Риен Елена : другие произведения.

Исступление и одержимость. Глава 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Молчание проходится по её коже ощутимой зыбью и вкручивается в уши, отдаваясь напряжением в бледных конечностях и влагой на тонких пальцах. Она глотает воздух осторожно, будто страшась нарушить тишину. Нудящее, больно бьющее по барабанным перепонкам безмолвие - оно ожесточённо и беспощадно кусает нервы.
  
  Выводит из себя.
  
  Канда стоит у раскрытого окна, рукой касаясь деревянной створки, и его тёмные волосы легко взметаются от порывов вечернего ветра - мягкого и тёплого, словно невесомые девичьи прикосновения, скользящие по гладкой коже. Будто зачарованный заходящим небосводом, он редко моргает: в его чёрных зрачках тает пылающий день.
  
  И горят цветные облака, разливаясь по радужке яркими бликами.
  
  Но Линали знает: ему абсолютно плевать на закат.
  
  Она быстро сглатывает и вновь притягивает пальцами рукава кофты к ладоням - выпирающие швы длинной больничной сорочки царапали зудящую кожу, и Миранда благодушно явилась на пороге с одеждой привычнее и удобнее, чем наспех сшитые жёсткие тряпки.
  
  Линали нервно поправляет ткань, пытаясь завернуться в свободный джемпер сильнее: круглый ворот по-прежнему оголяет шею и острые ключицы, исполосованные бордовыми корками. Чувствует, как желание спрятаться в простыни рваным грубым боем ударяет по рёбрам.
  
  И считает щелчки секундной стрелки, изредка тревожно водя языком по губам.
  
  А Канда ощущает себя выжатым куском лимона. Со смятой кожурой и выпотрошенным чревом. Разбитой чашей, что была полна необузданной злости, - сейчас на дне её пусто. Лишь нещадная усталь пробивает мышцы, словно забираясь под кожу.
  
  И, когда он размыкает губы, Линали невольно задерживает дыхание: его голос пропитан осуждением. Вполне ожидаемым, впрочем. Вполне уместным.
  
  - Почему ты мне не сказала? - говорит он, и смоляные пряди вновь вспархивают с плеч, подхватываемые свежими потоками воздуха. - Я бы тебя не выдал, будь ты со мной честна.
  
  И правда.
  
  Почему ты не рассказала?
  
  Линали опускает голову - её волосы спадают на грудь, касаясь щёк и висков. Лезут в глаза.
  
  - По той же причине, по которой я не сказала и брату.
  
  Я испугалась.
  
  И Канда, кажется, слышит едва не озвученное. Потому что способен понять.
  
  Все они - потенциальные утопленники, загнанные в общую лодку и за шеи привязанные к общему камню. Чьи жизни - словно эпицентры урагана. Где не за что ухватиться, где остаётся лишь до крови впиваться ногтями в землю. Вгрызаться в неё зубами. Перестанешь бороться - и взлетишь на воздух, растворишься в оглушающем смерче.
  
  Исчезнешь.
  
  И когда ты отпустишь руки, кто-то другой обязательно схватит тебя за шиворот и вновь прибьёт к твёрдой почве. Снова и снова. Поочерёдно. Из последних сил. За единое стремление выжить.
  
  Звенья одной цепи.
  
  Канда шумно выдыхает, и Линали наконец поднимает на него глаза - он чувствует на себе её взгляд, будто она касается им вспотевшей кожи сквозь плотный материал формы. Такой ощутимый, насквозь пропитанный дотошной виной и стыдом. Такой невыносимый, что Юу оборачивается.
  
  - Ты ставишь эмоции выше рациональности.
  
  - Никогда не думала, что упрекать в этом меня будешь ты, - смеётся она натужно.
  
  - Ты могла умереть, - бросает он сухо.
  
  - Я знаю.
  
  Канда хочет сказать что-то резкое и едкое, но словно давится словами. Давится воздухом, пропитанным больницей. Глотает желчь, вкус которой, кажется, чувствует в своём рту и Линали.
  
  Он хмурится и проводит кончиком языка по ровной линии зубов. Изнутри. Сжимая скулы.
  
  Чёртово "я знаю" - так наигранно беспечно, так выразительно и фальшиво. Болезненно - она вновь неосознанно до хруста выворачивает его нервы.
  
  И Канда ударяет сильнее. Прямо под дых.
  
  - Они знают, - выплёвывает, и она замирает, прекращая перебирать пальцами складки постельного белья. - Не только Орден, но и Четырнадцатый. О тебе известно, Линали. И, доложи ты о произошедшем сразу, утечку информации можно было бы предотвратить.
  
  Из её лёгких будто выбивают кислород - она поражённо размыкает губы.
  
  - Четырнадцатый?
  
  Задыхается - Канда слышит, видит, ощущает её замешательство. Но ещё сильнее чувствует свой бессильный гнев и раздражённо фыркает.
  
  Ведь в этой ситуации, - в этой грёбаной ситуации! - когда её душит собственная кожа, а черти тянут на дно, словно железные якоря. Когда её шкура в такой близкой и осязаемой опасности, что страх в груди пульсирует электричеством.
  
  Здесь, сейчас.
  
  Тебя волнует лишь он, да?
  
  Та его сторона, что давно сожрана чужим разумом. Та его сторона, что растворилась на дне чужого океана.
  
  Но она слепо верит - не безвозвратно.
  
  Она говорит: он выживал однажды.
  
  Канде хочется возразить: человек смертен.
  
  - Линали, - произносит тихо. - Все мы кого-то потеряли в этой безумной войне. Тебе нужно его отпустить.
  
  А она прожигает его горящими глазами и отрицает, будто захлёбываясь:
  
  - Он жив.
  
  - Прекрати! - громко. Линали вздрагивает. - Нужно уметь отпускать тех, кто ушёл.
  
  А ты смог?
  
  На грани - ей хочется орать ему в лицо. Истошно. Впиваясь руками в его куртку, дёргая ткань на себя снова и снова. Пытаясь вдохнуть в него дряхлую надежду. Разделить бремя, что душит её изнутри, зажимая в раскалённые тиски лёгкие.
  
  - Он сказал, - произносит, и голос её надрывается. Глаза обдаёт жаром. - Аллен просил верить в него. Просил верить, Канда. И я буду. До конца, понимаешь? До самого конца, - её плечи сотрясает дрожь. Канда сжимает губы. - Даже если не веришь ты. Даже если не верит никто.
  
  Даже если я останусь с этим безумием один на один.
  
  В его горле застревает мерзкий ком - хочется сплюнуть его на пол. Размазать подошвой, втереть в деревянную кладку. Словно эта тяжелая слизь - слой тухлой плесени в его горле, - выблеванная на пол, позволит ему дышать. Словно она - не его грёбаные воспоминания. Не его грёбаная скорбь.
  
  Он вновь отворачивается к окну, складывая руки на груди.
  
  Я больше не хочу чувствовать этот чёртов призрак прошлого за спиной.
  
  - Тебя хотят увидеть, - говорит негромко, впиваясь взглядом в потемневшую линию горизонта, - Тебе следует быть готовой: через какое-то время они появятся здесь. И, - он слышит, как она рвано выдыхает. Линали утомлённо проводит пальцами по векам и откидывает волосы до лба, - насладись свободой, пока можешь. Завтра тебе уже не дадут спокойно вздохнуть без чужого надзора.
  
  Не проходит и получаса, как из коридора до слуха доносятся глухие шаги нескольких пар ног. Они ступают неторопливо, плавно, словно плывут по каменному полу. Старая сестра что-то неразборчиво произносит, и её голос быстро тонет в оглушающих ударах сердца о грудную клетку. Слышится скрип отворяемой двери.
  
  Линали облизывает губы и вытаскивает ноги из-под лёгкого покрывала, притягивая колени к груди, словно пытаясь закрыться, стать меньше, незаметнее. Слегка сжимает их руками и чувствует, как ощутимо сохнет во рту.
  
  Комуи входит в палату первым, и в его взгляде, которым он окатывает сгорбившийся стан сестры, Канда читает раскаяние. Юу расправляет затекшие плечи и, встречаясь глазами с широкими от приглушённого освещения зрачками смотрителя, коротко кивает.
  
  Когда щёлкает замочная скважина и Линали осторожно поднимает голову, закат умирает на западе, и небосвод купается в багровых облаках, предаваясь буйству тёмных красок. Блёклое зарево держится на кромке темнеющего полотна всего несколько мгновений, а затем вечерний сумрак глотает последние крупицы света. Тихо шелестят кроны деревьев.
  
  Вайзли становится около бетонной стены.
  
  Линали цепенеет.
  
  Природа стихает на мгновение - она слышит, как в её груди птицей дёргается неспокойный орган. И возмущённо упирается ладонями в мягкий матрас быстрее, чем Клауд заверяет:
  
  - Тебе не нужно кого-либо бояться.
  
  Как же.
  
  Садани колуном по руке - тебе не стоит бояться.
  
  Шагни с края обрыва - тебе не стоит бояться.
  
  Находись в обществе закоренелых убийц - тебе, определённо, не стоит бояться.
  
  Комуи, сидящий на самом краю постели, виновато мнёт зубами губы.
  
  - Мне не сказали, - произносит Линали враждебно и впивается в Юу сердитым взглядом, - что Чёрный Орден нашёл ещё одного, - запинается, сминая пальцами простыню, - союзника. И я немного удивлена, генерал.
  
  Она избегает столкновения глазами с Неа - тот смотрит на неё с напряжением и словно обдаёт дыханием скулы: Линали кажется, будто внутри неё что-то расходится швами. Рвётся, отдаваясь оглушительным треском в ушах. Ломается и рушится к изодранным ступням.
  
  Его белые волосы вьются от самых корней.
  
  - Нецелесообразно с твоей стороны, Канда, - говорит Клауд. - Зачем лишний раз нервировать девочку?
  
  - Она уже давно не девочка, - произносит он грубо. - Делайте то, что хотели, и проваливайте.
  
  - Ты всегда такой недружелюбный? - фыркает Вайзли, и его руки ныряют в карманы чёрный брюк. - Мы здесь, чтобы помочь ей. Неужели не улавливаешь?
  
  Канда хмурится.
  
  - Будешь выёбываться - исчезнешь отсюда первым.
  
  - Это угроза? - с усмешкой на бледных губах.
  
  Клауд устало плюхается на старый диван и обхватывает руками живот.
  
  - Хватит. Мудрость, делай то, что тебе велено.
  
  И он отталкивается спиной от каменной поверхности.
  
  - Покажи запястье.
  
  Что?..
  
  Она съёживается сильнее.
  
  - Я не просила Ноя о помощи.
  
  - А тебя не спрашивали.
  
  - Эй, - шипит Канда.
  
  И Линали таранит взглядом Вайзли - со всем тем отвращением, которое только способна испытывать.
  
  Он ощущает, как кожу пробивает зуд - она выжигает дыру где-то в районе его переносицы.
  
  Она чувствует, как в венах клокочет раздражение.
  
  - Я здесь не за тем, чтобы возиться с ней, как с ребёнком, - произносит лениво - в её чёрных зрачках рассыпаются искры. - Запястье показывай. Если не хочешь кончить жизнь суицидницей, конечно.
  
  Она озлобленно сжимает губы, несколько секунд смотрит слишком колко, слишком въедливо, и Вайзли за жгучим взглядом видит нечто большее, нечто усерднее скрытое за кромкой недовольства.
  
  Загнанная, испуганная лань. И глаза её такие же - лишь сдери плёнку напускной бесстрашности, и увидишь, как сердце в смятении ломает рёбра. Услышишь их хруст.
  
  Линали резко вздёргивает подбородок и рваным движением задирает рукав кофты, выбрасывая руку перед собой: синие вены взбухшими прутьями виднеются под тонким слоем натянутой кожи.
  
  Криво высеченное проклятье расползается по её запястью багровой коркой - Комуи втягивает воздух через ноздри и неосознанно задерживает его в лёгких.
  
  Вайзли подходит ближе. Криво усмехается.
  
  - Всё-таки не повезло тебе, девочка.
  
  Она приоткрывает рот, но эмоции застревают в горле. Чувствует, как смятение больно бьёт по грудной клетке.
  
  Что это значит?
  
  Клауд разочарованно выдыхает.
  
  - У неё есть шанс? - прямо.
  
  Не скупится на правду: от повсеместной лжи в горле уже давно осточертело першит.
  
  Вайзли фыркает.
  
  - Отрицательный ответ вас не устроит, да? - и напарывается на заострённый взгляд Канды. Досадливо цокает языком. - Если предположить, что атака направлена лишь на отдельное полушарие её мозга, то его защита могла бы спасти как её психику, так и её саму. Однако, неси проклятье за собой мощный барьер мыслительных процессов, разрушить его может быть мне не под силу.
  
  - Хочешь влезть ей в голову и проверить? - равнодушно спрашивает Неа.
  
  - Как вариант.
  
  - Нет! - Линали подаётся вперед, вжимая руки в матрас, и смотрит с откровенной брезгливостью.
  
  В девице, измученной и ослабевшей, словно горят пороховые бочки, и Вайзли ощущает, как её упрямство разжигает в нём огонь острого любопытства. А ей становится невыносимо душно: злость клокочет в каждой клеточке её естества, и пакостные глаза Мудрости, нагло и нерасторопно скользящие по её силуэту, вызывают тошноту.
  
  - Выбираешь суицид? - смеётся он, склоняя голову к плечу. - Могу помочь, но тогда, кажется, твой патлатый друг не оценит по достоинству мои старания, - в его зрачках - беспорядочный блеск. - Хотя его игрушечной саблей только траву косить.
  
  Канда дёргается, гневно сжимая зубы.
  
  - Проверить хочешь?
  
  - Прости, у меня нет для тебя неподстриженного газона.
  
  - Твоего скальпа мне будет вполне достаточно.
  
  - Неужели одного печального опыта тебе не хватило?
  
  - Заткнитесь оба, ради Бога! - Клауд говорит недовольно и предостерегающе смотрит на взбалмошного Канду, чьи пальцы уже крепко смыкаются на рукояти катаны. Четырнадцатый кривит губы в смешке. - Задрали, честное слово! - и возвращает усталый взгляд к Линали. В её голосе - почти искреннее сочувствие: - Ты ведь понимаешь, что случится, если мы не найдём решения, верно? Тебе лучше успокоиться.
  
  Успокоиться?
  
  Комуи молчит, отстранённо впиваясь взором в пол, и Линали чувствует, как разряд пробивает её тело, буквально съедая оставшиеся частицы самообладания.
  
  - Вы издеваетесь? - с надрывом, громко, судорожно врезаясь ногтями в бёдра. - Я лучше сгорю в аду, чем соглашусь принять помощь от этого... - и захлёбывается в желчи, окатывая Вайзли волной недюжинного презрения.
  
  Замолкает, распалено глотая воздух.
  
  - Дай знать, как подберёшь подходящее слово, - произносит он безразлично и ощущает кожей: девчонка еле сдерживается, чтобы не съездить ему по лицу. И это, наверное, неприятно обожгло бы скулу, но у неё едва хватает сил держать спину ровно и обуздывать дрожь, пробивающую губы.
  
  - Брат, - говорит Неа негромко, и Линали замирает. Чувствует скопившуюся под языком горечь и вскидывается слишком резко: обжигается о холод его серебряных глаз и скулит безмолвно, протяжно. Словно ощетинившаяся сука, подстреленная дробью, - в её груди тягучей жижей расползается дыра. - Пойди нам навстречу не ради себя. Сделай это ради брата.
  
  Канда хмурится - через грань недозволенности Четырнадцатый перешёл рывком, намеренно и осознанно сжимая в кулак то гниющее и воспалённое, что червем выедало в ней сердцевину.
  
  А она по-прежнему позволяет ему видеть себя насквозь.
  
  И Юу ощущает острое желание задушить в ней то сильное, то непосильно дикое, что губит рассудок. То сжирающее, непотребное, сумасшедшее безумие, перед которым она раскрылась оголённой сущностью. То огромное, что она не в состоянии уместить в себе. То, что изнутри разрывает её на части.
  
  Его.
  
  Того, кого в ней слишком много.
  
  - Так мы пришли к консенсусу?.. - тянет Вайзли, складывая руки на груди: его густые, волнистые пряди волос бескровными змеями обрамляют контур бледного лица. Линали кажется, будто и сам он подобен белой кобре - на дне его ярких, прошивающих нутро глаз разливается яд. Превращающий тело в камень, а затем пробивающий его залпом тысячи электрических зарядов. И прежде, чем она разбито отводит взгляд, произносит: - Процесс может быть болезненным, но ты уж потерпи.
  
  Не обещаю, что буду осторожным.
  
  Её легкие сжимаются. Зрачки становятся шире - зрение падает резко, и размытые силуэты вокруг походят на чернеющие бесформенные пятна. Где-то под слоем кожи и твёрдым черепом с серым веществом смешивается бурлящий кипяток - лоб обдаёт жаром, и Линали громко шипит, порывисто путая в волосах руки и крепко прижимая их к голове. В какой-то момент ей чудится, будто что-то горячее и болезненное, словно вздувшийся абсцесс, разрывается под височной костью, и она глухо вскрикивает.
  
  Не чувствует, насколько сильно смыкается чужая ладонь вокруг её запястья.
  
  Не слышит голосов.
  
  Но боль исчезает быстро, словно растворяясь в порывах лихорадочных вдохов. И, когда Линали вновь начинает различать лица, о ней напоминают лишь подрагивающие губы и холодные кончики пальцев.
  
  Комуи бледен. Согнувшись над ней, он крепко держит её запястье своей горячей рукой, и Линали ощущает, как кровь плещется в сосудах, обжигая кожу изнутри. Канда стоит подле кровати, рассерженный и обеспокоенный, и она слышит, как громко он дышит.
  
  - Что ты сделал с ней? Почему она кричала? - говорит Юу, вбиваясь в Вайзли ожесточённым взглядом.
  
  - Я, кажется, предупреждал о боли, - дёргая бровью, говорит Мудрость. - Эту заумную чушь я не пробью: сдаётся мне, Тысячелетний допустил мысль о моём вмешательстве и намеренно пресёк всякую возможность разрушения барьера. Можете на всякий случай приготовить пару похоронных букетов - ей, может, сиюминутно и не понадобится, но в ваших стенах такое добро, насколько я понял, не пропадает.
  
  Канда раздражённо проводит языком по линии зубов и сжимает губы сильнее.
  
  - Рядом с твоей могилой они будут смотреться особенно органично - только попроси.
  
  - Я запомню.
  
  Клауд хмурит тонкие брови.
  
  - Разве Граф не доверял тебе?
  
  И Вайзли оборачивается, смеряя её равнодушным взглядом.
  
  - До какого-то момента. Я покинул семью прежде, чем он выпустил свою зверушку из клетки. Должно быть, он заподозрил меня в измене раньше, чем мне удалось сбежать от него живым.
  
  - И что делать с ней? - голос Неа леденящий и небрежный. Линали сжимает губы.
  
  - Остаётся только воочию увидеть, как на её организм влияет проклятье, - произносит Вайзли, перекидывая взгляд на блёклое лицо Линали, и коротко усмехается: - Извини, но тебе придётся потерпеть мою компанию ещё какое-то время.
  
  Она фыркает и крепко сжимает ладонь Комуи своими белыми пальцами.
  
  - Надеюсь, недолго, - едко произносит она.
  
  И он отвечает с иронией:
  
  - Надейся.
  
  Ночь ложится на землю, словно укрывая её пуховым одеялом. В слюдяных окнах старых построек зажигаются свечи, и море грохочет, расшибая волны об острые скалы. А надменный мир одушевлённых тел вновь стирает со своих мозолистых ладоней горечь чужой утраты.
  
  И утопает в спеси.
  
  Линали знает: встанет - и колени приложатся к полу до кровавых ссадин, не выдержав веса, поддавшись утомлению. Позвоночник согнётся, и руки - бледные, иссушенные до вылезающих толстых вен - врежутся в твёрдую поверхность под собой, а затем что-то разорвётся, рассыплется где-то на периферии мозга, и опустошённость сломает хрупкий скелет.
  
  Не останется ничего.
  
  Но она лишь смотрит. Смотрит, чувствуя себя заточённой в плотный пузырь, как встаёт Комуи. Как сглаживаются складки на его лбу, как напрягаются скулы, как глаза впираются в настороженную Клауд. Она что-то говорит, и речь её осторожная, прошибающая спокойствием и холодной рассудительностью. Сосредоточенная - её взгляд тяжело скользит по лицу Комуи, и он вновь затравленно смыкает зубы.
  
  Она смолкает, отсчитывая резвые движения часовой стрелки, а затем снова говорит. И снова её губы смыкаются. И снова она говорит, и в её голосе звенит сталь, но Комуи будто сильнее вбивается стопами в деревянную кладку и крепче сжимает ладони.
  
  Всё - с ног на голову. Резко, шлепком по темени. Грозясь рухнуть, а затем восстать, слепиться невыразительной фигурой с въедливой сажей на её уродливых дугах.
  
  - Я не уйду, - произносит Комуи, и Линали вскидывается, сбрасывая со своих плеч свинцовые лапы прострации. - Я останусь с ней. Я не могу...
  
  - Можете, - грубо обрывает его Клауд и закусывает губу. - Боюсь, у вас появятся проблемы, не подчинись вы желаниям управления.
  
  - Послушайте...
  
  - С ней останется Канда. Вам не о чем волноваться.
  
  - Но...
  
  - Комуи, - говорит она, глубоко вдыхая. - Это не моя прихоть. Поверь, имей моё мнение больше веса, всё было бы совсем иначе.
  
  Он порывается возразить, но осекается, чувствуя холодные пальцы Линали на своей ладони. И нервно поправляет очки - на его переносице остаётся красный, потный след от тонкой оправы. Оборачивается, цепляясь глазами за острый подбородок сестры и её искривлённый в неестественной улыбке рот. От фальши тошнота подкатывает к горлу, но Комуи проталкивает её через глотку, чувствуя гнилой вкус на языке.
  
  - Я буду в соседней палате. Если что-то понадобится - немедленно пошли за мной, хорошо?
  
  И Линали кивает, вколачивая разочарование куда-то в грудную клетку. Смотрит так, будто сил - на двоих. Будто решительность в ней незыблема. Будто полыхающий огонь страха не выжег её изнутри, не иссушил кровь, терпкую, обжигающе гранатовую, добираясь до расходящихся паутиной бордовых капилляров и разрывая их на куски; не превратил внутренности в варёное месиво, кромсая раскалённым железом тонкие ткани и сжимая их в своих горячих ладонях.
  
  Как тогда, в первый раз - она оставляла на стенах мокрые следы от разодранных пальцев, и где-то на полу - кусочки кожи, смешанные с пылью. И черти - чернильные, аспидовые, грибковой болезнью въедающиеся в её плоть - шептали что-то мерзко-приторное, невнятное, словно пережёвывая в своих беззубых ртах гниль и оставляя слой дрянной плесени на изнанке её лёгких - ей хотелось отхаркиваться до разодранной глотки и мокроты, выблеванной с красным.
  
  Хотелось стать чище.
  
  Правильнее.
  
  Комуи задерживает взгляд на её лице: в зрачках - обуглившиеся поленья былого запала. Он отворачивается и, когда Линали вновь чувствует под ягодицами мягкий больничный матрас и словно выныривает из вязкого омута, уже скрывается в сером коридоре, а стук его каблуков суетливым и спешным боем врезается в стены и растворяется в воздухе.
  
  Неа походит на изящно слепленную восковую фигуру. Он замирает на пороге, не сводя алюминиевых глаз с её молочного лица, и тонкая вена, прорезающая его высокий лоб, виднеется отчётливее в тусклом свете старых светодиодных ламп*. Он возвышается над ней, статный, бледный, с расходящимися по белкам лопнувшими капиллярами и сухими губами, испещрёнными тонкими кровавыми трещинами.
  
  Превалирующий, сокрывшийся под стальным куполом кичливости, - она чувствует себя удушаемой притяжением, что наполняет её тело свинцовым томлением. И хочется гореть - за необъяснимое, неприемлемое, постыдное.
  
  За то, что смотрит неотрывно. Что вбивается в его зрачки, будто желая вытравить из них холодную безучастность. Растопить лёд, что словно сковал его грудь, забрался под кожу и въелся в радужку.
  
  Но Неа неприступен: он прикрывает веки, и Линали чувствует влагу на кончиках пальцев. Прижимает их к ладоням и дёргает подбородком - вверх, вновь сгружая баррикаду на хлипкие ставни самообладания, настолько шаткого, что её отчаянная неуравновешенность канонадой пульсирует в глотке.
  
  Неа может поклясться, что ощущает, как с каждым движением его светлых ресниц конструктор в ней ломается, и копится тяжесть, и падают камни на дно. Как она вновь вбирает в себя пыльный воздух, и надежда - растоптанная, слежавшаяся в перегной - возрастает ободранным бутоном.
  
  Как раз за разом пламенеет в ней то, что давно обратилось в пепел в нём.
  
  - Невозможно быть свободной от того, от чего бежишь, - говорит он и переступает через порог.
  
  Она приоткрывает рот и глотает кислород порывисто и встревоженно. Чувствует себя загнанной, прижатой и разоблачённой так откровенно, так бесхитростно верно, что обнажённые мысли бьют ключом и выплёскиваются через край, срываясь с дыханием бесшумно, копясь под языком горьким разочарованием и собираясь в уголках глаз - поблёскивающих в обволакивающем сумраке надвигающейся, словно грозовой туче, ночи.
  
  Она порывисто сцепляет зубы, ощущая, как ноют напряжённые дёсны. А, резко мотнув головой и бросая растерянный взгляд куда-то перед собой, оторопело замирает.
  
  Вайзли неожиданно сосредоточенный. Линали кажется, что в его зрачках - расплавленный мышьяк, отравляющий её организм, вызывающий рвоту и ноющую боль в мышцах. Пускающий электричество по венам; его блядское, приевшееся до зуда в костях самодовольство приколачивает её к постели и заставляет вжимать ногти в ладони.
  
  Видел то, чего не должен был. Как и та тысяча человек, что вскоре захочет обглодать её кости и отшлифовать корку - за непохожесть, загадку. За выедающего изнутри червя, к которому потянут руки сотни размытых, незнакомых фигур. Сворачивая шею трагедии, выплёскивая в её горбоносый профиль цистерну фарса.
  
  Гигантский крутящийся мотор, и она - теряющая рассудок, дробящаяся на острые куски - выброшена из ступицы колеса к самому его краю, где бешеное движение разбивает безмятежность хлёсткими ударами ветра о ребра. И дьявол, смешавшийся с её кровью, в яростном порыве дёргает пульс, выжигая артерии.
  
  - Неужели ты заметила, что очевидна? - произносит Вайзли глумливо.
  
  - Я заметила, что ты лезешь не в своё дело.
  
  - Как же? - он самодовольно приподнимает подбородок, и острый кончик носа вздёргивается вверх - мягких свет ламп ровно ложится на его гладкую кожу. - Я вытаскиваю твою шкуру из ада и даже не прошу благодарности - могла бы быть вежливее.
  
  - Ты ещё ничего не сделал, - бросает Канда раздражённо. - Поэтому закрой свой рот и говори только по делу.
  
  Вайзли едва сдерживает в горле смех.
  
  - Чем дольше тебя слушаю, тем сильнее убеждаюсь: то ли женщины у тебя не было, то ли хронический недостаток эндорфинов нещадно подрезал нервы, - насмехается и чувствует, как разгорается пламя на дне тёмных зрачков Юу, однако тот не успевает сделать и шага: Линали резко вдавливает ладони в матрас, и её предостерегающее, холодное, громкое "хватит" вновь обвивает петлю вокруг шеи и заставляет Канду проглотить желчь. Злость клокочет в глотке. Мудрость лениво возвращает к ней взгляд. - По делу - так по делу. Сама уснёшь или помочь?
  
  Линали возмущённо фыркает.
  
  - Я не хочу умереть во сне.
  
  - Жаль. Тебе идёт трупный оттенок лица.
  
  Азартный, но со жгучим хладнокровием под кожей. Линали раздражённо смыкает губы и чувствует усталость, а ещё - необычайную уверенность, когда Канда становится рядом: от каждого его движения её обволакивает ощущение защищённости. Пара крепких ставней под дробящийся бушующим течением камень её плотины - и рваное дыхание прекращает резать лёгкие, выравниваясь в череду размеренных подъёмов узкой грудной клетки.
  
  Дышать ощутимо легче.
  
  Мягкий ветер касается её тёмных прядей, поднимает их, отрывая от груди, и словно ласкает кожу тёплым дыханием.
  
  Хочется спать.
  
  Линали прикрывает глаза.
  
  Канда становится ближе.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"