Проклятье рода Ротенбургов, часть2
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Глава 10.
В тот же день, переговорив со старой баронессой, я переехала на окраину города в конспиративную квартиру Ивана. Баронесса отнеслась к моему решению с пониманием.
-Пожалуй, ты права, деточка моя, - только и вздохнула она. - Я ценю твой такт и твою порядочность. Гюнтер порой становится невыносим. Но только, - она запнулась, - только не бросай меня совсем, Элиза. Я буду очень по тебе скучать.
-Ну, что вы, фрау Ульрика! - постаралась разуверить ее я. - Я вовсе не собираюсь уходить совсем. Просто, я думаю, будет лучше, если я стану жить в другом месте.
-Хорошо, - покладисто согласилась баронесса. - Хочешь, я попрошу Гюнтера, чтобы он организовал машину, которая будет встречать тебе по утрам и провожать по вечерам? Мне так не хочется отказываться от наших вечерних чтений и маленьких музыкальных концертов.
-Я хотела бы попросить вас вообще не говорить барону о том, что я живу в другом месте, - осторожно попросила ее я.
-Он этого и не заметит, - засмеялась баронесса.
Я сильно сомневалась в этом, но не стала разуверять баронессу.
Больше месяца я не слышала от барона ни слова, обращенного ко мне, и видела его только урывками. Но когда я совсем уже уверилась в собственной безопасности и потеряла бдительность, разразился гром.
Прибыв на работу в дом фон Ротенбургов в понедельник, после выходных, первым, кого я увидела в холле, был барон собственной персоной. Длинноногий, подтянутый и элегантный, он был одет с иголочки и собирался, по-видимому, в комендатуру. В тот момент, как я вошла, Минни как раз подавала ему фуражку. Он небрежным жестом положил ее на голову, надвинул черный полированный козырек почти на глаза, и посмотрел на свое отражение в зеркале.
-Доброе утро, фройляйн Элиза, - вежливо поздоровался он с моим отражением в зеркале, не оборачиваясь ко мне.
-Доброе утро, ваша светлость.
Я сняла жакет и отвесила ему быстрый книксен.
За его спиной, Минни округлила глаза, скорчила мне забавную и очень сердитую мину, и проворно удалилась на кухню.
Барон обернулся ко мне и некоторое время в молчании смотрел мне в лицо. Мы стояли буквально в нескольких шагах друг от друга, и, судя по выражению его сверкавших сталью глаз, он находился совсем не в мирном расположении духа.
-Я хотел бы знать, фройляйн, что происходит, - наконец, сухо сказал он. - Вы больше не ночуете в моем доме? Мама сказала, что вы сняли квартиру в городе.
-Я зарегистрировалась в комендатуре, ваша светлость, как законопослушный немецкий подданный. И даже получила ваше письменное разрешение, - ровным голосом ответила я, в то время как сердце в моей груди заколотилось от страха, как заячий хвост.
-Получила мое разрешение? - тихим зловещим голосом спросил он, делая шаг мне навстречу. - Какого черта? Я что, тебе мало плачу? С тобой здесь плохо обращаются?
-Нет, ваша светлость, - сказала я, отступая от него. - У меня нет оснований жаловаться на вас как на работодателя.
-Так в чем же дело?
Я молчала.
-Хорошо. Можешь идти.
Я так же в молчании пошла к дверям, ведущим в гостиную.
-Элиза! - почти сейчас же окликнул меня он.
Барон догнал меня, преградил мне дорогу, остановился рядом со мной. У своего виска я слышала его прерывистое, возбужденное дыхание.
-Элиза, может быть, нам достаточно притворяться слепыми и глухими, не замечать или делать вид, что ничего не происходит?
У меня дрожало сердце, но, тем не менее, я каким-то чудом продолжала владеть собой.
-Господин барон, - наклонив голову, чтобы не смотреть ему в лицо, сказала я. - Я ушла жить в другое место именно потому, что прекрасно вижу, что происходит. И мне это не нравится. Кроме того, вы скоро уезжаете, и я должна подумать о своем будущем.
-Ты полагаешь, что я безмозглый и бесчувственный идиот? - неожиданно мягко спросил меня он.
Я подняла голову и растерянно смотрела на него, не говоря ни слова.
-Ты серьезно думаешь, что я дам тебе уйти?! Никогда! Ты последуешь за мной туда, куда поеду я!
-Вы богохульствуете, ваша светлость? Насколько я помню Библию, эта фраза всегда имела отношение к ....
-Остановись! - перебил меня он. - Ты сама не понимаешь, о чем говоришь! Ты значишь для меня гораздо больше, чем жена!
Он перевел дыхание.
-Что же вы от меня хотите? - прошептала я.
Барон посмотрел прямо мне в глаза.
-Я уже говорил, что хочу тебя. Когда я увидел тебя впервые в казино, я влюбился, влюбился в первый и последних раз в моей жизни, неожиданно и бесповоротно.... я был счастлив! Но потом все так невероятно запуталось. И я не знаю, что с этим делать. В одном я твердо уверен - я не потерплю фальши!
Он так же внезапно, как подошел ко мне, отступил на шаг, отвернулся и, снова обращаясь не ко мне, а к моему отражению в зеркале, официальным тоном осведомился:
-Могу ли я навестить вас, фройляйн, чтобы посмотреть, как вы устроились?
-Могу ли я сказать "нет"? - вздохнула в ответ я.
-Нет.
Он поправил фуражку, бегло улыбнулся мне и вышел на улицу. Я молча смотрела, как закрылась за ним парадная дверь, сознавая, что стою на пороге перемен. Было совершенно ясно, чем должен был завершиться его визит.
Барон приехал ко мне на квартиру вечером того же дня, после того, как я, закончив домашние дела с фрау Ульрикой, пришла к себе и грела чайник в предвкушении кипятка, который поможет мне согреться. Ноябрь 1942 годы выдался морозный, температура опускалась почти до минус двадцати.
Он поставил на стол неизменную бутылку коньяка, вывалил в вазочку кучу печенья, положил в другую яблоки и апельсины. Часть свертков осталась лежать нераскрытыми на столе. Я молча смотрела, как он распоряжается в моем доме.
-Я не одобряю твоего решения, - наконец, внимательно посмотрев на меня, сказал он. - Но, тем не менее, мне бы не хотелось заставлять тебя делать что-то против твоей воли. По-моему, здесь тесновато?
-Для меня одной места вполне достаточно, - сдержанно сказала я.
Он еще раз задумчиво осмотрел комнату.
-Тебе не страшно здесь одной? Хозяйка ведь, кажется, здесь не живет?
Он снова был прав, хотя, бог его знает, откуда он все это так быстро пронюхал. По вечерам здесь действительно было жутковато. Небольшой домишко стоял не то что бы на окраине города, а скорее где-то на отшибе, недалеко от жиденькой лесополосы, разделявшей два района города.
Я взглянула на него и уже не могла отвести глаз. Он стоял почти в центре комнаты, в серой с черным и серебром форменной шинели, слегка запорошенной снегом, только снятая фуражка лежала на столе, и тусклый свет лампы золотил его густые пушистые каштановые волосы, тщательно подстриженные и причесанные, ровными волнами обрамлявшие его жесткое красивое волевое лицо. Чувствуя, что он, в свою очередь, наблюдает за мной и боясь выдать себя, я забегала глазами, не зная, на чем остановить свой взор, лишь бы больше не смотреть на него.
-Элиза, - увлеченная игрой в кошки-мышки, я не заметила, как он подошел ко мне и, останавливая игру, подняв своими длинными пальцами мой подбородок, заглянул мне в глаза. - Элиза, позволь я найду тебе приличную квартиру.
-А чем вам не нравится эта? - пробормотала я, проклиная в душе этих подлых партизан.
Освободившись от прикосновения барона одним уклончивым жестом, я подошла к окну и, чуть отодвинув штору светомаскировки, взглянула в ночь.
-Господи, какая метель! Может быть, вы все-таки снимете шинель, господин барон, пока она не промокла насквозь?
-Это означает, что ты приглашаешь меня к чаю? - серьезно спросил барон.
-Да.
-Благодарю.
Повесив шинель на некое подобие вешалки, которое сиротливо торчало в углу, барон расстегнул свой мундир и присел за стол. Я всей кожей чувствовала на себе его взгляд. К счастью, чайник вскипел, и это позволило мне мирно заняться заваркой и приготовлением чая, благо все, что было нужно для этого, предусмотрительный барон принес с собой.
Я налила ему чая, взяла чашку себе и села за стол напротив него. Барон, улыбаясь, смотрел на меня. Он уже согрелся, на щеках его играл ровный теплый румянец, из полуоткрытых алых от студеного ветра и горячего чая губ поблескивала ровная полоска зубов. Его светлые глаза сощурились и казались узкими и длинными; даже сквозь густую опушку ресниц я видела, как они поблескивали, когда его взгляд останавливался на моем лице. Темная прядь, выбившаяся из общей массы волос, непокорным вихром падала ему на лоб. Он вдруг показался мне таким красивым, что у меня задрожали руки. Я быстро поставила чашку на стол и уставилась в одну точку, пытаясь успокоиться.
-Элиза, ты не слушаешь? - донесся до меня его удивленный голос.
Я опомнилась.
-Нет-нет, - пробормотала я, вздрагивая от прикосновения его пальцев к моей руке. - Я просто... я.... Мне что-то жарковато...
Я поспешно стянула с себя толстый шерстяной джемпер и бросила его на кровать. Мне действительно стало жарко, но не от чая, а от мыслей о том, что стоит мне захотеть последовать совету моих друзей из леса, и барон, вероятно, не откажется разделить со мной мою сиротскую койку. Мне даже на какой-то миг захотелось этого. Он был такой красивый, а я еще даже не целовалась с мужчиной....
Барон внимательно смотрел на меня, словно стараясь проникнуть в мои мысли.
-Действительно, - наконец, медленно сказал он. - Действительно, становится жарко.
Он гибким движением встал из-за стола, подбросил в печь поленьев, затем снял китель и повесил его на спинку стула. То, что он сделал потом, заставило меня покраснеть. Он нарочито медленными движениями начал расстегивать рубашку.
-Иди сюда, - хрипловато сказал он, глядя на меня.
Я не тронулась с места.
-Иди сюда, - повторил он, глядя мне прямо в глаза. - Так не может больше продолжаться. Мы вымотали друг другу всю душу. Я знаю, что ты тоже хочешь этого, я видел твои глаза. Иди сюда и ничего не бойся.
Я подошла к нему на ватных, подгибающихся ногах. Все также неотрывно глядя мне в лицо, он начал расстегивать пуговицы моей блузки. Наконец, рука его скользнула по моим ключицам вниз и сначала медленно и осторожно коснулась моей груди. Сжав зубы, я молчала, вздрагивая от каждого его прикосновения. Его пальцы становились все смелее и смелее. Я чувствовала, как у него участилось дыхание. Он медленно и нежно подтолкнул меня к кровати. Я делала все, что он хотел. Мы не сказали еще ни единого слова. В комнате слышалось только его учащенное дыхание. Я позволила ему снять с себя блузку, расстегнуть пояс юбки и уложить меня на спину на кровать. Он лег рядом со мной, и его рука продолжала скользить по моей груди, он неотрывно смотрел мне в лицо, как будто бы проверял, нравится ли мне это. Внезапно он склонился надо мной, и его губы коснулись моих губ, сначала нежно, затем все крепче и крепче, и уже не отрывались от них. Они были мягкие и нежные, он не сжимал зубов, как я, от этого его поцелуи казались такими глубокими и чувственными, что у меня кружилась голова. Наконец, он оторвался от моих губ, я почувствовала сожаление, но он уже целовал мои глаза, щеки, подбородок, его дыхание щекотало мне кожу, а его руки, став более настойчивыми, медленно продвигались вдоль моего тела к животу, сдвигая по дороге вниз мою юбку. Все это было так жутковато приятно, что я невольными движениями бедер помогала ему, и его рука, чувствуя мою поддержку, неожиданно скользнула еще ниже. Я вздрогнула и невольно свела ноги, оттолкнув его пальцы. Он не настаивал, его рука вернулась к моему животу, а губы вновь коснулись моих губ. Его медленные прикосновения завораживали меня. Я робко протянула руку и тихонько коснулась его обнаженных плеч. В ту же секунду сильное гибкое мужское тело крепко прильнуло ко мне, и я почувствовала, что я не хочу, чтобы он отстранялся. Но он уже снова лежал рядом и целовал меня. Прикосновения его пальцев к моему телу были похожи на теплые струи воды, струящиеся вдоль моего тела. Его губы переместились теперь к моей шее, он проложил ими дорожку к моим плечам и начал спускаться к груди. В тот момент, когда его губы, а затем и язык коснулись моего соска, я вскрикнула от острого мгновенного всплеска чувственного наслаждения, а его пальцы, воспользовавшись моментом, вновь скользнули вниз и запутались в светлых кудряшках моего изножья. Вздрогнув от необычных ощущений, я стиснула руками его плечи и почувствовала своей кожей мягкость его волос, и от этого его губы и, таким образом, голова оказались еще крепче прижатыми к моей груди. Его пальцы, пробираясь все дальше и дальше, причиняли мне такое невыразимое удовольствие, что я даже не сознавала, что лежу перед бароном совершенно обнаженной, в бог знает какой позе. Мое лицо горело, глаза были полузакрыты, свет оставленной на столе лампы позволял видеть его гибкое стройное тело, выражение его глаз, когда он, на секунду оторвавшись от меня, срывал с себя брюки и отбрасывал в сторону мою одежду. В следующую секунду его тело коснулось моего, крепкое бедро прошло между моими ногами, и я судорожно прижалась к нему, чувствуя, как страсть поднимается во мне от прикосновения его тела, его плеч, его рук, его губ, от взгляда его глаз. Когда он вошел в меня, я словно перестала ощущать свое тело, я стала единой с ним, послушно двигаясь вслед за его движениями, до тех пор, пока потолок крохотной полутемной каморки не стал казаться мне высоким небом с мерцающим на нем звездами, и одна из этих звезд не взорвалась внутри моего тела, трепещущего от наслаждения....
-Я не твой первый мужчина, - прошептал он, когда наши тела перестали содрогаться в любовных конвульсиях, - но ты ведешь себя, как девственница. Что с тобой случилось, Элиза?
Я закрыла глаза и обессилено положила голову ему на плечо.
-Какая разница?
-Большая, - он крепче прижал мое тело к себе и коснулся губами моих волос. - Расскажи мне.
-Рассказать что? - пробормотала я, чувствуя чисто физическое наслаждение от прикосновения к его гибкому сильному сухощавому телу.
-Кто был твой первый мужчина? - тихо спросил он.
-Ревность, ваша светлость? - поинтересовалась я, вдыхая запах его тела, и медленно провела рукой по его спине.
Он тихо рассмеялся, и я почувствовала, как эхо его смешка зародилось и прокатилось внутри его тела.
-Нет, конечно, хотя, может быть, совсем чуть-чуть. Ты принадлежишь мне, и отныне ни один мужчина не посмеет коснуться тебя. Отныне у тебя есть только я. Я убью всех и каждого, кто осмелится посягнуть на мою прекрасную незнакомку! Так кто был он? - помедлив, все-таки спросил барон.
Я вздохнула.
-Это был директор нашего интерната. Мне было четырнадцать лет, когда я попала в детский дом, и, к несчастью, я уже была довольно привлекательной девчушкой. Впрочем, он не брезговал никем. Вы довольны, ваша светлость?
-Он... он изнасиловал тебя? - изменившимся голосом спросил барон.
-Вроде того, - неохотно подтвердила я. - Вы разочарованы?
-Боже мой, что ты говоришь, Элиза! - прошептал он, сжимая меня в объятьях. - Я люблю тебя! Ты даже не представляешь, как я тебя люблю....
Это была наша первая ночь, которую я не забуду никогда.
Через день я переехала на новую квартиру, почти в центре города, за два дома от здания, в котором располагалась комендатура. Барон мог заходить ко мне по нескольку раз за день, а после того, как фрау Ульрика на какое-то время улетела в Германию на похороны любимой тетки, он окончательно переселился ко мне. Мы были так счастливы вместе, что не замечали ни косых взглядов, ни пересудов за нашей спиной. Пару раз на улице я слышала, как мне вслед кто-то отпускал характерное русское выражение, но что значило это по сравнению с тем, что я увижу барона и вновь буду спать в его объятьях! На фоне этого восторженного исступления прошла наша очередная встреча с Таней в казино.
-Тебя не узнать, - хитро прищурившись, сказала Таня, подавая мне традиционный чай с пирожными. - Между нами, Иван от тебя в восторге. Заполучить в наши руки помощника военного коменданта города, прусского аристократа, офицера Ставки, это что-то значит. Впрочем, Гвоздь, как всегда, недоволен. Он полагает, что фон Ротенбурга можно будет использовать только в качестве возможного заложника.
Я молчала, довольно глупо хлопая глазами. Таня сразу же вернула меня с небес на землю.
-Он, наверное, и как мужчина не плох, - коварно улыбаясь, продолжала Таня, с нескрываемым удовольствием глядя на мои вспыхнувшие щеки. - Конечно, не такой красавчик, как лейтенант Майер, но тоже ничего. Да ты не смущайся, Лиза, - понизив голос, добавила она, - так ведь даже лучше, не правда ли? Они бы все равно заставили тебя с ним спать.... комсомольское задание и все такое.... а так, он ведь всегда тебе нравился? И не слушай, что там всякие придурки на улице болтают и гадко хихикают, пальцем показывают: мол, эта шлюха спит с фашистом. Кто они такие, чтобы судить нас? После войны, когда все выяснится, они еще героями нас станут считать. Наша армия, - Таня сделала широкий жест, - бьет врагов на фронте, а мы здесь куем победу в тылу. У нас тоже служба, которая еще более суровая и жесткая, чем на фронтах. Выше нос, Лизка! Кстати, Иван хотел встретиться с тобой, когда сможешь.
-Вот уж не знаю, когда смогу, - пробурчала я, постепенно, в течение ее речи, приходя в себя. - У меня теперь такая служба, как ты выразилась, что он сам должен понимать: ни сна не отдыха, ни днем не ночью.
Таня посмотрела на меня, я на нее, и мы обе прыснули со смеха.
- А этот строительный инструмент, - спросила я, когда мы перестали смеяться, - все еще верховодит в отряде?
-Какой строительный инструмент? - не поняла Таня.
-Гвоздь ваш этот, - пояснила я. - Или его уже в Шуруп переименовали?
-Ой, Лизка, - покачала головой Таня, - там у нас такие дела творятся, даже говорить не хочется. И Гвоздь всем этим верховодит. Кстати, он по-прежнему очень интересуется твоим бароном. Ну, и тобой конечно.
-Мной? - изумилась я. - Я-то тут причем?
-Ты знаешь, - понизила голос Таня, - мне иногда кажется, что ты ему нравишься, и он тебя к твоему барону, ну как бы это сказать, ревнует, что ли?
-Только этого мне еще не хватало! - вздохнула я.
Глава 11.
Вечером, на собрании партизанской ячейки, я случайно познакомилась с тем самым пацаненком, который в прошлом году, по приказанию Гвоздя, стрелял в барона возле комендатуры. Он не произвел на меня впечатления Гавроша, возможно потому, что выглядел смертельно напуганным. На мои осторожные расспросы он упрямо отмалчивался, правда, после упоминания рядом с моим именем имени барона фон Ротенбурга, посмотрел на меня с зажегшимся в его больших круглых мальчишеских глазах огоньком интереса.
-Ты работаешь в доме барона фон Ротенбурга? - улучив минуту, шепотом спросил меня он.
-Она спит с ним по поручению комсомола! - насмешливо ответил за меня Гвоздь, прислушивавшийся к нашему разговору. - И все потому, что ты был таким неуклюжим, что не смог убить его с двух шагов!
Мальчишка сжался и испуганно посмотрел на меня.
-Видишь, что приходится делать из-за тебя такой красивой девушке, как Лиза! - укоризненно сказал Гвоздь, ерничая. - Я не сомневаюсь, что, когда понадобится, она его точно убьет, не то, что ты! Она - моя невеста.
Мальчишка отшатнулся от меня, как ужаленный, а затем, проследив за хозяйским жестом, каким Гвоздь положил мне на плечо свою руку, отпрыгнул он нас в сторону, как заяц.
-Что с тобой, Семка? - удивленно спросил, заметив его телодвижения, Иван. - Ты в порядке?
Мальчишка лишь энергично закивал вихрастой головой, подтверждая, что с ним все в порядке, не в силах вымолвить ни слова.
Это меня заинтересовало. Мальчишке на вид было не больше десяти. Этакий крепкий и невысокий пацан, сразу видно, что не городской, очень уж застенчив. Что-то ему было от меня надо, я видела это. Во время собрания, после того, как я сбросила со своего плеча руку Гвоздя и уселась рядом с Таней, я несколько раз случайно ловила его быстрые тревожные взгляды.
Размышляя об этом, я просидела все собрание, затем простилась с Таней и отправилась домой. Возле самого подъезда моей новой квартиры, крепкая шершавая ладошка внезапно ухватила меня за кисть, вынудив остановиться. Я вздрогнула и увидела, что стою уже в самом полутемном подъезде, а рядом со мной - маленький Гаврош с бледным лицом и стиснутыми от напряжения белыми губами.
-Слушай меня! - быстро, сквозь зубы, почти прошипел он. - Если не хочешь, чтобы барона убили, не дай ему завтра поехать в Березняки!
Он разжал пальцы, освободив мою кисть, и приготовился удирать. Но дверь подъезда стукнула, кто-то вышел, на мгновение блокировав ему выход, и этого времени мне оказалось достаточным, чтобы схватить его за шкирку и удержать возле себя. Без долгих разговоров, не выпуская ворота его куртки не на минуту, я протащила его через холл, в котором, к счастью никого не оказалось, и втолкнула внутрь свое квартиры, успев как раз вовремя. Минуту спустя, массивная дама со второго этажа, жена местного полицая, величаво проплыла мимо, удостоив меня милостивой улыбкой и вежливым приветствием.
-Зачем ты это сделала? - одними губами спросил меня пацан, когда я очутилась в квартире рядом с ним. - Ты хочешь сдать меня барону? Какая тебе польза от того, что я умру?!
-Дурак! - не совсем педагогично сказала я потому, что сама испугалась. - Барон не пьет кровь невинных младенцев! Он их выпускает на волю, как голубей. Хотя некоторые из них опасны!
-Меня заставили в него стрелять, - сузив глаза от злости, почти нормальным голосом сказал пацан. - Как и тебя, я думаю, заставили с ним жить. Ты не похожа на обычную "подстилку". Так же как не похожа на невесту Гвоздя!
-Спасибо за комплимент, дорогой.
Я засмеялась и прошла на кухню.
-Иди, сюда, - позвала его через минуту. - Я тебя покормлю и чаю попьем.
Он осторожно вошел и сразу же застрял где-то посередине кухни, вынудив меня все время обходить его.
-Садись и ешь, - вздохнула я, когда вскипел чайник.
Он немного помедлил, глядя на разложенные тарелке, стоявшей на столе, бутерброды с салом, а потом схватил кусок хлеба с салом и впился в него острыми, белыми, как у бельчонка, зубами.
Я усадила его на стул, поставила ему под нос чайку с горячим какао и, некоторое время сидела рядом с ним, наблюдая, как он ест.
-Ты давно в отряде? - дав ему насытиться, осторожно спросила я.
Вместо ответа он молча помотал головой.
-Ты мне не доверяешь? - догадалась я.
-А ты кому-нибудь доверяешь? - огрызнулся он в ответ.
-Конечно! - заверила я его с чувством. - Я доверяю барону и, с некоторыми оговорками, себе.
Пацан даже есть перестал от удивления.
-Доверяешь фрицу? - недоверчиво переспросил он.
-Когда ты вырастешь, ты поймешь, что есть такие игры, в которые любят играть мальчики и некоторый взрослые мужчины, совсем немногие из них, - терпеливо постаралась объяснить ему я. - У мальчиков это игра в честное слово, а у мужчин - игра в человека чести и дворянина. Если ты соблюдаешь правила их игры, таким людям можно доверять безоговорочно. Барон как раз такой мужчина. Впрочем, не заморачивайся. Расскажи мне, что с тобой случилось?
-Почему я должен тебе доверять? - вновь ощетинился пацан. - Ты невеста Гвоздя, работаешь на Ивана, спишь с фрицем, и надуваешь каждого из них, а честное слово для тебя - всего лишь игра!
-Господи, дай мне терпения! - взмолилась я. - Ну хорошо, объясни мне тогда, зачем ты пришел меня предупредить? Ты ведь уже выдал мне планы Ивана и Гвоздя, не правда ли?
Он испуганно посмотрел на меня и положил кусок хлеба на стол.
-Да ешь ты, ради бога! - с досадой сказала я, и продолжала, давая ему успокоиться. - Я не спрашиваю, что будет завтра в Березняках. Я просто постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы барон туда не поехал. Потому что я не сплю с ним, как ты выразился, по заданию Ивана, а потому что я люблю его. Иван лишь использует такое положение дел. Но он не знает всей правды, как знаешь ее ты. Ну что? Мы в равном положении сейчас, на твой взгляд? Можно играть в честное слово и доверять друг другу? Ты знаешь мой секрет, может быть, доверишь мне свой?
Мальчишка вздохнул.
-А с какой стороны ты тогда невеста Гвоздя? - набычившись, спросил он.
-Я не невеста Гвоздя, - возразила я. - Откуда ты взял такую чушь?
-Гвоздь сам сказал мне это, - уперся пацан.
-Ты веришь всему, что говорит Гвоздь? - насмешливо спросила я, наливая ему еще какао.
-Пей, и ешь, что ты остановился? Не хочешь говорить, не надо. Спасибо, что предупредил о Березняках. Кстати, зачем ты это сделал? Он же фриц?
Пацан нахмурился и некоторое время молчал. Потом зыркнул на меня своими большими карими глазами и сказал:
-Он меня отпустил тогда, когда я в него стрелял. Я его ранил. Ему было больно, я видел, как у него текла кровь. Он мог схватить меня и сдать в гестапо, а он сказал, беги, мол, дурак, я с детьми не воюю.
-Ты понимаешь по-немецки? - удивилась я.
-Совсем трошки, - от волнения по-украински сказал он.
-И ты решил отдать ему долг, - скорее не спросила, а подвела итог я.
-Что-то вроде того, - проворчал пацан.
-Как тебя хоть зовут? - спросила я.
-Семка.
-Где ты живешь? В деревне? Или у Ивана?
-Нигде.
Мальчишка отодвинул от себя кружку с какао и полными отчаянья глазами посмотрел на меня. По-видимому, ему было необходимо кому-то выговориться, рассказать о тех страхах и кошмарах, которые, судя по его глазам и его встревоженному виду, уже давно мучили и преследовали его.
-Они напали на нашу деревню, убили моего отца и всех других мужчин, женщин, детей.... Я был в погребе, лазил за картошкой. Это он убил моего отца, я видел его!
Голос пацана пресекся от едва сдерживаемых слез.
-Мне очень жаль, - вздохнула я, потрясенная его отчаяньем. - Это война. Нас всех могут убить в любой момент...
-Ты не понимаешь! - почти закричал пацан. - Это он убил моего отца!
Я сглотнула ставший в горле ком.
-Гюнтер? Барон фон Ротенбург? - безнадежно спросила я.
-Иван!
Меня чуть удар не хватил от удивления. С пацаном явно было что-то не то.
-Подожди, - попросила я как можно мягче. - Ты говоришь, что Иван убил твоего отца, и ты это видел. Правильно.
-Да.
-Кто тогда были "они"?
-Партизаны, - обреченно сказал Семка. - Ты мне не поверишь, да и мне самому иногда это кажется ночным кошмаром! Сначала они прислали людей из леса звать наших хлопцев в партизаны. Но отец и другие не хотели идти потому, что немцы были не хуже прежних, они установили порядок, не мешали им работать и даже восстановили пару церквей в нашем селе, разрешили матери и другим ходить туда и молиться Богу. Тогда партизаны убили полицая в селе, чтобы немцы думали, что это сделали мы. Пришел карательный отряд. Пару наших казаков люди из СС повесили в наказание за это, потому, что не могли найти виновных. Но на этом дело не кончилось. Партизаны пришли вновь, а отец и другие вновь отказались идти в лес...
Он шмыгнул носом.
Я молчала, слишком растерянная и потрясенная его рассказом, чтобы задавать вопросы или просить его продолжать. Он закончил сам, без понуканий, после длительного молчания, словно картины происшедшего снова вставали перед его глазами:
-Тогда они решили наказать село и сделать примером всем остальным, которые не хотели им помогать. Они ворвались в село на рассвете и перебили всех без разбора: немцев, наших мужиков, баб, детей, сожгли дома, не оставив от села ни головешки.... А потом объявили, что это сделали немцы! Но всем остальным в округе дали понять, что такое же случится с ними, если они откажутся идти в партизаны. И я пошел.
-О господи! Бедный малыш...
Он закрыл ладонями лицо, его плечи задрожали от рыданий, я увидела, как из-под пальцев его катятся крупные слезы. Прижав его к себе, я с жалостью почувствовала, как содрогаются его худенькие плечики. Уткнувшись мне в плечо, он плакал, и не мог остановиться. Я гладила его вздрагивающие плечики и не могла вымолвить ни слова, не зная, что сказать этому маленькому пацанчику, который пережил такое потрясение и такое горе, и, более того, должен будет теперь оставаться с ним до конца своей жизни.
Дверь в прихожей хлопнула, в коридоре послышались быстрые шаги барона и в следующую минуту он уже вошел на кухню. Я совсем забыла, что он всегда приходит домой на ланч.
-Что здесь происходит? - удивленно спросил он, глядя на меня и на оцепеневшего от ужаса в моих руках Семку. - Кто это такой, Элиза?
По его лицу я видела, что он тут же почувствовал напряженность обстановки. В его голосе просквозили нотки легкой насмешки над нашими испуганными лицами и нелепостью ситуации, в которой очутился он сам.
-Для твоего сына он слишком велик, для любовника - слишком мал, - сказал он, глядя на нас, снимая фуражку, расстегивая портупею, отбрасывая ремень на пол и расстегивая китель. - Кто вы такой, молодой человек?
-Не бойся! - шепнула я Семке.
В это время барон подошел к нам и, осторожно высвободив из моих рук тело пацанчика, развернул его к себе лицом.
Секунду они смотрели друг другу в глаза, щуплый десятилетний мальчишка в потрепанной куртке, с взъерошенными белесыми волосами, и высокий темноволосый мужчина в серой, с серебром, немецкой форме.
-А, старый знакомый! - наконец, небрежно сказал барон, узнавая его. - Какими судьбами?
Обойдя Семку по дуге, он подошел ко мне, поцеловал мне руку, на минуту прижал к себе, вдохнув аромат моих волос, а потом, не выпуская меня из объятий, снова повернулся к пацану.
-Что же ты стоишь, старый знакомый. Садись, будем завтракать.
-Я уже ел, - буркнул Семка, исподлобья глядя на него, но не трогаясь с места.
Я облегченно вздохнула, за спиной барона успокаивающе кивнула Семке головой и, забрав у Гюнтера китель и портупею с ремнем, на минуту вышла в коридор, чтобы повесить их на вешалку в прихожей.
Когда я вернулась, они оба сидели за столом и разговаривали.
-Значит, это ты слопал все мои бутерброды, - говорил барон, пододвигая Семке отрытую банку с мясными консервами, протягивая ему ложку и кусок хлеба.
-Ты ешь сало? - удивленно спросил Семка, вновь с аппетитом волчонка накидываясь на еду.
-Почему нет?
В голосе барона звучал смех. Он повернулся на звук моих шагов, и я с удивлением увидела, что он улыбался.
-Где ты его нашла, Элиза? - спросил он, усаживая меня себе на колени, потому что на кухне у меня было только два стула.
-На улице, - сказала я, подмигивая Семке. - Сначала мы с ним не поладили, но потом нашли общий язык. Он выглядел таким голодным, что я решила его накормить.
-Она добрая! - подтвердил Семка, орудуя ложкой. - Вам повезло, господин барон.
-Это точно, - серьезно согласился барон. - Ну, а что ты делаешь на улице, Стефан. Бомжуешь?
-Ага, - с полным ртом согласился Семка. - Живу на природе. Птичек слушаю.
-Птичек? - не понял барон.
-Ага. Птичек. Разных таких всяких. Соловьев, малиновок, галок, чижиков и попугаев. И вот тут одна такая птичка недавно пропела, что на барона Ротенбурга готовится покушение в Березняках. Завтра вас там убьют.
Семка положил ложку и выжидательно посмотрел на барона. Я почувствовала, как тело Гюнтера напряглось, а потом снова расслабилось.
-Какая интересная птичка! - только и сказал он. - Значит, именно поэтому ты пришел познакомиться с Элизой?
Семка посмотрел на меня и кивнул.
-Я пришел к вам, - уточнил он, глядя на барона. - Отдать вам должок. Теперь мы квиты.
-Спасибо тебе, хозяйка, за хлеб за соль - по-взрослому произнес он, вставая и протягивая мне руку.
Барон молча смотрел на то, как Семка пошел к двери. По его напряженной спине я видела, что он все время ожидает, что барон закричит, схватит его и отправит в гестапо, ведь, он, практически сознался ему, что связан с партизанами.
-Стефан, - на самом пороге остановил его барон.
Семка остановился и медленно обернулся к нему. Что ни говори, у этого мальчика была просто железная выдержка. Голос барона был так спокоен, что даже мне на секунду стало не по себе.
-Стефан, - повторил барон, глядя прямо Семке в глаза. - Спасибо тебе за предупреждение.
Семка чуть расслабился.
Барон встал и подошел к нему.
-Когда тебе надоест бомжевать на улицах и слушать птичек, - продолжал он, пристально глядя на мальчика. - Приходи в мой дом, на Главной улице. Я дам тебе работу. Придешь?
-Приду.
Семка кивнул и скрылся в дверях.
Барон подошел к столу, сел и сам налил себе чаю. На некоторое время на кухне установилась тишина.
-Иногда я удивляюсь тебе, Элиза, - не глядя на меня, наконец, сказал он. - Почему бы тебе не сказать мне правду? Это никак не отразится на наших отношениях. Тебя ведь мне подставили, не правда ли?
Я тоже прошла к столу, села напротив него, положила на стол локти и, упершись в переплетенные пальцы рук своим подбородком, некоторое время наблюдала за тем, как он ест, потом мирно сказала:
-Если бы меня тебе, как ты выражаешься, подставили, ты бы уже давно был трупом, Гюнтер.
-Не скажи, - возразил мне барон, по-прежнему не поднимая на меня глаз, - в русской контрразведке порой попадаются очень умные и дальновидные люди.
-Возможно, - согласилась я. - Но мне такие не попадались.
-Это почти признание, - предупредил меня он.
-Как тебе угодно.
Я встала, подошла к нему, мягко высвободила из его рук чашку с чаем и села ему на колени.
-Гюнтер, ты не пьешь чай, оставь его в покое. Я сделаю тебе кофе. Спасибо, что не тронул мальчика.
Я провела пальцами по его густым каштановым волосам, коснулась его щеки.
-Ты невыносима! - он стряхнул меня со своих колен, поднял меня на руки и, ногой открывая двери, принес в спальню и положил на кровать.
-Почему ты думаешь, что все немцы - монстры, которые убивают детей и насилуют женщин? - спросил он, начиная расстегивать запонки рукавов своей рубашки. - Впрочем...
Так и не снимая рубашки, он лег рядом со мной, притянул меня к себе и начал целовать, одновременно расстегивая мое платье.
-Детей я не убиваю, а вот насчет русских женщин, точнее, одной из них.... поручиться действительно не смогу...
На следующий день вернулась из Померании баронесса. С ее приездом я, как обычно, рано утром вышла на работу в дом фон Ротенбургов, никак не догадываясь о той сцене, которая ожидала меня днем. Фрау Ульрика долго говорила с кем-то по телефону, потом ушла в город, и вернулась домой к двум часам пополудни очень расстроенная.
-Элиза, - сказала она, вызывая меня в комнату звонком, - присядь, деточка, я хочу поговорить с тобой.
Я села на край предложенного мне кресла и сразу же поняла, что разговор будет неприятным - я никогда еще не видела у фрау Ульрики такого выражения лица.
-Элиза, я только что вернулась в город и первое, что я услышала, было ужасно! Мне сказали, что мой сын, мой Гюнтер, барон фон Ротенбург, презирая общественное мнение и, о господи, свое социальное положение, в открытую живет с какой-то русской девкой. Снял ей квартиру в городе и... Боже мой, спутаться с русской проституткой! это уже переходит все границы! Я не думала, что доживу до этого! Я просто ушам своим поверить не могла! Гюнтер никогда не позволял себе ничего подобного!
Она в упор посмотрела на меня.
-Ты знаешь, кто это, Элиза? - помолчав, спросила она.
Я никак не могла понять, она действительно не знает, о ком идет речь, или просто издевается надо мной.
-Это я, фрау Ульрика, - наконец, подняв голову, тихо сказала я.
-В смысле? - не поняла баронесса.
-Это я та самая русская девка, - стараясь оставаться спокойной, повторила я.
Баронесса закрыла глаза и глубоко вздохнула.
-Итак, это все-таки произошло, - после долгого молчания совершенно бесцветным голосом сказала она. - То, чего я все время боялась. Мне следовало бы сразу догадаться. Он всегда так на тебя смотрел.... Да и я хороша! Держать в доме такую красивую девочку, имея взрослого сына, и надеяться, что ничего не случится....
Она помолчала.
-Надеюсь, это произошло не в моем доме?
-Нет, - отстраненно сказала я.
-Спасибо и на том, - вздохнула баронесса.
Она несколько раз взволнованно прошлась по гостиной, совсем так, как делал это в минуты волнения барон, а затем снова посмотрела на меня.
-Я совсем не хочу расставаться с тобой, Элиза, - со вздохом сказала она. - Я знаю, что я должна тебя выгнать, но не могу. Не знаю, почему. Я так к тебе привыкла, словно ты мне родная дочь. Честно говоря, мне даже стало легче, когда я узнала, что это ты, а не какая-нибудь шалава из казино.... Против тебя я даже не возражаю. Прости меня, деточка, но я прошу тебя об одном. Ты не уходи от нас, не бросай меня. Я знаю, что бываю несносна, но в этой страшной России ты единственный человек, к которому я по-настоящему привязалась. У меня больше никого нет, кроме тебя и Гюнтера. А сыновья.... Сыновья, как ты потом сама узнаешь, сыновья всегда уходят.
Эту ночь, впервые со своего появления с матерью в Городе, барон провел со мной, а не под крышей дома фон Ротенбургов. Чего это стоило фрау Ульрике, я прочитала утром по ее лицу. Глаза ее припухли, между бровями залегла еще одна тоненькая морщинка. Но ее обращение со мной не изменилось. Мне было ужасно стыдно смотреть ей в глаза, но она просила меня не оставлять ее, и я не могла уйти. Тем более не могла отказаться от любви барона. Водоворот первой чувственной любви закружил нас обоих. Я вставала утром, ходила, что-то делала, а сама жила с мыслью о том, что и сегодня наступит ночь, и я снова буду лежать в объятьях барона, буду дышать его дыханием, целовать его губы, буду безраздельно принадлежать ему. Но, в то же время, бывали моменты, когда некий здравый внутренний голос пробивался до меня и твердил, не переставая: "Откажись от него, иначе все это плохо кончится. Нельзя любить и оставаться безнаказанной!" Но появлялся барон, и я немедленно становилась слепа и глуха ко всему окружающему миру.
-Ты очень похорошела за последнее время, детка, - как-то вскользь заметила однажды фрау Ульрика, - стала настоящей красавицей.
Я молча наклонила голову и поспешила уйти, выдумав на ходу какой-то благовидный предлог.
-Элиза! - на пороге остановила меня она. - Поверь мне, я ничего не имею против тебя, наоборот, я была бы счастлива, имея такую красивую и милую невестку, как ты, но, к сожалению, обстоятельства против нас. Я знаю, вы в революционной России считаете, что аристократизм и чистота крови это только глупый пережиток, но это не так. Гюнтер очень серьезно к этому относится. Даже если он любит тебя, он никогда на тебе не женится. Его отец будет против, да и мне придется поддержать его в этом. Прости меня, дорогая, я очень расположена к тебе, это глупо, то, что я сейчас говорю. Ты мне очень нравишься, я, конечно, не знаю, кто были твои родные, но есть в тебе какой-то естественный аристократизм, что ли.
Она помолчала, а потом посмотрела на меня и негромко добавила:
-Я могу сказать тебе только одно, детка. Но ты должна пообещать мне, что никогда не упомянешь об этом Гюнтеру!
-Хорошо, баронесса, - сказала я.