Эльбрюс Нукитэ : другие произведения.

Итаз: вольное продолжение повести Куприна "Олеся"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    повесть-кроссовер, повесть-кроссворд, повесть-загадка, вольное продолжение повести Куприна Олеся, написанное специально для лучшей учительницы русского языка и литературы Светланы П.С. При участии Фандорина

Итаз

Первое название Алёна Второе название Иван

повесть-кроссовер,

повесть-кроссворд,

повесть-загадка,

вольное продолжение

повести Куприна Олеся,

написанное специально

для лучшей учительницы

русского языка и литературы

Светланы

  
  
  

1

   Джамбот вошел нетерпеливо, слега пританцовывая. В этом была своя дикая грациозность, присущая горным народам. Уголки глаз осетина пылали каким-то мистическим светом, верный признак, распирающей его новости.
   - Сегодня дан.
   - Сегодня?
   Мой друг кивнул, в густой черной бороде, переходящий в мохнатую грудь, зазвучали, отразившиеся на свету серебряные нити.
   - Именно.
   - На ночь глядя?
   В моем голосе сомнение, но в душе я его не испытываю. Лишь возвращается холод в кончики пальцев.
   - Итаз ехать придется сейчас.
   С Джамботом я познакомился семь лет назад, когда погибал.
   Что является более разрушительным чем взаимная любовь, без возможности прожить ее вместе? Как хорошо, случись она умерла, можно горевать, бесконечно прогоняя в голове свет ее антрацитовых глаз, наполненные счастьем образы, первые будоражащие касания обнаженных плеч, причудливый лесной запах волос угольного цвета. Такая потеря будет ныть, но с годами станет привычной, почти домашней, грустью, которая одухотворяет.
   Или пусть она окажется предательницей. Разочарование в самом дорогом человеке убивает. Все тебя нет. А кто это с внешностью, как две капли воды похожей на тебя? Другой. Иной. Кто-то занявший свободную оболочку. Он не плохой и не хороший, он просто Новый. Новому зачем страдать? У него все впереди.
   Никогда бы не подумал, что смерть и предательство лучше того, что произошло со мной. Но это так. Вкус губ, как колдовской напиток с привкусом ландыша и малины, я ощущаю его и сейчас. Сильное молодое горячее тело, девичий стан на изгибе моей левой руки. Невольно, с удивлением гляжу на нее...
   - На улице, дан, сыро. Так и простудиться не долго. Оденься теплее, я же извозчика пригоню.
   Джамбот мне не только друг, но еще камердинер, душеприказчик, старший брат, невзирая на то, что моя голова полностью седа, его слегка запорошена снегом. А еще он мой ангел-хранитель.
   Год после расставания с Олесей дался легко. С мыслями, что все сложилось даже удачно. Привычное течение захватило щепку моего бытия, прибивая к разным берегам, но стоило подуть ветру, и я снова в домашнем русле реки. Этот год был сном. За ним пришло отчаяние. Внезапное... Как раз в Троицу.
   Я шел со службы, сопровождаемый колокольным звоном и веселым щебетанием девушек, чьи головы украшали березовые венки. Барышни делились с прохожими козулями.
   - Возьмите, барин.
   Совсем юная девчушка, обсыпанная веснушками, что выглядело премило, смущаясь протянуло мне лакомство.
   - Спасибо, красавица. Как звать тебя?
   - Олеся.
   (я вздрогнул)
   - Я тут недалече живу. Дом купца Газдарова, знаете?
   - Да, - ответил коротко. Почему-то стало зябко пальцам.
   - Ну так я у него прислуживаю.
   - Понятно...
   - Олеся! (опять вздрогнул), - позвали ее такие же юные и веселые подружки. - Пойдем быстрее, лес ждать не будет.
   - Чего ему сделается, - отмахнулась та, - веками стоял еще немножко постоит.
   - Ему-то ничего не сделается, - раздался чей-то бойкий голос, - зато фабричные набегут, придется глубже идти, шибко страшно потом до дома в темноте топать, да долго. Я боюсь, а погадать на парней охота.
   - Да иду, иду, - всплеснула руками рыжая и пристально уставилась на меня.
   Наверно она ничего во мне эдакого не увидев, грустно вздохнула и поспешила вслед компании. Меня же трясло, почти как при падучей. Домой вошел озябший, бросил о пол цивильное, жил я один и стал несколько неряшлив, налил травяной настойки, к которой в последние месяцы сильно пристрастился.
   "Олеся! Олеся! Олеся!" - бились совместно с глотками имя в голове. Весь прошлый год показался дымом, затуманившим мозг, но каким же спасительным был тот морок, теперь я понял. Все мои чувства обострились, память стало необычайно выпуклой, подсовывая нескончаемо картины счастья. Это было так больно, что я прошел на кухню, взял первый попавшийся нож и полоснул по запястью желая вскрыть вену. Спешка до добра не доводит, но в моем случае повезло. Тупой сервировочный нож только порвал кожу. Кровь выступила бурыми червяками, напугав и отрезвив меня. Так впадая в отчаяние, хватаясь, то за нож, то за бутылку с травяной настойкой, я провел ночь. Лишь под утро удалось задремать, но и во сне ее образ терзал мою плоть.
   Службу проспал. Зато точно знал чего хочу - забвения. Год я спивался. Невеликие деньги, скопленные мной, кончались неохотно. Да и как иначе? Много ли надо опустившемуся на дно? Но пришло время нищеты. К тому моменту издательства разорвали со мной контракты. Доходов иных я не имел, дошло до того, что задолжал аренду квартиры за два месяца. В итоге бежал, не заплатив в имение, не испытывая и тени стыда. Там решил повеситься. Для этих целей присмотрел дедов дуб, росший на склоне. Он так назвался от того, что его посадил прадед моего деда. Мальцом часто залезал на него, восхищенно взирая на змеящуюся куда-то в неизвестность дорогу, сулящую приключения. Моё сердце замирало в предвкушении взрослой жизни, когда я поскачу подобно героям Луи Буссенара, размахивая шляпой с пером.
   Повеситься решил на закате. Никакого завещания не готовил, предупреждать никого не стал. Просто взял несколько локтей пеньковой веревки, мыло и табурет.
   Дедов дуб встретил укоризненным молчанием. Только сейчас я заметил, насколько он стар, неуклюж, даже уродлив, но неимоверно могуч.
   - Осуждаешь?
   Дуб ответил тихим увещевательным шелестом листвы. Дряхлый великан, был со мной не согласен.
   - Что ты понимаешь? Что ты видел? Посмотри на себя. Памятник несбывшемся надеждам. Обломанный, трухлявый, в твоих листьях паразиты, кора изъедена жуками, половина ветвей не способна дать жизнь листьям, да и листья твои потухшие скрюченные подагрой старики.
   Дуб заворочался, его могучая крона завибрировала, мне на голову посыпались сучья и перезрелые желуди.
   "Я же стою! - ответил дуб порывом ветра. - Несмотря ни на что. Пусть я уже дряхл и стар. Но я не сдамся, как трухлявые ели, сломанные временем березы. Я рад каждому солнечному лучу, ласкающему мои листья, я благодарен ветру и дождю, которые дают мне возможность чувствовать и любить. Я видел сотни людей, уходящих по дороге и каждый рассказывал свою историю, великую историю надежды. Я видел сотни людей, возвращающихся назад и каждый нес в себе историю потери. И то, и другое, грани великой драгоценности, ограненной жизнью, делающая из вас человеков. В тени моей кроны играли твои отцы. У тебя нет права осквернять это место. Я не позволю!"
   - Я твердо решил. Ты никак не сможешь мне помешать.
   Веревка надежно закреплена, петля завязана. Ноги стоят на табурете, они дрожат. Надо мной расцарапанное небо, капающее красно-оранжевой лавой, это красиво и страшно - напоминает ад. Но страшусь ли я его? Вил черта, котлов, мучений? Нет. Страх иного свойства, ведь я отказываюсь от земной красоты, от мизерной возможности, в этот момент, представляющейся огромной, найти Олесю. Во мне борются малодушие с усталостью. Ведь я так устал, что там Атласу, мятежному титану, держащему небесный свод!
   Всем, кто еще не умирал - это больно. Когда ноги плавно лишились опоры я испытал прекрасное чувство облегчения, радость от того, что все кончилось. Но эйфория длилась миг. Мои веки сжались из них брызнули слезы. Пальцы судорожно схватились за края веревки, пытаясь ослабить узел, несколько ногтей слетело. Горло сжало так плотно, что я не мог глотнуть воздуха. Язык внезапно стал огромным, заполнив все пространство, он уперся в небо. В ушах раздался свист. Мое тело билось в петле, еще не попав в ад, я горел страшной болью во всем теле. В голове прорисовывалось одно слово - глупец!
   Внезапный треск, шею дергает. Падаю оземь, вслед мою голову благословляет на новую жизнь поломавшийся сук. Звон в ушах сменяется вороньим хохотом дедова дуба.
   Я пролежал несколько часов, пока меня не нашли деревенские. Петлю так и не смог снять, лишь ослабил, хотя первые минуты чуть снова не задохнулся.
   - Иван Тимофеевич! Батюшки-святы, чаго удумали!
   Войко, местный кузнец, совсем не увалень, высокий, тощий как острога, нагнулся ко мне. Его совиный нос, вечно красный в прожилках шумно втянул воздух, пытаясь уловить запах алкоголя. Рядом заголосили бабы.
   - Беда-то какая! Что тепереча будет? - мгновенно раздался плач.
   - Диавольское искушение! - крикнула Евламиха, девка вздорная, страшная, от того и сильно попов привечающая.
   - Да тише вы ветрогонки! - шикнул них Войко. - За дохтуром бегите, скажите барин...того значит...с дуба упал.
   - А как же... - начала Евламиха.
   - Про как же молчок, поняла? Не нужно нам слухов разных.
   Кузнец достал из-за голенища нож и нежно срезал петлю с шеи разговаривая со мною как с ребенком. Я хотел было ему ответить - не мог. Во рту пустыня, с огромной горой-языком посередке, никаким обозом не сдвинуть.
  

2

  
   Здоровье мое после этого случая пошатнулось. Меня стали терзать частые головные боли и порой казалось, что я задыхаюсь, но аутогрессия дала и положительные плоды. Я потерял память, не всю, только о моей поездке в полесье. Асфиксия неожиданно волшебно повлияла на мозг. Почти полтора года прошли безмятежно. Я плотно осел в имении. Снова взялся за перо, восстановил сношение с петербургскими издательствами, разместив несколько очерков о самоубийцах; было громкое дело в Москве, история которого докатилась до столицы. Потом все вернулось...
   Я решил найти Олесю. Для начала отправился в Житомир главный город Волынской Губернии. Оттуда не теряя времени на перекладных добрался до Полесья...
   Тихие улочки села, очарованные болью воспоминания. Та самая площадь перед церковью, на которой так и не свершилось судилище, или свершилось, но надо мной.
   Переброд встретил колокольным звоном. Опять какой-то праздник. С некоторых пор я стал нетерпим к звонарному пению. Неприятны мне и попы с их всепонимающими лицами, за которыми прячется ограниченность ретроградного ума и пожалуй злоба к яркой, горячей жизни. Не ношу я больше нательного креста, с тех пор как решил себя удавить. Не имею права, да если признаться - не хочу. Теперь меня оберегает нитка красных бус, повязанная на левом запястье.
   В полесье я намерен был встретится с Евпсихийем Африкановичем. Если кто и мог мне сосватать какую-либо информацию о месте бытия Олеси, то только урядник. Но для начала судьба столкнула с собакой и ее человеком, с которым мне видеться не хотелось совершенно.
   Дело в том, что события тех дней стоят передо мной черно-белыми повторами, фотографическими карточками, которые листаю в голове с идеальной хронологической точностью. Я помню каждый взгляд, вздох, слова не только Олеси, но и всего окружения.
   Знаете, что является бичом нашего времени? Малодушие. Готовность принять подлость в отношении другого, если к тебе относятся хорошо. Молчаливо оправдывая эту подлость, ты сам становишься соучастником. Не бывает иначе.
   По пыльной дороге подволакивая заднюю лапу семенил пес дворовой породы. Его тело и морду в хаотичном беспорядке покрывали рыжеватые пятна, от чего хозяин прозвал его Рябчик. Пес выглядел плохо, худой, в глазах человеческая тоска. Видно, сильно ему досталось. Когда я его окликнул, он неуверенно сделал пару шагов ко мне, затем замер и так тихонько передвигался, заглядывая в глаза - не сделаю ли я ему какой ущерб.
   - Рябчик, - ласково повторил я, присев на корточки. Подставляя ладонь под влажный, слегка окровавленный нос пса.
   Надо сказать, что у собаки нос одно из самых чувствительных мест, бить по нему возможно только защищая свою жизнь, в ином случае это форменное живодерство.
   - Кто тебя так, Ярмола?
   Услышав имя хозяина, пес вздрогнул и прижал уши.
   - Ну что ты дружок, не бойся, теперь тебя никто не обидит.
   Однако Рябчик внезапно оторвался от ласк и довольно резко поковылял прочь.
   Привалившись спиной к забору небольшого дома, на меня смотрел Попружук. Видимо он был мертвецки пьян, потому что пару раз пытался оторваться от забора, то тут же вновь об него опирался. Я не хотел с ним иметь никакой беседы, но решил сделать внушение, так нельзя обращаться с псом.
   - Пааа-ныч, - щербато улыбнулся Ярмола растягивая буквы, от него несло чем-то кислым. - Воротился.
   - Ты зачем Рябчика избил? - решил сразу все высказать.
   - Я имя свою выучился писать, - будто не слыша меня сказал он, путая окончание.
   - Это ты молодец, но давай...
   - Так зачем воротился, ась? - с внезапной грубостью перебил он. - Ведьмаку свою ищешь. Ну ищи-свищи ветра.
   Ярмола неловко качнувшись завалился. Я схватил его под мышку, намереваясь помочь подняться, но он зло вырвался, сев на землю.
   - Тикали бы вы как давеча, нече вам тут делать.
   - Уж сам как-нибудь решу.
   Я порядком разозлился. Ярмола в дни службы частенько подвирал - сказывался больным, либо ссылался на пашню, если не хотел исполнять доверенные обязанности. Он откровенно чурался моего общения с полесской ведьмой, даже сделал мне вызов своим насмешливым поведением, когда с Олесей случилась беда. Но никогда ранее, он не мог себе позволить грубить.
   - Бружяка эта, - продолжал зло бормотать Ярмола, - с кем токмо шашни не крутила.
   - Брешешь! - мне в голову бросилась кровь.
   Ярмола пьяно засмеялся, так что его горло издало что-то среднее между кашлем и гусиным шипением. Я ни на секунду не поверил в бредовые слова крестьянина, но поклеп в адрес любимой женщины, заставил при больно сжать кулаки.
   - Ото те Крест! - Ярмола размашисто перекрестился. - Груб валежный вам от нее будет, от курвы.
   Бить пьяного последнее дело, но не была у меня дела первее. Я с большим наслаждением впечатал в его лицо кулак, расквасив нос.
   - Пся крев, - жалобно пробормотал он, размазывая по лицу кровавую юшку.
   - Вот именно Ярмола! Песья кровь! Еще раз обидишь Рябчика носом не отделаешься, а ежели скажешь, чего дурного за Олесю, я тебя...живота лишу.
   - Зря вы так паныч, я ведь знаю куда Мануйлиха с вашей ведьмакой делася, но хоть запытай, супротив Бога не пойду.
   - Бога приплел, паскуда, - я совсем потерял самообладание. Схватив пьяницу под грудки, с силой поднял, - ты мне все скажешь иначе...
   - Это что тут происходит? - услышал я за спиной голос. - Прекрааа-тить!
   Обернувшись, увидел будочника, тянущегося за свистком. Сделав пару шагов от Яромолы, выжидательно уставился на его вислые пепельного цвета усы, выделявшиеся даже поболее могучего живота, который безнадежно старался скрыть старый мундир.
   - Пан политент, - пьяно, но вполне вменяемо сказал крестьянин, - меня...вот по мордасам изволили колотить.
   - Как так можно? - сурово насупился будочник, прекратив попытки достать свистульку. - За такие дела штраф полагается или что похуже, ежели Попружук жалобу напишет.
   - Похуже?
   - Именно! Придется вам господин...
   - Иван Тимофеевич, - подсказал Ярмола.
   - Придется вам Иван Тимофеевич пройтись в участок...
   - Туда и путь держал, - озадачил я местного слугу порядка. - Скажите Евпсихий Африканович на месте?
   - Изволили с самого утра присутствовать, - в голосе будочника появилась неуверенность. Вдруг я какое-нибудь начальство? Носы просто бью, имя начальника без ошибки знаю.
   - Тогда пойдем быстрее, у меня до него дело срочное.
   - Пойдемте, коли так...
   Урядник встретил меня на удивление радушно, словно старого друга.
   - Иван Тимофеевич!
   Огромное, добротное, обитое кожей кресло радостно с нескрываемым облегчением вздохнуло, когда Евпсихий Африканович поднялся на встречу. Он обхватил мои плечи по слоновьи могучими руками, сделал намерение облобызать, но словно устыдившись порыва лишь восхищенно зацокал языком, словно говоря "какой ты братец ладный". Но ладным я не был, ни душой, ни телом. Хотя прием несказанно обрадовал, значит есть шанс, что урядник мне поможет.
   - Ваше благородие, - словно к казаку обратился будочник. - Вот привел нарушителя, безобразничать изволили.
   - Кто-с? - удивился урядник, - Иван Тимофеевич?
   - Да, нос Ярмоле Попружуку расхвасили.
   - Этому прохиндею? И поделом-с.
   - Так как теперь, оформлять?
   - Ты дурной, Аркашка? Ступай с глаз моих.
   - Слушаюсь.
   Аркашка щелкнул каблуком, перекати-полем сдул с кабинета.
   - Вот с такими обалдуями приходится дело иметь, - притворно пригорюнился урядник, усаживаясь обратно в мигом погрустневшее кресло.
   - Ну-с, Иван Тимофеевич рассказывайте, чего такого случилось, что вы завернули в наш медвежий угол? - его маленькие глазки хитро блеснули. - Признаюсь удивлен вашим появлением, еще и таким героическим образом.
   Урядник раскатисто рассмеялся, толстые складки на двойном подбородке выдавали девяти бальный шторм, волну за волной. С момента нашей последний встречи Евпсихий Африканович стал еще могучее. Самый настоящий Куинбус Флестрин.
   - Особенно и рассказывать нечего...
   - Как же нечего, - перебил урядник. - Вам тогда сколько годков-с было? Кажется тридцать. Не виделись мы с вами сколько? Года три, чуть больше? А выглядите на сорок. Волос поседел, сами бледные, потрясения у вас были серьезные, точно вижу.
   Он шутливо погрозил пальцем, ноготь на нем был с траурной каймой.
   - Войчех! - вдруг грянул громом человек-гора. - Войчех бездельник! Войчех раздери тебя диабел, ты где шляешься?
   В приоткрытую дверь полупротиснулся пожилой мужик непримечательной внешности. Надо заметить, что между тремя "Войчех" и последующим появлением обладателя данного имени прошло не больше двух секунд, но урядник изволил гневаться таким вопиющим опозданием.
   - Тащи графин с наливкой и снеди разной. - Вы пероги когда-нибудь кушали? - обратился он ко мне.
   - Пироги?
   - Нет, пе-ро-ги, - произнес урядник по слогам. - Через "е". Что-то вроде вареников, с телячьими почками, их жарят на жирной, специально засаленной сковородке. Вкусно неимоверно, сейчас отведаете. Ты еще здесь? - делано удивился Евпсихий Африканович, обратившись к непримечательному, - давай быстрее.
   Последующие несколько минут мы обменивались ничего не значащими фразами, пока Войчех накрывал на стол прямо в кабинете. Было заметно, что урядник уже заимел привычку так кушать. Конечно, это является моветоном, но мне все равно, я здесь не за тем, чтобы учить провинциального полицейского хорошим манерам.
   Пероги оказались и в правду хороши, огромная сковорода на которой подавалось блюдо, опустела нашими общими усилиями за считанные минуты. Правда за гастрономическим темпераментом Евпсихия Африкановича угнаться не просто.
   - Так зачем вы все же пожаловали, Иван Тимофеевич? - держа, почти потерявшуюся в его огромной ладони рюмку, полюбопытствовал урядник. - Хотя не отвечайте-с, позвольте я догадаюсь.
   Полицейский с удовольствием расстегнул верхнюю пуговицу мундира, затем еще одну. Провел несколько раз лоснящимися от жирных перогов пальцами по нижней губе.
   - Полагаю у вас ко мне дельце. Не зря же вы проделали столь долгий путь. А дельце у вас тут может быть только одно. Хотите разыскать вашу кудесницу. Ну не ради же того, чтобы расквасить нос Ярмоле вы проделали столь долгий путь. Нет, вздуть этого лентяя полезно, однако очевидно, что вы тут из-за Олеси.
   - Браво Евпсихий Африканович, вам не откажешь проницательности, вы словно Нат Пинкертон.
   Урядник благосклонно принял похвалу, он поглаживал свои бронзовые усы, пока я щедро осыпал его патокой.
   - Ну полноте-полноте, - играя смущение замахал руками полицейский, - давайте перейдем к вашему делу?
   - С удовольствием.
   - Откажитесь Иван Тимофеевич.
   - Простите? - удивился я.
   - Откажитесь, - настойчиво повторил он. - Вам это не принесет ничего кроме ущерба.
   Мои кулаки сжались, я уставился на заляпанный едой кусочек скатерти, похожий на крест. В голове вертелось десятки ответных слов, каждое из которых навсегда испортит отношение с урядником, а мне это не выгодно.
   Обратная сторона любви - продажность. Любовь самая продаваемая и продажная штука в мире. Особенно настоящая. Ради нее люди способны лгать, воровать, притворяться, убивать, лебезить и самое мерзкое - терпеть всяческие унижения. Вынужденное общество, противного человека, рабская покорность, предательство себя, что еще не делалось во имя любви?
   - Вы мне не поможете? - услышал я свой голос словно издалека. - Вы же знаете я могу быть благодарным.
   - Расстроились, - участливо спросил урядник. - Ну полноте. Я вам, разумеется, помогу. Без всякой благодарности, я человек чести. Не надо-с делать такие счастливые глаза, Иван Тимофеевич, - поспешно произнес он, видя мой яркий интерес к его словам. - Место нахождения Олеси мне не ведомо. Так же мне не ведомо в каком направлении они отбыли-с. Так же я не дам вам никакой информации, могущий помочь вам встать на ее след. Даже если бы хотел вам ее предоставить, вышел бы конфуз. В метричной книге информации по понятной причине нет, пришлые они с бабкой. Иных документов на них тоже не имеется.
   - Так чем вы мне можете помочь?
   - Советом Иван Тимофеевич, даже предостережением.
   - Вот как?
   - Именно, - маленькие глазки Евпсихия Африкановича загорелись синим пламенем. - Был у вашей ведьмаки ухажёр землемер.
   - Вот как? - повторил я как эхо, сразу вспомнив слова Ярмолы.
   - Да не убивайтесь так, дослушайте. Ходил к ней вроде как за лечением, а на самом деле глянулась она ему. Но что-то случилось между ними неладно, вроде как землемер тот много себе надумал, да руки распустил. Не знаю точно, что там произошло, но воротился он избитый. От разговоров отказался, из села в тот же вечер съехал. Вот такая история.
   - И что? - спросил с нескрываемым облегчением. - Помню даже, мне Олеся что-о такое рассказывала.
   - А то, любезный Иван Тимофеевич. Что вы не первый кто решил разыскать чаровницу. Пару лет назад воротился тот землемер. Все рыскал, пух поднимал, говорил - "жить без нее не могу". Пророческими слова его оказались. Утоп-с он в болотах. Так что не ищите ведьму вашу, не стоит оно того.
   Я пытался спорить, сулил барыши, молил, вел себя крайне недостойно. Тщетно. Урядник остался непоколебим. Хорошо еще, что я не стал ему угрожать. После встречи у меня остался тяжелый, неприятный осадок. Но сдаваться не собирался. Для начала поговорил чуть ли не с каждым жителем села, но ничего хорошего не добился. В итоге наткнулся на тихую, но злобную стену непонимания. Наконец меня чуть ли не силой выдворили из полесья. Это случилось на шестой день моего прибывания. Я обедал возможно в самом приличном трактире России. Он так и назывался "Приличный".
   - Иван Тимофеевич, позвольте присесть?
   Ко мне подошел будочник. Вид он имел наскипидаренный из чего я заключил, что разговор станет неприятным. Ну что ж, одним больше.
   - Извольте.
   - Тут такое дело...
   Сказал и замялся. Но я не собирался ему помогать. Вместо этого налил себе из графина стопку водки и с удовольствием выпил. Больно она стала мне последнее время по сердцу.
   - Уезжать вам надо споро из Переброда...
   Он опять замялся. Видно, говорить ему не хотелось.
   - Отчего же?
   - Народ ропщет, злится, беда может случится, вот чего.
   - С кем? - мне хотелось услышать все без недомолвок.
   - Известно с кем, - недовольно шевельнул усами будочник, - с человеком, которого вы видите, когда бреетесь.
   - Меня цирюльник пользует, - возразил я.
   - Вот-вот, - с намеком произнес он.
   - Что вот-вот?
   - Как же тяжело с вами, - покачал ранней плешью парламентер. - Съезжайте скорее, воздух полесья для вас скоро начнет пахнуть болотами.
   - Вы мне угрожаете? - искренне поразился я.
   До меня только сейчас дошло, что Евпсихий Африканович в беседе, не просто рассказывал сплетню, а угрожал.
   - Уезжайте, - еще раз повторил будочник и вышел из-за стола.
   Был в моей жизни эпизод, за который мне стыдно. Лишь один, который я не мог для себя оправдать ничем, с остальными благополучно справился. Мне было 19 лет, первая влюбленность - святое чувство, когда барышня, кажется существом не из плоти и крови, а созданием, сотканным из света, ветра и неба.
   Барышня была из простых. Крестьянская девушка, милая, добрая, простодушная, она виделась мне воплощенной нежностью, как богиня Леля у древних славян. Богиня светлых порывов души, искренних чувств, олицетворяющая любовь и юность. И никакой мезальянс меня не смущал, я собирался на ней жениться.
   Тогда, поздним вечером я провожал ее до дома. Волосы девушки были похожи на сноп спелой пшеницы. На небе светила полная луна, рядом со мной шло маленькой солнышко. Березы услужливо расступались, нежно шелестя в след слова доброго напутствия. Трава приятно щекотала натруженные за день обнаженные ступни. Даже хмурая неясыть провожала нас мелодичным уханьем.
   Как всякие молодые люди, окрыленные теплыми порывами души и горячими плоти, мы подолгу не могли расстаться, находили любой повод чтобы подольше подержаться за руки и бесконечно смотреть в глаза. Нам оставалось пройти не больше версты, как из подворотни с выскочил огромный черный пес. Один его глаз был закрыт бельмом, второй сверкал неестественным кровавым светом. Не делая попыток облаять запугивая, он, роняя пену - собака оказалась бешеной, кинулся на мою спутницу, выбрав ее жертвой. Я застыл как вкопанный, не в силах даже пошевелиться. Заснул на месте как Рип ван Винкль и проснулся только в том момент, когда мужики колотили до издыхания страшного пса. Я не помню ничего с момента нападения, но зато вижу, как наяву окровавленное тело моей Лели. Меня стало трясти, я решил, что девушка мертва. Но нет, на мое счастье, иначе ее отец и братья похоронили меня там же, она почти не пострадала телесно. Маленькая хрупкая девушка, пока ее возлюбленный стоял истуканом, отчаянно сражаясь за свою жизнь, смогла дать отпор больной псине. Несколько кровоточащих укусов выглядели страшно, но скоро зажили. Но вот душа.
   - Леля!
   Я хотел подойти к ней. Но обжегся. Бич из непонимания - почему? Кнут недоумения - за что? Хлыст из разочарования - как можно так ошибаться? Плетка презрения - как же так? Удар, удар, удар, удар. Мое лицо горело.
   Конечно, я сбежал из той деревни. Не знаю, могла ли она меня простить, но прощение стало бы для меня невыносимым грузом. Нельзя делать необратимых поступков. Каждый раз совершая невозвратное, ты хоронишь себя. Ловлю себя на мысли, что жизнь это кажущуюся бесконечной вереница похорон себя же.
   Много позже, я так и не понял причину своей прострации. Знаю точно лишь одно, это был не испуг. Возможно любопытство смерти? Да нет, брожение еретическое, оставить это!
   Лелю я больше не увидел, хотя и страдал. Через полгода узнал, что она повесилась на молодой березе, росшей на склоне. Задушила себя золотой косой, которую я так любил трогать, вдыхать солнечный дух. Был ли я причиной? Тогда убедил себя в своей непричастности, но это конечно не так. Девушка не смогла смириться с предательством.
   На меня все это безусловно повлияло и похоже разрушительно. Я стал писать об убийствах и самоубийцах, спустя много лет сам побывал в шкуре моих персонажей.
   После разговора с будочником я словно опять попал в ступор, заснул без сновидений, но как мне проснуться?
   Судьба боится храбрых поэтому их часто и крайне изобретательно убивает. Я уехал из села на следующий день, но поиски Олеси не бросил. Последующие годы я исколесил все полесье, расспрашивая людей, пытаясь обнаружить хотя бы следы Мануйлихи и ее внучки. Тщетно.
   В какой-то момент я опустил руки. Средства кончились, имение пришлось заложить. Все что мне надо - совокупиться с зеленым змием, в дымных видениях ловя образы Олеси. А потом случилось война, которая чуть не стоила мне жизни, но странным образом вдохнула в меня ее же.
  

3

  
   Русско-японская война должна была стать показательным примером мощи русского оружия. Быстрая победа укрепила бы авторитет Российской Империи. Но сложилось все иначе. Я не военный, не могу знать причины, послужившей трагическим событиям, но мы проиграли.
   Тринадцатого мая 1904 г. волонтер Иван Кипреев прибыл в Порт-Артур, но посмотреть его мне было не суждено.
   В долгом пути меня посещали малодушные мысли, я порывался сойти с поезда, задаваясь вопросом - зачем мне все это? Затем меня охватывал жуткий голод по водке, который я частично сумел заглушить с попутчиками. То вдруг я приходил в прекрасное расположение духа, мне виделась гениальной мысль - "чем хуже, тем лучше". Как бы там ни было, в адские врата полуострова я въезжал с улыбкой. Как же я ошибался.
   Здесь каждый день умирают тысячи. Порт-Артур исконно китайская земля. Просто Китай слишком слаб. В результате на полуострове хозяйничали все кому не лень: англичане, немцы, японцы, теперь мы. Настоящих хозяев никто не спрашивал, кто они? Жалкие дикари под ногами могучих империй.
    Так ожесточённо бороться и яростно умирать за территорию, которая не родная, не исконная, всего 10 лет в юрисдикции России и русским духом не успело пропитаться это место, какая кровавая несуразица. Если вдуматься насколько это бесчеловечно - людоедски. Надеюсь, никогда больше в истории России не будет столь бессмысленных войн за чужую землю.
   Но здесь и сейчас в моменте, когда японские войска начали высадку, бомбят наши укрепления, мне хорошо и спокойно. Вполне может повезти и меня зарубит злобный самурай.
   Порт-Артур, омываемый желтым морем довольно большой населенный пункт. Только гражданских здесь более пятидесяти тысяч. Огромное количество насыпей, баррикад, фортификационных сооружений, защищающих население, сразу настраивают - это военный город. Но красотами мне полюбоваться не дали. Хмурый интендант под роспись выдал мне комплект, состоящий из рубахи-гимнастерки, шаровар защитного цвета, фуражки с козырьком и немного жмущих сапог.
   - Ничяго разносишь. Но мой тебе совет. Ходи в своей обуви, она у тебя вижу добротная, немецкая поди?
   - Австрийская.
   Добротные ботинки чуть ли не единственное что я еще не пропил. Теперь я этому сильно радовался. Тот же интендант выдал мне мосинку, штык к ней и целых пятьдесят патронов в холщевом мешке.
   - Гроши есть? - внезапно спросил вещевой, когда я уже собирался уходить в расположение волонтерского отряда.
   - Найдутся, - соврал я. Денег у меня не было, но было интересно узнать, что он желает мне предложить.
   - Ты же вольный?
   - Да, - понял, что он имеет ввиду волонтера.
   - Тяжко тебе с этим придется, - он кивнул на мою экипировку.
   Словно подтверждая его слова, довольно близко раздались звуки бомбежки. Японцы не снижали натиск ни на миг.
   - Как всем, - ответил.
   - Как всем, да не всем, - хмыкнул интендант. - Еже ли жить хочешь, то надо арсенал поболее.
   - Например.
   - Например вот это.
   Передо мной появился офицерский кортик и потрепанный наган.
   - Он хоть раз выстрелит? - сомнения в моем голосе были оправданы. Револьвер явно сменил ни одного владельца.
   - Скажешь тоже, он есчё нас переживет.
   Кортик выглядел также непрезентабельно. Рукоять в трещинах, клинок оказался в ржавых пятнах и затупленный.
   - Так что, берешь?
   - Сколько?
   - Наган сто рублей, кортик по доброте своей за 20.
   - Сдурел? - не сдержался я.
   В оружии я разбирался. Не один год забавлялся охотой.
   - Нагану красная цена 40! Новому! А за двадцать можно палаш взять.
   - Иди поторгуйся, - не обиделся интендант, наверно привык такое слышать. - Здесь не рынок - война, жизнь-то дороже. Я к револьверу кобуру дам и патронов штук 30.
   - Нет у меня денег, - зло сказал я.
   Хотелось врезать в его щербатый рот. Да под трибунал попадать не с руки, офицер все же.
   - Можно и без денег, - улыбнулся проныра, - уж больно ботинки у тебя хорошие, давай на кортик махнемся?
   - Исключено.
   Вещевой задумчиво пожевал верхнюю губу.
   - Эх, ладно, бес тобой, забирай наган.
   - И сапоги на размер больше дай, - не растерялся.
   С минуту интендант буравил меня взглядом, в котором раздражение перемешивалось с восхищением. Наконец, бурча что-то матерное, он обменял сапоги.
   - Сразу нельзя было нормальный размер выдать?
   - Нечего баловать, - отрезал он. - Солдат должен иметь неудобство, чтобы о непотребном не думать. Тогда и воевать лучше станет, злее. Давай ботинки.
   - Тебе-то размер подойдет?
   - У меня глаз наметанный, ты как сапоги мерил, я сразу приметил.
   Одно из неудобств для добровольцев финансовое бремя. Когда тебя забривают в солдатики, ты становишься рабом на обеспечении государства. Если же хочешь воевать сам, то изволь и до места назначения добираться самостоятельно, жалованья не получаешь и даже постельное белье покупаешь за свой счет. Единственное, что бесплатно довольствие. Ну и конечно добровольцы прошли недельные курсы, где офицер дал основы солдатской службы. Главное и единственное, что мы выяснили - слушаться приказов беспрекословно и тогда умрете легко. Мне этого было достаточно. Тем более, что огневым боем я владел неплохо, в отличие от других волонтеров.
   Распрощавшись с вещевым, отправился в казарму.
   Идти пришлось минут десять. Все это время вокруг суетились люди, у всех были тревожные, порой обозленные лица. Гражданские сновали, глубоко вжав плечи, женщин на улице не наблюдалось вовсе. Вдруг раздался резко нарастающий гул и деревянный домик, возле которого я проходил, треснул бревнами. Запоздало рванул уши взрыв, лицо возле правого глаза несильно обожгло. Небольшая щепка, размером со спичку, торчала в моем лице. "Вот ведь, - подумал я. - Только прибыл, а уже чуть зрения не лишился".
   Близость смерти и возможность увечья сделали меня беспечным, человек наоборот, вот каков я. Все, кто встречался по пути, даже военные, передвигались как-то сутуло, то и дело поглядывая в сторону, грохочущей канонады. Я же шел спокойно, чинно, расправив плечи, мня себя былинным богатырем.
   Волонтерская казарма оказалась кирпичным одноэтажным зданием, возле которого дежурила пара солдат. Меня пропустили без вопросов, экая безалаберность или может насмотрелись таких как я. Рай для японских шпионов. Хотя шпиону тут придется несладко, азиатское лицо в славянское не перекроить. Разве только представиться татарином?
   Внутри казарма представляла просторное помещение, забитое нарами. Местный дух стоял специфический - военный. Запах десятков мужчин, по-видимому, не самых чистых, аромат махорки, сала, пороха, крови и дезинфекции, смесь из которой запросто можно сотворить философский камень.
   Здесь царил форменный бардак, разгильдяйство и беспорядок. Волонтеры занимались кто чем ни попадя, иные даже умудрялись играть в карты и опрокидывать фляжки, в которых явно был не компот, это при наличии офицера. К нему я и подошел.
   Офицер выглядел интересно, что ли? Он сидел за столом, изучая какие-то бумаги. Его желтоватое загорелое лицо притягивало и сразу отталкивало взгляд, не давая рассмотреть его полностью. Пришлось несколько раз вглядываться в эти черты, чтобы увидеть бесформенный, картофельный нос, черные тонкие усики, редкую бородку и ничего не выражающие рыбьи глаза. Они были коричневого цвета, но почему-то вызвали у меня именно такую ассоциацию. От него шел едва уловимый аромат звериной агрессии. Похоже ему ничего не стоит навести тут порядок, но он по какой-то неведомой причине не хотел.
   - Волонтер Иван Кипреев, - представился я. - Прибыл для несения службы.
   - Штабс-капитан Рыбников, - ответил офицер, не сделав попытки подняться. - Повоевать решили?
   "Рыбников! - поздравил себя с пророческим сравнением его глаз".
   Тем временем он указал пальцем на моё лицо, я с удивлением вспомнил про щепу. Слегка поморщившись, достал кусок дома. Стало немного мокро, ранка кровоточила.
   - Так точно, решил.
   - Выбирайте любые нары и переоблачайтесь. Скоро ваше желание сбудется. Японец рядом...
   Его голос был слегка насмешливым, на грани приличия и каким-то недосказанным. В каждом слове виделось двойное дно. Сухая кожа натягивалась на скулах, когда офицер открывал рот.
   Он, мгновенно потеряв ко мне интерес снова углубился в бумаги.
   Недалеко донесся грохот взрыва очередного снаряда, здание слегка завибрировало. Я подумал, что казарма не самое надежное укрытие, но других вариантов не имелось.
   Мне понравилась койка в самом конце казармы. Она имела только одну соседнюю и стояла как раз напротив окна. Находящиеся в помещении волонтеры почти не обращали на новенького внимания, лишь пара молодых людей, по виду лицеистов, мне сдержано кивнули.
   Я сел на койку и вдруг почувствовал страшную усталость. Она навалилась на меня со всех сторон, ударила в шею, схватила за спину, повисла гимнастическими гирями на ногах. Я застонал и лег. Веки прикрыли тяжелы плиты, я задремал, погрузившись в полу образы, когда не понимаешь во сне ты или наяву. Все вокруг показалось нереальным, так же, как и моя жизнь. Нырнув в это состояние, увидел более яркий чем реальность сон. Мне приснилось, что я разноцветная счастливая бабочка, порхающая беззаботно от цветка к цветку. Яркий солнечный свет ласкал мои легкие полупрозрачные крылышки. Пыльца на цветках ощущалась божественным нектаром. Это было настолько не отличимо от реальности, что бабочка полностью заместила моя я, вернее стала мной.
   - У вас кровь на лице, - вывел меня из странного сонливого оцепенения голос.
   - Кто я? - спросил у голоса, - человек, которому приснилось, что он бабочка или бабочка, которому приснилось, что она человек?
   Голос принадлежал моему соседу. Это был молодой, довольно высокий, полногубый, чернявый мужчина, с пронзительным взглядом зеленых, узких глаз, смотрящих на меня с интересом.
   - Вам приснился сон Чжуан-цзы, удивительно, дан. Наверно вы где-то слышали эту историю, которая осталась в вашей душе. Однако на ваш вопрос, дан, я ответить не могу, на него есть ответ лишь у вас. Но я не представился, меня зовут Джамбот.
   - Интересное имя, - медленно произнес я, стараясь отойти от странного сна. - Татарское?
   - Спасибо. Я осетин, с Северного Кавказа из небольшого села Христианское.
   Пока он представлялся, успел открыть бутылку, пахнущую спиртом, смочить кусок бинта и передать мне.
   - Протрите ранку.
   - Благодарю. Я вам не отрекомендовался. Кипреев Иван Тимофеевич. Живу в Петербурге, занимаюсь писательством.
   - Писательством? Как интересно, дан. Что пишите?
   - В основном статьи об убийствах и самоубийцах.
   - Тогда вы в правильном месте, здесь материала в избытке.
   Джамбот отошел, оставив меня со своими мыслями. Главная из которых была - "Боже, что я тут делаю?". С другой стороны, я почти не вспоминал о своей душевной боли. Значит все правильно.
   - Рота! - голос штабс-капитана Рыбникова, холодным ветром пронесся по казарме. - Через пять минут строимся на улице. Выполнять!
   Я лихорадочно стал переодеваться. Вокруг поднялась понятная суета. В просторной казарме стало тесно. Гремело оружие, люди пытались выяснить друг у друга, что происходит. На ходу застегивая ремень и пристраиваю кобуру с наганом, чуть ли не последним оказался в ряду таких же неорганизованных, потерянных людей. По стихающим разговорам, я понял, что еще никто из них не успел побывать в бою.
   - Солдаты! - стал объяснять ситуацию Рыбников. - Враг высадился на полуострове. Японская пехота уверенно продвигается к Порт-Артуру. Противник находится в Кинчжоу, это в 40 километрах от нас. Скоро вас ждет первое столкновение с желтыми макаками. Не дрейфите братцы. Японец уже не тот самурай. Духа у них нет, они как клопы, маленькие, но вонючие. Не посрамите Отечество!
   Мы не знали, что ответить, поэтом я первым закричал "Ура!!!". Спустя миг, вся рота зычно вторила, от чего по телу пробегали будоражащие мурашки.
   Нас распределили по машинам, и мы отправились умирать. Рядом со мной на скамейке разместился Джамбот. Он деловито принялся проверять готовность оружия. Недолго думая, последовал его примеру. Чертыхнувшись, совсем забыл, принялся заряжать наган. Процесс далеко не быстрый, в бою не успеть.
   Ехать пришлось не меньше часа по колдобинам и выбоинам, я отбил себе все что можно и сильно извелся. Наконец машина остановилась, и мы выгрузились. Затем еще минут двадцать шли по изъеденным трещинами абсолютно голой, без травинки, земле, пока не уперлись в траншею.
   - Распределились! - скомандовал Рыбников. - Ефрейторам проследить!
   Помимо нашей роты, здесь было еще две. Штабс-капитан осуществлял общее руководство. Нами занялись низшие чины. Джамбот, оказавшийся ефрейтором, указал мне место рядом с собой.
   Мы заняли позиции в траншее, на расстоянии двух метров друг от друга вправо и влево. Винтовки положили на специально приготовленные насыпи. Японца пока видно не было.
   - Это еще хорошо, дан, - сказал Джамбот, - что не нас заставили траншеи капать, намучились бы. В бой уставшими пошли, а сейчас благолепие.
   Я кивнул. К физическому труду особо не приучен. Где-то далеко раздались звуки выстрелов. Я нежно погладил приклад мосинки с удивлением обнаружив, что пальцы дрожат. Этого еще не хватало. Я зачем сюда приехал? Забыться! Или даже пасть смертью храбрых, но не дрожащих от страха, намочивших исподнее, трусов! Как же многое о себе понимаешь в ситуации, когда на кону твоя жизнь.
   Время шло, противник не появлялся, несмотря на доносящиеся звуки сражения.
   - Уж вечер клонится, чикая вовсе нет, - задумчиво произнес Джамбот и сразу, словно его странные слова послужили дьявольской командой, кто-то заголосил, - Япошки с заду!
   По обе руки от меня раздались звуки ружейных выстрелов и крики боли.
   Я догадался обернуться. В спину нам, абсолютно беззвучно зашли японцы. Они находились на расстоянии не более пятидесяти шагов. Их было не сильно много, может чуть более нас. Но сыграл эффект внезапности. Столкновение только началось, а мы уже потеряли несколько человек.
   Со мной случилось странное. Время стало медленное, тягучие. Я видел, как передние ряды японцев вскидывают винтовки, на концах которых возникают маленькие пороховые облачки. Злые осы, летят к нашим рядам. Одна проносится совсем близко, жужжа рядом с левым ухом. Другая попадает в лицо незнакомого солдата справа, который только успел обернуться. Успеваю увидеть кровавую маску, бывшую миг назад молодым мужчиной.
   - Стреляй, дан!
   Джамбот меня сильно дернул, вкладывая винтовку в руку и сам прицелившись отправил русского шмеля.
   Руки ходят ходуном, но я, не пытаясь спрятаться, укрыться от выстрелов в траншее, стреляю в мутный строй японцев. Затем еще и еще. Не знаю какой Бог или амулет хранит меня, креста на мне нет, может коралловые бусы, повязанные на запястье.
   Японцы переходят на бег. Они оказываются в нескольких шагах от нас. Что-то кричит Джамбот, я не понимаю и лишь по тому, как он и солдаты выскакивают из траншеи, догадываюсь, что врага надо встретить на твердой земле.
   События скачут галопом. Я вылезаю прямо под ноги желтолицему солдату, который с удовольствием прикладывает меня сапогом в лицо. Падаю, выпуская винтовку из рук, в глазах искры. Японец прыгает за мной замахиваясь винтовкой, как копьем, намереваясь пригвоздить. Еще один выстрел происходит незаметным, кто-то оставшийся неизвестным продырявливает спину врага. Японец медленно падает на меня, винтовочный клинок рвет щеку, тело придавливает, изо рта мертвеца на мое лицо течет кровь. Почему-то думаю о кровосмешении и японских болезнях, которые могут мне передаться. Что стоит затихнуть под трупом врага. Кто меня осудит, кроме меня, кто узнает? Да и я не осужу. Но я встаю, выбираюсь из траншеи, без всякого желания, но и без апатии, без мотивации и не из чувства долга. Просто встаю.
   Щека онемела, так же, как и челюсть, по которой пришелся удар, но боли нет. Вокруг дерутся, незамечающие меня люди. Японский офицер, орудуя саблей, срубает одного солдата, за другим. Достаю наган, целюсь в него, но тут меня примечает, расправившийся с сослуживцем противник. Он замахивается винтовкой, я лихорадочно перевожу дуло на него, жму на оказавшийся очень тугим спуск. Запястье дернуло болью, но пуля попадает в живот японца. На меня оборачиваются сразу двое противников, я не теряю времени и стреляю в того, что ближе - не попадаю! Они бросаются ко мне. Еще один выстрел и еще, полностью опустошаю барабан, но итог того стоит. Японцы лежат на земле, один точно мертв, второй судорожно вспахивает ногтями, ставшую податливой разрыхленную землю.
   Японский офицер тем временем, методично словно он не живой, а какой-то отлаженный механизм, продолжает убивать наших солдат. Ему хватает одного удара, чтобы прикончить русского. Вот перед ним оказывается Джамбот. Японец молниеносно бьет своим ядовитым жалом в голову осетина, но тому удается подставить штык. Сабля перерубает ружейный клинок, и винтовка вырывается из рук ефрейтора. Ему приходится упасть оземь чтобы не лишится скальпа. Самурай медленно поднимает меч над головой. Делает красивый замах. В этот момент я со всей дури, бесчестно, бью его в спину, насаживаю как приснившуюся мне бабочку на сделанный из плохой стали, но от этого не менее смертоносный штык. Я даже на миг приподнимаю его на ружье. Японец оказывается легким, как ребенок. Не обращая внимание на происходящее вокруг, достав винтовку переворачиваю тело и всматриваясь в мертвое лицо. Это оказывается старик, чем-то отдаленно похожим на штабс-капитана. Старик!!! Боже Святый, в которого я потерял веру. Не веру в его существование, а веру в справедливость, любовь и доброту. Старик, единолично ополовинил нашу роту.
   - Это мастер кэн-дзютсу, - с трудом поднявшись сказал Джамбот. - Совершенное владение мечом, дан. Чудом, что ты его убил. Кстати, дан, меч твой трофей, обязательно забери клинок. За него можно получить выкуп больше, чем за японского сэгуна.
   Я заметил, что осетин назвал меня на "ты", думаю в этой ситуации это нормально.
   - Банзай! - заорало сбоку от меня.
   Я дернулся. Что-то клюнуло в правое плечо. По глазам ударил поток красных точек, которые стремительно темнели.
  

4

   В госпитале я провел неполных два месяца. За это время плечо, которое пронзил штык, полностью зажило, лишь иногда слегка подергивало на холоде. Через всю правую щеку, почти упираясь в глаз проходит шрам. Сначала я думал, что изуродован, но со временем, воспаление спало, уродливые швы сняли, черты лица почти не исказились, остался только длинный, извилистый, глубокий след, придававший мне по мнению дам мужественность и героический шарм.
   Что новое, в очередной раз поразило меня в себе на такой маленькой, но такой бессмысленной и бесконечной в моменте войне? Рефлексия. Полное ее отсутствие. Во всей русской литературе, русский человек любого сословия, даже отъявленный злодей все равно духовен. В глубине души он переживает трагедии своих поступков, убийство себе подобного становится серьезным нравственным испытанием, мукой, с которой ни каждый может справится. Я же, лишив жизни нескольких человек не испытал, кроме удовлетворения от какой-то правильности и не испытываю ничего. Напрашивается вывод, либо великие врут, пытаясь сделать мир лучше, либо я душевно болен.
   Джамбот, отвоевавший еще полгода, разыскал меня в Петербурге. Он передал трофейным меч японского офицера и категорически назвал себя моим пожизненным должником и кровным братом. Так следовало по обычаям горцев и по его совести. Последующие годы мы стали действительно братьями. Многое испытали... Я все ему рассказал... И конечно... Конечно, искали Олесю.
   Я нанимал детективов, обращался в архивы, даже советовался с гадалками, но тщетно. И только спустя 14 лет появилась робкая надежда. Джамботу через своих родственников удалось договориться встретится с каким-то знаменитым сыщиком, самым настоящим "волшебником". Дважды мы выезжали в Европу, но не заставали сыщика дома, он находился в постоянных разъездах. Наконец поступила информация, что детектив посетит Краков. Мы сразу выехали из столицы, поселились в гостинице, выжидая уже две недели и вот час настал.
   Драндула, запряженная пегой лошадью ждала возле гостиницы. Дорожкаш он же извозчик при виде меня приподнял край кепки.
   - Вичера доброго паныч. Куда едем?
   Маленький худенький извозчик приветливо улыбался во все семь черных зубов.
   - В белый орел, дан, - ответил за меня Джамбот, усаживаясь на скамью. В руках осетина был продолговатый сверток.
   - Ась? - переспросил щербатый.
   - Гостиница Под Бялым Орлем, - вздохнув уточнил я.
   - Орлем! - обрадовался дорожкаш и наша драндула воинственно скрепя поехала по извилистым улочкам Кракова.
   Город мне откровенно нравился. Здесь сохранилась особая атмосфера древности, чего стоит хотя бы флорианская улица, на которой сохранились постройки четырнадцатого века, не говоря уже о Флорианских воротах, являющихся в древности основным укрепление города. Кстати, ворота могут запираться до сих пор. Или Базилика Божьего Тела церковь, построенная в 1405 г., величественное моментальное сооружение, убранство которой украшают полотна Лукаша Поребского. Поразил Костел святых Петра и Павла, храм в стиле барокко. Перед входом в храм страждущего до веры прихожанина или гостей города встречают скульптуры 13-ти апостолов. Но не это самое любопытное. В стенах костела висит самый длинный маятник Фуко, что наводит на мысли о какой-то тайне. Еще мы побывали в построенном в стиле эклектика "городском театре", посмотрев "Сказание о Хоме Бруте, прекрасной Панночке и злом Вий". В афише так и было отпечатано "злом Вий". Получили огромное удовольствие и всласть посмеялись.
   Пожалуй, я даже люблю этот город вязевый, пусть здесь еще силен дух речи посполитой и местные противятся всему русскому.
   Гостиница, в которой квартировал знаменитый сыщик, находилась возле оборонительной башни, еще одной исторической достопримечательности.
   Я, чихнув, вечер ранней весны в Кракове коварен, слез на мостовую и не оглядываясь пошел к входу. Не хотелось быть свидетелем еще одной вопиюще конфузной сцены, осетин начал отчаянно торговаться. Делал он это не из-за прижимистости, а как он сам утверждал - из любви дан, к искусству.
   Дежуривший швейцар, похожий комплекцией на циркового атлета, поспешно, но грациозно распахнул дверь.
   Внутри было дорого, но не безвкусно. Мраморные колонны образовывали полукруглые порталы. По бокам тяжелые, белые лестницы, в центре вычурная стойка из красных сортов дуба, за которой стояли, улыбаясь двое сотрудников, похожих друг на друга, как близнецы. И конечно огромная скульптура орла, парящая под сводом. Создавалась оптическая иллюзия, что орел действительно парит, это немного пугало - вдруг сейчас, как рухнет.
   - Добрый вечер господин, - обратился ко мне близнец женского пола, когда я подошел к стойке.
   Это стало для мня неожиданностью, я думал, что они оба мужчины, короткие темные волосы, грубоватые черты лица, узкая полоска усов, но нет, грудь в мешке не утаишь.
   - Добрый вечер. У меня назначена встреча с господином Фандориным. Подскажите в каком он нумере?
   - Одну минуту пожалуйста, - ответил близнец мужского пола.
   Он достал какую-то книгу, быстро пролистал ее и отрицательно покачал головой.
   - Простите, у нас нет таких постояльцев.
   - Соблаговолите проверить еще раз, мое имя Иван Тимофеевич, касательно визита должны быть оставлены распоряжения.
   - Да, верно, распоряжения по поводу Ивана Тимофеевича есть, но постояльца с такой фамилией в гостинице нет, - твердо ответила близнец женского пола.
   Я испытал растерянность и какую-то детскую обиду, предшествующей сильному раздражению.
   - Не пускают? - довольный осетин подошел ко стойке. - Представляешь, эта продувная бестия хотел содрать дан, с меня дан! На двадцать копеек больше. Мы к господину Ронину.
   - Почему к Ронину? - тихо спросил я.
   - Это его псевдоним, - охотно ответил Джамбот, - господин сыщик пользуется им в заграничных поездках.
   - Номер 44...
   - Ну еще бы, - усмехнулся осетин.
   - Вам по левой лестнице на второй этаж.
   - Благодарю, - сказал друг, энергично увлекая меня за собой.
   Однако я поднимался медленно, зачем-то считая ступеньки, которых оказалось семнадцать.
   - Робеешь? - проницательно спросил осетин.
   - Да.
   - Это хорошо, значит живешь, - нелогично одобрил Джамбот и не заметив новомодный электрический звонок, громко постучал.
   Дверь, словно за ней специально караулили, мгновенно распахнулась.
   - Сито надо? - грозно спросил открывший ее азиат.
   Японец! Меня едва заметно передернуло. Шрам на лице словно обдало ветром.
   - За сколько отдаешь? - пошутил Джамбот.
   - Сито отдаешь? - удивился японец.
   - Сито, - согласился осетин. - Десять копеек достаточно?
   Дверь с грохотом закрылась.
   Я укоризненно посмотрел на острослова и нажал кнопку звонка. Раздалась неприятная трель.
   - Поколочу, - внятно произнес японец, снова открыв дверь.
   Глядя на него, охотно верилось - поколотит. Азиат был лыс, как череп ископаемой обезьяны, круглолиц и большеух. Нос сидел вмятой картошкой, узкие глаза-щелочки смотрели внимательно и зло. Широкие плечи выдавали недюжинную силу, костяшки кулаков, которые он потирал в тревожном предвкушении, венчали крупные мозоли. Одет японец был в хлопковую белую куртку, повязанную поясом и такие же штаны. На ногах, на вид ужасно неудобные деревянные сандалии.
   - Иван Тимофеевич к господину Ронину.
   - Холосо, - сразу ответил японец и поклонился. - Плосу за мной.
   Сняв верхнюю одежду, мы прошли прихожую оказавшись в просторной гостиной, обставленной в стиле неоренессанс. Минимализм, отличающийся лаконичностью и прагматичностью, правда находящиеся в помещении предметы мебели были высочайшего качества и очень дороги.
   В светлом углу комнаты расположился мощный дубовый стол, вокруг которого стояли несколько полукресел. Такой же солидный комод, украшенный резьбой и устрашающего размера во всю стену кожаный диван, вот и вся меблировка. Свободное пространство, освобожденное от мебели, было устлано циновками.
   - Садимся посалуйста, - предложил японец, зачем-то снова кивнув. - Господин сейчас будет.
   Сам азиат спокойно плюхнулся на одну из циновок, скрестив ноги на турецкий манер и прикрыл глаза.
   Мы сели за стол, но почти сразу поднялись приветствовать хозяина номера, появившегося из соседней комнаты.
   - В-вечер добрый господа, - с легким заиканием поздоровался он. - Частный сыщик Эраст Петрович Р-ронин. Мой друг и помощник Михаил Эрастович, - сыщик кивнул на японца, который, не раскрывая глаз кивнул.
   - Вы его отец? - с интересным фамильярным удивлением, спросил осетин. - Похожи.
   - К-крестный.
   За более чем десять лет мне встретилось большое количество людей, которых смело можно назвать примечательными. Господин Фандорин, простите - Ронин, мог стать вершиной коллекции человеческих душ.
   Внешностью сыщик впечатлял, пожалуй, дамы были от него в восторге. Высокий, худощавый, но с широкими плечами, он излучал внутреннюю уверенность и затаенную силу. Лицо красивое, голубоглазое, волосы черные с аккуратным безукоризненным пробором, виски седые. Черные подкрученные усики, которые так любят цирковые борцы, шли ему удивительным образом. Костяшки пальцев хозяина номера оказались тоже в небольших мозолях, что создавало диссонанс с тонкими холеными кистями рук.
   Одет Эраст Петрович был с иголочки, прямо сейчас на званный ужин к Императору. Темный костюм, явно заграничного покроя сидел идеально, накрахмаленный воротничок сиял, как мраморные улицы Ашхабада.
   Меня уколола стыдливая неприязнь к этому человеку. Мне стало неловко за свой, несколько неопрятный вид и костюм простого покроя, присущий какому-нибудь писарю или вообще булочнику.
   Возраста Ронин был неопределенного, можно было дать 30, а то и все 40. Но, когда он стал говорить своим тихим спокойным голосом, где каждое слово к месту, я рассудил, что Ронин гораздо старше чем кажется.
   - Иван Тимофеевич, - назвался, встав из-за стола. - Мой любопытный друг и компаньон Джамбот.
   - Счастлив познакомится, дан, - осетин приставил открытую ладонь к сердцу.
   - Меня попросили выслушать вас, при возможности п-помочь, но скажу сразу господа я не занимаюсь банальным р-розыском людей. Присаживайтесь.
   - Почему вы решили, что мы пришли за этим? - спросил я, внутренне готовясь к отказу.
   - У вас на щеке шрам, полученный от удара катаной.
   - Катаной?
   - Да, японский меч на подобие того, что ваш друг принес в свертке. Шрам вы получили в ходе русско-японской войны, пошли на нее в поисках забвения из-за женщины.
   - Ха, - громко выдохнул Джамбот, уставившись на меня взглядом - "я же говорил!"
   - Могу узнать, чем вызвано ваше предположение? - спросил более холодно чем надлежит.
   - У вас на запястье повязана нитка красных бус. Мужчина станет носить такие только из-за романтических побуждений, в память о женщине.
   - Шрам я мог получить иначе, на войне вовсе не быть, а бусы моя прихоть. И вообще мой визит мог быть продиктован десятками разных причин!
   Я был обескуражен верным предположением Ронина. Как ему удалось так точно прочесть меня!?
   - Именно поэтому вы с такой неприязнью посматриваете на моего к-крестника? - голубые глаза насмешливо сверкнули. - Не р-расстраивайтесь Иван Тимофеевич, моя прозорливость вызвана опытом, в ней нет ничего мистического.
   - Зато в моей истории есть! - я немного повысил голос. - Простите, волнуюсь. Вы моя последняя надежда. Наверно судьба у меня такая, всю жизнь искать Олесю.
   - Знаете, что такой карма? Это почти то же самое, что "судьба", только без оттенка фатализма. У японцев считается, что с-судьба никем не предначертана, ее можно изменить. Однако я не стану браться за ваше д-дело для меня оно слишком обыденно.
   - Мы можем заплатить, дан! - поспешно сказал Джамбот, разворачивая сверток.
   - Не стоит, - тихо, но очень твердо сказал Фандорин. - Прощайте господа.
   - Вы мне очень напомнили одного человека, - вставая произнес я. - Вроде ничего общего во внешности, если не считать тонких усиков, но какое-то неуловимое внутреннее родство в вас имеется.
   Ронин приподнял черную стрелку бровей, не вопросительно, а как бы намекая, что любые слова бесполезны.
   - В нем тоже была какая-то звериная чутко дремлющая сила, а за глазами таилась беспощадность. Штабс-капитан Рыбников командир нашей волонтерской роты. Прощайте!
   Мы подавлено поднялись из-за стола, не глядя на красивое фарфоровое лицо господина Ронина.
   - И снова здравствуйте, - в голосе Эраста Петровича появилась заметная напряженность и пропало заикание. - Извольте повторить как звали вашего командира?
   - Штабс-капитан Рыбников. Мы разве не простились?
   - Я же говорил, что судьбу можно изменить, - улыбнулся Ронин. - Расскажите мне все с самого начала. Как вы повстречали Олесю?
  

5

  
   С Эрастом Петровичем мы встретились, в том же нумере, спустя необычайно долгих, а затем бесконечных три месяца. За это время я извелся более, чем за последние несколько лет. Джамбот как мог поддерживал меня, пытался водить по кабакам, но ничего не радовало, ни вино, ни доступные или даже замужние женщины, из-за одной такой случилась необратимость.
   Олеся превратилась для меня в манию. Я искал знакомые черты в любой встречной женщине и, если находил пытался ее добиться во чтобы мне это не стоило.
   В один из серых, слезливых дней, осетин заговорщицким тоном предложил мне развеяться.
   - Итаз, друг мой, что ты скажешь на то, дан, чтобы, дан, немного развеяться, дан?
   - Оставь меня Джамбот, ничего не хочу и постарайся не вставлять "дан" через каждое слово, это ужасно раздражает.
   - Хорошо, дан, - не обиделся осетин. - Все же выслушай меня. На садовой улице открылись новые термы, давай сходим.
   - Саун да бань я не видел, - с пренебрежением произнес.
   - Таких нет.
   Полные губы осетина распахнулись в улыбке, обнажив ряд маленьких острых зубов.
   - Что же в них такого примечательного?
   - Ооооо, - с удовольствием протянул Джамбот, - в них нет разделения на мужскую и женскую часть, дан.
   - Как это?
   - В них моются одновременно и мужчины, и женщины. Обнажаются без всякого стыда и залезают в огромную теплую ванну, наполненную всякими полезными травами, дан.
   - Форменное бесстыдство, - осуждающее произнес я. - Еще несколько лет представить такое в России было абсолютно невозможно.
   - Краков не совсем Россия, - пожал плечами осетин. - Тут одних венгров, да немцев с поляками столько, что речи русской почти не слыхать, а немчура знатные охальники от них всякое непотребство идет.
   О непотребстве мой любвеобильный приятель знал многое, если не все и меня постоянно старался привлечь в стан почитателей Эроса.
   - Все же так нельзя, это безобразие.
   - Мне пойти одному?
   - Тебе не стыдно, как я могу оставить друга перед лицом искуса? Вместе встретим опасность.
   - Так я и думал.
   Краковские "постыдные" термы представляли собой вытянутое кирпичное здание, в котором располагались три бассейна, парилки, зоны отдыха, где посетителям делали расслабляющий массаж и подавали прохладительные напитки. Изюминкой служили семь огромных ванн-терм, расположенных в отдельном помещении. По числу смертных грехов, как зло говорили поборники нравственности, каждый из которых самолично (кто-то не раз) убеждались в своем суждении.
   Вход в термы стоил недешево, господам это сомнительное удовольствие обходилось в пять рублей, дамам всего в три. Удивительным фактом было то, что количество женского пола в термах почти всегда превалировало над мужским.
   Внутри все сверкало метлахской плиткой, пол и стены украшали скульптуры и фрески фривольного содержания.
   - Как же тут здорово, дан!
   Осетин, облаченный лишь в простыню и купальные тапочки, поражал посетителей своим заросшим рыжим волосом телом. Иной медведь бы позавидовал, спать на снегу можно, с такой дохой на теле. На него оглядывались дамы.
   - Ты имеешь успех друг мой.
   - Правда? - в довольной улыбке осетина отразились горячие мысли.
   - Безусловно. Обернись и сам убедишься. Тебя вожделеют на ходу.
   Джамбот мгновенно исполнил и также быстро вернул шею на место.
   - Там только какая-то старая ведьма германка, - громким шепотом произнес он.
   - С чего ты решил, что она германка?
   - Почему ведьма не спросишь, дан?
   - Нет, я обратил внимание на ее крючковатый нос.
   - Ну так пойдем быстрее к нашим термам и будем молиться, дан, чтобы она за нами не пошла.
   - Отчего же?
   - От того, что я не только нос рассмотрел, но и перси, теперь мне дурно.
   Спустя минуту мы оказались возле первой термы. Джамбот легко избавился от простыни и непринужденно, под любопытные взгляды двух польских (судя по разговору) барышень, спокойно зашел в воду. Я же немного замешкался, но преодолев смущение, скинув простыню, быстро забрался в воду.
   Вода в терме оказалась обжигающей, словно в ней был перец, но это ощущение прошло через несколько секунд оставив эхо обновлённости. Наверно так чувствует себя змея сбросив кожу.
   Мне вдруг стало хорошо. Все потеряло смысл, а значит перестало болеть и вообще беспокоить. Безмятежность, свобода от чувств, вот истинное наслаждение, то, к чему нужно стремиться человеку разумному, чтобы стать человеком совершенным.
   Но мое спокойствие не продлилось долго, оно смыло волной, бурей, штормом, пальцы ног и рук онемели.
   В терму грациозно спускалась Олеся... Так мне показалось первые секунды, когда взгляд зацепился за... Нет, совсем не она. Абсолютно. Другая фигура, с мощными бедрами и тяжелой налитой грудью, иное лицо с грубоватыми для женщины чертами лица. Лишь одно, надломленные посредине брови, напоминали ее. Но меня лихорадило, казалось, что я охлаждаю воду вокруг себя. Я смотрел, не отрываясь вперив взгляд, смотрел, когда все нормы приличия (даже для сего места) закончились. Она же словно не замечала мой взгляд, плавно вошла, сантиметр за сантиметром скрывая свое тело, но меня интересовали лишь брови.
   - Не смей так смотреть на нее, пес!
   - Что? - я с трудом вышел из оцепенения.
   От меня укрылось что незнакомка была в компании крупного мужчины, чертами лица напоминающего Джамбота. Спутник женщины, вызвавший у меня столь сложные чувства, кипел от гнева. Казалось, еще миг и его помидорная физиономия лопнет от притока крови.
   - Я говорю не смей так смотреть на мою женщину, баран!
   - Всякий дан, кто делает из своей женщины бесстыдницу выставляя ее тело на обозрение, сам является нечестивцем, - за меня ответил Джамбот. - Такой человек уже не может считаться мужчиной... ДФ быкъ ма!
   Мой друг что-то сказал по-осетински, но удивительно, красномордый его понял!
   - Амарон! - заорал мужчина, бросившись в терму.
   Джамбот был к этому готов. Противник еще полностью не вошел в воду, а мой друг уже встретил его подбородок мощным апперкотом. Затем не давая тому опомнится, заехал боковым в челюсть. Красномордый закатил глаза. Полячки завизжали, понравившаяся мне женщина спокойно проплыла мимо, задев грудью, отстранив осетина, она стала придерживать, потерявшего ориентацию кавалера, над водой. Выглядело это очень унизительно.
   - Пири, моё имя, - сказала она с сильным акцентом. - Ты так на мини хлядил, что я решила дати теби шанс...
   - Не надо, - прервал я ее, вызвав удивленный взгляд.
   Моё наваждение кончилось.
   - Пошли отсюда быстрее, - напряженно сказал друг, выбираясь из воды.
   Мы споро обтерлись, облачились, но быстро уйти не получилось. Нас окружила охрана заведения, требуя объяснений. Огонь в бумагу не завернешь, обстоятельства сложились, так что драку затеяли мы. Чтобы не попасть в полицию пришлось заплатить штраф крайне довольному этим обстоятельством управляющему.
   - Удивительно совпадение, - очутившись на улице произнес я. - Встретить в Кракове твоего земляка.
   - Ничего удивительного дан, тут до Венгрии рукой подать.
   - При чем тут Венгрия?
   - Во времена Чингисхана туда перебралось множество из нашего народа, теперь они зовутся Ясы.
   Неясная тень прыгнула на Джамбота откуда-то сбоку. Прижалась крепко, как только может прижаться мужчина к любимой и резко отпрянула, затем еще пару раз прижалась, что-то визжа. Каждый раз с визгом из моего друга били красные фонтанчики. Осетин зашатался и рухнул оземь, окрашивая брусчатку узором уходящей жизни.
   - Кто теперь не мужчина, а-а-а-а!? - истошно вопил убийца, размахивая охотничьим ножом.
   Откуда-то издалека раздавались полицейские свистки и крики людей. Я присел рядом. Положил голову Джамбота себе на колени. Смотрел, как его зеленые глаза тлеют, освобождая дух от тела. Потом долго прислонившись своим лбом к его лбу, ревел застыв как бронзовый монумент, не давай никому себя сдвинуть. Необратимость...
   Впервые за долгие годы я остался один. Ни семьи, ни друзей, ничего. Не могу объяснить почему я не сошел с ума от горя, почему не наложил на себя руки? Наверно во мне остался стыд и память, вот во имя этих двух эфемерных слов, я дождался Ронина.
   - С-с вами случилось несчастье? - вместо приветствия начал он.
   Я сдержанно кивнул.
   - П-понятно, - сильные тонкие пальцы, забарабанили по столу. - Погиб ваш друг.
   В его словах не было вопроса, только утверждение, я не стал удивляться, приняв как должное его осведомленность или прозорливость.
   - Примите мои с-соболезнования.
   - Спасибо. Вы ее нашли?
   - Да, - немного помедлив ответил Ронин. - Это было нетрудно, однако не без неожиданностей.
   - Я хочу знать все.
   - Маса, - обратился Эраст Петрович к японцу, которого в первый визит называл Михаилом. - Сделай Ивану Тимофеевичу т-травяного чаю. Только давай без церемоний, - видя, как японец собирается играть целый спектакль предупредил он.
   Мы немного подождали пока крестник сыщика поставит на стол поднос с дымящимся, ароматным напитком. Ронин сам налил его в пялу. Кивнув, когда я отпил, пахнущий мятой и малиной напиток, начал повествование.
   - Вам что-нибудь г-говорит имя Макбет?
   - Конечно, трагедия Шекспира.
   - Верно. Может вы слышали это имя в другом ключе?
   - Нет, ничего такого не помню.
   - Немудрено. Почти пятьдесят лет назад, в г-городе Амченск...
   - Точно! - перебил я Эраста Петровича, внезапно вспомнив. - Мануйлиха, бабка Олеси говорила, что она из Амченска!
   - Так вот, - невозмутимо продолжил Ронин, - произошли трагические с-события. Кстати, Амченск это народное название, по-настоящему город именуется Мценск. Некая Катерина Львовна, женщина молодая, горячая жила при богатом, но престарелым муже, который постоянно находится в разъездах. Природа не т-терпит пустоты. Катерина заводит роман с приказчиком. Случай банальный, если бы не последовавшие за тем с-события. Свекр узнав о любовной связи грозится рассказать все мужу. В Катерине несколько лет вызревало что-то жуткое, вызревало из-за отсутствия женского счастья, невозможности реализовать себя в чувственном, муж не мог дать ей этого и не был способен зачать ребенка, в чем обвинял Катерину. Это дает нам возможность понять причины ее поступков. Ночью она отравила свекра крысиным ядом.
   - Печально, - вставил я, когда Ронин сделал паузу. - Но какое отношение это имеет к моему делу?
   - Терпение Иван Т-тимофеевич, самое прямое. Катерина не останавливается, ради любви к Сергею, так зовут любовника, они убивают м-мужа, схоронив его в погребе. Это им сходит с рук. Полиция работает спустя рукава. Через некоторое в купеческий дом приезжает п-племенник покойного супруга, мальчик деньги которого были у купца в обороте. К-катерина убивает его, задушив подушкой.
   - Тикусё! - внезапно выругался Маса-Михаил.
   - Определенно, - согласился сыщик, - я продолжу.
   Насколько надо быть поглощенным чувствами к другому человеку, чтобы настолько ничтожно относится к чужой жизни... Может ли человек остаться человеком, вот так просто, отнимая огонь, зажженный Создателем? А я? Я же тоже убивал, остался ли человеком я? Но я же убивал не из-за страсти? Или... Господи, в которого я потерял Веру, если разобраться я пошел на войну прежде всего из-за такой же страсти, убив по сути не защищая Родину, свою жизнь, а лишь для того чтобы забыться. Я ничем не лучше Катерины. Вывод потряс меня так, что я поперхнулся чаем, пролив себе на брюки теплый напиток.
   - П-понимаю, - совсем не понимая, что со мной творится, сочувственно заметил Ронин, - такое злодейство выбивает из колеи. Но, к сожалению, это было не последнее убийство, совершенное Леди Макбет Мценского Уезда, как стали ее называть газеты. Р-расправа над мальчиком получила огласку, нашлись свидетели, любовников осудили, отправив на к-каторгу. Во время этапа Сергей потерял интерес к Катерине, став заигрывать с другими женщинами. Я не располагаю д-деталями, но приказчик принялся высмеивать бывшую любовницу и вступил в отношения с некой Сонеткой. Когда п-партия заключенных переправляется на пароме, леди Макбет хватает Сонетку под ноги и вместе с ней перекидываются за борт. По следственным п-протоколам обе тонут. Но...
   - Но? - делаю приятное сыщику, помогая его бенефису.
   - Тело Катерины найдено не было. Т-теперь я поведую вам о трех "Не". Ваша Олеся не Олеся ее настоящее имя Алёна, под ним она и проживает.
   - Да, про то она говорила!
   - Мануйлиха не бабка Алёны, она ее мать. Наконец, Мануйлиха тоже не настоящее имя. Катерина с г-греческого означает - незапятнанность, чистота. Сложно представить более неподходящее ей имя, - Ронин покачал головой. - Так вот, в переводе с древнепольского Мануйлиха означает - непорочная. К-какой цинизм.
   - Вы хотите сказать, что бабушка Олеси и есть там самая Катерина?
   - Не бабушка, а мать, - поправил Ронин.
   - Как же она попала в полесье и стала ведьмой?
   - Ведьмой она не с-стала, это еще одна насмешка судьбы, наказание за грехи. Ей надо было како-то добывать хлеб, ничего не умев, она придумала выдать себя колдуньей. Люди сами рады обманываться, д-достаточно дать им надежду. Каким образом она попала в Переброд не важно. В полесье Катерина прибыла ни одна, с маленькой девочкой. Что с ней стало, кем она была и куда делась не известно. Но п-полагаю тут скрыто еще одно злодеяние. Могу сказать точно это была не Алена. Какое-то время у Мануйлихи все складывалось удачно, к ней бегали д-деревенские бабы, а затем ей заинтересовался местный помещик. Да так, что ведьма, забеременела. Люди меняются к-крайне редко, в лучшую сторону лишь единицы. Мануйлиха решили извести жену помещика, но тут ее постигла неудача. П-покушение сорвалось. Помещик был в бешенстве. Каким-то образом всплыла история леди Макбет. Помещик чуть было не зашиб ее, но узнав, что она беременна, смилостивился. Поручил мужикам, чтобы все выглядело естественно, прогнать ее в лес, в приготовленную для нее избушку. Тогда и пришедшая с ней девочка сгинула.
   Прошли годы. Мануйлиха родила Олесю. Бабкой сказалась возможно потому, что р-родила поздно.
   - Она выглядела очень древней, - выпав из оцепенения рассказа вспомнил я.
   - На самом деле она не была такой уж с-старой, - сыщик изобразил тень улыбки. - В определенном возрасте на лице возникает узор из наших г-грехов, необратимых поступков. Чем больше их было, тем старше выглядит человек. К-каждый раз отнимая чью-то жизнь, получаешь отметины видные знающему. Однако давайте вернемся к нашему р-расследованию, которое близко к финалу. Алёна выросла в красивую двушку, за которой стал ухаживать Томаш Свеноторжецкий землемер. Девушка не приняла ухаживания кавалера, но похоже у вашей ведьмаки, - я дернулся, когда услышал такое величание, что не укрылось от Ронина, - действительно есть с-способности мистического свойства. Протяните левую руку, - приказным тоном сказал сыщик, я почему-то подчинился.
   Он крепко взял мою ладонь в свою.
   - Думайте об Олесе, - он специально назвал ее именем, которое я проговаривал про себя, грезя он ней. - Вспоминайте самые яркие совместные моменты.
   Я подчинился. Сердце сдавило от лютой тоски, пальцы пронзило холодом.
   - Что и не вызывало с-сомнений. Ваши пальцы ледяные. Суть проявления того, что необразованные люди считают колдовством.
   - Вы говорили про землемера, - неприятно было беседовать о моей персоне. Я сильно устал, хотелось быстрее узнать, где находится Олеся и завершить разговор.
   - Верно, - оценив мой настрой продолжил сыщик. - Через некоторое время обуреваемый страстью, землемер вернулся и принялся разыскивать колдунью. Похоже ему удалось выяснить какие-то подробности отношений беглянок и помещика. Может кто-то из местных п-проболтался. В итоге боясь огласки, его убили. Знаете кто отдал п-приказ?
   - Урядник?
   - В-верно. Евпсихий Африканович. Он много лет покрывал помещика, когда его не стало, новый хозяин Переброда не захотел терпеть под боком ведьму. Алена с матерью уехала, вопрос закрылся, пока не явился Т-томаш начав бередить жуткую историю леди Макбет. Потом приехали вы.
   - Почему меня не утопили в болотах?
   - Вы оказались не столь настойчивым в р-расспросах, либо местным сделали предупреждение п-помалкивать, возможно посчитали, что еще одно убийство столичного писателя может вызвать фатальный интерес в Петербурге. Теперь все к-кончено, Евпсихий Африканович под следствием.
   - Так, где же все-таки Олеся?
   - Алёна в Выборге.
   - Выборге!?
   Я засмеялся. Выборг! Всего лишь сто верст от Санкт-Петербурга. Буквально у меня под носом. Какая ирония. Я заплакал. Маса-Михаил молча передал несколько салфеток. В моей душе творилось что-то невообразимое, она металась подрезанная, загнанная, старая хрюшка, под копытами которой скользила грязь, а в бок впились челюсти хозяйской шавки.
   - Как ее найти?
   - В Выборг Алена с Катериной отправились не случайно. Там живет сводный б-брат Алены.
   - Брат?
   - Верно. Артем Зиновьевич Измайлов. Наша Макбет перед этапом родила сына от Сергея, но всем сказала, что от покойного мужа. Ребенка бросила кому-то из дальних родственников мужа, даже не взглянув на младенца. Мальчик вырос, унаследовав состояние от Зиновия Тимофеевича.
   - Что-нибудь еще можете сообщить?
   - Могу, - Ронин посмотрел на меня с плохо скрываемым сожалением. - В Выборге у Алены Монрепо свой г-гадальный салон.
   - Монрепо... Она замужем?
   - Да, за очень влиятельным человеком.
   - Ясно.
   Я немного поседел, укладывая все, что рассказал господин Фандорин в свою голову. Масштаб истории участником которой я стал, проявлялся все более развернуто, играл судьбами людей, ломал, убивал, калечил. Но путь пройду до конца. Без всякого "должен", я просто так хочу.
   - Господин Фандорин вы свою работу выполнили блестяще, - он кивнул. - Позвольте отблагодарить вас.
   Он не стал поправлять меня. Раз уж господин сыщик величает мою Олесю Аленой, то и я не стану называть его Ронин. Я развернул, приготовленный еще вечность назад Джамботом, сверток и передал обнаженную саблю Фандорину.
   - Дьявол меня раздери, - без всякого акцента вскрикнул Маса, одним прыжком очутившись рядом со столом. - Это же Хидзамару!
   Побледневший Эраст Петрович трепетно взял катану за рукоять, поднес к лицу и как будто понюхал лезвие.
   - Что-то не так? - с беспокойством спросил я.
   - Я уже когда-то владел эти мечом, - слишком спокойно, прекратив заикаться ответил Фандорин. - То, что он снова, спустя десять лет оказался у меня непостижимо. Спасибо.
   Сыщик встал и поклонился, Маса поступил также. Мне, наверно, показалось, что в глубине голубых глаз русского самурая заблестели слезы. И от этого стало как-то хорошо. Значит не только я один мучаюсь от страшной кары любви, непосильная ноша стала чуть легче.
   - Посему ты не сказал ему про сина? - спросил Маса, когда я вышел из номера.
   - Есть вещи, которые человек должен узнать сам, - ответил Фандорин.
   Но я услышал, не в силах ровно стоять на ногах, прислонившись лбом к закрывшейся двери.
  

6

   Гадальный салон госпожи Монрепо находился на окраине Выборга, в живописном месте, окруженном парковой зоной. Попасть в него было ох как не просто. Либо по рекомендации одного из завсегдатаев, пристрастившихся к загадочному миру колдовства, либо уплатив солидный вступительный взнос. К счастью, раз в месяц в салоне проводился анонимат - встреча в масках, где за одним столом сидело тринадцать человек, за председательством Олеси. Каждой маске колдунья поочередно гадала на три вопроса, высказанных участником вслух. Это было что-то новое. Олеся мне гадала иначе. Но это не имело никакого значения.
   Однако в число двенадцати простаков попасть тоже было почти невозможно. Места покупались заранее, заранее же высылались маски, сообщалось время и дата мероприятия. Единственный способ сохранить инкогнито это уговорить кого-нибудь из простаков уступить место. Да, я хотел сохранить приватность. Меня страшила встреча. Казалось, что маска сможет защитить. От чего? Не знаю... Не хочу задумываться. Вариант просто предстать перед Олесей я не рассматривал.
   Две недели я пытался понять, где найти участников, ведь большинство из них, как оказалось, съезжались с разных глубин Империи, но ничего не приходило в голову. Наконец я решился на отчаянный шаг. Мне удалось выяснить день мероприятия, я собирался подкараулить первого попавшегося и ограбить.
   Справедливо рассудив, что вряд ли встреча состоится в первой половине, я стал караулить после двух часов по полудни.
   Салон находился в отдалении от остальных домов. Он имел закрытый двор и путь к нему шел через березовую просеку. Наверно в том сказалась любовь Олеси к природе.
   Страшно. Близость к осуществлению мечты и страх перед тем, что я хочу совершить, подрывали силы. Каждый час, что я ждал, подтачивал мою уверенность, идея ударить незнакомца по голове, затем связать и бросить в кустах, стала казаться абсурдной если не сказать невыполнимой.
   К сожалению, любое ожидание заканчивается действием. Было недалеко к шести вечера, как стали стекаться гости. Они были уже в масках. Я посчитал медведя, волка, зайца, оленя и лису. Никто из них не представил мне возможности напасть. Шли они почти друг за другом, лиса и заяц активно общались, как действовать в таких обстоятельствах?
   Затем последовали сова и пес, они тоже шли кучно, видя друг друга. Когда мимо моей засады прошли по очереди свинья, лев, змея и петух, я испытал сложное чувство отчаяния в купе с облегчением. Осталась надежда, что припозднившиеся гости придут по отдельности, но оказалось иначе. Эта была явно пара, они ругались между собой.
   - Марфа пойми! Это обман-с и надувательство! - громко фырчал мужчина в маске черного кота. - Ладно ты потратила солидную сумму чтобы попасть на это цирковое сборище, но зачем было тащить меня через всю империю?
   - Потому что ты мой муж и должен везде сопровождать жену! - отрезала коза.
   - Должен-с! Должен-с!? А не наоборот? Ты понимаешь, что из-за этой поездки, мы не поедем, прости-с за тавтологию, в Марциальные воды, года два, а то три!
   - Поздно причитать, деньги уже уплачены, - с истеричными нотками, опытного кокаиниста, ответила Марфа.
   Похоже мысль, что она не поедет на воды ее сильно расстроила.
   - Вечер добрый, господа.
   Я вышел из-за кустов, несколько внезапно, забыв выкинуть припасенную дубину.
   - Кто вы такой? Грабитель? - взвизгнул не по кошачьи кот, спрятавшись за дородной козой. - Забирайте деньги, только нас не трогайте, - сказал он из-под жены. - Иначе мы будем жаловаться!
   - Какие деньги! - гневно воскликнула коза, - было бы чем от грабителя откупится!
   - Вот именно-с! - нашел время для подтверждения своей правоты кот, - если нас живота лишат ты виновата будешь! - и без всякой паузы заорал, - памагитя-я-я-с!
   - Прекратите кричать! - сам вскрикнул я, отбросив дубину.
   - Так вы не грабитель? - неуверенно произнес кот. - Тогда зачем вы здоровайтесь?
   - Я не грабитель, - поражаясь витиеватости его мысли поспешно заверил, - я как раз хочу дать вам денег.
   - Много-с? - заинтересовался кот.
   - Изрядно, - неуверенно ответил я.
   - Что взамен? - спросила коза. - Имейте ввиду я порядочная дама, честь не отдам.
   - Подожди-подожди-с, - громким шепотом произнес кот, - вдруг денег будет ослепительно много.
   - Не будет, - отрезал я. - Судя по вашему разговору, который я случайным образом подслушал, господин кот не хочет идти в гадальный салон, считая это надувательством и пустой тратой времени.
   - Истинно так, надувательством-с.
   - Я в свою очередь имею веское желание салон посетить. У меня с собой четыре ассигнации по двадцать пять рублей.
   Я достал квартет из Александра-3 и помахал им в воздухе.
   - Меняю на маску.
   - Как же так! - нахмурила брови коза. - Во-первых это возмутительно мало! Во-вторых, я-то собираюсь пойти в любом случае!
   - Мне нужна только одна маска.
   - Одна...
   - Решайтесь, - поторопил я их, - может статься, что никого не пустят из-за опоздания.
   - Хорошо бы еще четвертной накинуть-с, - попытался торговаться кот.
   - Хорошо, - согласился я, - но других предложений не будет, я не могу сбегать до дома и принести вам еще денег.
   - А-а-а-а! Бес с вами, искуситель, - сказал кот, снимая маску, под которой оказалось бледное, зеленоватое лицо ценителя крепкого алкоголя.
   Он забрал деньги и как-то поспешно засобирался до гостиницы.
   - Пропьет, - грустно сказала коза, когда муж вприпрыжку умчался обратно по дороге.
   - Не успеет, - возразил я. - Сто рублей пропить сложно, тем более так быстро.
   - Вы не знаете моего мужа, - вздохнула она. - Пойдемте, иначе и в правду опоздаем. Кстати, вы знаете пароль? Хотя, чего я спрашиваю, конечно, не знаете.
   - Еще и пароль есть?
   - Да. У меня это "Азок", у вас...догадаетесь?
   - Очевидно "Ток"?
   - Браво, господин..?
   - Кот, просто кот.
   Нас ждали. Двое одетых в черные балахоны мужчин, справились о волшебных словах, они так и сказали - волшебных. Затем сопроводили в темное помещение, освещенное лишь двенадцатью свечами, стоящими в подсвечниках на столе, напротив каждой маски. Мы заняли свободные места. Лишь одно кресло пустовало.
   События понеслись так быстро, что я не успел испугаться, вошла она. Свод закружился, готовый рухнуть, пальцы рук промерзли, холод перекинулся на запястье и пошел вверх по рукам.
   - Добро пожаловать в мой салон страждущие, - своим уверенным сильным голосом, совсем неизменившимся за столько лет произнесла Олеся.
   На ней тоже была маска. Прямо в мои глаза смотрел Горыныч. Холод перебрался с рук на плечи и не собирался останавливаться.
   - Буквально через несколько минут мы начнем сеанс. Передо мной двенадцать карточных колод. Для каждого я стану гадать на предназначенной только для вашей маски колоде. Маски выбраны не случайно, они отражают ваш внутренний мир.
   Раздался ропот. Не всем понравилось, что их внутренний мир похож на свинью или козу.
   - Не расстраивайтесь, помните зачем вы здесь. Сосредоточьтесь на своих вопросах и желаниях. После того, как получите ответ на последний вопрос, обязательно задуйте свечу.
   Олеся говорила, а я думал о том, как она рассказывала о невозможности жить со мной в городе, вспоминал ее уверения, что ее душа проклята и отдана сатане. Но все эти годы был проклят я. И тогда, и сейчас я не понимал, почему нельзя было уехать со мной?
   Маски принялись задавать вопросы, зачастую глупые, материалистические, касающиеся простых людских страстей. Олеся исправно раскидывала карты, успокаивая каждого, даря им надежду. Дракон на ее челе, благосклонно кивал простецам. Ничего похожего на то, что она сказала мне. Первая свеча задута, за ней вторая. Теперь морозило ноги, они медленно покрывались льдом. Интересно, в какой точке встрется Южный и Северный полюс?
   Уже десять свечей погасли. Дело идет к развязке. Коза начинает задавать свои вопросы, первый о каком-то юном Кобе, будет ли он с ней.
   Меня уже не потряхивает, я ледяная статую. Холод с двух сторон заполнил грудь, подобрался к сердцу.
   - Господин кот, ваши вопросы.
   За столом остается последняя, горящая свеча, но маску Олеси хорошо видно. Дракон смотрит снисходительно, предвкушая победу. Я поднимаюсь, все тело, как зеркало злобного тролля разбивается миллионами осколков, летящих во все стороны.
   - У меня нет вопросов.
   - Кто вы? - голос Олеси становится испуганным.
   Но я не отвечаю, просто ухожу. Моя свеча остается гореть, одна из всех. Рядом лежит нитка красных бус.
  

7

  
   Несколько дней я мучился, находясь в бреду. Это было похоже на полесскую лихорадку, случившуюся со мною два раз по семь лет назад, но ею не было. Мой разум попал в капкан из апатии, одновременно стремясь вырваться и страшась этого. Не знаю сколько минуло времени, но внезапно капкан оставшись тюрьмой, превратился в бесконечное ложе. В этом счастливом мире я был с Олесей все эти годы, мы любили друг друга, истово, бесстыдно настолько, что сам диавол устыдился удалившись, перестав следить за сочетаниями безумств нашей плоти. Потом случилась расплата, ложе сменилось длинной черной линией из отчаяния и ложных надежд. Я старался удержаться на ней, но миллионы раз падал в ничто. Пока наконец чей-то голос не произнес мне тихонько на ухо: всё на этом свете отбрасывает тень. И все кончилось.
   В этот день я проснулся, вкусно с наслаждением позавтракал, просто оделся и поехал в имение Монрепо.
   Словами невозможно передать красоту этого места. Если где-то могла жить Олеся, то именно здесь. Утопающий в зелени вековых елей, самый настоящий замок стоял почти на обрыве, снисходительно наблюдая свысока за голубым блюдцем озера. У меня приятно защемило сердце при взгляде на это великолепие, на миллионы солнечных копий, пронзающих долину, отражающихся на поверхности воды.
   В ворота имения постоянно въезжали кареты, очевидно я присутствую при каком-то знаменательном событии. Ничуть не чураясь, иду внутрь, периодически раскланиваясь с десятками, разодетых в пух и прах по последней моде, гостей. Я на них фоне, в застиранном сюртуке и таких же видавших виды штанах выгляжу белым слоном, среди черных пешек.
   Идти приходится долго, внутри имение поражает своими просторами, архитектурной красотой. Видно, что каждая постройка, каждый камешек выполнен с любовным тщанием и функционален. Но вот и они. Гостеприимно распахнутые ворота дома Монрепо.
   Тут сразу несколько дворецких, каждый из которых сумел мимикой выразить отношение к моему внешнему виду. Но разве это моя проблема? Иду в глубь замка, все дальше и дальше, в центральную часть, ориентируясь на музыку, я знаю, что не ошибусь. Одно то, что я оказался здесь безошибочно в день общего приема, говорило о правильности нежданного визита.
   Бальная зала дышит, наполненная красивыми, танцующими людьми. Играет великая музыка - вторая соната Бетховена Largo appassionato. Прислонившись к колонне, заслушиваюсь и...
   В центре бальной гостиной, в окружении гостей кружится Олеся, на ней синее платье, которое развивается в такт движения красивой женщины, кусочком украденного неба. Какая пронзительная красота в этом моменте, в этой музыке, в этой женщине, ставшей для меня вселенной.
   Недалеко от Олеси стоит высокий красивый мужчина, от него идет спокойная уверенность хищника, могущего сожрать любого. Он смотрит на нее, как на свою законную добычу, отпивая из бокала с длинной ножкой, алую кровь вина. По правую руку мужчины стоит юноша, на вид ему 14-15 лет, он настолько похож на меня, словно смотрю в волшебное зеркало, переносящее отражение на тридцать лет назад. Вспоминаю слова Олеси: Знаешь, о чем я жалею? - О том, что у меня нет от тебя ребеночка... Ах, как я была бы рада этому!
   Иду сквозь танцующие пары к Олесе. Останавливаясь от нее в пяти шагах. Она перестает кружится и смотрит на меня таким родным взглядом полным любви.
   - Ваня, любимый, милый мой, хороший, ты все же пришел.
   Бокал вина выскальзывает из рук красавца, этот легкий звук, разлетевшегося стекла, перекрывает шум бального зала, молкнет музыка, так тихо, что я слышу, как стучит сердце моего сына.
   За эти годы она стала еще прекрасней, ее природная красота приобрела шарм чувственности. Поворот плеч, изгиб кистей рук, лукавство глаз, ее надломленные брови и слегка оттопыренная нижняя губа. Я невообразимо сильно любил Олесю, но не стоящую передо мной Алёну. Она была мне невероятно чужой, я с ужасом понимаю, что не хочу жить с этой непонятной для меня хозяйкой гадального салона.
   - Кто это, мама?
   - Это твой отец.
   Это слово. Отец...Что я чувствую сейчас, разрушая их размеренные жизни. Господи, вот как ты наказываешь. Я сходил с ума, лишал себя живота, пошел на войну, потерял единственного друга, четырнадцать лет шел к любимой женщине и что... У меня есть не сыновий сын и эта странная женщина, называющая меня любимым.
   - Ваня. Я так ждала тебя все эти годы, молила и Черта, и Бога...
   А ведь она, по сути, сейчас совершает самоубийство ради меня, перед всеми полностью обнажившись. Чтобы не случилось, ей нет возврата.
   Ничего не чувствую...
   - Ваня, мой дорогой, мой милый, что же ты молчишь!?
   Медленно, давая всем и каждому возможность увидеть, достаю старый наган. Тишина становится еще более оглушающей, вокруг сотни обсыпанных алебастром лиц. Взвожу курок.
   - Ва-няяя, - тягуче произносит Олеся, широко раскрывая темные, как адский провал глаза.
   Я стреляю шесть раз подряд...
   На пол льются капли коралловых бус...
   - Меня зовут Итаз...
   Itaksis "вдовец", от ос. idФdz
   Козуля. изделие из теста и яиц в форме венка
   Будочник. Нижний полицейский чин, стоящий на посту у караульной будки. Чаще всего на пересечении улиц.
   Чтобы немного подработать, о Пинкертоне повествовал и Александр Куприн.
   Эта мысль пришла и в голову В.И. Ленину, который боялся, что не увидит революции на своем веку.
   Парадокс Чжуан-цзы был описан в 3-ем веке до нашей эры. С тех пор вопрос, поставленный мудрецом, остается не решенным. Логическим путем доказать парадокс Чжуан-цзы решить нельзя.
   Джамбот перефразировал фразу из "Пиковой Дамы" про Германа. Одно из значений имени Герман - близкий. Чикай (chikai яп.) на японском означает - недалекий, близкий.
   Кэндзю?цу (яп. ??, "искусство меча") -- японское искусство владения мечом. Зародилось около 1200 лет тому назад с появлением класса воинов.
   Маятник получил название в честь своего создателя Леона Фуко. Этот французский физик смог придумать такой прибор, который бы на практике доказывал вращение Земли. Изобретение Фуко сочетает в себе простоту и понятность даже для тех, кто плохо разбирается в астрономии и физике.
   Похоже Джамбот откуда-то знает много о Фандорине. Ронин (яп.) самурай, лишенный покровительства своего сюзерена, либо не сумевший сберечь его жизнь и отказавшийся сделать себе харакири. 4 - мистическая, несчастливая цифра у Японцев. 4 - омофон слова смерть
   Почти точная цитата из романа Бориса Акунина "Не прощаюсь"
   Штаб-капитан Рыбников является персонажем не только одноименно повести Куприна, но и встречается в первом томе книги Акунина "Алмазная колесница: ловец стрекоз.
   Грубое пожелание закрыть рот (осет.)
   Убью. (осет.)
   Читай очерк Николая Лескова "Леди Макбет Мценского Уезда"
   Хидзамару (яп) - Повелитель Калений. Меч из повести "Жокей прогресса". Был отдан Фандорину в качестве оплаты услуг. Затем его реквизировала любовь...
  
  
  
  
  
  
  
  
  

2

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"