Белоглазые, вороватые. Бродят вразвалочку среди мусора бравыми морячками. Кричат пронзительно и настырно, призывая горе-злосчастье на головы окружающих.
Волны.
Мутные, словно бутылочное стекло. Торопятся, заполошно обгоняют друг друга, несут на песчаный берег лохмы склизких водорослей.
Ветер.
Любопытный, как базарная торговка. Разносит по портовому городку свежие сплетни. Кто кого ненавидит, кто кому изменяет, кто кому пустил юшку из разбитого носа.
Запах.
Резкий, всепроникающий, он должен бодрить, но вместо этого забивает глотку рыбной вонью.
Память.
Об этом лучше не говорить.
Ты устало наваливаешься на разбухшую от постоянной сырости дверь. Протискиваешься сквозь табачное облако к стойке. Старательно дышишь на скрюченные ревматизмом пальцы. Смахиваешь мокрую каплю из-под носа.
Как обычно, никто не обращает на тебя никакого внимания. Кому нужна высохшая, просоленная до костей рыбачка с красным и морщинистым, каждый день целующимся с ветром лицом? Хозяин за стойкой равнодушно подталкивает к тебе кружку темного, пахнущего можжевельником эля. Он знает: ты никогда не изменяешь старым привычкам.
Подвыпивший чужак-перекупщик, приехавший в городок торговать камбалу и треску, бросает на тебя рассеянный взгляд, поднимает стопку рукой с давно не стриженными ногтями:
- За удачную рыбалку, красавица! Я угощаю. Как зовут тебя? Катарина? Анита? Эльжбета?
Ты молчишь. Уже давно дома некому звать тебя по имени. А чужие обходятся коротким "Эй, ты".
Странная, да. А если верить жителям городка, то еще и гордячка, и чокнутая, и злая, как кикимора. И подвержена приступам ярости. Словом, не та, с которой хочется водить знакомство. Черная ворона среди белокрылых красавиц.
- Будь осторожнее, - цедит из-за столика в углу мужчина с нездоровым одутловатым лицом, которое от уха до подбородка пересекает рваный шрам. - А то она и на тебя кинется с ножом.
Чужак замолкает на полуслове и отодвигается подальше.
Ты вяло возишь ложкой в остывшей рыбной похлебке. Как она тебе осточертела за прошедшие годы! Мяса! Полжизни за мясо! Но на него вечно нет денег. Много ли заработаешь одна? Забытая всеми бобылиха, вековуха, нелюдимка. Жизнь которой все тянется и тянется серой липкой паутиной. И ты бредешь по кругу, по кругу, по кругу, как старая, битая судьбой кляча, вращающая вал мельничного колеса.
Ты раскуриваешь старую отцовскую трубку. В доме больше нет мужчины, ты приняла на себя его роль.
Рваный шрам беззлобно кривит рот:
- Сука ты, рыбачка! Я ведь тебя по-честному тогда звал, от души. Любил, можно сказать. Рук не распускал. А ты? Ножиком чик судьбу. И мою заодно. Все тебе мало было. Все за великим счастьем гналась. Зачем, спрашивается?
Ты молчишь, как всегда. Уже и сама не помнишь зачем.
Нет, врешь. Знаешь. Думала все время, что вон оно, промелькнуло за углом - протяни руку, и поймаешь.
- Эй, смотрите! - Чужак вскакивает, пялится в окно, машет руками, будто мельничными крыльями. - Это не рыбацкое судно. Галиот! Часто к вам такие корабли заходят?
Ты больше никого не ждешь и ни во что не веришь, но при слове "корабль" резко отодвигаешь стул. Тебя срывает с места, кидает к засиженному мухами стеклу.
Старый изъеденный морем и ветром корабль под алыми, как розовые лепестки, парусами уверенно направляется к бухте.
Не обращая внимания на возмущенные крики хозяина, трясущимися руками настежь распахиваешь створки, впуская в залу крашенные фиолетом сумерки напополам со стрекотом цикад. Задыхаешься от неожиданности и спешишь к двери.
Туда, вниз, на берег. Отчаянно стуча сбитыми каблуками.
Повторяешь про себя: "Это не морок! Не морок! Не морок!".
Каменный склон, тропа в колдобинах и рытвинах, дикий барбарис, цепляющий шипами полотняную рубаху.
Непослушные ноги в гроздьях набухших вен отказываются бежать. Ты воешь от бессилия, но упорно, как муравей с оторванной лапой, продолжаешь свой путь.
Молоденькая девчонка в залатанном платье, горячая, сильная, уверенная в своей правоте, проносится мимо, задевая тебя плечом. Ты падаешь, разбивая колени, ссадина на щеке набухает кровью. Девчонка, размахивая цветастой косынкой, торопится к морю. Там, в ста ярдах от берега, почти слившись с алым закатом, бросил якорь галиот.
Надувается мокрым пузырем юбка. Девчонка по пояс в воде, никого не видя и не слыша, спешит навстречу волнам. Боится опоздать. Боится, что лодка, спущенная с корабля, растает, как мираж. Кричит, захлебываясь пеной и восторгом:
- Это я! Слышите, я здесь! Я пришла!
В лодке стоит немолодой и некрасивый капитан с собранными в хвост седыми редкими прядями. Наваждение, мечта, герой жарких ночных снов.
- Сволочь! Гребаная сволочь! - хрипишь ты, выплевывая мокрый песок. - Где ты был раньше? Почему появился так поздно? На месте этой никчемной вертихвостки должна была оказаться я!
Сердце болит. Ох, как болит сердце. Трепещет летящим на свет мотыльком, расправляя обгоревшие крылья. Плещется у самого горла, как и море, зализывает старые раны.
Успеть дожить, долюбить, домечтать.
Ты родишься вновь, ты начнешь все сначала. Не потому, что надежда умирает последней, а потому что она всегда жива.
Единственное, что ты увидишь, прежде чем глаза затянет ночной дымкой: девчонка, как ручная обезьянка, взбирается на борт галиота по веревочной лестнице. Ни разу не оглянувшись. Зачем? У нее все впереди.