Вернувшись из парка и убедившись, что большинство гостей уже разошлись по своим покоям, Эвелина прошла к себе в опочивальню, отпустила горничную и переоделась ко сну. Разговор с мужем не шел у нее из головы. Эвелина, вы хотите стать королевой? Самая глупая шутка, которую она слышала в жизни! Особенно сейчас, когда он все или почти все вспомнил. Как он там сказал, Эвелина Острожская - вдова? Замечательно! Все устроится как нельзя лучше. Князь откажется от нее, король Ягайло может быть и женится, кто знает, она еще хороша собой, а если так, то он быстро заставит пана Станислава забыть о своих жалких притязаниях и замолчать. Только что останется делать ей? Жить с мыслью, что он отказался и бросил ее тогда, когда она полюбила его? Тогда в Кракове, да еще несколько дней назад, в Остроленке, ей показалось, что он все еще может быть хорошо... Она грустно усмехнулась - это было до того, как он вспомнил. Когда он вспомнил все, он заявил ей, что Эвелина Острожская вдова.
Отослав слуг спать, Эвелина задула в спальне все свечи, кроме одной, взяла в руки тяжелый витой канделябр и подошла с ним к зеркалу. Она была в свободном батистовом пеньюаре, скорее подчеркивающем, нежели скрывающем линии ее фигуры. Освобожденные от булавок прически, неубранные светло-золотые локоны, рассыпавшись по плечам, свободно вились у висков, оттеняя белизну высокой гибкой шеи и нежной полуобнаженной груди. Некоторое время Эвелина безмолвно смотрела на свое отражение в стекле.
- Вдова князя Острожского! - наконец с презрительной усмешкой, адресованной своему отражению, произнесла она. - Королева Польши!
Часы пробили три часа утра.
В это время герцог, приглаживая растрепавшиеся после дуэли с паном Станиславом волосы и на ходу расправляя сбившееся кружево манжет, быстро и решительно шагал по коридору к опочивальне своей супруги. Свой плащ он без объяснений всунул в руки расстроенного Гунара, поджидавшего его у дверей спальни Эвелины и, не слушая его увещеваний подождать до утра поскольку княгине нездоровится, решительно, но бесшумно открыл дверь и вошел внутрь. Увидев ее перед зеркалом, с канделябром в руках, составляющим единственное освещение огромной полутемной комнаты, полураздетую, подсвеченную светом свечей так, что он мог видеть каждую черточку ее великолепной фигуры, он внезапно раздумал окликать ее и некоторое время наблюдал за ней с чувством все возрастающей тревоги.
Эвелина не заставила его долго ждать. Она проверила, крепко ли заперты окна, вернулась к зеркалу и взяла со своего туалетного столика длинный, остро заточенный кинжал. Отгадать ее дальнейшие намерения не составляло труда. Больше не мешкая, герцог одним прыжком преодолел те несколько метров, которые отделяли его от нее. Перехватив руку Эвелины, с зажатым в ней кинжалом, занесенную для удара, он попытался было обезоружить ее, но лишь порезался, ибо Эвелина, захваченная врасплох, но не потерявшая силы духа, оказала ему столь организованное сопротивление, что в первую минуту герцог даже растерялся. Когда же после короткой, но жестокой борьбы, ему удалось отнять у нее злополучный кинжал, с его правой кисти, и так уже пострадавшей во время поединка с паном Станиславом, обильно катились капли крови. Герцог с чувством отшвырнул кинжал на безопасное расстояние, продолжая сжимать в своей ладони хрупкую, но сильную кисть Эвелины. В царившей темноте, ибо свеча упала из канделябра и погасла еще в начале борьбы, Эвелина не могла разобраться, с кем именно она все это время имела дело - с Гунаром, еще с кем-то из слуг, или, не дай бог, с паном Тенчинским. Она перестала сопротивляться, убедившись к тому же, что, кем бы он ни был, мужчина, сжимавший в своих руках ее кисть, намного превосходил ее в физической силе.
- Кто вы? - очень тихо спросила она. - Что вам нужно и какого черта вы делаете у меня в опочивальне в три часа утра?! Если это ты, Гунар, я вернусь в Краков и произведу тебя в дворецкие. На всю жизнь!
Вместо ответа герцог выпустил ее руку, но тут же сгреб ее в объятья и сделал то, о чем мечтал с того самого момента два дня назад, когда на несколько минут они остались одни за стеной конюшни. Так как они и без того закончили свою непродолжительную борьбу за кинжал, оба оказавшись на полу, покрытом пушистым абиссинским ковром, то он еще крепче, всем своим телом, прижал Эвелину к ковру, и очутившись наверху, нависая над ней, прильнул к ее губам в поцелуе. Почувствовав вкус ее губ и тепло ее дыхания, герцог ощутил такой мощный прилив желания, что буквально застонал от осознания того, что он уже не сможет остановиться, его тело отказывалось повиноваться доводам рассудка и желало получить то, о чем он так долго мечтал. Мысль о том, что этой ночью он мог ее потерять оказалась последней каплей, которая окончательно разрушила все бастионы сдержанности, которые он так долго возводил в своем сердце. Она слишком долго испытывала его терпение. Он так долго жил без нее, получая лишь мимолетное удовольствие от нечастых встреч с другими женщинами, что она должна была заплатить за это. И за пана Станислава, и за короля, и за то, что заставила его ревновать. Кроме того, и за то, что он смертельно боялся рассказать ей свою тайну, но вынужден был сделать это до приезда короля. Только обладание ей сейчас, полное и безоговорочное, могло утолить его душу. Он готов был сотни раз умереть за нее, но она должна была принадлежать ему. Взбешенный ее поступком и оказанным ему сопротивлением, герцог чувствовал, что поступает грубо, но ничего не мог с собой поделать - шелковистая плоть Эвелины, извивающейся под тяжестью его тела, запах и прикосновение ее волос, ее кожи, ее губ лишали его рассудка. В тот момент, когда ее губы робко откликнулись на его поцелуй, он почувствовал такой прилив радости и облегчения, что чуть не закричал вслух. Ее руки обвились вокруг его шеи, тело перестало сопротивляться и сначала нерешительно, а затем более уверенно прильнуло к его телу.
В тот же миг он остановился, словно отрезвленный ее покорностью. Эвелина слушала, как постепенно выравнивалось его дыхание, она ощущала как двигаются мускулы под его кожей при малейшем движении, как и где зарождается его дыхание, как ровно и сильно бьется его сердце, и внезапно ощутила себя такой счастливой, какой не чувствовала себя никогда.
Немного погодя, все так же в молчании, герцог мягко отстранил ее от себя, поднялся и стал приводить в порядок свою одежду. Затем наклонился, поднял Эвелину на руки и отнес на постель. После этого подошел к ближайшей стене, на ощупь отыскал на ней светильник с погасшими свечами, вынул пару из них, взял из укромной ниши рядом трут и кресало, и через несколько секунд в комнате робко вспыхнул огонек свечи. В зыбком, колеблющимся от сквозняков, свете засеребрились белокурые волосы Эвелины и блеснули его темные, цвета старого дамасского клинка глаза на матовой бледности напряженном лице.
Герцог шел вдоль стены, зажигая один за другим светильники, вырывавшие из мрака полутемную спальню Эвелины. Наконец, он остановился, повернулся, взглянул на нее и спросил:
- Что происходит, Эвелина? Вы решились на самоубийство?! Вы что, с ума сошли, что ли?
- Я?! - оскорблено выпрямилась Эвелина. - Это вы заговорили о вдове князя Острожского и о разводе! Я лучше умру, чем пойду на это! Вам не удастся сбагрить меня ни королю, ни кому-либо другому!
- Разве то, что я только что сделал, говорит вам о том, что я в состоянии вас кому-то сбагрить? - с насмешкой спросил герцог. - Я готов был взять вас прямо на полу, как обезумевший от страсти мальчишка.
Он помедлил и устало сказал:
- Присядьте, дорогая. Нам о многом надо поговорить. Признаться, у меня была идея дать вам выбор и отпустить вас на все четыре стороны, если после того, что я вам скажу, вы не захотите остаться со мной. Но, к сожалению, слишком поздно. Я расскажу вам все, Эвелина, но вы останетесь со мной навсегда. Я не смогу вас отпустить.
От нехорошего предчувствия у Эвелины вдруг остро защемило сердце. Тем не менее она безмолвно повиновалась герцогу и, усевшись на край своей кровати, приготовилась слушать. Украдкой она с каким-то новым, странным чувством любопытства вглядывалась в чистые классические черты лица герцога, стоявшего перед ней. Сказать, что она была ошеломлена откликом своего тела и сознания на его недавние действия, значило, пожалуй, сильно преуменьшить ее изумление. Дрожь от пережитого в его объятьях удовольствия продолжала звенеть в где-то внутри ее тела, как струна. Это было так прекрасно, что не могло быть правдой. Герцог казался разозленным ее попыткой разрешить все проблемы путем самоубийства, сейчас, пережив эти восхитительные мгновения в его объятьях, она сама уже не понимала, зачем она решилась на это, но, тем не менее, он был действительно зол, иначе он бы никогда не посмел коснуться ее даже пальцем.
Сведя над переносьем четкие темные дуги бровей, герцог медленно, словно раздумывая над каждым словом, продолжал:
- В течение нашего знакомства вы предприняли несколько поистине героических попыток избавиться от меня. То, что я намерен сказать вам сейчас, позволит вам вычеркнуть меня из своей жизни раз и навсегда без малейших колебаний. Но тогда вам придется стать польской королевой или противостоять Ягайло. Я не смогу помочь вам с ним так легко, как с паном Тенчинским.
- О чем вы говорите, князь?!
- Я всегда был слишком снисходительным к вам, Эвелина. Это правда, я действительно не помнил, кто я такой в течение долгих шести лет жизни, но все эти годы я помнил вас, ваше лицо, вашу улыбку, хотя и не мог назвать вашего имени. Память вернулась ко мне после того, как я вернулся в Польшу, я вспомнил все, даже то, что хотел бы забыть. Но я наивно полагал, что вы будете более счастливы и забудете все ваши страхи и поэтому предпочел сделать вид, что я тоже их забыл. Это была ошибка. Моя ошибка. Сейчас я плачу за нее сторицей, и не только я. Взгляните на мой меч, Эвелина.
Герцог вытянул из ножен на поясе свой меч и наполовину обнажил его. Светлый клинок был покрыт засыхающими бурыми пятнами, словно ржавчиной.
- На нем кровь пана Станислава, - его голос дрогнул. - Он пришел ко мне со сказкой о Белой Розе Ордена Св. Богородицы и странствующем принце, князе Острожском,... и я был вынужден убить его!
Он замолчал. Эвелина полными ужаса глазами смотрела ему в лицо.
- Мое терпение кончилось, - переведя дух, мрачно закончил герцог. - Чужие тайны, политические амбиции и личные воспоминания начали приобретать слишком дорогую цену. Я не могу позволить себе этого, у меня растет сын, и я хочу чтобы он с гордостью носил славные имена своих предков.
Немного оправившись от шока, вызванного его словами и видом засохшей крови на клинке его меча, но все еще не в силах окончательно осмыслить происходящее, Эвелина порывисто схватила его за руку и заглянула в глаза:
- Боже мой, вы действительно его убили?! Что же теперь с вами будет?
Она покачнулась и тут же почувствовала спасительную крепость поддержавшей ее руки герцога. Она не удовольствовалась этим, прижалась щекой к его груди, с неосознанным удовольствием ощущая гулкие ровные удары его сердца и не замечая крупный слез, катящихся по ее щекам. Она плакала впервые с того дня, как узнала об его смерти. Чувство благодарности к этому человеку переполняло ее, но затаившаяся в душе тревога от его странного поведения и многочисленных обмолвок, не проходила. Она видела, что герцог, по-прежнему напряжен, и что разговор, по всей видимости, не окончен. На долю секунды ей внезапно показалось, что сейчас он так же холодно, как говорил с ней в парке, скажет ей, что он окончательно решил отказаться от нее, и спокойно, но неумолимо велит ей собираться в монастырь. Поэтому она даже не очень удивилась, когда он спросил:
- Как случилось, что пан Тенчинский оказался посвящен в тайну нашего брака?
Прошло несколько томительно долгих минут.
- Я не знаю, - наконец, потерянно прошептала Эвелина в оглушительной тишине.
- Вы никогда не могли случайно проговориться ему? - безжалостно уточнил герцог.
- Нет!
- Он угрожал вам?
- Да, - Эвелина с сожалением оторвалась от его груди.
- Чего он хотел?
Эвелина на какое-то время задумалась, прежде чем ответить.
- Он хотел жениться на вдове князя Острожского в надежде получить ваше влияние при дворе, - она помедлила и впервые после того, что случилось с ними на ковре ее спальни, осмелилась посмотреть герцогу в лицо. Ее голос был уже почти спокоен. - Это было до того, как вы воскресли из мертвых.
- Я слышал, он всегда был вашей тенью при польском дворе, сопровождая вас повсюду.
Скрестив руки на груди, герцог смотрел на Эвелину сверху вниз.
- Это правда, - Эвелина собрала все свое самообладание и выдержала его тяжелый, испытывающий взгляд. - Но я никогда не поощряла его ухаживаний!
- Потому что я предпочитала верить в то, что вы живы.
Герцог порывисто отошел вглубь опочивальни. Он был заметно смущен ее ответом, но стремился, по возможности, не показать ей этого.
- У вас были какие-то чувства к пану Тенчинскому? - помедлив, спросил он, снова приближаясь к ней. Эвелина по голосу угадала, что он сделал над собой усилие, прежде чем задать ей этот вопрос.
- Ах, как остроумно!
Эвелина вскочила на ноги, так резко и таким гибким гневным движением, что пышные кольца ее золотисто-белокурых волос хлестнули по его камзолу.
- Ну, вот что, князь! - быстро проговорила она, рассерженно глядя ему в глаза. - Вы вольны делать со мной все, что угодно: выгнать из своего дома, продать королю, отдать в монастырь, но я не позволю себя оскорблять. Вы можете быть какого угодно мнения по поводу сомнительного прошлого панны Ставской, но как княгиня Острожская, я чиста. Вы не сможете упрекнуть меня ни в чем!
- Кроме одного!
Герцог медленным обвиняющим жестом указал на валявшийся на полу в нескольких шагах от кровати кинжал.
- Я спасала свою честь, - прошептала Эвелина.
- И губили свою душу.
- Кому нужна моя душа! Если бы я не сделала этого, пан Тенчинский пришел бы к вам с трогательной историей о белой Розе Ордена и странствующем принце, князе Острожском!
- Но почему с этой историей не пришли ко мне вы?!
Эвелина некоторое время бессмысленным взглядом смотрела на герцога, словно не понимая того, что он сказал, потом опустила голову и грустно рассмеялась.
- Вы ведь ничего не помнили, князь, - помолчав, сказала она. - Как бы я смогла вам все это объяснить? Вы бы просто не поверили мне!
- А пану Тенчинскому, по-вашему, я бы поверил?
Эвелина помедлила, словно колеблясь, говорить или нет, но потом все-таки решилась сказать то, что думала.
- Да, - наконец, прошептала она. - Я ни капли не сомневаюсь, что вы поверили бы именно ему.
- Спасибо, дорогая, - вздохнул герцог, присаживаясь на застеленную кровать Эвелины. - Вы так плохо знаете меня! Впрочем, это неудивительно. В замке наши отношения воспринимались вами как разврат, затем, когда я женился на вас, вы увидели в этом лишь проявление жалости...
- Вы женились на мне потому, что так велел вам король! - выпрямилась Эвелина.
- Вы действительно верите в это?! - герцог поднялся и оказался стоящим рядом с ней. - Вы действительно верите, что какой-то там польский король мог заставить меня жениться, если бы я не хотел этого?! Вы забыли, как я просил вашей руки у Конрада фон Юнгингена в замке? Вы ни разу не задумывались, почему я сделал вам предложение в замке? Вам ни разу не приходило в голову поинтересоваться, почему затем мы венчались в захудалой церквушке где-то на границе, а не в Вавеле, где я должен был бы венчаться согласно моему происхождению? Вас не интересовал тот факт, почему нас венчал сам пан Анджей Ястрембец?
Эвелина озадаченно захлопала глазами. До того, как он упомянул это, она действительно никогда не задумывалась обо всех этих фактах и мелких подробностях, начавших теперь складываться в непонятную и оттого пугающую картину. Он был действительно прав, во всем этом было что-то весьма странное.
Она некоторое время пыталась осмыслить происходящее, но, поскольку потаенный смысл его продолжал ускользать от ее понимания, Эвелина наконец сдалась и задала вопрос, ответ на который волновал ее больше, чем все остальное.
- Почему вы заговорили о разводе?!
- Потому что такого было желание польского короля, - незамедлительно сказал герцог.
- Никогда не поверю, что какой-то там польский король, - цитируя его, произнесла Эвелина с сарказмом, - может заставить вас либо жениться, либо развестись!
- Вы правы, но я должен был поставить вас об этом в известность. Уверяю вас, после того, что случилось между нами в этой комнате, только второе пришествие Господа Нашего заставит меня отказаться от вас! Вы - другое дело. Вы можете не захотеть остаться со мной. Забудьте про короля, он не сможет помешать вам делать то, что хотите вы.
- Вы шутите! Если король говорит о разводе, как вы можете противостоять ему! Это немыслимо! - Эвелина едва сдерживала рвущиеся из груди рыдания. - Ягайло не может так с нами поступить! Мы венчались в церкви! Что это за блажь, в конце концов! Я понимаю, если бы я была вдова, но... вы то живы, князь!
Полы ее ночного пеньюара всколыхнулись и сбились вокруг ее ног, приоткрыв их до колен. Ткань тонкой одежды была настолько прозрачной, что герцог чувствовал, как участилось его дыхание, отвел взгляд и, пройдя к креслу, на котором она забыла свой ночной халат, взял его и протянул Эвелине.
-Вы ни капли не изменились со времен Мальборка, Эвелина. У вас просто дар привлекать к себе внимание могущественных мужчин.
Ей показалось, что в глазах герцога промелькнула одновременно насмешка и страдание.
Эвелина взяла из его рук свой халат, набросила на плечи и туго завязала пояс на талии. На фоне темно-синего бархата халата ее длинные волнистые белокурые волосы казались еще светлее.
- Не заговаривайте мне зубы, князь! Немедленно объясните, что происходит. Король действительно хочет на мне жениться? Уму не постижимо! Бред какой-то! А вы, стало быть, как настоящий верноподданный, готовы уступить ему жену, как охотничью собаку!
- Браво, мадам, - герцог слегка похлопал ладонью одной руки по ладони другой, словно аплодируя ее ответу. Эвелина вдруг вспомнила, что именно так любил делать покойный магистр Ордена, Ульрих фон Юнгинген. - Лучшая защита - нападение!
- Так вы решили отказаться от меня и позволите ему нас развести?
Так как герцог молчал, она продолжила сама.
- Надеюсь, вы объяснили вашему королю, что я не гожусь в королевы? Как только Ягайло посадит меня на трон, откуда-нибудь вылезет парочка крестоносцев или панов Тенчинских, которые с удовольствием начнут смаковать историю о Белой Розе Ордена Св. Богородицы из Мальборка!
- На этот счет можете не волноваться, - бесцветным голосом сказал герцог. - Пан Тенчинский мертв, а все остальные участники этой шутки с вами из Мальборка уже отдали богу душу.
- Маркварт и Зальцбах - нет!
- Да, Эвелина, - в голосе герцога звучала спокойная, но несокрушимая уверенность. - Я не оставляю долгов.
Эвелина порывисто схватила его за руку.
- Может ли быть?
Герцог на секунду забыл о своей сдержанности, глядя в ее огромные, серо-голубые, наполненные лихорадочной надеждой глаза.
- Значит, не осталось никого, кто бы знал об этом...
- Невероятно, Эвелина, - медленно произнес герцог, не сводя с нее взора, - вы стали еще красивее, чем были шесть лет тому назад.
- И поэтому вы хотите со мной развестись? - с грустью констатировала Эвелина.
- Надеюсь, вовсе не этот факт заставляет вас так печально смотреть на меня? Успокойтесь, дорогая. Я же сказал вам, что вы будете принимать решение. Но после того, как выслушаете меня. Хотите присесть?
- Нет.
Эвелина подошла к нему ближе, положила руки ему на плечи, и прильнула к его груди; она почувствовала, как дрогнули его мускулы от ее прикосновения, но он остался неподвижен, даже когда она подняла свое лицо к нему и ее губы полураскрылись в ожидании поцелуя. Глядя ему в лицо, она с усмешкой разочарования сказала:
- Видимо, я старею, Острожский! Раньше мне не приходилось просить вас меня поцеловать. Вы всегда делали это сами.
- Раньше вам даже не приходило в голову меня об этом просить, - сказал герцог, снимая ее руки со своих плеч. - Пощадите меня, дорогая, я держусь из последних сил! Поверьте мне, если после нашего разговора у вас еще останется желание видеть меня своим мужем, вы получите все, что хотите, и даже больше. А сейчас дайте мне сказать.
- Я даю вам карт-бланш, Острожский! - Эвелина смотрела ему в лицо. - Вы так не похожи на всех, кого я видела в своей жизни, что, мне кажется, я готова простить вам все за это.
- Даже то, что я - крестоносец? - изогнув бровь, резко спросил герцог.
Эвелина отшатнулась от него, как будто он ее ударил.
- Что вы сказали?!
- Я не князь Острожский!
- Как это может быть?! - Эвелина с ужасом смотрела на него. - Я не понимаю! Это все равно, что сказать, что вы - это не вы! Я узнаю вас, я помню вас, я знаю, что вы мой муж, князь Острожский. Вы не можете этого отрицать!
- И тем не менее я не князь Острожский, - по губам герцога скользнула печальная улыбка.
- Хорошо, князь, - Эвелина вновь положила ладонь на рукав его камзола, продолжая неотрывно смотреть ему в лицо тревожными глазами. - Тогда объясните мне, что происходит. Я устала от тайн, истерик и обид. Поскольку вы ясно дали понять, что соблазнить вас мне не удастся до тех пор, пока я не выслушаю вас, может быть, мы перейдем в мою гостиную? Тогда, по крайней мере, между нами не будет разобранной постели!
- Я рад, что вы сохранили свое остроумие, Эвелина, - коротко сказал герцог, следуя за ней в комнату, где Эвелина обычно принимала друзей и личных знакомых.
- Я слушаю вас, - указав герцогу глазами на диван и, таким образом, предлагая ему садиться, сказала она. - Хотя мне, почему то, уже заранее не нравится то, что вы собираетесь сказать.
Герцог внимательно взглянул в ее настороженные глаза. "Как она прекрасна, это женщина, - с горечью подумал он. - И я люблю ее... Господи, не дай мне ее потерять!". Он сел на диван в гостиной, куда указала ему Эвелина, заметив, что на стене, за его спиной, находился обюссонский ковер, где поблескивало тусклой сталью старинной холодное оружие, принадлежавшее семье Ставских. Мельком, с ироничной улыбкой, он успел подумать о том, что Эвелина была единственной из женщин, которых он когда-либо знал, кому могла придти в голову идея украсить дамскую гостиную висящим на стенах оружием.
Он вздохнул и, тщательно подбирая слова, начал говорить.
- Дело в том, Эвелина, что князя Острожского не существует. Я - крестоносец, французский рыцарь. Мое имя Жан-Луи де Анжу, герцог Монлери и герцог де Монсада. Моя семья принадлежит к франко-итальянской ветви Анжуйского дома.
- Но постойте! - Эвелина с мучительным стремлением поймать какую-то все время убегавшую от нее мысль, сжала до хруста костяшки свои пальцев. - Этого не может быть! Вы - князь Острожский! Я готова поклясться в этом! И вместе со мной - вся Польша и Литва. То, что вы говорите, просто уму не постижимо!
- Но, между тем, этому есть объяснение.
- Я хочу его знать!
Герцог на секунду прикрыл веками глаза и, стараясь сдерживать свое возбуждение, как можно медленнее и отчетливее, чтобы дать Эвелине время обдумывать свои слова, сказал:
- Когда я стал князем Острожским, его еще никто не знал.
- Что?! Я не понимаю! - тут же перебила его Эвелина.
- Тогда послушайте меня, Эвелина, выслушайте меня до конца, не перебивая, умоляю вас! Почти пятнадцать лет назад, в лесу под Торунью погиб в бою князь Наримант Ольгердович, отец Зигмунта Острожского, погиб потому, что знал некую тайну, не имеющую отношения к моему повествованию. Своей тайны он не открыл, так что через несколько месяцев крестоносцы попытались узнать ее, захватив его сына, Зигмунта Острожского, который был моим другом. Случилось так, что Зигмунт был убит моим родственником, двоюродным дядей, убит подло и предательски. Он умер на моих руках в замке Мальборк, проклиная коварство крестоносцев. Умирая, он завещал мне отомстить за него, воспользовавшись его именем, его состоянием, его положением. Он заставил меня поклясться в этом на Библии. Нам обоим было по одиннадцать лет, я был очень раним и чувствителен. В то время я был никто, младший сын и изгой в обоих семействах, посланный умирать на чужой войне. Но я дал Зигмунту слово и считал своим долгом сдержать его. Под именем князя Острожского я был представлен королеве Ядвиге и честно рассказал ей всю историю с начала и до конца. Эта женщина произвела на меня неизгладимое впечатление. Моя мать умерла незадолго до моего представления к польскому двору, я чувствовал себя очень одиноким и уязвимым. Ядвига была очень добра ко мне и я полюбил ее, как мать. Она не могла освободить меня от клятвы, но она дала мне сил и уверенности следовать ей как делу чести. После ее смерти, я решил остаться в Литве, во Франции в это время шли династические войны моих родственников из-за титулов и земель, а так как я являлся также наследником громкого имени и огромного состояния в Испании, мой дед предпочитал держать меня подальше на Востоке, чтобы хоть таким способом попытаться сохранить мне жизнь. Таким образом, я остался один на один со своей клятвой и именем князя Острожского. Я решил начать новую жизнь, обрести новую родину и отомстить тем негодяям, которые гордо именовали себя рыцарями господними и убивали его именем женщин и детей. Как видите, я в этом весьма преуспел.
Он умолк.
Эвелина немного помедлила, ожидая продолжения, но так герцог, опустив голову, молчал, она заговорила первой.
- Стало быть, - медленно произнесла она, словно стремясь уточнить некоторые аспекты его рассказа для себя самой. - Именно вы были посланником короля Ягайло в замке Мальборк в 1404 году?
- Да, - скупо отвечал герцог.
- Именно вы были моим любовником в замке?
- Да.
- И замуж я выходила за вас?
- Разве вы не помните? - не удержался от усмешки герцог.
- Да или нет?
- Да. Вы вышли замуж за меня.
- Тогда Андрей - ваш сын?
- Да, Анри мой сын.
- И это именно вы возглавляли литовскую конницу во время Грюнвальдской битвы? - не сдавалась Эвелина.
- Да, - герцог вздохнул. - Эвелина, я уже говорил вам, что я был князем Острожским с одиннадцати лет.
- Значит вот почему тогда, в замке, вы с такой уверенностью сказали, что королева - не ваша мать, хотя вы всегда носили на пальце кольцо с гербом Анжуйского дома. Это было причиной, по которой вы сознались в своем подлоге только ей!
- Это не так. Я открыл королеве свою тайну не потому, что она уличила меня в подлоге, как вы выразились, а потому, что не знал, как мне поступить. Ядвига была замечательной женщиной, одинаково лояльной и к полякам, и к крестоносцам. Кроме того, я был в некоторой степени ее родственником, по линии отца она принадлежала к венгерской ветви Анжу. Тот факт, что она не являлась матерью настоящего Зигмунта Острожского, я знаю точно.
- Но вся Польша была уверена в этом!
- Мало ли что болтают при дворе злые языки. Ягайло привязался ко мне после смерти Ядвиги, потому что он, по своему, очень любил ее, а она покровительствовала мне, видя во мне слабый отблеск своего обожаемого отца, Людовика Анжуйского, на которого, по странной случайности, я был похож, как может быть похож только сын. Кроме того, мой дед, старый князь Острожский, был ее хорошим, преданным другом. Все остальное только фантазии. Но, в известном смысле, королева заменила мне мать. Я искренне полюбил ее, и именно эта привязанность после ее смерти так сблизила нас с Ягайло. Король хотел видеть во мне их с Ядвигой приемного сына.
- Он знает о вашей клятве? - осторожно спросила Эвелина, когда герцог снова умолк.
- Он узнал о ней накануне Грюнвальдской битвы.
- От кого?
- Из посмертного письма королевы. Она завещала ему вскрыть это письмо в день, когда рыцари потерпят сокрушительное поражение от соединенных сил Польши и Литвы.
- Что за странное условие? - удивилась заинтригованная Эвелина.
- В этом нет ничего странного. Поражение Ордена было условием расторжения моей клятвы, данной Зигмунту Острожскому, после которого я мог снова обрести свое настоящее имя и изменить мою жизнь. Королева знала об этом и постаралась защитить меня даже из могилы.
- Ну хорошо, - отступила под его взглядом Эвелина.
Лицо ее оставалось бледным и решительным, когда после небольшой паузы она спросила объяснения того факта, который не давал покоя ей и Эльжбете:
- Если в битве при Грюнвальде вы были ранены и потеряли память, каким образом ваше тело исчезло с поля боя? Я начала искать вас через час после окончания битвы, я перевернула почти все трупы на Грюнвальдском поле, прежде чем Витовт позволил забрать раненых и убитых крестоносцев, и я могу поклясться, что вас там не было!
- Я не знаю, - откровенно сказал герцог. - У меня есть некоторые догадки по этому поводу, и только. Я подозреваю, что мое тело было вынесено с поля битвы сразу же после отступления литовской конницы, то есть где-то в середине сражения. Я не помню, как меня доставили на родину и сколько времени это заняло.
- Куда же вас отвезли?
- Сначала во Францию. Несколько лет после того, как я очнулся в своем поместье в Монлерие, я заново учил свою жизнь, свое имя, свои титулы. По странной прихоти, из всех моих многочисленных дядей и кузенов, положивших головы в борьбе за наследство и битвах Столетней войны, остался жив я один. Я заново познакомился со своей итальянской теткой и своим испанским дедом и получил право унаследовать его громадное состояние и пышный титул после его смерти. Но я был в отчаянье - я ничего не помнил!
- Что же теперь будет с князем Острожским? - внезапно и непоследовательно спросила Эвелина. - Вы ведь не планируете оставаться в Польше? Он снова исчезнет? Но каким образом? Что скажет король?
- Возможно, князь Острожский погибнет на дуэли с паном Тенчинским, - осторожно предположил герцог.
- Но зачем тогда вы вернулись?! - в отчаянье спросила Эвелина, пытаясь найти в его поступке хоть каплю логики и здравого смысла. - Вы знатны, богаты, вам совсем не нужны ваши владения в Польше. Я не понимаю!
- Я вернулся за вами.
- Что-о?!
- Вы и только вы, вернее, воспоминания о вас, вернули мне память, помогли продраться через пелену забвения. Любовь к вам сделала чудеса. Я обязан вам многим, вы сохранили и вырастили мне сына, и он получит мое имя, мое состояние и мои титулы.
- Постойте!
Эвелина сосредоточенно смотрела на него.
- Андрей - сын князя Острожского. Я тоже выходила замуж за князя Острожского, а не за, как вас там, простите, не помню.
По губам герцога скользнула улыбка.
- Жан-Луи, дорогая.
- Пусть так. Что же теперь будет?
Герцог слегка нахмурился.
- Завтра или послезавтра в Остроленку приедет король. Дело это семейное, весьма деликатного характера, к тому же моя семья и я сам весьма известная персона при папском дворе. Ягайло будет должен считаться со мною. Он и его кардиналы. Я думаю, они подтвердят наш брак, если вы согласитесь остаться моей женой после того, что вы узнали. Король требует бумаги или церковную запись о венчании, которых у меня нет. У нас еще есть время венчаться заново до его приезда, но я не хотел бы делать этого, пока есть возможность отыскать бумаги.
- Почему? - коротко спросила очень внимательно слушавшая его Эвелина.
- Для нас с вами это несущественно, брак есть брак, но в таком случае пострадает Анри. Он не получит прав старшего сына, будет считаться незаконнорожденным со всеми вытекающими отсюда последствиями. Разумеется, в любом случае я хорошо позабочусь о его будущем.
Эвелина некоторое время о чем-то сосредоточенно размышляла. Герцог смотрел на нее и не мог поверить в свою удачу - он ожидал гораздо более бурной ее реакции на известие о том, что он является крестоносцем. Скорее всего, подумал он, она еще не пришла в себя, чтобы собраться с мыслями и высказать ему все то, что она о нем думает.
- В том ларце, который вы отдали мне перед отправлением в Червинск, - наконец, несколько неуверенно произнесла Эвелина.
- Вы сохранили его? - живо перебил ее герцог.
Эвелина укоризненно посмотрела на него и сухо ответила:
- Разумеется. Вы ведь просили меня об этом, не так ли? В нем - бумаги, надо полагать?
- Мои бумаги! - воскликнул герцог, блеснув глазами. - И среди них - копия церковного свидетельства о нашем браке!
- О моем браке с князем Острожским? - уточнила Эвелина.
- Нет, дорогая, - нежно сказал герцог. - О вашем браке с герцогом Монлери. Я сделал ее на всякий случай, но, как оказалось, это была замечательная идея! Я так благодарен вам за то, что вы уберегли эти документы, Эвелина! Вы даже не представляете, от каких проблем вы избавили всех нас: меня, вас, и прежде всего Анри.
Покраснев от неожиданной похвалы, Эвелина, тем не менее выглядела озадаченной.
- Какая досада, что я не догадалась заглянуть в него! - пробормотала она едва слышно себе под нос, а затем уже громче добавила: - Даже не зная, что вы крестоносец, я должна была подумать о том, что вы прожили среди них так долго, что вполне могли позаимствовать их жульнические замашки!
- Вы действительно не открывали его?
-Нет!
Эвелина отвернулась в сторону, не желая встречаться с его взглядом.
- У меня, знаете ли, не было такой необходимости. Кроме того, это было так тяжело после вашей смерти...
Герцог улыбнулся, и Эвелина внезапно подумала, что просто не сможет расстаться с этим человеком, не сможет отпустить его, вырвать из своего сердца и забыть. Кем бы он ни был, в первую очередь он был самим собой.
Она была так растеряна и одновременно так возбуждена, что с трудом справлялась с раздиравшими ее в противоположные стороны эмоциями. Она не знала, что делать, и не хотела показывать этого герцогу. Она была растеряна, но в то же время чувствовала себя защищенной в его присутствии. Он привлекал и отталкивал ее одновременно. Он был крестоносец из Мальборка и в то же время литовский князь из польских лесов, которого она знала и любила, как своего верного друга. Он был загадкой, таинственной странной фигурой, знакомой и незнакомой одновременно, как персонаж из мира снов и грез. Но, в отличие от нереального призрачного мира снов, он был осязаем и реален. Он был тем мужчиной, которому она бы с радостью отдалась на ковре гостиной несколько часов назад. Это было то, что смущало ее больше всего - ее тянула к нему ее собственная страсть.
- Стало быть, король приезжает в Остроленку для того, чтобы решить это дело? - спросила она, лихорадочно раздумывая в поисках выхода из создавшегося положения.
- Да, - коротко подтвердил герцог. - Князь Острожский должен исчезнуть и он исчезнет после того, как мы достигнем соглашения с королем. К сожалению, вам придется выбирать между Ягайло и мной. У него очень серьезные намерения, Эвелина, он действительно раздумывает о том, чтобы сделать вас королевой. Я хочу, чтобы вы остались со мной и с нашим сыном. Я люблю вас.
Герцог в волнении ходил взад вперед по просторной гостиной Эвелины.
Эвелина некоторое время в молчании наблюдала за ним, а затем поднялась и встала у него на пути, заставляя его остановиться.
- Ответьте мне на один вопрос, князь, - немного холодноватым тоном попросила она, заглянув в его удивленные глаза. - Кого вы любите больше, нас с Андреем или все ваши титулы и деньги в Европе? Здесь, в Польше, как князь Острожский, вы богатый и влиятельный человек. Я уверена, попроси вы короля о сохранении вам имени и состояния Острожских князей, он не откажет вам, поскольку их род на грани вымирания. Витовт сделал подобное для Карла и Эльжбеты. Карл стал князем Радзивиллом для нее! Если вы любите нас с Андреем, останьтесь князем Острожским! Или это слишком большая жертва для вас?
Едва слышно побряцывая шпорами по толстому персидскому ковру, устилавшему пол гостиной, герцог снова начал свои бесконечные хождения между диваном и камином. Лицо его то хмурилось, то прояснялось. Наконец, он снова остановился, на этот раз, возле камина. Свет колеблющегося пламени подсвечивал его лицо, освещая и затеняя его выражение одновременно.
- Дело не в титулах и деньгах, Эвелина. Хотя и в них тоже. Я обещал Зигмунту, что заменю его на время войны Ордена с Польшей и Литвой. Сейчас война закончена, имя князя Острожского навсегда останется в ее архивах, освященное легендой о храбром воине. Я сдержал слово. Зигмунт Острожский может умереть спокойно, он отомщен, и он покоится в земле уже почти пятнадцать лет. Теперь время подумать о моем доме, о моей земле, о моем долге перед моими предками и моим сыном, наконец! Если бы обе герцогские короны были бы в руках моих родственников, я, возможно, прислушался к вашему предложению и остался в Польше. Но в настоящий момент, я не могу себе этого позволить - моя земли и мои люди нуждаются во мне!
- А ваш сын? - с горечью спросила Эвелина, - Вас не волнует, что скажет ваш сын, воспитанный на легендах о храбром князя Острожском, герое Грюнвальда, когда он узнает, что его отец - крестоносец?
- Он уже все знает, - спокойно сказал герцог.
- Все знает?!
- Да. И он пойдет за мной куда угодно, он - храбрый маленький рыцарь, наш сын, Эвелина. При условии, что вы останетесь с нами. Он очень любит вас. И я тоже. Мы хотим, чтобы вы остались с нами.
- Ну вот, теперь вы даже Андрея используете против меня! - расстроенно сказала Эвелина.
Герцог пожал плечами.
- У нас очень мало времени. По моим расчетам, Ягайло прибудет завтра утром. Я должен знать, что вы намерены делать, потому что мне придется сражаться за вас. За вас с Андреем или же только за Андрея. Решайте, Эвелина.
- Что здесь решать! - Эвелина страдальчески прикрыла глаза.
Картины минувших дней в замке Мальборк с калейдоскопической скоростью замелькали у нее в сознании, сменившись образами из ее двухлетнего пребывания в Италии, в семье ее матери, в палаццо Контарини. Она даже слышала рассказы о пропавшем молодом герцоге Монлери, она знала это имя, о нем говорили оба ее итальянских кузена, Бартоломео и Энрике, но как она могла предполагать, что это был Острожский?!
- Что здесь решать, - повторила она. - Я ваша жена перед Богом и людьми. Я тоже, черт возьми, давала вам клятву перед алтарем! Я должна следовать за вами, куда бы не забросила вас судьба.... Видно уж такое оно, мое счастье - мне никогда, никогда не избавиться от воспоминаний об этом проклятом замке! Потому что я стала женой крестоносца! Я венчалась с ним в церкви, я родила от него сына! Есть ли предел моему падению?! Будьте вы прокляты, герцог, за то, что вы сыграли со мной такую шутку!
Слезы брызнули у Эвелины из глаз. Она быстро встала и стремительно выскочила прочь из гостиной, прежде чем герцог успел ее остановить. Влетев в свою опочивальню, она с треском захлопнула за собой дверь.
"Вот оно!" - с горечью подумал герцог.
Реакцию Эвелины было действительно нетрудно предсказать. Теперь все зависело от того, была ли и есть ли в ее сердце хоть искра любви к нему, которая поможет ей простить эту невольную мистификацию, участником которой он стал более пятнадцати лет тому назад. Потому что у него совсем не было времени. Эвелине придется дать ему ответ не позднее, чем через несколько часов. Возможно, что для него еще не все потеряно. Она была разгневана и расстроена, но признала, что, будучи его венчанной женой, последует за ним куда угодно. Подумав об этом, герцог несколько воспрял духом. Если она останется с ним, он сделает все, чтобы она никогда не пожалела об этом. Он даст ей все, что может дать богатый и влюбленный в свою жену мужчина.
Герцог вернулся в гостиную, налил себе вина и решил подождать пару часов перед тем, как подняться к ней в опочивальню, чтобы узнать ее окончательное решение.
Заперев дверь в свои покои, Эвелина бросилась на кровать и расплакалась от разочарования. Ее польский князь, блистательный и дерзкий атташе короля Ягайло и великого князя Витовта оказался крестоносцем! Принцем Анжуйского дома! Вот уж действительно, из огня да в полымя! Это было невероятно. Недаром ей всегда казалось, что он мало похож на поляка. Его польский был безукоризненным, так же как его немецкий и итальянский, но ее всегда смущали определенные оттенки его поведения, манера держать себя, знание психологии Ордена и его братьев, и просто дьявольская проницательность и изворотливость, когда дело касалось общения с его королевскими родственниками, как, например, с княгиней Александрой.
Как она могла так ошибаться! Он был европейцем до кончиков ногтей, надо было быть совсем слепой, чтобы не увидеть этого! Утешает то, что не только она, но и все остальные, имевшие дело с герцогом, никогда даже помыслить не могли о возможном подлоге. Он так хорошо играл свою роль... даже с ней.
Эвелина перевернулась на бок и задумалась. Распущенные волосы упали ей на лицо. Если бы он открылся ей шесть лет назад, перед Грюнвальдом, как бы она себя повела? Плюнула бы ему в лицо и сбежала к отцу? Или бросилась бы в ноги королю и потребовала расторжения брака и наказания для него? Она вздохнула, сдула с носа пушистый завиток волос, щекотавший его, затем нетерпеливым жестом откинула всю копну шелковистых тяжелых волос за спину. Он был прав, не открыв ей тогда своей тайны! Возможно, он рассказал бы ей все, как сделал сейчас, если бы уцелел при Грюнвальде. Но даже тогда смогла бы она понять и простить?! Сможет ли она когда-либо смириться с тем, что он крестоносец? Даже сейчас, когда прошло столько лет с тех пор, как она очутилась в руках комтура Валленрода!
Эвелина снова сменила позицию и улеглась на спину. Правду говоря, ее ненависть к крестоносцам связана с комтуром и только с ним. Парадоксально, но когда она жила в замке, рыцари Ордена были даже любезны и добры к ней. Сколько раз старый магистр, Конрад фон Юнгинген, и его брат, Ульрих фон Юнгинген защищали ее от крутого нрава комтура! Леди Джейн стала ее настоящим другом и союзником. Карл фон Ротенбург... Эвелина невольно усмехнулась. Карл фон Ротенбург стал мужем ее лучшей подруги и князем Радзивиллом! Она все еще помнила, через какие страдания прошли Эльжбета и Карл, прежде чем смогли соединиться. И помог им, как и многим другим, он - князь Острожский, точнее, герцог Монлери, крестоносец и бессовестный обманщик; человек, который сделал так много для страны, которая не была его страной и которой он не был обязан ничем, кроме данного им детского обещания. Человек, который непостижимым образом вдруг превратился в неизъяснимо привлекательного для нее мужчину, чья близость будила в ней странные желания и ощущения, от которых кровь начинала быстрее бежать по ее жилам, а ее сердце было готово выскочить из груди.
Герцог Монлери, - Эвелина мысленно повторила про себя его новое имя. Она закрыла глаза и ясно представила себе его высокую фигуру, четкий абрис лица, темные искристые глаза, в которых таилась его необъяснимая власть над ней. Да, пожалуй, самым ужасным было допустить, что ее влечет к нему и она хотела бы остаться с ним. Он снова оказался прав. Годы постепенно стирали в ее памяти воспоминания о замке, иногда еще она думала о Мальборке, но уже не больше чем о ночном кошмаре, преследовавшим ее долгие годы. Он - крестоносец, снова одернула она себя, вздыхая. И, все-таки, мстительно добавила какая-то неведомая часть ее души, ты его любишь.
- Черт возьми! - всердцах вскричала Эвелина, вскакивая из постели. - Это просто невыносимо!
- Вы правы, дорогая, - согласился герцог.
Она скорее догадалась, чем услышала, как дверь ее опочивальни растворилась и герцог вошел внутрь, осторожно прикрыв за собой дверь.
От неожиданности Эвелина словно потеряла дар речи. Она стояла в изножье кровати, в своем полупрозрачном ночном одеянии, скорее подчеркивающем, нежели скрывающем все прелести ее фигуры, с полуобнаженной грудью и смотрела на него с изумлением и надеждой.
- Это снова вы?! - наконец, смогла выговорить она. - Вы второй раз за ночь вламываетесь в мою спальню без разрешения?
- Разве я не имею на это права? - возразил герцог, подходя к ней ближе.
Прикрытая волной упавших на плечи золотисто-белокурых волос, в беспорядке рассыпавшихся по плечам, груди и спине, Эвелина завороженно смотрела на него, боясь пошевелиться.
- Что вы хотите? - спросила она, совершенно сбитая с толку его заявлением.
Герцог подошел к ней почти вплотную и остановился на расстоянии вытянутой руки. Лицо его было серьезно и непроницаемо.
- Я хочу, чтобы вы дали мне ответ.
- Какой ответ?
- Вы поедете со мной? - в его голосе звучала непреклонная решимость получить ответ немедленно, отчего мысли Эвелины запрыгали судорожно, словно мячики, в то время как глаза их встретились. Темные, искристые глаза герцога были холодны и бесстрастны, как ночь.
Эвелина молчала, раздираемая сонмом нахлынувших на нее противоречивых чувств, самым сильным из которых было предощущение того, что она его сейчас потеряет. Он снова так холоден и официален с нею! Впрочем, чего она могла ожидать после того, что она ему наговорила? Кажется, она даже прокляла его? Вспомнив об этом, Эвелина не смогла удержаться от истерического смешка. И это сейчас, когда она просто мечтает о том, чтобы вновь очутиться в его объятьях, когда ее кровь кипит от желания близости с ним.
- Вы слышите меня, Эвелина?
- Я не знаю, - сказала она отчужденно, пытаясь справиться с обуревавшим ее желанием преодолеть это ничтожное расстояние между ними, прижаться к нему всем телом и заставить его снова гореть от страсти в ее объятьях.
- Это значит "нет"? - услышала она его голос.
Он развернул свой чеканный профиль по направлению к огню камина, чтобы не видеть ее прекрасного холодного лица, холодных глаз, в которых, как шесть лет назад, сквозили лишь страх и презрение в ответ на его любовь, странным образом превращенную в ее холодном сердце лишь в разновидность мужской похоти. Ему нужна была хотя бы секунда, чтобы справиться с собой и не показать ей глубины той боли, которую всколыхнуло в его сердце ее слишком быстро сказанное "не знаю", повторенное вновь.
- Это значит, что я не знаю, не знаю, не знаю, что я чувствую к вам! - в отчаянье вскричала Эвелина. - Вы - крестоносец! Я и люблю и ненавижу вас одновременно! Я не хочу ничего решать! Я хочу остаться одна! Мне нужно время!
- У нас нет времени на выяснение ваших политических пристрастий, Эвелина! - он снова смотрел прямо ей в лицо. - Сейчас речь идет о вас и обо мне, как о мужчине и женщине, муже и жене, о родителях Анри! Какая вам разница, крестоносец я или нет, поляк я или итальянец? Я - это я. Не князь Острожский, ни герцог Монлери! Вы понимаете это?!
Эвелина прислонилась спиной к стене у изголовья кровати, бессильно опершись на нее и откинув назад тяжелую копну белокурых волос. Один пышный завиток продолжал упрямо падать ей на лицо. Герцог смотрел на нее со странным выражением в его темных искристых глазах, ожидая хоть какой-то реакции на его слова, но она молчала. Тогда он с тем же непонятным выражением в его глазах подошел к ней, помедлив, поднял руку и коснулся ее волос, затем его пальцы скользнули ниже, провели, чуть касаясь, по нежной коже ее щеки, подбородка, изгибу шеи. Он просто не мог отпустить ее, не попытавшись, в очередной раз пробить броню отчуждения, которой она всегда защищалась от любого проявления чувств к нему.
- Я всегда любил и люблю вас, Эвелина, - чуть слышно прошептал он. - В том, что произошло, не было моей вины. Если бы я мог, я бы рассказал вам об этом раньше. Я не играл в князя Острожского, я был самим собой, исполняя свою клятву. Я был крестоносцем, когда я давал юному Зигмунту Острожскому клятву отомстить за него. Я был крестоносцем, когда я отстаивал польские интересы в замке перед капитулом магистра. Я был крестоносцем, сражаясь в армии союзников на поле Грюнвальда. Я делал то, что считал правильным и справедливым. Впрочем, я могу понять и ваши чувства. Мне очень жаль, что все так нелепо кончается, кончается, еще не успев начаться...
С бессильным жестом отчаянья он отвернулся, невидящим взглядом уставившись на ее разобранную постель.
Эвелина вдруг почувствовала, как в ее душу хлынула, словно яркий солнечный свет, ослепительная радость. Он был прав. Все это время он был самим собой, он всегда привлекал или отталкивал ее именно своим поведением или чертами характера; он то бесил ее до исступления, как это было в замке, то вызывал в ее теле такой огонь, что ей хотелось кричать от желания заполучить его в ее постель.
- Кто такая донна Лусия? - неожиданно спросила она, вспомнив разговор его людей в момент их встречи на постоялом дворе под Краковом.
Так как герцог молчал, недоумевая, откуда она могла услышать это имя, она подошла к нему так, чтобы видеть его лицо. В неярком свете свечей его темные глаза чуть поблескивали из-под ресниц, пока он, не глядя не нее, раздумывал, что бы мог значить этот вопрос. Пока он медлил, Эвелина в ожидании смотрела на него, невольно отмечая его длинные темные ресницы, тонкий нос, четкую линию бровей, густую каштановую прядь волос, отросших длиннее, чем он обычно носил, и спадавшую теперь на его глаза.
- Она молода? - словно со стороны услышала она свой спокойный голос.
Негромкий смех герцога заставил ее покраснеть, хотя в полутьме комнаты он вряд ли бы мог заметить это.
- Вы ревнуете? - с недоверчивым удивлением в голосе спросил он, поднимая на нее глаза.
- Да! - с веселым вызовом сказала она и дословно повторила его слова, сказанные в начале разговора. - Я хочу, чтобы вы дали мне ответ!
- Донна Лусия - моя тетка, - мягко сказал он, не сводя с нее глаз, словно в любую минуту ожидая подвоха.
- Как вас называет ваша тетка? - Эвелине хотелось смеяться, видя недоумение на его красивом лице. - Джованни? Лодовико?
- Чего вы хотите от меня, Эвелина? Что это за игра? - герцог казался не на шутку заинтригованным.
- Я хочу узнать ваше настоящее имя, господин крестоносец!
- Зачем?
Эвелина подошла к нему вплотную, положила руки ему на плечи. Ей внезапно показалось, что он улыбается. Эвелина быстро подняла голову и встретила его загадочный непроницаемый взгляд.
- Для того, чтобы кричать его вслух, когда мы будем заниматься с вами любовью, - так же мягко, как он, пояснила она и увидела, как изменилось выражение его лица, как он словно от удара под дых, глубоко втянул в себя воздух, и краска возбуждения начала проступать на коже его крепко сжатых скул.
Тогда Эвелина, уже не опасаясь, что он оттолкнет ее, обвила руками его плечи, встав на цыпочки, приблизила свое лицо к его лицу и, почти касаясь своими губами его губ, проказливо добавила:
- Потому что я останусь с вами и поеду с вами, несмотря на то, что вы бессовестный лгун, крестоносец и какой-то там заморский принц!
- Почему? - его руки уже сжимали ее в объятьях, она видела его улыбку и радостный блеск его глаз.
- Имя! - потребовала она.
- Луи. Называйте меня так, Эвелина. Это имя - только для вас.
- Луи.
Она повторила это имя вслух, словно пробуя его на вкус.
- Луи, значит Людовик или Лев. Мне нравится это имя! Оно вам подходит.
Поцелуй герцога был таким чувственным и жгучим, что Эвелине показалось, что она теряет сознание. Еле переводя дыхание, она быстро прошептала:
- Тогда закройте дверь, Луи, и идите ко мне. Я так устала от всех этих людей, князей, королей, шантажистов и друзей. Я просто хочу, наконец, остаться наедине со своим мужем, и я хочу, чтобы нам никто не мешал.
Герцог застонал, подхватил ее на руки и в следующую секунду она уже вновь была в своей разобранной постели. Отбрасывая в сторону перевязь с мечом, сапоги, камзол и остатки одежды, он в ту же минуту оказался рядом с ней. Голова Эвелины пошла кругом, она потеряла ощущение времени, пространства, самой себя, во всем мире существовали только он, его тело, его губы, его руки и тот блаженный восторг, который залил ее, когда он вошел в нее и ее тело затрепетало от радости их соединения.