Трактирщик Петрус, прозванный Разносторонним из-за сильного косоглазия, скучающе разглядывал, пойманную в единственную на всю округу кружку из прозрачного, муху. Насекомое нарезало бешеные круги и удивительные петли, не в силах прорваться сквозь непостижимый, для её крошечного разума, барьер.
Зал трактира был практически пуст. Пара пьяниц, что заливали тоску своей неудавшейся жизни пойлом любого качества, да несколько торговцев, что решили переночевать в этой дыре на свой страх и риск.
Страх и риск, ковыряя в зубах грязными пальцами мускулистой руки, сидел у входной двери и наблюдал за несчастными прикрыв глаза. Его звали Ухо, но не потому, что ему не хватало ушей, а потому, что эти уши в избытке хранились в сундуке под кроватью в его скромном жилище. Ухо являлся одновременно и гарантией безопасности гостей, служа у Петруса вышибалой, так и основной причиной смертности постояльцев, будучи глазами и ушами местного разбойного авторитета. Красный Джо, а именно так звали головную боль всех жителей Малого Рога, любил знать, какие ценности проезжают через его самоприсвоенные владения. А еще больше любил эти ценности присваивать.
Петрус был бы рад вышвырнуть Ухо из своего заведения, да только это обошлось бы ему потерей и трактира, и уха, и, скорее всего, потерей его серой, но тем не менее бесценной жизни. А этот скучающий трактирщик себе позволить не мог.
Но, к неописуемо вялой радости Разностороннего, торговцы выглядели крайне плачевно, что и спасало их шкуры. Видимо зима выдалась тяжелой не только здесь, в Малом Роге, что ютился в стороне от основных торговых трактов, но всё же стоял на дороге в Новую Бирму.
Но этот год не был богат на урожаи, не стал успешен для торговцев, и не забил трактир Петруса веселой толпой с тугими кошельками. Холода ударили раньше срока, погубив поздние посевы, навалило снега по самые крыши, хвори подкосили селян и скотину.
От голода спасли деньги из сельской казны, с которыми так неохотно расстался староста, чтобы закупить и зерна для людей, и кормов для скотины. Бледная больше не маячила за спинами осунувшихся селян, но и изобилием их стол похвастать не мог.
Петрус мог угостить усталого спутника лишь постной кашей, пустой похлебкой да прокисшим пивом. Впрочем, те кому удавалось прорваться через снежные заносы, не были особо привередливы к еде и с жадностью поглощали всё, что было теплее их посиневших пальцев.
Торговцы уже отогрелись, насытились и теперь морщась хлебали мутное пиво, тихо переговариваясь и поглядывая на Лину, что вяло протирала столы и убирала пустые кружки, привычно демонстрируя свои преимущества в глубоком декольте платья.
Петрус нанял её когда всё его помощники разбежались, спасаясь от растущей банды Красного Джо. Даже повариха Марта, что была Петрусу женой, собрала пожитки и, плюнув на трактир, опостылевшего мужа и его мечту, унеслась с каким-то прохвостом в сторону Бирмы. В её мешке уехало почти всё золото, что Петрус накопил за тридцать лет, оставив Разностороннего без возможности откупиться от новой напасти.
Лина была ладной девкой, с крутыми бедрами, высокой грудью и роскошной черной косой. Она помогала Петрусу вести дела, а так же обслуживала клиентов в зале и, по необходимости, в их жестких постелях.
Петрус знал, что девушка откладывает каждый полученный медяк, всей душей желая вырваться из этой дыры, а потому не гнушалась никакой работы.
Трактирщик защищал девушку как мог, но он ничего не мог поделать с бандой Джо, тем более что сам разбойный царек положил на девушку свой алчный глаз. Впрочем, сам этот факт снизил количество её ночных клиентов до крайне глупых единиц. Сам же Джо заявлялся в трактир каждый вечер и часто оставался на ночь. Петрус держал для него самый лучший стол в самом темном углу зала.
Разносторонний размышлял, как бы повернулась его жизнь, если бы он открыл постоялый двор в другом месте, где угодно, пусть даже в Большом Роге. Он представлял себе полный зал уставших и голодных путников, их звенящие кошельки, толпу девок, разносящих яства по столам и послушно повизгивающих от шлепков захмелевших гостей. Толпу поварят, деловито снующих по кухне, пару крепких ребят у дверей, быть может они были его сыновьями.
Эти напрасные мечтания трактирщика были прерваны резким хлопком двери, в которую, вместе с воем ветра и целым снежным сугробом, ввалился новый посетитель.
Петрус встрепенулся, выпустил очумевшую муху, оправил фартук и представительно выпрямился, рассматривая гостя. Больших надежд путник не внушал. Его походный плащ был изодран и пестрел дырами и имел тот самый неопределенный цвет, что так часто встречается в одеяниях бездомных. Из под капюшона торчала черная свалявшаяся борода. Путник был бос, его раскрасневшиеся от мороза ноги с грязными обломанными ногтями казались сшиты из мозолей разной давности.
Гостя шатало, словно он стоял на палубе шхуны, попавшей в шторм. Он сделал несколько шажков в глубь трактира, но был остановлен опустившейся на его плечо ручищей.
Милостыни не подаем, - вяло, но с ощутимой угрозой в голосе, сказал Ухо, разворачивая беднягу лицом к двери.
Из зарослей черных волос блеснули серые глаза. Бродяга выпрямился, и оказалось, что Ухо на пол головы ниже этого оборванца.
Петрус напрягся, всей своей постаревшей шкурой ощущая приближение проблем, но из под полы походного плаща показалась тощая рука, демонстрируя объемистый кошель. Приятный звон заставил крепкие пальцы вышибалы выпустить плече гостя. Ухо хмыкнул, пожал плечами и вернулся на свой стул, откуда он принялся заинтересованно наблюдать за новым постояльцем, явно замышляя что-то нехорошее.
Трактирщик тяжело вздохнул и направился к странному путнику.
- Вечер добрый. Желаете поужинать? - с отточенной за множество трудных лет управления трактиром интонацией, спросил Петрус.
Из вороха черных волос раздалось жуткое хрипение, похожее на карканье. Гость скрючился в приступе кашля, вцепившись дрожащими пальцами в фартук трактирщика. Откашлявшись, оборванец, с трудом, расцепил пальцы и прохрипел:
Петрус, привычный у к более мерзким постояльцам, кивнул и предложив гостю усаживаться направился на кухню. Лина, наблюдавшая за происходящим не отрываясь от полировки и без того чистого стола, поспешила следом.
Обширный камин, в котором можно было запечь целого кабана, уныло потрескивал последним поленом. Петрус закинул в его необъятную глотку еще дров, и заглянул в котел. Похлебка выглядела более пустой, чем обширный зал кормчей, но её было в достатке.
Лина нацедила большую кружку пива, подхватила несколько вчерашних булок и поспешила обратно в зал. Разносторонний вяло помешивал похлебку, меланхолично размышляя, сколько звонких монет он сможет увести из кошелька загадочного гостя, прежде чем Ухо решит присвоить его себе. Но резкое появление Лины, с кружкой и булками в руках и озабоченным лицом, подсказало, что денег усталый трактирщик может и не увидеть.
Чертыхнувшись, Петрус поспешил обратно в зал.
Гость выбрал самый темный и тихий уголок кормчей и блаженно растянулся в единственном на всю таверну кресле. Ухо грозно нависал над ним, явно намекая, что это место не предназначалось для незваного гостя.
- Проваливай, а не то я твои кишки тебе в глотку запихаю, - вкрадчивым голосом вышибала тактично пытался достучаться до наглого оборванца.
Торговцы, наблюдая за происходящим из-за своего стола, вяло перешёптывались.
Гость изучал нависающего над ним дуболома, что-то вяло бормоча себе в бороду.
- Ты меня слышишь?! - Ухо начинал свирепеть.
Внезапно загадочный оборвыш хрипло рассмеялся, глядя куда-то мимо скалящего зубы вышибалы и произнес неожиданно сильным и глубоким голосом:
- А ты, конечно, будешь от этого в восторге.
Ухо заморгал своими маленькими глазками, немного ошарашенный странной манерой гостя выражать своё несогласие.
- Что ты сказал? - в голосе громилы звучала угроза, которая маскировала нехватку мозгов.
Гость еще раз усмехнулся, тихо прошипев в сторону что-то вроде "Заткнись!", и, наконец подняв глаза на выступающую челюсть бандита, спокойно сказал:
- Твоей заднице этого стула не видать, так что, - босоногий обвел взглядом пустующий зал, - раз хозяина этого места здесь нет, сгинь. Иди, позови еще хмырей, или просто поплачься в углу на несправедливость судьбы.
Лицо дуболома нахмурилась, вяло переваривая сказанное, пошло пятнами, указывая на вскипающую злость, и, когда из обилия сказанных слов, узконаправленный разум разбойника вычленил грубый отказ, разинуло пасть, заплевав слюной и без того грязного гостя.
- Ты!!! Сдохнешь! - Ухо коротким движением выхватил из за пазухи длинный тонкий нож, и ткнул им куда-то в складки грязного плаща.
Петрус, наблюдавший за происходящим с безопасного расстояния, устало вздохнул и направился к злосчастному столу с намерением помочь дуболому избавится от тела. С ухом он встретился не сделав и пары шагов, ибо разбойник перелетел через широкую столешницу и расстелился у ног трактирщика, оглушительно воя и разбрызгивая кровь, что ключом била из под торчащего в предплечье ножа.
- Хозяин, - глубокий голос глухо вырывался из зарослей свалявшихся волос, - где еда?
Петрус глухо хмыкнул, шепнул очумевшему от боли Уху "беги за Джо" и вернулся на кухню, злорадно усмехаясь в душе. На немой вопрос, что читался в округлившихся глазах Лины, он только пожал плечами и кивком указал в сторону зала, "мол, что стоишь? Неси ему пиво". Девушка послушно нырнула в дверь, успев заметить, как поверженный громила неловко вывалился за порог трактира в жестокий объятья зимы.
Гость набросился на черствый хлеб и кислое пиво, словно это было его первой трапезой в жизни. Он буквально вырывал трясущимися пальцами каждую принесенную с кухни плошку из рук девушки, опустошая их в считанные мгновения. Иногда он прерывал энергичное жевание челюстями, что бы пробормотать что-то бессмысленное в пустоту. Лине удалось расслышать "заткнись" и "знаю я твои желания".
- Вам лучше бежать отсюда со всех ног, - тихо сказала девушка, принеся очередную кружку с пивом и собрав пустую посуду.
Серые пронзительные глаза на секунду оторвались от еды и изучающе посмотрели на Лину. Из черной бороды донеслось тихое "ты примитивен".
Тонкая бровь последней работницы трактира взметнулась вверх. Девушка склонилась поближе к торчащим из капюшона патлам и выразилась яснее:
- Сейчас сюда прибегут дружки того засранца, что заплевал кровью весь пол. Они не буду церемонится, поднимут тебя на ножи, заберут твой кошель и бросят твоё тело в канаву.
После некоторой задумчивой паузы гость пробормотал "подождем, посмотрим", отложил грубо выструганную ложку и выудил из-за пазухи увесистый мешочек, что позволил ему пройти в этот пустующий трактир.
- За деньги не переживай, - спокойно произнес патлатый оборванец, достав две монеты и положив на стол.
- За еду, - гость вернулся к поглощению каши, продолжая разглядывать оторопевшую служанку, - и за табак, если такой найдется в этой дыре. Еще столько же дам за ночлег, и по монете каждому за труды и беспокойство.
Он замолк, долгими глотками осушая очередную кружку, и призывно указывая на опустевшие тарелки. Девушке только и оставалось, как сгрести монеты со стола, собрать пустую посуду и исчезнуть за кухонной дверью.
Следующую партию плошек принес сам трактирщик.
- Можно ли получить обещанную сумму вперед? - прямо поинтересовался он, выставляя еду перед гостем.
Бродяга зашелся громогласным хохотом. Петрус поморщился и поставил на стол личную табакерку, вкрадчиво поясняя своё беспокойство:
- Вам уже вряд-ли удастся воспользоваться своим богатством, так не лучше ли сделать доброе дело и немного облегчить тяжелую жизнь честных трудяг, чем приумножать добычу разбойников?
Гость умолк, буркнув в бороду "он тут не при чем", отставил, пятую по счету, кружку пива и распустил ветхие завязки на своём продранном плаще. Его кожаный камзол, не смотря на явно поношенный вид и обилие пятен, был явно дорогим. К добротному, хоть и изрядно истертому от постоянного ношения, было пристегнуто несколько объёмных кошельков.
Кошели эти, на мгновение, заставили трактирщика задуматься о нехороших вещах. Думы эти подпитывались так же полным отсутствием даже намеков на какое либо оружие. Но судьба Уха, что был не дурак в уличной поножовщине, отрезвляла.
Гость выудил из кошеля еще пару золотых, которые тут же исчезли в бездонных карманах фартука косоглазого хозяина.
Уловив, что, пока, ловить было нечего, трактирщик учтиво поклонился и, повинуясь жесту гостя, оставил того в одиночестве.
Впрочем, это одиночество нарушили, привлеченные денежными махинациями и заинтересованные в возможных сделках, торговцы. Они окружили стол, за которым сидел загадочный постоялец, наперебой спрашивая, нет ли у господина желания купить соли, специй, пару сапог или лошадь одного из погибших в нелегком пути купцов.
Пьяницы, уныло дремавшие в своих кружках, встрепенулись, стали расталкивать друг друга и перебираться на противоположный конец зала, явно ожидая какого-то зрелища.
Еще пара серебряных монет перекочевала из одних рук в другие и оживленные торговцы заказали себе еще пива. Гость же, напялив пару сапог, что нашлись у предприимчивых путешественников, прикрыл глаза и казалось задремал, укрывшись за горой опустевших мисок.
Трактирщик припрятал вырученные деньги как можно дальше, потушил камин на кухне и приготовился к худшему. "Худшее" не заставило себя долго ждать. Входная дверь с треском распахнулась пропуская в зал разношерстную толпу мужчин.