В раскрытые глаза озёр въезжает мир на всём ходу и вызывает тошноту и вызывает новый мир, где через форточку зрачков рассеиваются слова, как будто выдуманный бог не больше чьей-то головы.
В глазах озёр утонет тот, кто озером в себе пророс, как радужной берёзой в лес: ушёл и нет, ушёл - и нет, и не ушёл... И никого. По капле собирает бог, того, кто собирает в свет не меньше бога в голове.
Игра
Синица тает, словно снег, и воздух не раздвинуть, когда в нешуточной возне завяз наполовину.
В снег рассыпаются, как мел, дела твои и губы, когда сказать ты не посмел, что понарошку убыл.
Ты проиграешься к весне, расхристанный Манилов, но плоть тверда, как будто снег ещё не хоронили.
Символизм
Выходя из себя в измерение веры, в гулкий космос вопросов и бережных мер, я пойму, как шифруются райские двери, что пароль - это жизнь, что ответ - это смерть.
Словно клапан сердечный на облачном небе, я закрылся в себе. Утонул без людей. Что ж, поставлю себя, как промокшую мебель: для утопшего нимб - что круги на воде.
Выпускай, выпускай в измерение смерти, словно рыбку в аквариум, душу свою. Я в себе, будто в тёмном закрытом конверте, где неграмотный ангел читает зверью.
Воздух
В поле, засеянном снегом, будущего ростки некому выправить неким образом, взмахом руки.
Как ампутант безобразный, воздух на пашне лежит, тихий, прозрачный, вчерашний: зёрнышко, луковка, жизнь.
Сотворение мира
Нет обороны добру от добра. Бог у земли даже боль отобрал и, обозначив морщины борозд, воздухом встал в атмосферный свой рост. Вырастет небо, вырастет боль, встанет на поле какой-нибудь Поль, станет предметам давать имена: Воздух, Планета, Ракета, Война...
Паучье
Смотри на звёзды, словно в смерть, растерянней смотри: паучьих глаз неяркий свет мерцает изнутри.
Закроет утренним бельмом планеты синий глаз, и ты прочтёшь её письмо как будто в первый раз;
в нём алфавитом января: всё снег, и снег, и снег, где в паутину, говорят, попался человек.
Пробуждение
С мёртвым телом, с душой говорил: "Я тебя ещё не сотворил. Так что спи, безымянен и тих, словно в книге пропущенный стих".
Спит земля, спит небесная твердь. "А теперь, безымянный, ответь, для чего ты так хочешь вздохнуть и не можешь, не можешь уснуть?"
Камешек вины
С камешка непрошеной вины все приготовления видны к будущему страшному провалу. Яблоко качает головой. Облако. Молчание. Живой. Расскажи о чём-нибудь сначала.
С камешка непрошеной вины спрашиваешь время у волны, а она молчит, не отвечает. Потому что это ты и есть - времени болезненная весть не известная тебе и адресату.
Христианство
Губами тянется рассохшаяся глина напиться из прохладного ручья. Ты, полу-Бог, и человек - наполовину: но сострадания крупица - чья?
Я жду. Я жду Тебя, как глина на обрыве, где, не стыдясь безгрешной наготы, Твои слова подобны и звезде, и рыбе, в бормочущем сознании воды;
где ласточки живут, где норы и пещеры, где не по мерке мне святая грусть... Как в две?рях говорил Державин: "Князь Мещерский, я тоже этой вечности боюсь!"
Космогония
Космонавт в невесомости утренний тюбик грызёт. Если нет гравитации в правилах этой игры, значит в чём-то другом наконец-то ему повезёт. Посмотри, астероид в слоях атмосферы горит.
Это точка экстремума жизни на данный момент: за обшивкой лишь смерть стережёт в безвоздушной тени. И грядущее рвут головастики диких комет. Сохрани этот мир. Хоть на час, хоть на миг - сохрани!
Полотно
Кто тебя рисовал? - расскажи, расскажи! На асфальтовом ватмане есть чертежи.
Словно пряжа мыслительного полотна, этот сгусток дорог, но дорога - одна.
Значит, Парка - ты сам. Не порви! Не порви! Кто тебя рисовал с парой ножниц в крови?
День в аду
Автобус, примагниченный асфальтом, глотает непроснувшихся людей. Машинная душа поёт контральто, привычная тревога крутит сальто у пассажира где-то в животе. Опаздывая утром на работу, он пробки проклинает сквозь дремоту и проезжает станции метро, бесстыдно распахнувшие нутро.
Автобус, погружённый в атмосферу, ведёт любитель "Формулы 1". А менеджеры бьются за карьеру. И гибнет за неправильную веру в пещеру заходящий аладдин. Он бородатый и взрывоопасный. И ляжет отпечаток солнца - красный! - на голубой высокий потолок, как к горлу подступающий комок.
Цветаева
Весь шар земной обшарь: всё - вымученность правд. Пора менять словарь, на слоги разобрав.
Разгром или ремонт без дрели и резьбы - ты в сонмище дремот отказывалась быть.
Но мученику фраз (пиши! пиши! пиши!) ответ опять: отказ на жалобы души.
Постмодернистский кунштюк
"Никто мне не сказал, что я пропал" Д. Озерский
Ты стал совсем милицанер, а был жиган - так поджигай бикфордов нерв! так поджигай!
Добавь зарубку на руле: кого не спас в разбитом белом шевроле иконостас.
И что же ты арестовал: провал? промер? Обязан длиться карнавал, милицанер.
Бог и смерть
Самолёт на ниточках любви через облака проносит Бог. После нас - хоть по? уши в крови в виноградный день у дачного сельпо.
Выходили до? смерти курить и смотрели в самолётный рай. От Калининграда до Курил нас ещё никто не убирал.
Нас ещё никто не победил, кроме времени и пустоты. После нас... Не надо - уходи! Летний день уже почти остыл.
Август
В духоте у августа под мышкой жили мы не слышно и не слишком выделялись из банальной лжи. Не скажи, родная, не скажи...
В чернолесье августа, как пленный, ехал за куском большой вселенной, - оказалось: пошлый зведопад. Если честно - я не очень рад...
Август, жаркий, то?ропкий, предсмертный, выставляет смету, что несметный он. В террариуме лжи оказалась на исходе жизнь...
Килиманджаро
"Я плясал с нижеприведёнными словами Африканские танцы и водил хороводы" Шмубзик "Зазибандра"
Я не был никогда в Килиманджаро, точнее "на" я не был никогда. Но шарятся по Африке лошары, и уезжают в небо поезда;
и прячется в характере вулкана пожизненный Брюллов в огне Помпей; не буря и не штиль на дне стакана, а имена богов среди людей
живут и словно множаться под солнцем, где Африка пылает без причин - я тоже стал бы неиконоборцем, когда бы не узрел ночных личин.
Сезонное
Умри и снова жить начни с беспомощностью дня, когда зимой на убыль он идёт, как на убой. Растерзанный - умри в ночи и превратись в меня: глубоким будет смертный сон и купол голубой.
Где красно-жёлтый клён не спит, качают сотни рук простывший бледный небосвод - ребёночка с косой. И солнечный точильный круг. И страшный алфавит, которым пишешь: Я живой! - а всё наоборот.
Бессонница
Ворочается вечер в квартире октября: отчаиваться нечем и нечего терять, когда в туман промозглый троллейбус не спешит от сумрачного мозга до солнечной души, где искорки тревоги мелькают на ходу; и где другой дорогой я к старости иду.
Надежда
Надежда раскрывается, когда осенний пятипалый вечер твоих привычек созывает вече, чтоб сокровенному ответить "да", пока ты чем-нибудь не изувечен.
Представить вечности кленовый лист, распятый на земле дождями? Нет ничего - лишь кислород над нами синеет, беспросветно чист.
О, приходи в неправильности сна, в неправедности жизни, убеждений надежды несвященная война, любви едва проклюнувшийся гений! Чтоб не прослушать наши имена:
моё и этой женщины тревожной. О боже, Боже, как неосторожно Ты сталкиваешь нас: плоть во плоти, - но даже в этом случае - плати в конце пути...
Прозрачная осенняя аллея, и здания промокший коробок. Когда ничем ты не болеешь, не беспокоит левый бок - тогда лишь кожа ласково белеет и восковой тебя встречает бог.
Химера
О, лебедь белый с головой дракона, ни имени, ни смерти, ни закона - ты начисто лишён того, что вдруг определило бы тебя. Не друг,
не враг - летишь туда, куда не звали, где горизонт предательски завален, и сновидение, как пёрышко, дрожит, и рваный воздух крыльями зашит,
и тяжесть снова убивает нежность. Ты существуешь, хоть по сути нежить, мой здравый смысл безжалостно круша, - безропотная дикая душа.
Равновесное
Равновесие, в страхе отпрянув, потеряю в предутреннем сне. Запах пота, звериный и пряный, вдруг уютным покажется мне.
Мы того не заметили сами (полубред, полусон, полумгла), как от страха до сладких касаний наша хрупкая жизнь пролегла.
И, как маятник странный, качаясь: "Ты не спишь? Я не сплю! Я не сплю," - всё отчётливее замечаю, что чем дальше, тем больше люблю.
Бытовуха
Из туннеля метро выбегает неведомый зверь. Бесполезно искать, кто, кого и зачем здесь попутал: вот - блатной номерок, воровская праматушка Тверь. Я живу, словно тать, в государстве налоговых пугал.
А в метро - пот и страх. Кто оценит масштаб катастроф, не сдавая ЕГЭ и заранее зная ответы? Все мы, в сущности, прах. И слепая не вытечет кровь из-за злобных мегер, из-за ветхих и новых наветов.
Из туннеля метро выбегает... а я не боюсь, что блюстителя вдруг не впускает изменчивый разум, не учивший урок ( не готов - ну и пусть, ну и пусть)... Этот замкнутый круг убивает не всех и не сразу.
Сказуемое
Где травы бережные в тишине живут ни о тебе, ни обо мне, горячая тревога, на вине настоянная, крепко свяжет меня с тобой; мы будем так расти, что кто-то скажет: "Господи, прости, мы только зёрна у Тебя в горсти!" - и этим ничего не скажет.
И дым отечества...
Никаких катастроф, лишь удушливый бред - пересушенный торф так горит в сентябре,
и летит над водой длинным облаком дым. Если ты молодой, если был молодым -
знаешь: в этом дыму надо что-то менять... Никогда никому ничего не понять!
Старение
Вопреки непробудному мнению и законам иным вопреки, бесхребетному поколению век вправляет свои позвонки.
Но икается нам и неможется, и ломается время в руках, и всё кажется: тонкая кожица порвётся на острых позвонках!
По понятиям
Я на разборку выйду в свет, где трое сбоку, наших нет, где в прахе, крови и пыли, мы добываем костыли. Мы все кредитов наберём, друг друга вырубим пером, и станет в космосе темно, как будто бог закрыл окно...
В углу могилы голос дня: "Хава нагила!" - без меня. Хотя его и вовсе нет - я всё же выберусь на свет.