Поговаривали, что он вылупился из яйца страшных подземных змеев, что голос его ядовитее рассветных ягод, а кожа, холоднее снега, что под плащом у него чешуя, а тело его вылеплено из глины. Брехня это всё. Он такой же тёплый и мягкий, как все остальные. Разве что почище прочих. И болтливее.
"Откровения жриц подворотни"
Томас Милундр
На большой соборной площади было шумно и людно. В воздухе витал аромат жареного лука, раскалённого свиного жира, кислого хмеля и немытых тел. Дышать было совершенно невыносимо, что, впрочем, никак не сказывалось на настроении собравшихся.
Сегодня к крыльцу ратуши вывалил почти весь Люфтрик. Даже безногие, безрукие и безглазые приковыляли, приползли, пришли сюда, в надежде прикоснуться к всеобщему веселью.
Предприимчивые лавочники еще с ночи расставили по краям площади свои столы и прилавки, а не менее предприимчивые стражники уже успели по три раза собрать площадную пошлину.
На большой соборной кипела жизнь, лилось дрянное пиво, шипел лук на здоровенных чугунных сковородах. Монеты ловко перебирались из одних рук в другие и прятались в кошели, то и дело становясь добычей ловких пальцев шныряющих в толпе карманников.
Всем было весело. Звонкий смех то и дело раздавался в общем гомоне толпы. Практически не было угрюмых лиц, таких привычных для портового городка, промышляющего восновном рыбной ловлей да топлением Мольера. Сегодня не коптили чистое безоблачное небо сотни высоких труб топлеваренных мануфакторий, а запах варёной рыбы, которым был пропитан весь Люфтрик, был почти незаметен в мешанине праздничных ароматов.
Сегодня был великий день! Сегодня первый пропагандистский полк его Всесияющего Императорского Величества будет проводить вербовку героев побережья на борьбу с Королевствами одичалых степняков, с пиратами Зурима, с демонами и прочими чудищами, которыми любили пугать детишек.
Это было знаменательное событие, на которое приходили посмотреть все горожане, ибо в Люфтрике вербовка проводилась всего второй раз за всё время существования Империи Скального Берега. Пропустить такое событие, для люфтригцев означало пропустить всю жизнь. даже жадные владельцы заводов не смели перечить воле рабочих, и погасили пламя в огромных жироварнях.
Гул стоял неимоверный. Развеселённый хмелем и толкотней народ, радостно перекрикивался. То и дело звучали нестройные голоса, вытягивающие исковерканную мелодию имперского гимна. Где-то звучали хлесткие шлепки ударов и невольные вскрики - это горожане играли в "Неваляшку", дубася друг друга по очереди. Кое где и просто дрались, не поделив очередное луковое кольцо, очередную кружку пива или женщину.
Яр уже пересёк незримую линию полдня, и яростно изливал своё тепло на головы веселящимся. Даже холодный морской бриз затих, боясь спорить с волей Великого Отца, а потому жара стояла неимоверная, особенно для раннего Сапфира.
Хмель и пекло делали толпу опасной. Веселые перепалки вот-вот готовы были обратиться в кровавые потасовки, но оглушительный рёв Второго имперского рога мигом пресёк все буйства.
Горожане притихли, обратив свои лица к высокому крыльцу ратуши. Рог протрубил ещё раз, возвещая о начале вербовки.
На крыльцо вышел высокий седовласый мужчина, облачённый в золотистый мундир первого пропагандисткого полка и воздел над толпой руки, призывая к молчанию.
- Именем Всесияющего Императора Скального Берега, Карла Иеронима Второго, и по воле его, - зычный, поставленный голос прокатился по площади вызывая трепет и радость в мещанских сердцах, - вторая вербовка в городе Люфтриге объявляется открытой!
Толпа взревела, яростно приветствуя столь долгожданную весть. Седовласый вновь и вновь вскидывал руки, пытаясь утихомирить веселящихся горожан, но его попытки были тщетны. Скривив губы, он махнул рукой трубачу, и на площадь вновь обрушился бархатистый рёв Второго Имперского Рога. Свист и крики смолкли.
- Герои, считающие себя достойными Императорской награды и благословения, - продолжил свою речь седовласый, - могут подняться на площадку со списком совершенных подвигов для прохождением испытания и получения назначения.
Толпа зашевелилась, забурлила, образуя потоки и водовороты. К большому деревянному помосту, специально построенному в центре площади, потянулись люди. Все стремились оказаться поближе к грядущему представлению, но никто не торопился стать его участником.
Наконец по широким ступеням поднялся высоченный парень с копной светлых, как выгоревшая под светом Яра трава, волос. Ростом и шириной плеч этот паренёк мог поспорит с городскими воротами, а толщиной рук - с грот мачтой рыбацкого трала. Густая рыжеватая борода скрывала добрых две третьи широкого веснущатого лица.
Толпа дружно закричала, завизжала, встречая и подбадривая первого героя. Весь Люфтрик знал и любил этого парня. А как же иначе? Ведь это был гроза пиратов и лучший Молебой всего города, Кульбар Волнорез! Он в одиночку загнал древнего чёрного Молера на острые прибрежные скалы, а эта зверюга потопила не один десяток кораблей.
Почувствовав поддержку, Кульбар расправил плечи, широко улыбнулся, приветствуя радостную толпу, и бодро шагнул на встречу испытательной комиссии, что ожидала героев под специальным навесом, установленным на помосте.
Пока любимец города тряс перед лицом усталого писаря своим, кое-как накорябанным списком подвигов, на площадку стали выходить другие герои.
Вот по лестнице поднялся коренастый островитянин, закутанный в свою длинную меховую куртку. Чёрная шевелюра, торчащая засаленным колом и длинный алый шарф сразу же выдавали в нём матроса Сладкой Вдовы - флагмана эскадрильи Люфтрика, а точнее единственного военного судна среди десятка рыбацких шхун.
Этого малого люфтригцы тоже знали, но не столько по великим подвигам, которые он совершал в морских стычках с пиратами, а сколько по его пьяным дебошам, от которых страдали все местные кабаки, девицы и их мужья. А потому крики были не столь уж и подбадривающие.
Следующего претендента на императорское назначение толпа встретила свистом и улюлюканьем. Высокий и тонкий, словно тростинка, юноша, разодетый в серый бархатный кафтан и модные шёлковые штаны, медленно поднимался на площадку, всем своим видом выказывая неуверенность и нежелание находиться здесь.
Это был Мильфред Ван Сартас, сын бургомистра и главного землевладельца Люфтрика. Никакими подвигами, окромя разбазаривания отцовского золота парень известен не был, а потому его присутствие на помосте вызвало весёлое недоумение. Горожане свистели и улюлюкали, смеялись и толкали друг-друга локтями, тыча пальцем в нескладную фигуру "героя", в его раздутый кафтан и трепещущие от малейшего дуновения штаны.
Следом за богатеньким сынком по лестнице поднялись двое степняков, мужчина и женщина. Высокие и широкоплечие, бронзовые от загара, перевитые узлами мышц, они были практически раздетыми, лишь узкие полоски ткани на бёдрах, да боевой раскрас по телу. Свист и улюлюканье толпы сменили характер. Мужчины пускали слюни, глядя на высоко вздёрнутые, крепкие груди дикарки, на её стройный стан и длинные ровные ноги. Пошлые шуточки и омерзительные предложения сыпались одно за другим, но степняки лишь надменно улыбались и держались за руки, решительно шагая в сторону полога комиссии.
Последним на помост вышел невысокий, русоволосый мужчина, в простых походных одеяниях, с небольшой потрепанной лютней в руках. Никто из горожан не знал его, но смех и крики сыпались со всех сторон. одни поддерживали и подбадривали незнакомца, предвкушая веселое зрелище, другие высмеивали и оскорбляли его, устраивая собственное представление.
Больше никто не стремился подняться по широкой деревянной лестнице. Вызвавшиеся претенденты поочередно предоставляли свои бумаги усталому писарю, который задавал вопросы и делал пометки в большой книге с золотистым переплётом.
Вся эта волокита толпе была не интересна. Все жаждали увидеть испытания, почувствовать азарт, опасность, поэтому вскоре на помост полетели объедки, комки грязи и деревянная тара из-под кислого пива.
Площадь гудела и волновалась, поторапливая комиссию. Седовласому в золотистом мундире даже пришлось приказать трубачу вновь утихомирить горожан рёвом Второго Имперского рога, но и этого хватило ненадолго.
Наконец, к радости толпы и к облегчённому вздоху седовласого, писарь захлопнул книгу и кивнул сидящим под навесом мужчинам. Один из них, усатый верзила, облачённый, помимо парадного мундира, в стальную кирасу, и вооружённый тяжелым имперским арбалетом, поднялся со скамьи и вышел на центр площадки. Он оглядел нетерпеливую, орущую и волнующуюся толпу, усмехнулся в свои подкрученные усы и поднял арбалет высоко над головой.
Толпа взревела - это был сигнал к началу испытания.
Испытание героев на вербовке было простым и неумолимым, как железный арбалетный болт. Нужно было пережить выстрел из Доброго Друга - того самого тяжёлого арбалета, что усач держал в руках. Этот арбалет был прототипом, самым первым, пробным стреломётом, разработанным имперскими инженерами. Он был больше и тяжелее моделей, которыми вооружали имперскую пехоту, но и во много раз убойнее. Ходили слухи, что болт, выпущенный из Доброго Друга, пробивал насквозь три стоящих друг за другом лошади с тридцати шагов.
Но горожанам этот чудовищный инструмент войны был известен как убийца героев, ибо уже второе десятилетие его использовали для испытания при вербовке героев на императорские назначения.
Чтобы оказаться достойным императорского благословения и получить назначение, герой должен, стоя в десяти шагах и лицом к стрелку, пережить один выстрел. Побежишь - поймаешь болт в спину. Если выживешь и будешь в состоянии выполнить поручение - значит настоящий герой. Если погибнешь - значит только бахвалился.
Именно этого кровавого зрелища ждали горожане, в тайне надеясь, что большенство героев окропят своей кровью доски помоста.
Снова протрубил рог и усач, крякнув от натуги взвёл арбалет, зарядив его острым железным болтом добрых пять ладоней длинной. В рядах героев начались волнения. Никто, даже улыбающиеся степняки не стремились идти на встречу с Добрым Другом. Толпа кричала и свистела, призывая к действию.
Наконец в центр вышел коренастый моряк, ловко вращая кортиком. Писарь поднял руку с зажатым в пальцах белоснежным платком, и толпа затихла, сжавшись в комочек и подрагивая от напряжения.
Пальцы разжались, и ослепительно белый кусочек ткани начал падать, медленно кружась в воздухе. Три удара сердца занял у платка путь до деревянного настила. Стоило белой ткани коснуться досок помоста, как запела тетива Доброго Друга и зазвенела сталь. Сноп искры, подобно яркому диковинному цветку, распустился в руке коренастого матроса. Клинок кортика, обломанный у самой рукояти глухо упал на доски, а следом за ним на площадку упал и сам герой, беззвучно хватая воздух, который с бульканьем и свистом вылетал из пробитой навылет груди. Погнутый от столкновения с кортиком болт, мерно покачивался воткнувшись в доски настила в нескольких шагах за спиной матроса.
- Геройство опровергнуто! - пролетела над площадью церемониальная фраза седовласого и толпа, чловно по команде, сначала охнула, а затем радостно завопила, встречая первые капли крови, что оросили большую соборную площадь.
Засуетились люди в серых мундирах - рота обеспечения Первого пропагандистского полка. Они унесли умирающего героя и бросили под навес и убрали торчащий из досок болт.
- Следующий! - радостно забасил усач, перезарядив своё устрашающее оружие, и толпа радостно подхватила его призыв, желая узреть еще больше крови и смертей.
Вторым на центр площадки вышел дикарь. Он продолжал надменно скалить зубы, но на арбалет смотрел с почтительной настороженностью. Он был безоружен, лишь руки выставлены перед собой, словно он собирался драться с арбалетным болтом на кулаках.
Вновь бледная рука с платков взметнулась вверх, вновь бледные пальцы выпустили легчайший кусочек ткани, вновь запела спущенная тетива.
Глухой звон эхом прокатился над смолкшей площадью. За ним следом пронёсся возглас удивления.
Дикарь стоял, продолжая улыбаться. С выставленного вперёд кулака на помост капала кровь. Болт дрожал у самых ног писаря, который в одно мгновение стал ещё бледнее, чем был.
- Герой! - провозгласил седовласый, и горожане дружно подхватили этот клич.
Вновь засуетились серые мундиры, уводя новоиспечённого героя и убирая площадку для следующего претендента.
Воодушевлённый успехом предшественника и раззадоренный криками толпы, вперёд шагнул Кульбар, но был остановлен бесцеремонным толчком дикарки, которая едва не свалила его с ног, выпрыгнув на центр настила, безоружная, как и её спутник.
Толпа радостно засвистела. Даже усач удивлённо крякнул, разглядывая неприкрытые прелести претендентки. Но его смущение, если такое и имело место, быстро прошло.
- И не жалко вам девицу, да еще и ладную такую? - спросил он у веселящейся толпы.
- Стреляй! - хором ответили ему люфтригцы.
Усач усмехнулся и рывком взвёл зарядный рычаг. Снова поднялся и упал платок, снова запела свою мрачную песню тетива. Только в этот раз не было ни звноа, ни искр. Лишь неуловимое движение ладоней, и болт со свистом унёсся в голубую небесную даль.
- Герой! - громко продекламировал седовласый и толпа засвистела еще пуще прежнего.
Серые мундиры почесали в затылках, но убирать им было нечего. Новоиспечённая героиня поспешила скрыться под навесом, куда несколько мгновений назад увели её спутника.
Теперь уже никто не стоял на пути у Кульбара Волнореза, тем более что толпа хором скандировала его имя, ожидая от своего любимчика еще более невероятных свершений. Незнакомец в походной одежде отвесил шутливый поклон, пропуская молебоя вперёд, а Мильфред Ван Сартас просто стоял у края платформы с таким видом, словно он вот-вот свалиться без чувств.
Кульбар выхватил из ножен свой массивный молебойный клинок, изведавший крови множества пиратов и морских чудищ, и гордо выпятив грудь, встал напротив усача.
Толпа замерла в ожидании - как же лучший сын Люфтрика избежит грозного Доброго Друга?
Захрипел лучший из горожан, падая на колени и хватаясь за живот. Плотный китобойный фартук и выдающаяся мускулатура не позволили железному штырю пролететь сквозь героя - болт торчал из брюшины на две ладони.
Сокрушённый вздох пролетел по площади. Горожани зажимали себе рты, хватались за сердца. Раздавались вскрики сожаления и боли. Весь рыболовный городок был тяжело ранен, вместе со своим любимцем.
Внезапно, под возгласы удивления и радости, Волнорез поднялся на ноги, тяжело кряхтя и держась за живот. Кровь капала на доски, стекая по его пальцам и оперению стального болта. Серые мундиры, было дёрнулись ему навстречу, но взмах тонкой руки писаря остановил их. Бумагомаратель медленно подошел к претенденту и несколько мгновений вглядывался в его посеревшее от боли лицо, а затем махнул седовласому.
- Герой! - раздался зычный голос, и город возликовал сей радостной вести.
Теперь серым мундирам позволили увести еле трепыхающегося новоиспечённого героя.
Оставалось два претендента. Незнакомец было шагнул вперёд, но тут один из наблюдателей комиссии, что неподвижно сидела в тени навеса, подошёл к писарю и что-то быстро зашептал на ухо.
Тощий распорядитель испытания несколько раз согласно кивнул и громким, необычайно глубоким голосом продекламировал.
- На испытание вызывается Мильфред Ван Сартас, старший сын рода Сартаса и достойный сын Империи!
Горожане засвистели, затопали ногами, зашумели выражая недовольство, но с крыльца ратуши раздавались приветственные крики.
Все взоры обратились бледному, словно соляные склоны закатного берега, юноше. Паренёк испуганно смотрел то на писаря, то на Доброго Друга, плавно покачивающегося в сильных руках усача, и не торопился выходить вперёд.
Недовольство толпы росло. На площадку вновь полетел всевозможный мусор. По указке писаря, серые мундиры подскочили к молодому Ван Сартасу и за руки выволокли его на центр помоста. Юноша отбивался, пытался вырваться. но все его усилия были напрасны. Его поставили на отметку, вокруг которой уже растеклась лужа крови предыдущих претендентов.
Наблюдатель подбежал к усачу и что-то вручил тому, старательно скрывая предмет от любопытных глаз рукавом своего расшитого серебром кафтана. Усач покривился, но спорить не стал.
Спустя еще пару мгновений заминки, во время которой усач возился со своим арбалетом, и все участники представления были расставлены по местам.
Колени у Мильфреда дрожали так, что даже попытайся он сбежать, вряд ли бы смог сделать хотя бы один единственный шаг.
Горожане смеялись, грозя претенденту болезненной смертью и предвкушая мучительную кончину богатенького сынка, который, впрочем, еще ничем не заслужил их ненависть.
Полыхнул в яростном свете Яра белоснежный платок, тихонько скрипнула тетива. С глухим треском болт ударился о грудь Ван Сартаса, отбрасывая беднягу на добрый пяток шагов назад и расщепляясь на сотню тонких щепок.
Толпа, узревшая только падение Мильфреда, радостно захохотала, а с крыльца ратуши донёсся испуганный возглас, полный боли и негодования.
Наблюдатель, сорвавшись со своей удобной скамью, которую устилали мягкие подушки, подскочил к упавшему юноше и принялся осторожно ощупывать его тощее тело. Вслед за ним к поверженному подошли писарь и усач.
Это странное действо продолжалось несколько томительных мгновений, полных смеха и издёвок, что щедро летели из толпы. Наконец усач поднял бледного, полубесчувственного Милфреда на ноги, а писарь помахал седовласому.
- Герой! - раздался вердикт, который тут же потонул в возмущении толпы.
Серые мундиры уволокли вяло соображающего паренька с глаз долой. Писарь, желая уже покончить с этим представлением и отвлечь возмущенных горожан, требовательно ткнул длинным пальцем в последнего претендента.
Незнакомец, не дожидаясь, когда серые мундиры ухватят его под руки, вышел вперёд, театрально взмахнув полой своего поношенного плаща. Старая, потрёпанная временем и дождями лютня привычно легла в его руки.
- Артист? - с усмешкой спросил усач, заряжая Доброго Друга. - Танцевать будешь?
- Петь, - с не меньшей усмешкой отвечал неизвестный.
- Ну пой, - оскалился стрелок вскидывая арбалет на плечо. - Хотя по мне, лучше бы плясал.
Толпа расхохоталась, поддерживая шутника, но весь смех и все крики смолкли, стоило длинным пальцам незнакомца коснуться струн.