины ведь любят, когда им красивые женщины внемлют и превозносят их.
"Ага! Подействовало... Вольно ей мужчинами интересоваться. Заговорила манерно и куртуазно. Не хватало, чтоб от балды и жести еще влюбилась в меня, дурища целомудренная!
Импринтинг, из рака ноги! Ника предупреждала: женские гормоны у Маньки враз заиграют... Купируй ситуацию, рыцарь!"
Филипп не рассказал любознательной девице чего-либо сокровенного, эзотерического о себе, о собственной мужской и мужественной особе. Зато многое ей поведал о своих поистине апокрифических отношениях с мадам Триконич. Ей-ей! На ходу выдумывая интимные подробности о знакомстве и встречах с той самой бизнес-леди из "Трикона-В".
"Обман женщин возвышает..."
Мария всему простодушно верила, невинно смущалась, девственно удивлялась. Впервые в жизни эмоционально и прагматически она любопытствовала на тему любовных взаимоотношений мужчины и женщины.
Удовлетворил он ее девичье любопытство или нет, рыцарь-инквизитор Филипп не стал удостоверяться тематически. Он вскоре отправил Марию Казимирскую, видимо, начинающую новую добродетельную жизнь в гетеросексуальной ориентации, домой отдыхать, набираться сил перед экзаменом, предстоящим ей завтра
"Между нами девочками говоря, хорошо, что я на днях уезжаю далеко-далеко. Подобру-поздорову. Скажем, с глаз долой от секса вон.
Этого добра от рыжей Маньки мне только не хватало, коли Настена имеется. Господи, помилуй и спаси. Наставь их в добродетели в Новом Завете Твоем!.."
Перед самым отъездом в Америку Филипп исполнил свое тайное заветное желание накормить обедом достопочтенного Павла Семеновича. Очень ему хотелось потрясти и поразить гурмана-наставника от рук своих и гастрономии, изощренной в изысках и понятиях XXI века от Рождества Христова.
Понятно, отчего волновался он накануне, словно абитуриент-медалист перед решающим вступительным экзаменом:
"А ну как не примет чревоугодно моего питания кулинарного? Его ведь не хухры-мухры, а всякими-разными вкусностями, разносолами триста лет потчевали..."
Но все обошлось благополучно, вкусно и питательно. Даже здорово. Дорогому гостю рыцарь-неофит отменно и сильно угодил с пищей телесной.
Прецептор Павел был восхищен. И шашлык по-карски его экстатически вдохновил на длинную шпионскую историю с кавказской кухней, включая эпизод о случайной встрече в пути с сочинителем Грибоедовым на Военно-грузинской дороге.
- ...Представился я ему купцом, возвращающимся из Персии. Поговорили мы в рассеянии дорожном так-сяк на фарси. Научил я его кое-каким словесам малоприличным на персидском наречии. На том мы с Алексан Сергеичем и расстались...
Ах да, мой друг! Вы несомненно ожидаете от меня исполнения вам заповеданного. Что ж, извольте. Я готов поделиться с вами частью своего дара распознавания языков. Прошу...
Филипп от такого предложения едва с кресла не упал, от неожиданности липкий ликер на стеклянную столешницу неопрятно расплескал.
- Пал Семеныч! А как будем с реанимацией?
- О нет, рыцарь Филипп! Прошу не беспокоиться. Ничего кардиологического нам не понадобится. Доволе нам обычнейшей хиротонии, то бишь рукоположения секунду-другую. Ваш модус оператум позволяет нам организовать сие действо ...
"М-да.., судари мои... Хорошо быть супер-пупер зелотом-ноогностиком.
И-и.., мне бы так научиться. Легко и непринужденно..., единым духом и во многая языцев..."
- 2 -
Духовный дар распознавания языцев, с легкостью необычайной преподанный прецептором Павлом рыцарю Филиппу, имел одну примечательную органическую особенность. Стоило его обладателю осознанно теургически переключиться на мышление на каком-нибудь иностранном языке, как он тотчас начинал походить, коммуникативно и экстралингвистически, по манере общения, привычке держать себя на людях на исконного вернакулярного носителя этого наречия. Не говоря уж о самоорганизации акцента, типичного образовательного лексикона, соответствующего набора возрастной жаргонной и диалектной лексики.
Первым это соответствие (или же несоответствие, как посмотреть) заметил вдумчивый и наблюдательный Ваня Рульников в ирландском аэропорту Шеннон во время пересадки на рейс "Пан-Америкэн" до Хьюстона:
- Фил Олегыч, знаете что? - он на пару секунд задумался и перешел на английский.
- Вы совсем как американец. Как будто к себе на родину из-за границы возвращаетесь.
Филипп тут же нашелся с ответом по-русски:
- Подумаешь, брат ты мой! Скажешь тоже...
Мы ведь с тобой выросли на американских фильмах и книгах с самого детства. Не скажу, будто домой едем, но уж точно в места знакомые и понятные. Тебе и мне...
Обещаю: через неделю-другую мы с тобой оба по-техасски начнем гнусавить. Зря, что ли, я тебя без малого два года аглицкому тренирую, дрессирую, америкэн бой?
- Йес, сэр, - откликнулся Ваня. В игровую ситуацию, предложенную учителем, его ученик с радостью включился. Дальше он сам стал, между прочим, многим напоминать и Тома Сойера, и того американского мальчишку, одного оставленного дома на Рождество.
Впрочем, маленькие белые дети европейской расы у родителей из среднего класса мало чем отличаются друг от друга. Социализированные национальные различия между ними наступают в более взрослом возрасте и далее, когда от них этого требует политическая среда общения. Будь то во всяких русофобиях или антиамериканизмах разного толка...
Арабского хмыря в дорогом лондонском костюме, бестолково ерзавшего в кресле у прохода, Филипп приметил сразу же, едва тот украдкой зыркнул, метнул ненавидящий взгляд на Ваньку. В тот момент Филиппов воспитанник радостно и громко, почти по-американски рассказывал, как им обещано, что в Техасе они будут учиться стрелять, точно ковбои, верхом на лошадях...
Ни Ваня Рульников, ни кто-либо другой из пассажиров, размещенных во втором салоне бизнес-класса, благополучно, в счастливом неведении не заметили, как делу приступили рыцарь Филипп и его сигнум. Неизбежно, неумолимо и аноптически. По-русски и в православии.
"Благо, инквизитор искренне ваш, дамы и господа путешествующие. Покамест не страждущие и террористом соборне не плененные. Паки и паки я потом сам за вас помолюсь литургически в тиши и во благовремении".
Никто из пассажиров аэробуса, летевших в салоне первого класса сразу за пилотской кабиной, не обратил внимание на то, как один молодой человек через полчаса после взлета прогулялся к ним. Осмотрелся тут и там. Заглянул в служебные помещения, в туалеты и с облегчением вернулся к себе в кресло.
"Ага! Рицин в кармане у шахида-ублюдка я, слава Тебе, Господи, нейтрализовал. Отравы наверняка хватило бы на всех в "Боинге".
Допустим, Ваньку и Гореваныча я бы прикрыл сигнумом. Но пилотов вряд ли. А кто поведет самолет и главное, посадит его в Хьюстоне? Никак ас Пушкин, Алексан Сергеич без сокращения? Нашему спецу на все руки Гореванычу поручим?
Нетушки. Решительно не нужен нам этакий бубновый туз в рукаве, пертурбации и турбулентности.
Смотри ты, исламский ублюдок елозить, егозить перестал, морду ящичком делает, будто спит. Покойся с миром, нечестивое творение".
Спустя полтора часа полетного времени, когда две участливые стюардессы развозили и обносили публику ужином, инквизитор принял решение. Для отменного спокойствия пассажиров и экипажа никто из них не увидел, отчего спящий джентльмен восточной наружности, нечленораздельно отказавшийся отужинать, как-то вздрогнул, дернулся в своем кресле у прохода и затих.
Наверное, ему что-то кошмарное приснилось. Допустим, Аллах его обидел и подсунул ему далеко не девственную гурию в магометанском раю.
"Может быть, он заказал себе мальчика? А мальчика-то в исламских небесах ему вовсе и не было".
В салоне приглушили свет. Пассажиры начали устраиваться поудобнее. По гринвичскому основному времени наступил поздний вечер.
Филипп немного понаблюдал, как Ваня читает с экрана своей планшетки, часто ходит в контекстное меню за переводом незнакомых слов и наставительно заметил:
- Ты поменьше переводи, Иван. Иначе никакого тебе удовольствия от чтения. Лучше потом заново за книжку взяться.
Честное слово, по себе знаю, этого автора и перечитать не грех с Божьей помощью. Занимательно и познавательно.
Между тем заботливые услужливые стюардессы занимались пассажирами, помогали им укладываться спать, опускать кресла. Любезно и участливо доставали сверху одеяла и маленькие подушки.
Одна из них деликатно коснулась умиротворенно дремлющего джентльмена в темно-синем деловом костюме, расположившегося с краю у прохода. Невозмутимо и холодно пощупала у него пульс, затем заботливо укрыла с головой одеялом.
"Атта, гёрл! Молодца, девочка, чтоб не замерз наш бедолага и не простыл часом".
Чуть погодя, когда в салоне стало совсем тихо и спокойно, Филиппа чрезвычайно насторожил Гореваныч. Ветеран-спецназовец, до того безмятежно еле слышно по-стариковски похрапывавший, вдруг плавно приподнялся и сверхъестественно скользнул вдоль прохода в полной боевой готовности. В движении он внезапно сделал фехтовальный выпад, неприметно кольнув в шею чем-то из-под ладони какого-то черноголового азиатского хлыща, второго с краю.
"Мадре миа! У Гореваныча-то нашего неслабое ясновидение. Зафонило со скрежетом, аж в ушах засвербело. И двигается он типично в дискретной телепортации. Так-так.., примем к сведению его магический потенциал в экстремальности.
Наверняка его перекрутило после того случая в Питере, когда Ваньку телом прикрыл. Почему мне раньше-то не приходило в голову его прощупать?
А все Ника-дурында. Мол, на близких дарования не применять...
Да-а.., вот тебе, неофит, исключение из правил в разбросе стихийных аномалий природной магии, помнится, Пал Семеныч мне толковал.
И я-то хорош, нечего сказать, каброн, из рака ноги! Сообщника не приметил, кабы не Гореваныч..."
Продолжая себя всячески ругать, Филипп дождался, пока компетентный спецназовец сызнова примет спящий вид, встал и на этот раз в открытую потопал в туалет с тошной, скорбной миной человека, плохо переносящего воздухоплавание и самолеты. По пути туда и назад инквизитор придирчиво и дотошно изучил обстановку.
"Слава Богу, на борту оказалось только двое воздушных пиратов. И чего им, нечестивцам магометанским неймется? Ишь отчего-то нашу христианскую цивилизацию невзлюбили, Америку, Россию..."
Задавшись риторическим вопросом, Филипп удовлетворенно понаблюдал, как первому незадачливому террористу дюжий афроамериканский стюард и жилистая стюардесса англосаксонских кровей очень незаметно помогли покинуть салон бизнес-класса. Едва ли не в орденском стиле аноптического образа действий.
Спать рыцарь Филипп не спал, бездейственно не расслаблялся. Так он себя наказал за непростительное упущение. А потом подсмотрел, как второго покойника соседи со скандалом и сенсацией обнаружили за пару часов до посадки.
Что ж, в полете всякое случается. Авиакомпания приносит свои извинения. Неприятно, но факт.
Редко, но бывает, что и два человека на борту смиренно отойдут в мир иной. Один во сне безвременно скончается от инфаркта, а другой ни с того ни с сего взял да и умер от синдрома внезапной остановки дыхания. Надо же, какое несчастье!..
Незадолго до приземления в Америке невыспавшегося, несчастного и кислого Гореваныча отчасти утешил Филипп, напомнив ему о часовых поясах:
- Мне в самолете тоже плоховато спится, товарищ майор.
Ладненько, Игорь Иваныч, скоро закат по местному времени, отдохнем по полной у Джона Бармица на ранчо, в асьенде Пасагуа. Слегонца выпьем с дороги, закусим, спать ляжем по-деревенски, с петухами, с курами, индейками, индейцами, ковбойцами...
- Посмотрим...
Все же Филиппу до невозможности хотелось поднять настроение доброму человеку, сработавшему профессионально и безупречно. Невзирая ни на что.
"Бог с ней, с его натуральной магией, если на пользу дела и спорадически... Вот она и крутит его, болезного ведь к трупам ему не привыкать стать..."
Потому и поинтересовался неспроста, с эмпатией наведенной:
- Гореваныч, ты этот "Боинг" широкофюзеляжный смог бы посадить?
- Попробовать, конечно, можно. Но не стоит, Филька. Хотя, если б его штурмовать в хорошей компании, тогда я, пожалуй, молодость-то как-нибудь вспомнил...
Пускаться в спецназовские воспоминания Гореваныч и не пытался. Ни к чему это. Но, естественно, вновь почувствовал себя в отличной форме. Так сказать, на боевом коне.
"Работай, старый, не раскисай... Тут у них в Техасе когда-то президента Кеннеди в расход пустили. А нам еще надоть до места добраться, до этого самого коневодческого ранчо..."
К непарнокопытным из рода лошадиных Игорь Иванович Смолич был совершенно безразличен.
"Эка невидаль мустанги!"
Вот чего никак нельзя сказать или даже подумать о Павле Семеновиче Булавине.
Никто из секуляров не мог надолго задуматься над тем, каким же образом прецептор Павел заочно, удивительно счастливо превратился в доброго старого знакомого родовитой фамилии Бармицев. К их радостному удивлению он списался по электронной почте, созвонился через океан с хозяином ранчо мистером Джоном Бармицем-Вторым. Чтобы объявиться там в роли писателя, работающего над новой книжкой о лошадях одомашненных и диких.
Писатель-лошадник действительно живет, пишет, здравствует в России. И фамилия ему от пращуров досталась говорящая, литературная, чеховская, лошадиная. Ее и запомнить простым читателям мудрено.
Но написать-то им все можно, что на бумаге сочинить, что в почтовом ящике виртуально и реально ввести. Немудрено и отправить одно-другое письмишко по и-мэйлу.
Вполне объяснимо лошадиный писатель в реальности получил письменное приглашение, визу в консульстве. И отправился погостить, на привольное житье мустангов посмотреть, на несколько недель в асьенде Пасагуа. Так на мексиканский лад с давних пор прозвали земельные угодья гостеприимных техасских Бармицев близь полноводной реки Бразос.
Очень естественно выяснилось: батюшка нашего сочинителя, также страстный лошадник, был душевно знаком с покойным Бармицем-Первым.
Верно, по переписке. Письма в семейном архиве сохранились...
"...Написано и прочитано. Ежели словцо "легенда" в переводе с латыни на новые языки означает то, чего следует прочитать. Зато трудно проверить.
Свежо предание берем на веру. Пускай вернее написать и поверить в то, что наш легендарный Павел сын Семенов в Новом Свете познакомился с Бармицем-Нулевым, когда тот был и числился беглым дворовым человеком князей Бармициных. Сказался в нетях и траперствовать убег крепостной егерь Тимошка в Североамериканские штаты куда-то в леса под Орегон.
А, может быть, былинный Пал Семеныч, скажем, в реале как-то раз повстречался с настоящим лошадником-сочинителем, сроду не чаявшим покидать своих родных рязанских пределов.
Паче чаяния получит вдруг у себя на ферме под Рязанью этот Сан Саныч с лошадиной фамилией открытку на Рождество из Техаса. Удивится ей, чего, мол, на белом свете ни деется. Покойника-батюшку, сгинувшего в сталинских лагерях как американский шпион, добром помянет. А там и думать позабудет о чудаках из Америки, отца с сыном перепутавших".
В подробности многосложной виртуальной булавинской легенды Филипп не очень-то вникал. Ему было достаточно того, что Пал Семеныч их встречал в асьенде Пасагуа, куда он приехал двумя днями ранее белоросских гостей-визитеров.
"Организовал несомненно аноптически. Как положено эзотерически. Ни больше и не меньше. Москит, тьфу! комар носу не подточит..."
Менее всех мог усомниться в позитивных катафатических полномочиях Пал Семеныча Булавина, в сем миру Сан Саныча Овсова, прожженный хьюстонский делец и юрист Джон Дж. Бармиц из солидной адвокатской конторы "Бармиц и Рокстоун". Или же не захотел сомневаться. По пунктам.
В параграфе первом, юридическом, потому что удалился от дел в фамильную асьенду на Рио Брасос разводить лошадей. Ему давно уж незачем кого-либо подозревать и прозревать в неблаговидных разночтениях.
В параграфе втором он получил от российского гостя драгоценный подарок - контейнер с замороженной спермой от знаменитого орловского рысака-производителя. Понимай, чуть ли не прямого потомка того самого мерина Холстомера из рассказа мистера Леона Толстого.
В-третьем, в Старом Свете все, кто учился в колледже, и многие другие обязательно должны прекрасно понимать и хорошо говорить по-английски.
В Европе Джон Бармиц не раз побывал и как турист, и по корпоративным надобностям. Каких-нибудь языковых проблем не испытывал. Даже с прислугой в отелях, когда объяснялся не по-техасски, но опять припоминал, что он выпускник Гарварда.
Почему бы его ровеснику, дорогому гостю фром Раша, рэспектбл райтеру Сэнди-Сэнди не изъясняться подобно истому янки-интеллектуалу из восточных штатов?
Ин рашн, в чем быстро убедился Филипп Ирнеев, их гостеприимец не очень говорит, гундосит, словно через техасскую табачную жвачку. Хотя русских писателей Джон Бармиц почитает, книжки по-русски малость почитывает и сам считает себя потомственным рашн америкэн.
"Ажник сочетался в счастливом супружестве с русской женщиной во втором эмигрантском поколении, став отцом адвоката Бармица-Третьего и дедом студенту-юристу Бармицу-Четвертому".
В то время как его американские дети и взрослые внуки русских корней и кровей не чтили. Но в хорошем фамильном кровном родстве тоже считались.
Так же точно и его двоюродные, троюродные внучатые племянники Бобби, Тимоти, племянница Долли, гостившие в асьенде Пасагуа, призваны составить отличную компанию Джонни фром Бьелораша по семейным обстоятельствам. Это уж мистер Рульникофф фром Дожинск, видимо, организовал по своим родственным бизнес-каналам.
Бабушка Мэрион, дама до кончиков пальцев принадлежащая хьюстонскому высшему свету, призыву дальнего родственника из Бьелоросья не вняла. В виду того, что на дух не переносит, не переваривает как вульгарную российскую родню, так и сельскую местность. Вот отчего хозяин в асьенде имеется, а хозяйки не видать.
Так по крайней мере в первый же вечер на месте сходу изложила обаятельному сеньору Фелипе кокетливая десятилетняя мексиканская сеньорита Долорес Сакаса-Руис, гордо презирающая малолеток Тима с Бобом и свою лошадиную американскую кличку Долли.
Наконец-то в асьенде Пасагуа за ней будет ухаживать галантный кастильский кабальеро из благороднейшей фамилии Ирневе-и-Бланко-Рейес.
А Тим и Боб пускай подавятся и перестанут над ней смеяться, сеньор Фелипе, сравнивая с кобылой Долли. Ее, кобылу-трехлетку, но вовсе не сеньориту Долорес, каждое утро запрягают в двуколку для дедушки Бармица, когда он отправляется на ферму-питомник или к табунам на выпасе.
- 3 -
Ездить верхом Филипп с Ваней только начали учиться. Потому-то и отправились вместо сиесты, - "нечего прохлаждаться", - в первую поездку, не выездку, по асьенде и окрестностям на неуклюжем полноприводном фордовском пикапе. То есть на траке, как именуют такие машины в Америке.
- Вон, глянь, Иван, труба-акведук из Рио Брасос. Воду оттуда сюда качают для полива садово-паркового хозяйства твоего деда Бармица.
А там сухое русло. Из-за него асьенду назвали Пасагуа. Усекаешь глагол и существительное? - Филипп перешел на русский язык.
- Йес, сэр, - ответил ему по-английски ученик. - Положительно, когда дожди, по нему из плоскогорья паса агуа, идет вода, сэр.
- Правильно. Не становись, мистер, у нее на пути. Не то смоет как деревню Гадюкино.
Свою извечную неприязнь к неблагоустроенной жизни в аграрных поселениях Филиппу здесь не довелось испытать, потешить. Не получается кротко смириться с диким отхожим местом и варварской баней на задворках тут, на техасском ранчо, где с прошлого века успешно и цивилизованно хозяйствуют два поколения Бармицев.
Кругом асфальтированные дороги и кирпичные дорожки. Ни навозного пятнышка. Даже муха не прожужжит. И всех москитов потравили не то что в большом доме, но и в округе. Хотя при открытых окнах отраву-фумигатор рекомендуют держать включенным.
Кстати, кондиционер в "форде" Гореваныч не выключал. Он тоже не мог за рулем не поучаствовать в рекогносцировке. Это ведь в хорошей компании на свежем воздухе при плюс 30 градусах в тени за бортом автомобиля?
Издали и сверху они соболезнующе посмотрели на белый трейлер, где на самом солнцепеке поселился русский писатель Сан Саныч. То бишь дед Сэнди-Сэнди с легкой руки деда Бармица.
Внизу на выгоне у соленого озерца рядом с писательским вагончиком паслись мустанги Бармица. Пугать их аки лев рыкающим двигателем трака не следовало.
Да и Сан Саныча ни к чему от работы отвлекать, коли он исписывает листы бумаги от рассвета до заката. А потом, сам говорил, - во где странный человек! - переписывает, переносит их в ноутбук.
- ...Мне, мой дорогой Фил Олегыч, здешние пейзажи нравятся. Признаться, давненько я близь лошадок не жил, эдак смиренным анахоретом в сельской тиши, в простоте и непритязательности. Вот и общаться нам никто не мешает в здешних идиллиях да аркадиях вдали от шума городского.
В трейлере у Сан Саныча, он же прецептор Павел и рашн райтер Сэнди-Сэнди было действительно тихо и прохладно. Еле слышно шелестит легкий ветерок в жесткой траве, мощный кондиционер под крышей негромко гудит, словно пчелы на пасеке, признал подходящими фоновые звуки рыцарь Филипп. Пусть и отметил наличие аудиовизуального прикрытия и защищенного входа в транспортал.
- Доступ в Дом масонов, Пал Семеныч?
- С вашего любезного согласия, Фил Олегыч, на двоих. Коль наши убежища нуждаются в непременном дружеском участии. Опричь того на всякий пожарный случай по орденской срочной надобности...
К Пал Семенычу в гости Филипп ездил верхом на Карамазе, добродушном вороном мерине пяти лет отроду.
"Метис-иноходец, и рысь у него совсем не тряская, седалище не отбивает".
С животными Филипп сходился еще легче и быстрее, чем с людьми. Исключительно в рациональности. Немного врожденной эмпатии, остальное - умелое использование условных рефлексов, к каким люди склонили и приохотили неразумное зверье в течение тысячелетий приручения и одомашнивания.
Домашнюю скотину истово православный Филипп не числил по классу братьев своих меньших.
"Ибо сие есть ересь несусветная".
Еретические представления о наличии у скотов разумной души он негодующе отвергал. Туда же он отправлял и вульгаризованные эволюционистские домыслы о некоем палеонтологическом происхождении человека от современных приматов.
"В задницу их! Обезьяны верхом не ездят... Во где братаны и брательники, из рака ноги!"
На Карамазе, обожавшем его за хлеб-соль, он превосходно сидел после двух-трех преподанных ему уроков верховой езды. В мексиканском седле и по-ковбойски держался крепко, с достойной осанкой истинно благородного кабальеро. То бишь всадника, если с испанского перевести на русский.
Сам коннозаводчик, хозяин-барин асьенды Пасагуа на мексиканский манер эстимадо венерабле сеньор Хуан Бармиц естественно объяснял всаднические достоинства сеньорито Фелипе Ирневе хорошей родословной от многих поколений кастильских кабальерос.
Он было подумал попросить породистого сэра Ирнива подтянуть внучатых племянников в испанском. Но потом решил, что ему это не по средствам. Пусть так себе бегают Робби и Тимоти, на пони катаются вместе с Джонни-фром-Бьелораша.
Тем паче они под присмотром у сэра Смолича. Досточтимый майор Айгор Смолич, конечно, по-военному несколько грубоват, но тоже происходит из аристократических сословий Европы.
Таким образом не имевший чести быть лично представленным сэру Бармицу-Второму отец Джонни высоко поднялся в его глазах. Как ни гляди, достоимущий мистер Рульникофф из Дожинска нанял опекать своего наследника сразу двух европейских аристократов.
Тем же образом действий и понятий, свойственных богатым и сильным мира сего, деловая репутация сверхдальнего и ранее малопочтенного родственника миссис Джон Бармиц из Хьюстона значительно упрочилась в адвокатской конторе "Бармиц и Рокстоун", консультировавшей довольно значительные инвестиционные проекты.
Свой особый аристократический статус и шик Филипп подкрепил тем, что куртуазно и галантно произвел сеньориту Долорес в "маленькие хозяйки большого дома". Он весьма торжественно и чинно назначил ее разливать четырехчасовой чай по английской европейской традиции, чего ранее не было в заводе в техасской асьенде Пасагуа.
Между тем лиходействующие погодки Джонни и Тимми резвились на природе в холмистых прериях. Под ответственной опекой майора Смолича, не сам по себе, оказался и восьмилетний плаксивый Бобби.
Более того, к ним иногда подъезжала в соответствующем случаю гардеробе надменная сеньорита Долорес. Остаться в стороне она не могла, коль скоро они всем на зависть верхом на пони лихо играли в пятнашки, в войнушку, в индейцев и ковбоев с использованием пейнтбольного арсенала, привезенного предусмотрительным дедом Гореванычем.
Филипп время от времени к ним присоединялся конно и оружно в личине злодея в черном сомбреро, бандидо мехикано. Тогда как Гореваныч, научившийся держаться в седле в бытность курсантом пограничного училища, чаще всего изображал старого кровожадного вождя краснокожих арапахо.
"По-испански и мексикански у него-то не очень получается".
Тем не менее, английского сэру майору Смоличу, собственно, вполне хватало, чтобы образцово и строго наставлять свою бесшабашную команду юных бойскаутов, детскую банду, отделение новобранцев бестолковых... Без излишней болтовни и разговорчиков заслуженно пребывал он в звании и должности превосходнейшего инструктора-скаута.
Кто скажет, что спецназовский принцип "делай как я" не главенствует в практике обучения, наставления на тропу войны разведчиков-следопытов во все времена, у всех народов? Отставить разговоры в строю!
Итого, практически и прагматически, свободного времени у Филиппа Ирнеева нашлось вдосталь для частых визитов к своему собственному наставнику. Само собой поставлено и устроено, кабы аноптически для окружающих.
"Пущай у Ваньки будут настоящие техасские каникулы. Да и языковой среды и практики вокруг него на большой палец с указательным в кружочек - техасский о'кей с покрышкой и присыпкой".
У Пал Семеныча под белой крышей двухкомнатного трейлера с тарелкой спутникового он-лайна было достаточно комфортно для Филиппа. Имелась там и микроскопическая кухонька, чтобы незатейливо приготовить ранний завтрак, поздний ужин, или значительно плотнее перекусить на ланч, совсем не обязательный в большом доме.
Тем полуденная трапеза и отличалась от техасско-мексиканского обеда ровно в шесть часов пополудни после сиесты, куда всем следовало являться, соответственно переодевшись, и в непреложном порядке. Не исключая старого мистера отшельника Сэнди-Сэнди, за кем специально присылали хозяйскую разъездную двуколку с кучером-мексиканцем.
По американскому обычаю, к постоянному неудовольствию Филиппа, обедали при телевизоре, от зари до зари, и позднее, остающимся включенным... "в разговоры за столом, из рака ноги".
Пусть надоедливому словно осенняя муха ящику приглушали звук, но изображение волей-неволей мельтешило у всех в глазах. Даже если к нему не оборачиваться и сидеть спиной.
В тот вечер на большом плазменном экране в подаче CNN мелькал тематический дежурный телесюжет об исламском международном терроризме. То есть на тему, изрядно намозолившую всем глаза, набившую оскомину даже самим дикторам и комментаторам. Смотри не смотри, но они сами кисло кривятся, распространяясь о преступных действиях исламистов разного пошиба.
Зато заядлым телезрителям весьма по душе всяческие банальности и заурядности. Возможно, для того, дабы эрудированно и глубокомысленно произнести подобно сэру Джону Бармицу-Второму:
- Хм-хм... Вот вам политический конфликт их восточного "дар аль-ислам", мира ислама с нашей западной цивилизацией, основанной на христианских ценностях.
Жить не могут исламские экстремисты без того, чтобы путем политического джихада не обратить весь мир в свой "дар аль-харб", в территорию войны. Меж тем, согласно Корану, им запрещается воевать против христиан и иудеев как людей "ахл аль-Китаб", нормально по-английски говоря, покровительствуемых Библией. Потому что наше христианское Святое писание предшествовало их мусульманскому Корану...
Сей же час за столом воцарилось уважительное молчание. Вторить веским сентенциям нынче философски настроенного сэра Джона позволено лишь сэру Сэнди, писателю из России. По рангу и по чину. Или же возразить непререкаемому хозяину техасского ранчо в силу собственной мудрости и такого же достойного почтения пожилого возраста на восьмом десятке прожитых лет.
- Вы несомненно правы, мой дорогой друг сэр Джон, - сэр Сэнди не пожелал противоречить высокочтимому собеседнику, эстимадо ранчеро и асьендадо. - Там, где хотя бы двое собираются отнюдь не во имя Божие, но для политики, третьим к ним присоединяется сам Дьявол. Трое мерзавцев составляют не только коллегию, друзья мои, но и политическую партию.
Будучи усердным прихожанином епископальной церкви, он редко пропускал воскресную мессу в соседнем городке. Разве только исполнению религиозного долга препятствовали хлопоты с жеребыми кобылами и ветеринарные проблемы с жеребятами.
Ибо не человек для субботы, но суббота для человека, не правда ли, дорогие леди и джентльмены?
Старый Бармиц был весьма симпатичен Филиппу. Пусть он его и не считал светочем разума да истинной мудрости.
"Чего еще ждать от секуляра?"
По мнению рыцаря Филиппа, тривиально и утилитарно по-американски набожный Джон Бармиц-Второй лишний раз служил подтверждением закономерности напоминания на долларах о материалистической вере американцев в Бога. Причем не в одном лишь Новом Свете веруют материально и заурядно посредством денежных купюр, банкнот и прочих казначейских билетов.
Тем не менее сегодня старикан внезапно выстрелил с двух рук. В немудрящей застольной беседе, не покидавшей банального политического русла, он нежданно отличился оригинальностью: