Аннотация: Каждый из нас сам определяет, что и как подарить любимым под Новый Год...
Каждый из нас сам определяет,
что и как подарить любимым под Новый Год...
В привычной прихожей с советской стенкой оказалось неожиданно темно. Желтоватый свет старенькой люстры ронял блики по обтянутым светлыми обоями стенам, отражался в полированном деревянном боку "трехликого" зеркала, и все равно - было темно.
На стуле почти у самых входных дверей застыла женщина. С ее бескровного лица на мир растерянно смотрели карие, как доставшийся после бабушки гарнитур, глаза. Неснятое серенькое пальто и едва размотанный с шеи кремовый шарф никак не желали согреть свою хозяйку, тело которой начинала сотрясать крупная дрожь. Зависшие в тонких пальцах массивные ключи ходили по кольцу, как четки, силясь высказать нечто такое, что не рискнуло сорваться с приоткрытых потрескавшихся губ.
Зима в сердце - это зима души?
Евгения Петровна Старикова никогда не любила зиму: ее тонкая белая кожа плохо переносила сибирские морозы, темные волосы южанки секлись, а городская котельная и коммунальщики преподносили сюрпризы специфическим пониманием проблем граждан. В детстве, снег, холод и внезапно угодивший в тебя снежок - самые большие сложности. К юности три самых "бледных" месяца календаря обрели новые краски: переезд семьи, друзья и подруги, шумные компании и Новый Год...
В прихожей у носка так и не снятого серого сапога высился пятном потека коричневый бок коробки с елочными игрушками. Неподъемная громада. Ни Паша, ни Слава услышать просьбу матери поставить елку не пожелали. В пятнадцать лет близнецы сами старались решать, что важно, а что нет. Все в маму. Женечке Стариковой шел двадцать первый год, когда под хмурым снегопадом декабря отец Паши и Славы решил уехать от проблем глубинки в Москву, а сама Женечка - во что бы то ни стало родить близнецов.
Снег...
Белые хлопья в их городе частенько темнели от заводских выбросов, ложась на розоватые от мороза ладони звездами праха.
Люди быстро стареют от горя, холода и одиночества.
Но никогда в своей жизни, положенной на поиск средств для воспитания сыновей, Евгения не считала себя старой! Три работы? Потрепанное пальто и заношенные сапожки? Вечно лениво-насмешливые взгляды коллег на ее растянутые свитера и мамины юбки? Она никогда в жизни не посещала маникюрный салон и не видела моря иначе, чем по телевизору.... Нищенка?
Для жителей гордой столицы - да. Даже для ее лучшей подруги Милы - да!
Но у нее всегда были два ее солнца: Слава и Паша, Паша и Слава.
Глаза, губы, родинки, шрамы от ссадин, - она знала своих сыновей от спрятанных под комодом игрушек до рисунков на последних листах тетрадок по алгебре.
Почему же ее близнецов оказалось так легко купить?
Приехавший в отпуск из Москвы Виктор никому из соседей о своем бизнесе ничего не рассказывал. Да и зачем? Дорогие подарки, дорогой джип, дорогое пальто. Двое телохранителей и желание "увидеть наследников". Пятнадцать лет: ни письма, ни алиментов, ни помощи! Воронин просто вычеркнул бывшую одноклассницу из памяти с сообщением: "Аборт делай. Я уезжаю. Мне поступать надо!"
У Жени никогда не было высшего образования, да и денег на учебу у смешливой, полной и неспешной девочки не было. На аборт их тем более не нашлось! А отдать в приют своих близнецов...
Загляни в голубые глаза младенца и попробуй по летней духоте, когда цветут кусты, а в ларьках продают мороженное искалечить родную жизнь.
Новая жена Виктора поражала красотой: темные локоны, глаза цвета ивовой листвы, идеальная кожа и стройная фигурка восемнадцатилетней никогда не рожавшей лани.
Галине почти тридцать и после какой-то экзотической лихорадки, подхваченной то ли в Южной Америке, то ли в Африке она никогда не сможет иметь детей.
Ни ревности, ни боли. Женя даже пожалела супругу Виктора в первую минуту, пока не поняла, что "недостаток" жены Воронин планирует исправить ее близнецами. Купить их у нее как килограмм картошки или две упаковки мыла!
Естественно, она его выгнала.
"Не жила хорошо - нечего и привыкать", - решила Евгения, уходя на работу с утра.
А к вечеру Паша уже трещал лишь о море и Ницце, а Слава молча крутил в руках подаренную "папой" приставку. Новомодная техника подключаться к телеящику с выпуклым экраном и пятью каналами местных новостей не могла и не желала.
"Мама, а ты отпустишь нас в Москву?", "Мам, а почему бы не купить новый телевизор?", "Это ж старье! Сама как пугало и мы - оборванцами!", "Папа Виктор купил Славе...", "Мы в кино такую штуку видели...!"
Из зеркала в прихожей на Евгению Старикову безмолвно смотрело ее посеревшее отражение: от полных слез карих глаз до слишком ранних росчерков седины и морщин. Южанки стареют слишком быстро. От своих родителей Женя взяла лучшее: мамину красоту и папину широту души с добротой улыбки.
Поезд с городского перрона уходил днем.
Снег падал и падал, засыпая дорожки сероватыми хлопьями, роясь мушками в глазах и стелясь паутиной изморози на окнах вагона.
"Детям надо учится", "Что ты им дать можешь? Бомжевку свою в полторы комнаты и место у заводского станка?", "Колледж и институт, два языка минимум!"
Виктор никогда не смотрел ей в глаза: ни в ту зиму, ни в эту.
"Мы позвоним!", "Мам, мы только на каникулы!", "Мам?!"...
Евгения, молча, улыбалась, кивала и куталась в не по сезону легкое пальто. Серая шерсть помнила прикосновение еще ее мамы - Гульнары. Слишком гордой, слишком южной, слишком теплой для холодной Сибири. Женщины, пережившей и раннюю смерть любимого мужа, и непутевую дочь, принесшую в подоле двойню.
Стены прихожей помнили и надсадный кашель Гули, когда в городе в очередной раз повисал густой смог заводских выбросов, и запах ее знаменитых пирогов. Они не помнили ее слез, только правило "Никто не должен видеть твою слабость".
Считаются ли соленые тающие льдинки на ресницах слабостью? А входит ли в "никто" собственное отражение?
Коробка с елочными игрушками на полу коридора и деревянные рамы зеркала не давали ответ. В груди, где-то под ключицей и левой лопаткой давило и пекло. Духота и тишина становились непереносимыми. Пустота комнат, пустота квартиры, души и...
Сбросив с плеч шарф, Евгения встала, механически повесила снятое пальто сушиться на вешалку, зацепленную за дверцу шкафа. Разувшись, она босиком ушла по холодному полу ставить чайник. Наощупь, забыв включить кухонный свет.
В голове осталась последняя мысль: "Надо нарядить елку".
"Не дело, когда на календаре двадцать пятое декабря, а в окнахбез новогодних гирлянд ещетак серо и темно".
Надежда... Когда не остается ничего, остается способность мечтать, верить и желать.
Евгении пришлось ждать своих близнецов долгие четыре года, которые они не уставали обещать приехать "на день рождение", "на каникулы", "в Новый Год!", "отдыхать летом"...
Сезоны листались. В конце - концов даже серенькое пальто пришлось поменять на дутый китайский "синтепон". Неизменной оставалась лишь наряженная в конце декабря ель, как когда-то давно, продолжавшая дожидаться своих подарков.
Уже сделанный дар - не воротишь, а самим научиться его ценить и делать подарки любимым не так-то просто...