Емельянов Сергей Алексеевич. Приметы ушедшего времени

ПРИМЕТЫ УШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ.

Спецмероприятие.

В середине шестидесятых я, тогда молодой специалист, работал в одном НИИ в центре Москвы. По месту работы постоянно приходили разнарядки: то надо идти на дежурство в народную дружины, то на овощную базу, то на организацию выборов... Люди привыкли, некоторые ходили даже охотно. Погулять несколько часов вечером по улице Горького с повязкой дружинника было не в тягость, а полагающийся законный отгул был неплохим стимулом. Можно было "заработать" несколько отгулов и присоединить их к отпуску или взять отдельно. У всех есть дела, на которые надо потратить свободный день.

Перед праздником 7 ноября пришла разнарядка на участие в проведении праздничной демонстрации на Красной площади. Наша роль состояла в следующем.

Мы должны войти на Красную площадь вместе с первыми колоннами и оставаться там до конца демонстрации. Взявшись за руки, мы образовывали коридоры, по которым проходили людские колонны. Иначе демонстранты могли стихийно сбиться вправо, чтобы лучше рассмотреть стоящих на Мавзолее руководителей страны. Стоять надо было, чередуясь, один смотрит в сторону Мавзолея, а два его соседа, смотрят в сторону ГУМа, и наоборот. Так надо было простоять часа три до окончания демонстрации. После окончания демонстрации от Исторического музея медленно шла шеренга людей в штатском, которая должна была смести всех находящихся на площади людей, в том числе и нас. После ее прохождения Красная площадь должна быть пустой.

С нами провели инструктаж, затем была репетиция. Нас построили в шеренги на Красной площади, я как раз оказался в центре напротив Мавзолея. Демонстрантов не было, на главной трибуне Мавзолея никого, но сбоку на лестничном повороте толпились люди. Мы стоим, ждем, смотрим на них, они на нас. Один из них подходит к микрофону и говорит: "А сейчас проведем спецмероприятие". Мы в некотором недоумении, ни о каком спецмероприятии на инструктаже нам не говорили. Слышим топот сзади и сбоку, смотрим со стороны ГУМа и Исторического музея крест-накрест бегут в полном обмундировании вооруженные люди, мы едва успеваем увернуться. Через несколько секунд Красная площадь разделена на четыре части. Военные стоят плотно, плечо к плечу. Человек на Мавзолее смотрит на часы и говорит в микрофон: "Так, 20 секунд. Хорошо".

Стало не себе, подумал, наверное, и снайперы на крышах есть.

А сама демонстрация прошла гладко, но она мне ничем не заполнилась, каждый исполнял свою роль. Демонстранты шли колоннами по образованным нами коридорам, махали флагами, кричали, и не пытались пробиться к Мавзолею. Люди на трибуне стояли тихо, незаметно, только временами помахивали руками. Я даже не запомнил, кто там был на трибуне, хотя и смотрел на них несколько часов.

Спецмероприятие не потребовалось.

Флаги ПО ЧАСАМ.

Здание знаменитого ВХУТЕМАСА на улице Кирова. Сейчас там находится высшее учебное заведение художников, которое возглавляет Илья Глазунов, а во времена СССР там размещались многочисленные организаций, в том числе и наш институт.

Важную роль в этой перемене по слухам сыграла Раиса Максимовна Горбачева, к которой обратился Глазунов, но это отдельная тема.

На праздничные дни наш институт обязан был выделять дежурных по зданию. Главной обязанностью дежурных было показать свое присутствие на месте. Время от времени вышестоящая инстанция обзванивала нижестоящие, и тогда происходил примерно такой разговор. Дежурный нижестоящей организации снимал трубку и говорил в трубку: "Дежурный такой-то слушает". "У Вас все в порядке?" строго спрашивал анонимный проверяющий. Отвечать надо было, как учили в школе - полным ответом, повторяя слова спрашивающего: "Да, у нас все в порядке". "Происшествий нет?", "Нет, происшествий нет" и так далее.

В тот день на седьмое ноября дежурили двое рабочих. Они должны были в установленный срок вывесить красные флаги на фасаде здания по тогдашней улице Кирова. Дежурные знали, что установленный срок - это 2 часа дня, но не придали этому значения. Хотелось поскорее отделаться от этой небольшого, но обязательного дела и перейти к более приятному. Магазины по праздникам были закрыты, но они заранее запаслись всем необходимым. Поэтому с утра они приставили лестницу к фасаду здания и благополучно вывесили флаги, после чего с чувством исполненного долга сели за стол.

Случилось так, что как раз в это время мимо здания проезжал в своей черной "Чайке" первый секретарь Московского Горкома партии Гришин Виктор Васильевич. Он обратил внимание своих помощников, что флаги на здании ВХУТЕМАСа вывешены слишком рано. Те связались с кем надо. По всем инстанциям тут же прошла команда "Снять флаги с ВХУТЕМАСа!". Когда команда дошла до наших дежурных, они уже были хороши, но делать нечего, пришлось снова доставать лестницу и лезть наверх.

В тот момент, когда один из них, стоя на верхней ступеньке, уже протянул руку к флагу, чтобы освободить его из гнезда, лестница качнулась. То ли он сделал неверное движение, то ли пошатнулся второй дежурный, который придерживал лестницу внизу, но только лестница пошла в сторону. Человек, стоящий на лестнице, упал и не просто упал, а сломал ногу. Пришлось вызывать скорую, праздник был испорчен, а флаги так и развивались на здании ВХУТЕМАСа в неурочное время.

Однофамильцы.

Середина восьмидесятых. В институт Зерна идет очередное политзанятие с представителями близлежащих предприятий и организаций. В зале в основном руководители среднего звена - начальники отделов и небольших подразделений. Нам предстоит усвоить политику партии в области сельского хозяйства, и затем донести ее до наших подчиненных. В зале полумрак, на сцене светлее, там стоит стол, накрытый как обычно зеленой скатертью, за столом двое, один представитель хозяев, другой присланный из райкома лектор. Он рассказывает о положении дел в сельском хозяйстве и планах партии на будущее. Все понуро слушают. Прямо по анекдоту. На собрании представитель райкома объявляет: "Завтра, товарищи, мы будет вас вешать. Есть вопросы?". Молчание. "Последний раз спрашиваю: есть вопросы?". Из зала раздается слабый голос: "Веревку с собой приносить?".

После собрания лектор не спеша читает поступившие на бумажках вопросы и обстоятельно отвечает на них. Вопросы малоинтересные, все посматривают на часы и ждут окончания. Вдруг лектор читает очередную записку: "До каких пор Вы будете посылать нас на картошку в колхозы. Когда прекратится это безобразие?". И так далее в таком же духе еще что-то вызывающее. Видимо от неожиданности лектор зачитывает записку полностью и подпись "Иванов". Он смотрит в зал в некоторой растерянности, видимо, обдумывая, как достойно ответить на эту выходку. В этот момент из задних рядов поднимается мужчина и торопливо направляется по проходу к лектору и, встав перед трибуной на цыпочки, что-то горячо говорит ему. Слова подошедшего нам не слышны, но ответ лектора звучит через включенный микрофон по всему залу: "Ну что Вы, товарищ Иванов, так разволновались, не беспокойтесь. Конечно же, не Вы написали эту поскудную записку. Мы знаем Вас как преданного партии коммуниста и верим Вам, а это написал какой-то другой Иванов. С ним мы еще разберемся...". Успокоенный "правильный" Иванов нехотя отходит от стола и медленно бредет на свое место...

Гвоздики.

В актовом зале института идет партхозактив. Тоска зеленая, хорошо еще, если не приходится самому идти на трибуну, и говорить что-то подобающее. Как ни как у меня в подчинении человек сто, и я, хоть и не член партии, должен показать, что наш коллектив также озабочен поставленными задачами, и мы готовы воплощать планы партии в жизнь.

,,,В который раз рассматриваю стены зала и замечаю некоторую перемену.

Много лет над дверями висели под стеклом три одинаковые по размеру портрета: в центре молодцеватый Брежнев Л.И., Генеральный секретарь партии, справа от него всегда сумрачный Косыгин А.Н., председатель Совета Министров, слева безликий Председатель Верховного Совета Подгорный Н.В.

А тут вдруг висит по центру один большой портрет Брежнева, а по бокам только два гвоздика. Было ли указание "свыше" или это "инициатива снизу", кто знает...

И еще немало партхозактивов и иных мероприятий отсидел я в этом зале, осознавая происходящие перемены через эти гвоздики. А потом и они исчезли.

ОДОБРЯМС 1968.

Август 1968 года. Срочно созывают всех сотрудников института: будет выступать представитель Райкома с важным сообщением. Собрались, женщина средних лет с пафосом говорит о происках империалистов в Чехословакии и о вводе советских войск. Особо выделяет слова, что при вводе войск никто из наших солдат и офицеров не пострадал. В заключение предлагает принять резолюцию об одобрении действий Советского правительства.

Помню ее заключительные слова: "Кто "за"?", и как только несколько впереди стоящих человек нехотя подняли руки, тут же скороговоркой продолжила: "Кто против, кто воздержался?" и, не дожидаясь ответа, выдохнула: "Единогласно!".

Обращаясь к сопровождавшей ее женщине, добавила: "Поехали скорее, а то у меня до обеда еще три организации осталось"...

И более того...

Обычно инструктаж в управлении внешних сношений министерства перед загранкомандировками мы проходили группами, в которые входили специалисты из разных организаций. Для этого были установлены два определенных дня в неделю. В составе каждой делегации должно было быть определенной количество членов партии (насколько я помню не менее трети).

Был установлен следующий порядок. Сначала перед каждой командировкой мы должны были изучить инструкцию, как вести себя за границей. Для этого было достаточно посидеть минут 10-15 над раскрытой брошюрой, время от времени перелистывая страницы. Потом никто не проверял наших знаний. Далее мы должны были группой пройти инструктаж. Для этого надо было стоя, переминаясь с ноги на ногу и время от времени понимающее кивая, прослушать лекцию о международном положении и происках врагов. И только после этого мы могли получить синий загранпаспорт.

В тот раз возникла необычная ситуация. Болгарская сторона настаивала на моем немедленном командировании. Я был готов, но нужен был паспорт. Наш директор звонит в министерство, объясняет ситуацию и уговаривает заместителя начальника УВС, который и проводил инструктаж, принять меня в неурочное время. Объясняет это желанием наших партнеров, на которые, впрочем, его собеседнику наплевать, и срывом договорных обязательств. Наконец, тот нехотя соглашается.

Надо сказать, что я был у него не так давно, примерно месяц назад, в составе очередной группы, тогда он продержал нас особенно долго. К тому была причина. Как раз перед нашим отъездом произошел известный эпизод холодной войны: наши летчики сбили на Дальнем востоке южнокорейский пассажирский самолет, который по заявлению ТАСС нарушил воздушное пространство СССР. Погибли сотни людей, весь мир негодовал. И вот полтора часа человек, сидя за письменным столом, внушал нам, что это была провокация, что на самолете была установлена шпионская аппаратура, и что он отклонился от курса совсем не случайно, а умышленно хотел пролететь над нашими секретными объектами и сфотографировать их и т.д. Все это мы должны разъяснить нашим болгарским коллегам.

Захожу, протягивают квиток, который надо подписать. Он узнал меня, смотрит на меня с изумлением и ненавистью Кто я такой, чтобы вот так запросто нарушать установленный порядок: день не приёмный, я пришел один, вдобавок не член партии. Молчит. Видимо, ситуации до него необычная и он просто не находит слов. Наконец с усилием выдавливает из себя: "Помните: все, о чем мы здесь с вами говорили, остается в силе". Помолчал еще и выдохнул: "И более того...". Задохнулся, махнул рукой и размашисто подписал мою бумаженцию. Аудиенция окончена, я могу лететь в Болгарию.

НИ ШАГУ, НИКУДА

Мы с женой получили приглашение на частную поездку в Чехословакию. Прихожу в отдел виз и разрешений (ОВИР) около Белорусского вокзала. Пишу заявление с просьбой разрешить нам поездку. Строгая дама допрашивает меня, кто я, где собираюсь жить в Праге, зачем хочу ехать. Отвечаю, что мы хотели бы осмотреть Праги и в ответ слышу: "Вот ещё, это не причина!" и, помолчав некоторое время, выдает "Ладно, перепишите заявление, укажите в нем, что едете для знакомства с историко-революционными памятниками рабочего движения. И помните, из Праги ни шагу, никуда". Я согласно киваю головой.

Знала бы она, что для нас уже забронированы гостиницы в Будеёвицах на юге Чехии в Судетах и в городке Вышков, недалеко от Аустерлица, ныне Славкова...

На немецкой земле

Май 1989 года. Мы с женой в Германии по частному приглашению. Живем у знакомых немцев на втором этаже в частном домике в городке Темплин, примерно 100 км к северу от Берлина. Это озерный край, релаксационная зона. Летом комнату сдают отдыхающим, а сейчас до начала сезона она предоставлена нам.

В этом же направлении от Берлина, как нам говорят, находится дача правителя ГДР Хонникера. Где-то недалеко, по-видимому, в лесном массиве расположились советские войска. Их присутствие ощущается на дорогах, когда мимо проносятся грузовики, на дверцах которых две буквы СА - Советская Армия. В небе грохочут советские истребители. По Темплину ходят советские солдаты, лузгают семечки, сплевывают на асфальт.

Поехали посмотреть женский концлагерь Равенсбрук. В электричке кроме немцев советские офицеры. Во весь голос, с подробностями, с матом обсуждают они общую знакомую: с кем, когда и как в постели. Разговор немцев между собой смолкает, и они безучастно смотрят в окно, делая вид, что не понимают.

В ПОЕЗДЕ СОФИЯ- МОСКВА:

Возвращаюсь из командировки в Болгарию поездом София - Москва. В купе все заставлено чемоданами и сумками. Пожилой мужчина объясняет: после пяти лет работы в торгпредстве он возвращается в Москву, жену отправил самолетом, а сам с вещами едет поездом, иначе все не увезешь. Другой попутчик, как выясняется араб-палестинец, едет после каникул в Москву для продолжения учебы.

Дорога дальняя, почти двое суток с многочасовой стоянкой на границе в Унгенах для смены колесных пар. Попутчики попались разговорчивые. Палестинец охотно рассказывает, как он ненавидит евреев: "Был бы у меня автомат, я бы их всех перестрелял". Рассказывает, как было бы тогда хорошо жить: "У каждого мужчины-араба должно быть по три жены. В неделю он по две ночи проводит с каждой женой, а на седьмой день остается один, отдыхает...". На подъезде к границе начинает суетиться, ходит по вагону, заводит разговоры с пассажирами. Оказывается, он везет несколько дубленок для продажи в Москве и боится неприятностей на границе, поэтому просит пассажиров взять по одной дубленке и предъявить на границе, как свою. Знает, что одну дубленку может провести каждый, а вот если везешь много, таможня может не пропустить...

Работник торгпредства рассказывает, как Суслов якобы ездил в Японию для подготовки мирного договора, в том числе по Курильским островам. Говорит, что японцы очень надеялись на успех переговоров и, чтобы расположить его к себе решили показать в кино ему несколько небольших сюжетов о национальных традициях. Первые два сюжета демонстрировали японские любимые блюда. В первом змею подвешивают за голову и посетители ресторана, могут отрезать по кусочку, начиная с хвоста, и потреблять еще не остывшее мясо змеи с кровью. Второй сюжет еще круче. Живую обезьяну сажают в креслице и закрепляют голову металлическим обручем, после чего удаляют верхние черепные кости, ложечкой черпают теплые мозги и лакомятся ими. В третьем сюжете заснят традиционный весенний японский праздник, посвященному мужскому половому члену. Праздник проходит в виде шествия: сначала маленькие девочки несут на вытянутых вверх руках сделанные из подручных материалов - пластилина, глины и т.п. изображения этой части мужского тела, потом девочки постарше несут модели покрупнее и так далее. Заканчивают шествие взрослые девушки и женщины, которые несут многометровые скульптуры все того же.

Суслов был вне себя, объявил, что японцы не могут относиться к цивилизованному человечеству и с ними невозможно иметь никаких дел. Переговоры провались, не начавшись.

Слушал я его с недоверием, но много позже я сам увидел по телевизору репортаж из Японии, посвященный этому празднику. Действительно на экране все так и было, весна, девочки, девушки и это самое. Случилось это в начале девяностых годов, позже этот сюжет я больше не видел.

В русском стиле

Еду на электричке на дачу в Костино по Савеловский дороге. Конец семидесятых годов. Осень. За окном "очей очарованье", но мне почему-то грустно. В голове звучит щемящее "Горе-горькое по свету шлялося, и на нас невзначай набрело"...

После Дмитрова в вагоне почти пусто: кроме меня только два подвыпивших мужик обсуждают, что у них построено на шести сотках.

-- У тебя что? Ничего... А у меня... Ты видел, что у меня? Дом мой видел? А сарай? Получше твоего дома будет. А парник? Это не парник, а цельная оранжерея. Такого и в ботаническом саду нет. А туалет? У меня туалет и то в русском стиле!

Его "визави" слушает молча, понурив голову, против туалета в русском стиле возразить нечего...

ДВЕ ЖИЗНИ.

Мужчин после войны в конце сороковых годов в Москве не хватало. Поэтому на завод вербовали девушек из деревни. Они ехали охотно, осваивали рабочие специальности, становились передовиками производства, вступали в комсомол, занимались спортом. Жили в общежитии. Все было хорошо, да вот семейной жизни нет

Случилась так, что одна такая передовая комсомолка загуляла и понесла. Подруга уговаривала ее сделать аборт, она отказывалась. Скандал: незамужняя комсомолка и вот беременна. Ее прорабатывают на собрании, исключают из комсомола. Но она все-таки родила мальчика, стала матерью-одиночкой. Вторая же, бездетная и безгрешная продолжала работать, была примером для всех, получала награды.

Прошли годы. Теперь обе уже старые, обе получают небольшие пенсии. Та, что родила, живет в семье в отдельной квартире вместе со своим сыном, невесткой и внуками. Вторая же, комсомолка-спортсменка, живет в коммуналке. Детей нет и вообще никаких родственников нет. Болеет, лежит одна в комнате, почти не встает, не может лишний раз дойти до туалета. Когда нет воды, пьет собственную мочу...

Справка

1941-ый год. Война. Осень, приближается зима. Немцы под Москвой. Мужчины на фронте. На заводе работают преимущественно женщины. Один из немногих мужчин - молоденький военпред. Помимо основной работы по приемке продукции завода он организует отправку женщин на рытье окоп для обороны Москвы. Работа тяжелая, отказаться нельзя. Но выход есть, особенно у хорошеньких. Им военпред делает поблажку, разумеется, после близкого знакомства в постели.

Прошли годы, многие годы. И вот спустя едва ли не пятьдесят лет на завод приходит старик в отдел кадров. Ему нужна справка для пенсии, и в ней должно быть указано, что он действительно работал военпредом на заводе осенью 1941-го года. Его узнали: в кадрах работали еще "те" женщины. Узнали и отказались давать ему справку. Но их опять принудили...

Судьба ЕВРЕЯ В СССР.

Сам еврей, москвич. Работал дамским мастером в парикмахерской. Зарабатывал неплохо. Решил получить высшее образование. Поступил в Плехановский институт и закончил его. Стал работал экономистом, получал мало. Женился на однокурснице, родил ребенка. Жена и теща выгнали его из дома: "Зачем нам бедный еврей?". Развелся, ребенка продолжал любить, покупал подарки, но его не пускали в дом. Попробовал снова устроиться парикмахером, но в Москве его не брали из-за высшего образования. Наконец устроился мужским мастером в парикмахерской в аэропорту "Быково". Через два года стал бригадиром, потом перешел в салон "Чародейка" на Калининском проспекте. Зарабатывал много, одеваться "с иголочки", обедал в ресторанах, на работу и домой ездил на такси. Приглашал старых друзей, обслуживал их сам без очереди, денег не брал. Женил второй раз на продавщице. Уехал в Израиль....

Очереди.

Первая моя очередь в конце сороковых за мукой. Все хотели получить крупчатку, но ее было мало, больше давали серой. Из муки пекли пироги с капустой, с вареньем и с мясом. Потом угощали соседей, обменивались рецептами. После голодных лет войны это было счастье.

Очереди как таковой не было. Была запись с ночи. Люди подходили и уходили, ждали своего номера. У меня на ладони тоже был трехзначный номер, написанный фиолетовым чернильным карандашом.

* * *

1978 год. На проспекте Калинина длиннющая очередь.

-- Что дают?

-- Золото...

-- Почем?

-- Сколько в одни руки?

Ну, страна, ну, народ, золото им подавай.

С 6 марта 1978 года цена на золото и ювелирные изделия из него выросла на 60 процентов. Очереди на несколько дней уменьшились, а потом снова стали расти...

* * *

Восьмидесятые годы. Часто хожу Кисловскими переулками от старой станции метро Арбатская на улицу Герцена (теперь Никитскую).

У углового здания, на котором когда-то висела вывеска Маяковского.

-- Нигде кроме,

--как в Моссельпроме,

постоянно толпится народ, а дальше по Калашному переулку всегда стоит очередь. Думаю, надо узнать, за чем очередь. Узнал: это очередь в голландское посольство, а стоят в очереди люди, выезжающие в Израиль на ПМЖ. С Израилем дипотношений нет, поэтому голландцы согласились быть посредником.

Подумал, нет, это не для меня. Прошел мимо, А, может быть, надо было занять очередь?

Оставить комментарий © Copyright Емельянов Сергей Алексеевич (emsergej@yandex.ru) Размещен: 30/12/2009, изменен: 30/12/2009. 23k. Статистика. Сборник рассказов: Мемуары Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Это сборник небольших рассказиков, описание сценок, в которых, как мне кажется, отразились приметы времени, в котором мы жили.

Емельянов Сергей Алексеевич : другие произведения.

Приметы ушедшего времени