К Громовым я просто-напросто напросилась. Ева обмолвилась, что родители с Пригодиными уехали в леса - "побегать, поваляться в последнем снегу".
В снегу? В Москве снега уже не осталось, первое тепло уже высушило улицы и тротуары; первое тепло уже намекало про лето, про летнее солнце, про летние луга, про горячий у моря песок...
Побегать? Босиком, что ли?
- А вы? - спросила я.
Тина поёжилась:
- Да они - с сыном... Он себя плохо ещё контролирует... Старшим-то что, а нам, маленьким девочкам, жутко.
Никак не привыкну. Жутко стало самой. Однако... Это же значит, что Ирины Дмитриевной у них дома не будет...
- Слушай, - тогда сказала я, - а покажи своего Кранаха!
Девчонки переглянулись, и Тина ответила:
- Поехали.
На место водителя Ева тётушку не пустила: чай, не полночь, ГАИ не спит. Сама она водила своего тигра на коротком поводке и предельно бережно. Да и встречные-поперечные с чудовищем за полмиллиона долларов связываться опасались. Так что добрались до места мы вполне комфортно.
Я уже знала, что они живут в центре, но чтоб настолько... Кузнецкий Мост. До ЦУМа пешком и неспешно -минут десять, до Лубянки - не больше, до Кремля... ну, пятнадцать... Когда-то это было доходным домом, потом - коммуналкой, теперь стало... Заповедником, что ли... По крайней мере Майбах девчонок здесь особо не выделялся - среди своих он был здесь. Да и не пускали сюда чужих - вход во двор неброско изнутри перекрывал шлагбаум, охрана.
- Квартира моим родителям досталась... - и Тина как-то двусмысленно улыбнулась, - по наследству. В девяностые попытались нас выселить... - и она опять скривила губки. - Раз попытались и больше потом не стали.
- Квартира? Не комната?
- Нет, ту коммуналку расселили ещё до нас. Для другой... принцессы.
Особой роскоши внутри не было - удобно, красиво, функционально. Девчонки похвастались своими спальнями, ещё имелись спальня родителей, будуар матери, кабинет отца, гостевая, гостиная... Впрочем, в комнаты старших меня не пустили - заперто. Но мне хватило гостиной, потому что картины в ней...
- Но это же не может быть Врубелем! - запротестовала я. Потому что не Врубелем это быть не могло.
- А вон то - не может быть Шагалом, а вон то - Гончаровой. А вот это - Чюрлёнисом...
Но я не могла оторваться от портрета:
- Кто это?
Можно было и не спрашивать. Карее пятнышко в зрачке сомнений не оставляло. Однако на полотне пятнышком оно не казалось - оно казалось карим провалом.
- Бабушка. Прабабка, если точнее, - ответила Тина. - Графиня. У меня всё детство при ней прошло. Она погибла только в 91-ом...
- А мне - пра-прабабка, - добавила Ева, -Представляешь, погибнуть в бою в сто десять лет... А здесь ей двадцать три.
- Она её больше любила, - пожаловалась Тина.
Но я не стала заморачивать голову их семейными отношениями, я не могла отвести взгляда от портрета:
- Но все его картины - наперечёт!
- Да, в клинике на людях он тогда писал и переписывал, исправлял и снова переписывал "Азраил". Его убеждали: нужен натурщик, ему предлагали найти...
- Кто предлагал? Она? - кивнула я на портрет.
- Она говорила, что как-то и Они заглядывали... Но он твердил: у меня есть я, и мне - хватит... А она... Да всё равно его бессонница мучила!.. А она потом уже, уже мне говорила: "Кто б мне сказал, что тот год был вершиной счастья моего!"... Ещё она говорила: "Кто б мне сказал, что это и было - счастье." И еще: "Смотри, не обознайся, смотри, не прозевай своё!"
- Она была - с ним?!
- Нет, с прадедом - с графом Александром. Он погибнет в японскую под Порт-Артуром. В 903-ем они доживали последние месяцы вместе.
- А художнику... Помочь, подлечить художника натурщица ваша не могла?
- Как бы не наоборот... Бабушка подозревала, что Рыжая ему пару своих рисунков показала...
- И - превзойти?!
- Хотя бы - сравняться. Помнишь, есть легенда, что однажды кто-то зашел в мастерскую Врубеля совсем перед выставкой и увидел нечеловечески прекрасного Демона... Но художник попытался и ещё улучшить... И стало, как сейчас.
Рисунок школы Кранаха висел в гостевой.
- Почему не у тебя? - удивилась я.
- Что-то неладное с ним, - пожала плечами Тина, - тревожит по ночам, засыпать тяжело стало. И сны стали... какими-то чересчур уж яркими... А это бабушкина комната была - отсюда ничего не вырвется.
- Тёмная комната? - вспомнила термин я.
- Ну что ты! Как бы она сама здесь тогда выживала? Здесь другое, здесь защита, а не ограничение.
Что-то добавила ещё и Ева, но я не прислушивалась - я смотрела, смотрела, смотрела... В северном Возрождении мне ближе не гении, а их наследники. Гении показали, что Земля - это творение Неба, что Вечность - она в состоит из мгновений, что Христос - он жил среди людей, среди нас, что, может, неузнанный живёт и ныне. Вот мастера и начали пристально разглядывать нашу ежедневную жизнь - как ежедневное чудо! Разглядывать её, удивляться ей, любоваться ею, разрисовывать её... Вот и этом Эдеме был не ужас измены, а... А вкус райского яблока. Не последний миг бессмертия, а бессмертие мига. Очередного, одного из - из нескончаемой их череды - что растворенных в прошлом, что в неуничтожимом будущем. Вне предчувствий греха, смерти, Ада...
Остро захотелось рисунок - себе, в свою комнату. "Дарёное не дарят", - всплыла в памяти детская поговорка.
- Хочешь фокус? - заметила, что я отвлеклась, Ева.
- Нет, - отказалась от суетного я.
- А удивиться? - подзудила Устинья.
- Ещё? Думаете, получится?
"После Врубеля? После мгновений в Эдеме?"
- Садись в бабушкино кресло!
Кресло стояло перед туалетным столиком, перед большим зеркалом.
Села. Наверное, оно было из времён, когда прабабушка Тины жила в позапрошлой нашей стране - в царской России. Необычно было сидеть в нём - как-то незнакомо удобно.
- Теперь смотри в зеркало - на рисунок.
Да, отсюда рисунок не заслоняло ничто. Чуть далековато, разве что. Он висел прямо над моим плечом. Справа наклонились девчонки, а слева - он. И были мы с ним, в том зазеркалье, рядом.
- Приглядись к деревьям.
На горизонте художник рассмотрел нечто вроде ёлки, а ближе... Яблоня ни одним листочком не заслоняло его - его лиственного взрыва, его солнечной лёгкости. С другой стороны яблони в небе летели птицы, а над деревом не было ничего, только словно бы нависало соблазном яблоко.
- Ничего не напоминает?
Напоминает... Да нет же! Оно слишком переполнено светом, в нём совсем нет сумеречности! В нём нет застывшей вековечности - оно всё словно из мгновенностей импрессионистов, оно...
Я рассмотрела летящую в его ветвях бабочку, услышала ветер, почувствовала запахи незнакомых цветов...
- Есть! - сзади выкрикнула Ева.
Я... Я оглянулась...
- "Обманули дурака на четыре кулака", - вспомнилась ещё одна детская поговорка.
- Обманули дурочку на четыре курочки! - засмеялась Тина.
Сразу за лёгкими тенями эдемского дерева возвышались сумеречные деревья.
*
*
*
Напомню истоки:
"Пригодины" - Браслет персидской бирюзы
http://samlib.ru/e/elx_e_e/ala90.shtml
"Тина"("Устинья"), "Ева"("Евдокия") - В тени лунной яблони
