Я, оперуполномоченный Центрального РУВД города N, старший лейтенант Михаил Громобой, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года рождения... чёрт возьми, Миха, дальше напиши: не состоял, не привлекался, замечен не был... - ментовская твоя душа, это же не протокол!
Да, я не писатель - а мент, и не знаю с чего начать, но приключившаяся со мной история настолько невероятна, что не рассказать её было бы преступлением.
Ну что ж, попытка номер два. Начну, пожалуй, с кота...
Михаил Громобой: Рыжий кот
23 марта 2016
Серый ноздреватый мартовский снег неприятно напоминал больничную койку, на которой старший оперуполномоченный Центрального райотдела города N Михаил Громобой провёл последние три недели. За это время, спихнув в партер прежнюю примадонну, одряхлевшую зиму, на сцене воцарилась весна. Грязные сугробы вдоль дорожек просели и кое-где выпустили лужи. В воздухе витали запахи бензиновой гари, мокрого железа и ещё чего-то трудно определимого, чем может пахнуть в конце марта в большом густонаселённом городе, и в этой смеси запахов уже отчётливо сквозил некий намёк, надежда на скорые романтические метаморфозы в природе.
Прикрываясь рукой, Миха закурил сигарету, поёжился и поднял воротник куртки, ветер с залива не спешил признавать поражение старой хозяйки и исправно продирал до костей.
Весенними видами заднего больничного двора Громобой не просто так любовался, окидывая цепким ментовским взглядом закоулки, он искал кота. Наконец, в дальнем углу у самого забора мелькнуло рыжее пятно. Кот сидел на лавке и заворожено следил за истошно чирикающими в луже воробьями. Длинно затянувшись напоследок, Миха затушил окурок о каблук, закинул на плечо спортивную сумку, и неспешно двинулся в ту сторону.
Воробьи, обругав прервавшего их весенний туалет бескрылого громилу, фырчащей стайкой унеслись вдаль. А вот кот убегать не стал, только перебрался на другой конец скамейки и уставился на Громобоя жёлтыми глазищами. Миха вынул из кармана больничную котлету, развернул салфетку, и положил скромное угощение на скамью.
Три дня назад, соблазнившись бледным мартовским солнышком и приятной компанией молоденьких медичек, Громобой вышел в больничный скверик покурить. Там-то он его и увидел, рыжего кота, увидел и намертво приклеился взглядом, а потом реальность дрогнула и как-то поплыла. Такого чёткого ощущения дежавю у него ещё не случалось. Что-то с этим котом было не так, что-то с ним связанное мучительно пыталось пробиться из глубин Михиной контуженой памяти, но тщетно. Ноги сами, помимо воли, понесли к животному, но кот в руки не дался, хотя и не убежал. Стоило Михе приблизиться на пару шагов, он вставал, отходил и уже не спускал с преследователя настороженных глаз, а скепсис на кошачьей морде ясно говорил: ничего хорошего от этих салочек котяра не ждёт. Когда же Громобой попытался подольститься: "Кыся-кыся-кыся, хороший котик, иди сюда, дам пожрать" - посмотрел совсем уж укоризненно, и шмыгнул в заросли кустов у забора.
Не с Михиным битым коленом ходить кошачьими тропами, и пришлось оставить поползновения на близкое знакомство до лучших времён. Но чем бы он ни занимался последние три дня, мысли всё время возвращались к рыжему бродяге, и внутренний голос настойчиво бубнил в оба уха: кот ключ к чему-то основополагающему, это нельзя оставить без внимания - найди и разберись.
С внутренним голосом была проблема - хвост вовсю вертел собакой... После контузии Громобой чувствовал себя неприкаянно и беспокойно. Ему казалось, будто не он здесь живёт, а кто-то на него похожий. Чужак обладал секретом, какой-то неведомой, но очень важной для них обоих информацией, и это позволяло ему управлять Михой.
С подачи чужака, Громобой, без всяких видимых причин, перестал доверять своему приятелю и непосредственному начальнику, Аркаше Бучацкому. Они не ссорились, и деловой Аркаша рассыпался мелким бесом: достал дефицитные лекарства; выхлопотал отдельную палату; регулярно таскал передачи. Но в его присутствии, в голове у Михи сразу начинали вертеться мысли о наркотиках, убийствах, предательстве. Тот, чужак, совершенно точно знал: с коллегой связано нечто неприемлемое Михиной, в общем-то, довольно условной моралью. И когда понадобилось привезти из дому одежду, он попросил об услуге Славу Антонова, с которым никогда близко не дружил. Почему-то казалось, пускать Бучацкого в своё осиротевшее без хозяина жилище, опрометчиво.
Так же неожиданно, Михаил разлюбил эксперта-криминалиста Верочку Семидольную. Но почему? Их роман находился в зачаточной, конфетно-букетной стадии. Он отлично помнил, какие эротические фантазии будили в нём волнующие изгибы Верочкиной фигуры - а сейчас словно похмелье наступило.
Психология - тонкая материя, хоть и с натяжкой, но Громобой допускал, что все эти странности могут быть последствием контузии и со временем пройдут. Но были ещё факты. Факты, которые не укладывались ни в какие логические рамки и схемы.
Например, взрыв из-за которого он попал в больницу.
...Они с Маркеловым вышли из родного отделения и направились на стоянку к машинам. Шли рядом, и тут у Михи в кармане куртки завибрировал телефон. Он попытался вытащить трубку, но она зацепилась за прохудившуюся подкладку, Громобой замешкался и приотстал. Это-то его и спасло. Он только успел увидеть летящую в лицо стену огня... страшный грохот, что-то острой болью взорвалось в голове, и всё - темнота.
Пришёл в себя Миха уже здесь, в больнице.
Странность заключалась в том, что он совсем не обгорел: ни волосы, ни брови, ни брутальная трёхдневная щетина. Ожог остался только от раскалившейся серебряной цепочки с кулоном-Могендовидом и флешкой.
Миха не понимал, откуда взялись эти побрякушки. Он же не еврейский авторитет - носить цепь с Могендовидом. Может флешка внесла бы ясность, но пластмасса расплавилась, и записанная на ней информация канула в лету.
Вторая странность - травмы. Почему находившегося всего в паре метров впереди Маркелова буквально разорвало на части взрывной волной, а у Громобоя только выбитое колено, трещина в предплечье и сильная контузия.
А куда подевалась Михина одежда: зимняя куртка, шапка, свитер? Почему он вдруг оказался в домашней футболке и джинсах, да ещё и босиком? Откуда взялась на месте происшествия его спортивная сумка со странным набором вещей: старым шерстяным пледом и книжкой - потрёпанным романчиком-фэнтези "Записки некроманта"? Миха помнил, как шёл, размахивая пустыми руками, никакой сумки не было. Но вещи это его. С сумкой он на занятия в спортзал ходит. И плед его, ещё из родительского дома, там мамина штопка красными нитками в левом углу, книжку он не вспомнил, но наверно тоже его. Раздеть Громобоя, забрать одежду и подкинуть сумку никто не мог. Взрыв видели курившие на крыльце патрульные, они тут же подбежали и стали оказывать первую помощь.
Всё эти факты и вопросы требовали объяснения, и Михаил решил разобраться.
Для начала с котом...
По-видимому, ещё совсем недавно, кот был домашним. От тех благословенных времён у него даже сохранился широкий красный ошейник. Но сейчас котяра бродяжничал. Рыжая шерсть свалялась и висела на боках сосульками, некогда роскошная, во всю грудь белая манишка, после ночёвок в угольных подвалах, стала совсем серой. Тем не менее, хоть отощавший и грязный, он не производил жалкого впечатления. Крупный, может быть помесь с мейн-куном, он двигался с мягкой грацией и держался с достоинством аристократа в бог весть каком колене.
Голодный зверь принюхался и медленно перетёк к угощению. Ел он жадно, но очень аккуратно.
Миха про себя усмехнулся:"Настоящий патриций. Патриций... пат... Патрик, - молнией сверкнуло в мыслях, - кота зовут Патрик!"
- Патрик, кысь-кысь...
Зверюга прервал трапезу и вопросительно сверкнул глазищами.
И тут же, реальность как будто раздвоилась и поплыла... больничная палата, пищит кардиограф, тяжёлый запах лекарств. Миха держит высохшую, испятнанную следами уколов мамину руку. Мама - бледная до прозрачности, в белой косынке скрывающей облысевшую от химиотерапии голову, просит шелестящим от слабости голосом:
- Мишенька, не отдавай никому Патрика, оставь его себе, всё же живая душа в доме, одни вы теперь, я за вами присмотрю оттуда. Не бросишь? Пообещай...
Что это?! - Быстро колотится сердце, и в горле стоит горький комок жалости.
Только что Миха видел маму, так она выглядела перед самой смертью. Но причём здесь кот? У мамы была рыжая пуделиха Джульетта. Жулька умерла от старости за три года до маминой болезни. Громобой почувствовал себя неуютно, мелькнула мысль о шизофрении... Тряхнув головой, он отогнал глупые рефлексии.
Кот доел котлету, но не уходил, и на его исхудавшей вытянутой морде читался вопрос:
- И что дальше?
Миха вжикнул замком, и приглашающим жестом показал твари на раззявленное сумочное нутро. Кошак оказался понятливым, не ломаясь, быстро запрыгнул и растянулся на старом пледе. Повесив на плечо потяжелевшую кладь, Громобой поднялся и похромал к выходу со двора.
Дома, первым делом, он решил вымыть кота антиблошиным шампунем. И тут его ждал сюрприз, на внутренней стороне ошейника обнаружилась флешка. Точная копия той, на цепочке - но эта, запаянная в полиэтилен, отлично сохранилась.
Информации на флешке было не много: один текстовый файл с говорящим названием "Remember". Миха устал удивляться странностям, и уже как-то вяло отреагировал: что записал этот файл он, Михаил Громобой, "26 июня 2016"
Едва Миха прочёл первые строки, сдерживающая его память плёнка лопнула, и воспоминания хлынули потоком.
Михаил Громобой: Рекурсия
23 июня 2016
... - Осторожно, двери закрываются, - предупредил доброжелательный мужской голос.
Миха с облегчением опустился на скамейку в полупустом вагоне метро. Хоть в этом ему повезло, трёхчасовый допрос в УСБ вымотал морально и физически. Хотелось не присесть - хотелось лечь, закрыть глаза и перестать существовать. Впрочем, скоро его желание исполнится. Его подставили, принесли в жертву.
- Сдайте табельное оружие... подписка о невыезде до окончания предварительного следствия. Холёный, раздобревший на кабинетных хлебах капитан неловко отводил глаза, он догадывался: не суждено Михе увидеть это окончание. На кладбище велась оперативная съёмка, и все заинтересованные лица могли наблюдать, как старый Мирзоев клялся поквитаться с убийцами сына. А кто ж не знает, что для сынов гор кровная месть - святое. А после отлично разыгранной коллегами партии, доказать, что роль санитара леса исполнил не Громобой - тщетная надежда. Так что бледная маньячка с косой уже любовно поглаживает холодными пальчиками ёжик Михиных волос на затылке, примериваясь, вжикнуть своим зловещим сельскохозяйственным инструментом.
Громобой настороженно оглядел вагон.
Рядом сидели две увесистые дамы постбальзаковского возраста...
- Таточка, ты не поверишь, за неделю четыре килограмма - как не бывало! И это ни в чём себе не отказывая!
- Ну, за шестьсот-то евро...
Напротив, на своём птичьем языке щебетала о чём-то стайка то ли корейцев, то ли вьетнамцев:
- Цынь, минь, чинь-чинь...
Дальше, двое подростков самозабвенно занимались петтингом...
Вроде бы никто не горел желанием 'обагрить кровью' Михины одежды.
Громобой устало откинулся на спинку сиденья, и чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, достал из кармана, купленную у букиниста в переходе книжку: "Записки некроманта. Жизнеописание Рене-красавца, составленное им собственноручно"
В ночь моего рождения, на святого Вальпургия, в наших краях случилась невиданная по мощи гроза. Обыватели шептались: "Это сам Сатана явился из Адских чертогов поцеловать младенца королевской крови и наделить его тёмным даром. Быть беде..." След его поцелуя так и остался багроветь на моей щеке уродливым шишковатым пятном. А от прикосновения Адского владыки меня скособочило...
- Станция Горьковская, следующая Петроградская...
- Тата, недоверчивость тебя губит...
- Цинь, чинь...
- Осторожно, двери закрываются ...
Одно плечо выше другого...
Очнулся Миха от холода - он лежал прижавшись щекой к стылому мрамору, в руках сжимал злополучную книгу, а тело болело так, словно его хорошенько поколотили.
Он сел и удивлённо огляделся, находился он в огромном зале то ли замка, то ли храма.
Вокруг на полу зловеще багровели раскалённые линии и странные знаки, чадили жирной копотью чёрные свечи.
Стрельчатые узкие окна с толстыми стёклами в мелкоячеистых свинцовых переплётах пропускали слишком мало света, и высокие арочные потолки терялись в сумраке. Впрочем, даже при таком тусклом освещении можно было рассмотреть, что расположенные вдоль стен орудия инквизиторских пыток в рабочем состоянии.
Мысли в голове были вязкими как кисель: "Куда я попал? Что за чертовщина? Откуда этот мрачный готический антураж?
Мирзоев спутался с сатанистами, и они меня похитили? Это их логово и меня принесут в жертву чёрному козлу?" - что за чушь лезет в голову...
Вдруг, за спиной раздался скрипучий голос:
- Так я и знал, что это не демон, только подлая людская натура способна на такое низкое коварство.
Громобой быстро обернулся.
- А это что ещё за урод?
Напротив пентаграммы, в тяжёлом старинном кресле сидел скособоченный мужичонка в тёмной хламиде. Его блеклые редкие волосы были собраны в хвост, всю левую щеку покрывал багровый невус, на хилой груди болталась гроздь амулетов, а в руке он держал большой бокал с красным вином.
Стараясь не терять самообладания, Миха просипел пересохшим горлом:
- Как я сюда попал? Ты знаешь, что я офицер полиции, и меня будут искать?
- Я призвал, - равнодушно дёрнул плечом мужичонка, - пусть поищут... - он мерзко хихикнул.
В Михиной голове что-то смутно забрезжило: "одно плечо выше другого", "невус", "тёмный дар"...
- Ты Рене-красавец? - озвучил он бредовую мысль.
Сидящий в кресле отсалютовал бокалом:
- Признал, демонова отрыжка?
- Но как такое могло случиться? Ты же не существуешь - ты фантазия автора, книжный герой, - изумлённый Миха потряс помятым томиком.
- Твоя, что ли фантазия?
- Нет, нет, - замотал головой Громобой, - Зырянцева А. М.
- А ты не Зырянцев, значит. А кто ж он тебе - сват, брат, отец родной?
Миха глянул в аннотацию: "Талантливый автор из города N..."
- Никто, мы живём в одном городе. Я книжку его купил в подземке, случайно. Начал читать и уснул, очнулся здесь...
Рене задумчиво рассматривал Громобоя, покачивая в тощей руке бокал, потом отпил глоток:
- Вот, значит, как... Ну что ж, все мы чья-то фантазия. Этот мир кажется нам реальным потому, что Бог видит наше существование в Своём космическом сне. Мы - элемент Его сна.
- Нет-нет-нет! Это беллетристика, - показал Михаил книжку магу, - бульварный романчик, чтиво на одну поездку в метро. И его автор, Зырянцев - обычный графоман. Неужели его выдумки воплотятся в реальности?!
Некроманту чем-то не понравилось Михино высказывание, и он неодобрительно насупился:
- Чтиво, говоришь, на одну поездку в метро... да, неприятно. Ты не прав, могут. Все мы созданы по подобию Его. И вначале было Слово. Так почему же ты не допускаешь, что где-то, в иной реальности, наше Слово: твоё, моё, или Зырянцева - может превратиться в камень?
Эта софистика не укладывалась в Михины представления о мироустройстве - он никогда не верил в Бога, материальность мысли, Кастанеду с доном Хуаном и другие бредни. На периферии его сознания всплыла мысль: "... нет, для Мирзоева это слишком сложно..."
- Ты, небось, атеист, веришь только в грубый материальный мир. Духовность не твоя стезя, - догадливо проскрипел Рене.
Поглядев в хмурое уродливое лицо, Миха перевёл взгляд на орудия пыток: дыбу, колодки, какие-то режуще-шипастые инструменты, и по его коже пробежал озноб, он не знал, что отвечать...
- Смотрю, и ты не избегнул обаяния моей внешности, - некромант понимающе усмехнулся, - мои славные подданные воображают, что не зажарив пару младенцев на завтрак и не запытав до смерти пяток девственниц на ужин, я почитаю день прожитым зря.
Он досадливо передёрнул кривыми плечами, - пытаю, куда ж денешься, если иногда самый быстрый и действенный способ добиться истины от любезных подданных - поджарить им пятки. Но не сказал бы, что мне нравится эта грязная работа. Слишком мерзко воняет горелая человеческая плоть, да и прочие выделения не благоухают. Я предпочитаю получать удовольствие иными способами, более традиционными.
- Грешу содомией, по воле твоего земляка Зырянцева... Но тебя не для этого призвал, для утех у меня полон дворец желающих, - он небрежно махнул рукой в сторону высокой чёрной двери, - за малую толику благ и привилегий самому отцу похоти Асмодею задницу подставят. А ты, хоть и хорош, но сгодишься мне для другого дела.
Некромант одним глотком допил вино.
- Ну, так что, ты атеист? Или может ты извращенец и исповедуешь какую-нибудь ересь?
"Маг - не глупец, вдруг ему вздумается проверить искренность и глубину веры? С его знанием теософской казуистики, выяснить истину не составит труда. А сильные мира сего не любят когда им врут - лучше отвечать честно" - решил про себя Мхаил.
- Я агностик, допускаю вероятность существования высшего разума, но не верю в догмы.
Маг удовлетворённо кивнул:
- Возможно мы и договоримся, - он резко встал и подошёл к самому краю пентаграммы, к чему-то прислушался, пощёлкивая пальцами, - я совсем не чую в тебе силу?
- Если имеешь в виду магию, то её в моём мире нет.
Рене махнул рукой, и поднятый рукавом рясы ветер затушил свечи, вслед за ними погасли и багровеющие линии, и маг приглашающим жестом поманил Миху за собой.
Они расположились у камина. Затворник то ли незаметно поколдовал, то ли добавил что-то в вино - но выпив бокал тёмно-красного, густого с лёгкой горчинкой напитка, Миха успокоился и расслабился. Тело перестало болеть, где-то в глубине сознания сомнения продолжали шевелиться, но он нашёл объяснения Рене вполне логичными.
К тому времени, дневной свет в окнах угас, и тьму большого зала разгонял лишь живой огонь в камине. Тени милосердно сгладили уродливые черты некроманта, и он стал походить на нахохлившегося чёрного ворона - мудрого и печального.
Миху интересовало: почему призван именно он? Что за грех, прочесть пару листов в книге - это даже знакомством не назовёшь. Другое дело - Зырянцев, вполне закономерно, призвать к ответу за все беды его.
- Заклятье дало осечку, не того вытащило из нашего мира?
Рене осторожно потрогал плохо заживший порез на бледном запястье:
- Та сторона не ошибается, а пол-литра крови с тёмным даром - щедрая плата. Есть у них какие-то резоны выставить тебя самым вероятным исполнителем моего желания - да я и не собираюсь мстить. Через три дня я умру. Знаю это совершенно точно, такова привилегия тёмных - наша Госпожа всегда предупреждает верных слуг о скором конце, - он задумался и умолк.
Несмотря на тщедушность, маг не выглядел больным: бодро хлебал винцо, рассуждал здраво - отчего же он собрался на рандеву к своей повелительнице?
- Тебя убьют? Во дворце заговор? Я должен как-то помочь? - вывел Миха его из задумчивости.
- Заговор? Кого, этих злоебучих хорьков, моих придворных? - не смеши меня. Сердце. У некромантов, если они доживают до старости, всегда не выдерживает сердце... работа уж очень нервная.
Знаешь ли, иномирец Михаил, не будь я королевским сыном, не избежать мне любезного внимания святых отцов - выпотрошили б как курёнка, изгоняя нечистого, да и сожгли на площади во славу Его. Рос я умненьким не по годам, сообразил вовремя: слишком эфемерная защита для такого тёмного уродца - королевская кровь. Пришлось заключить сделку с той стороной, а уж они не продешевят, будь уверен. Хоть жизнь моя сложилась сплошным ненастьем, и в ней случались иногда проблески счастья - редкие проявления дружбы и любви. Но всех: и семью, и друзей, и любимых - сожрала та сторона, и ради чего? Ради благополучия и процветания призираемого мной быдла! И всё по замыслу этого ферта Зырянцева - с его подачи! Правы нечистые: появись он здесь вместо тебя - подыхал бы уже медленной и мучительной смертью, не удержался бы я!
Маг резким жестом плеснул себя вина, выпил одним длинным глотком и швырнул бокал в камин. Помолчал, успокаиваясь, и продолжил:
- Через три дня остановится моё сердце, и умрёт тело, но душу затянет в круговорот перерождений. Не обрести мне покоя после смерти. И в каждом новом воплощении нести тяжкий крест: уродство на лике; одиночество и ненависть в душе. Но я не смирился, и задумал сломать предопределение, поэтому ты здесь. Чтобы изменить судьбу, необходимо заставить Зырянцева переписать этот роман, - Рене небрежно кивнул на брошенную среди блюд книжонку. - Уж не знаю как, но это в твоих силах.
У Михи мелькнула мысль: "А ведь не ошиблись тёмные, он бы действительно смог заставить какого-то писателишку переделать его шедевр, - ежели б не одно но..."
- Правы твои демоны: это в моих силах - да только, скорей всего, я помру раньше тебя.
И Громобой рассказал некроманту свою невесёлую историю.
Затворник его выслушал и надолго задумался, наблюдая за игрой пламени на поленьях. Затем, отвел взгляд от огня:
- Ну что ж, давай посмотрим, чем я тебе смогу помочь, - решившись на что-то, проскрипел он наконец.
Встал, взял с каминной полки подсвечник и направился в другой конец зала.
Там было оборудовано нечто вроде лаборатории. Полки с колбами, ретортами, зельями и ингредиентами, лотки с аккуратно разложенными инструментами и большой круглый каменный стол на массивной ножке. По краю полированной столешницы вились тонким узором каббалистические письмена, а в середине была выгравирована расписанная магическими символами пентаграмма.
Маг острым скальпелем вскрыл Михе вену на запястье и нацедил в кружку грамм двести крови. Потом что-то прошептал над кистью, и ранка от пореза затянулась. Усадив за стол, он положил Михины руки на знаки похожие на астрологические символы Марса и Меркурия.
- Сиди так и не двигайся, чтобы не случилось.
Нараспев читая на латыни, он стал аккуратно лить кровь в углубление на вершине звезды. Багряная тягучая жидкость медленно поползла по выдолбленным бороздкам. Когда последние две линии слились, маг громко выкрикнул: "Сэла!" - и выплеснув остаток крови себе на ладонь, прижал руку к центру звезды.
Он вновь начал читать мантры, но уже на каком-то незнакомом Михе языке, грубом и гортанном. Повеяло потусторонней жутью, по стенам заметались тёмные тени, в воздухе разлился смрад тлена. Линии на столе засветились, и юркие змейки крови поползли к пальцам некроманта. Они извивались, сливались, пересекались, и вскоре, вся звезда покрылась прожилками, как лист дерева. Камень под ладонями сильно нагрелся. Кровь начала парить, потемнела, сворачиваясь, задымила, и вся сеть полыхнула яркой вспышкой - сгорая. Маг зашипел и отдёрнул руку.
Помахивая обожжённой конечностью, он подошёл к Михе и уселся рядом:
- Можешь убрать, - кивнул он на его руки, - я уже всё узнал. Не приключалось ли с тобой чего странного в начале весны? Внезапная болезнь, несчастье какое?
Громобой задумался:
- Второго марта, у меня на глазах погиб сослуживец, Маркелов. И если бы я не остановился на крыльце перекурить со знакомыми ребятами из ППС, и меня ждала бы такая же участь. Взрывом не только его машину разнесло в клочья, но и мой, стоящий рядом джип разворотило до колёс. Я шесть лет опером, к виду трупов мне не привыкать, но тогда, меня такие спазмы скрутили... думал, ливер до почек выблюю и подохну.
- А ты и помер, только в соседней реальности, вот тебя и зацепило откатом.
Затем некромант посвятил Миху в свои планы. Оказывается, при смерти такого сильного мага как Рене, выделяется море энергии, если судить по его описанию, не меньше чем при ядерном взрыве. Маг обычно заранее составляет посмертное заклятье, и энергия рассеивается где-то в диких землях великим ураганом или землетрясением.
Рене решил не устраивать светопреставление дикарям - а израсходовать силу с пользой для дела.
- Я перекину тело погибшего в твою реальность, а тебя на его место через несколько мгновений после взрыва. Появится шанс: и с обидчиками поквитаться, и разобраться с Зырянцевым. Есть один неприятный момент: при переходе в другую реальность, ты утратишь память - сольются ваши астральные тела, и воспоминания Михаила из другого мира возобладают. Они у вас почти одинаковые, мало что изменится, разве какие-то мелочи несущественные. Но нашу встречу ты забудешь, поэтому, следует озаботиться памяткой. Беда в том, что неживые вещи могут не переместиться, так что лучше ничего с собой не бери, можешь там вообще голым выпасть.
- А живые? Кот у меня, не хочу бросать, я матери обещал присмотреть за ним.
- Через три дня, к вечеру, не выпускай его из рук, с тобой отправлю.
Рене подробно описал, что и как именно, должен изменить на страницах своего опуса "творец" Зырянцев.
Потом некромант снял болтавшуюся на груди большую серебряную блямбу с Могендовидом и надел Михаилу на шею:
- В этом амулете сила той стороны, он никому не даст причинить тебе вред. А нам пришло время прощаться.
Маг медленно побрёл в сторону пентаграммы призыва. Он установил Громобоя в центр звезды и вручил прихваченную по дороге книжку:
- Что ж, иномирец Михаил, рад был с тобой познакомиться, даст Бог, ещё свидимся на перекрёстках мирозданья... - он обнял Громобоя левой рукой за плечи, и внезапно Михино сердце резанула острая боль.
Он глянул вниз - в груди торчала чёрная рукоятка кинжала.
Реальность стало затягивать красной мутью...
- Уважаемые пассажиры! Не забывайте свои вещи в вагонах электропоезда. Поезд прибыл на конечную станцию "Парнас".
Перед Михой стояли давешние подростки, и парнишка тряс его за плечо:
- Алё, мужик, приехали - конечная!
Надо же, уснул, и приснилась такая хрень... проспал станцию, теперь возвращайся - он раздражённо засунул зажатую в руке книжку в карман.
Слева под рёбрами саднило, и рука машинально потянулась потереть грудь, и вдруг, пальцы наткнулись на что-то металлическое - на ладони лежала большая серебряная бляха с выгравированной гексаграммой.
Он не запомнил, как вернулся на 'Удельную', пришёл в себя, уже едущим на эскалаторе к выходу. Впереди стояла молоденькая девушка с бумажным пакетом в руках, из него свешивались луковые перья, и торчал длинный французский батон. У девчонки в ухе белел наушник, и она подёргивала ногой в такт слышной только ей музыке. И вот, после особо активного притопа, кулёк наклонился, и из него выпрыгнул апельсин.
Резвый фрукт вообразил себя баскетбольным мячом, и высоко подпрыгивая, поскакал вниз по почти пустому эскалатору. Громобой проводил его взглядом: на середине пути, оранжевый шар со всего маху впечатался в лоб спешащему вверх парню. Тот не удержал равновесия, и нелепо вскинув руками, кубарем покатился к подножию лестницы.
С верхней площадки Миха пытался рассмотреть, что там с пострадавшим, и тут, его внимание привлек злополучный цитрус. Он как раз подъехал к Михиным ногам, да не один, рядом холодно поблескивала хорошо заточенным жалом отвёртка. И только тогда, Громобой почувствовал, как припекает грудь нагревшийся медальон, и понял, его только что спасла тёмная сторона.
Оставшиеся три дня он из дома почти не выходил, во избежание, так сказать...
Но кое-что полезное всё-таки сделал. Отыскал Зырянцева А.М.
Это оказалось не сложно: позвонил в издательство и представился знакомым следователем из прокуратуры. Они не запирались, и рассказали все что знали. Зырянцев, это не псевдоним - а настоящая фамилия, и адрес его у них нашёлся. Писатель проживал на "земле" Михиного дружка Стасика Барсукова, так что, респект нечистым - трудностей с этим делом не предвиделось.
Миха записал информацию на флешки - одну подвесил на цепочку рядом с Могендовидом, а вторую прикрепил на ошейник Патрику, как страховку. Двадцать шестого после обеда, Миха валялся на диване и лениво щёлкал пультом телевизора, на душе у него было тревожно. На животе он придерживал спортивную сумку с Патриком внутри, котяра тоже беспокоился, ворочался и время от времени недовольно вякал. Так они промаялись часа два. Вдруг, Патрик завыл дурным голосом, Михе в лицо полетел, возникший из ниоткуда, огненный шквал...
Часть вторая: Спасение утопающих
Продолжение истории Громобоя, но уже рассказанное всеми действующими лицами.
Антон Макарыч Зырянцев: Посеяв ветер...
25 марта 2016
Антоша Зырянцев был нехорош собой. Таким уж уродился. Не урод, просто, нехорош. Большая голова с реденькими рыжеватыми волосами, выпученные как у рака близорукие глаза, сутулая узкоплечая фигура и нездоровый землистый цвет лица - делали его крайне непривлекательным. Воспитавшая его бабка, Ливия Аркадьевна, с детских лет попрекала Антошу непрезентабельной внешностью. Вот и лег комплекс неполноценности на детскую душу, и вырос Антон Макарыч тихим, скрытным и робким, о таких говорят - воды не замутит.
Слабый пол Антошу не привечал смолоду. А уж теперь, после сорока, Антон Макарыч и подавно не питал надежд на чудесные перемены - с чего бы? И потому вёл он себя с дамами, хоть и вежливо - но холодно.
Нелегко ему приходилось, ведь служил Зырянцев в чисто женском заведении. Преподавал литературу в колледже "Технологии легкой промышленности, моды и дизайна", в советскую бытность - швейном ПТУ-20. Его подопечные - недалёкие девицы из российской глубинки, знание литературы полагали делом совершенно бесполезным для своей дальнейшей карьеры, и потому относились к предмету без пиетета.
Эти особы, раскрепощённые, можно даже сказать, развратные, (мир моды, пусть и не высокой, мораль не приветствует) и сведущие в венерологии куда более, нежели в литературе - прозвали Антошу бледной спирохетой. Очевидно, любимого учителя такой кличкой не наделят.
После смерти бабки он так и жил один в двухкомнатной квартире. И неизвестно, как бы ему удалось вынести все тягости серой безрадостной жизни, ежели б не хобби.
Да-да, у Антоши было замечательное хобби - он писал фантастические романы. И весьма недурственно, две его книги даже издали. Конечно, тираж микроскопический, но факт того, что он издан, согревал его авторское самолюбие.
А уж с наступлением интернетовской эры, Антошина жизнь и вовсе кардинально изменилась, он стал настоящим виртуальным салонным львом.
Зырянцев завёл разделы в Жежежке и на Самиздате, где обрёл группу единомышленников, признавших его гением и своим духовным гуру. Может по вине "провинциальных Маргарет" - своих учениц, а может в его душе всегда тлело чувство латентного гомосексуализма, но воспевал Антоша прелести однополой любви.
Учитывая специфичность предмета, особой популярностью у широкой публики Антошины произведения не пользовались. Кроме соратников, их мало кто читал, да и издательства его рукописи больше не принимали, но оно и понятно, ведь кругом процветает серость да графомания. Это бездари, расталкивая всех локтями, рвутся к издательским кормушкам, а талант, он во все времена беззащитен.
Любимейшими темами обсуждения Зырянцева со товарищи были бездарность собратьев по перу и косность обывателей, предпочитающих графоманское писево перлам высокохудожественного творчества. В особенности, Антоше доставляло удовольствие критиковать низкопробные опусы некоторых наглых МТА, неизвестно с какой стати популярные среди читателей и успешно издающиеся. Ох, и славное это было развлечение - попинать неуклюжих, визжащих писак, выказывая скудность их внутреннего мира, благо, люди вокруг него собрались тонкие...
Вот и давеча, забрёл к нему в раздел некий читатель, Громобой, и посмел критиковать, подлец этакий, гениальное Антошино произведение "Записки некроманта" Дескать, отчего автор так жесток к главному герою, отчего не любит простых людей? Требовал, чуть ли не переписать роман. Ну и порезвилась же его команда, издеваясь над убогим, право - грешно, ведь это быдло так ничего и не поняло, да ещё в конце и посмело угрожать Антоше - мол, не обессудьте, хотел миром, да придётся как всегда...
- Хомячков, что ль своих приведёт, калом Антошин раздел закидают, так ему не привыкать к форумным войнам... - так рассуждал Антон Макарыч, клацая клавиатурой - в виртуале нынче шли жаркие дебаты по некоему животрепещущему вопросу.
И тут раздался звонок в дверь. Антон Макарыч никого в такое позднее время, почти десять вечера, не ждал. Он с неохотой оторвался от компьютера, запахнул и потуже перевязал поясом тёплый стеганый халат, вдел ноги в войлочные тапки и пошаркал к входной двери.
Осторожно выглянув в глазок, он увидел стоящую под дверью соседку - Варвару Павловну, лицо у неё было напряжённым, и она почему-то нервно оглядывалась через плечо на лестницу.
Выругавшись про себя, - вот же беспардонная особа, беспокоить соседей в такой поздний час, - он загремел замками.
Едва он начал открывать дверь, как толчком снаружи, её распахнули во всю ширь. И перед Антошей предстал рослый, спортивного вида мужик в кожанке - глядящий жёстко и недружелюбно.
- Оперуполномоченный Центрального РУВД, старший лейтенант Михаил Громобой, - помахал он ксивой перед носом Антон Макарыча.
Близорукий Антоша ничего не успел разглядеть и потянулся рукой за документом, но наглый мент отдёрнул книжечку, а в протянутую руку Зырянцева зачем-то сунул полиэтиленовый пакетик с розовыми драже. Антоша машинально сжал пальцы и хотел посмотреть, что ему дали. Но мент выдернул пакетик и виртуозно спрятал его в рукав. И глядя на Антошу, как солдат на вшу, отчеканил:
- В ходе оперативно-розыскных мероприятий возникла срочная необходимость обыскать вашу квартиру.
Ничего не понимающий Антон Макарыч с ужасом воззрился на представителя власти. Перед его внутренним взором замелькали виденные в фильмах картины обысков - летающий пух распоротых подушек, вываленное на пол из ящиков комода бельё, сброшенные с полок книги и документы...
- Но позвольте, по какому праву... - начал он дребезжащим дискантом, - где санкция прокурора? - выдавил Антоша, опять же, в кино слышанную фразу.
- Десять вечера, какой прокурор, чмурилка, - постучал пальцем опер по своим наручным часам, - будет тебе санкция, завтра.
- Э-э-э... будет санкция, тогда и придёте...
Но детина, прервав на полуслове, отпихнул Антон Макрыча твёрдым, как деревянное полено плечом к стене и вошёл в прихожую.
- Тебе ж сказано: срочная необходимость! Или ты, тля бледная, собрался сопротивление властям оказывать?! Сказано: утром санкция - значит утром! Щ-а-с! Мы свалим - а ты наркоту в унитаз. А потом отсидишься в норе, чучундра, и опять за старое - детей травить! - обернулся он назад, явно играя на публику.
- Я нет... какая наркота? - заблеял перепуганный и ничего не понимающий Антоша. - Есть же закон, его нужно соблюдать.
- Конечно! - согласился мент, - Стас, заводи понятых и свидетеля, да ознакомь здесь всех с обязанностями и правами...
Зырянцев заторможено глядел, как вынырнувший из-за спины мента, местный участковый Барсуков провёл в квартиру соседей.
Проходя мимо него, Варвара Павловна поджала губы куриной гузкой и сделала непроницаемое лицо, а её супруг, Сидор Петрович, поглядев на Антошу, укоризненно покачал головой. За ними, криво щерясь разбитой губой и нагло подмигнув, просочился маргинал из соседнего подъезда - малолетний наркоман, Ярик Лукачёв.
Все прошли в комнату - что-то забубнил скороговоркой Барсуков. Антоша не слушал - он не мог сосредоточиться, от волнения у него поднялось давление, разболелась голова, и звенело в ушах.
- Всем всё понятно? - выйдя на середину комнаты, хлопнул в ладоши кожаный.
- Работаем под диктофон, Стас, потом протокол оформишь... - и начал диктовать в чёрную коробочку:
- Итак, гражданин Лукачёв, вы утверждаете, что сегодня, двадцать шестого марта 2016-го года, приблизительно в девятнадцать часов, гражданин Зырянцев передал вам в своей квартире, обнаруженные впоследствии при вас, таблетки амфетамина.
Лукачёв кивнул головой.
- Ты мне не кивай, а отвечай на поставленный вопрос.
- Да, Зырянцев здесь передал мне таблетки, - прогундосил Ярик.
- Вы заметили, где он их хранит?
- Да, в ящике письменного стола, вон там, - указал пальцем мальчишка.
Опер шагнул к столу и рывком выдвинул ящик.
- Понятые, подойдите.
Вслед за стариками и Антоша сделал несколько мелких осторожных шагов, и вытянув шею, с ужасом увидел рядом с початой пачкой бумаги для принтера пакетик с розовыми драже.
- Что вы здесь видите? - тем временем задал вопрос опер.
- Но ведь вы их подкинули! - горестно возопил Антоша.
- Не усугубляйте, Зырянцев! - гаркнул милиционер, и сунул диктофон под нос Сидору Петровичу, - ну!
- Я вижу полиэтиленовый пакет с розовыми таблетками, - забубнил старик, и за ним, как попугай, слово в слово, повторила фразу его супруга.
Антоша дальше не слушал, конечно, он был робким человеком, но отнюдь не идиотом, и понял, что сейчас ничего не докажет. Слишком нагло и самоуверенно ведёт себя кожаный, видимо, эта подстава далеко не первая в его жизни.
"Господи, что ему нужно? У меня же ничего нет - моя главная ценность книги, зачем они ему?" - взгляд остановился на участковом, и в памяти всплыл от кого-то слышанный досужий разговор: что участковые де, квартиры отбирают у одиноких людей. "Они хотят забрать мою квартиру" - он окинул взглядом родные стены, и на глаза навернулись слёзы, до того стало жаль своё гнездо.
Полицейский продолжал распоряжаться, вытащив за уголок вещественное доказательство, он взвесил его в руке и обратился к Барсукову.
- Я думаю, достаточно. Больше искать не будем, здесь по двести двадцать восьмой на восьмерик тянет. А может и больше. Ты ж у нас педагог, - кивнул он Антоше, - а Лукачёву ещё четырнадцати нет. Ладно, Стасик, идите на кухню, оформи протокол изъятия, подписку о невыезде и все остальные бумаги, а я пока с гражданином Зырянцевым за жизнь перетру.
Аккуратно закрыв дверь, полицейский подошёл к компьютеру и уселся в Антошино кресло. Щёлкнув мышкой, он открыл последнее сообщение:
- О! Да тут дым коромыслом! Опять людям голову морочишь. Может и впрямь законопатить тебя лет на четырнадцать... дитя сексменьшевистской матери, - и повернувшись вместе с креслом к Антоше, с нарочитой экзальтацией продекламировал, - О Ницше! О Камю! О Кафка! Фрейдистские символы! Фаллические обертоны!
Антоша уставился на опера круглыми от недоумения глазами.
- Не узнал?
Громобой - это же фамилия того идиота-читателя, сообразил наконец Антон.
- Вы что? - он показал рукой на дверь кухни, - всё это затеяли чтобы отомстить за виртуальный спор? Вы - маньяк?
- Ты маньяк и я маньяк - оба мы маньяки, - дурашливо пропел мент и потянулся, - ох и устал я что-то сегодня. Я же пытался вопрос миром решить, а ты всё к фаллическим символам свёл. А я хорошему человеку помочь обещал, а если уж Миха Громобой пообещал - он слово держит.
- Но причём здесь я и моя книга? Зачем переделывать героя? - недоумевал Антоша.
- Эх, рассказал бы я тебе - да не поверишь, я и сам бы не поверил, расскажи кто... Поэтому говорю просто - либо ты поступишь как мне нужно, либо там, - он указал на кухню, - всё серьёзно, даже при хорошем адвокате, восемь лет. Поверь, Миха веников не вяжет.
Нахохленный Антон Макарыч горестно кивнул:
- Верю. Вы не оставили мне выбора.
Антон Макарыч читал требования к изменению сюжета:
- Но вы же понимаете, это совершенно изменит концепцию моей книги, идею...
- Да и нах эту концепцию вместе с идеей, тут главное человеку помочь, - махнул рукой Миха. - А, была не была, слушай...
Антоша недоверчиво глядел на Громобоя, от изумления приоткрыв рот.
- Я же говорил, не поверишь, - хлопнул Миха его по плечу, - но попытаться стоило, а вдруг... тогда б работал с куда большим вдохновением и отдачей. Хотя, для вдохновенного труда стимул я тебе обеспечил, - хохотнул Громобой. Сроку два месяца. И сняв с шеи Могендовид, он надел его на Зырянцева, - носи не снимая, пока пишешь... после я его заберу, это мне подарено.
Михаил Громобой: Зелёная папка
28 марта 2016
- Далеко Мадрид от холодной Тулы...
- Это точно, - согласился Михаил с фронтменом "КС"
- Голова болит после политуры...
- Алка-Зельтцер с рассолом тебе в помощь, - посочувствовал он страдальцу, - в следующий раз употребляй качественное пойло.
- Через сотни миль леса и оврагов, вижу не Мадрид - вижу это Краков... - сообщил певец.
- Да, не повезло тебе братан - поймал жирного обломинго... а вот мне подфартило, - с этими словами Громобой выдернул из-под пыльного вороха бумаг зелёную папку, - иди сюда, моя пр-э-э-лесть.
Усбэшники изъяли жёсткий компьютерный диск и выгребли бумаги из сейфа и стола Маркелова. Но ещё до их прихода там зачистил всё Бучацкий, порылся он и в Михином столе, просмотрел папки с делами в шкафу, как-то в больнице завёл разговор - не оставлял ли Михе что-либо на сохранение убиенный? И ничего подозрительного не обнаружив, успокоился. В пыльных залежах на нижней полке общего шкафа: старых методичках, сводках, скоросшивателях с какими-то записками-пояснениями по давно закрытым делам - оне копаться побрезговали... А напрасно.
Всё-таки хитрым жуком был Сева Маркелов: на виду вещь спрятал - а не найдёшь. Пошарканная, выгоревшая канцелярская папка с матерчатыми завязками и надписью на обложке 'Дело N29/бис' так естественно вписалась в гору макулатуры - будто здесь и родилась.
![[]](/img/e/ellis_l/temnoedelo/mihailgromoboj.jpg)
![[]](/img/e/ellis_l/temnoedelo/patrik3.jpg)
![[]](/img/e/ellis_l/temnoedelo/magrene.jpg)
![[]](/img/e/ellis_l/temnoedelo/antonmakarych.jpg)