До весны оставалось не более пары недель, но февральский полдень радовал бодростью, морозцем, ясным небом, безветрием. Детская площадка Измайловского парка была переполнена солнцем, снегом, криками, смехом, визгами...
- За одной не гонка - я не пятитонка!
Хитренькая Настенька зажмурилась и замерла. Соседский пацан только махнул на неё рукой и помчался за другой девчонкой, ринувшейся на высокую деревянную горку. Когда он забрался до половины лестницы, вся гурьба, собравшаяся наверху, покатилась вниз - одни на ногах, другие на пластмассовых ледянках, третьи - просто так... Но на спуске кто-то в кого-то врезался, и под общий визг домчались они одной общей кучей.
Аля поморщилась:
- Вот суматошные.
Аля забеспокоилась:
- Кажется, я не люблю детей.
- Брось, - не озаботилась Наташа: - родишь - поймёшь: все дети делятся на избалованных и... - она сделала ехидную паузу: - И своих. Своих - любишь.
- Сразу?
- Сразу?.. - завспоминала женщина. - Нет, сразу возникает готовность к любви, знание: полюбишь. И, - она опять улыбнулась: - полюбляешь.
- Рожать - больно?
- Да. Но природа ж не полная дура. Всё происходит, как на сбившемся фокусе - наверное, естественная анестезия какая-то... Да и последние недели, они и без того... Тяжёлые они, и знание, что... что ещё немного и всё - отмучилась... Нет, не то слово.... Вот: и всё - дело сделано, работа выполнена. Помогает. А у меня ещё и беременность поначалу тяжело протекала, два раза на сохранении лежала, - Наташа поморщилась: - нагляделась, наслушалась... Однажды... Роженицы там лежали на втором этаже, родильный зал - на третьем, одну повезли на лифте, а лифт застрял... Так завотделения на всю больницу матом орал санитарке в шахту: "Дура! Пятнадцать лет в больнице проработала - роды принять не можешь!..."
- И как?!
- Да родила. Роды - процесс естественный.
- Поэтому - рожать теперь начали у себя по квартирам?
- Ну, уж нет! А если что пойдёт не так? Запасы крови у тебя в квартире есть? Или предпочитаешь очень естественно умереть от кровопотери? Рожать и без всяких патологических ужасов страшно, и присутствие специалистов... да и просто взрослых, уже рожавших тёток - оно помогает. Мне ведь даже не врач - соседка по палате посоветовала: "Найди печень трески!" Какой-то микроэлемент в ней наличествует... При беременности по угрозе выкидыша есть три критических периода - два я провела в больнице, третий потом даже не заметила... А разыскать её было в советских магазинах... Мужу из Владивостока однокурсник прислал.
Туча закрыла солнце. Полетели снежинки... Не слипшиеся комья снега, не крупа, а узорчатые звёздочки. Дети на горках даже не заметили - всё гонялись друг за другом, сбивали друг друга, хохотали, кричали друг на друга... Наивно кокетничали...
- Не мёрзнешь? Нам ещё двадцать минут надо продержаться.
У них при доме образовалось что-то вроде детского лагеря выходного дня, в котором родители один за другим выводили весь молодняк на свежий воздух. Сегодня пришла Наташина очередь.
Снег усилился, но Аля сняла варежку и забралась рукой в Наташин карман... Откинулась... Заговорила:
Ты придёшь и обнимешь. И в спокойной мгле Мне лицо опрокинешь Встречу новой земле.
В новом небе забудем, Что прошло, - навсегда. Тихо молвят люди: "Вот ещё звезда".
И, мерцая, задремлем На туманный век, Посылая землям Среброзвездный снег.
Замолчала. Повернулась:
- Нравится?
Наташе не хотелось отвечать, не хотелось говорить: алины пальцы в её кармашке перебирали пальцы ей, и всё прочее казалось лишним.
- Блок не любил свой второй том, и не любил тех, кому он нравился.
- Расскажи мне про первый...
- Читаешь его?
- Да.
- Почему?
- Он такой... ликующий... Такой, что хочется лета. Мне уже очень хочется лета!
И опять... Она сказала и... Словно запахло травой, словно замельтешили бабочки, словно по голым коленкам прошёлся тёплый ветер, а по голым плечам - жаркое солнце. Наталья сжала её тёплую ладошку.
- Говори, - сказала она.
- Это моя реплика, - улыбнулась девушка.
- Жалко?
- Нет.
- Говори... Хоть про своего Блока.
- Я поискала - у нас практически ничего нет про его первый том.
- Неудивительно, - смыслы слов расползались, зрение расфокусирововалось... Только порхали бабочки да пахло сеном. Она бросила думать, но, чтобы говорить о Блоке - думать было не обязательно: передумано всё уже давно, - его "Стихи о Прекрасной Даме" - это чистая мистика. А мистика в Советском Союзе - не статья из литературного журнала, это статья уголовного кодекса. Из особо-тяжких. Почти как про валютные операции: вплоть до расстрела.
Слова капали и разбивались - словно тёплые дождинки об асфальт ещё сухого тротуара.
- А ты?...
- А сама?
- Что?
- Ты же хотела на литфак? Представь, у тебя курсовая: "Александр Блок. Том I". И пиши.
- Я?!
- Начни с простого... Ты же как-то спрашивала: о чём он. Выясни.
- Я? - опять ужаснулась Аля. - Как?!
- Прочитай мне любое оттуда, - перевела взгляд на подругу и улыбнулась: почти явствен стал виден ворох стихов, и Аля никак не могла решиться что-то из него вытащить. - Совсем любое.
- Ладно, - безнадежно махнула она свободной рукой. - Вот:
Одинокий, к тебе прихожу, Околдован огнями любви. Ты гадаешь.- Меня не зови.- Я и сам уж давно ворожу.
От тяжёлого бремени лет Я спасался одной ворожбой И опять ворожу над тобой, Но не ясен и смутен ответ.
Ворожбой полоненные дни Я лелею года,- не зови... Только скоро ль погаснут огни Заколдованной тёмной любви?
- Почему это?
- Ты же сама сказала - любое!
- В нём как раз нет - восторга. Так почему - оно?
- В школе учили. Наверное, потому что - понятное: гадание, мальчик приходит к девочке.
- Не к девочке.
- То есть?!
- "К тебе прихожу", "ворожу над тобой"... "ты" - с маленькой буквы. Свою "Любовь" он щедро одаривал заглавными. Это стихи к "К.М.С." - к Ксении Садовской, взрослой - сорокалетней, что ли, даме... Помнишь его цикл "Через двенадцать лет"? -
"...Иль первой страсти юный гений
С тобой ещё не разлучен
И ты навеки обручён
Той давней незабвенной тени".
Чувствуешь, как он на автомате перешёл на тот же лексикон: "околдован огнями любви" - "страсти юный гений", "тяжёлого бремени лет" - "навеки обручён"... Но через двенадцать лет - он уже настоящий Блок, уже мастер, и штампы теперь выдаёт на фоне сугубой реальности: "каплет соль с градирен", "профиль важный", "протяжный голос", так что вся эта патетика слышится доброй, чуть усталой иронией по себе юному и гениальному. Кстати, о старческой иронии: восемнадцать плюс двенадцать - это тридцать. Он и через двенадцать лет был всё ещё моложе её - той, которая из его юности. И которая в те годы, судя по отзывам, была очень даже ничего... От нее, взрослой, осталось две фотки - двадцатилетней и пятидесяти пяти годов... Думаю, в девяносто восьмом она ощутила себя совсем молоденькой... А вот он... Он уже в тридцать представил себя стариком, а в её сорок - умрёт.
Наталья замолчала: ей вдруг припомнилась другая сорокалетняя дама, вспомнилось, как сама почувствовала себя старухой, когда первый раз порвала с ней...
И опять К.М.С.: после "двенадцати лет" пройдёт ещё пятнадцать, и нищая старуха скончается в одесской психиатричке. Потеряет всё - состояние, мужа, свою страну - себя, наконец! Но в тряпках её одежды врач найдёт письма юного Блока. Перевязанные алой ленточкой. А ведь она даже не знала, что мальчик стал знаменитым поэтом...
- Дальше, - попросила Аля, - про девяносто восьмой год.
- Нет, твоё стихо уже из нулевых, они уже расстались, но "ворожбою пленённые дни" он всё-таки "лелеет года", "тёмная любовь" всё не гаснет, - она покачала головой: всё не гаснет... - Ладно, вся эта фактография не важна. В рамках сюжета Первого тома важна тема: юный рыцарь и колдунья, и он не понимает: кто она - ответ "неясен и смутен".
- И ты предлагаешь мне...
- Да, ты же и так его сейчас читаешь...
- Но я не за этим его читаю!
- Правильно: тебе важен эмоциональный фон стихов - их созвучность с тобой, но соедини приятное с полезным: прочитай их не вразброд, а подряд и выстрой, выяви сюжет. Посмотри, чем дело кончится, что победит: "лучезарность" или "огненность"? "Лазурь" или "сумрак алый"? И финально: "Ты" или "ты"? Колдунья или "Дева, Заря, Купина"?
- Подожди, ты говоришь о стихах его, как о книжке фэнтези!
Наташа не ответила. Опять припомнились "любимые кошмары"... Отвечать не хотелось. Но спорить с Алей бесполезно. Не мытьём, так катаньем настоять на своём - девчонка умела виртуозно. А впрочем, почему - "бес-полезно"?
- Не хочу о нём больше, не хочу об этом.
- Об этом?
- Да.
- Говори.
Вот теперь замолчать, отвернуться, поймать на перчатку белую звёздочку...
- Буду должна.
Её рука в кармашке сжала Натальины пальцы, и у чувств словно сбился фокус и словно сбился фокус у зрения... Предчувствие, предвкушение, пред-...
"Сколько же она со мной, а всё, как... Как там, в Праге".
- Говори, - повторила девочка.
- А чем фэнтези отличается от мистики? Автор фэнтези знает, что написанное - его фантазии, а мистик верит- это истина. Я тебе уже как-то говорила: Блок - знал. Ведь он встречался с Ней. Сам. Как минимум, два раза. В его записных книжках есть упоминания.
- Да. Но ты веришь?!.
- А ты - нет? Понимаешь, если там, - Наталья насмешливо взмахнула рукой вверх, - что-то и есть, то оно настолько вне нас, что нам недоступно - ни для нашего разума, ни для наших органов чувств. И если уж оно хочет как-то связаться с нами, то должно к ним - к нам - приспосабливаться. Визуализироваться как-то... Например, как Блоку... Или как Иакову, или как Моисею, Павлу - каждый видит, что может увидеть, что увидеть хочет... "Розу мира" не читала?
- Откладываю всё.
- Прочитай главу о Блоке. А остальное... Может, наша история и вправду - лишь отражение некоей "метаистории", но не может - МЕТАИСТОРИЯ! - быть длинным перечнем драк, которые от наших дворовых отличаются только тем, что мальчишек кличут не хулиганами, а уицраорами.
- А Блок?
- Абсолютное попадание. Иногда даже мне кажется, что вся "Роза" была написана по его стихам. Андреев сначала задумался над его тремя томами, а потом вокруг них выстроил свою Вселенную.
- Но...
Но Наташа взглянула на часы:
- Стоп. Пора, - и обернулась к горкам: - Дети! Собираемся!
- Ну, тёть Наташа! Ещё чуть-чуть!..
Аля только покачала головой: ей хотелось выкрикнуть те же самые слова.
- Нет! Домой! - приказала строгая тётя, и дети начали спускаться с горок.
Аля встала... Снег прекратился, снова выглянуло солнце... На скамейке, где они сидели успел накопиться сугроб. Аля улыбнулась: "Сугроб - на палец".