Стрела вошла чуть выше сердца, и оленю пришлось перерезать горло.
Май припал губами к ране и сделал два жадных глотка.
Никки за его спиной вырвало.
С ней было слишком много проблем. Худая, почти костлявая, она сильно страдала от недостатка воды, а Май специально обходил тропы пересекающие ручей, чтобы вынудить ее попробовать крови.
Ягод в этом лесу почти не было, да и те съедали лесные мыши и птицы. А отсутствие дождей лишало их и возможности собирать грибы. Свежее мясо могло бы удовлетворить потребность организма в витаминах, но Никки не прикасалась к нему, питаясь одной лещиной.
Май коснулся губами влажного мха, вытираясь, и начал свежевать. Но шкура снималась плохо - нож затупился. Юноша вытер с подбородка успевшую запечься кровь и протянул спутнице тоненький кусочек розового мяса.
Никки позеленела и убежала за деревья. Он встал, прислушался... и так и не найдя повода для беспокойства вернулся к прерванному.
На запахи ночью соберется порядочное количество мародеров. Ах, если бы у них был огонь! Май достал темный моток подобранной на обочине бечевы, кожаный куль и стал упаковывать лучшие куски, перекладывая их крапивой и горькой травой. Затем подвесил раздувшийся и перетянутый несколько раз веревкой сверток на верхние ветки дерева, где они еще с вечера обустроили люльки для сна.
Все! Конец! Он залез в гамак, и, усевшись как можно удобней, сладко зевнул.
Оглядываясь на прошедшие две недели, Маю было страшно и весело одновременно. Мечты так странно сбываются! Подумать только - он больше не человек!
Юноша достал из сумки на поясе зеркальце и залюбовался цветом своих глаз. Таких оранжевых с алыми искрами у НИХ там не бывает. Правда кожа тоже поменяла оттенок, став какой-то переливчато-серой или серебристой... но это, если подумать, тоже выгодно. Когда они дойдут до озера - он сможет нырять, а рыбы не будут его видеть. Они вроде тоже в чешуе?
Знать бы кого благодарить за эти приобретения.
Их кто-то покусал в ТУ ночь, но кто? Был такой туман и такая кромешная темень, что собственных рук не увидишь. Даже с фонарем. По крайней мере, им, двум лузерам потерявшим свои группы, казалось именно так. Компас свихнулся, а нервно пищащий счетчик Гейгера Мэй выкинул. Какой с него толк? Юноша и сам понимал, что, получив такую дозу, им долго не жить. Под ногами хлюпало и чавкало. А бесполезная снаряга отдавила не только плечи, но и задницу.
Дурацкая затея! Идиотский лес!
Когда налетели Эти... Фонарь потух и так мерзко стало... хоть кричи! Все, что было потом, он мог вспомнить теперь как шелковые касания и острую боль в руке.
Однако, кем ни были обладатели 40 кинжально острых зубов, они не хотели их смерти.
Вообще-то он давно заметил, насколько улучшились слух и восприятие запахов. А этим утром обнаружил на изнанке рубашки клок пахнущей псиной шерсти.
-Так вот к чему эти сны! Да и любовь к сырому мясу и крови, сказал он Никки, но она как всегда промолчала, смотря на него как на врага.
Май улыбнулся и потянулся, выгнув спину. А затем подумал, что больше ассоциирует себя не с модными в богемных кругах волками, а с толстым разбойником-котом...С оборванным ухом и хитрой мордой... Все как положено...
Только к чему тогда эта шерсть?
Май недоуменно пожал плечами и заснул.
Никки бродила по мшистой поляне, собирая в ладони то мелкие черничины, то собственные не менее редкие слезы. С каждой минутой становилось все темнее, и она была готова кричать от бессилия.
Мысли текли все быстрее, а запахи множились, как и звуки, оплетая ее восприятие. Когда она вернулась на поляну - из гамака уже свисал белоснежный хвост. Сама она еще пыталась бороться. Но когда из чащи раздался высокий протяжный свист - ее сопротивление было сломлено.
Протрубил рог и свист повторился.
К большому, раскидистому дубу подъехали всадники. На серых, как старое серебро конях. Под их копытами танцевали белоснежные, с рыжими ушами гончие. Тонкие и верткие, как ветер в кустах вереска на высокогорье.
Ветер играл листвой в кронах, разговорив дремлющие деревья. Ветви их сплетались, смыкались в кольцо, и охотники с благоговением переговаривались, не решаясь переступить черту дубовой тени. Зорким сипухам на ветвях их одежда казалась сотканной из лесных теней и сумрака ночи.
Наконец шепот стих.
Из-за дерева, на дрожащих лапах вышла огромная псица. Поджарое, крепко свитое тело покрывала легчайшая жемчужная шерсть, а глаза светились пламенем.
Из леса, ей на встречу, вышел мальчик в наброшенном на лицо капюшоне.
-Они просят твоего согласия, Резвая. Если ты поохотишься с нами и этой ночью - они снимут с него проклятие, и он вернется к людям.
-А я? - То ли спросила, то ли протявкала острозубая пасть.
-Ты - нет. Ты останешься собой. И сможешь просить за каждую охоту что-то, что они смогут дать.
-А если я сбегу? Или не выйду из-под дуба?
-Они разбудят спящего на дереве.
-И будут охотиться с котом?
-Не играй. Если ты потратишь время - тебе придется бежать в два раза быстрее. А если не тебе - то ему. Они заставят. Они могут.
-Я помню.
Псица подошла к мальчику и подставила шею. Он вынул из-за пояса тонкий серебристый ошейник и одел.
Собака, легонько скуля, стала трусить головой.
-Ты все никак не привыкнешь, - мальчишка не спрашивал - утверждал. Хотя и с искренним сочувствием в голосе.
Снова раздался высокий звук рога, и он кувыркнулся через голову, обращаясь в серую гончую со строгачем на шее.
Через пару мгновений всадники уже пришпорили коней, и охота понеслась по спящему лесу. Под глупое пронзительное тявканье рыжеухих.
Они миновали заброшенный город и, сломав ограду, вылетели на дорогу, ведущую к живым. Сегодня их путь лежал на Север.
Никки неслась, сбивая лапы в кровь. Краем глаза она видела, что по морде Серого текут слезы. Видимо ему не забыли вчерашнее.
Утром Никки еле добрела на негнущихся от боли и усталости лапах до дуба. По ее губам стекали алые капли.
Она утешала себя, жалела. Но все было бесполезно. Перед глазами стояли смертельно перепуганные, перекошенные лица. Жирные, порочные... но человечьи же! Человечьи!
Язык прилипал к небу от крови. Приторно-соленый, густой вкус...
Когда она снова стала собой, ее рвало целый час без остановки.
А Мэй все еще спал...
Она вычистила брусничными листьями и мхом рот, отплевавшись наелась ягод, залезла на дерево и, склонившись над гамаком, поцеловала спящего в нос. Его кожа снова была розовой, а дыхание ровным и тихим. Без ужасно раздражавшего ее то ли клокотания, то ли урчания.
-Теперь ты свободен, прошептали измазанные соком губы. А завтра я попрошу здоровья и продления рода для тебя. Они и это смогут...