Старый дом стонал и скрежетал, борясь с ударами налетевшей бури. Хотя борьбой это было сложно назвать. Ветер врывался в распахнутые окна, буйствовал в пустующих комнатах, бил болтающиеся лампы и наслаждался своей безнаказанностью. Не было от него никакого спасения. Черное, как вязкая смола, небо готовилось низвергнуть хляби на несчастное жилище, полное слез, горя, безысходности и смерти.
Дождя Лев боялся. Нет, его не пугала перспектива промокнуть, хотя старая крыша, отделяющая чердак от бездны космоса, была скорее формальностью, чем защитой. Лев переживал, что промокнув, он уже не сможет найти тёплого местечка, чтобы обсохнуть и согреться. В этом доме уж точно.
Блеснула молния, осветив груды хлама и пыли, что копились на чердаке не один десяток лет. Льва царящий вокруг бардак особо не волновал. Он привык. Когда живешь словно призрак, словно домовой, незваным гостем, шорохом за стеной, не до брезгливости, гигиены и прочих мелочей.
В старом доме, между стен, вместо утеплителя строители положили лишь воздух и благие намерения. Эти лакуны опутывали всё здание, словно силки старого паука, охочего до чужих страданий. Лев знал все эти ходы наизусть. Мог бродить по ним с закрытыми глазами и не заблудиться. Ведь он жил здесь дольше, чем любой из нынешних обитателей. Бродяга, не покидающий дома, бездомный, живущий под черепичной крышей. Жизнь иногда всё ставит с ног на голову.
Полное имя Льва было Левиафан. Чудовищное имя, но привыкнуть можно ко всему. Тем более, что Лев никогда не стремился крутиться в обществе. Одиночество стало для него привычкой и наградой. Даже живя под одной крышей с четырьмя соседями, он предпочитал оставаться в стороне.
Возможно, другие жильцы старого дома знали о его существовании, даже подкармливали порой. Да и сам Лев не стесняясь таскал объедки из их мусорок, со столов, из незапертых ящичков. Ему не нужно было много. Чуток хлеба, кроху колбасы, да спокойствие и одиночество.
Жизнь призрака имела свои преимущества. Всегда быть в курсе, но никогда - в центре, жить в обществе, но не иметь никаких привязанностей. Лев считал себя смотрителем старого дома, назначенным хранить покой жильцов от внешних невзгод. Да только беда нагрянула изнутри. Левиафан всё видел, но ничего не смог сделать.
Хриплый вздох ознаменовал пробуждение молодого человека, что звался Маркусом. Из своего укромного места Лев видел, как судорожно вздымается впалая грудь этого несчастного, как руки дергаются, пытаясь высвободиться из крепких пут, как кровь сочится из разбитой головы и медленно капает с кончика заострившегося носа.
- Сашка... - тихое, едва слышное бормотание срывается с побледневших губ юноши.
Снова судорожная попытка освободиться. Маркус явно не осознавал, что с ним.
- Что? - вновь хриплый шёпот.
Парень задергался на массивном деревянном стуле, к которому был примотан несколькими ремнями.
В дальнем углу, незаметная даже для острых глаз Льва, шевельнулась тень.
- Живой таки, - этот скрипучий, пугающий голос заставил наблюдателя вздрогнуть. - А я уж думал, что пробил тебе черепушку. Крепкий ты, для нарика.
Маркус отчаянно брыкался, пытаясь освободиться. Стул скакал под ним, словно живой, но позиций не сдавал. Старая мебель. Надёжная.
Тень в уголке содрогнулась, то ли пытаясь подавить рвущийся смех, то ли сражаясь с приступом боли.
- Сопляк сдох, - в этом голосе не было ни злорадства, ни торжества. - Корчился минут десять, цеплялся за жизнь. Зачем? Чтобы орать по ночам? Бояться каждой тени?
- Ты! - прошипел Маркус, - Ты убил его!
Сашка, совсем еще слепой котёнок. Склизкий комок вечного ужаса. Лев не любил его, терпел. Вечные ночные крики мешали бродяге спать. Хотя порой было даже жалко этого мальчишку, не властного над собственной судьбой. Впрочем, тут все были такими, идущими на поводу у собственных пороков и заблуждений.
- Если бы это сделал не я, - из тени донёсся смешок, - то ты бы пырнул его ножом, рано или поздно. Или Петрович удавил бы во сне, во славу своего господа.
- Ублюдок! - орал юноша, раскачивая стул. - Я тебя урою! Сука!
Короткий смешок, прервавшийся судорожным вдохом.
К Маркусу Лев относился спокойно. Безразлично. Перст разложения и смерти оставил глубокий след в жизни этого несчастного наркомана, павшего во власть своих пристрастий. Он уже не контролировал себя, не понимал что делает, куда идет.
Левиафан замечал, как парень роется в вещах своих соседей в поисках денег или других ценностей, как выкрадывает их ключи, а потом возвращает. Наблюдателя это не касалось. Жизнь по ту сторону стены текла своим чередом и по своим законам. Иногда Маркуса подозревали, даже обвиняли. Только он не признавался, никогда и никому. Даже самому себе.
Молния за окном осветила комнату. Всего на мгновение. Блеснули серые, впавшие глаза, длинные, слипшиеся пряди, жесткие черты, черный шрам рта. Лев инстинктивно напрягся, хотя знал, что скрывалось за плотным занавесом теней.
Маркус не смотрел в темноту. Он смотрел в другую сторону, где на скомканной в предсмертной агонии простыне лежал Сашка. Вспышка яростного света выхватила из ночи его омертвевшее лицо, искривлённое в безмолвном крике. Пустые стеклянные глаза, руки, прижатые к горлу. Завораживающее зрелище. Казалось, само время умерло при виде этого скорченного тельца.
- Кстати, - раздался голос из темноты, - спасибо за Петровича. Я бы сам вряд ли с ним справился. Точно не в таком состояний.
Вновь смешок едкой горечью разлился по грязному полу.
- Что ты с ним сделал?
- Ничего. Укатил в подвал и запер. Чтобы не мешался.
Крупные слёзы текли по лицу парня, скапливаясь на подбородке, прежде чем сорваться в последний полёт и раствориться, впитавшись в грязную футболку. Ветер пел свои песни в полостях стен, мешая и беспокоя.
- Чего тебе надо? - спросил Маркус, когда рыдания перестали душить его голос.
- Покончить со всем, - раздался ответ после нескольких тягостных мгновений молчания.
Чиркнул кремень зажигалки, высекая искру. Потом еще и еще, пока, в конце концов, трепещущий язычок пламени не взвился в темноте, спугнув полчища теней.
Наркоман замер, словно позабыв о своём стремлении разорвать путы и задушить прячущегося в тенях человека.
- Ммм... - его голос дрожал, мешая произнести имя.
На освещенном пламенем лице расплылась страшная, словно свежий шрам, улыбка.
- Меня зовут Марк, - голос был слаб, но ненависть сочилась из него, словно зубная паста из сдавленного тюбика.
Тени боязливо трепетали на впалых щеках, на острых скулах и выдающемся подбородке. Во впавших серых глазах плясало совершенно иное пламя, не похожее на тёплый огонёк зажигалки.
Красной звездой замерцал кончик зажженной сигареты. В ноздри ударил отвратительный запах табака. Лев невольно попятился. Он терпеть не мог, когда курили в его присутствии, но тревога и любопытство были сильнее природной брезгливости.
- Какого... - Маркус замотал головой, словно желая оторвать её, - Ты же умерла! Я видел!
Раздался смех, тяжёлый, низкий, похожий на рокот далёкого оползня.
- Вы тут все, как один - потомственные врачи, - человек, затянулся, окружая себя коконом мерзкого дыма. - Что ты, что старик. Могли бы пульс пощупать, помочь девушке.
- Мари... - испуг, смятение, всё смешивалось в этом имени, сорвавшимся с губ Маркуса.
Марк поднялся на ноги, прижимая одну руку к телу, словно стараясь удержать что-то. Домашние вещи соседки смотрелись на нем странно, неестественно, хотя точно подходили по размеру.
Двигался мужчина с трудом, припадая на одну ногу и продолжая зажимать бок.
- Мари умерла, - теперь в этом имени звучало злорадство и триумф. - Пыталась остановить меня, но оказалась слабее.
- Что ты несешь! - взорвался Маркус, вновь принявшись рваться из своих пут. - Мари! Приди в себя! Что здесь происходит?
Серые глаза сфокусировались на вытянувшемся лице парня. Всего на мгновение.
- А ты туповат. И что она в тебе нашла?
Вновь затяжка. Порыв ветра подхватил сизый дым и унёс его гулять по дому.
Трясущиеся пальцы потянулись вниз, к ручке небольшой канистры.
- Я не понимаю, - глухо прорычал Маркус, пытаясь вывернуть свою руку из крепкой хватки ремней.
Накрашенные бирюзовым лаком ногти беспомощно скребли по накрепко закрученной крышке. Тлеющий кончик сигареты прыгал в дрожащих губах.
Тихий стон, гримаса боли. В тонких руках Марка канистра казалась огромной. Он едва мог держать её - его шатало как чайку на грот-мачте во время шторма.
- Куда тебе... - от натуги его голос стал высоким, знакомым.
Крышка наконец поддалась, выпустив на волю убийственный запах бензина. Эта противоестественная вонь резанула обоняние, словно лезвие скальпеля. Лев поморщился, пытаясь защититься от всепроникающего смрада, но это не помогло. Глаза слезились, хотелось убежать, выпрыгнуть на свежий воздух и долго вдыхать наполненный грозой ветер.
Медленно, осторожно, боясь потревожить напряжение, что царило в комнате, вечный наблюдатель двинулся прочь от ужасных запахов, от разыгрывающейся драмы, от необходимости вмешаться. Протиснуться между кирпичами, пробежать по старым, подтекающим трубам, вскарабкаться по проводке, осторожно ступить на ветхое потолочное перекрытие. Уйти. Подальше от всего этого кошмара в спокойную чердачную темноту.
Только голоса, пусть и приглушенные хлипкими стенами, продолжали преследовать Льва.
- Мари! Что ты делаешь?! - хрипел Маркус.
Плеск жидкости, разливаемой по полу. Смрад, распространяющийся всё дальше.
- Знаешь, а ведь ты ей нравился, - такой странный, надрывный голос, полный отчаянья, боли и злорадства. - Действительно нравился. У неё прям аж чесалось. Сука. Отрезала мне яйца, а сама гуляла, будто ничего не произошло!
Хриплый кашель, полный свиста и бульканья. Судорожный вдох.
- Прекрати! Пустии...
- Еще Виталик. Ха! "Родители просят прощения! Поговори с ними! Возвращайся к нам!" Ублюдок! Простил он её! - Марк уже не говорил, он кричал, яростно выплёвывая слова под аккомпанемент шумного дыхания связанного. - Я её не простил! Я сидел, крохотной точкой, бельмом на глазу. Выжидал. Набирался сил.
Грохот пустой канистры. Видимо выпала из слабеющих пальцев.
- И тут этот нарисовался. Простивший. Хе... В такую панику её вогнал. Захотела исчезнуть, спрятаться.
- Не надо... - мольба Маркуса проникла сквозь прорехи в потолочных досках, заставив Льва вздрогнуть и оступиться.
Хрустнула гнилая деревяшка. Треснула старая побелка, обвалившись снегопадом на голову длинноволосого убийцы. Опора резко пропала, и Левиафан, с ужасающим рёвом обрушился вниз.
Страх. Рефлексы сработали быстрее, чем Лев успел что-то осознать.
- Тварь! - тоненько взвизгнул Марк, хватаясь за разодранное лицо.
Сигарета выпала из перекошенного рта и медленно вращаясь упала в нескольких волосках от резко пахнущей лужи.
Вздох облегчения вырвался из груди наркомана. Только Льву было совсем не до этих острых моментов. Он несся, поскальзываясь на мокром полу, падая, вновь вскакивая, задевая мебель, углы, всё на свете. Его гнал страх и вонь, заполонившая всё вокруг. Опасность переполняла эту крохотную комнатушку, словно медведь шатун - собачью конуру. Нужно было бежать. Так далеко, насколько могло позволить воображение.
Раздался грохот, словно в кучу хлама упало что-то большое. Он стегнул по ушам, порождая еще больший ужас и панику.
Лев бросился к двери, но она оказалась закрыта. Тупик, безысходность. Проклятье! Как он мог так позорно свалиться в единственную во всем доме комнату, из которой не было запасного лаза!
Нужно спрятаться! Залезть, забиться в самый тёмный угол, под старый комод, куда угодно. Только не под кровать. Липкая, остывшая жижа, уже отмеченная зарождающимся разложением, медленно капала на пол с покрасневшего покрывала.
Вновь грохот, пробежавший по спине электрическим разрядом. Тихая ругань Маркуса, свалившего наконец свой непобедимый стул, и теперь корчащегося в бензиновой луже. Хриплое, сбивчивое дыхание, доносящееся откуда-то из-за мальчишеского хлама. Удары бешено колотящегося сердца, пытающегося выворотить грудную клетку Левиафана и продолжать нарезать круги по комнате.
Загрохотали раздвигаемые вещи, выпуская из своих объятий перекошенного от боли человека.
- О нет! - слабый, срывающийся голос, слёзы, рвущиеся из серых глаз. - Опять! Маркус!
Неуверенные шаги, каждый из которых отражался на лице гримасой страдания.
- Не подходи ко мне! - прорычал наркоман, пытаясь отползти прочь.
Фигура, едва различимая в ночном мраке, замерла, мелко подрагивая.
- Это я тебя так? Это я?!
Надрыв. Тихие, едва сдерживаемые рыдания.
- Мари? - неуверенно, испуганно спросил Маркус.
Девушка утёрла перемазанное лицо рукавом и склонилась над парнем.
- Погоди. Я сейчас развяжу.
- Мари! Какого хрена? Что происходит?
Неловкая возня, сбивчивое дыхание. Паника постепенно отступила, выпустив Льва из своих цепких когтей.
- Это я. - тихо бормотала Мари, пытаясь развязать туго затянутые ремни. - Всё - я. Прошлая я.
Маркус пыхтел, стараясь высвободиться из мёртвой хватки проклятого стула.
- Хотела забыть, сбежать, - Мари продолжала тихо причитать. - О Господи! Прости меня! Проклятье! Не поддается!
Девушка выпрямилась, взвыв от боли, постояла некоторое время, приходя в себя, и, окинув комнату полным слез взглядом, заковыляла к старому комоду.
- Что значит - твоё прошлое? - тихо спросил Маркус. - Зачем ты убила Сашку?
Девушка вздрогнула.
- Сашку... - её голос был до краёв наполнен ужасом и отчаяньем.
Взмах головой, словно отметающий все сомнения. Быстрое хлопанье ящиками комода.
- Нашла!
Маркус с испугом смотрел на короткий кухонный нож, зажатый в трясущейся руке.
- Погоди! Что ты...
Мари медленно опустилась рядом с поваленным стулом на колени и принялась сосредоточенно пилить ремни.
Плотный кожзам никак не хотел поддаваться напору тупого лезвия.
- Сашка, - тихо причитала девушка, упорно ковыряя неподатливый материал. - И братик! Я - чудовище!
Наконец один из ремней не выдержал её упорства и лопнул.
- Маркус, - голос Мари был так тих, что даже шёпот на его фоне казался криком, - спустись в подвал. Там Петрович, запертый. Выпусти его и уходите из дома.
Лопнул второй ремень, потом третий. Маркус вскочил на ноги, торопясь выйти из бензиновой лужи. Мари осталась сидеть на месте.
- Уходи.
Парень колебался несколько секунд, но потом чертыхнулся и подскочил к девушке, хватая её за плечи и пытаясь поднять.
- Что ты делаешь?! - взвизгнула Мари, вырываясь. - Оставь меня! Я чуть не убила тебя! Я убила Сашку! И брата!
- Заткнись! - шипел Маркус, - Это была не ты! Это бы Марк, или как там его! Тебе нужна помощь!
- Отпусти! Я должна закончить это!
Тупое лезвие прочертило глубокую борозду по беззащитному предплечью. Парень вскрикнул и выпустил Мари, поспешно зажав кровоточащую рану.
- Уходи! - девушка выставила нож перед собой, как преграду, - Он близко! Я должна закончить всё это!
- Мари...
- Уходи! - её полный отчаянья крик подхватил ветер и унёс к свинцовой стене туч.
Ответом этому крику была молния. Она ударила так близко к дому, что между вспышкой и громом на было никакого промедления. Оглушительный звуковой удар заставил всех пригнуться.
Лев весь сжался, чувствуя, как звуковые волны дробят его тонкий внутренний мир. Темнота его вынужденного убежища, и без того не самая безопасная, была вмиг развеяна мощным потоком ослепляющего света.
А потом наступила еще более оглушительная тишина, словно минувшая какофония пожрала все прочие звуки, и тьма, такая же непроглядная, как саван смерти.
Глухо, словно сквозь ватное покрывало, прозвучало чирканье кремня зажигалки. Глухо, словно сквозь толщу воды, распахнулась дверь, пропуская немного рассеянного света и запыхавшегося, перемазанного пылью Петровича.
Дверной проём подарил Левиафану надежду на спасение. Он рванулся вперед. Ему было наплевать на крики людей, на трепещущий язычок пламени, танцующий на фитиле падающей в бензиновую лужу зажигалки. Сейчас только одна мысль ревела в его голове, словно боевой рог: "Спасаться".
Лев бежал, как никогда еще в жизни не бегал. Петлял по тёмному коридору, в один исполинский прыжок перелетел через лестничный проём, проскочил в приоткрытое окно и по водостоку забрался на козырек подъезда, где затих, укрывшись под нависающим краем покатой крыши.
Небо, наконец устав сыпать сухими молниями на многострадальный город, разверзло свои хляби. Тяжёлые капли стучали по старой черепице, дробясь при ударе на сотни мельчайших брызг, от которых уже не было спасения.
Лев фыркал и сильнее вжимался в холодную стену. Сил, чтобы поискать убежище понадежней, уже не было.
В окнах второго этажа плясал огонь. Начав робко, словно младшеклассница, он быстро разошелся, захватив своей обжигающей страстью всё видимое пространство. Чёрный дым, подобно бархатным лентам, взвивался ввысь, теряясь на фоне небесной темноты.
Хлопнула подъездная дверь, выпуская под дождь Петровича с Маркусом. Они тащили плачущую и слабо отбивающуюся Мари под руки.
- Зачем? - её голос дрожал. - Зачем? Я - убийца! Я - чудовище!
- Не суди, да не судим будешь, - пробормотал пожилой дворник. - Бог рассудит, кто ты.
Дотащив обмякшую девушку до тротуара, все дружно опустились на мокрый асфальт. Маркус продолжал крепко сжимать Мари в объятьях, словно боялся, что она вновь бросится в огонь.
Дождь беспощадно заливал всё вокруг, низвергаясь целыми водопадами на головы сидящих на тротуаре людей.
Парень задумчиво разглядывал пламя, бушующее в окнах второго этажа и обнимал притихшую виновницу пожара.
Мозолистая рука Петровича легла на его плечо, останавливая порыв.
- Оставь, - голос мужчины был неожиданно спокоен. - Их уже не спасёшь, только сам погибнешь.
Маркус нервно елозил на месте, явно не желая мириться со словами соседа.
- Куда мы без них?! - причитал наркоман. - Где заночуем? Что теперь делать?
- И каждый найдет себе кров в храме Моём, - с усмешкой пробормотал Петрович. - Сначала нужно отвезти девчонку в больницу. А потом уже решать будем.
Мари неподвижно сидела рядом с Маркусом, опустив голову на его костлявое плечо.
- Может скорую вызвать? - тихо спросил парень, вновь устремив свой взгляд на пылающий дом. - И пожарных...
Петрович отрицательно покачал головой и устало вздохнул.
- Мы и так по уши в дерьме. Лучше раствориться в ночи и не отсвечивать. К тому же соседи наверняка уже звякнули в службы. Пойдем. Объясняться с ментами нам совершенно ни к чему.
Маркус нехотя кивнул и попытался поднять девушку на ноги, но она безвольным кулём повалилась на тротуар. Тёмная, даже для такой непроглядной ночи, лужа медленно расползалась под ней.
- Мари! - взвизгнул парень и принялся трясти бездыханное тело. - Мари! Очнись! Мари! Ты меня слышишь?!
Дворник перегнулся через кричащего наркомана и приложил палец к сонной артерии девушки.
- Умерла, - тихое слово обрушилось на Маркуса могильной плитой. - Видимо, кровью истекла. Рана открылась.
Парень прорычал что-то неразборчивое и принялся тормошить Мари с новой силой.
- Успокойся, - дворник ухватил его руки и попытался оттащить от тела. - Ей уже не поможешь. Надо уходить.
Маркус взвыл и вырвался, вновь бросаясь к распластанной на земле девушке.
Где-то вдалеке завыла сирена. В окнах соседних домов начал загораться свет.
Петрович оглянулся и зябко передёрнул плечами.
- Предоставь мертвым погребать своих мертвецов. Если тебя тут найдут, то всё на тебя и повесят. И Сашку, и её, и этого, первого...
- Это был её брат, - тихо сказал Маркус, сжимая тело Мари в своих объятьях. - Видел его на фотографиях. Сначала не понял, а теперь вот...
На несколько секунд воцарилось молчание. Дождь постепенно выдыхался, превратившись из неудержимого потока в мелкую морось.
- Так это ты... - начал было сторож, но оборвал фразу на полуслове. - Ладно, поступай как знаешь. Бывай.
- Кота возьми, - сказал Маркус, кивнув в сторону дрожащего на козырьке Левиафана. - Сгорит же, скотина. А я ему жизнью обязан.
Петрович тихо матюгнулся и направился к крыльцу.
Лев смотрел на него настороженно. Он не знал, чего можно ожидать от этого человека. Да и чужих прикосновений терпеть не мог. Только силы были не равны. Как бы Левиафан не шипел и не царапался, широкая ладонь всё-равно легла на его шею и, ухватив за шкирку, вытащила из укрытия.
- Пойдем, тварь божья, - с невесёлой ухмылкой сказал пожилой мужчина и быстро зашагал вдоль улицы, растворившись в толпе зевак, выбежавших посмотреть на пожар.