Я страшно завидовал Саше. Когда его увозили дальше, чем на сто километров от Насти, он сникал и начинал скулить посреди Львова, Варшавы, Харькова, Лиона: "Я хочу к Насте. Идем обратно". И бесполезно было объяснять, что в "обратно" Насти нет. Приходилось идти и наблюдать, как он расстраивается еще больше, когда осознает, что Насти действительно нет, и до нее 800 км и два дня неотложных дел.
Я завидовал Насте. Когда на очередном мероприятии я демонстрировал новую девушку и джинсы, она вежливо делала вид, что эта девушка не сто тридцать девятая, а джинсы не пятьсот тринадцатые. "Для разнообразия купи себе шорты и приведи парня", - умоляла Настя потом, когда мне надоедали и джинсы, и девушка, обычно, через неделю.
Джинсы я отдавал младшему брату и его друзьям. Девушек не рисковал, у Кости были патриархальные взгляды на отношения, поэтому уже пятый год мои джинсы они с Машей носили по очереди - Маша была худенькая, но стильненькая: мужские джинсы она носила с кружевными блузками и туфлями на шпильке, - финт, который больше никто из известных мне барышень повторить с талантом не мог.
Я страшно завидовал Косте: у них с Машей был уговор пожениться 07.08.09 и нарожать мне племянников: "Не пропадать же джинсикам, когда я растолстею после пятых родов и перейду на спортивные трикотажные штаны", - рассудила Маша. Мучительно выбирая между свадьбой в лучших традициях села Суклея, откуда она была родом: на неделю, с почти непременным летальным исходом пьющего соседа на пятый день, балаганом посреди двора, с курами и утками - живыми! - под забором и тремя этажами тарелок с непонятными мне блюдами: мититей, кырнецей и налистники ("Будет весело, - обещала Маша, - но джинсы с дырками и стразами придется снять".) и гламурной - строго до часу ночи, со столиками в модном ресторане, расставленными в шахматном порядке, модным трезвым распорядителем и модными музыкантами ("Будет скучно, - предупреждал Костя, - но джинсы со стразами и дырками будут в самый раз, могу вернуть, я их почти не сносил". "Я их сносила", - признавалась невеста.), Маша ныла, что она хочет церемонию на берегу океана с босым пастором, смешными клятвами и колечками из травы. С океаном было туго... Костя мог предложить ей только грязное море, небритого священника, клятвы на старославянском и кольцо из желтого золота.
Джинсы и девушка, выбранные для этого выхода в свет были исключительно неудобными: джинсы жали и не нравились еще тогда, когда я их покупал, девушка нервничала и не нравилась еще тогда, когда я с ней знакомился и приглашал на модный спектакль.
Настя как всегда с легким презрением, сдержанно поздоровалась. Презрение относилось не ко мне и даже не к девушке в частности, так, ко всем ним в целом: Она устала от калейдоскопа нимф разной длины, высоты, ума, вежливости, начитанности и воспитанности.
Я завидовал высокой, крупной девушке, которая пришла с Настей: она в третий раз безмятежно, вежливо знакомилась со мной. С третьего раза я все-таки запомнил, как ее зовут. Ксения. Все три раза она была одна и совсем не вежливо, с неподдельным интересом меня разглядывала. Настя, догадался я, сдала ей меня давно и со всеми заклепками и дырками на джинсах.
Ксения снова рассматривала нас с девушкой весь спектакль, на этот раз я страшно злился.
Со спектакля мы вынесли новую фразу, которую потом применяли всегда и везде вплоть до следующего спектакля. Суть фразы состояла в том, что все байки про убийство Франца Фердинанда и территориальные разногласия между Англией и прочими - сказки для девятиклассниц - или когда там в школе проходят первую мировую? (Что, уже не проходят? Ах, теперь в двенадцатом классе!) Все дело было в дредноутах, модных, стильных, мощных кораблях, которые Англии с Германией, в отличие от моих джинсов с дырками, выгулять в начале века было некуда. Вот и решили они, как настоящие мужики "померяться дредноутами", по-нашему повоевать.
Фраза была успешно опробована сразу, в ресторане, куда Настя с Ксенией поехали перемыть кости всем, кого Ксения настреляла глазами. Меня в первую очередь, поэтому я припарковал машину и девушку у первого же дерева и пошел их искать. Судя по выражению их лиц, не успели. Молодец я!
- Ууу! - протянула Ксения.
- Опа, - сказала Настя, - это мы "удачно" зашли!
Ксения встала и подошла поздороваться к огромному парню, который слишком крепко обнимал хорошенькую, кругленькую девочку.
Судя по тому, как обнимал - бывший, слегка обиженный, с кучей комплексов - и не очень-то эта хорошенькая и кругленькая ему была под мышкой нужна.
Ксения, рослая, крупная, была когда-то рядом очень кстати, но в какой-то момент утомила, поэтому, отчего-то взбрыкнувшая, была отпущена с облегчением и напутствием: сам не останусь, а ты гуляй. Все это было понятно по "Привет! Отлично! Да, танцую. Да, работаю. Как там бабушки?"
- Ну вот, теперь отчаянно выясняет, чей, - сказала она, вернувшись, расстроенная, но улыбающаяся, не смотря ни на что.
- В смысле? - удивился я.
- Раз уж встретились через год в нейтральных водах - надо померяться дредноутами, как настоящие мужики, - пояснила Ксения, - теперь делит нас на два и пытается понять, чей ты дредноут. Вдруг мой.
В принципе, в тот момент она была согласна даже на легкую бригантину, но со смелым экипажем. Или пакетбот.
Не повезло, забытая под деревом девушка пришла на запах кофе, и подняла на мне свой флаг.
Ксения обиженно затараторила что-то, от чего стало понятно, почему высоченный парень от нее когда-то подустал и теперь зажимал под мышкой что-то маловразумительное, но молчаливое: мы с Настей устали уже на третьей минуте, и Настя резко сказала: "Остановись!" Ксения покраснела (ууу, остались мамонты, которые умеют краснеть!) и остановилась. Ненадолго, правда.
Насте было хорошо, она курила сигарету за сигаретой, рот был занят, и ей с полным правом можно было загадочно молчать, слать Саше за море сообщения и периодически жаловаться, что не отвечает: поломался телефон.
Ни я, ни девушки не курили, слать сообщения в такой поздний час было некому, поэтому потихоньку Ксения опять перешла на прежнюю скорость подачи информации. Блин, как ей это удавалось, у меня с такой быстротой язык не ворочался бы!
Тема про дредноуты, хороший спектакль и картины в ресторане была исчерпана, надо было сворачиваться.
- Нам надо уединиться, - обречено сказал я, - приличия требовали хоть к концу вечера уединиться с девушкой, которая стойко высидела спектакль с моей рукой на коленях, мужественно разыскала нужный ресторан и даже умудрилась вставить пару слов в Ксенин поток сознания.
- Уединяйтесь, - разрешила Настя.
- Хорошая девочка, - наверное, сказала потом, когда мы ушли, Ксения, которой Настя давно сдала меня со всеми потрохами.
- Да, неплохая, - наверное, согласилась потом, когда мы ушли, Настя, которая Ксении давно сдала меня со всеми дырками на джинсах.
- Да, ничего, - мысленно согласился я с ними, думая о том, что вот уединимся, надо будет держать, целовать, звать домой... Тоска!
Девушку я напоил кофе, который уже, я чувствовал, лился у нее из ушей, за коленку не подержал, не поцеловал, домой не позвал, и с облегчением сдал другу, который в час ночи заливал в модной кофейне капуччино тоску после последнего развода.
Джинсы выбросил.
Было лето. Купил шорты, на пляж в ближайшие выходные привел скучающего соседа; Настя, увидев шорты и парня, испугалась. Правда, отметила, что была права: короткие шорты мне шли, в отличие от большинства мужчин ноги от природы у меня были умеренно волосатые, прямые и длинные. Несправедливо, говорила Настя, раздавать мужчинам длинные ресницы и приличные ноги. Я от приличных ресниц в детстве настрадался: меня в садике постоянно кусала за пухлые щеки какая-то девочка, видимо, первая жертва моих приличных ног и приличного лица, а сестра с упоением стригла их раз в месяц, видимо, из зависти.
Щеки я съел еще в начальной школе, ресницы поистрепались, но по-прежнему были предметом зависти сестры, про приличные ноги, запакованные в джинсы, забыл даже я.
Свадьбу все-таки решили отгулять в селе Суклея: скучно в то лето всем было так, что наши родственники и знакомые с удовольствием согласились на смелый эксперимент с недельной гулянкой, двумястами гостями, загадочными блюдами, балаганом во дворе и живыми цыплятами под забором.
- Опять же, - уговаривала Маша, которую, как она предупредила, соседи знают, как Марусю, - в селе Суклея погусарить - святое дело. - Но имей в виду, - девушки старше двадцати там обычно уже имеют двоих детей в сандалиях из кожзама и мужа в дешевых брюках, немнущихся рубашках и ботинках с тупыми носками. Тоже из кожзама.
Как это при таких соседях Маша умудрялась безупречно сочетать мои джинсы с кружевными блузками и босоножками на шпильках, для меня осталось загадкой. Талант.
За три дня до свадьбы я торжественно прибыл в село Суклея Слободзейского района, помогать, ради этого я взял двухнедельный отпуск и не полетел, как мечтал, с хрупкой нимфой на острова, а приехал помогать. Помогать, повторяю, но мой приезд заметили только цыплята и утята под забором с дельфинами. Я расстроился.
Через час меня перестали замечать даже цыплята, - суета стояла невообразимая и на молдавском языке. Я растерялся, оглох, угорел в огромной кухне, шагнул мимо колодца, когда натягивал брезент на арку с виноградом и понял, что проще было бы просеять песок на пляже и попросить священника разуться. Мы с соседской кошкой, которую строго-настрого велено было не кормить, стащили из огромных эмалированных тазов что-то похожее на котлету и что-то похожее на колбасу, и я пошел искать свою судьбу. Даже если надо будет отбить ее у мужа в туфлях из кожзама, я согласен, - очень хочется вот так же, как Саша, скулить от тоски, когда тебя увозят дальше, чем на сто километров от Насти.
Я шел по улице, по очереди откусывал от чего-то, похожего на котлету и чего-то, похожего на колбасу, но с картошкой внутри, жалел, что хлеб ни я, ни кошка так и не раздобыли, и меньше всего на свете ожидал встретить Ксению.
Она вышагивала мне навстречу, в длинном светло-зеленом сарафане, явно мамином - теперь такие не шили, - и с удовольствием откусывала от узкого батона, оставляя по краям аккуратные полукружья укусов, - она делала это так неожиданно и вкусно, так непринужденно и красиво, что мне тоже захотелось. Ксения протянула мне противоположный конец батона и дала укусить, чтоб заесть мититей - так называлась длинная котлета - и кырнецей - так называлась колбаса с картошкой. Маленькая девочка рядом волочила по пыли огромный пакет с кукурузными палочками и с любовью оглядывала огромную конфету на палочке, которая ну никак не могла поместиться в рот. Судя по тому, что за все время она почти ничего не сказала, ребенок был не Ксенин. Зато Ксеня сказала все, что хотела, и даже больше.
Девочка Даша, Ксенина крестница, еще от калитки потребовала показать все подарки, которые Ксеня привезла ей ко дню рождения.
- Ты знаешь, что мне завтра пять лет? - спросила она Ксению.
- Я потому и приехала.
- А что ты мне привезла? Давай быстрее сегодня, а то завтра подарков будет много, мне может не понравиться. А сегодня мне нравится все.
- Ну, если самокат тебе не понравится, я оставлю его себе.
- Нет, самокат мне нравится всегда. А книжки есть?
- Ну все, я домой, - засобиралась Даша, уложив новые книжки в новый рюкзачок, надев новые шортики и майку с арбузом и пристроившись на новый самокат. - Калитка открыта, бабушка есть. А у тебя во дворе мало места на самокате ездить. Подарки на завтра еще остались? А то мне завтра пять лет!
- Остались! На завтра хватит.
- Тогда приходи.
Мы сидели на крыльце, пили прошлогодний, как чистосердечно призналась Ксюша, вишневый компот и спорили о королях, капусте и дредноутах.
- Зачем быть смелым, исключительно погибая под флагом ее Величества Королевы Английской, тараня крохотной шхуной дредноуты? Кому нужна такая смелость? Ее Величеству Королеве Английской? Почему не быть смелым безо всякого флага, когда твоя девушка вдруг беременеет, или у вас вдруг рождается больной ребенок, или вдруг паралич разбивает чью-то маму?.. - обижалась Ксеня. На кого, спросил я.
Не ответила, нахмурилась, покраснела. Я понял, на высокого парня, безо всякого "вдруг", больного ребенка или мамы, а потому что отпустил, не вернул и поднял свой флаг на новом дредноуте, не таком мощном, стильном и модном, но тихоходном.
...- Окончательное и бесповоротное "нет"! - спорили по радио на кухне позади нас. - Мужчин возвращать не надо. Если он ушел, у него были на то свои причины, и это не значит, что вы плохи, что недостойны любви только потому, что тот, кто ушел, не любил.
Существует четыре типа мужчин, и каждый тип уходит по-разному. Первый - инициатор. Его девиз: "Вижу цель, препятствий нет". Если инициатор ушел, - а он обязательно уходит, - то исключительно в погоне за новыми ощущениями, он их ищет бесконечно, и на уже освоенные территории редко возвращается.
Второй тип - организатор. Главное слово в его жизни "мое": это - моя жена, мои дети, это - мое поле... Его принцип - "всех впускать, никого не выпускать". Сам не уходит, но и отпускает с трудом.
Эмоционал уходит только в запой, эти мужчины патологически держатся своих женщин. Если вы заметили, алкоголики почти никогда не бросают жен.
Ну, и, наконец, четвертый тип, аналитик, этот уходит, просчитав все варианты и осознав, что от этой женщины он не получит больше ничего из того, что ему нужно. Вернуть аналитика в принципе можно, но не рекомендую...
...- И кто я?
- Инициатор?
Я был прав, Настя меня сдала.
Компот мы заедали шелковицей. Я глянул на перепачканных сиреневым соседских утят и стащил белую футболку. Ксения вскинула брови и начала разглядывать мой живот. Живот я любил, холил и лелеял, кубики на нем пересчитывал ежедневно, чтоб, не дай бог, ни один не пропал. Барышни их тоже с удовольствием пересчитывали и смотрели с восхищением. Собственно, для этого я и старался. Слово "восхищение" в Ксенином тезаурусе не значилось.
- Восемь, - сказал я, - два внизу, над пахом. Надо признать, даже для села Сук-лея ты воспитана весьма своеобразно.
- Надо признать, даже для себялюбивого инициатора ты воспитан весьма своеобразно: обычно мужчины без спросу раздеваются только на пляже. По крайней мере, у нас, в селе Сук-лея. Восемь чего?
Таким маленьким и страшненьким я себя еще ни разу в жизни не ощущал.
В соседнем дворе под второй половиной шелковицы важно расхаживал толстый, в сиреневых пятнах, малыш.
- Баба Юба, бьять, сюка, куйва, дай огуец!
Огурец ему, как ни странно, дали. И даже не убили.
- А разве можно так? - спросил я бабу Любу, которая подошла к забору похвалить Ксюшу, за то, что она так хорошо потолстела.
- А шо це я буду з ним сюселi-пуселi розводить! Хай мужик росте! Менi так нравиться. Я йому сама то п'ять рублiв дам, то рубль, кажу: "Скажи на бабу Любу блядь. Скажи курва!"
- Ссссюка! - добавил малыш, с хрустом откусив от огромного огурца.
Баба Люба сияла.
Я был сбит с толку.
- Ты приходи утром пораньше, у них с мужем перед уходом на работу такой спектакль в 7.15, театр на Таганке нервно курит всей труппой в ожидании антракта и понимает, что пять лет ГИТИСа прошли даром.
Я испугался, что недельную свадьбу не переживу.
- Не бойся, - успокоила меня Ксеня, - все переживают, и ты переживешь. Опять же, когда ты еще под Диму Билана и Баскова потанцуешь?
Как-то это я совсем упустил из виду.
В семь часов утра на второй день свадьбы я приполз к ней за "дозой".
Ксеня сидела на пороге, пила кофе и смотрела кино, держа на коленях ноутбук. В кино говорили по-английски, кофе пах совсем по-польски, Ксеня была свеженькая, она успела вымыть двор и полы во всем доме.
- Иди, - кивнула она на летний душ, - там вода теплая.
Я поверил.
На меня рухнули ледяные струи. Я от ужаса онемел и вспомнил все, что я делал вчера. Что ел, что пил, не вспомнил только, как зовут девушку, у которой всю ночь отбирал одеяло.
Не отрываясь от экрана, Ксеня передала мне кофейник и чашку.
Я хлебнул, и сердце ударилось о затылок. Я вспомнил, как звали девушку, которая так и не отдала одеяло.
- Я чуть не умер от разрыва сердца, ты умеешь варить приличный кофе?
- Это приличный кофе, я его из Эмиратов привезла. Зато ты все вспомнил. Как ее звали?
- Аня. Есть какой-нибудь джаз? У меня ломка. Я рассчитывал на Диму Билана, ты же обещала. Всю ночь пели молдаване. По-молдавски.
- А на каком языке должны петь молдаване? Могу предложить Пинк Мартини и диван.
- С одеялом? Если с одеялом, я согласен.
Дом, темный и прохладный, пах чистыми, влажными полами, кофе с перцем, мятой и покоем.
Коридор с потолка до пола был заставлен, заложен, завален книгами, книжками, книжечками, альбомами, журналами... Кто это все читал?
Мы, сказала Ксеня, вот тебе Пинк Мартини и ирландские сказки, вот махровая простыня и кувшин с вишневым прошлогодним компотом, я на пороге смотрю "Лунный свет", будет страшно - зови.
Я приходил каждое утро, верил, что в душе теплая вода, читал ирландские сказки, слушал Пинк Мартини, пил адский кофе, вспоминал все, лучше бы не вспоминал, заливал пересохшее от вчерашнего самогона горло вишневым прошлогодним компотом и засыпал в доме с чистыми, влажными полами под присмотром девушки с ноутбуком на чистом, вымытом крыльце.
Когда свадьба, наконец, закончилась, я пришел пригласить ее на свидание в большом городе - приличия требовали хоть на свидание ее пригласить. Она неожиданно лаконично, немногословно и аргументировано отказалась. Сказала, что ей не жалко было вот так, просто и без-воз-мез-дно, то есть даром, поделиться со мной Пинк Мартини, чистыми полами, диваном, ирландскими сказками и вишневым прошлогодним компотом.
Компот и Пинк Мартини предложила взять в дорогу. Я обиделся. Собственно, мне давно никто не отказывал. А мне вообще хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь отказывал?
Два концерта и три спектакля прошли даром. Я не знакомил Настю и Сашу с новыми девушками, я даже джинсы стал без дырок покупать, я приличные брюки купил! Я соседа Андрея за собой везде таскал!
После третьего концерта, перед третьим спектаклем я набрался смелости и совсем как бы, между прочим, беззаботно, Настю, которой, я не сомневался, Ксеня сдала меня со всеми котлетами, чистыми полами, ирландскими сказками и вишневым компотом, спросил:
- А где Ксения?
- Разводит самолеты.
- ???
- Она авиадиспетчер. У нее закончилась смена, обещала прийти попить с нами чаю.
Я страшно разозлился: я пришел с соседом, в целых, затасканных - два месяца ношу! - джинсах, мне следующим летом в село Суклея на крестины, я рассчитываю на малиновый прошлогодний компот и шотландские сказки, пусть с пыльными полами и засыпанным листьями двором, и спектакли у соседей в 7.15 ровно, а она молча пьет чай! В чем дело?
Я перехватил ее взгляд. Она глянула вбок и чуть вверх, и я понял, что завтра надо будет идти за новыми джинсами, с дырками, царапинами и выложенными стразами черепом. Отличные были джинсики, но мне они не нравились уже тогда, в кафе, потому что вбок и чуть вверх, так, что сердце делало оборот по часовой стрелке (или против?), Ксения смотрела не на меня.
Я страшно завидовал Андрею. Когда Ксения уходила ночью на работу, разводить в небе самолеты и тараторить с австрийцами и чехами в эфире без умолку, он сникал и начинал скулить: хочу к Ксене. И бесполезно было объяснять, что Ксеня вернется утром, сварит кофе с перцем, вымоет полы, уснет под Пинк Мартини, а вечером позовет меня пить вишнево-малиновый компот и болтать о дредноутах, королях и капусте, о том, что дырки на джинсах давно не в моде, в моде твидовые костюмы и отношения по принципу "всех впускать, никого не выпускать".
Я завидовал Ксении: когда на их балконе я демонстрировал новую барышню и джинсы, она вежливо здоровалась и ясно давала понять девушке, что она - двести сороковая, а джинсы - триста семьдесят третьи, будут еще двести сорок первая и триста семьдесят четвертые. Но при этом безмятежно болтала о королях, капусте и дредноутах, о вишневом компоте, ирландских сказках, приличной музыке и любимом кино, о том, что дырки на джинсах опять в моде, и к ним прилагаются твидовый пиджак, вязаный шарф и лоферы, а отношения...
Ну что ж, начнем по-другому: мне страшно завидовали все Костины друзья...