Медный колокольчик звякнул нерешительно, оповещая о прибытии очередного посетителя.
-- Заходите, барон, голубчик! Как я рада вас видеть! Как я рада! -- Мадам Главатская распахнула дверь, заключив гостя в тугие, как новые рейтузы, объятия. -- Шляпу! Пальто! Тросточку! И скорее в тепло!
Невысокий, худой, напоминающий попрыгунчика-кузнечика, барон даже и не пытался сопротивляться. Терпеливо ждал, когда мадам закончит слюнявить его щеки. Затем с достоинством прошествовал в маленькую гостиную и сел в потертое кресло у круглого стола, опустив неожиданно крепкие запястья между магическим шаром судьбы и картами Таро.
Желтая канарейка в бамбуковой, на манер китайских, клетке прочирикала нечто бравурно-поощрительное и повернулась к посетителю хвостатым задом.
Вертлявая горничная принесла поднос с ромашковым чаем. Гость неторопливо взял в руки чашку, с наслаждением сделал первый глоток. Мадам Главатская, едва дождавшись, пока он опустит чашку на блюдце, снова защебетала.
-- Я так волновалась за вас, Мишель! Один, в такую дикую глушь, тайга, снега, медведи! Как же называется это место... -- Мадам нетерпеливо щелкнула пальцами.
-- Подкаменная Тунгуска, с вашего позволения, Елена, -- подсказал барон.
-- Да, Тунгуска. Удалось вам обнаружить это загадочное небесное тело? Помнится, уезжая, вы говорили, что обязательно его отыщите.
-- В том-то и дело, -- помрачнел барон. -- Я был уверен, что этот взрыв -- от падения гигантского небесного болида, я был уверен, что это метеорит, я был уверен, что его найду. И -- ничего, никаких следов. Полегшие, опаленные пожаром деревья, вывороченные валуны, тонны пепла в низинах, и больше ничего.
-- Ничего! -- всплеснула руками Главатская. -- Какая жалость. И что же теперь делать?
-- У меня к вам просьба, Елена, -- вздохнул Мишель. -- Не могли бы вы устроить мне спиритическую встречу?
-- С кем? -- встрепенулась Главатская.
Канарейка в клетке клацнула клювом и презрительно почесала когтем шею.
-- Я хотел обсудить создавшуюся ситуацию с Базилем. Брат не любил рисковать, не стремился к путешествиям, но всегда был умнее меня. Смелее строил гипотезы.
-- Вообще-то я сегодня не в ударе, -- чуть кокетливо вздохнула Главатская. -- Не уверена, что смогу призвать призрак достопочтенного Базиля. Вы же знаете, ваш брат всегда был нелюдим. Может быть, завтра? Я успею настроиться.
-- Жаль, -- сник барон. -- Завтра я уезжаю делать доклад в Лондонском королевском обществе. Я очень надеялся на помощь брата.
-- Ну хорошо, хорошо! Я попробую. А то мое сердце разобьется от жалости.
-- Пиу-пиу, -- подтвердила канарейка.
Подготовка к сеансу была недолгой. Горничная задвинула шторы, мадам Главатская зажгла свечи, осторожно, как стеклянную, установила на столе доску Уиджа. Тяжелые бархатные занавеси заглушили стук лошадиных копыт и звонки конки за окном. Комната теперь казалась отрезанной от всего мира, плывущей в вязком спертом воздухе. Мадам Елена замерла в кресле, глаза ее закатились, страшно и неприятно заблестели мутными белками, пальцы скрючились. Тело Главатской выгнулось, скособочилось, как всегда во время сеансов. В спину барону ударила волна ледяного ветра, заложило уши, поплыло, раздвоилось зрение. Бегунок заскользил от буквы к букве. Барон лихорадочно записывал: "Огонь огонь горячо пиу пиу кры треск огонь огонь Главатс-с-с поймет...".
Ветер задул свечи, бегунок замер, медиум открыла глаза. Потянулась за водой. Зубы застучали по краю стакана.
-- Что-нибудь интересное, Мишель?
-- Не понимаю, -- барон вертел в руках исписанный неровным почерком лист. -- По-моему, тут сказано, что вы знаете ответ.
-- Я? -- Главатская несколько раз перечитала написанное. -- Ваш брат шутник, между нами говоря. Огонь. Треск. Кры-бры. Пиу-миу.
-- Пиу-пиу, -- протестующе прощебетала канарейка в клетке.
-- Пиу-пиу? -- встрепенулась медиум. -- Крылья. И тонны пепла. Мишель, вы точно рассказали мне все?
-- Все, -- растерянно протянул барон. -- Разве что вот, интересная находка мне попалась в миле от предполагаемого места падения болида.
С этими словами он достал из нагрудного кармана, где люди определенного круга всегда держат чистейший носовой платок, часть яркого, похожего на павлинье, птичьего пера.
Главатская потянулась за лорнетом.
-- Интересно. Очень интересно, Мишель. Да, кажется, я догадываюсь, в чем дело. Но, боюсь, ни вам, ни Британской академии мой ответ не понравится.
-- Что же это? Говорите же! Говорите!
-- Там, на этом самом месте, сгорела гигантская птица Феникс, -- почему-то грозно произнесла Главатская. И обе они, медиум и канарейка, печально заглянули барону прямо в душу.
-- Птица? Феникс! Бред какой! Это невозможно! Это неприемлемо! Это ненаучно!
-- Это страшно! -- Главатская привстала с кресла, глаза ее горели.
-- Но почему?
-- Потому что представьте себе, что будет с миром, когда Феникс решит возродиться!