РАФ   ЕНИКЕЕВ

    ЗАБЫТЫЕ   ЛЕГЕНДЫ
    ИЛИ ПОВЕСТИ АНИКИ

Роман-сказка в семнадцати
повестях с прологом и эпилогом              

  

         ПРОЛОГ

Едва ли вечное изгнанье
За пресловутый первый грех
Служило страшным наказаньем
Потомкам Первых и успех,
Увы, давно уже преданий
О том, как сказочен Эдем,
Имел бы место в воспитанье,
Но, уходя от скользких тем,
Едва ль добьёшься результата 
И сладкий вкус земных утех
Не огорчишь картиной ада, -
Она пугает, но не всех.              

Что человеку назиданье? 
Пример, с чего и как начать?
Но ведь ему дано сознанье, -
Своё, - и всем ли избежать
Соблазнов, подлости, обмана,
Разврата, выдумки богов,
Ухода в сладкий мир дурмана,
И прочих мерзостных шагов,
Ведущих в яму вырожденья, -
Всего, что порождает зло
И вызывает раздраженье.

Но человечество росло
И, как велел Он, размножалось; 
И зло не двигалось к концу, - 
Ему куда приятней хаос, -
Что мало нравилось Творцу,
Верней, совсем не улыбалось:
Чем совершенней человек,
Тем реже замечает малость, -
Где больше зла, там меньше век.

Пришёл конец долготерпенью,
Но людям предъявлять лица
Он не хотел, а путь к спасенью
По наблюдениям Творца,
(А так и было), ни примером,
Ни словом, указать нельзя
И Он  решил заставить верить,
Огнём и водами грозя.
Потом и целые народы
За их грехи уничтожал
И не на месяцы, на годы
Болезни, голод насылал.
А толку не было. И, что же?
Смотреть теперь творенью в рот?
А может взять и уничтожить,
Как неудавшийся экспромт?
Пресечь, так в корне всю заразу!
А, может, проще поступить:
Отнять столь нерадивый разум
И все заботы с плеч свалить?

Но толку не было и в этом, -
Венцом творения потом
Как посчитаешь человека? -
Кто станет зверем, кто скотом.       
А ведь какое создал чудо!
Какая жажда сладко жить!
Мир без него скучайшим будет.
Ну, как такое погубить?

Возможно, так и рассуждая,
И призадумался Творец:
Как род людской приумножая,
Предотвратить его конец.
Ведь он, плодясь и размножаясь,
Себе же может навредить,
Своим порокам угождая,
И как за всеми уследить?

Творцу  не ведомы проблемы,
Ни расстояния, ни срок, -
В любое время из дилеммы,
Он аксиому сделать мог.
Так появилась  Книга Судеб,
И в ней Он строго расписал
Картину жизни, - всё, что будет,
Чтоб род людской не угасал.
Кому назначил положенье,
Кому удачу, третьим рок,
Кому-то в летах продолженье,
Кому и ограничил срок.
И поручил бесплотным духам
За исполнением следить,
Его быть зрением и слухом,
Вознаграждать, карать, щадить,
Быть для людей  Его судьёю
И по заслугам воздавать,
Когда за грешною землёю
Он  не захочет наблюдать.
А чтобы духам не метаться
Меж небесами и землёй,
И в стороне не оставаться,
Устроил зеркало времён, -
Пусть не нуждаются в советах, 
Оно бесстрастно отразит
Что было, будет, - все секреты,
Ничто от них не утаит.

Вот так для ангелов небесных
Творец переустроил рай:
Следи за тем, что всем известно,
А что не так, то пресекай.
И, возложив на них порфиру,
Стал чаще покидать удел, - 
Что делать, в бесконечном мире
И бесконечно много дел!

Но духи-ангелы, что дети, -
Присвоив вольности Творца,
Перевернули всё на свете,
Шаля в отсутствие Отца.
Однажды так, для развлеченья,
Разнообразя свой досуг,
Внесли в страницу измененье 
И стал царём простой пастух.
Затем забылись, заигрались
И, в людях разжигая страсть,
Своею прихотью давали
Неограниченную власть.                   

Но эта власть ведёт к сомненью,
Сомненью в истинность идей,
А там и к жажде поклоненья.
Увы, к несчастию людей
Средь обитателей небесных
Прошёл невидимый раздел:
Одни судьбу хранили честно,
Не преходя её предел,
Другие жизнь людей ломали
И, в книге изменяя рок,
Своих безмерно поднимали,
Урвав у ближнего кусок. 
Владея душами, сердцами,
Внушали ненависть, любовь
И с любопытством созерцали
Как гибнет всё, как льётся кровь.       

Вот так, без всякого разбора,
Одних несли к вершинам благ,
Других вели на дно позора, -
Что им добро, что мера зла,
Ведь духам чувства невозможны,
Творец  их в этом обделил,
Не обладая искрой божьей,
Не ведая огня в крови,
Не зная мук сердечной боли,
Не зная радостей любви,
В своей, казалось, лучшей доле
Всего лишь призраки они!

Не каждый выдержит страданий,
Душевных и телесных мук, -
В молитвах, стонах и рыданьях
Тянулись к небу сотни рук
С мольбой к  Всевышнему, взывая
Грехи невольные простить
И, покаянье принимая,
От произвола их спасти.

Дошли ли страстные молитвы
Иль гнев на время Он смирил,
Но тише стало поле битвы.
Творец  и зеркало разбил
Так, что осколки разлетелись
По всей вселенной и земле,
Но, часто горе было с теми,
Кто находил их, кто имел.               
И Он же ангелов строптивых,
Принесших людям столько зла,
Избавил участи счастливой, -
На землю грешную сослал.

Но и с людей не снял упрёка,
Грехи невольные простил,
Но до назначенного срока
Их к вечной жизни не пустил.
А сам источник искушений,
Причину споров и обид,
Источник бед и прегрешений,
Всему причину, Книгу Книг,
Укрыл от замыслов преступных
И спрятал где-то на земле
Среди ущелий недоступных,
В глухих пещерах, в чёрной мгле,
И мрачных ангелов приставил
Её покой во тьме хранить,
Чтоб в ней и буквы не исправить,
Не то, что слово изменить.

На этом мир угомонился,
В свои права вошла Судьба,                        
Во всём порядок утвердился
И мало было, что не так.


      POST SCRIPTUM

Но, может, кто-то правит строки?
Кто знает истинный исход?
Что гений зла извлёк уроки
И отыскал к ней тайный ход?
Идёт же жизнь примерно, точно,
Ну, покачнёт туда, сюда,
Над всеми <и> расставив точки,
Но круто повернёт судьба -
И всё разрушится в мгновенье!
Всё в чёрной  и ужасной мгле!
И кто ты? Где ты? В чьём владенье?
На небесах? Горишь в огне?  



   ПОВЕСТЬ   ПЕРВАЯ

         НИКА


         ИСТОК

Река кружилась, извивалась,
Сверкала в золоте полей
И незаметно затерялась
В густых кустах, среди ветвей,
Но в них немного порезвилась;
Плескаясь, в сень лесов вошла	
И только там угомонилась,
Едва журча вблизи костра.
Седой старик, его хранитель,
О нём, казалось, позабыл, -
Взгляд старика незримой нитью
Куда-то вдаль притянут был.

А там, за далью, луч последний
Перед заходом полыхнул
И снова жизнь в покой вечерний
Своим сиянием вдохнул.
Но ненадолго, дымкой слабой
Пополз низинами туман,
Дохнуло сыростью, прохладой
И вновь сгущаться стала мгла.      

Ни шороха в лесу окрестном.
Старик, очнувшийся от грёз,
Смахнул уже привычным жестом
Росинки набежавших слёз,
Слегка разворошил поленья, -
Взметнулись искры на ветру,
Зашевелились свет и тени,
Невольно потянув к костру,
И отрок, задремавший где-то
В душистом запахе травы,
Подсел к нему, поближе к деду.
Старик, не подняв головы,
Смотрел на медленные воды,
Где лунный свет уже играл,
Молчал и думал, может годы
В своём уме перебирал.
А вспомнить было что, недаром
Была седою голова, 
Но был ли он таким уж старым,
Каким, весь вид его давал?

Когда вернулся он из странствий,
Никто в глубоком старике
Не мог узнать и по подсказке
Того юнца, что тридцать лет
В краях неведомых скитался.
А кто поверил бы всерьёз,
Что рок такой ему достался: 
За миг года ему привёз
И полной сединой отметил,
Когда костлявую с косой
Он сам искал и даже встретил,
Забыв об истине простой, 
Что не она вершитель судеб, 
Она палач, а не судья,
Она - рука  Его, по сути,
И одолеть её нельзя.

А, между тем, тянулось время,
Но, наконец, старик вздохнул,
Воспоминаний скинув бремя,
И вскользь на отрока взглянул: 
Укрытый шалашом от ветра,
Видать, набегавшись с утра,
Тот сладко спал уже, согретый
Теплом дымящего костра. 

На сон его спокойный глядя,
И сам старик хотел вздремнуть,
И даже примостился рядом,
Но мыслей рой не дал уснуть, -
Они с ним так и не расстались,
И как бы их старик не гнал,
Виденья прошлого остались.
И всё же, что он вспоминал?       


   ПЕРВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ       

Когда-то здесь, в деревне этой,
А, может быть, какой другой,
Но, помнится, такой же бедной,
Такой же тихой и глухой,
Стоящей так же одиноко
Вдали исхоженных дорог,
Вдали от княжеского ока,
Среди лесов, полей, болот,
Жила себе в трудах извечных,
Чего и требует земля,
Пусть не богато и беспечно,
Но всё ж счастливая семья:
Старик, старуха, молодые
И ненаглядный сын и внук,
В котором так же, как и ныне
Души не чаяли вокруг.

Пока Анику Никой звали,
Беспечно шли его года,
Но незаметно приближали
И год, когда пришла беда.             
Тогда из дальнего похода,
Что было часто в старину,
С большой добычей за три года
Князь и привёз себе жену.

Таких красавиц, хоть своими
Могла гордиться их земля,
Здесь не встречалось, - говорили
И в городке, и в деревнях.
Её краса была восточной,
Как звёзды юга, как луна,
Когда она порой полночной
Волшебной прелести полна.                      
Она дурманит, опьяняет,
Заворожит, с ума сведёт,
Огонь в крови воспламеняет
Пока свежа, пока цветёт. 

И цвет весенний сердце ранит,
Пока блестит на нём роса,
Но с жарким солнцем он увянет.
Так и восточная краса, -
Увы, но век её недолог,
Но князю юная жена,
А был он далеко не молод,
На век его была б мила.

Но вместе с юною княгиней
Приданым из далёких стран
Пришли коварство, зло, насилье,
Жестокость, ненависть и страх.
С тех пор и горя, и печали
Для всех прибавилось вдвойне, -
Хворали, гибли, умирали
И в мирный год, как на войне.

Пусть с этим Бог велел смириться,
Но объявился гнусный тать, -
То молодуха, то девица
Бесследно стали исчезать.
Случалось также, и нередко,
Пока родители с утра
В работе, в поле, малолетки
Вдруг пропадали со двора.
Уже и в лес никто не ходит
Собрать естественную дань,
Ни хороводы не заводят,
Не слышен смех, ни даже брань.
Старухи, бабы ворожили,
Гадали, где его искать,
Округу всю разворошили,
Но не смогли его поймать.            

Одни лишь слухи, как на блюде,
А вот на истине - печать,
Но слухи слухами, а люди
Всё чаще стали примечать,
Что не в пример прошедшим летам,
В любое время, в грязь - не грязь,
Стал наезжать, когда с рассветом,
Когда под вечер старый князь, 
А с ним княгиня молодая,
А, может, он при ней, и там,
Где эта пара побывает,
Там, жди - не жди, придёт беда.

Любой надзор выходит боком,
Хорош ты или нехорош:
Спасёшься княжеского ока, - 
Княгини взгляд бросает в дрожь.
Всех пуще девы молодые
Боялись ей в глаза смотреть:
Попасть к ней в девушки сенные,
По бабьим слухам, - лучше смерть.
При ней краса девичья тает
Как воск, как вешний снег, по дням.
Кого такое не пугает? -
Дым не бывает без огня!

Сама ж княгиня хорошеет,
И сладко спит, и вкусно ест;
Им день несет морщин на шею,
Ей, - прелесть северных невест.

Как князь ни пыжился, ни злился,
А лет своих не обмануть,
И вскоре он угомонился,
Всё реже отправляясь в путь.
Княгиню это не пугало,
Верхом каталась и одна,
Но, что её на то толкало,
Об этом знала лишь она.
 

      ПРИВИДЕНИЕ

Чем дальше б дело обернулось
Известно там, в миру ином,
Но всё однажды повернулось,
Как говориться, кверху дном. 
И Ника стал тому причиной,
Хотя и был в восьмом году;
В тот день стрелою из лучины
Он птиц гонял в своём саду.

Услышав тихий конский топот,
Он оглянулся, - никого!
Но шелест трав и листьев шорох
Не обманули бы его.
Вчера, играя, был он воин,
Сегодня он охотник был,
А потому, само собою,
Он на мгновение застыл
И стал смотреть насторожённо:
Всё тихо, только за кустом,
Казалось, кто-то напряжённо
И зло глядит на отчий дом.

Из дома матушка спускалась
С каким-то каменным лицом,
Одной рукой за грудь держалась,
Другой, - цеплялась за крыльцо.      
Походкой странною, неверной,
Она направилась туда,
Где этот кто-то ждал, наверно, -
Там тихо звякнула узда.

Он, было, к матери рванулся
И оглянулся лишь на миг
Узнать, что там... и содрогнулся,
Увидев странный страшный лик. -
Какое-то исчадье ада,
Колдун ли, ведьма или тать,
Осклабившись, ужасным взглядом
Глядело сквозь кусты на мать.

В испуге или просто в гневе,
Откуда было знать ему,
Он поднял лук и в привиденье
Пустил, не думая, стрелу.
Стрела, как видно, не пропала,
И цель в тени кустов нашла,
Там что-то взвизгнуло, упало,
И вдруг густая пелена
Над этим местом появилась,
В ней, извиваясь как змея,
То привиденье растворилось,
Раздался резкий всхрап коня,
Нетерпеливый стук копытом, 
И всё исчезло без следа;
Но этот взгляд, - его Аника 
Забыть не сможет никогда.

А как забыть, когда тогда же
Нашёл он с камушком кольцо, 
И вот, играя с ним однажды, 
Он вдруг увидел то лицо
И тот же, только разъярённый
И полный ненависти взгляд,
И рот от злости искривлённый,
И пену на губах, как яд.


         БЕДА

Несчастье всё-таки случилось, -
Наутро матушка слегла,
Весь день страдала и молилась,
А к ночи душу отдала.
Едва её похоронили,
Как вслед за ней и старики,
Не то от хвори повалились,
Не то от горя и тоски.

Но беды тем не отвратились,
Прошло совсем немного дней,
Как неожиданно явились
Холопы княжьи у дверей.
Под бабий плач и вопли деток
По избам с плётками прошлись
И всех мальчишек-малолеток
Невесть куда уволокли.
Один лишь Ника чудом спасся, -
Избу их дальней стороной
Холопы обошли с опаской,
Решив, что пахнет здесь чумой. 
И то сказать, не каждый может
Рискнуть, не искусив судьбы,
Зайти во двор, где у порожка
Стоят готовые гробы.

От бед от этих изменился
И сам отец, - задумчив стал,
Однажды вдруг перекрестился,
Из дому вышел и пропал,
Оставив Нику сиротою
На попечении родни.
И потянулись чередою
За годом год, за днями дни
До самой юности беспечной,
Когда он вырос и мечтал
О ратных подвигах, о встрече
С той, за которую б отдал
И жизнь свою, не рассуждая;
Но там, где он родился, жил,
Где жизнь унылая, простая,
Об этом мало кто тужил.

А после страшного пожара,
Как терем княжеский сгорел,
В округе снова тихо стало,
И, к слову, вряд ли кто жалел,
Что старый князь с княгиней сгинул, -
По миру шла уже молва,
Что он колдун наполовину
И ведьмою была она.

Пожар запомнился и Нике,
За день ли, за два, как во сне,
С кольцом играя, он увидел
Высокий дом; в его окне
Княгиня что-то разбирала,
Или играла за столом:
Над ним то руки простирала,
То что-то двигала на нём.
И вдруг она засуетилась,
Вскочила, бросилась к дверям,
Но только, что напрасно билась, -
Не то её закрыли там,
Не то в горячке позабыла,
Что закрывалась-то сама,
А впопыхах ключи накрыла,
Когда вскочила без ума.
Потом весь дом объяло дымом,
Из окон вырвался огонь,
И от того, что домом было,
Остались пепел, грязь да вонь.        

Но перед тем как рухнуть крыше
И стенам полыхать в огне,
Из дома кто-то тенью вышел,
И этот кто-то на коне,
Спустя немного, прочь умчался,
Но оглянулся,  - в этот миг,
Быть может, Ника обознался,
Но видел он тот самый лик,
Да и напасти не пропали, -
Остались гиблые места,
Где люди часто пропадали,
Как все считали, неспроста.


     СКАЗКИ  И  МЕЧТЫ

Тогда же, было это тридцать,
А может сорок лет назад,
В их деревушке поселился
Старик служивый, - дед Казна. 
В народе так его прозвали,
За то, что он следил оброк,
А мужики не забывали
Платить в казну сполна и в срок.

Живя в достатке и беспечно,
Любил рассказывать Казна
О жизни прежней и, конечно,
Приврать о том, чего не знал.

Сказать по правде, старый воин
Умел рассказами привлечь
И многим душу беспокоил,
Ведя затейливую речь.
Зимой в избе, у тёплой печки,
А летом ночью у костра,
Не пропуская ни словечка,
И Ника слышал много раз     
Рассказы о далёких странах,
О городах, где тот живал,
О ратных подвигах, о нравах
Народов, где он побывал.
О красоте чужой природы,
Об океанах и морях,
О колдунах и злых драконах,
О добрых принцах и царях,
О девах юных и прекрасных,
О том, что сам он испытал 
В походах трудных и опасных,
Когда на службе состоял.

Что было сказкой, что правдиво,
Не Нике было то решать,
А вот желанье дом покинуть
И долю лучше поискать
От этих сказок появилось.
Мечта в тех странах побывать
С годами только укрепилась
И стала всё одолевать.

Тут и судьба наворожила:
Так, скоро честь им оказал
Посланник князя, - он в дружину
Людей надёжных набирал.
Хоть юный Ника, без сомненья,
Себя одним из них считал,
Посланник был иного мненья, 
Его и слушать он не стал.

В пустых обидах мало толку,
Хотя они волнуют грудь,
И Ника, уложив котомку,
Отправился в далёкий путь
Сам по себе, пути не зная,
А вёл его, как видно, бес,
Тропинки нужные скрывая,
Да и завёл в дремучий лес.


   ЗАПРЕТНЫЙ  ЛЕС

Над Никой сосны вековые
Скрипели, вызывая страх,
Казалось, звери окружили
И ждут, попрятавшись в кустах,    
Когда в лесу совсем стемнеет,
А там, набросившись во тьме,
Когда они смелее, злее,
Оставить кости на земле.

От этих мыслей сердце сжалось,
В глазах поплыли свет и мрак,
В груди к себе заныла жалость,
А вслед за тем безумный страх
Погнал его по бурелому,
Слепым от страха и тоски,
Да так, что сучья по живому,
Цепляясь, рвали на куски.
Не замечая ран и боли,
Бежал ни зверь, ни человек, -
И лишь удар о ствол ли, корень,
Остановил безумный бег!

Когда сознанье прояснилось,
То Ника всё понять не мог,
Что с ним такое приключилось,
Не помутил ли разум Бог?
Что это было, наважденье?
Усталость? Может быть недуг?
Ведь смелым был он от рожденья,
Что за беда случилась вдруг?
Везде: в полях, в болотах, в дебрях,
Легко, без страха, он ходил,
Да что там, шатуна-медведя
Брал на рогатину один!
Откуда вдруг такая слабость,
Откуда этот страх и бред?
Кому всё это было в радость?
Искал - и не нашёл ответ.

Вокруг и вправду потемнело,
Ночная приближалась тень
И отдыха просило тело,
Уставшее за целый день.
Приметив старую берёзу,
Устроил Ника меж корней
Себе постель и полулёжа,
Спиной к стволу, прилёг на ней.

Затихло всё, как ночью в доме,
Прошли волнение и дрожь,
И он забылся в полудрёме,
Прижав к груди надёжу-нож.
Мелькнула мысль, что в Лес Запретный
Его тропинка завела,
Туда, где силою зловредной
Творились тёмные дела.                  
Где превращали злые духи
Людей в деревья и зверей,
Чем деревенские старухи
Пугали взрослых и детей,
Припоминая кто кого-то,
Кто сгинул там, но мыслей сонм
Кружил всё тише и дремота
Переросла в глубокий сон.

Не знал он, сколько сон тот длился,
Но вдруг, во сне ли, наяву,
Он ощутил, что изменился,
Как будто ожил лес вокруг.
Деревья низко наклонились,
Качаясь, издавали стон,
И звери дикие столпились, -
Стоят и смотрят на него.

Но что-то странное творилось:
На листьях плакала роса,
В глазах медвежьих, волчьих, рысьих
Блестела жалости слеза.
Он видел, чувствовал, что звери
Хотят о чём-то рассказать,
Предупредить, по крайней мере,
А может помощь оказать.
Но он не мог понять их речи:
Что за беда? Откуда ждать? -
Они не знали человечьей,
А он не мог звериной знать.

И вдруг они насторожились,
А он почувствовал беду:
В глазах их явственно ожили
Звериный блеск, звериный дух.
Теперь уже не боль, не жалость,
А смерть тихонько, по шажку,
Неотвратимо приближалась,
Готовясь к хищному прыжку.

И снова сердце камнем стало,
И ужас стал сводить с ума,
Но наваждение пропало,
Исчезли звери, только тьма
Ещё сильней вокруг сгустилась,
Весь мир как каменный застыл
И ведьма мерзкая явилась, -
Ни дать ни взять, из-под плиты. 
В глазах бессмысленная ярость,
От злобы перекошен рот,
В кривых руках трясётся старость
И желчью светится нутро. 
Седые космы растрепались:
Одни как веники торчат,
Другие паклею свисают
По тощей шее и плечам.

Шепча какие-то заклятья,
Она глядела на него
Змея  змеёй, - её объятья
Почувствует на теле он, - 
Змея-старуха их готовит:
С зубов уже сочится яд,
Горит огнём и жаждет крови
Её остекленевший взгляд.

Но не она его сразила, -
В груди вскипела к жизни страсть,
Он поднял нож и, что есть силы,
Метнул в чудовищную пасть.
Удар бы отразился эхом,
Но нож ударил в пустоту, -
Лес отозвался диким смехом;
Лишь этот смех да сердца стук
В ночном безмолвии звучали,
Да скрип берёзки, словно стон,
И вдруг все звуки замолчали,
А Нику вновь опутал сон.
   

      КОЛДОВСТВО

Когда же снова он очнулся,
От удивленья онемел:
Куда девался лес дремучий? -
Сосновый бор вокруг шумел.
Где бурелом, овраги, ямы,
Коряги, кочки, рой корней? -
Лесная  светлая поляна
Ковром стелилась, а за ней
Белели стройные берёзы,
Шурша зелёною листвой,
Летали бабочки, стрекозы,
Трудились пчёлы, шмель лесной
Гудел, зависнув над цветами,
А где-то рядышком ручей
Журчал, укрывшись за кустами
От ярких солнечных лучей,

Но, ни людей и, ни избушки;
Он посмотрел по сторонам
И вдруг заметил, - на опушке
Мелькнул девичий сарафан. 
Надежда сразу оживилась:          
Никак поблизости жильё,
Не зря ж девица объявилась,
Глядишь, узнает у неё
Дорогу к князю, если знает,
А нет, тогда подскажет путь
И тот, кто рядом проживает, 
Живет же с нею кто-нибудь.

Пока он шёл, в удачу веря,
Мелькнуло как-то в голове,
Что этот страх, старуха, звери
Ему привиделись во сне.
Но только правдою жестокой
Ночной кошмар возник опять,
Сверкнув в стволе берёзки тонкой, -
В ней нож торчал по рукоять!
И шорох облетевших листьев,
О чём-то страшном зашептал,
Но тут вдруг ветер взвился вихрем
И их по лесу разметал.

Раздался треск неподалёку, - 
Там рядом девица прошла 
И так, казалось, ненароком,
Его заметила она,
Но почему-то не смутилась,
Да и узнав, откуда, кто,
Всего лишь только удивилась,
Что он зашёл так далеко,
И тут же в гости пригласила, -
Перекусить и отдохнуть,
А по дороге расспросила
Куда он, Ника, держит путь.

И не успел он оглянуться,
Как перед ними вырос двор,
Вокруг которого тянулся
Высокий каменный забор;
За ним стоял красивый терем,
Что было странным для глуши,
Кругом всё чисто, в то же время
Нигде не видно ни души, 
Лишь на шестке перед окошком
Три белых голубя сидят,                                         
Да конь назойливую мошку
Хвостом гоняет от себя.

Хозяйка в терем пригласила,
В большую горницу ввела,
За стол накрытый усадила
И, сев напротив, налила                 
Ему напиток из кувшина,
Хваля его, как сбор лесной,
Что быстро восстановит силы
И даст душе его покой.
Притом так мило улыбалась,
Что он готов был сам с собой
Поспорить в том, что показалось,
А не ручаться головой,
Что видел он всего мгновенье,
Как что-то всыпала она
В одну из чаш и, без сомненья,
Её ему и подала.

Но, жаждой мучимый безмерно,
Он чашу принял и глотком
Её унял бы непременно,
А что с ним было бы потом
Едва ль узнал бы, - топот, ржанье
В доселе мёртвой тишине
Питьё на время задержали;
Хозяйка, сразу побледнев,
Метнулась зверем на подворье,
Её тревожный, злобный взор,
С каким она вернулась вскоре,
И быстро присмиревший двор
Вернули робкие сомненья, -
Теперь-то он рассудку внял
И быстро, улучив мгновенье,
Местами чаши поменял,
А для её успокоенья,
Тотчас из чаши и отпил.

Не зря она хвалила зелье:
Глаз, обострившись, уловил,
Что очи девы помутнели,
Лицо лишилось чистоты,
Пропал румянец, потемнели
И обострились все черты.

Не замечая изменений,
Девица повела рукой,
Сняла чудное ожерелье
И на столе перед собой
Его сложила, изгибая,
И пояснила, - перед тем,
Как отдохнёт он, погадает,
Откроет тайное в судьбе. - 
Потом добавила с усмешкой,
Что удивит его она,
Но, чтобы всё прошло успешно,
Он должен выпить весь до дна
Её напиток, а иначе 
Свой труд она потратит зря, 
А знанье это много значит, -
Возможно, есть что потерять.

Не дав ни капли не пролиться,
Он выпил всё, - что за беда, 
Его напиток у девицы,
А этот не несёт вреда.


         ВЕДЬМА

Он пил и думал, что же дальше?
Ну, смог он чаши поменять,
А вдруг она заметит раньше,
Чем о судьбе начнёт гадать.
Поднял глаза, собравшись духом,
И ужаснулся! Где она?
Девицы нет, пред ним старуха -    
Кошмар его ночного сна!
С едва заметным нетерпеньем,
Не глядя на него, она
Другую чашу, чашу с зельем,
Смакуя, медленно пила.
Допив, взглянула с оживленьем
Вокруг, на Нику. Ну и что?
Не появилось подозренье,
Что чашу выпила его?
Но, нет! - Она забормотала
На непонятном языке
И, под конец, захохотала:
<Теперь посмотрим, кто ты есть!>    

И тут вокруг как ночь настала:
Ни стен, ни окон, - всё во мгле, 
Вдруг ожерелье замерцало
И свет откуда-то извне
Сквозь этот полный мрак пробился;
Как под лампадою киот,
В дрожащем свете проявился
Таинственной пещеры свод.
В её углу глубокий старец
Сидел на низенькой скамье
И блики факелов мерцали
На длинном каменном столе.
А рядом, в чёрном одеянье,
С короной царскою в руках,
Застыл в тревожном ожиданье
Над древней книгою монах
И, судя по оружью, воин,
Он, видно, что-то в ней писал,
Но звук внезапный, или кто-то
Его, возможно, испугал.

Он ждал какой-то перемены
И получил. - Внезапно там,
Где были каменные стены,
Раскрылись тёмные врата
И бездной в воздухе пахнуло.
Тяжёлой поступью монах
Шагнул к вратам и... всё как сдуло! 
Но прежде, чем в холодный мрак
Пещера снова погрузилась,
Внезапно вспыхнули огни
И человека осветили
Досель укрытого в тени.
Хотя он словно привиденье
И промелькнул едва-едва,
Но Ника вздрогнул, - в том виденье 
Он, кажется, узнал себя.

Старуха тоже вся дрожала:
Вокруг неё произошло
Совсем не то, что ожидала,
Над нею подшутили зло.
Всё изменилось.  Где богатство?
Где чистоты, порядка храм? -
Столы и лавки, всё убранство
Преобразилось в ветхий хлам!
Исчезла чудная картина,
От красоты осталась тень, -
Повсюду грязь и паутина,
Да гниль, да копоть чёрных стен. 

Увидев то, что получилось,
Чем обернулась ворожба,
Старуха страшно разъярилась,
Зло заскрипело на зубах,
Из уст посыпались проклятья,
Затем старуху повело
Призвать на помощь все заклятья,
И тут-то зелье подвело, -
На это сил её не стало.
Старуха рухнула на стол,
Сверкнув глазами, застонала
И, захрапев, свалилась в сон.

А во дворе раздалось ржанье,
Как знак ему, - пора бежать,
Пока колдунью сны держали, -
Потом ему несдобровать. 
Забрав у ведьмы ожерелье, -
Нехорошо, да не в укор,
Ведь жизнь стояла под сомненьем, -
Он тут же выскочил во двор.

Где двор широкий? Лес дремучий
Вокруг стеною обступал,
По грозовому небу тучи
С ужасным воем ветер гнал.
Под грохот грома с мерзким криком
Слетели вороны с шеста
И закружили перед Никой,
Завыли звери по кустам,
Деревья тяжко заскрипели,
В глаза сверкнула молний нить,
Как будто все вокруг хотели
Старуху-ведьму разбудить.

Его заметив, конь ретивый
Копытом в землю застучал
И вновь заржал нетерпеливо,
Но вскоре вместе с Никой мчал,
Как будто знал дорогу раньше,
Через дремучий тёмный лес
И уносил его всё дальше
И дальше от проклятых мест.

Когда же небо просветлело
А лес прозрачней, реже стал,
В душе у Ники всё запело;
И тут-то конь так резко встал,
Что Ника кулем повалился,
А конь немного постоял
И в лес понуро возвратился.
Тут Нику снова страх объял,             
Забилось сердце, кровь застыла,
Тоска взяла, и вслед за ним
Он сам уже поплёлся было,
Не зная, чем и как гоним.
Но что-то вдруг его встряхнуло:
Превозмогая страх и боль,
Другая сила потянула,
Борясь с колдуньи ворожбой.
Где по тропинке, где по логу
Его едва ль не волоча,
Она неспешно, понемногу,
Но увела его от чар.


   КНЯЖЕСКАЯ МИЛОСТЬ

Облепленный дорожной грязью,
Голодный и немного злой,
Он, наконец, явился к князю
И на вопрос, кто он такой,
Всё рассказал без принужденья
О доме, о себе самом,
Что знал от самого рожденья,
И о желании большом
Быть воином в его дружине,
Но юность, слишком гордый вид
Плохую службу сослужили:
Да будь он сложен, как Давид,
И то бы просьбою своею
Он не дождался бы добра, -
Прогнать его велели в шею,
Как попрошайку, со двора.

И княжью волю исполняя,
Холоп, по прозвищу Батог,
Подъехал, плёткою играя,
И, не раздумывая, в лоб         
Ударил Нику, что есть силы.
Не боль сама, а стыд и гнев,
Поднялись, закипели в жилах,
И Ника, вспыхнув как в огне,
Сполна обидчику ответил:
С коня Батог слетел мешком,
А встал ли, Ника не заметил, -
Вскочил в седло одним рывком,
Да и помчался с ним на волю.
Но не прошло.  Когда его
От неминуемой погони
Уж было спас ретивый конь,
Над ними, каркая над ухом,
Вдруг чёрный ворон пролетел, -
Конь на дыбы, заржал и рухнул.
На Нику тут же налетел
С десяток слуг, его скрутили,
Да так, что он дохнуть не мог,
Избили и в подвал спустили,
Закрыв на кованый замок.

Так в темноте, в подвале сидя,
Он день провёл, вдруг услыхал
У двери шорох и увидел,
Как чья-то тонкая рука,
Пощупав щёлку у порога,
Какой-то сунула предмет
И быстро скрылась, - видно строго
Следили княжеский запрет.

Решив, что вряд ли это снится,
Подполз поближе: там лежал
Едва завёрнутый в тряпицу
Кривой отточенный кинжал.
С большим трудом разрезав путы,
Он снова был бежать готов,
Но терпеливо ждал минуту,
Когда откроется засов.

Но тихо, полночь наступает;
Дверь не сломать, - пойдёт трезвон.
Глаза дремота закрывает;
И видит Ника сон - не сон,
Не наяву, но и не грезит:
В хоромах, в горнице пустой,
Сам князь сидит в богатом кресле,
В одежде, ясно не простой,
А в шитом золотом халате,
С каким-то гостем торг ведёт,
И речь о золоте, о плате
За что-то важное идёт.            

Когда костлявый собеседник
Мешок тяжёлый достаёт
И сыпет звонкие монеты,
В нём Ника сразу узнаёт
Старуху мерзкую из леса
И тут же понял, - этот торг
Под звон монеты полновесной
Идёт, конечно, за него.
Колдунья чарами, обманом,
Заполучала в лес людей,
А нет, так просто покупала
И увозила их к себе.


         ПОБЕГ

Под утро двери заскрипели:
То княжий прихвостень Батог,
Спускаясь в сумрак подземелья,
Переступал его порог.
В нём люто ненависть кипела, -
Не мог он юноше простить
Ни свой позор, ни Ники смелость
И шёл жестоко отомстить.

А Ника спящим притворился;
Холоп поближе подошёл,
Заметив путы, наклонился...
Но, что потом произошло
Не мог сказать - отшибло память, 
Об этом только Ника знал,
Да чёрный ворон, только вряд ли, -
Он на болоте догнивал,
Не долетев к хозяйке-ведьме
С железом, колющим в груди,
Когда ещё раз, и последний,
Встал у Аники на пути.
Во многом девушка сенная
Могла признаться, но она,
О Нике с грустью вспоминая,
На звёзды глядя, у окна                   
Тайком вздыхала и молчала,
А, засыпая, на груди
Нить лёгких бус перебирала -
Знак первой, детской, но любви.

А Ника мимо сонной стражи,
( Потом, заслуженно вполне,
Наказан был жестоко каждый),
На том же самом скакуне,
Что был недавно под холопом,
Проехал тихо, а затем
Помчался бешеным галопом
Навстречу воле и судьбе.

Она ж за ним следила в оба.
Когда он к середине дня,
Не слыша за собою топот,
Умерил скорый бег коня,
Над ним неслышно чёрный ворон
Зловещей тенью пролетел,
Перемахнул через пригорок
И скрылся с глаз в тени ветвей.

Проделав путь совсем немалый,
Уставший конь в траве петлял;
Его одёргивая вяло,
Сам всадник грустно размышлял,
О том, куда его направить, -
Не спал он толком два-три дня,
Да ужин не мешало б справить,
Да накормить-поить коня.

Шагая медленно, быстрее,
Конь сам вдруг вышел на тропу
И побежал повеселее;
Крутой пригорок обогнул
И оказался аккуратно
На перепутье трёх дорог.
То, что одна ведёт обратно
Любой бы догадаться мог,
А вот куда ведут другие
Для Ники и его коня
Загадкой посложнее были,
Но не пустует же земля.

На счастье так и оказалось,
Вдали послышался рожок
И вскоре козы показались,
А с ними юный пастушок.
Одет он был немного странно,
В жару - и в шапке меховой!
Но Ника сам в одежде рваной,
Верхом на лошади чужой             
Отнюдь не выглядел прекрасней,
И пастушку давать совет,
Пожалуй, было бы опасней,
Чем промолчать, не дать ответ.

Но, к удивленью, дружелюбно,
Совсем без страха пастушок,
(А от погони многолюдной
За свой совет и сам дружок
Мог пострадать), ему поведал,
Что две дороги, два пути
Ведут в одно и то же место,
Но вот до города дойти
Одной дорогою быстрее,
Чем по другой скакать верхом.
Кому короткий путь милее,
Кому и долгий путь в обход,
Минуя  лес, куда дороже.
Мужик богатый и купец,
Да и бедняк, пожалуй, тоже
Не заезжают в тёмный лес.
И даже князь с дружиной верной
Давно не ездит напрямик, -
Не то дорога стала скверной,
Не то спокойствие хранит.

Откланявшись на добром слове,
Оставил Ника пастушка
Пасти скотинку в чистом поле,
А сам толкнул коня в бока
И бег его сквозь лес дремучий,
Не зная страха, устремил,
Ещё не зная, что за тучи
Опять сгущаются над ним.
А вслед ему рожок невинный
Вдруг по иному зазвучал,
В ответ в лесу заухал филин
Да ворон каркнул сгоряча.


     РАЗБОЙНИКИ

Дорога по лесу петляла,
Лес становился всё темней
И тишина вокруг стояла,
Чем глубже, дальше, тем мертвей.
Но Ника дебрей не страшился,
Проехав не одну версту,
Вблизи речушки очутился,
Спустился к узкому мосту... 
А там его уже встречали,
Как видно, знавшие о нём
Не хлебосольные сельчане,
А три разбойничка с дубьём
И, чтобы он не суетился
И не решился дать отпор,
Ещё и сзади навалился
Четвёртый или пятый вор.
Ну, что ж, судьба была в ударе, -
Опять не повезло ему, -
Пусть и не в княжеском подвале,
Но Ника снова был в плену.      

Расположившийся привольно
В избе укромной атаман,
Добычей лёгкою довольный,
А, может, и, вводя в обман,
Казался добрым и радушным,
Ничем ему не угрожал,
И Ника, веря простодушно,
Всё о себе и рассказал.
Как и зачем он дом оставил,
Что с ним в пути произошло,
Как князь прогнать его заставил,
Как поусердствовал холоп
И как с ним Ника обошёлся,
Как он попался и бежал,
Но не сказал, как нож нашёлся,
И ожерелье замолчал.
Над чем главарь повеселился,
Над чем, так просто хохотал,
Один лишь раз насторожился,
Когда про ведьму услыхал.

<Ну, что ж>, - сказал он, успокоясь, - 
<Князь на расправу очень крут,
Недолго быть тебе на воле,
Везде дружиннички найдут.
Назад в деревню не податься,
В чужие страны не уйти,
А, значит, некуда деваться,
Как не в разбойнички идти.
Сказать по правде, наша доля
Совсем, дружочек, неплоха -
Живём, не тужим мы на воле
И спину нам не гнёт соха.
И труд-то наш совсем несложен,
А каждый день и сыт, и пьян, 
Удача где, где Бог поможет,
Вот как сегодня дал коня,
А если и загубим души,
То Бог, надеемся, простит, -
За них помолимся, отслужим, -
Одно другому не вредит>.
И рассмеялся:  <Эй, Гаврила,
Подай-ка нам того винца,
Каким судьба нас одарила,
Послав заморского купца>.
Но Ника этих слов не слышал, 
Не без причины задремал,
Проспал и то, как кто-то вышел
И по дороге ускакал.    


        ЗАПАДНЯ

Но вот когда совсем стемнело,
Его как будто кто толкнул.
Открыл глаза. Свеча горела,
Все в доме спали, но в углу,
Как только он зашевелился,
Ему послышался смешок.
Вглядевшись, Ника удивился:
То был знакомый пастушок.
Пришлось и больше удивиться,
Когда парнишка шапку снял, -
Была молоденькой девицей,
Тот, кто мальчишкой в свете дня,
Почти шутя, его обставил.
Поправив косу на плечах
И, пальчик свой к губам приставив,
Чтоб он случайно, сгоряча,
Не зашумел и ни Гаврилу,
Ни атамана не задел,
Она к себе его манила,
Давая знак, чтоб не робел.
Когда он подошёл поближе,
Смущаясь, за руку взяла,
Шепнула, чтобы шёл потише,
И за собою повела.

Не дожидаясь ночи длинной,
Опустошив кувшинчик свой,
В сенях, в парах купаясь винных,
Храпел разбойник молодой;
А во дворе луна проснулась, -
День уступил свои права.
Девица к Нике обернулась
И вдруг, внезапно обняла,
Со всею силою прижала
Его к себе, к своей груди,
И жарко, жарко зашептала,
Что виновата перед ним: 

Она разбойникам служила,
И за дорогою смотреть
В её обязанность входило,
А он в расставленную сеть
Легко, как многие, попался:
Игрою хитрой на рожке
Им знак особый подавался,
Чтоб знали, кто и едет где.

Проезжим вслед она играла,
Пока не скроются из глаз,
О них она не волновалась,
Но почему-то в этот раз,
Ей вдруг мелодию другую
В душе хотелось заиграть,
И не весёлую какую,
А погрустить, потосковать.
И сердце вдруг затрепетало,
Когда услышала она
Из разговора атамана,
Что участь Ники решена:
Он завтра князю будет продан
За два мешочка серебра,
А тот в делах такого рода
Ни разу не жалел добра.

Она за Нику попросила,
Но атаман, её отец,
Не стал и слушать, деньги - сила,
Он к ним жаднее, чем купец.
Вот тут сердечко и забилось, 
Тогда она и поняла,
Что в Нику, кажется, влюбилась
И, что спасти его должна.         

Со зла она  плеснула зелье
В кувшин с вином, - не стоит ждать,
Когда начнётся пробужденье,
Обоим надо им бежать.
В лесной глуши, неподалёку,
Живёт знакомая одна,
Никто не знает к ней дорогу,
Но с вестью голубя она
К старушке загодя послала,
И вот её-то верный конь
Их отвезёт туда сначала,
Где он опасность переждёт.
<А там ищи, как ветра в поле,
Направишь дальше ты коня>, -
Она всплакнула поневоле, -
<Уже, наверно, без меня>.

Вокруг почти совсем стемнело, -
Не время было рассуждать,
А рядом конь стоял без дела.
Когда же стало рассветать
И все разбойники проснулись,
Беглец давно уж был таков, -
Травой высокой затянулись
Следы людей, следы подков.

А в это время у избушки,
Где даже зверь не проходил,
И Ника с девицей-пастушкой
С коня уставшего сходил.

Войдя в избушку без утайки,
Они нашли её пустой, 
В лесу была, видать, хозяйка, 
Но ждал гостей накрытый стол.
Они хозяйку подождали,
Но голод ясно брал своё,
И яства тоже убеждали
Не ждать до вечера её.
Не удержалась и девица,
Хозяйкой встала у стола
И предложила подкрепиться,
Ему и кубок налила.
Сама же пить вина не стала:
Девицам зелена вина
Пригубить даже не пристало, -
Смеясь, напомнила она.

А за едой да разговором
И время быстро потекло,
Забыли про хозяйку скоро,
А тут её и принесло.  
Вот тут-то Ника испугался
И не на шутку - добела:
Хозяйкой, кто бы догадался? -
Колдунья старая была.

Опять попался он в ловушку,
Подстроен был его визит,
То подтверждал и смех пастушки,
И ведьмы зло-довольный вид.
Всё видя, разумом владея,
Ничем он ведьме не грозил, -
В вино подмешанное зелье
Его совсем лишило сил.


   ЛОГОВО ВЕДЬМЫ

Колдунья это тоже знала,
Безумно радуясь тому,
Что ожерелье вновь держала
И не уйти теперь ему.
Неведомая Нике сила
Опять в руках её была,
А с этой силой и творила
Колдунья чёрные дела.

Но прежде, чем за Нику взяться,
Она была ещё должна
Сполна  с пастушкой рассчитаться, -
Мешочком золота она
С ней поделиться обещала. 
Но только прежняя цена
Девице показалась малой,
Хлебнув для храбрости вина,
Пастушка тут же запросила
В придачу шубу, но карга
Сначала с ней не согласилась,
Мол, шуба слишком дорога, 
Чтоб ею просто так кидаться, -
Не за горами и зима, -
И вдруг решила не считаться,
Три шубы сразу принесла:
Собачью, заячью и рысью, -
Любую можешь выбирать.
Пастушка тут же, с детской прытью,
Пустилась шубки примерять.

Старуха молча наблюдала:
Пастушке рысья шла к лицу, -  
Глаза приятно выделяла.  
<В ней и покажешься отцу>, -
Колдунья весело сказала, -
<Жаль не вблизи, издалека>. 
Потом под нос забормотала
И чем-то брызнула слегка
На удивлённую девицу.
Пастушка опустилась вниз,
От глаз её пытаясь скрыться,
И, взвизгнув, обратилась в рысь.
Колдунья тоже что имела,
Купаясь в девичьих слезах, -
Невероятно молодела
У Ники прямо на глазах.

Преобразившаяся ведьма,
Девицу выгнала во двор,
А Ника ждал в оцепененье
Себе ужасный приговор.
Но ведьма с этим не спешила,
Её захотелось вдруг понять,
Что в нём такого, что за сила
За ним стоит, ведь убежать
От чар её, кто б ни пытался,
За много лет никто не мог,
А этот словно издевался,
Ещё и камень уволок.

Колдунья снова разложила
Перед собою на столе
Всё то, что верно ей служило,
Что помогало в колдовстве,
И к чародейству приступила:
Над Никой, проведя рукой,
Свои заклятья говорила,
Плескала зельем и водой,
Огнём и молнией сверкала,
Чудовищ, духов на него
Из преисподней вызывала,
Но не добилась ничего.                 
Тогда колдунья знать не знала, -
Её же старое кольцо,
Что прятал он, и охраняло,
Предупреждая колдовство.

А ведьма всё сильнее злилась,
В конце концов, махнув рукой,
Она куда-то удалилась,
Захлопнув двери за собой,
Но то, что ей подспорьем было,
Вернее, главным в колдовстве, 
Про ожерелье и забыла,
Лежать оставив  на столе.
Но Ника этого не видел,
За эти дни хлебнул он бед
Таких, что у колдуньи сидя,
Не знал, живёт он, или нет.

Очнулся он: чадит лампада,
Колдунья дремлет у стола,
А перед нею книг громада,
В которых, видимо, она     
Заклятья новые искала,
И неприятный холодок
По коже пробежал сначала
При мысли, что судьба его,
Как и судьба других невинных,
Увы, уже предрешена:
В колдунье он узнал княгиню,
Но что задумала она?

Потом и окатило жаром:
Княгиня в книгах колдовских
Копалась, видимо, недаром
И про кольцо узнала в них.
Оно ей вновь принадлежало
И поневоле силам зла
Служить, как прежде, продолжало.
Колдунья старая была
Такому чуду слишком рада, -
Ещё бы, вновь вернулись к ней
Кольцо и камень, и наградой
За треволненья этих дней
Мальчишка дерзкий оказался,
Тот самый, из прошедших лет, -
Два раза он уже встречался,
И оба стал причиной бед.
На этот раз она надёжно
Обезопасила себя, -
И шевельнуться он не может
Не то, что вздумать убежать.          

Но, подавив в себе желанье
Весь яд немедленно излить,
Она хотела все страданья,
Какие мог вообразить
Её коварный, извращённый
И воспалённый злобой ум,
Продлить и казнью изощрённой,
Ещё невиданной в аду,
Самой сначала насладиться,
Насытить душу видом мук,
А после с адом поделиться
В обмен на молодость, и тут
Она так сильно размечталась,
Что не заметила сама,
Как с этой мыслью оказалась
Вдали всего, - в объятьях сна.

На счастье Ники, сон старухи
Ослабил силу колдовства,
И пусть ещё дрожали руки,
И тело слушалось едва,
Но жажда жизни побеждала,
Ум лихорадочно искал
Какой-то выход, - очень мало
Рок на раздумье отсчитал.


        РАСЧЁТ

И тут он вспомнил, что колдунья
Неспешно роясь в сундуке,
Обратно золото пакуя,
Богатый меч в своей руке 
Совсем недолго, но держала.
Ну, что ж, ей голову снесёт
Скорее он, чем мерзким жалом
Она хоть звук произнесёт.

Путь к цели был не слишком сложен,
И вот он меч! В его руках!
Но предал лязг проклятых ножен,
Проснулась ведьма, только страх
В её глазах недолго бегал, -
Надёжно ад её хранил, -
И, не задумываясь, ведьма
Одним движением руки
Каким-то знаком оградилась
И тут же, прямо на глазах,
Не то сквозь землю провалилась,
Не то скользнула в небеса.            

Но напряженье колдовское
С ней не исчезло, ведьмы след
Повсюду чувствовался в доме,
Он затаился, даже свет
Поблек, от взгляда укрывая
Всё, что внимание привлечь
Могло, о ней напоминая,
Но только не тяжёлый меч.
А даже ослабевший воин,
Его почувствовав в руке,
Сильней, решительнее вдвое,
Чем полный сил, но налегке. 

И Ника не пустился в бегство, -
Её богатство, сундуки 
И всё бесовское наследство:
Коренья, травы, порошки,
Настои, яды, амулеты,
Лягушки, змеи, пауки,
Живьём и мумии, скелеты,
Бутыли, склянки, коробки,
Записки, книги колдовские, -
Всё это твёрдою рукой
Без сожаления рубилось
Под стоны, скрежет, визг и вой,
А что и прямо в печь летело,
Где, окруженное огнём,
Кидалось искрами, шипело,
Трещало и сгорало в нём.
И с ожерельем тоже сталось, -
Всё  разрубалось на куски,
Лишь странный камень в нём ни малость
Не пострадал, но он один. 

Но, только взял он в руки камень
Весь дом ужасно задрожал,
Раздулось, загудело пламя,
В трубе завыло, дым и жар
Наружу вырвались сквозь щели,
Заслонка с петель сорвалась,
Захлопнулись со стуком двери,
Закрылись ставни, свет погас
И пламя с треском заплясало
По всей избе. В огне, в дыму
Сгорел бы Ника, если б стал он
Ломиться в дверь, но он к окну
Решил пробиться: выбив раму
И ставни в щепки разнеся
Своим мечом одним ударом,
Но мощным, со всего плеча,
Успел он, лишь за миг единый,
Как крыша рухнула и в дверь
Копьём ударило стропило,
Пролезть в проделанную щель.  

Теперь, когда он был на воле,
И выбор сделан был давно,
Его ждала другая доля,
Иная жизнь и путь иной,
А горечь новых испытаний,
Гоненья, голод, тяжкий труд,
Обман друзей, врагов вниманье
Его обратно не вернут.

Пусть мысль была и не великой,
И не страдала новизной,
Но, ободрённый ею, Ника,
Оставив за своей спиной
Горящее гнездо колдуньи,
Спешил по молодости лет
В дорогу очень непростую:
Увидеть мир, объехать свет!



    ПОВЕСТЬ  ВТОРАЯ

    КУПЕЦ   И  ВОИН            


       КУПЕЦ

Недолго Ника оставался
Один, как перст, - его примкнуть
К лихим разбойникам пытался
Сам атаман, не кто-нибудь,
Но это как-то не прельщало.
Он и с ватагою ходил,
И был у многих под началом:
Рыбачил, корабли грузил,
Рубил дома, валил деревья;
У гончара, у кузнеца
Подручным был и подмастерьем,
Но отдаваться до конца
Тому, чему он обучался,
Мешало что-то там, внутри,
И так, бесцельно, он шатался
От места к месту года три.

Однажды в поисках работы 
Забрёл он на заезжий двор,
И там с купцом у них с чего-то
Зашёл пустяшный  разговор.
Купец расспрашивал лениво,
А он, не зная почему,
Обычно скромный, молчаливый,
Вдруг стал рассказывать ему       
О том, как жил и где скитался,
Как угодил в Запретный Лес
И чудом там в живых остался,
Как из темницы он исчез
И снова угодил в ловушку
К проклятой ведьме и о том,
Что сталось с девицей-пастушкой,
И как сгорел колдуньи дом. 

Рассказ занятным показался
Тому заморскому купцу, -
Его он слушал, удивлялся,
Но тень скользнула по лицу
И непонятное волненье
Возникло у него в глазах,
Когда Аника о виденьях
И камне ведьмы рассказал.
На странный камень он поближе
Хотел взглянуть, когда взглянул
То вздрогнул, стал как будто ниже 
И как-то тяжело вздохнул.
Потом сказал, что это - чудо,
Но не просил его продать,
А вот когда уже надумал
Дорогу дальше продолжать,
Решился взять с собой Анику,
Не из-за камня, может стать
И пожалел, не дал погибнуть,
Кто знает, где, тот мог пристать.

Купец тот звался  Еремеем,
Но родом был издалека;
Как все купцы, он не был беден,
А, между тем, его друзья,
Пусть и не часто, говорили,
И сам он позже не скрывал,
Что прежде был он в большей силе, - 
Владыкой был одной из стран.
Но так судьба распорядилась,
Что был друзьями предан он,
И даже смерть ему грозила,
Но он бежал, оставив трон.       

Его уму, его познаньям
Мог позавидовать любой,
Казалось, даром предсказанья
Он обладал, - к нему толпой
Стекались те, кто в путь далёкий
Пускался, чтоб увидеть свет
И заработать хлеб нелёгкий,
Надеясь получить совет.

Он знал пути через пустыни,
Проходы между горных скал,
Да и в лесу непроходимом
Тропинки долго не искал.
Он находил и кров, и пищу
Везде, где только ни бывал,
И кто пред ним богатый, нищий,
Он не судил, не разбирал,
А всё расскажет и подскажет,
Но только в сторону одну
Пути-дороги не покажет,
Сошлется вдруг на седину
Да на стареющую память,
Заговорит о чём другом,
А этот разговор оставит,
Как будто не было его.

Благодаря его стараньям
Аника  скоро овладел
Искусством боя, пониманьем
В ведении торговых дел,
И языки других народов
Он вскоре тоже понимал,  
На многих говорил свободно,
А вот любви, любви не знал,
Но не печалился об этом,
Обманутый однажды ей
И не рождённый быть поэтом,
Забыл о ней до лучших дней.


     НОВАЯ ЖИЗНЬ

Почти полмира с Еремеем
Аника вместе исходил
И возмужал за это время,
Теперь он добрый воин был,
Уже испытанный на деле, -
Не раз, не два, к плечу плечом,
Он отражал с ним нападенья
На караван своим мечом.
Деля с Аникой радость, горе,
И сам купец, в конце концов,
Так полюбил его, что вскоре
Стал для него вторым отцом.

И вот теперь, когда Аника
Ему стал ближе и родней,
Он мог немного поделиться
И с тем, что в памяти своей
Хранил, скрывая от досужей
Словоохотливой толпы,
Друзей навязчивых, что хуже 
Чем враг открытый, (кто забыл,
Пусть вспомнит, кто из интереса
Все тайны рассказал о нём),
И сам решил открыть завесу,
Начав с ушедших вдаль времён.

Но это было через годы,
В пути, в одной из дальних стран,
Когда судьба и непогода
Уже вели их караван
Дорогой новой по пустыне
Среди безжизненных камней,
Песка и затвердевшей пыли
Под знойным солнцем много дней.

Хотя вокруг всё было новым,
Таких прогулок не одну
Проделал караван торговый,
Кочуя из страны в страну.
А сократить в дороге время
Всегда есть способ, он не нов,
Такой, как повесть Еремея,
И вот с каких он  начал слов:

<Событий цепь, людей деянья
Нам помогают сохранить
Легенды, сказки и преданья.
Что может в вечность превратить
Мгновенье, миг из жизни рода?
Что сохранить его исток?
Они душа и ум народа,
Забыл о них - и ты никто,
Чужак безродный, ворон белый,
Гонимый ветром лист сухой,
Орех, на вид ядрёный, спелый,
А расколи его - пустой.
Любой тебя легко подавит,
Унизит, в рабство обратит,
А на колени не поставит,
Так непременно истребит.

Но мы храним свои преданья,
И, мало, из далёких лет
Чужие древние сказанья
У нас оставили свой след.
Мы верим им, но осторожно, 
И всё же не забыть бы нам,
Что мир один, в нём всё возможно,
Что если истина и там?
И, может, вовсе не случайно
Они прошли через века,
Преодолев и расстоянье,
И строй чужого языка.
Но есть особое преданье,
Прошедшее сквозь толщу лет,
Оно не сказка в назиданье,
А прямо к нам ведёт свой след>.  
      
     

     ПОВЕСТЬ ТРЕТЬЯ

ЛЕГЕНДА  О  ДРЕВНЕМ   ЦАРСТВЕ


   НЕЖДАННЫЙ  ГОСТЬ

Ну, а теперь сама легенда:
<Давным-давно в моей стране,
Куда и, зная путь заветный,
Не так легко попасть извне,
Вдруг появился старец странный,
Но удивило всех не то,
Что он явился к нам нежданный,
А как, дорогой непростой
И для богатых караванов,
Старик один, в его летах,
Прошёл пустыню и барханы
Не занесли безумца прах.

Для горцев это было чудом, -  
Из многочисленных путей,
Проложенных торговым людом,
Чем этот, не было трудней.         
Бывало, люди годы ждали
Их появления в горах
И как на праздник собирались,
Едва заметив караван.

Купцы им радость приносили.
Ну, где они могли узнать,
Что происходит в этом мире,
О том, о сём  порассуждать,
С купцом поспорить о товаре,
Поторговаться о цене,
Как не на праздничном базаре,
И, кстати, дать доход казне,
Не замечая, как растратил
Всё, что добыл своим трудом,
На ткани, украшенья, платья,
Не видя, впрочем, горя в том, -
Народ тогда был благодушный,
Сам по себе не воевал,
Гостей встречал всегда радушно
И так же с миром провожал.

Но здесь же был особый случай,
И первый встретивший его
Протёр глаза, как будто лучше
Мог видеть то, что видел он. -
В лучах вечернего заката
Среди пустыни, за холмом,
Блеснуло что-то и раскатом,
Издалека донёсся гром,
Но всё погасло и затихло.
Пастух уже отвёл свой взгляд,
Как, кто-то вдруг его окликнул,
И он опять взглянул назад.

Старик высокий, худощавый,
С седыми кудрями до плеч,
Одной рукою величаво
Придерживая длинный меч
В богатых ножнах, вниз спускался
К нему с песчаного холма.
Откуда он в пустыне взялся?
Опередил ли караван?
Но как? Без лошади, верблюда,
Пешком пустыню одолеть? -
Простому смертному и чудо
Тут не поможет, и смотреть
На старца стал пастух с опаской.
Но вот приблизился старик
И стало ясно, что напрасно
Пастух неверием проник:               

В глазах того любовь сияла,
А мягкий голос и тепло,
Которое в словах звучало,
Совсем рассеяли его,
Тем более что старца речи
Приятны были на слуху,
Поскольку на родном наречье
Он обратился к пастуху.
И тот в ответ ему любезность,
Как каждый горец, оказал:
Дорогу в старый город-крепость
Удобней, проще указал.


          ДАРЫ

Старик, управившись с дорогой,
К владыке-князю на поклон
Явился утром. У порога
Свой длинный меч оставил он,
Как знал: обычай запрещает
Входить с оружием в руках
В жилище, где не ты хозяин, -
Ты гость желанный, а не враг. 

А меч его немало стоил,
Не зря внимание к себе
Привлёк он формою, длиною,
Отделкой ножен в серебре,
Игрой камней на рукояти, -
Немало времени и сил
И оружейник тут потратил,
И, украшая, ювелир.
Такое славное оружье
Не может на земле лежать,
Да и другой посыл не хуже, -
Ну, как его не подержать.

Попробовать, конечно, можно,
Но вот поднять его с земли,
Не то, чтоб вытащить из ножен,
Как ни пытались, не смогли,
Меч был, как будто заколдован.
Не чародей ли был старик?
Князь этим тоже был взволнован,
Но вряд ли страх был так велик.
И скоро старца в зал позвали,
Но старец передал слуге,
Что с князем он скорей желал бы
Поговорить наедине.
А перед долгим разговором,
Он из заплечного мешка
Достал чудесную корону, -
Такие камни на зубцах
Александриты и сапфиры,
Аквамарины, жемчуга,
Алмазы, алые рубины
Принадлежать могли богам
И приводили в изумленье
Немногочисленных гостей,
Но сами были обрамленьем
Семи невиданных камней.

Те камни не владели цветом,
Ни светлы были, ни темны,
Не отражали солнца света,
И всё же были им полны.
В них что-то было, но скрывалось,
Дремало где-то там, внутри,
Но иногда вдруг оживало
И зажигало в них огни.

Князь на подарок подивился,
Потом оставил общий зал,
И вместе с гостем удалился;
А, возвратившись, приказал
Подать коней к горам привычных
И поскакал во весь опор
Со старцем, но без слуг обычных,
Туда, где меж высоких гор
Долина странная лежала.
Как и в других в ней было всё:
Леса, поля, река бежала,
Там жили птицы и зверьё,
Но почему-то человеку,
И вопреки его мечтам,
С глубокой древности, от века,
Не находилось места там.           
И только лишь ходили слухи,
Что там, в долине, с давних дней
Свою сокровищницу духи
Скрывают от лихих людей,
А кто пройти туда пытался,
Для всех бесследно исчезал,
Хотя никто с ним не сражался
И зверь его не пожирал.

А, между тем,  туда стремились
Похоже, те, кто точно знал,
Что духи от людей  укрыли:
От чародея-колдуна,
Тайкам творящего заклятья,
До слишком бедного купца,
И от монаха в скромном платье
До благородного лица,
Одетого, как грязный нищий.
Никто из них не открывал
Откуда, кто он, что он ищет
И с этой тайной пропадал.               

Вот почему никто из свиты,
Ретиво поскакавшей вслед,
Не стал спешить, едва завидев
Вдали примету из примет, - 
Знак приближающейся смерти,
И успокоил бег коня,
А кто в горячке не заметил,
Тот на дыбы его поднял,
Домчавшись до скалы двуглавой, -
Уже никто за много лет,
Здесь не искал сокровищ, славы,
Не оставлял под нею след.
И свита скоро возвратилась,
В душе не трусости стыдясь,
А страха смерти и томилась:
Вернётся, нет ли добрый князь.

Надежды не были пустыми,
Старик был явно не простой,
А князь и в годы молодые
Хотел бы знать, что за скалой.
И это многое меняло
В глазах родных, в глазах друзей,
Но и тревога в них стояла
Не так уж мало, сорок дней.

На сорок первый князь вернулся
Один, без старца. При дворе
Едва ль не каждый ужаснулся,
Заметив, как он постарел.
За столь недолгую отлучку
Ему прибавились года,
Суровый взгляд стал жёстче, круче,
Седою стала борода.

Он сделал то, что невозможно,
Что сам до этого не мог:
Поднять и вытащить из ножен
Подарок старца, - и клинок
Не просто вызвал удивленье,
Всех изумил и восхитил,
А поразил воображенье.
Нет, он людей не ослепил
Холодным, мёртвым блеском стали,
А ослепил, как солнца луч,
Когда внезапно пробивает
Оно окно в завесе туч.
И ради пробы, а не славы,
И так, как он рубил лозу,
Совсем легко, одним ударом,
Князь развалил мечом валун,      
Давно лежавший на дороге, -
Здесь каждый совершал объезд, - 
Убрать его хотелось многим,
Да как поднимешь страшный вес.

И вот ещё: он стал задумчив,
Но чем он так был удручён,
Узнали позже, - чёрной тучей
К ним гость незваный шёл с мечом.
И странно, князя беспокоил
Лишь вход в долину, - только там
Владыка-князь велел построить
Из скал и камня крепость-храм.
Но это показалось мало,
Чтоб всю удерживать орду,
И он вокруг обрушил скалы,
Оставив узкую тропу.


      НАШЕСТВИЕ

Когда бесчисленные орды,
Как князь предвидел, саранчой
Ворвались в горы, царь их гордый,
Надменно указав мечом
На реки горы и долины,
На город, вспыхнувший огнём,
Изрёк, как прежде говорил он:
<Теперь и это всё моё!>

На этот раз он ошибался:
Никто из жителей страны
Ни на глаза не попадался,
Ни вёл решительной войны.
А вот в разъездах часто стали
Их люди просто исчезать.
И те, которых посылали
Селенья горцев разорять,
И те, когда они пропали,
Ушли искать их по следам,
Вестей уже не подавали.
И пропадали-то не там,
Средь горных круч, а где-то рядом:
По одному, по два, по три,
А то и целые отряды,
Все как один - богатыри.

Но где скрывает неприятель
Своих людей никто не знал.
Тогда-то царь-завоеватель
Отборных воинов собрал
И во главе их сам пустился:
Лисицей рыскал по горам,
В долинах волком проносился.
И вот однажды крепость-храм
Заметил у скалы двуглавой, -
Своею мощною стеной,
Проход в долину закрывал он.
Разрушить храм  любой ценой,
Разбить, подвергнуть униженью
И уничтожить весь народ
Царь приказал без промедленья,
Едва увидел у ворот
Разбитые щиты, кольчуги,
Мечи, обломки копий, стрел,
В крови, разбросанные всюду;
А вот ни воинов, ни тел,
Ещё недавно обладавших
Тем, что лежало на земле,
Живых ли, раненых ли, павших
Не обнаружили нигде.

Возможно, это и смутило б
Кого-нибудь, но не царя,
Своею жизнью дорожил он,
Но не чужой, - короткий взгляд, 
И сотни всадников, по двое
Проехав узкою тропой,
Рядами выстроились в поле
Перед двуглавою скалой.

И тут ворота  распахнулись,
А в них на мощном жеребце,
Как туча грозная нахмурясь,
В богатом княжеском венце
Старик глубокий показался.
И тут же воин молодой
В своём ряду не удержался,
Коня ударил и стрелой
Помчался, как ему казалось,
К победе лёгкой над бойцом,
Которого сгибала старость,
Чтоб овладеть его венцом.          

Спешил-то он за долей львиной,
Да не туда. Короткий взмах -
И где он? Только половина
Осталась в легких стременах
От поединщика лихого,
Другая, верхняя, с коня
Снопом свалившись, страшно долго
Гремела шлемом по камням.

Исход ужасный вызвал ярость
Среди других богатырей, 
Их сотни бросились на князя,
Стегая бешено коней.
Всё потонуло в диких криках,
В пыли и грохоте копыт,
Но постепенно всё затихло,
Развеялась над полем пыль,
И перед храмом на равнине
Увидел изумлённый царь
Невероятную картину
Невероятного творца:
Все полегли на поле брани;
И кровь, и пыль смешались в грязь,
И, словно Бог, над их телами
Стоял с мечом владыка-князь.

Что испытал завоеватель,
Когда в ответ на тучи стрел,
Князь отрешёнными глазами,
Без всякой злобы, посмотрел
И медленно, неотвратимо
Стал приближаться. Ни копьё,
Ни стрелы не летели мимо, -
Их разбивало остриё
Его меча.  Не дожидаясь
Пока судьба богатырей
Его постигнет, царь, спасаясь,
Мгновенно повернул коней
И, бросив войско, край покинул.
Но князь не перебил врагов, 
А дал уйти назад в пустыню:
Спасутся - воля их богов.

В округе снова стало смирно,
Остатки грозных войск ушли,
И все вернулись к жизни мирной:
Как до нашествия пасли
Свои стада и разводили
Свои прекрасные сады,
Как прежде на полях трудились,
И те же сладкие плоды
Трудов нелёгких пожинали.
А князь, вернувшись в крепость-храм, 
Волшебный меч к вратам приставил
И до поры оставил там.         

Однажды только он вернулся
И возложил на алтаре
Корону старца.  Круг замкнулся.
Теперь никто попасть извне,
Проникнуть в странную долину
Не мог, минуя крепость-храм,
И только новый князь-хранитель
Мог сам открыть его врата
И заглянуть в Долину Смерти,
Где, как считали, обитал
Тот странный старец. Что он делал,
Какое чудо охранял
И охранял ли, неизвестно,
Один лишь князь мог это знать,
Да тот, кому он по наследству
Мог меч и тайну передать.


    НОВОЕ ЦАРСТВО

Но это не конец легенды,
И время движется вперёд
Меняя жизнь богатых, бедных,
А иногда и сам народ.
Прошли не годы, а столетья,
Уж ни короны, ни меча
Никто не видел: князь-наследник
Их от владельца получал
Один и в том же самом храме,
Когда владыку в мир иной
Седые годы призывали,
Суля блаженство и покой.

И так бы это продолжалось
До наших дней, да вот беда,
Не то в их тайну рок вмешался,
Не то сложилась так судьба.

Был и изъян на древе рода. 
Так, по прошествии веков,
Наследник княжеского трона,
Нарушив заповедь отцов,
От мирной жизни отказался:
В своей гордыне посчитал,
Что край в удел ему достался
Не по заслугам слишком мал,
И стал вредить своим соседям,
Хоть упрекнуть не мог ни в чём,
И вскоре тех, кто слаб и беден,
Он покорил своим мечом.
Но не чудесным. К удивленью,
И волшебству был свой предел,
Князь взял его, но к сожаленью
Меч оказался не у дел,                  
Лишившись вдруг чудесной силы,
Какою прежде обладал, -
Меча чужого не рубил он
И для руки тяжёлым стал.
Пришлось вернуть его обратно,
Туда, где прежде он стоял,
И всё же кто-то, в деле ратном
На князя, кажется, влиял.

А как же объяснить иначе,
Что он всего за год, другой
Границы стран переиначил
И удалился на покой,
Раздвинув земли от столицы
До столь невиданных широт,
Что добираться до границы
Гонцу был нужен целый год.

Его наследник утвердился
На царском троне, но с тех пор
И он, и двор его селился
Вдали родных долин и гор.
Но только не прямой наследник;
Он был обязан жить в горах
И ждать царя: свой час последний
Царь проводил, где предков прах,
И вёл наследника в обитель,
Чтоб перед смертью передать,
Как завещал им князь-хранитель,
Корону, тайну, меч и власть.


   КРУШЕНИЕ  ИМПЕРИИ

Веками было все спокойно,
Но миру наступил конец,
Когда однажды из престольной
С вестями странными гонец
И с неожиданным указом
Для принца прибыл во дворец,
А в подтверждение рассказа
Представил княжеский венец
Со странным камнем, но в котором
Наследник-князь тотчас признал
Чудесный камень из короны
Отца-владыки. Этот знак
Князь посчитал дурною вестью
И не ошибся, вслед за ней
Пошли другие, порознь, вместе,
Одна другой куда страшней.

Гонец же весть принёс такую:
Владыка волею своей
Делил страну свою большую
На семь уделов, семь частей.
Случайно, нет ли, так совпало:
В короне было семь зубцов
И сыновей семь, впрочем, мало ль
И совпадений, и отцов.

Как и предчувствовал наследник
Плохим вестям жестокий рок,
От самой первой до последней,
Отвёл совсем недолгий срок.
Сначала братья  друг на друга,
По воле рока иль иной,
В тени таившейся, покуда
Не пробил час, пошли войной     
Из-за клочка земли никчёмной.
И в первом же бою один
Был поражён рукой наёмной, -
Врагом, с которым ел и пил.

Другой из кубка, в честь победы,
Испив отравленный настой,
Отправился за братом следом
В иное время, в мир иной.

Другие двое на пирушке, 
(Вино не только горячит), 
Из-за красавицы-пастушки          
Всерьёз схватились за мечи,
А третий оказался  молод,
Не верил в то, что прелесть дев
Ума лишает, и заколот
Был как телёнок, - грозный лев
Из львёнка глупого не вырос, -
Желанье загорелось в нём
Их урезонить, с ним и вылез,
Но был так грубо отстранён,
Что сам вспылил, и, распалённый
Вином и гневом, обнажил
Свой глупый меч. Он не был воин,
Так до него и не дожил;
Но в этом юноша наивный
Мог убедиться лишь тогда,
Когда от брата не невинный, 
А в сердце получил удар.

Как перейти пустая ссора
Могла в кровавую резню,
Потомки поняли не скоро,
Пока же род их на корню
Своей рукой уничтожался,
Из этой троицы один
Едва-едва в живых остался:
Что в сердце нож не угодил,
А только лишь оставил рану,
Порвав кольчугу на спине, 
(Неточен был удар коварный), 
Князь благодарен был судьбе.
Но жизнь его была приятной
Совсем недолго, вскоре он
Болезнью странной, непонятной
В могилу тоже был сведён.

Распорядившись их судьбою,
Рок сузил круг особых лиц, -
Из семерых осталось двое:
Хозяин гор да юный принц.          
Но князь-хранитель был далёко,
А юный принц был слишком мал,
И царством всем, порой жестоко,
Визирь коварный управлял.

Полгода, год всё были тихо,
Ни добрых, ни плохих вестей,
Но в двери вновь стучалось лихо,
Ведя непрошеных гостей.
Теперь оно громадным войском
С визирем злобным во главе
В пустыне двигалось с упорством,
Её почти преодолев.

У князя не было надежды
Поднять в защиту чудо-меч,
Ведь тайной тайн, как было прежде,
Царь не успел его облечь.
Надежда одолеть тирана
Его однажды позвала
Идти за ним к воротам храма,
Но там она и умерла.
Врата пред князем не раскрылись,
Ни стук, ни бешеный удар
На них никак не отразились, -
Был недоступен старца дар.


  СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ

Что ж, испытав разочарованье, 
Вернуться князь решил домой;
Шёл грустно, в тягостном молчанье, 
Вдруг всё вокруг закрылось мглой,
Луна и звёзды - глаз отрада,
Исчезли в чёрных облаках,
Пропали звуки водопада
И воздух встал - ни ветерка.

Нигде ни шороха, ни писка,
И не поймёшь, что далеко,
А что с тобою рядом, близко, -
Опутан был он без оков
Неведомой и странной силой,
Но всех ужасней тишина
На разум, голову давила, -
Змея б шипенье издала
И то служило бы отрадой
Для слуха князя, - страшный гром,
Как будто кто-то двери ада
Раскрыл внезапно, ждал потом.

В одно мгновенье в небе взвились
Каскады молний, словно днём,
Долины, горы осветились            
Зелёно-голубым огнём,
А вдалеке, вблизи пустыни,
Где солнце только что зашло,
Поднялись горы пепла, пыли
И дымом всё заволокло.

Земля всю ночь тряслась, гудела,
Качались горы, лишь к утру
Дым разошёлся, пыль осела
И тихо стало, но вокруг
Всё изменилось и, помимо
Пустыни знойной и пустой,
Их край был ограждён от мира
Ещё и каменной стеной.
Возникли новые вершины,
Достав собою облака,
У их подножия кружила
Водоворотами река
И исчезала в подземелье
Под самой мощною горой,
Не изменилось лишь ущелье
И храм с двуглавою скалой.

Но время двигалось, бежало,
За эти годы и века
Всё, что должно ветшать, ветшало,
Скала двуглавая и та
Над храмом-крепостью склонилась,
И крепость древняя сама
Ужасно сильно изменилась,
Местами треснула стена,
Деревья корни в ней пустили,
Укрыли плющ, кусты, трава,
В одной из башен поселилась
Ночная хищница сова,
В другой, сцепившись, зависали
На балках скопища мышей,
И что творилось в храме, знали
Они да змеи, из людей
Никто там не был, не считая
Царей и принцев, если был,
То ни следа там не оставил
И не принёс большой беды.         

А раз в нём люди не бывали
То и народ его прозвал
Преддверьем Храма иль Вратами,
Но это, как кто понимал.
Да и служил по назначенью
Сам храм народу только раз
И не совсем богослуженью,
Так, что рассказ о нём до нас
Дошёл частично, больше слухом,
И всё же верилось, что там,
В конце долины горных духов,
Есть настоящий Древний Храм, 
А он уж точно недоступен
Для всех, не только для врагов,
Ничья нога в него не вступит.
А есть ли, создан для кого
Тот древний храм осталось тайной,
Но интерес к ней не угас,
К ней всё же шли дорогой дальней,
А кто и как, - другой рассказ>. 

На этом непростую повесть
Прервал на время Еремей,
О караване беспокоясь,
Но обещал вернуться к ней.



  ПОВЕСТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ

    ТЕНЬ  ПРОШЛОГО


        МОНАХ

Вот и она: <Бежало время,
Все годы - годы-близнецы,
Всё в ту же землю то же семя
Бросали деды и отцы.
По новым руслам и порогам
Из года в год текла вода
И пастухи по новым склонам
Водили тучные стада.
Жизнь протекала от начала
И до конца, как Бог велел,
И ничего не предвещало
Ни страшных бед, ни перемен.
И вот однажды снова чудо
Произошло уже в горах,
А не в пустыне: ниоткуда
Там появился вдруг монах.
Страной тогда отец мой правил,
К нему его и привели,
Тогда мы даже и представить,
Что он несёт нам, не могли.         

Учтиво-вежливым поклоном
Монах приветствовал отца
И передав ему корону,
Сказал, что в качестве гонца
Его, визиря, с ценным даром
Сюда, в неведомую даль,
Прислал, чтоб князю передал он
Корону предков, старый царь.
К его большому сожаленью,
А государству на беду,
Бог предавал его забвенью,
Лишив наследников в роду.
За что Господь его отметил
Сурово так, не ведал он
И горевал, но перед смертью
Ему приснился вещий сон.
Он  известил, что нет проклятья
И род их древний не угас.
Поведал тайное заклятье
И нужный день, и нужный час,
Когда владенья горных духов,
Куда не может залететь,
Не сгинув, и простая муха,
Он может просто одолеть;

Но посетить долину предков
Сам царь не мог, уже лежал,
И, как случается нередко,
Его, визиря, в путь послал.
Под видом скромного монаха,
Визирь когда-то им и был,
Исполнил волю он монарха,
Но, к сожалению, забыл
Заклятье, коим он дорогу
Обратно должен был открыть,
И князя, поминая Бога,
Просил на время приютить.

Отец мой, князь Эней, поверив,
Его не только приютил,
А во дворце раскрыл все двери,
Его как друга полюбил
И доверялся чрезвычайно,
Ведь камень в княжеском венце,
Который сохранял он в тайне,
В старинном золотом ларце,
Когда-то был в короне царской,
Что передал ему монах.
Все эти камни, волей старца,
В короне о семи зубцах               
Служили первому владельцу,
Как меч, что край их охранял,
И с тайной храма по наследству
Передавались сыновьям.


   ГИБЕЛЬ  ВЛАДЫКИ

Тогда я был уже не молод,
Но и не стар, всё понимал,
Любил отца, но странный холод
Меня внезапно пробирал,
Когда монаха взгляд случайно
Я на отце своём ловил, -
Холодный, жёсткий, - изначально
Он зло какое-то таил.
И потому не покидало
Меня  предчувствие беды,
Но в разговорах с ним нимало
Я не испытывал вражды.

Он был умён, отменно вежлив,
Но не угодлив, много знал,
С ответом на вопрос не медлил
И знаний нужных не скрывал.
То, что визирь наш злобный гений,
Я и не мыслил ожидать,
И всё же странных подозрений
Не мог я просто отогнать.             

Как  скоро начали сбываться
Мои предчувствия беды,
С годами стало забываться.
И много ль утекло воды
С тех самых пор уже неважно,
Прошло полгода или год,
Как вдруг отец меня однажды
Призвал  и показал мне ход,
Ведущий в тайные пещеры,
Где он сокровища хранил.
В одной из них, куда сквозь щели
Свет незаметно проходил,
Часовней, видимо, служившей,
На очень древнем  алтаре,
Устроенным в глубокой нише,
Стоял  весь в золоте  ларец.

Открыв его легко, но гордо,
Отец вдруг страшно побледнел.
<Венец!> - лишь вырвалось из горла
И всё, - он дальше онемел,
Так сильно был обескуражен, -
Один он о пещере знал
И у сокровищницы стражу,
Чтоб тайну скрыть, не выставлял.
Но вход кому-то стал известен,
И странным показалось то,
Что все сокровища на месте,
К ним не притронулся никто,
И лишь венец исчез бесследно.
Отец велел мне сохранить
Пропажу в тайне, но при этом
Велел за входом проследить.

К визирю с новым подозреньем
Я стал присматриваться, но
Он редко выходил из кельи
Сидел в ней тихо и давно,
Хотя подчас и ездил в горы
И пропадал на день, на два, - 
Была охота в эту пору, -
И сам-то усидишь едва,
Ускачешь, хоть к жене привязан,
А я женат уж был тогда
И был отчасти ей обязан
Своим сомнениям, она
Его до ужаса боялась, - 
Визирь внушал ей жуткий страх, -  
И мне твердила постоянно,
Что он колдун, а не монах.         

Но тайна так и не раскрылась,
И тут беда с моим отцом,
Как продолжение, случилась:
Слуга с испуганным лицом
На взмыленном коне примчался
И сообщил, что там, в горах,
Князь в пропасть страшную сорвался,
Не удержавшись в стременах.
Что конь его, не склонный к срыву,
Внезапно вихрем поскакал,
Не слушаясь узды, к обрыву,
А на краю так резко встал,
Что князь в седле не удержался.

Когда к отцу спустился я,
Он что-то мне сказать пытался,
Но тут откуда-то змея,
Вдруг появилась, пасть раскрыла,
И не успел я отскочить
И меч достать, как укусила
Она того, кого лечить
И так казалось безнадёжно,
(Отец сломал себе хребет,
Отняв последнюю возможность
Услышать что-нибудь в ответ).
Укус подействовал мгновенно,
Я не успел переспросить,
Как вздрогнул он и постепенно,
Не отвечая мне, затих.

Согласно древнему закону
Теперь страною управлять
Обязан был Хранитель новый,
Его наследник, то есть я, -
Но смерть отца пришла нежданной.
Хотя он был почтенных лет,
И власть мне не была желанной:
Перед людьми держать ответ
Страною всею управляя
По разуменью своему,
Ни знаньями не обладая,
Ни опытом, ведёт к тому,
Что за тебя, твоей рукою
Творить ужасные дела,
Водя как куклою тобою,
Под видом друга, может враг.
Я знал, что он таится рядом,
Но то, что он куда хитрей,
Чем полагал я, показали
События последних дней.            


     РУКА  СУДЬБЫ

Но, слава Богу, опереться
Тогда мне было на кого,
Но выбрал я не друга детства,
И, вероятно, оттого,
Что их я тоже опасался:
В глазах стояла смерть отца, -
В тот час, когда он вниз сорвался,
С ним рядом не было лица
Ему далёкого, чужого,
А только верные друзья, -
И близко подпустить другого
К своим делам боялся я.
И только тихая Камилла,
Моя жена, одна могла
Мне доказать несправедливость,
Что мной допущена была.
Лишь ей я верил безраздельно, -
Всё, тонко чувствуя душой,
Переживая неподдельно,
Она не только мой покой,            
Но и покой страны хранила:
Нигде не проливалась кровь, -
В сердца людей она селила
Не зло, не зависть, а любовь.

Одно нам счастье омрачало:
Судьба дала огонь любви,
Но не дала, что обещала -
Её цветов, они росли,
Цвели и восхищали взоры
Других отцов и матерей.
Года без радости и горя
Так пробежали, но злодей
Ничем себя не обнаружил. 
Я, было, стал подозревать,
Что, для себя же сделал хуже,
Решив друзьям не доверять.

И тут пришла беда другая,
На край обрушилась чума, 
Болезнь, которую не знали, -
О ней не слышали в горах.
Но что-то странное в ней было,
Смерть не косила всех подряд, -
Из жизни чаще уходили
Мои наперсники, друзья,
По крайней мере, половина
Ушла из жизни, в их числе
Смерть унесла мою Камиллу,
Ту, что была дороже всех.
И эта страшная потеря
Сломала всё, - мой интерес
К наукам, к жизни, к людям, к вере
Не притупился, а исчез.

Ни звёзды, ни луна, ни дали,
Ни мир вокруг, ни прелесть дев
Ни ум, ни плоть не волновали,
Ни человек я был, ни лев.
Я жил как призрак, как в тумане
И, если б враг мой захотел,
То мог бы голыми руками
Забрать всё то, что я имел:
Богатство, власть, мою свободу,
Я даже ей не дорожил,
Но скрылся он, как рыба в воду,
Как коршун вдалеке кружил.

И так без жизни, без желаний,
В глухой тоске, в небытие,
В плену былых воспоминаний
Прошло ещё семь долгих лет.     
Боль не ушла, но притупилась,
Я чаще стал бывать в горах,
И жажда жизни, что таилась
На дне души, своё брала.
Ретивый конь, азарт погони,
Призыв охотничьих рогов
И воздух сам, помимо воли
Тревожили, будили кровь.

И вот однажды на охоте
Прижатый к скалам снежный барс,
Пуская в ход клыки и когти,
Бесстрашно бросился на нас
С такою яростью и силой,
Что, сбросив всадника с седла,
Через коня перескочил он,
К обрыву бросился стремглав
И, птицею взлетев над краем,
Перескочил его и там
Для всех нас стал недосягаем.

Но как мне передать в словах
Какие чувства испытал я,
Когда увидел на тропе,
Вблизи которой оказался
Опасный разъярённый зверь,
Не просто девушку, а фею, -
Такой мне виделась она. -
Смятенье? Ужас? Восхищенье?
Представить, что девичий стан,
Такой изящный, хрупкий, нежный
Когтями разрывает барс,
И знать, что никакой надежды
Не может дать никто из нас,
До боли разрывало сердце.
Я мог  лишь к небесам взывать,
Чтоб зверь её не заприметил
И дальше продолжал бежать.

Но было поздно, острым взглядом
Он ясно видел всё кругом
И в два прыжка был с нею рядом.
И я, не сомневаясь в том,
Что зверь вот-вот её погубит,
Закрыл глаза и, видит Бог,
Не мог смотреть на то, что будет,
Но долго так стоять не мог
И был буквально огорошен,
Открыв их вновь, -  ни дать ни взять, - 
Не дикий зверь, а несмышлёныш
В испуге прячется за мать.         
Она же пальчиком грозила,
Но, взглядом встретившись со мной,
Смутилась вдруг и поспешила
Укрыться с барсом за скалой.

Но это бегство, взгляд смущённый,
Её улыбка, стройный стан,
Порывом ветра обличённый,
И эти дивные глаза,
Глаза испуганной газели,
Вновь разожгли в душе моей
Огонь погасший и сильнее,
Чем он пылал когда-то в ней,
Когда со мной была Камилла.
Я был уже не там, а здесь,
О ней я думал ночью длинной,
А днём искал её везде:
В горах, в долинах, в тёмных рощах,
Но безуспешно.  Я забыл,
Что в жизни всё гораздо проще,
Искал я фею, но следы
Нашлись, когда надежда гасла,
И эта стройная газель,
Та девушка со снежным барсом,
Была прекрасная Адель.

Неудивительно, что случай,
А, может, и сама судьба
Столкнула нас на горных кручах,
И этот горный леопард
Обоим нам был послан свыше,
А не случайно свёл, - она
Приёмной дочерью под крышей
Почти отшельника жила.

Ну,  кто мог знать, что у Давида,
Телохранителя отца,
Давно пропавшего из виду,
Среди пустынных серых скал,
В  уединении невинном
Пятнадцать лет, как дал  росток
И незаметно вырос дивный,
Вернее, сказочный цветок.

Семь лет прожив в оцепененье,
Но для любви оживший вновь,
Я был в ужаснейшем сомненье,
Воспримет ли Адель любовь,
Что к ней душа моя питала.
Тогда не мог и думать я,
Что фея то же испытала,
Когда увидела меня.                     


   ТАЙНА  МОНАХА

Адель моей женою стала,
И в полной мере оценить,
Как мне её недоставало,
Сумел я в первые же дни. -
Где дня конец и где начало
Я позабыл, - обоих нас
Волнами счастья укачало,
Нам мигом был блаженства час.
Адель и большим одарила:
И у меня расцвёл цветок, -
Им стала дочь моя Эльмира,
И здесь навстречу шёл мне Бог.

Весь мир казался мне счастливым,
Далёко в прошлое ушли
И опасения Камиллы,
И подозрения мои,
Но жизнь не сказочное море,
Не только радости сулит,
И забывать о том не стоит,
Что за спиной твоей стоит.
Моя вина, что так случилось,
Что счастью был недолгий срок
И беды снова навалились,
Но слишком страшным стал урок.

К несчастью, бывшего визиря
Помочь советами в делах
Я сам призвал. О тёмной силе,
Которой обладал монах,
Не знал тогда я, к сожаленью.
Он тихо жил в монастыре
Вдали от мира, и сомнений
Не вызывал уже во мне.
И при дворе себя он скромно,
Невидно и неслышно вёл,
Но в этой маске иллюзорной
Свои паучьи сети плёл.

А я был слеп. Но вот однажды
Жена исчезла из дворца,
Я и подумал, как и каждый,
Что престарелого отца,
Меня притом не беспокоя,
Она решила навестить.
Но мимо стражи из покоев
И невидимке не пройти,
Проникнуть разве, что сквозь двери,
Но, то доступно колдунам,
Факирам, духам или феям,
Она же феей не была.
И потому, уже в тревоге,
Я обходил за залом зал,
Потом и слуг по всем дорогам
Её следы искать послал.
Но были поиски напрасны,
Прошла неделя, месяц, два:
Вестей ни добрых, ни ужасных, -
Как в воду канула она.

Так год прошёл и вот случайно,
Я мимо храма проходил,
Где нас с Аделью обвенчали,
И настоятель предложил
Зайти к нему и пообедать.
Когда зашли мы в монастырь,
Он указал рукой на келью,
В которой прежде жил визирь,
Добавив, что тому не часто,
Но удаётся заглянуть
Сюда на день и здесь прекрасно
Душой от будней отдохнуть.

Дверь запирать не полагалось,
И тут мне захотелось вдруг
Узнать его поближе малость,
Хотя бы как он свой досуг           
Проводит в этой скромной келье,
Какие вещи, книги там,
Чем дышит он, но к удивленью
Дверь оказалась заперта.

Не знаю сам, но почему-то
Я не хотел визиря ждать
Не то, что часа, а минуты,
И приказал её взломать.
Предчувствие не обмануло,
Там в полумраке на столе
Меж склянок золото блеснуло,
И это был жены браслет,
А рядом с книгою зловещей
Её платок и, наконец,
В углу, ненужной старой вещью,
Валялся княжеский венец.
Душа от тела оторвалась, -
Вот, что таил проклятый склеп:
Здесь зло из зол от глаз скрывалось,
А я был глух, и я был слеп!
Отец пригрел змею у сердца
А я, глупец, ему под стать:
Подозревая  иноземца,
Не мог врага в нём распознать!


      ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Домой я в бешенстве вернулся,
Чтоб лже-визиря наказать,
Но слишком поздно я очнулся, -
Визиря было не узнать.
Куда девалось благородство,
Благообразность, скромный тон?
Надменность, злоба до юродства,
Присвоив нагло царский трон, 
На нём величьем упивалась.
Сначала я оторопел,
Но, быстро гневом распаляясь,
Уже свой меч достать хотел,
Чтоб с этой гадиной покончить
Одним ударом, но, увы!
Друзья и слуги, (враг был зорче),
Уже мне были неверны.
Меня мгновенно повалили,
Ударив сзади, - голова
Поплыла кругом,- и скрутили,
Да так, что мог вздохнуть едва,                 
Владыке новому в угоду,
Чего и он не ожидал,
Хотя и думал, что породу
Тех, кто предаст, неплохо знал.

И я не тем аршином мерил:
Не враг опасен, страшен друг,
Которому всецело верил,
Кого спасал не раз, не вдруг.

В чужую душу не заглянешь,
Не поразишься, чем он жив,
И от своей-то вдруг отпрянешь,
Увидев, что на дне лежит
И спит как будто, - вдруг проснётся
Своею ли волей, иль чужой, 
Кто знает, чем то обернётся,
Что станет с миром и с тобой.


     ПРОТИВОСТОЯНИЕ

И вот я в мрачном подземелье
В цепях, прикованный к стене,
Ещё живой. Хотелось верить,
Что скоро смерть придёт ко мне.
Но я жестоко ошибался,
Ни жил я и ни умирал,
Джаффар не просто издевался, -
Со мною в жизнь и смерть играл.
Мой ум то резко обострялся,
То в голове стоял туман
И в мысли кто-то забирался,
Копался, копошился там.
Меня и раздражали звуки,
И оглушала тишина,
Мне сердце разрывали муки
И холод, пустота до дна.
Не знаю, дни, недели, месяц,
А, может, годы протекли,
По мне, так продолжалось вечность.

Однажды, но однажды ли?  
Не раз я чувствовал внезапно,
Что в этом склепе не один,
Знакомый шорох слух царапнул, - 
Похоже, кто-то в склеп входил.     
И смутно  в памяти мелькнуло,
Что этот кто-то был не раз,
И даже сердце содрогнулось,
Припомнив взгляд ужасных глаз,
Бесцеремонно лезших в душу
То страшной силой, то змеёй,
Стараясь вытащить наружу
И вырвать тайны у неё.

На этот раз всё было проще,
Мрак понемногу отступал:
Не в свете дня, но в лунной ночи
Передо мной стоял Джаффар.
Как не узнал его я сразу?
Не вышло видно колдовство
И он пришёл проверить разум,
Заставить отступить его.
И всё же, что он добивался?
Что волновало колдуна?
Узнав, едва не рассмеялся,
Попасть хотел он в Древний Храм!

Колдун усердствовал напрасно,
Не вырвать никакой ценой
Ту тайну, ни добром, ни лаской
И уж не силою какой.
Об этом каждый горец слышал
А, зная, не хранил секрет:
Путь в Древний Храм заказан свыше,
К нему для смертных хода нет.
Туда и ангелы, быть может,
О духах зла не говоря,
Лишь только избранные вхожи.
Там, в Храме, Высший Судия      
Вершит судьбу богатых, бедных,
Там совершает свой обряд, -
Об этом древние легенды,
По крайней мере, говорят.

Но новоявленный владыка
Не верил в сказки, страшный гнев
В его душе едва не вызвал,
Мой еле сдерживаемый смех.
<Ну, что ж, ты жизнь свою не ценишь>, -
Сказал он, - <больше, пренебрёг
Своей свободой.  Не поверишь,
Но я такое приберёг,
Что убедить тебя сумею,
Чтоб тайну Храма ты открыл.
А нет, так стоя на коленях
Молить ты будешь, чтоб лишил
Тебя всего Он в одночасье:
Отнял бы разум, зренье и слух,
А смерти час почтёшь за счастье>, -
Добавил он и, словно дух,
Исчез опять, а в подземелье
Вновь воцарились тишина,
Промозглый мрак и встало время
По злобной воле колдуна.


       СВОБОДА

Когда мой глаз уже привычный,
Стал понемногу отличать
Нависший свод от стен обычных,
А уши снова различать
Возню мышей и шепот ветра,
Я вдруг услышал звук шагов
И узкая полоска света
Вдруг поползла под потолком.

Но, к удивлению большому,
Когда раздвинулась стена
И свет разлился по проёму,
Я в посетителе узнал
Приёмного отца Адели.
Как старый, немощный Давид
Мог оказаться в подземелье?
Каким путём сюда проник?

Но друг отца на разговоры
Не тратил время, торопясь
Скорее снять с меня оковы,
И лишь потом сказал мне: <Князь,
Теперь не время и не место
Ни вопрошать, ни отвечать,
Скажу лишь то, что мне известно:
Никто не сможет помешать         
Страною править лже-визирю,
Он не монах, а чародей,
Возможно, самый злобный в мире,
Вот почему до лучших дней
Тебе придётся нас покинуть,
Иначе страшная беда
Грозит нам всем, ведь он погибнуть
Тебе без наших мук не даст.
На наше счастье я случайно
Узнал, каким путём он сам
Попал сюда  и ход тот тайный
На этот раз поможет нам>.

Закончив эти рассужденья,
Давид почти понёс меня
По лабиринту подземелья,
И вскоре очутился я
С моим уставшим провожатым
Перед решёткою стальной
Другой темницы-каземата,
Такой же тесной и глухой,
Но чуть посуше и светлее.

Старик свой факел погасил
И в полутьме решётки-двери,
Слегка волнуясь, отворил.
И мы вошли. В стене гранитной
Виднелись кольца для цепей,
Одно из них и было хитрым
Ключом невидимых дверей:
Так, отзываясь поворотам
Ключа на каменной стене,
Всё шире с каждым оборотом
В ней образовывалась щель.       

Спасенье не было химерой,
За нею был не тёмный лаз,
А освещённая пещера,
Свет не слепил, конечно, глаз,
Но всё ж откуда-то струился,
И тут спаситель мой Давид
Со мною навсегда простился,
Напомнив, что осталось жить
Ему немного в этом мире,
Но умереть хотел бы он
В своём краю, не на чужбине,
Среди чужих долин и гор,
А кроме этого, оставить
Поменьше он хотел следов
И этим колдуна заставить
Не сразу броситься за мной.

И мы расстались. Чуть не плача,
Давид закрыл за мною щель,
Не всё открыв мне, ведь иначе
Я не оставил бы Адель
И уж тем более Эльмиру
В руках злодея колдуна,
Я был уверен, - в лучшем мире
Уже давно моя жена.

Что было дальше, помню смутно,
Одну пещеру за другой
Я проходил, дышалось трудно,
А впереди и за спиной
Стояла тьма, давили своды,
Стесняли стены, духи гор
Манили мнимою свободой,
Но только брали на измор.

Но силы высшие вмешались
В мою судьбу. В один из дней,
Когда все силы иссякали,
Я натолкнулся на ручей,
Журчащий тихо меж камнями.
Тяжёлый день меня сморил
И я прилёг,  во сне ли, в яви
Со мной там кто-то говорил.

Очнувшись с головой тяжёлой,
Я из ручья воды испил
И сразу вещий сон припомнил,
И ощутил прибавку сил.
Вокруг и вправду что-то было
Не так, как прежде, тусклый свет
Дорожкой в полутьме постылой
Вел к узкой трещине в стене,      
Как вещим сном и обещалось.
Я не сдержал счастливых слёз, -
Стена за трещиной кончалась, -
Я видел свет далёких звёзд!

А дальше было всё, как в сказке:
Ночной, прохладный ветерок,
Сиянье звёзд на небе ясном,
Трава душистая у ног,
Свобода, чувство облегченья, -
Всё будоражило мой ум,
Я весь горел от возбужденья,
Но, успокоившись, к утру
Забылся в сладкой полудрёме,
И только яркие лучи
Не дали нежиться в истоме,
Заставив на ноги вскочить.
Мне нужно было постараться
Уйти подальше и скорей,
Не ровен час и мог дознаться
О бегстве злобный чародей.

Я стал осматривать округу
Но, оглядев, невольно сник,
Пустыня простиралась всюду,
Куда бы взгляд мой не проник.
А позади вздымались горы
Сплошною каменной стеной,
Но никаких следов прохода
Я не увидел за спиной.
Но я был жив и был свободен,
И скоро был уже в пути.
Весь день я шёл, а на исходе
Уже подумывал найти
Себе местечко для ночлега,
И тут капризная судьба,
Устав играть, скрываться, бегать,
Помочь решила мне сама,
Открыв глаза на чью-то тайну.
Не поверни я головы
И взглядом не скользни случайно
По срезу гладкому скалы,
Я никогда бы не заметил
Весьма существенный изъян:
На ней в закатном, алом свете
Ломалась странно тень моя.

Преодолев осколков груду
И подойдя вплотную к ней,
Я к удивленью обнаружил
Почти невидимую щель      
Не до конца прикрытой двери,
И стоило её прикрыть,
Как от стены, без этой щели,
Её ничем не отличить.
За дверью, в нише, ближе к входу,
Как говорится, под рукой,
Стоял, готовый для похода,
Прекрасно отдохнувший конь.

Когда на свет его я вывел,
То догадался, кто держал
Его здесь в тайне, это имя
Я часто в гневе поминал,
Томясь в темнице: меч богатый
И тонкой выделки кинжал
Носили при себе когда-то
Отец мой, а затем Джаффар.
Колдун проклятый приторочил
Своё оружие к седлу,
Он где-то рыскал тёмной ночью,
И возвращался поутру.
Возможно, бегство обнаружив,
В пустыне он искал меня,
Ну, что же, пусть его покружит
В бесплодных поисках коня.

А я, по звёздам путь читая,
Всю ночь скакал встречать рассвет
Вдали от этих гор, не зная
Вернусь обратно или нет.
С тех пор по свету и скитаюсь,
Стал независимым купцом,
Здесь Еремеем прозываюсь,
А на земле моих отцов
Я князем Эль-Гареем звался,
Но, может быть, когда-нибудь  
Мне вместе с именем удастся 
Не царство, родину вернуть>.

   
    
      ПОВЕСТЬ  ПЯТАЯ

 КУПЕЦ  И  ВОИН  (ПРОДОЛЖЕНИЕ)


       ЧЁРНЫЙ  БЕК

Ещё три дня прошло в пустыне,
И вот тогда, к исходу дня,
Когда горячий камень стынет,
И гаснет над землёй заря,                         
Когда не поздно и не рано
Готовить ужин и ночлег,
На горе их, из-за барханов
И появился Чёрный Бек.
Ни кто он был, ни, где скрывался,
Ни, где добычу он скрывал,
В каком обличье появлялся
Среди людей, никто не знал.

Его жестокость в чёрных красках,
Народ недаром описал:
На быстрых конях, в тёмных масках,
Он словно хитрая лиса
Неслышно к жертве подбирался
И диким зверем налетал, -
В живых никто не оставался,
Он грабил всех и убивал.

И караван бы был погублен, - 
Тогда немногим повезло,
Так, беспощадно был зарублен
Кто не успел вскочить в седло
И обнажить своё оружье. -
Но Эль-Гарей, его друзья
Владели саблями не хуже,
И всё же долго устоять,
Сражаясь пешим против конных,       
Им было слишком мудрено,
И, много нанеся урону,
Они б погибли всё равно.

Но к счастью их, врагам на горе,
Аника с горсткою людей
Случайно был тогда в дозоре,
Куда послал их Эль-Гарей.

Услышав крики, конский топот,
Звон сабель, тяжкий стук мечей,
Не рассуждая над исходом,
Аника повернул коней
И налетел бесстрашной птицей. -
Нет, не напрасно Эль-Гарей
Владеть оружием любимца
Учил, как сам владеть умел.

Враги немного растерялись,
Кто мог такое ожидать:
Купцы не просто отбивались,
А стали их одолевать.
Заметив, что купцы смелеют,
Сам Бек натягивает лук
И прямо в спину Эль-Гарею
Пускает длинную стрелу.

Аника вмиг оборотился,
Увидел, кто стрелял в отца,
И словно в зверя превратился
Из хладнокровного бойца.
Дорогу к Беку пробивая,
Он просто землю устилал,
Врагов жестоко разрубая
От плеч до самого седла.
И в этой в ярости ужасной,
Где невменяем человек,
Встал в стременах и меч опасный
Занёс над Беком.  Чёрный Бек
Щитом прикрылся и пытался
Мечом отбить удар меча,
Ан, нет, напрасно он старался, 
Удар был нанесен сплеча, - 
Щит разлетелся, меч сломался,
И не спасти бы жизнь ему,
Да конь резвее оказался, 
Унёс в сгустившуюся мглу.

А поле боя изменилось:
Из всей разбойничьей орды,
Когда ночная мгла спустилась,
Едва ли кто остался жив.


   НА  КРАЮ  ГИБЕЛИ

Разбив любителей наживы,
Купцы и слуги, караул
Передохнуть расположились,
Но так никто и не уснул: 
Ночь разразилась страшной бурей,  
И остаётся пожалеть,
Кто побывал хоть раз в их шкуре, -
От них и так осталась треть,
К утру поднялись только восемь,
И тем пришлось вперёд идти,
Товаров половину бросив,
Чтоб только жизнь свою спасти.

Но вот куда? Их предводитель
Не мог сказать, он умирал, -
Купец не врач, не исцелитель, -
Сочилась кровь из тяжких ран,
Без влаги истощалось тело,
В глазах всё чаще гасла мысль,
Лицо почти окаменело,
В нём лишь чуть-чуть теплилась жизнь.  

Как быстро таяла надежда
В сердцах измученных людей,
Что караван их поредевший
Возглавит снова Эль-Гарей,
Но шли они, терпя мученья, 
Кому хотелось умирать!
Но так и не нашли спасенья,  
Им оставалось только ждать
Конца назначенного срока.
И вот, без пищи и воды,
Они пришли по воле рока
К подножью каменной гряды.

Проходит день и ночь проходит,
За ними снова день и ночь.
А смерть всё ближе, ближе ходит,  
Усталость, слабость превозмочь
Ни сил уж нет, да и желанья.
Аника, лежа в забытьи,
Тепло, а может трепетанье
От  камня ведьмы ощутил.
Его дрожащею рукою
Он из-за пазухи достал
И положил перед собою.
Тот замерцал. И вдруг средь скал
Аника ход в стене увидел, -
За ним бежал, звенел ручей.
Но нет, в бреду он воду видит, -
Откуда было взяться ей?
Но жажда жизни поднимает,
Его к расщелине ведёт,
Туда, где, может, ожидает
Совсем не то, чего он ждёт.

Один из братьев по несчастью
Взглянул, очнувшись ото сна,
И отвернулся безучастно,
Решив, что тот сошёл с ума.
И, может быть, не ошибался, -
У скал стояла тишина,
А там, где прежде ход казался,
Была отвесная стена.

Когда последнюю надежду
У жизни отнимает рок,
Перед картиной неизбежной
Земля уходит из-под ног,
Служить отказывается разум,
И белый свет уже не мил, -
Счастливец, кто уходит сразу,
Не возвращаясь в этот мир.       

Аники разум помутился
И, ощущая дурноту,
На стену он облокотился
И ... провалился в пустоту!


      СПАСЕНИЕ

Очнулся он на дне пещеры,
И стены, и тяжёлый свод
Чуть освещались через щели,
Как и едва заметный вход.

<Но это всё воображенье,
И он, скорей всего в бреду,
Когда бывают, к сожаленью,
Глаза и разум не в ладу>, -
Крутилось в голове. И верно,
Вокруг стояла тишина
Такая, что в ушах звенело,
И обмануть его она
Могла, конечно, но не долго,
В конце концов, он отличил
Журчание воды от звона;
И вот она, её он пил
Пока едва не захлебнулся,
Уткнувшись с головой в ручей,
И лишь тогда совсем очнулся:
<О, Боже! Там же Эль-Гарей,
Его наставник, умирает,
Там гибнут все его друзья,
А он о чём-то размышляет
И только время тратит зря!>             

Глазами он вокруг обводит, 
Во что б ему воды налить, 
И, к удивлению, находит,
Что мог бы жажду утолить
Не окунаясь с головою,
А из бокала, как вино, -
Сосуд валялся под ногою, -
Но то, что устилало дно
Случайно найденной пещеры 
Представить трудно и в бреду:
Сокровища сверх всякой меры
Лежали прямо на виду.

А мог ли раньше он заметить
Сиянье золотых монет,
Блеск серебра и отблеск меди,
Камней и стали тусклый цвет.

Теперь он замер в изумленье:
Да все сокровища царей
Крупинкой были по сравненью
С горою золота, камней,
Оружья, утвари, посуды,
Одежды, убранства, ковров.
Перед глазами были груды
Изделий древних мастеров.
Там были чудные творенья:
Короны, скипетры, венцы,
Браслеты, кольца, ожерелья,
Резные камни, кость, ларцы,
Кувшины, кубки, блюда, чаши,
Кольчуги, панцири, щиты,
Прямые как стрела палаши,
Мечи изящной простоты,
Кривые сабли-ятаганы,
Кинжалы, сёдла, стремена
В алмазах, изумрудах-лалах,
В рубинах, кварцах, жемчугах.

Когда б в пещере находился
И видел это кто другой,
От радости ума б лишился,
Но не Аника.  Он простой,
На вид совсем обыкновенный,
Кувшин средь прочих отыскал,
Наполнил влагою бесценной
И тем же ходом между скал
Обратно вышел из пещеры.
Теперь им не грозила смерть.
Он возвращался полный веры,
Что без воды им умереть           
Не суждено, что Эль-Гарею
И бедным спутникам своим
Он жизнь вернёт. А то, что двери
Навек захлопнулись за ним
Не мог он знать, как то, что чудом
Он страшной смерти избежал, -
Её хозяев, горных духов,
Колдун случайно задержал.


         ЧУДО

Но мало кто к его приходу
Мог сам хотя бы чуть привстать
И взять живительную воду,
Кому-то каплями вливать,
Кинжалом разжимая зубы,
Чтоб к жизни возвратить, пришлось,
Надеясь, в общем-то, на чудо.
И это чудо удалось!
Кого водою напоили,
Тот снова страстно жить хотел, - 
К ним снова возвращались силы,
Глаза яснели, ум светлел.

Источник найденный в пещере
Волшебной силой обладал
И спас от смерти Эль-Гарея,
Когда его черёд настал.

Едва ему промыли раны 
Водой чудесною, они
Не в час, но вмиг зарубцевались
И даже вид приобрели                
Следа от старого раненья,
А первый сделанный глоток
Отмёл последние сомненья,
Прервав бессмысленный поток
Невнятных слов. Его дыханье
Ровнее стало, хрип пропал,
Второй привёл его в сознанье,
А с третьим на ноги он встал.

Остатки той воды чудесной
Аника в склянку перелил,
Кувшин отставив бесполезный,
И до нужды её хранил.

Рассказ Аники о пещере,
О кладе, всем подняло тон,
Но удивило Эль-Гарея,
Что не нашли её потом.
Он был встревожен этой тайной
И, несомненно, что-то знал,
Но, вопреки их ожиданью,
Так ничего и не сказал,
А в путь велел собраться споро,
Предупредив, что отдохнуть
Придётся им совсем нескоро,
И впереди нелёгкий путь.

Как не могло и быть иначе,
Их предводитель разрешил
Неразрешимую задачу:
Куда идти, - и он спешил,
Его и время торопило, -
Непросто жизнь людей спасти, 
Обратный путь через пустыню,
Был невозможен, - не пройти.
Их цель одна, - найти долину
И, если повезёт, они
Увидят чудную равнину,
Где в старину, в былые дни,
Как говорят о том легенды,
Купец отважный побывал
И за неслыханные деньги
Коней чудесных продавал,
Которых пригонял оттуда.
<Я сам>, - заметил Эль-Гарей, -
<До времени не верил в чудо,
Пока наследников коней,
Тех самых, на пути не встретил;
Хотел купить, да не купил, - 
Не стал их продавать владелец
Ни за какие кошельки,                
Но описал рассказом длинным
Пустыню, горы, водопад
В преддверье сказочной долины,
И грозность множества преград.

Он рассказал и про опасность,
Что ждёт охотников-ловцов:
Среди лошадок тех прекрасных,
Есть прародитель скакунов,
А встреча с ним, он слышал, - гибель.
Но вот прошло немало лет,
Как ни рассказов о долине,
И даже слухов новых нет.
Хотя во всём загадок много,
Купец не мог так просто лгать,
И нет для них пути иного,
Как ту долину отыскать>.


  НЕИЗВЕСТНАЯ  СТРАНА

Источник мудрости и знаний,
Их предводитель знал ответ
И принят был без колебаний
Его естественный совет.
Но и оставив край пустынный,
Ещё три долгих, долгих дня
Они брели дорогой длинной
Меж скал по тропам и камням
Пока для всех не стало ясно,
Что тот купец не обманул
И их надежды не напрасны.
С утра до них донёсся гул, 
И этот гул был им наградой,
Прибавил сил и ободрил. -
Тот звук был эхом водопада,
Что Эль-Гарей и объяснил.                   

Но лишь под вечер, удивлённый
И взбудораженный народ
Встречал донельзя изнурённых
Гостей у каменных ворот. -
Хозяев солнечной долины
Давно никто не посещал,
И выяснить тому причину
Никто не мог, и царь не знал.       
Не раз, не два они и сами
В путь отправляли караван,
Но караваны исчезали,
Оставив тайну гор горам.

Но прежде, чем гостей нежданных
Хотя б о чём-то расспросить,
Покой и отдых, так желанный,
Им предоставили вкусить.
А вот наутро, в платье новом,
Купцы явились во дворец,
Где по обычаям торговым
Преподнесли царю ларец
Со всевозможными дарами
Далёких чужеземных стран,
Какие только мог доставить
Их разорённый караван.

Приняв с достоинством подарки,
Царь обо всём их расспросил,
Дивился их рассказам ярким,
И всех на ужин пригласил,
Желая выслушать подробно
Кому и где пришлось бывать,
И разрешил купцам свободно,
Без всяких пошлин, торговать.
А, что касаемо их цели,
Достать невиданных коней,
То он готов помочь на деле, -
Дать снаряженье и людей.
<Но никому не удавалось
У сил природы выиграть спор>, -
Заметил царь, - <пройти провалы,
Преодолеть вершины гор>, -
Когда-то мир пришёл в движенье
И всё вокруг перевернул,
Огородив в одно мгновенье
Их благодатную страну.

Прошла всего одна неделя,
Как был распродан весь товар.
Купцы без дела не сидели
И собирали караван
В обратный путь, и оказалось,
Что только сказкой этих дней
Себя утешить оставалось, -
Заполучить лихих коней.

Но это было трудным делом.
Всё выше от скалы к скале
Тропой уже обледенелой
Отряд с Аникой во главе               
Кружил в горах и всё напрасно,
Прохода не было нигде,
Лишь кое-где карниз опасный
Висел над бездной по стене.
Но даже в нём не видно проку:
Никто, ни зверь, ни человек
Не обозначил здесь дорогу,
Не проложил заметный след.


          ГОРЫ
 
Пришлось обратно возвращаться,
Но так устроен человек,
Что он с мечтою распрощаться
Никак не может. Чёрный Бек
Верхом на лошади прекрасной
Стоял как будто наяву, -
Аника верил в эту сказку
И потому хотя б одну
Хотел иметь из тех лошадок.
Он всем велел спуститься вниз,
Его не скоро не дожидаясь,
А сам вернулся на карниз.

Тропинка круто извивалась,
То вверх, то вниз его вела,
То расширялась, то сужалась,
То ледяной под ним была.
То вдруг плитой ставала шаткой,
Но иногда передохнуть
Давала маленькой площадкой,
Отодвигая бездны жуть;            
И снова круто обрывалась, 
Лишь только выступы-углы
Её следами оставались
На стенах срезанной скалы.
За эти выступы цепляясь,
За щель, за камень, вмёрзший в лёд,
К стене всем телом прижимаясь,
Он всё же двигался вперёд.

И так весь день, где еле-еле,
Где лёгким шагом, где ползком
Он двигался к желанной цели,
А где и рисковал прыжком.

Но вот тропинка легче стала,
Всё чаще намечался спуск,
Уже и травка попадалась
И даже редкий тощий куст.
Прыжки с уступов стали проще,
Ещё скалу он обогнул
И на последнем повороте
Чуть в пропасть сходу не шагнул:

Внезапно горы расступились,
И если не небесный рай,
Не кущи перед ним явились,
То не забытый Богом край.
А вот следов людей не видно:
Ни пашен, ни садов, ни сёл, -
В лучах заката на равнине
Извивы рек, да гладь озёр.
С далёких склонов лес спускался,
Где гуще был, а где светлей,
А где поляной обрывался,
Пестрил тропинками зверей.
Чуть ниже рощицы местами,
А за чертою их границ
Лужайки с редкими кустами
И изобильем разных птиц.
За ними скатертью зелёной,
Куда ни глянешь с вышины,
Тянулась степь, а там привольно
Паслись, резвились табуны.

Их восхищаясь красотою,
Аника не заметил как
Над ним, над самой головою,
Смертельный появился враг. -
Раскинув крылья, чёрный ворон
За ним давно уж наблюдал
И круг за кругом хладнокровно
Удобный случай выжидал.
И выждал. - С грохотом  лавина,
Срезая выступы-мосты,
Всё больше набирая силу
Неслась с огромной высоты.
Снесла уступ и покатилась
На дно, закончив свой погром:
Карниз с тропою отрубило,
Как сук щербатым топором,
Оставив слабую отметку.
Аника не свалился вниз
Лишь чудом уцепившись в ветку
И так над пропастью повис.         

Но не успел он осмотреться,
Опору под ногой найти,
На что бы мог он опереться
И дух чуть-чуть перевести,
Как с резким криком враг смертельный
Как камень на него упал,
Вцепился в грудь и с исступленьем
Её когтями, клювом рвал.

Напрасно ярость так слепила, -
Аники твёрдая рука
Его за шею ухватила 
Да так, что хрустнула она.
И тут Аника почему-то
Колдунью вспомнил, этот взгляд,
Горящий ненавистью лютой,
Он видел много лет назад.

Хотя и смерти срок не вышел,
Он близок был, как никогда:
И край тропы виднелся ниже, -
Всего в пяти-шести шагах, -
Но на скале зеркально-гладкой
Нет ни уступов, ни щелей, 
Опоры, даже самой шаткой, - 
Ни подползти, ни прыгнуть к ней. 

Рука от тяжести немела,
Тянули вниз тяжёлый меч,
А за спиною лук и стрелы,
Но он не мог их сбросить с плеч.
Как на беду поднялся ветер
И всё заметнее крепчал,
А под рукою куст неверный
Всё громче, жалобней трещал.
И ветер выл уже с надрывом
И каждый миг Анику мог
Сорвать, швырнуть на дно обрыва,
Но неожиданно помог.

А кто сдаваться собирался?
Хотя огонь сомненья жёг,
Аника с силой раскачался
И прыгнул, - всё вложив в прыжок.
С порывом ветра он удался,
Успев схватиться за уступ,
Аника на руках поднялся
И встал, шатаясь, на тропу.
Не помнил он, как вниз спустился, 
Блуждая в девственном лесу,
И как без сил под куст свалился,
Как богатырским сном уснул.  



   ПОВЕСТЬ ШЕСТАЯ

   ЗАТЕРЯНЫЙ  МИР


   ПЕРВЫЕ  ВСТРЕЧИ

Проснулся он уже с зарёю,
Испил воды из родника,
А там звериною тропою
Пошёл, не зная сам, куда.
Оставив за спиною рощу,
Под вечер вышел на простор
И у ручья, в преддверье ночи,
Развёл для ужина костёр.

Ещё и небо не померкло,
Как он услышал лёгкий гул,
И перед ним порывом ветра
Промчался маленький табун.
И что за кони! Что за кони!
Не те, что свой короткий век
Живут в униженной неволе,
Не те, что гордый человек
Служить себе заставил силой;
Не искривлённые седлом,
С обрезанной лохматой гривой
И безобразным животом,           
С натёртой холкой, грудью впалой,
Боками битыми не раз,
С усталым шагом, бегом вялым
И мутным взглядом рабских глаз.
А кони с шеей лебединой,
Спиной высокой и прямой,
С могучей грудью, ветром-гривой,
Изящной лёгкой головой,
С горящими огнём глазами,
Хвостом, летящим над землёй,
Копытом лёгким и ногами,
Как у танцовщицы иной;
Они и созданы от века
В краю счастливом, столь благом,
Что не встречались с человеком, -
Скорей не другом, а врагом.
Их даже с чудо-скакунами,
Судьба которых в холе жить,
Нельзя и рядышком поставить,
Как невозможно и сравнить
Старуху с молодою девой,
Колодец мутный с родником,
Ночную мглу с лазурью неба,
Газель с упрямым ишаком.

Табун как молния промчался;
Но позади был целый день,
А он давно проголодался, -
Пришлось подумать о еде.
Чуть-чуть удачи и старанья -
И на костре коптилась дичь;
Как вдруг испуганное ржанье,
Скорей мольба, призывный клич,
Потом урчанье, тяжкий топот,
Треск сучьев, клацанье зубов
Услышал он, и страха шёпот
Прошёл волной в траве лугов.

На этот шум, не рассуждая,
Аника тут же побежал
И налетел волчью стаю,
Но не олень и не кабан
Попались ей на растерзанье,
А жеребец и молодой;

Сдержав тяжёлое дыханье,
Аника вскинул лук тугой:
Стрела смертельная запела
И в горло злобное впилась;
За ней другая засвистела -
И кровь оскаленную пасть
Спустя мгновенье окропила.
За нею третий резкий свист -
И истязанье прекратилось;
Подняв истошный, жалкий визг,  
Располошивший всю округу,
Оставив на земле лежать
Три неподвижных серых трупа,
Вся стая бросилась бежать.

И лишь один, сверкнув глазами,
Добычу лапой придавив,
Перед Аникой грозно замер,
Оскалив страшные клыки.
Но это был не волк, - волчище,
И этот зверь, похоже, знал,
Что нет ножа за голенищем,
И, что последняя стрела
В колчане у него осталась,
Что меч забыл он у ручья,
Но это вовсе не касалось
Его звериного чутья;
Аника видел то во взгляде
Похожих, но не волчьих глаз, -
Не дух ли зла в чужом наряде
Встал на дороге в этот раз. 

Шальная мысль не зря мелькнула,
Его последняя стрела
Не долетела, - изогнулась
И разломилась пополам.
А волк огромными прыжками
Уже приблизился к нему
И с ходу острыми клыками
Вцепился в горло бы ему,
Когда б Анике недостало
Ни хладнокровия, ни сил.
Навстречу прыгнув, он ударом
На миг врага опередил,
Попав, как говориться, в точку -
В начало грозного прыжка;
Не дав и толику отсрочки,
Схватил за горло, сжал бока;

Но грозный зверь не поддавался,
Рывками головой вертел,
Когтями в землю упирался,
Рычал и бешено хотел
Не в горло, так в плечо вцепиться,
Но и Анике отступать
Равно, что с жизнью распроститься.
И с силой, что сумел собрать,
Он крепко горло зверю стиснул:
Волк захрипел и вскоре сник, -
Глаза погасли, пеной брызнув,
Повис безжизненно язык.                 

Аника на ноги поднялся,
Чуть-чуть дыханье перевёл
И только подойти собрался
Взглянуть, что сделалось с конём,
Да и застыл заворожённый, 
Не сделав шагу, - из дали
Раздался топот приглушённый
И затряслась земля под ним.


   ВОЛШЕБНЫЙ  КОНЬ

С невероятной быстротою
Гул приближался, словно вал
Катился с высоты огромной
И землю дыбом поднимал.
Но, то табун на помощь мчался, -
Косяк с десяток жеребцов,
Перемахнув ручей, ворвался
И закружил, сомкнув кольцо,
Внезапно встретив человека.
Но волчий дух их возбуждал
И с каждым кругом взгляд свирепый
Их нетерпенье выдавал.

И вдруг всё быстро изменилось:
Вблизи раздался громкий храп
И жеребцы остановились.
Седой, как лунь, старик-вожак
Вступил на середину круга.
Табун, прибывший вместе с ним,
Заполнил всё пространство луга
И ждал. Вожак повременил,         
Затем приблизился к Анике
И как-то жалобно взглянул,
Потом к тому, кого, не видя,
Спасал Аника, подтолкнул.

А там конёк золотогривый,
Ещё недавно полный сил,
Весёлый, молодой, игривый,
Последним духом исходил.

Но вот он чуть пошевелился, -
Аника на колени встал,
Потом за поясом порылся
И склянку ценную достал.
Промыл водой чудесной раны,
Немного губы промочил, -
И снова чудо! - След кровавый
Исчез бесследно; конь вскочил,
Прошёлся шагом осторожным,
Легонько рысью пробежал,
А там и бешеным галопом
Помчался, радостно заржав.
В нём кровь по-прежнему бурлила,
Живой огонь в глазах пылал,
Надежда, молодость и сила, -
Свободы дух опять играл.

Подняв копыто, тяжким стуком
Вожак прыжки его прервал
И что-то, не издав ни звука,
Ему, казалось, передал.
Конь виновато оглянулся,
К Анике тут же подбежал,
Губами ласково коснулся
И рядом с ним покорно встал.
На жеребца с восторгом глядя,
Аника ласково трепал
Его за холку, нежно гладил
И уж никак не полагал,
Что дар судьбы сегодня встретил, -
Но не чудесного коня,
А друга, верного навеки,
Преподнесла ему она.

Когда табун, послушный воле
Седого старого коня,
Умчался рысью в чисто поле
Резвиться до заката дня,
Вожак повёл их за собою
Тропою узкой по горам,
Туда, где тёмною стеною
Они вздымались к облакам.        

Вперёд неспешно продвигаясь,
Седой вожак внезапно встал
Перед скалой, что выделялась
Среди других таких же скал
Своей особою приметой:
Невероятной высотой
И чёрным с золотистым цветом.
Над ней, кружа над головой,
Ходили грозовые тучи.
Внезапно горы затряслись,
Раздался гром  и конь могучий,
Когда все страсти улеглись,
Перед Аникой появился
На месте старого коня,
Своею мощью исполинской
Он всё, казалось, подавлял.

К скале приблизившись вплотную,
Конь на дыбы пред нею встал, -
И гулким эхом даль глухую
Потряс ужаснейший удар.
Стена покрылась сотней трещин,
Образовавших круглый свод.
Второй удар, за ним и третий
Открыли для Аники ход,
Ведущий, видимо, в долину,
Откуда он тому два дня,
Как появился перед ними.

Но конь его не изгонял,
А выбор дал: он мог остаться
В стране чудесных лошадей,
А мог обратно отправляться
И снова жить среди людей.
Вопрос, сказать по сути, праздный
И для Аники был решён:
Он побывал здесь не напрасно,
Увидел то, зачем пришёл,
Пусть и рискуя головою,
Но и не он тому виной,
Что увести коня с собою,
Как ни жалей, не суждено.

Но эти мысли конь волшебный
Давно прочёл в его душе
И за добро подарок щедрый
Ему готовился уже:
В ответ на громкий зов владыки
Из леса вылетел табун
И потянулся за Аникой,
Принадлежа уже ему.             
За ними, было, вслед пустился
И златогривый вороной,
Но у ворот остановился
Как перед каменной стеной,
Попав в невидимые путы.
Его свободе был предел, -
Вожак расстаться на минуту
С своим любимцем не хотел.

В огне Аника не нуждался:
Проход под каменной горой
И стен мерцаньем отмечался,
И сводов искристой игрой.
Вслед за Аникой цепью длинной
Косяк тянулся. Наконец,
Дошли до выхода в долину,
К пещере вышли, - Сам Творец,
От любопытных глаз скрывая
Между долинами проход,
Не завалил её до края,
А спрятал за стеною вод.


    ВОЗВРАЩЕНИЕ

А за стеною ночь стояла.
С небес ущербная луна
Холодным светом освещала
Вершины гор, сады, луга.
Но оставаться не решаясь
В пещере, узкою тропой,
Скользя, о камни спотыкаясь,
Подчас рискуя головой,
Они при этом лунном свете
Спустился вниз, а под горой,
Лужок приветливый заметив
С высокой сочною травой,
Он и решил остановиться,
Чтоб в полном блеске, ясным днём,
Как снег на голову, явиться
Перед друзьями и царём.

Мильоны звёзд над ним сияли,
Но время шло и свет зари,
Всё выше, яростней пылая,
Вставал за краешком земли.
Исчезла звёздочка, другая
Их бесконечный хоровод
Бледнел и таял, покидая
Зелёно-синий небосвод.

Заря всё ярче разгоралась,
И только бледная луна
Одна на небе оставалась,
Но растворилась и она
Когда восток взорвался светом,
Долину, горы озарил
И перламутровое небо
Лазурью чистою залил.

Закопошилось, зашуршало
В кустах, в траве, - всё ожило, -
Всё, что спало, уже порхало,
Летало, бегало, ползло.               

Пора и в путь идти настала.
Назад прощальный бросив взгляд,
Он сделал шаг, и тут ударом
Под ними дрогнула земля
И с грохотом осели своды,
Порвав единственную нить,
Что не сейчас, но через годы
Могла бы их соединить.

<Прощай дружок золотогривый,
Прощай конёк мой вороной,
Судьба была несправедлива,
Что разлучила нас с тобой>. -
Терзаясь мыслью неприятной,
Аника подозвал коней
И в путь отправился обратный,
Надеясь, что в кругу друзей
И в верной дружбе Эль-Гарея
Он утешение найдёт,
А полетит в заботах время
И грусть-тоска его пройдёт.

Но Ника сетовал напрасно
И от судьбы не мог уйти, -
Конь златогривый, конь прекрасный
Как ветер мчался позади. -
Одна звезда для них сияла,
Одна судьба у них была,
Одною нитью их связала
И в неизвестность повела.

Опустим радость новой встречи
И как он в город прибывал,
Как чуть ли не лишился речи,
Когда от жителей узнал,
Что он погиб на самом деле,
Когда в горах прошёл обвал,
И, что, почти что, две недели,
Как в путь обратный караван
Ушёл, его не дожидаясь,
Но прежде тщетно среди скал
Его три месяца искали,
Но возвращенью срок настал.

Аника верил и не верил,
Он был в горах всего два дня,
А тут прошло такое время, -
Легко ли разумом понять?
Но, как бы ни было на деле,
Смирившись с тем, о чём узнал,
Он, караван нагнать надеясь,
В дорогу собираться стал.            
Царю послал гнедых он пару
И одного коня продал,
А царь взамен ему в подарок
Свой перстень с камнем передал.

Аника был лихой наездник
И никому не поручил,
А сам коней своих объездил,
К седлу и сбруе приучил.
Но вот красавец златогривый,
Его любимец вороной,
Всегда весёлый и игривый,
Не позволял владеть собой.
Терпел узду, седло, подпругу
И даже подковаться дал,
На зов мгновенно мчался к другу,
А вот к седлу не подпускал.
С какой бы силой не держали,
Всех раскидает, измотав, - 
Покорным быть не позволяли
Ни  гордый дух, ни гордый нрав.
Но он не вёл себя капризно,
Свой гнев он тотчас же смирит,
Но, обернувшись, с укоризной
В глаза Анике поглядит.
Пришлось Анике примириться
И подождать до лучших дней,
Чем дружбы, верности лишиться
В нетерпеливости своей.



  ПОВЕСТЬ   СЕДЬМАЯ

     ТАЙНЫ   ГОР



        ПОИСКИ

Потратив день-другой на сборы,
Уже семь дней, как он в пути,
Места ему уже знакомы,
Но он нигде не мог найти
Следов большого каравана.
Остались позади пески,
И пищу местного гурмана,
Колючек чахлые ростки,
Сменили травы знойной степи,
Открытой солнцу и ветрам,
Но и в степи он не заметил
Ни след копыт, ни дым костра.
Всё чаще стали попадаться
То перелески, то овраг,
В которых мог легко скрываться
Как мирный путник, так и враг,
И он вперёд смотрел тревожно.
Не там врага он ожидал!
За ним давно и осторожно
Далёкий всадник наблюдал.       
Что в мире может быть опасней,
Чем хитроумный чародей,
Своей жестокостью и властью
Держащий в ужасе людей.

Гроза богатых караванов,
Селений мирных Чёрный Бек, -
Разбойник злобный и коварный 
И был тот самый человек. -
Он сзади крался всю дорогу
И мог напасть, но не напал,
А ожидал себе подмогу.
Его Аника не пугал,
Он упустить коней чудесных
И в мыслях допустить не мог,
А их выносливость и резвость
Совсем на днях проверить смог.

Теперь за них он дал бы много.
Давно ли твёрдо он считал,
Что нет резвей его гнедого,
И что ж? Когда он поскакал,
Добычу лёгкую завидев,
(Ну, что погонщик табуна
Для сотни воинов-джигитов
На быстроногих скакунах?)
Наперерез, чтоб из засады
Табун чудесный захватить, -
(А на коней злодей был падок,
И жаль их было упустить), -
Его постигла неудача.
Когда, как молния, табун
Промчался мимо, он, как клячу,
Гнедого бешено хлестнул
И тут же бросился в погоню.
Куда там! Как бы скакуна
Ни гнал он плетью, чудо-кони
Исчезли, как в жару туман,
Погони даже не заметив.
Когда б Аника не петлял,
Надеясь Эль-Гарея встретить,
Давно бы след их потерял.
От них намного отставая,
По одному, вдвоём, втроём,
И все разбойники, ругаясь,
Тянулись вслед за главарём.


         РОК

Теперь, когда Аника тише,
С опаской двигался вперёд,
Злодей к нему подкрался ближе 
И наступил его черёд. 
Отряд отставший подтянулся
И был, как прежде, под рукой,
Теперь он цепью развернулся
И охватив табун дугой,
Концами стянутой к оврагу,
Сигнала ждал от главаря,
Как и богатую награду
За златогривого коня;
Он первый мощью, лёгким бегом,
Невероятной красотой
Привлёк внимание и всем им
Казался сказочной мечтой.

Не знал Аника о погоне
И ехал медленной рысцой,
Не знал и то, что за спиною
Уже натянут лук тугой.                

Тяжёлый щит прикрыл бы спину,
А лёгкий... Чёрная стрела
Калёным жалом щит пробила
И страшной болью в грудь вошла.
Прижав слабеющую руку,
Пытаясь боль в груди унять,
Аника, не издав ни звука,
Свалился замертво с коня.

Под свист и крики кони взвились,
Храпели, ржали и кругом
По полю чистому носились
Меж крутояром и врагом.
Всё чаще длинною змеёю
Взлетал аркан и, будто сноп,
Полузадушенный петлёю,
Ретивый конь валился с ног.

И только конь золотогривый
Даваться в руки не хотел,
Встал на дыбы, рванул к обрыву
И птицей яр перелетел.
Но в ста шагах остановился,
Не зная сам, куда бежать,
И Бек вокруг за ним пустился,
Надеясь всё-таки поймать.
Ан, нет, едва он приближался,
Как златогривый убегал
И незаметно отдалялся
От места, где хозяин пал.

За ним в бессмысленной погоне
Весь день носился чародей,
Но встали взмыленные кони;
В бессильной ярости злодей,
Чтоб никому он не достался,
Пустил калёную стрелу,
Но только зря он так старался,
Конь просто голову пригнул,
Взмахнул своей роскошной гривой
И прочь умчался, только пыль
За ним взметнулась над равниной,
Да и она ушла в ковыль.

Не находя себе покоя,
Колдун призвал все силы зла
И духи гор явились вскоре,
От них он многое узнал
И приказал пуститься в поиск,
Но долгой скачкой по горам
Вконец измученные кони,
Так и стояли до утра,                    
И лишь с зарёю поскакали:
Две сотни добрых седоков,
Повсюду рыскали, искали,
Но не нашли ничьих следов.



   ПОВЕСТЬ ВОСЬМАЯ
 
       ИСПОВЕДЬ 



     СКИТАЛЕЦ

Заря вечерняя пылала,
В траве холодная роса
Её огни в себя вбирала
И отражала в небеса.
Со стороны пустыни знойной,
Навстречу пламени зари
Брёл по степи почти покойник, -
Худой и немощный старик.

Кто мог такого в путь отправить?
Как занесло его сюда?
И что могло его заставить
Идти неведомо куда?
Здесь нет дорог и нет селений,
Здесь, как в заброшенной глуши,
И день идёшь, и два, неделю, - 
Не встретишь ни одной души.

И вдруг старик остановился,
Приставил щуплую ладонь
К своим глазам и изумился:
Чудесный, нет, волшебный конь   
Ему привиделся. - Природа,
Какой бы мудрой не была,
Создать коня такой породы
Одна, конечно, не могла. 

Но что он делал тут? Невольно
Старик нашёл тому ответ:
У ног его убитый воин
Лежал, раскинувшись в траве.
В его спине стрела торчала
И он, казалось, не дышал,
О чём и думалось сначала,
Но, видно, добрая душа
Расстаться с телом не хотела
И издала чуть слышный стон,
Когда старик приподнял тело.
Но дальше был бессилен он
И делать что, не знал, конечно,  
Что толку в бормотанье слов:
"Прости мне немощь, друг сердечный,
Мне не поднять тебя в седло
И помощь не найти, - откуда
Ей взяться здесь, в степи пустой,
Где и зверька-то встретить - чудо,
Здесь даже дождь идёт сухой". 

Но чудо всё-таки свершилось,
Пал на колени верный друг
И лег на землю. Через силу
Старик втащил ему на круп
Почти безжизненную ношу
И терпеливо подождал,
Пока лежавший конь не ожил
И снова на ноги не встал.

Старик ему погладил холку,
Похлопал ласково рукой
И, потянувшись за котомкой,
Сказал ему: <Теперь домой
Вези израненного друга,
А там, Бог даст, беднягу мать,
Жена, сестра или подруга
Сумеют на ноги поднять>. -
И продолжал по-стариковски,
Не то с конём, не то с собой, -
<Тебе найти дорогу просто,
Ведь ты, дружочек, не такой
Как все лошадки, это ясно,
А мне ещё шагать, шагать
К родной сторонке, и напрасно
Не будем времени терять>. -            
Он снова взялся за котомку, -
Не тут-то было, не далась,  
Она с землёй, с травою тонкой,
Казалось, намертво срослась.

Старик сначала не поверил,
Решил, что просто ослабел,
И, подождав, себя проверил
И тут же весь похолодел
От жуткой мысли: <Неужели
Ошибся он, поверив сну,
И та свеча в его пещере
Зажглась совсем не потому,
Что, наконец, пришло прощенье, 
Хотя с трудом поверить мог,
Что за такие прегрешенья
Его простить захочет Бог>.

Он знал, что даже муки ада
Могла принять его душа
И смерть была б ему наградой.
И вот, к родной земле спеша,
Прошёл он знойную пустыню,
И много дней в степи глухой,
Чтоб дома, а не на чужбине
Найти своим костям покой.

Но оказалось знак в дорогу
И этот странный вещий сон
Определили на подмогу, -
Спасти от смерти должен он
Того, кто жив, но безнадежен. -
Он снова глянул на коня
И на того, кто все надежды
На искупление отнял.
Смирившись, лоб ему потрогал,
Поправил локон впереди,
Одежду распахнул и вздрогнул,
Увидев что-то на груди.
Стоял задумчиво и долго;
<Ну, что ж, дружок>, - коню сказал, -
<Пойдём со мной>, - поднял котомку
И в путь обратный зашагал.

Заря на небе догорала,
Но серебристая луна
Ночную темень разгоняла
И незаметно вслед плыла.

Никто уже не знает боле,
Как шли они и сколько дней, -
Трава за ними встала в поле
И скрыла след их от людей.         
  

  ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ  

И днём и ночью за Аникой
Старик ухаживал, как мог,
Сначала из груди пробитой
Стрелу проклятую извлёк,
Промыл и обработал раны,
Потом три дня в горах ходил,
Где собирал коренья, травы,
И их настоями поил,
А к тяжким ранам делал мази,
Стирая корни в порошок,
Чтоб кровь очистить от заразы,
Хотя и мало верил в толк
Своих, увы, немногих знаний
В делах знахарства, но они,
К его смущённому признанью,
Совсем не так уж плохо шли.

Смерть не ушла, но отступила
Была надежда, что уйдёт,
Когда горячка, что свалила,
От этих средств совсем пройдёт.

Так и случилось, бред и буйство,
В душе Аники улеглись,
Всё чаще приходил он в чувство,
Стал лучше есть и больше пить.  
И только слабость не давала
Ни говорить, ни понимать,
Когда же и она пропала,
Вопросы стали  возникать:

<Как оказался он в пещере,
Где постоянно полумрак?
Что за старик? По крайней мере
Хотелось знать, он друг иль враг?
Какой язык ему послушен?
Каким он молится богам?
И разум так ли верно служит, -
Уж больно стар он, - по годам
Ему, должно быть, лет за двести,
Подуешь - кости зашуршат
Да и рассыплются на месте.
В чём только держится душа?
В углу на камне стопкой книги,
Кругом коренья, связки трав
И здесь же тяжкие вериги.
Кто он? Послушник? Знахарь? Маг?
А где мой меч, где лук и стрелы?
Где кони? Где мой вороной?>
Но вот спросить, пока не смел он, -
Старик, казалось, был немой.

День на другой, как бублик в связке,
На третий, пятый походил, -
Старик менял ему повязки,
Давал настой, кормил, поил.
Аника быстро поправлялся,
Набрался сил, уже ходил,
Проститься скоро собирался,
И тут старик заговорил:


      ОТШЕЛЬНИК

<Я знаю кто ты и откуда,
И даже то, чего мне ждать,
Когда, поправившись, отсюда
Уйдёшь ты дальше жизнь пытать.
И ты, конечно, знать желаешь
К кому и как сюда попал.
Здесь тайны нет, ты всё узнаешь, 
Всё, кроме имени врага.

Сюда тебя едва живого
Твой добрый верный конь и я
Доставили по воле Бога,
И жив, заслуга не моя.
Но здесь не место человеку,
Не потому, что это глушь: 
Здесь место проклятых навеки -
Обитель Непрощёных Душ.
Здесь в глубине горы веками
Лежат забытые людьми
Останки тех, чьё сердце - камень,
Чьи души шерстью обросли.           

И я один из них и тоже
Забытый Богом и людьми
Приду к концу на этом ложе
За то, что в жизни сотворил,
И буду тлеть непогребённым,
Пока не выбросит мой прах
Другой, такой же Непрощёный;
Кому и я ни друг, ни враг,
А так, никчёмное созданье, -
Грязь на дороге, та же пыль,
Что в глубине пещеры дальней
Тысячелетия лежит,
И над которой души стонут,
Взывая тщетно к небесам,
Но чьи мольбы в проклятьях тонут
На справедливости весах.

А что душе несчастной надо?
Веселья? Кладбища покой?
Свобода - вот её отрада.
Бог сотворил её рабой
Не суть какого, важно - тела,
С его желаньем пожирать
И наслаждаться между делом.
И эту цепь не разорвать,
Пока оно не станет прахом,
Но и тогда решает Бог,
Что заслужила, - жизнь во мраке,
Или вселенная у ног. 

Но, вот ещё, я видел камень,
Что спрятан на твоей груди,
Не просто он привлёк вниманье, -
Я свет увидел впереди. 
А загорелось это пламя,
Когда я мысленно связал
Свои дела, свои деянья
С тем, что в бреду ты рассказал.

В твоих руках большая сила,
И может множество добра
Она бы людям приносила,
Не будь в ней скрыто столько зла.
Едва ли можешь ты представить,
К какой неслыханной беде
Ведет несчастных этот камень,
Судьбой доставшийся тебе.        
Он открывают тайны мира,
Но среди избранных людей,
Которым тайны знать по силам,
Всегда отыщется злодей,
Прикрытый маской аккуратной,
И он-то, обретая власть,
На этот мир тысячекратно
Обрушит зло и выльет грязь>.
       
 
        ПРОКЛЯТЬЕ

<И я, к несчастью, прикоснулся
Однажды к этой тайне тайн
И проклял всё, когда очнулся,
Теперь меня не то, что рай,
А ад не ждёт за злодеянья.
Всё то, что людям я принёс,
Все  их ужасные страданья,
Всю боль и кровь, всё море слёз
Я обречён носить с собою
Не зная отдыха и сна,
Всё это зло передо мною,
Им день и ночь душа полна.

О, как душа моя устала,
И смерти нет мне, но теперь,
Когда судьба тебя послала,
Надежды приоткрылась дверь.
Тот, кто сюда меня направил,
Сказал, что буду я прощён,
Когда на место встанет камень.
Давно уже потерян счёт
Годам, векам, тысячелетьям
Невиданных, ужасных мук,
И вот недавно в этой келье
Свеча зажглась сама и вдруг,
И я подумал: <День желанный
Пришёл, все муки позади>. -
И голос в тишине пространной,
Казалось, подтвердил: <Иди!>
И я пошёл, но путь мой дальний
Был освящён лишь до тебя, -
В степи иллюзии пропали,  
Не получил прощенье я.

Но пусть душа моя как прежде
Под тяжким гнётом всякий час,
Но всё же слабую надежду
И мне оставили свеча:

" Когда на место камни встанут
И Зло само в короне той,
На троне вечности воссядет,
Тогда и обретут покой
Навеки проклятые души
И в их числе душа твоя". -

Так тени мне шептали в уши.
Когда сюда вернулся я.
А кто бы в этом усомнился, - 
Ты можешь камень отнести,
Туда, где раньше он хранился,
И души грешные спасти.

Там в глубине пещеры старой,
За толстой каменной стеной,
Откуда и берёт начало
Ручей с волшебною водой,
Есть Тронный Зал и там на троне
Должна лежать, но не лежит
Великолепная корона,
А камень ей принадлежит.            
Но я не знаю, как пройдёшь ты, 
В пещеру Духов хода нет,
Закрыт навеки он, поскольку
Известен людям стал секрет>.

< Постой, старик, но за словами
Скрываться может просто бред,
Ну, чем так страшен этот камень,
Я от него не видел вред.
Напротив, камень не однажды
Меня от смерти избавлял,
И не однажды в час ужасный
Врагов в виденьях представлял>. - 

<Всё это так>, - старик ответил, -
<А твёрдо ты уверен в том,
Что сам душою будешь светел,
Что в ней уже не зреет зло?
Уверен ты, что красотою
Тебе твой разум не смутят,
Глаза не скроют пеленою,
А сердце в лёд не обратят?
И чтобы в этом убедиться,
Нелишне знать тебе о том,
Как очень просто стать убийцей,
И страшным зверем стать потом>.


         РЕГИНА

<За что так страшно я наказан?
За то, что проливал я кровь!
За то, что задушил свой разум,
Исчадью подарив любовь!

Мы жили на краю пустыни,
На склонах гор пасли овец,
Коней, верблюдов разводили, -
Так жили деды и отец, -
Мы проводили караваны
Через пустыни, между гор,
Как водят их в чужие страны
Отцы и деды до сих пор.

Я первым был в моём селенье,
Красив и молод, - в схватках я
Любого ставил на колени,
Любого объезжал коня.
При мне все девушки краснели,
Смущались, опускали взор,
Как мотыльки на свет летели,
Ласкались, говорили вздор,         
Но я в ответ лишь унижал их,
Душа была к ним холодна,
Их слёзы только раздражали,
Пока не встретилась она.

Одни глаза её увидел,
И самого забила дрожь, -
Кто пел любовь, но не Регине,
Тот пел заведомую ложь.
Её краса, очарованье,
Её улыбка, гибкий стан,
Одно мгновение свиданья
С ума сводили, разум стал
Рабом любовного пожара:
Всё, чем я жил и чем дышал,
Чем дорожил, затмили чары, -
Я ей теперь принадлежал.

Но долго гордой, непреклонной
Со мной Регина не была,
На встречи с нею благосклонно
Смотрел и брат её, Джаффар.

Она и брат чужими были
В моём краю, а их отец,
С чего-то все предположили,
Был разорившийся купец.
Всё было ложью, и на деле
Их не нужда к нам привела, -
Они скрывались и хотели
Продолжить здесь свои дела.

Они всегда разбоем жили,
Как жили дед их и отец,
И к ним топор бы приложили,
Когда поймали, наконец,
И казнь была бы справедливой,
Но плохо знал их скорый суд,
Не знал он, что по Чёрным Книгам
Их обучали колдовству.   

Наутро казни многолюдной,
Перевернув тюрьму вверх дном,
Они нашли её безлюдной,
А стражу, спящей вечным сном.

Во все концы ушла погоня,
Но это был напрасный труд,
Сменив обличье, нам на горе,
Они уже селились тут.
Купили дом, обосновались,
Но приготовившись к делам,
Из-за чего-то разругались, 
Не поделили что-то там,
Как я узнал потом корону -
Добычу или чей-то дар,
А вскоре после этой ссоры
Исчез в безвестности Джаффар.

Но он один её покинул,
С ней оставалась пара слуг:
Один с умом наполовину,
Другой был к людям слеп и глух, -
Ни в бедах не помог ни разу
И ни одной мольбе не внял,
Одной Регины он приказы
Беспрекословно выполнял.
Никто в их дом без приглашенья
Не мог войти, ни друг, ни враг,
Всех избавлял от искушенья
Своим мечом их верный раб>.


        ПАДЕНИЕ

<Регина  очень долго злилась,
Меня из дома прогнала,
Но вскоре резко изменилась
И снова ласковой была.
Хотя она была колдунья,
Но брат-то тоже был колдун,
И всё же кое-что придумал
Её коварный дерзкий ум.
За ворожбой она узнала,
Где спрятан тот бесценный дар,
И в путь меня за ним послала
Туда, где царствовал Джаффар.

Напрасно времени не тратя,
Через пещеры к алтарю
Проник я с помощью заклятий,
И там увидел цель свою,
Но только выйти с ценной ношей
Оттуда мне не удалось.
Я смерть почувствовал  кожей,
Корону бросить мне пришлось, -         
Со всех сторон смыкались стены, -
То возвращались Духи Гор,
Но вырвал камень я бесценный,
Из-за которого пришёл
Рискуя головой своею,
И еле проскочить успел
Под закрывающейся щелью,
Лишь чудом оказавшись цел.

Напрасно мнил я, что награда
За этот камень и за страх, - 
Моя любовь, моя отрада
Теперь уже в моих руках.
Но, что душа быть может чёрной,
Ум хитрым, скользким, как змея,
А сердце каменным и злобным,
Не мог тогда представить я.

В ответ на просьбы и лобзанья
Я получил холодный душ, -
Прямое, грубое признанье:
<Зачем мне нужен нищий муж?
Здоровье, сила - не богатство, 
Ты беден, разве, что не гол,
А чем же бедность лучше рабства?
Ты хочешь завести свой дом, 
Чтоб разводить в нём новых нищих,
А после с дряхлою женой
Просить у всех кусочек пищи?
Я не смирюсь с такой судьбой!
Я быть хочу богатой, знатной,
Хочу быть вечно молодой,
А если это непонятно,
То пропади ты с глаз долой!>
Потом и прямо указала
На проходящий караван:
<Вот, где богатство>, - мне сказала, - 
<И, если б он достался нам,
Пожалуй, стала бы твоею.
Что взять его мешает? Честь?
Плесни в колодец это зелье
Да и сочти, что это месть
Тем, кто купается в богатстве,
Добытым не своим трудом,
А ты лишь хочешь отыграться
За всех, обманутых купцом>.

Безумец! Страсть ли, колдовство ли
Определили выбор мой,
Своей ли, не своею волей,
Но я решился на разбой!
И с этим самым караваном,
Нанявшись к ним проводником,
С её напутствием коварным,
Я в ад пустился прямиком.           

Но лишь у третьего колодца
И на четвёртый день пути,
Когда все прятались от солнца,
Я силы смог в себе найти
Разбавить воду этим зельем,
И то лишь только потому,
Что страсти гибельной виденье
Предстало словно наяву
И мне напомнило, что долго
Не будет ждать меня она,
Не видя никакого толка,
И срок до вечера дала.

А мог ли кто коварство ведьмы
Когда-нибудь предусмотреть? -
Ей приготовленное зелье
Несло купцам отнюдь не смерть! -
Они и стража только спали,
И я, трясясь, а не дрожа,
В ближайшего, не выбирая,
Закрыв глаза, вонзил кинжал.

Услышав стон, при виде крови,
Впервые пролитою мной,
Я обезумел, - страшной бойней
Стал самый первый мой разбой.
За ним другой был, там и третий,
Я жертвы больше не считал,
И для людей не просто зверем,
Для всех чудовищем я стал.

К её ногам свою добычу
Я, как собака, приносил,
Взамен униженно, привычно
Любви и нежности просил.
Но, как и прежде, всё напрасно,
Таков был, видно, мой удел.
И вот настал тот день ужасный
Когда и мне пришёл предел>.


     ПОСЛЕДНЯЯ  ЧЕРТА

<Давно ей было всё не в милость,
И днём, и ночью, день-деньской,
Она копалась в Чёрных Книгах
Да и глядела в камень свой.
Всё в доме пропитала чадом,
Сжигая травы, кости, жир,
И, наконец, нашла, что надо:
Как ей составить эликсир.

В тот день, сгорая нетерпеньем,
Она сама пришла ко мне,
Сказав, что наступило время,
И силу всей любви моей
Она проверит испытаньем:
Исполнить должен буду я
Её последнее желанье,
Тогда она навек моя.
Но я давно уж был согласен,
На всё, что скажет мне она,
И как приказ был не ужасен,
Он не лишил меня ума.
Давно уже погасло пламя
Разумной мысли - божий дар,
А сердце превратилось в камень.
Я был рабом и взял кинжал.

Но в дом вошёл, дрожа всем телом,
И вышло всё совсем не так,
Как эта фурия хотела, -
Кинжал застыл в моих руках      
И кровь остановилась в жилах.
Ведь мать-старуха поняла,
Что смерть пришла к ней в виде сына,
Она сама кинжал взяла
И в грудь его себе вонзила,
И, сердце вырвав из груди,
Его мне в руки положила.
Пусть всё осталось позади,
Но, как и что её подсказало,
Кто мог до сердца донести,
Что эта ведьма приказала
Его горячим принести?

Что дальше, помню, как в тумане,
Возможно, что сошёл с ума.
Я шёл, шатаясь словно пьяный,
Хотя и в рот не брал вина,
Назад к Регине и споткнулся,
Упал и сердце уронил.
И тут весь мир перевернулся,
То было выше всяких сил,
Страшней чем ад, чем  Голос свыше:
Заговорило вдруг оно!
< Ты не ушибся>, - я услышал, -
<Тебе не больно, мой сынок?> 

О, если б небо обвалилось
И расступилась бы земля!
Передо мною вдруг открылось,
Каким чудовищем стал я!
Что сделал я с самим собою?
Как дал я разуму уснуть?
Как ведьма справилась со мною
И завела на страшный путь?
И в мире нет таких страданий,
И не найти ни слёз, ни слов,
Ни мук, ни страшных испытаний,
Чтоб искупить всё это зло>.

Оставив тягостную повесть,
Старик внезапно замолчал.
Скорбеть? Жалеть его? А совесть?
Никто такого не прощал.
Да в ней старик и не нуждался,
Что жалость? - Так, самообман,
Одно притворство и жеманство.
Старик прекрасно это знал
И потому, поднявшись, вышел,
А может быть, желая снять
Ту напряжённость, что сложилась,
На время на раздумья дать.    



   ПОВЕСТЬ  ДЕВЯТАЯ
    
 ТАЙНЫ  ГОР (ПРОДОЛЖЕНИЕ)             


     НОВЫЕ  ВИДЕНИЯ

Меж тем закат кроваво-красный
Уже давно пылал вдали,
За этой повестью ужасной
День пролетел, как быстрый миг.

Но здесь, в горах, недолги зори,
Темнеет быстро всё окрест,
И звёзды появились вскоре
В глубокой синеве небес.
Да и в пещере мрак сгущался,
У входа вспыхнул огонёк
И заплясал, - с горы примчался
Ночной, холодный ветерок
И, греясь, у костра крутился.
Стал ярче звёзд далёких блеск
И всё яснее становился
Холодной бездной свод небес.
И стала тишина гнетущей,
И свод пещеры ниже стал,
И стены ближе, тени гуще,
Лишь только в отблесках костра       
Тьма на мгновенье отступала
И тут же вновь своё брала, -
Неотвратимо ночь вступала
В свои законные права.

Аника был не в состоянье
Осмыслить то, что он узнал,
Перемешалось всё в сознанье
Старик,  Регина - демон зла,
К ним примешались и виденья,
Княгиня, ведьма, те же дни
Его чудесного спасенья, -
Всё, что связало камень с ним.
И потому, не замечая,
Не ощущая ничего,
Его достал он так, случайно, -
Взглянуть хотелось на него.
Но, что он мог во тьме увидеть?
Тот не светился, не мерцал,
Спокойно, как закладка в книге,
В руках Аники  он лежал.

А вот вокруг всё изменилось,
Как в прошлом, вновь не стало стен,
Но что-то новое явилось:
В лучах заката, словно тень,
Цепочкой всадники промчались,
Похоже, мимо той скалы,
Где так недавно умирали
Они от жажды и жары,
Как караван уже ограбил,
Нежданно совершив набег,
И многих к праотцам отправил
Ночной разбойник, Чёрный Бек.

Куда так всадники спешили?
Вдруг, возле каменной гряды,
Они коней остановили.
И тут, вглядевшись в их ряды,
Аника волею-неволей
Средь них тотчас узнал двоих:
Но одного узнал он с болью,
Другой был враг обоих их.

Один из них был Эль-Гареем,
И явно пленником он был, -
Колодка на руках и шее,
Избит, оборван, взгляд застыл.
Второй был в тёмной полумаске,
Но взгляд тяжёлый из-под век
Знаком Анике был прекрасно,
То был разбойник - Чёрный Бек. 

Внезапно, словно повинуясь
Немому знаку главаря,
Вся кавалькада повернула,
И первый своего коня
Направил в каменную стену
И вместе с ним ушёл в неё,
За ним исчезли постепенно
И все в невидимый проём.

Такое трудно и представить,
Не то, что видеть, но чудес
На свете, видимо, хватает,
А  Бог  творит их, или бес,
Не каждый может разобраться.
А вот куда же предстоит
Теперь в дорогу собираться
Аника знал. Но этот вид
Вдруг изменился, стал мрачнее,
Теперь, сквозь время пролетя,
Он снова видит Эль-Гарея,
Но не в колодках, а в цепях,
В огромном, мрачном подземелье,
А рядом с ним его палач, -
Всё тот же взгляд холодный зверя,
На нём всё тот же чёрный плащ.

Но Чёрный Бек уже без маски,
Его Аника узнаёт,
И тут я не сгущаю краски
Сказав, что дрожь его берёт.
Не от волненья, не от страха,
Ведь он увидел, верить, нет?
Того же воина-монаха,
Что и в виденьях прошлых лет,
Когда попался ведьме в сети.
Но тут вниманье и слух
Пришлось напрячь, начало речи 
Не слышно было, - звук был глух.

<Напрасно>, - Бек сказал, - <Напрасно,
Стоишь ты глупо на своём,
И чтобы это было ясно,
Мы убедим тебя вдвоём!>

Со скрежетом раскрылись двери,
Когда он слугам подал знак,
И стал спускаться по ступеням
Одетый в чёрное монах,
А вместе с ним, дрожа от страха,
Спускалась девушка, она
Была  прикована к монаху,
Как будто улететь могла,             
Не цепью, но цепочкой тонкой, -
Как видно дорожил злодей,
Своей добычею настолько,
Что не оставил без цепей.

Он знал, что этим добивался:
<Ты думал, что бессилен я,
Ну, что ж>, - и тут он рассмеялся, -
<Взгляни смелей, - вот дочь твоя!
И если ты мне не откроешь
Дорогу к Храму, то себя
Так просто в землю не зароешь,
Иное приготовил я,
И будешь ты жалеть до гроба...>

<Джаффар!> - Воскликнул вдруг старик,
Возникший словно тень, у входа.
И этот возглас, или крик,
В пещере прозвучал так громко,
Что, показалось, даже Бек
Услышал этот крик и вздрогнул.
И всё исчезло, только свет
Подрагивал на стенах, сводах
От тусклой свечки старика,
Как он дрожит в прозрачных водах,
На дне лесного ручейка.


 РАССТАВАНИЕ И ВСТРЕЧА

Старик, почувствовал промашку,
Но в ней винить себя не стал,
Поставил в изголовье чашку,
Свечу, присел и продолжал:
<Ты, верно, ждёшь теперь рассказа
О том, как ты попал ко мне?
Что ж, огорчу, пожалуй, сразу,
Не знаю кто, когда и где
Тебя стрелой смертельной ранил,
Но то, что я тебя нашёл,
Привёз и на ноги поставил,
Распорядились хорошо
Моя судьба с твоею вкупе,
Решив, что вреден нам покой:
Мне сверху постучали в бубен,
Тебе помог твой верный конь.                         
Он здесь и часто рядом бродит
Едва лишь солнышко взойдёт
И долго-долго не уходит, -
Вот, кто тебя не подведёт.           

Ну, что ж теперь ты знаешь боле
И то, что прежде знать не мог,
И то, кто волею-неволей
Завязан в этот узелок.
Но это ничего не значит,
Не я хотел всё  рассказать, -
Душа расплакалась, иначе
Тебе об этом не узнать.

Прощай, иди своей дорогой,
Мы вряд ли свидимся опять,
И всё же хочется немного
Тебе удачи пожелать.
Ведь мир давно не совершенство.
Кто знает, что ты встретишь там,
Быть может, райское блаженство,
А, может, ужаснёшься так,
Что волосы поднимет дыбом.
Но не надейся, что судьба
Тебе предоставляет выбор,
Судьба она и есть судьба>! -
Сказал, и с этими словами
Старик поднялся и ушёл,
Анику одного оставив
С его встревоженной душой.

Вся ночь прошла в тяжёлых думах.
Когда дождался он утра,
Своё оружие, еду он
Нашёл у дымного костра,
Но старика следы простыли,
Зато, когда он глянул вдаль,
Забилось сердце, -  в клубах пыли
Летел как птица, птицу жаль,
Нет красоты в её полёте,
Такой волшебной, неземной,
Той, что дарил при беге-лёте
Его красавец вороной.

А он то и летел навстречу.
Какие могут быть слова,
Восторги, пламенные речи,
Когда лишь только голова
Кладётся на плечо, а другу
Достаточно её обнять,
Пройтись немножечко по лугу
И всё почувствовать, понять.
Но. всё же торопило время,
Случиться многое могло,
Аника вставил ногу в стремя,
Взглянул на друга - и в седло. 

Красавец-конь забыл о прошлом,
Аника был теперь ему
Не тяжкой неприятной ношей,
А старый, добрый, верный друг,
Который попросту не может
Носиться вихрем по степи,
Скакать как он по горным склонам,
И даже долго быть в пути.


     ТАЙНЫЙ  ХОД

Теперь, уже не наудачу,
А к ясной цели, к той скале,
Что видел он, Аника скачет
На верном, добром скакуне.

Проделав путь совсем не малый,
Уже под вечер у скалы
Остановил он бег усталый
И затаился до поры.
И вовремя, какой-то ропот
Ему послышался вдали,
А вскоре лёгкий конский топот
И рёв верблюдов уловил. 

<Кого-то снова Бек ограбил,
Теперь он гонит караван
И через тайный ход отправит
Его в убежище в горах.
Пора раскрыть злодея тайну,
Найти разбойничье гнездо,
Вот только много ли он знает,
Чтоб уничтожить это зло>. -             
Так думал про себя Аника
И терпеливо поджидал,
Когда он сможет сам проникнуть
Туда, где скрылся караван.

Что там есть вход, ему известно,
Но, что за ним, ещё не знал
И подошёл к стене отвесной,
Но вид её разочаровал,
Лишь у подножия остался
Едва заметный конский след,
Аника даже растерялся, -
Стена стеной, прохода нет!
Уже глазам своим не веря,
Ощупал камни. Где же вход?
Нигде ни трещинки, ни щели,
Скала сплошная, - <от и до!>

Но от растерянности к мысли,
Что можно разгадать секрет,
Он перешёл довольно быстро, -
<Что если камень даст ответ?>

И не ошибся, это диво,
Едва его Аника взял,
Всё незаметно изменило,
Уже и свет не так сиял,
Движение вокруг пропало,
Мир поглотила тишина
И время, показалось, встало.
Несокрушимая стена
Местами тоже изменилась,
Поблекли кое-где цвета
И в камне тенью проявились
Едва заметные врата.
Туда, рискуя головою,
Но и не голову сломя,
Аника твёрдою рукою
Направил своего коня.

Одно мгновенье пеленою
Предстала перед ним  стена,
Обволокла его волною
И тут же схлынула она.
И всё, как есть, опять вернулось,
Движенье, время, звуки, свет,
Но перед ним теперь тянулся
Ущелья узкого просвет. 
Его до щели горы сжали
И изогнули, а над ней
Угрюмо скалы нависали,
Пугая тяжестью своей.                

К Анике снова возвращалась
Опаска, - было отчего, -
Ущелье гулом отзывалось
На каждый лёгкий шаг его.
Но Бек, как видно, слепо верил,
Что тайну входа разгадать
Никто не сможет, и у двери
Дозор решил не выставлять.
И потому без приключений
Аника путь преодолел:
Проехал мрачное ущелье,
Увидел выход-вход в скале,
Где вновь засады опасался,
И в этом был бы прав вполне,
Но, всё ж рискнул и оказался
В чудесной, сказочной стране.


   УБЕЖИЩЕ  БЕКА

Она напомнила долину,
Откуда он привёл коней:
На гладкой шёлковой равнине
Прямоугольники полей
Ухоженным, опрятным  видом
Невольно привлекали взор,
Огромные стада лениво
Паслись вблизи подножья гор,
Чуть дальше мирные селенья
И их зелёные сады,
Реки спокойное теченье,
Озёра, мелкие пруды.

Он слышал грохот водопада, -
Его стремительный поток
С вершин заснеженных каскадом
Стремился вниз, в водоворот.
Там были замки, церкви, храмы,
Был даже сказочный дворец:
Он сам, сады его, фонтаны,
В которые вложил творец,            
Их строя, всё свое уменье
И знал, конечно, в этом толк,
Ввели Анику в изумленье, -
Всё вызывало здесь восторг.

Представить было невозможно,
Что здесь разбойничье гнездо,
А вид обманчивый, подложный.
Но вспомнив про виденье гор,
Где в замке, в мрачном подземелье,
Жестоко Чёрный Бек пытал
Отца и друга, Эль-Гарея,
Он по-другому думать стал.

Но, оглядев свои лохмотья,
Решил, что рано во дворец,
И отпустил из рук поводья.
А конь не думал и конец
Сам положил его сомненьям:
Зашёл от солнца в тень кустов
И скрыл обоих за мгновенье
До появления врагов.

Ничто вокруг не предвещало
Их появления и вдруг
Со стороны скалы сначала
Донёсся приглушенный звук,
Затем и громкий конский топот,
И мимо них во весь опор
Промчались всадники. Лишь опыт
Не дал Анике глупость, вздор,
В порыве безрассудном сделать, -
Тотчас же броситься им вслед,
Он только-только встал с постели
И Беку не нанёс бы вред.
Его, как быстро он не мчался,
Аника сразу же узнал,
Но где, зачем он задержался?
Об этом, молча, рассуждал
Аника по дороге к замку,
Пустившись Бека догонять,
Когда всё стихло, - было жалко
Его из виду потерять.
       

      НЕЗНАКОМКА

Внизу холма, над самой речкой,
Там, где кружил водоворот
Своей спиралью бесконечной,
Увидел он заросший грот, -
Грот, обустроенный беседкой;
А из неё понаблюдать
За замком, бывшим по соседству
Он мог спокойно, может стать
На время даже притаиться.

Ведя коня на поводу,
Аника тихо вниз спустился
И осторожно заглянул
Через листву, - не занята ли? 
Да и застыл, дохнуть не мог,
А почему, пусть будет тайной,
Потом распутаем клубок.

В беседке девушка стояла
И всё в ней: руки, плечи, стан,
Одежд богатство выдавало
Высокий род, высокий сан.
Но в этом образе прекрасном
Была какая-то печаль,
Как в ожидании напрасном
Во взоре устремлённым вдаль.

Недолго это продолжалось,
Страницу книги не прочесть,
И вдруг ей что-то подсказало,
Что рядом с нею кто-то есть.
Она с досадой обернулась,
Недоуменный бросив взгляд,
И так же быстро отвернулась,
Но чуть поправила наряд.

И всё же с легким беспокойством,
Душою чувствуя обман,
(Душе присуще это свойство),
Она какой-то талисман,
Висевший на цепочке тонкой
На шее царственной, сняла,    
Глаза прикрыла ненадолго,
Вздохнула, снова подняла
И перстень с камушком надела,
Не он ли оберегом был?
Такой же камень, скажем смело,
Он прежде видел, - не забыл
Княгини-ведьмы он колечко,
И в ожерелье был такой,
Само собой крупней, конечно,
И все природы не простой, -
Какой-то силой обладали;
Он, помнится, слегка сиял,
Когда гадали, колдовали.
И тут он тоже чары снял.

Но только в первое мгновенье
В глазах принцессы был испуг,
Его сменило удивленье,
Зрачки расширились и вдруг,
Казалось, в нём она узнала
Того, кого давно ждала,
Смутилась...и прелестней стала,
Хоть и  без этого была
Прекраснее любой богини.
И у Аники стала кровь: 
Он, кажется, узнал впервые,
Что значит жизнь, что есть любовь.

Вдруг, между ними что-то встало,
Опять в глазах её возник
Немой испуг и словно замер 
Готовый с губ сорваться крик:
Там кто-то сзади появился, -
Взметнулась в воздухе петля
И он в мгновение лишился
Сознанья, воли и коня.



  ПОВЕСТЬ   ДЕСЯТАЯ

       ДЖАФФАР



     ПРИЗРАК

Какую жуткую услугу
Анике кто-то оказал, -
Он ближе оказался к другу,
И раньше, чем предполагал.          

И он был в том же подземелье,
Куда его приволокли
Совсем без чувств, - удар, паденье
На время разум унесли.
Он попытался встать и рухнул, -
Тут всё: и рана разошлась,  
И от ударов  всё распухло,
И еле-еле видел глаз.

Вокруг ни звуков, ни движенья
И вдруг, как будто из стены,
Бесшумно вышло привиденье, -
Любому были бы ясны
Его намеренья прекрасно:
Спаситель прятать бы не стал
Своё  лицо под тёмной маской,
В руке бы не сверкала сталь.
И взгляд, -  ни жалости, ни боли, 
И не смертельного врага:  
Презрительный, самодовольный, -
Взгляд господина на раба.            
Не скрыть и ненависть под маской -
Злодея выдали глаза,
А их Аника помнил ясно 
И Бека в призраке узнал.
Вот, кто в крови не захлебнётся,
Не дрогнет и его рука,
А уж она не промахнётся,
Чего яснее, - смерть близка.

Внезапно что-то изменилось:
Уже не смерть, - невольный страх
И даже ужас отразились
В уже не призрака глазах,
Когда он встал совсем уж рядом,
И, наклонившись, посмотрел
В глаза Аники страшным взглядом;
Он так убить его хотел,
Но почему-то не решался
Последний нанести удар, -
Возможно, этим он лишался
Чего-то в жизни навсегда!           
И Бек свой меч отправил в ножны,
Ещё раз, пристально, взглянул
И, повернувшись, осторожно
В невидимую дверь шагнул.

Тяжёлым было испытанье.
Что Чёрный Бек в его глазах
Хотел увидеть? Содроганье?
Мольбу? Покорность? Злобу? Страх?
А что мог видеть кроме боли,
Попытки через силу встать.
Что смертный час встречает воин,
А не презренный жалкий тать.


       ЭЛЬМИРА

А дальше потянулось время.
От жажды, голода и ран,
Гнилого духа подземелья
Аника снова умирал.
Он так ослаб, что редко бредил,
А чаще мертвецом лежал,
То близко-близко был от смерти,
То дальше чуть, но избежал.

И всё же дикие качели
От просветления ума
К почти безумию сумели
Запутать так, что он едва
Мог различить вино и воду,
Понять где радость, где беда,
Сравнить неволю и свободу,
Да просто думать. И, когда
Очнулся он на мягком ложе,
А чья-то нежная рука
Ему поглаживала кожу,
Не сомневался, что слегка,
Но разум всё же повредился,
Хотя и может рассуждать
О том, не сон ли это снится,
И глаз решил не открывать,
Пока сомнений не развеет.
Но разве можно обмануть
Того, кто искренне жалеет, -
Боится сон его спугнуть.             

Прикосновение пропало,
Но ненадолго и питьё
Рука её уже давала.
Но кто она? Узнать её,
Взглянув, труда не представляло,
Как отличить, где день, где ночь, -
Над ним, и это удивляло,
Склонилась Эль-Гарея дочь.

Но он же видел, как сурово
Её злодеи стерегли,
А тут она жива, здорова,
Одна, без стражи, перед ним.
Уже ли беды миновали,
И мимо пронеслась гроза,
Но нет, по-прежнему стояли
И грусть, и боль в её глазах.
И даже то, что он очнулся
Благодаря её мольбам,
Её заботам, не вернулся
Живой огонь её очам.
Один лишь раз она смутилась
И стала поправлять наряд,
Когда случайно уловила
Нескромный, но влюблённый взгляд.

А никуда его не спрятать,
Как сердце не унять в груди,
Когда небесное созданье
Не где-то там, а тут сидит.
Душа сама воспламенилась
И не заменит сила чар
Того, что в ней рекой разлилось,
Когда проснулся этот дар.
Потом, потом восторги тела,
Когда насытится душа
Прикосновением несмелым
Души с душою, не дыша.

Заботой нежной окружённый,
Аника полностью окреп
И чаще думал напряжённо,
Что здесь случилось, где же Бек?

Ему помочь могла  Эльмира,
Дочь Эль-Гарея, но она
Была скромна и молчалива,
Сама беседу не вела,
В ответ смущённо улыбалась,
А на вопросы об отце,
О Беке, сразу замыкалась,
Страх отражался на лице,
Взгляд становился отрешённым,
Блеск пропадал в её глазах,
А свет их словно отражённым,
Размытым  в спрятанных слезах.
А то, что Бек и есть правитель
И он же чародей Джаффар,
Не рассказать, а подтвердить ей
Не нужен был особый дар.

Но постепенно привыкая
К его любви и доброте,
А больше сердцу доверяя,
Она открыла тайны те,
Что по наивности скрывала,
Считая, что они бедой,
Сорви с них тайны покрывало,
Ему, отцу и ей самой,
Причём ужасной, обернутся.
Но что известно было ей?
Годам и памяти вернутся
Пришлось назад, когда злодей
Считался другом Эль-Гарея,
А ей, боясь монаха, мать
Кольцо подвесила на шею 
С цепочкой тонкой и  скрывать
Его велела от Джаффара, -
Свою дочурку сберегла,
А без него сама пропала, -
От яда, видимо, слегла.

Кольцо волшебным оказалось
И мысли тайные скрывать
От чародея помогало,
А так бы ей не миновать
Жестокой мести от злодея
За то, что помогла бежать
Отцу из мрака подземелья
И не дала его догнать,                  
Печальным видом отдаляя
Тот страшный час, когда Джаффар
Мог заподозрить всё, не зная,
Что Эль-Гарей уже бежал. 

Но это было лишь начало,
Прошло ещё немало лет,
Где Эль-Гарей, она не знала,
Но и Джаффар не знал ответ.
  
   
      ТАЙНА  ВИЗИРЯ

И вот однажды в тронном зале,
Шаги услышала она,
(Ни с кем встречаться не желая,
Эльмира в кресле у окна
Частенько пряталась-таилась),
Спустя немного сам Джаффар
Вошёл туда, и тут случилось	
Чего и он не ожидал.

В окно громадный чёрный ворон
С противным криком залетел,
Чуть покружил и перед троном,
Перед Джаффаром,  нагло сел
И каркнул громко, что есть силы, -
Прозрачный воздух стал густеть
И в этой дымке появилась
Старуха, страшная как смерть.

<Не ждал, Джаффар>, - она сказала
И дальше продолжала речь.
Эльмира что-то понимала,
Но пользы не могла извлечь.

Из слов старухи выходило,
Что привело её к нему
Стремленье к миру  и сводила
Весь разговор она к тому,
Что о содеянном жалеет
И в ссоре с ним не видит прок,
А может путь ускорить к цели,
Но, чтобы он и ей помог
Осуществить её желанье, -
Отмстить, - похитил у неё 
Всю силу и чудесный камень
Какой-то Ника, и идёт
Он по пустыне с караваном,
Но весь секрет, что не один, -
С ним тот, кто нужен так Джаффару, -
Князь Эль-Гарей, и случай им
Судьба представила прекрасный,-
Одним ударом всё решить,
Не тратя время понапрасну
И сил, но лучше поспешить.

Джаффар тотчас же удалился
И в замке не был два-три дня,
Потом взбешённым  возвратился,
Анику-воина кляня.

В бессильной злобе он метался,
Когда о чём-то узнавал,
Как только ворон появлялся.
Но вот однажды тот пропал,
Что беспокоило сначала,
Потом тревожило его,
Но нет святого для Джаффара,
Забыл он быстро про него,
Как обо всём другом на свете,
Когда к нему в один из дней 
Попал в расставленные сети
Отец Эльмиры, Эль-Гарей.

Но радость та была недолгой,
И с каждым днём его лицо
Всё больше искривлялось злобой,
Глаза сверкали, - ей с отцом
Грозило участью ужасной, -   
Она предчувствовала день,
Когда волнения напрасны
И ясно видишь смерти тень.        

И вдруг всё снова изменилось,
Джаффара мрачное лицо
Злорадством тайным осветилось,
Он позабыл покой и сон;
И эта перемена планов,
И новый бешеный запал
Случился, как она узнала,
Когда Аника в плен попал.

Чего-то чародей добился,
Наверное, найти сумел
То, что искал, и в путь пустился
Туда, куда никто не смел.
Но возвратился туча тучей,
И неудачу он связал
С людьми, которых сам же мучил,
И первым делом приказал
Закрыть все двери подземелья
И к ним не только подходить,
Но чтоб и думать не посмели
Несчастных узников кормить.

Неделю зверем он метался,
И поплатился животом
Тот, кто к несчастью попадался
Ему под руку, но потом
Джаффар опять в себе замкнулся,
Но к тёмным силам не взывал
И к чёрным книгам не вернулся,
А в размышленьях пребывал 
И что-то новое задумал:
На это ложе, в этот зал,
Без лишней суеты и шума
Перенести он приказал
Едва живого человека,
Но за леченье взялся сам,
Поскольку их придворный лекарь
Не мог, - не делал чудеса.

А он достал сосуд хрустальный
Семь капель в рот Анике влил,
Да и гноящиеся раны
Едва ль не каплей промочил.
Затем исчез, не как обычно,
Оставив стражу у дверей,
А только слуг, вполне привычных, 
Давно служивших при дворе.

Но страх её не покидает,
Обоих их несчастье ждёт:
Колдун чего-то выжидает,
Но час его вот-вот пробьёт.


     НЕИЗВЕСТНОСТЬ

А то, что в замке зло витает
И беды страшные гроза
Над ними в тучи собирает,
Аника чувствовал и сам.               
Но как спасти от них Эльмиру,
Её отца, пока палач
Не приложил свою секиру,
Не расстелил свой красный плащ.
Опередить бы зло с ударом,
Но он и сам ещё в плену,
Чудесный камень у Джаффара,
На что надеяться ему?
На провидение? На чудо?
Но первым рок нанёс удар,
Из ничего, из ниоткуда
Вдруг рядом с ним возник Джаффар!

Не обладая даром свыше,
Аника видел по глазам,
Что чародей всё видел, слышал,
И что их ждёт, конечно, знал.
Вот и пришла пора развязки,
И ожидаемой, и нет.
Так что ж, светлее станут краски
Или кровавый брызнет свет?

Ответ же был невероятным.
Джаффар Анику удивил.
Он не был резким, неприятным,
Лицо презреньем не кривил,
Не подавлял ужасным взглядом
И злобы в нём не проявил,
Внезапно появившись рядом,
А мирно вдруг заговорил:

<Ты прав и ты права, Эльмира!
Я маг, волшебник, чародей!
Во всех концах земного мира
Нет никого меня сильней!
Мне духи гор и вод подвластны,
В моих руках все силы зла,
Добро, любовь мне не опасны,
А сила дружбы мне смешна.       

Людей я просто презираю!
Кто может стать моим врагом?
Хочу - и смерть я посылаю,
Хочу - и делаю рабом.
Хочу сгноить - сажаю в яму,
Хочу казнить - и мой палач
Отрубит головы упрямым!
Меня не тронет детский плач,
Ни слёзы вдов, ни их рыданья,
Ни причитанье стариков, -
На всех я цепи надеваю.
Кто избежит моих оков?
Кого я силой не сломаю,
В ком гордый дух горит огнём,
Того я разума лишаю,
И нет печали мне о нём.

Я мог бы безраздельно править
Не этой маленькой страной,
А подчиниться мне заставить
Всех повелителей иной.
Я мог бы в роскоши купаться
И в наслаждениях тонуть,
Всего, что хочешь, добиваться,
Но я не этот выбрал путь.
Не для того я тайны мира
И тайны духов изучал:
Чтоб стать злодеем, стать вампиром,
Не стоит грезить по ночам.

Другой я цели добивался,
И цель казалась по плечу,
Но, оказалось, ошибался,
И, пусть не в пропасть я лечу,
Но рухнули мои надежды.
Но я об этом не тужу,
Мир для меня уже не прежний,
Я стал другим и ухожу.
Не потому, что ненавижу,
Я мог бы уничтожить всех,
Кого с собою рядом вижу,
И ты, Аника, среди тех,
Кого бы первым сжил со свету,
Но ты звено в судьбе моей,
Причину ненависти этой
Тебе раскроет Эль-Гарей,
Хотя не думаю, что скоро.
А ты, Эльмира не дрожи,
Ты не предмет для разговора,
Иди к отцу, пока он жив.           
Он больше требует вниманья
Чем мы с Аникой, - твой уход,
Твоя любовь, твоё желанье
Спасти его дадут свой плод>.

<Но и на мне остались раны,
И это правда, без прикрас>, - 
Продолжил он, - <и, как ни странно,
Теперь и я нуждаюсь в вас.
Я знаю, в этом есть сомненье,
Его мне надо разрешить,
Отбросив массу возражений,
Какие могут изложить
Эльмира вместе с Эль-Гареем
И те, кто мне служил за страх,
И обвинит, уж тут поверь мне,
Во всех немыслимых грехах.
Мне ничего не остаётся,
Как рассказать начистоту, 
Зачем я здесь, о чём неймётся,
И этим подвести черту>.



 ПОВЕСТЬ  ОДИННАДЦАТАЯ
         
         МАГИЯ   


        ПРЕДТЕЧА

<Начать придётся издалёка>, -
Продолжил он, - <с ушедших лет,
Где и сокрыта подоплёка,
Моей судьбы и ваших бед.

В моём роду живёт легенда,
Что где-то в глубине веков
Среди моих далёких предков,
Простых и бедных пастухов,
Нашёлся юноша безвестный,
Который чем-то вдруг привлёк
Вниманье сил не то небесных,
Не то того, кто им далёк.

Не знаю ангел или демон
Вложил в него бесценный дар -
Способность разума и тела
К великим таинствам. - Даккар,
Так звали юного предтечу
Грядущих магов, колдунов,
Не рассказал о странной встрече
А действовал своим умом,
Способности не тратил даром,
И сверхъестественную мощь
Не применял одним ударом,
А хладнокровно день и ночь        
Желанной цели добивался.
Соперник разною ценой
С дороги к власти убирался,
Кто ядом, кто чужой рукой,
Порою дружеской, лишался
Не жизни если, так всего.
Кому-то просто страх внушался,
Последний сам отдал престол,
Придя к разумному решенью,
И удалился на покой,
Избавив от верёвки шею,
Но жизнь окончил как изгой.

Даккар не только царством правил,
Но и наследникам своим
Секреты магии оставил,
Но, к сожалению, из книг,
Написанных его рукою,
До нас немногие дошли,
Всех меньше с тайной колдовскою,
Как строго их не берегли.
И с той поры, гласит легенда,
Иной стезёй пошёл наш род,
В нём лекарь был и знахарь бедный,
Лечивший травами народ,
Колдун без сердца в нём встречался,
Что сеял смерть среди людей,
И жрец науки появлялся,
Но чаще хитрый чародей,
Который для себя старался
Побольше выгоды извлечь
Из книг и знаний, что набрался,
И духов, коих смог привлечь.

По счастью, или к сожаленью
Не всем в моём роду дано
Извлечь всю силу из ученья
О Чёрной магии, оно
Лишь только избранным открыто,
Кому доступен мыслей ход,
За кратким знаком в книге скрытом,
Кто заклинаний длинный свод
Не только в памяти отложит
И нужным образом прочтёт,
Не только духов вызвать сможет,
Но суть и силу их поймёт.

Вот почему среди потомков,
Далёких отпрысков царя,
Всей нашей магии истока,
Встречались, строго говоря,
Не слишком часто чародеи,
Цари, визири, мудрецы,
Встречались там и лиходеи, -
С большой дороги молодцы; 
Как ни скажи, а хлеб насущный
Едва ли добывать трудом
Захочет, к тайнам прикоснувшись,
И даже самый твёрдый лбом.

И очень редко, но случалось,
Что находились мудрецы,
Желающие сделать благо
Для всех.  И, сущие глупцы,
Пытались делать, забывая,
Что, создавая мир, Творец
Не повторялся, разделяя
Людей по сути, и скопец
Никак не может стать транжирой,
Не может добрая душа
Гулять, кутить, беситься с жиру,
Коль рядом нищий без гроша.
Глупец едва ли поумнеет,
Едва ль не станет воровства
И гений зла не подобреет, -
На всё не хватит колдовства.

Чтоб не было до жизни жадных,
До знаний недоступных всем,
Пусть своенравных, беспощадных,
Чтоб каждый был таким как все, -
Да я б казнил за эту правку!
Лишить борьбы! Лишить страстей! -
<Какое мясо?  Жуйте травку! -
Вот сущность равенства людей!> -
Но, к счастью, это невозможно,
Зачем тогда нам Божий дар? -
Так рассуждал, весьма возможно,
И прадед мой, - визирь Гафар.


     ТАЙНА  ЦАРСТВА

Неважно, как он стал визирем,
Ни то, кем был его отец,
Одно известно, тайной силой
Не обделил его Творец,
Что проявилось и на деле,
И жаль, что он одно забыл,
Что не Великим Чародеем,
А дальше, чем праправнук был.

Итак, он был слугой владыки,
Хотя и первым, но слугой,
И, как несчастья горемыку
Лишают сна, его покой
Всё время мысль одна  смущала:
Как может недалёкий царь,
Не тот, кому служил сначала,
А сын-наследник, как и встарь
Его отец, огромным царством
Легко и просто управлять?
Не растранжиривать богатство,
Границы твёрдо охранять,                       
По сути, не вникая в дело?
Как он, неважный по уму,
Решает всё так быстро, смело,
Не доверяя никому,
Ведя при этом образ жизни
Не слишком мудрый для царя
И утомительный для ближних, -
Разгульный, проще говоря?

За этим, все прекрасно знали,
Скрывалась тайна, но о ней
Не только вслух не рассуждали,
Боялись думать, - ей-же-ей,
Лихих голов поотрубали
Уже немало при дворе: 
От любопытства отучали
Ещё при батюшке-царе.

И прадед не мечтал о плахе,
Но он был маг и нипочём
Не думал жить в почтенном страхе,
И даже ведал кой о чём.

Ещё при старом государе,
Однажды попытался он
Увидеть на хрустальном шаре,
Насколько прочен царский трон
И жизнью чуть не поплатился.
Ещё не разошёлся дым
И дух заклятья не явился,
Как прадед в ужасе застыл
И поспешил заклятьем новым
Себя стеной отгородить, -
Сам царь, встревоженный, суровый
Стал вместо духа выходить.
И прадед очень постарался
Не расставаться с головой, -
Царь не узнал, кто покушался
На трон его и на покой.

Теперь сложилось всё иначе,
Наследник был не то, что глуп,
А не блистал умом, тем паче,
Что после пира был как труп
И долго в разум возвращался,
Заняться делом не горя,
И этим сильно отличался
От предыдущего царя.

Гафар, хотя и опасался
И долго время выбирал,
На книги, духов опирался,
На разум свой, и разгадал,
В чём сила нынешнего трона
И предыдущих королей,
А сила вся была в короне,
Короне  Двадцати Царей,
В семи камнях её чудесных,
Совсем простых, на первый взгляд,
Среди камней уже известных,
Но возглавляющих их ряд. 
          
В семи зубцах на строгом месте
Расположил их ювелир,
Чтоб силы сложенные вместе
Совсем другой открыли мир
Владельцу сказочной короны.
В её камнях и был секрет:
Захочешь, и они раскроют
Загадки, тайны прошлых лет
И все секреты дней идущих,
Не всем, но могут показать
И кое-что из дней грядущих,
О чём никто не может знать.

Владея этаким богатством,
Смешно не только не иметь
В руках большое государство,
С ним миром можно овладеть,
Тем более владея даром, -
Волшебной силой колдовства.
От этих мыслей у Гафара
И закружилась голова.

Но не сама придёт награда, -
Призвав на помощь силы зла,
Он приготовил каплю яда,
Для недалёкого царя,
Решив совсем лишить рассудка
Да и прибрать тихонько власть,
Сначала управляя куклой,
А после, наигравшись всласть,
И завладеть его короной,
Прогнав с позором не орла,
А совершенную ворону,
Что честь свою не берегла.

И тут он совершил ошибку
Причём в посыле, не в конце,
Вперёд погнался слишком шибко
На незнакомом жеребце.

Своей догадкой окрылённый,
Он сразу к делу приступил,
А царь, не слишком умудрённый
В таких делах, тот яд испил.
Шли дни, никто и не заметил,
Что царь-владыка поглупел,
Гафар и тот себе отметил,
Что, может, где не доглядел,
Ошибся с дозой или с ядом.
Но тут-то царь и начудил,
Преподнеся такой подарок,
Что бедный маг едва не взвыл.   

Поскольку у владыки было
Семь добрых принцев-сыновей,
Лишившись разума, решил он
Сменить в короне семь камней,
Невзрачных, как ему казалось,
<О, Боже, что он сотворил?>
На безупречные алмазы,
Что и исполнил ювелир.

А вот волшебными камнями
Распорядился по уму:
Руками ювелира вставил
Все семь камней, по одному
В венцы для каждого из принцев,
Как будто кто-то указал
Ему на свойство, или принцип:
От колдовства и духов зла
Владелец камня огорожен
Чудесной силой, если он
В своих поступках осторожен
И не вкушает сладкий сон,
Дурманным соком опьянённый.

Гафар, заметив свой провал,
В душе, конечно, разъярённый,
Ошибку вовремя признал:
Ну, был бы царь больной, иль пьяный,
Когда при людях объявил,
Что царство между сыновьями,
Уставши править, разделил,
Ему не каждый бы поверил,
И прадед мой тогда б успел
В неверном шаге всех уверить,
А так и пикнуть не посмел:
Визирь, пусть первый среди прочих
Министров царского двора,
Обязан быть предельно точным
В своих поступках и словах,
А промах дашь, так отделиться
От шеи может голова: 
Как при царе, так и при принце
Визирь слуга, а не глава.


  КРУШЕНИЕ  НАДЕЖД

Гафар повёл себя пристойно:
Визиря должность исполнял
При младшем принце и спокойно,
Пусть меньшим царством, управлял.

Его совсем и не пугало,
Что вместо царства одного
Их семь по воле рока стало,
Что помешать ему могло?
И постепенно он добился,
Того к чему питал всю страсть,
Того, к чему давно стремился:
В его руках была вся власть,
Почти всё царство и доселе
Как он задумал, так и шло,
Лишь овладеть камнями всеми
Мешало маленькое  <но>, -
Войной, обманом и коварством,
Кинжалом, ядом, колдовством
Он возвратил назад все царства,
Осталось дальнее одно.
Корона принца красовалась
Шестью камнями из семи,
О ней  визирь не волновался, -
Всё царство он считал своим.         
А вот к седьмому подобраться,
Поскольку самый старший сын
Владел далёким горным царством,
Занятьем было не пустым:
В горах война-противоборство
Могла продлиться целый год, -
Он знал как князя, так и горцев, -
И всё ж отправился в поход.

Но тут случилось два несчастья.
Одно из них предугадать
Гафар, конечно, мог отчасти,
Но надо должное отдать
Уму и самообладанью,
С которым время выжидал
Подросток-принц, он в подсознанье
Уже давно подозревал,
Что беды царство поразили
Не по вине его отца,
А кровожадного визиря, 
Что из-за царского венца
Гафар весь род их уничтожит
И братьев, и сестёр, а там
Все царства снова вместе сложит
И править ими будет сам.
И принц, оставшись без надзора,
Чтоб жизнь и царство сохранить,
Велел, как царь, визиря-вора
Схватить, доставить и казнить.

Другим несчастьем стали силы,
Которым противостоять
Никто, пожалуй, был не в силах,
Их подняла природа-мать.
Там людям не было спасенья
От грозных сил и от огня:
Сначала страшным сотрясеньем
Под ними вздыбилась земля,
Потом она перевернулась
И многих унесла с собой,
А там, где бездной обернулась,
Где встала каменной стеной.

И войско царское пропало,
Среди оставшихся в живых
Искали стражники Гафара,
Но не нашли средь таковых.
По существу, землетрясенье
Ему вреда не принесло,              
Предвосхитив его, к решенью
Пришёл  он долго до того,
Как стал от стражников скрываться, 
(Не зная всё, - бежать трудней), 
Но и в дорогу собираться
Пришлось тайком и без камней.

В другой стране он поселился,
Там дружбу свёл с одним купцом,
На дочери его женился
И бросил шутки с колдовством.
Теперь он беды знаком свыше,
Предупреждением, считал,
И стал вести себя потише,
Судьбу уже не искушал>.



 ПОВЕСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

  ДЖАФФАР (ПРОДОЛЖЕНИЕ) 



     НАСЛЕДНИКИ

<Пустые годы пролетели:
Ведь, к сожалению, ни дед
Ни мой родитель не владели
Талантом уходить от бед.

И в колдовстве не преуспели,
Да и в купцах не вышел толк,
Хотя и книгами вертели, -
С годами рос один лишь долг.
Вот и разбойниками стали: 
Имея постоялый двор,
Гостей богатых вовлекали
В душевный, тёплый разговор
А, разузнав, что было надо,
Как говориться, что - почём, 
Ходили за своей наградой
По тёмной ноченьке с мечом.

Но от людей всего не спрячешь,
Сначала слух, потом молва,
Там отвернулась вдруг удача -
И полетела голова!                       
Они её и потеряли.
И мы с сестрой, как и отец,
Таким же делом промышляли.
И нас бы ждал такой конец,
Когда бы ни случилась встреча
С колдуньей старой и слепой,
А уж она не то по речи,
Не то своею головой
Своими нас с сестрой признала
И, попросившись приютить,
За доброту пообещала
Нас чёрной магии учить.

Уроки магии, наследство,
Способность в книгах всё понять
Давали неплохое средство
Легко богатство добывать: 
В вино подмешивая зелье,
Опутав разум колдовством,
Гораздо проще и смелее
Овладеваешь кошельком.
Дела пошли куда, как лучше,
Богатством наполнялся дом,
И тут невероятный случай
Перевернул всё кверху дном>.


        УДАЧА

<Однажды старец богомольный,
Совсем уже преклонных лет,
Остановился возле дома
И попросился на ночлег.

Тот день прошёл весьма удачно,
Добром пополнилась казна,
А в ней и было наше счастье,
А, значит, было не до сна:
Хотелось в ночь повеселиться,
Поговорить, но старичок
Сказал, что хочет помолиться
Да и улечься на бочок,
К тому же он промок до нитки,
Халат дырявый да сума
И были все его пожитки, -
Что взять с него. - Ему вина
И добрый ужин предложили,
Старик поел, вина отпил,
Лицо, глаза его ожили,
Но с разговором не спешил.       
И вот тогда, скорей от скуки,
Чем от желания узнать
Откуда, кто он, для докуки,
Ему добавили вина.

Монахи, кто о том не знает,
Не то, что любят пить вино, -
Его воде предпочитают, 
А, чтоб язык ему оно,
Как говориться, развязало,
Его смешали кое с чем,
С тем, что нам часто помогало
Опустошать мошну гостей.
Но то, что, зельем опоённый,
Поведал нам старик-монах,
Встряхнуло б разум изумлённый
Не только в наших головах.

Ведь то, о чём так сокрушался,
Ругая прадеда, мой дед,
О чём отец забыть старался,
В душе мечтая овладеть,
Что нам казалось просто сказкой
И было где-то вдалеке,
Старик безумный без опаски
Носил с собой в простом мешке.

Когда прошло оцепененье
От блеска золота, камней,
Пропало всякое сомненье
В том, что сокровище царей,
Корона та существовала, -
Принадлежа немало лет
Царям, она теперь лежала
Добычей лёгкой на столе.

Монах, рассказывающий мирно
О том,  куда он с нею шёл,
И до сих пор сидевший смирно,
Взглянул нечаянно на стол
И словно смерть свою увидел,
Глаза расширил, побледнел,
И, задохнувшись в слабом крике,
Вдруг покатился по земле,
Проклятьем страшным разразился,
Желая нам сгореть в аду,
Завыл, в истерике забился
И испустил последний дух.

Что было нам его проклятье,
Когда в руках бесценный дар,
А он, случайный обладатель,
Его в безумии отдал.                     
И, пусть под колдовским влияньем,
Но и другой секрет открыл:
Где должен быть последний камень,
Чем больше раззадорил пыл.

В угаре мы, решив не мешкать,
Навстречу бросились судьбе,
Но глупая, шальная спешка
Едва не привела к беде.
Добро, которое годами
Копилось дедом и отцом,
Да и награбленное нами,
Будь хоть четырежды скопцом,
Не заберёшь с собой в дорогу,
А даром жалко отдавать,
Вот и сбывали понемногу,
Да не успели всё продать.

Узнать об этом власть имущим
Помог, как водится, донос
И от соседей вездесущих,
Да и от тех, кто просто нос
Везде суёт из любопытства.
Наш дом и так был не в чести,
И потому довольно быстро
Нас гость со стражей навестил.

А дальше просто продолжалось:
Судья, который суд вершил,
Чтоб и ему добра досталось,
Не долго думая, решил,
Мне за разбои и убийства
Топор приладить к голове,
Ну, а сестру он без витийства
Решил поджарить на костре,
А до того держать в темнице.
И с тем закрыл свои уста, -
Ему едва ль могло присниться,
Что прав он в части колдовства.

Наутро в этом убедился
Не только он, а люд простой,
Когда на казнь смотреть явился, -
Тюрьма давно была пустой.
Но мы не слышали их крики,
Забрав из разных тайников
Корону, золото и книги
Мы были слишком далеко
От неминуемой погони, -
Спасая нас, во весь опор
Всю ночь неслись лихие кони
И привезли к подножью гор.     


        РАЗДОР    

Но в царство древнее пробраться
Необходимо было мне
Не нищим, чтобы побираться,
А оказаться при дворе.
И не безропотным слугою
И случай подходящий ждать,
А стать там правою рукою,
Возможно, даже другом стать
Владыке-князю, подбираясь
К нему, к венцу его лисой,
Где грубой лестью забавляясь,
А где и истиной простой.

Но всё едва не погубила
Своею глупою мечтой
Остаться юною, Регина.
Чтоб не расстаться с красотой,
Она всё время рылась в книгах
И, ворожа землёй, водой,
Огнём и кровью, убедилась,
Что можно эликсир такой            
Не в одночасье, но составить.
И вот для верной ворожбы
Ей вдруг понадобился камень,
Чем я безумно дорожил.

Не мог я с нею согласиться
И в этой глупости помочь, -
А вдруг надумает сестрица
Его да в ступе истолочь!
Она же, распаляясь в споре,
Всё чаще стала угрожать,
Да и потребовала вскоре
Всего богатства дележа,
Что было равносильно краху
Ещё несбывшейся мечты,
Уж лучше голову на плаху,
Чем камень ради красоты.
И я, забрав корону силой,
Оставив дом и прочий хлам,
Включая золото, Регине,
Ушёл подальше от греха.

Вот так и стал я у Энея
Желанным гостем, но о том
Расскажет Эль-Гарей позднее,
Когда вернётся в этот дом
Как полновластный повелитель
Всего народа и земли.
Пусть я и был его гонитель,
Исчадьем для его семьи,
Но мне не нужно было царство,
По крайней мере, до поры,
Он пострадал из-за коварства
И злого умысла сестры.
Мне нужен был последний камень
Из-за него я рисковал,
Когда своими же руками
Царей корону отдавал,
Чтоб полностью войти в доверье,
Его отцу, чтоб князь Эней
Отбросил в сторону сомненья
Откуда я и как я с ней                    
Вдруг появился в этом царстве,
Где не десятки, сотни лет
Живут как в замкнутом пространстве,
Куда извне дороги нет.

Когда мечта осуществилась
И я дошёл до алтаря,
Где в дни обычные хранилась
Корона бывшего царя,
Её и не было в помине.
Лишь много позже я узнал,
Что, околдованный Региной,
Презренный раб её украл.

Но в то ужасное мгновенье,
Не сомневаясь, я считал,
Что это козни Эль-Гарея,
Что он с короною бежал.
Вот почему за ним охоту
По всем дорогам я открыл
Нашёл пути его ухода,
Но след его уже простыл.

Пришлось мне с этим примириться,
Но лишь на время. Наконец,
Узнав, чему не удивился,
Что Эль-Гарей теперь купец,
Стал караваны караулить,
Подумав, что, в конце концов,
И он когда-нибудь, но будет
Среди кочующих купцов.

Однажды это и случилось,
Но только много лет спустя,
И чуть ли жизни не лишились
При этой встрече он и я.
Его стрела моя пронзила,
Меня ж от смерти спас мой конь,
Когда она уже грозила
Твоею страшною рукой.

В ту ночь мы в первый раз встречались,
Переплелись одной судьбой,
И встреча та была случайной,
Но не случайно во второй.
Теперь стрела моя пронзила
Уже тебя, да видно срок
Тебе не вышел, чья-то сила
Вмешалась, дав и мне урок
Добычей лёгкой не бросаться,
А всё в руках своих держать,
Чтоб после так не удивляться:
Как можно было оплошать.        

Но не судьба тебя в подарок
На третий раз преподнесла,
Она уже предполагала,
Что ты ко мне явишься сам,
Спеша на помощь Эль-Гарею.
И не ошиблась, как и я,
А я, так точно был уверен,
Что вскоре надо ждать тебя>.


         КРАХ

<И вот ты здесь. Последний камень
В моих руках. Казалось цель,
Моя мечта, не за горами, -
И тут корабль сел на мель!
Остались все мечты  мечтами:
И камни и корона есть,
Но, как их не меняй местами,
Будь он один и семь, и шесть,
Но ясности не прибавляли:
Не мог я заглянуть туда,
Где даже духи не бывали,
Но не во мне была беда.

Всё дальше, глубже проникая
Сквозь темень мрачную веков,
Все силы духов привлекая,
Я тайну вырвал из оков,
Её разгадка в Древнем Храме,
В одной из каменных пещер,
Но путь к нему никто не знает,
Ни человек, ни дикий зверь.
Теперь, когда к желанной цели
Осталось сделать только шаг,
Она исчезла! Не сумели
Мне помешать ни друг, ни враг!
Её и не было! Был призрак,
Безумных мыслей приворот,
Судьбы-обманщицы капризы, -
Ключи дала, да нет ворот!

А что за цель, уже неважно,
Зачем её кому-то знать,
Пусть я ошибся в ней однажды,
За мной не стоит повторять.
Из-за неё я жил без правил,
Был Царь в душе, - да вышел весь
И нет желания ни править,
Ни даже оставаться здесь.

Я очень скоро вас покину,
Пусть не могу попасть я в Храм,
Но и в Преддверии не сгину
И до конца останусь там,
Но я не буду в исступленье
Молить прощения за зло, -
Не может жаждать искупленья
Сама причина, зло само.

Я  Эль-Гарею возвращаю
Его страну, его народ
И уж, конечно, обещаю
Не повторять переворот.

Я принял трудное решенье, -
Оставить мага ремесло,
И ухожу от искушенья
Крушить добро и сеять зло.
Но здесь мой сын, спасти от мести
Продажных тварей и толпы
Его могли бы люди чести,
Один из них, я знаю, ты.
Ещё в одном я так уверен,
Что дал бы голову отсечь,
Я говорю об Эль-Гарее,
А он не только уберечь
Его бы мог от наказанья,
Но и избавить от нужды,
И дать ему образованье,
Не возбуждая дух вражды.

А, чтоб не возвращаться снова
К причинам, не хочу юлить,
Готов, твоё услышав слово,
Любую цену заплатить.               
Камнями, золотом, рабами,
Всем, кроме этих вот камней>, -
Джаффар, задумавшись, добавил, -
<Они останутся при мне.
Согласно первому завету
Они служили одному,
Так пусть со мною канут в лету,
Не доставаясь никому>.

<Ну, что ж, надеюсь, сын доставит
Мне сам, без провожатых, весть
О том, что ждёт его, изгнанье,
Иль под эгидой будет здесь.
А так, прощай, но между нами
Ещё есть связь, я жду ответ>, -
Сказал, и с этими словами
Джаффар исчез. Он был - и нет.

Аника вновь один остался,
О чём, пожалуй, загрустил,
Поскольку мыслью задавался:
Что на него Джаффар взвалил?

Он сам тех пор не появлялся,
И даже сын его Камал,
Пусть и из замка отлучался,
Сам об отце немного знал.
Хотя и тяжкие сомненья
Наследник колдуна внушал,
Его не предали гоненью,
Он в замке жил и ел, и спал.



 ПОВЕСТЬ   ТРИНАДЦАТАЯ

   ПОВОРОТЫ  СУДЬБЫ



     НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Ну, что же, новым поворотом
Судьба отметила друзей:
Благодаря любви, заботам
Вернулся к жизни Эль-Гарей,
Он крепче стал не только телом, -
Не может дать душе полёт
Уход, лекарства, врач умелый,
Но запах родины даёт.
Теперь он сам, как в дни былые,
Своей страною управлял,
Не поминая годы злые,
Он даже колдуна не клял.

Уже душою не терзаясь,
Не изводя её тоской
И сам в себе не замыкаясь,
В беседе искренней, простой
Он выслушал рассказ Аники
О днях разлуки и о дне,
Когда с Джаффаром многоликим
Тот говорил наедине.

Но и ему пора настала
Рассказ продолжить о себе
И роли колдуна Джаффара
В его и родине судьбе. 
И это не было легендой,
Всё было правдой, без прикрас,
Всё пережитое не кем-то,
А им самим, и вот рассказ:

<Когда мы из долины вышли,
То так знакомый мне хребет
Расстроил душу горькой мыслью:
Вернусь туда я, или нет.
И я вернулся, но заслуги
Моей тут нет, наш караван
Был обречён, - Джаффара слуги
Давно готовили капкан.
И вот, на радость чародея,
Попался я, и думал срок
Уже отмерен мне, на деле
Злодей продолжил свой урок.

И он был прав, когда напомнил
Об обещании, что я
Молить о смерти буду скоро,
Он не забыл, что у меня
Есть дочь Эльмира, вот где ужас
Я настоящий испытал,
Джаффар не мог придумать хуже, -
Её и взрослой я узнал.

Но пожалел меня Всевышний,
И сделал то, что я просил,
Что было для меня не лишним:
И чувств, и разума лишил.            
Последнее, что я услышал,
Был вскрик, который оборвал
Слова Джаффара, он был тише,
Сквозь толщу стен, и был: <Джаффар!>
Джаффар, я видел, сразу вздрогнул, -
И всё, на этом разум мой
Меня оставил, - слава Богу,
Не навсегда, его домой
Вернули время и Эльмира. 
Ну, что ж, что было, то прошло.
Для нас настало время мира,
И дай нам Бог, чтоб так и шло. 
Как и идёт, но я б лукавил,
Сказав, что мной забыт Джаффар, -
Легко он как-то нас оставил,
Не нанесёт ли вновь удар>.

Вот так, на этой грустной ноте
Рассказ закончил Эль-Гарей,
Но жизнь уже другой заботой
Спешила одарить друзей,
На этот раз уже не грустной, -
Ведь заслужили же они
И в этой жизни, жизни трудной,
Немного счастья и любви.


       СЧАСТЬЕ 

Не всё меняется случайно,
И при дворе ни для кого
Не составляло больше тайны,
Что ждёт их новый поворот.

Как всё ни сложно в этом мире,
Любовь наивна и проста,
Когда она ещё невинна
И в сердце, и в душе чиста. 

Не могут быть случайны встречи
В пустынных комнатах дворца,
В саду, на склонах гор, у речки,
Когда не жаждут их сердца.
Когда глаза блестят от счастья
И грудь волнуется слегка,
Когда дрожит в руке горячей
Её прохладная рука,
Когда услышав шорох платья, 
Заметив только силуэт,
Душа трепещет, сладко плачет, 
И ты при этом не поэт,
То ты влюблён. Аника-воин
Поэтом не был, он любил,
И мало, (счастье для немногих), 
Своей избранницей любим.

Какие могут быть преграды
Для нежно любящих сердец,
Когда вокруг все были рады
Счастливый наблюдать конец -
Обряд торжественный венчанья
И многолюдный пышный пир,
Где гости с добрым пожеланьем,  
Чтоб мир и лад в семье царил,
Дары с поклоном подносили
И за здоровье молодых
Вино из рога тура пили
Под смех и шутки тамады.

Дарами удивляли гости,
Но поразил один Камал,
Когда в ларце резном из кости
Невесте преподнёс он в дар
Набор чудесных украшений.

Едва ли кто из первых лиц,
Княгинь, принцесс и королевен,
Живых и сказочных цариц
Могли в фантазиях представить,
Или увидеть их во сне, 
Не то, чтоб на руке поправить 
Изящный золотой браслет,
Живой зеленоглазой змейкой
Скользящей вверх и вниз по ней, 
Проверить, как лежит на шейке 
Великолепное колье,
Красуясь в зеркале, потрогать
Серёжки в розовых ушах,
А на плече чуть сдвинуть брошку, -  
Точь-в-точь в тенетах паучка.
Как не забиться сердцу девы
И вздох восторга не издать
При виде чудо диадемы,
Какую не дано создать
И самым лучшим ювелирам.

Браслет и брошку-паука,
Колье, серёжки сотворила, 
Как и её, одна рука
При помощи волшебной силы 
Не для людей, а для богинь.
Такая щедрость всех смутила,
Но, оказалось не один,
Был дар чудесный у Камала.    
Когда другой предъявлен был,
Всё разъяснилось: от Джаффара
Знак примиренья поступил.

Была и просьба о прощенье
За причиненье стольких бед
Эльмире, князю Эль-Гарею,
Анике, всем.  И тот обет,
Который дал он удаляясь
От дел мирских, он выполнял,
Среди людей не появляясь,
А в благодарность, что Камал, 
Его наследник, не был изгнан
И жил, как прежде, во дворце,
И был, как равный, всеми признан,
Он возвращал в его лице,
Не в дар, не делая услугу,
Но, честь и храбрость в нём ценя, 
Анике, более чем друга -
Его спасителя, коня.
Но был и дар: был меч старинный 
И изумительный кинжал,
Такой же труднооценимый, 
Как всё, что передал Камал.             

Итак, все страхи Эль-Гарея
Исчезли, в прошлое ушли,
Его гостей ждало веселье,   
А молодых восторг любви.

А дальше всё, как ожидалось, -
В семье царили мир и лад,
Недели, месяцы менялись,
Но лишь пышнее цвёл их сад,
И даже больше, приближался
Тот самый долгожданный миг;
И он настал, когда раздался
Тревожной ночью первый крик
Новорождённого Атиллы,
Так по желанию отца,
С согласья деда и Эльмиры
Они назвали первенца.


          УДАР

Но радость, счастье в вашем доме
Всегда кому-то поперёк,
И этот кто-то страстно молит
И, предвкушая, руки трёт,
Когда беда, совсем нежданно,
(Его молитва горяча),
И гостьей, вовсе нежеланной,
Ворвётся, в двери не стуча.      

Счастливцам забывать не стоит,
Что есть судьба и злобный рок,
А рок свой план коварный строил
И, выждав время, на порог
Шагнул уверенно к Анике.

Ну, был бы он незваный гость
Или ворвался бы открыто,
То был бы всем, как в горле кость,
Ан, нет, он здесь обосновался
Уже давно, а кто мог знать,
Что он и видимый скрывался,
Что плоть живая вещью стать
Могла по воле чародея
И вещью только срок ждала,
И та, кто вещью той владела,
Её же жертвой и была. 

И он пришёл, тот час ужасный!
Его предвестием закат
В тот вечер был кроваво-красный
И низкий громовой раскат
Донёсся с гор при ясном небе,
А ночь настала, так темна, 
Что были страшны звёзд скопленья;
За горы спряталась луна,
Как будто чёрных дел немало
Она навиделась до нас
И стать свидетелем кошмара 
Ей не хотелось в этот раз.

А звёзды? Звёзды хладнокровно
Смотрели в узкое окно
На сон Эльмиры, тихий, ровный. 
Ну, что им боль, страданья, зло?

Они смотрели безразлично
На то, как брачную постель
Накрыло тенью необычной, -
Ни от чего; как эта тень
Потом зловеще потянулась
Через Атиллы колыбель,
Резного столика коснулась,
Нашла ларец, под крышкой щель
И в эту щель к дарам Джаффара
Вползла неслышно и легко.

Но звёздам это было мало,
Вниманье их не привлекло
Ни то, что крышка приоткрылась
Сама собой, а из ларца,
Змея из золота спустилась
И к колыбельке поползла,
Но, покрутившись, миновала. 
Ни то, что вслед за ней паук
Ларец покинул, стиснув жвала,
Чтоб крепче удержать во рту 
Комок проверенного яда.
Как вверх полез он, то крестом, 
То просто, ноги ставя рядом,
На полог, стянутый шатром
Над колыбелькою Атиллы, 
Чтоб вниз на нити золотой,
На грудь его, где сердце билось,
Доставить груз ужасный свой
И незаметно постараться,
Пустить в трепещущую плоть
Тот яд, а после наслаждаться,
В утробу всасывая кровь.   
                                                                                         
А, между тем, змея проворно 
В постель к Эльмире заползла,        
В кольцо свернулась, встала ровно, 
Раздула шею, замерла
Всего на миг с открытой пастью
И тут же сделала бросок,
Оставив на её запястье
Следы зубов и бледный сок.          

Эльмира вскрикнула, вскочила
И тут же рухнула опять,
Но в сон другой уже почила,
Пусть и не вечный; но сиять
Глаза её любовью, лаской
Уже не будут никогда,
Лицо останется прекрасным,
А вот улыбка навсегда   
Уйдёт с него и голос нежный
В летах забудется вполне,
Лишь только милого как прежде
Тревожить будет, ... но во сне.

Быть может, вспомнит и Атилла,
Хотя бы раз, хотя б на миг, -
Его невольно оградила
Она от смерти. Этот крик
Заставил многих содрогнуться,
Прогнав кому-то сладкий сон,
Кого-то мыслями вернуться
Заставил с облачных высот
На землю грешную обратно,
А мирно спящее дитя
Заставил вздрогнуть и заплакать,
И ручкой, слабой для битья,
Довольно резко отмахнуться
От тьмы ужасной, но задеть
При этом нить и прикоснуться 
К тому, кто нёс с собою смерть.

Паук на тонкой паутине
Качнулся раз, потом другой,
На третий в вечности пучине,
Столкнувшись с острою иглой,
Забытый матерью Атиллы
Случайно, нет ли, в полотне,   
Он, вопреки желанью, сгинул,
Найдя конец на острие.   
Змея же снова кольца свила
И украшеньем на руке, 
Браслетом золотым, застыла,
Закрыв собой укуса след.


      НЕВЕДЕНИЕ

Никто на знаки-предвещанье
Внимания не обратил:
Эльмира с сыном были в спальне,
А вечер так приятен был
Своею лёгкою прохладой,
Что провести часок-другой
За разговором были рады
И Эль-Гарей, и наш герой. 
Дед больше восхищался внуком,
В своих мечтах уже учил
Его культуре и наукам.
Аника в доблести мужчин
Предпочитал скорее славу  
Руки и верного меча,
Но признавал и деда правым, -
С умом всё делать, не сплеча.

Так за приятною беседой
За лёгким ужином, вином,
Расположившись в мягких креслах
В саду за маленьким столом,
Почти, что в неге пребывая, -
Как это любит весь восток,
Хотя тем время убивает
И укорачивает срок,
Когда ещё вполне по силам
Вершить достойные дела, -
Они и полночь проводили,
И половину до утра.

И тут, внезапно, крик ужасный
Заставил их оцепенеть,
Потом вскочить, дрожа от страха,
Не за себя, им видеть смерть
Вблизи и часто приходилось, 
Но голос слишком был знаком,
Чтоб сердце страшно не забилось;
Схватив мечи, они бегом,
Сшибая слуг, ворвались в спальню,
А там ревущее дитя,
Эльмиру спящую застали 
И успокоились, а зря.
Тогда они ещё не знали,
Что смерть поблизости была
И, что она своим дыханьем
Уже Эльмиру забрала
Не в мир иной и не навеки,
Но мир иного бытия,
Где в облаках витает где-то,
Пока ты здесь, душа твоя.

Прошло три дня, прошли недели,
Она по-прежнему спала,  
Врачи менялись у постели,
Шептали знахари слова,
Молитвы возносились к небу,
Но всё напрасно. И тогда
Они к тому, кто был и не был,
Кого хотелось навсегда
Забыть, но оба не забыли,
К тому, кто их ломал судьбу,
О ком давно не говорили,
Из страха вновь навлечь беду, 
От безысходности, пожалуй,
Послали с просьбою гонца, 
Ну, и кого, как не Камала, -
Лишь он увидеть мог отца.

Но день прошёл, второй и третий,
Неделя, месяц, год промчал,
Но, ни гонца и, ни известий:
Камал исчез, Джаффар молчал.


 ВОЗВРАЩЕНИЕ  ДЖАФФАРА

И, наконец, он объявился
Когда, надежду потеряв,
Отец Эльмиры изменился:
Весь поседел, казался дряхл,
Да и Аника был не лучше:
Лицо осунулось в тоске,
Взгляд стал угрюмым и колючим.
И, как былинка на песке,
Таким же бледным, без окраски,
Не как цветок в саду из роз,
Без тёплой материнской ласки
И маленький Атилла рос.

Дворец и тот глядел тоскливо,
Но с появленьем колдуна
Надежда жизнь их изменила,
Как будто знак им подала,
Что не лежать уже Эльмире 
В своей постели, как в гробу,
Что колдуну, волшебной силе,
Удастся жизнь в неё вдохнуть.

Но, к сожалению, надежды
И чародей не оправдал, 
Но не лишил совсем, и прежде,
Чем их покинуть, подозвал
К себе несчастного Анику,
Подвёл к Эльмире, к ложу сна,
Полупрозрачный  полог сдвинул,
Взглянул, но мельком, и сказал:
<Увы, никто из всех живущих
На небесах и на земле
Ей не поможет, сил могущих
Вернуть ей душу в мире нет>. -       
Но, как бы говоря с собою,
Добавил странные слова:
<На то способны только двое:
Тот, Кто Везде, да Смерть сама,   
И то, когда настанет время!> -
При этом пристально в глаза
Взглянул Анике, как проверил,
Дошло ли то, что он сказал.

Анику ход последней мысли,
Джаффаром высказанной вскользь,
Встряхнул, служа в каком-то смысле
Как псу показанная кость.
Так, что? Надежду на спасенье
Эльмиры он не потерял? 
Спросить, возможно ль это время? -
Но тот уже исчез в дверях,
Оставив воздух заражённый:
Как эхо слышались слова
И взгляд Джаффара напряжённый
Был отовсюду. Голова
От этого кружилась кругом,
И он подумал: <Обо всём
Поговорить он должен с другом,
Своим наперсником, отцом>.  

Но разговор не состоялся,
Тому преградой первой стал,
Как только он идти собрался,
Вдруг возвратившийся Джаффар.

Без предисловий и заминок
С Аникой он заговорил
О том, что так того томило: 
<Частицу правды утаил
Я от тебя, теперь не буду.
И я, пожалуй, сотворить
На время мог бы это чудо - 
Эльмиру к жизни возвратить.
Но я не Бог, да и со Смертью
Тягаться слишком мудрено,
Моё вмешательство потерпит
Она недолго и оно
Едва ли пользой обернётся
Не только мне, но и тебе, -
Старуха снова ей займётся,
Но речь пойдёт о вечном сне.

К чему тебе минуты встречи,
Когда они, как миг, пройдут, -
О полной жизни нет и речи, 
Эльмиру так не отдадут.
Хотя мне духи зла подвластны,
Над ними есть царица-мать,
А с нею шутки не опасны -
Страшны, её ведь Смертью звать.
Болтун и лжец пред ней храбрится,
А, встретив, пятится как рак,
Её и вправду не боится
Лишь сумасшедший и дурак.
Я с ней играть не собирался, -
Эльмира спит, не умерла, 
Такой ей, видно, рок достался,
Смерть свой удар перенесла
На долгий срок, весьма возможно.
Не думал я помочь тебе, - 
Один лишь шаг неосторожный
И всё, конец её судьбе.

И я бы здесь не появился,
Что мне за дело до людей,
Но сон недавно мне приснился,
Ужасный сон, и я, злодей,
Впервые в жизни испугался
Того, что видел, - адский круг,
Все казни, пытки, измыванья, - 
Щекотки против страшных мук,
Какими враг меня наполнил. 
Его неясные черты
Казались чем-то мне знакомы,
И вдруг я понял, - это ты!
Хотя теперь и неуверен.
Но с той поры проклятый сон
Меня преследует всё время:
Глаза сомкну и тут же он
Вползает ужасом в мой разум,
Не помещаясь даже в нём,    
И разрушает, как проказа,
В него вгрызаясь день за днём.

Я поднял на ноги все силы,
Всех духов зла, но колдовство
Мне тайну так и не раскрыло,
Я смог лишь выяснить одно:
В тебе, действительно, причина
Моих кошмаров, должен я
Помочь тебе спасти Эльмиру,
Вернуть её, тогда меня
Оставят жуткие виденья.
И вот я здесь, и, видит Бог,
Я сделал всё, но, к сожаленью,
Вернуть её тебе не смог
И с этим, было, примирился,
Но, уходя, подумал вдруг,
Что, может быть, поторопился,
И тот последний шанс из рук, 
Который приоткроет тайну:
Так, что же связывает нас,  
Поторопившись, упускаю.
И я вернулся, но сейчас
В своём поступке сомневаюсь,  
Боюсь, ответ не получу,
А ты Эльмиру потеряешь,
Чего я тоже не хочу.

Итак, тебе решать придётся:  
Соединить вас или нет
На час, что чарами даётся,
А там пролить над тайной свет,
Или хотя бы попытаться
Зажечь надежды слабый луч,
Что не придётся вам расстаться,
Найдя к моей загадке ключ>.

А как, разлукою с любимой
Опустошённый до конца,
Возможность встретиться с Эльмирой
Мог оттолкнуть, мог отрицать
Измученный тоской Аника,
Страшась ошибкой роковой, -
Несчастье новое накликать
Жене и так-то неживой?

Лишь сверхъестественною силой
Мог разум сердцу отказать
В желании своей любимой,
Как прежде, заглянуть в глаза,
Услышать снова голос нежный,
Прижать её к своей груди,
Тепло почувствовать, как прежде,
Внимать словам её любви.


       ВОЛШЕБНИК 

Джаффар простёр над ними руки
И поначалу зашептал,
Но голос креп и в каждом звуке
Всё чаще слышался металл.
И духи зла, что жизнь Эльмиры
Держали в беспробудном сне,
Его заклятьям уступили,
Дыханье вновь вернулось к ней,
Порозовели щеки, уши,
Ресницы дрогнули, слеза
По ним скользнула непослушно,
Но разум не открыл глаза.
Он почему-то не проснулся
И там, во мраке, слёзы лил.
Аника, было, потянулся 
Прикосновением своим
Её из мира привидений
Вернуть назад, но чародей,
Аники злой и добрый гений,
Не подпустил и близко к ней,
Не дал коснуться даже платья,
Встав перед ним, и продолжал
Творить, уже шепча, заклятья,
Сменив звенящий в них металл
На звуки полные шипенья.
Анике оставалось ждать,
И он в тревоге и волненье 
Молитвы небу стал читать.

Внезапно серою пахнуло
И змейка, кольца развернув,
С руки  Эльмиры соскользнула,
Сползла с постели и в углу
У изголовья притаилась.
Но, ни движения её,
Ни, где она от глаз укрылась,
Аника усмотреть не мог,
И колдовство не позволяло,
И сам он, как в тумане, был.
Когда же чудо состоялось
О ней он вовсе позабыл.

И, да простит меня читатель,
Что не нашёл я нужных слов,
Не описал ни жар объятий,
Ни трепет губ, ни сладость слёз,                           
Когда Джаффар, проделав чудо,
Исчез не тайно, а в дверях,                                    
А почему? Ну, тот, кто любит
И был любим, поймёт меня.

Но море слёз, бессвязность речи
И страх любимого в глазах,
Восторг любви не всё излечит,
Когда ж Аника рассказал
О том, что с ней и с ним случилось,
О странной роли колдуна,
Эльмира сразу изменилась,
Душой ли, сердцем поняла,
Что неминуема разлука
И, может быть, в последний раз
Они увиделись друг с другом,
Тогда она кольцо сняла,
Нажала тайную пружину
И, показав его секрет, -
Чудесный камень, уложила
Его обратно, а в ответ
На удивлённый взгляд Аники:
Зачем всё это? Отдала
Ему кольцо и, тихо всхлипнув,
Его любовью закляла,
Спасти любой ценою сына
И самого себя спасти
От чародея, лже-визиря,
Он только горе принести
Ему и ей, и сыну может,
Что он несёт с собою смерть,
Что даже  Бог  им не поможет
И суждено ей умереть.

И тут, как будто в подтвержденье
Печальных слов её, змея
Почти неслышимым шипеньем
Случайно выдала себя.
Что предпринять, казалось поздно, -
Змея готова для броска, -
И тут удар молниеносный
Рассёк её на два куска.
На месте их тотчас возникли
Две ярких вспышки, гарь пошла
И, Боже! К ужасу Аники
Эльмира пала, не дыша.

Почти тотчас раскрылись двери
И в них, как демон зла, Джаффар
Вошёл с лицом окаменелым.  
<Что ты наделал>, - он сказал, -  
<Теперь Эльмиру невозможно 
Вернуть назад, ты сделал шаг,
Тот самый шаг неосторожный,
Ведь там, в змее, её душа
От смерти, кажется, таилась;
Я опоздал чуть-чуть и жаль,
Что здесь меня опередила
Твоя рука и эта сталь>.

В словах волшебника звучали
И сострадание и боль,
А вот глаза едва скрывали
В них торжествующий огонь,
Чего Аника не заметил,
Он и не слышал этих слов, -
Почти не жил на этом свете,
Он сам был умереть готов.

Такой исход в Джаффара планы,    
Конечно, вовсе не входил
И довод свой, пожалуй, главный
Он в ход, задумавшись, пустил:
<Словами горю не поможешь, 
Но, всё же, выслушай меня. 
И мне>, - сказал он, - <сердце гложет,
Как и тебе, беда твоя,
Хотя и по другой причине,
Но выход есть обоим нам.
Болезни обе излечимы,
Но путь один - дорога в Храм.
Мне одному тот путь заказан,
Но и тебе пройти туда, 
Предупреждаю это сразу:  
Никак, нигде и никогда!
И только с помощью моею,
С моею силой колдовства,
Ты все преграды одолеешь,
Спасёшь Эльмиру и меня.

Ты можешь верить и не верить,
Но много-много лет назад,
Копаясь в книгах чародеев,
Я обнаружил этот клад.
В одном из редких описаний
Долины смерти, Древний Храм
Предстал в глазах, как Храм Желаний,
Не знаю, побывал ли там
Хотя б один из всех живущих,
Но духи, вызванные мной, 
От слабых до весьма могущих,
Не отрицали силы той,
Что в Древнем Храме сохранилась.
Мои фантазии, мечты
Реальной мыслью облачились,
А сколько сил, не знаешь ты,
Я, чтобы в Храм попасть, истратил:
Из-за него я зло чинил,
Из-за него людей я грабил
И столько жизней погубил.
Но всё ушло, из всех желаний
Во мне осталось лишь одно:
Себя избавить от страданий,
Уйти от этих страшных снов.
Я знаю, ты на всё решишься,
Да и иного нет пути>, -
Джаффар на этом поклонился, -
<Ты знаешь, где меня найти>.


    
 ПОВЕСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
        
    ПУТЬ  К  ХРАМУ



       ПРЕДДВЕРЬЕ

Джаффар ушёл, теперь Аника
Мог всё обдумать не спеша,
Но мысли новой не возникло.
Вопрос, о том кому решать
Его судьбу, не ждал ответа,
А вот послушать мудреца
И получить его советы ...,
И он пошёл искать отца.

Но, ни в саду, ни в галерее,
Ни в дальних комнатах дворца
Он не заметил Эль-Гарея,
Когда ж гнедого жеребца,
Любимца князя, на конюшне
Не оказалось как всегда,
Он всё вокруг, до сараюшки,
Объехал сам, - и ни следа!

Князь будто в землю провалился,
Как ни допрашивал он слуг,
Никто из них не повинился,
Что знает что-то, даже слух
О том, где князь, не доносился.
Шло время, как он ни страдал,
Пришлось и с этим примириться.
Теперь, когда и князь пропал,
Когда жена во тьме печальной 
Уже покоилась в гробу, 
Как не вернуться к мысли тайной:
Решиться искусить судьбу.

Хотя Джаффара он страшился,
Колдун всегда ему был враг 
И вряд ли так уж изменился,
Аника сделал первый шаг.

Оставив сына на придворных
И на далёкую родню,
(Теперь он только вороному,
Золотогривому коню 
Доверить мог себя всецело),
Поправив сбрую, стремена,
Он сел в седло и друг бесценный
Помчался к дому колдуна. 

Джаффар давно нетерпеливо
Анику ждал и даже клял
Его за ту неторопливость,
Хотя и время не терял,         
Вперёд дела определяя, -
Что в книгах чёрных отыскал,
А что и, духов вызывая,
И зло на нём срывать не стал.
Удачу всё ему сулило,
Он даже в небе видел знак:
Звезду Аники над долиной
Всё чаще кутал чёрный мрак.
Когда же мучили сомненья,
Джаффар корону надевал, - 
А вдруг заметит он в виденьях
Ту долю правды, что не знал.
И видел, видел, ухмыляясь,  
Погибель злейшего врага
И хохотал, подозревая,
Чей он не выдержал удар.

Он видел грозное паденье
Скалы, накрывшее того,
Кто вёл его к желанной цели,
И даже было жаль его:
Ну, что за жизнь - сплошные раны,
А наносил их он с сестрой,
Но допустить, чтоб тайной Храма
Владел и он? - Ни, Боже мой! 

Но, наконец, у врат Преддверья 
Раздался громкий стук копыт.
Колдун тотчас оставил келью
И их отправился открыть,
Поскольку знанием заклятий 
Желанный гость не обладал
И, хоть он лопни от проклятий, 
Вовнутрь никак бы не попал. 

Приняв Анику, он беседу
О том, что ждёт их, не повёл,  
А, угостив его обедом,  
На отдых до утра отвёл
В такую же, напротив, келью,
А утром, оседлав коней,
Одним путём, но с разной целью,
К долине двинулись. Но к ней
Врата дорогу преграждали,
Врата закрытые мечом,
И даже духи зла не знали
Как их открыть, а вот ключом 
К раскрытию извечной тайны 
И был Аника, в том Джаффар
Был убеждён, - в виденьях явно 
Он за Аникой в них въезжал.
         
                                                                               
     ДОЛИНА СМЕРТИ

Аника знал про испытанье,
Про меч, легенду этих мест, 
А тут, почти разочарованье:
Врата раскрыты, меч исчез!

Джаффара это удивило,
Но не пугало, как-никак
Виденье в жизни воплотилось,  
А кто мог знать, что будет так?

Но, осторожный от природы,
Джаффар коня попридержал,
Пока Аника лёгким ходом
Через ворота проезжал,
И лишь потом поехал следом.

Долина встретила его,
Как и Анику, разноцветом
Лесов, кустарников, лугов,
Смешеньем мягких ароматов,
Далёкой синевой озёр,
Белёсой дымкой водопадов
На изумрудных склонах гор.
Но дальше, вглубь, она менялась
И к вечеру, к закату дня, 
Уже прекрасной не казалась:

Холодный ветер, не бодря,
Лицо, как днём, не освежая,
Прикосновеньем не ласкал,
Теперь он, только раздражая,
Песок и пыль в глаза бросал.
И небосвод прозрачно-синий
Свинцовым стал над головой,
Казался каменной пустыней
И луг, цветущий под ногой.
Всё ближе стены гор сходились, 
Всё чаще их встречал провал,
И даже кони утомились,
Хотя их днём никто не гнал: 
Джаффара конь покрылся пеной,
А конь Аники, вороной,
Неутомимый в долгом беге,
Едва-едва трусил рысцой.

И это было  непонятно,
Но что-то странное ещё
На них давило неприятно:
Пусть жизнь не била здесь ключом,
Но всё ж была. С вершин срываясь,
Поток холодный падал вниз,
И ветер, вихрем завиваясь,
Вздымал песок колючий ввысь;
Качались ветви, пахло хвоей,
Трава сгибалась под ногой,
Но что-то было в ней такое,
Что жизнь казалась неживой.

Аника этим был встревожен,
Да и Джаффар был сам не свой, -
Весь мир был словно отгорожен 
От них невидимой стеной.
Казалось это невозможным,
Но было явственным вполне,
Он жил, он двигался как должно,
Но в абсолютной тишине.
Она была невероятной,
Такой, какой не может быть,
Как бездна чистой, чёрной, ясной
И страшной, что хотелось выть.

За этим явно что-то было.
Но что их ждёт? Удар? Подвох? 
Вдруг всё сломалось, - над долиной
Пронёсся эхом словно вздох
Тяжёлый гул и вновь возникли
Шум ветра, шорох, плеск воды
И тут же за спиной Аники
Раздался дробный стук копыт.
Вот, уж, чего не ждал на свете
Когда туда он бросил взор:
Джаффар, коня стегая плетью,
Назад скакал во весь опор.
И, что невольно поразило,
Так это ненависть и страх
Перед какой-то грозной силой,
Стоявшие в его глазах.

Но, что в него вселило ужас?
Джаффара не пугал и ад,
Что впереди могло быть хуже?
Но и Аники конь назад
Слегка попятился. - Так, что же?
Рука сама схватила меч, -
Он обернулся ... и по коже
Мороз прошёл до самых плеч!


   КНЯЗЬ-ХРАНИТЕЛЬ

А кто бы ни лишился  речи
И кто бы в страхе ни бежал, -
Из-за скалы ему навстречу
Сам Князь-Хранитель выезжал!

Хотя кого в Долине Смерти
Среди угрюмых голых скал,
Вдали от мира мог бы встретить
Тот, кто пути сюда искал?
Кто, среди жаждущих пробраться
В заветный храм любой ценой,
Не знал бы, как легко расстаться
При встрече с князем с головой?
Слепец и тот бы меч ужасный
Во мраке ночи, без светил,
Его сияние, опасность
Шестым бы чувством ощутил.

Аника, внутренне готовый 
К борьбе с неведомым врагом,
Слегка опешил: князь суровый
Ему был больше, чем знаком;
Он еле-еле удержался
От крика радости, - ей-ей, -
К нему степенно приближался
Не кто иной, как Эль-Гарей. 

Увы, недолго эта радость
Переполняла сердце, грудь, -
Анике что-то не давало
Ему навстречу шаг шагнуть
И даже потянуло к дому;
Не шли приветствия слова
И конь его на шаг гнедого
Не резко, но чуть-чуть сдавал.

Но что пугало их обоих? 
Не меч же их насторожил,
И лишь в пяти шагах он понял, -
Взгляд Эль-Гарея был чужим.
Нет, в нём не ненависть кипела,
Он даже злобы не таил: 
В нём жалость место не имела, -
Он знать не знал, кто перед ним.
Он был и не был Эль-Гареем,
И это был не страшный сон, -
Не на него в упор глядело,
А сквозь, Хранителя лицо. 

Наивно было, да и поздно
От неизбежности бежать,
Когда свой меч рукою грозной
Стал Князь-Хранитель поднимать.
Но и напрасно было думать,
Что жизнь свою, бесценный дар, 
Аника, как баран безумный,
Ему подставит под удар, -
Смирясь, безропотно, покорно. 
Не размахнёт своим мечом
И двух клинков по горным склонам
Не разнесётся эхом гром.

Возможно, эхо бы и было, -
Удар навстречу меч нанёс,
Но меч Хранителя лениво
На два куска его разнёс,
Сопротивленья не встретив,
Да и Аники голова 
Слетела б, даже не заметив,
Что прежде на плечах была.

Смерть не спешила в то мгновенье:
Не так силён был сам удар,
Да и неточен в направленье, -
Князь Эль-Гарей был слишком стар, - 
Меч отхватил лишь кончик уха
Золотогривому коню,
Слегка задел Анике руку,
Но снёс всё рядом на корню.

Произошло всё очень быстро,
И где Аника разглядел
В глазах у князя искру жизни?
Что? Убивать он не хотел?
Увы, но это показалось, -
Такой же грозный и немой
Князь снова поднял меч опасный
Над неразумной головой.
Второй удар был неизбежен
И был бы нанесён не зря:
Рассёк бы надвое небрежно
И человека, и коня.

Тут и Аника растерялся,
Он не хотел такой судьбы,
Но странный рок и здесь вмешался:
Молниеносно на дыбы 
Поднялся конь золотогривый, -
Бог  знает, чем он обладал, -
Но он всего на миг единый
Опередил второй удар
И князя жизнь остановилась, -
Будь то копьё ли, меч, стрела,
Мечом легко бы отразились,
Но смерть другим путём пришла.

Удар копытом был ужасен, -
Хранителю пробило грудь, -
И меч уже был не опасен,
Он выпал, не успев махнуть.
За ним и князь на землю рухнул.

Аника, соскочив с коня,
Рванулся не к врагу, а к другу.
Но поздно, дрогнула земля,
А горы отозвались стоном
И горьким эхом разнесли
По ближним и далёким склонам, 
Что дни Хранителя прошли
И путь-дорога в Храм открыта
Не только духам. Здесь Джаффар
Быстрее всех всё понял, принял,
И к месту скорби прискакал, 
Где князя век как свечка таял, 
Да и схватился сгоряча, 
Ещё подробностей не зная,
За рукоять его меча:
Хотел не в мыслях, а наверно
И у Аники жизнь отнять, -
Не тут-то было, меч волшебный
Не смог он даже приподнять.

Не мог он знать, что князь, прощаясь,
Анике меч свой завещал,
Но чтоб, к мечу не прикасаясь,
Тот вздох последний подождал.

Поняв, что он поторопился
И не владеть мечом ему,
Джаффар мгновенно изменился
И маску скорби натянул.
Что, впрочем, сделал он напрасно, -
Аника князю клятву дал,
Что горы выставит препятствий,
Но никого не пустит в Храм.

Исполнив должные обряды, 
Аника в ножны меч вложил
И отправляться в путь обратный, 
Домой, Джаффару предложил.
Тот согласился на дорогу,
Но, прежде чем пуститься в путь,
Вдруг попросил, причём немного:
Дать лошадям передохнуть,
А им самим хоть издалёка,
Хотя б глазком взглянуть на Храм,
И тот, забыв про подоплёку,
Вдруг загорелся этим сам.


         БЕЗДНА

Печальный день, весьма возможно,
Так на Анику повлиял,
Что он забыл про осторожность,
Хотя скорее применял
И здесь Джаффар коварство татя,
И не молитвы он читал
Над телом князя, а заклятья, -    
Чужую волю разрушал.

Не потеряй кольцо Аника
В волненье, в сборах, в суете
Заклятья б в сердце не проникли,
Они б повисли в пустоте.
Возможно, ум не подчинился,
Но, тем не менее, к скале,
Из-за которой князь явился, 
Они пошли, ... но без коней.

Путь до неё не самый длинный,
Но, что они могли найти?
А ничего - одни руины,
Но и к руинам подойти
Джаффар с Аникой не сумели,
Чего никто и никогда
Из тех, кто приближался к цели,
Не мог и в прошлые века. 

Долина кончилась, преградой
Пред ними встала не гора,
А пропасть, бездна, - дымом, смрадом
Была заполнена она.
По дну её катились волны,
Но не журчали по камням,
А с жутким скрежетом и стоном
Лизали пропасти края,
Вздымались шумной, дымной пеной,
Плевались жаркою слюной, -
Кусочек огненной геенны
Изобличал в них облик свой.
Лишь иногда в изнеможенье
Они стихали и ползли,
Но при малейшем приближенье,
Вновь вырывались из земли, 
Ужасным рёвом оглушали,
Зловоньем отравляли ум,
Огнём над пропастью вздымались
И, захватив, несли ко дну. 

Они и тут зашевелились,
Едва Аника и Джаффар   
Из-за уступа  появились, -
Распространившийся угар
Немедля принялся за разум,
Но, подчиняясь колдовству,
От колдуна отхлынул сразу,
Но замутил Анике ум,
Усилив страшное виденье. -
Его коварный чародей,
Отодвигая возвращенье
В столь ненавистный мир людей,
Внушал Анике, призывая  
На помощь духов, духов зла,
И знал, картину вызывая,
Какою быть она должна. 

Сначала в ней была гробница, 
В пещере, в каменной горе,
Куда ни свету не пробиться,
Ни звуку через толщу стен.
И вдруг не люди и не звери,
А тени вышли из стены,
В которой не было и щели,
К плите могильной подошли
И сдвинули её до края,  
А из невидимых щелей
Как по сигналу, извиваясь
К ней поползли десятки змей.

Но почему всё видно стало,
Хотя быть должен полный мрак,
Ума Анике недостало, -
Свой взгляд не мог он оторвать
От спящей вечным сном Эльмиры,
Но оторвал: к ней сверху вниз
Спускались пауки-вампиры,
Из нор полезли сотни крыс;
Слюною мерзкой истекая,
По плитам устремились к ней
Совсем невиданные твари
Из царства страшного теней.
Собой пещеру заполняя,
Ещё тесней смыкая круг,
На гроб Эльмиры наползая,
Всё это сборище вокруг,
Шипело, выло, скрежетало,
Глазами пожирало плоть,
В своём воображенье рвало
Её на части, пило кровь.

Анике было бы довольно
И меньше, чтобы запылать,
Рука сама непроизвольно
Схватила меч за рукоять.
И тут колдун, за ним следивший,
Услышав крик его души,
Увидев меч в руках Аники,
Чуть испугался и решил,
Что нужно и пора  вмешаться,
Анике ярость остудить
И дать немного отдышаться.
Он чары снял, но говорить
Вдруг стал не с ним, а сам с собою
И о превратностях судьбы,
И о бессилии обоих. 
Сказал, что может позабыть
Аника о своей Эльмире,
Что он обманут колдовством, -
Никто не может в этом мире
Пройти сквозь ад и на престол, 
Который ад ему представил,
Взойти, - сам ад и обманул!

Джаффар не лгал и не лукавил,
Ему подействовал на ум
Дурман из пропасти дышащий,
Он потому и честен был,
Что разум свой обезопасить,
Снимая чары, позабыл.
      

 КОВАРСТВО И  РАСЧЁТ

Хотя и разум воспалённый
Не удержал его язык,
Но и Аника, потрясённый,
Едва ли в сути Книги Книг
От всех и вся сокрытой в Храме,
О коей страстно зашептал
Как о великой, страшной тайне
Вдруг распалившийся Джаффар, 
Мог разобраться и, тем боле, 
Никак не мог он оценить 
Возможность собственной рукою
Судьбу так просто изменить.
В нём не остыл ещё весь ужас
Видений, что терзали ум,
Не слышал он, хотя и слушал,
Что говорил ему колдун.

Но вот когда Джаффар с усмешкой
Распространятся стал о том,
Как он, пытаясь безуспешно
Проникнуть в Храм, с большим трудом 
Узнал, что дело всё в Анике,
Что путь с Аникой будет прост,
И, затруднений в том не видя,
Легко и просто снял вопрос, 
Отправив им подарки к свадьбе,
Вложив в них то, чего желал, 
Аника стал само вниманье:
Теперь он только понимал
Кто был источником несчастья,
И был способен разрубить
Джаффара в ярости на части,
А что мог этим изменить?
Но выход требовался гневу,
И он рубить, кромсать сплеча
Стал скалы, огненную пену,
А, вылив ярость, сгоряча 
Швырнул и меч чудесный в пропасть, 
Прокляв коварство колдуна,
Его звериную жестокость
И силу злобного ума.

Но меч в Тартар не провалился,
Проплыл над ним на край другой
И на глазах преобразился, -
Повис над пропастью дугой. 
Совсем негаданно нежданно 
Для них открылся мостик-путь,  
Ведущий, очевидно, к Храму, -
Осталось на него шагнуть.

Джаффар был слишком осторожен,
Чтоб первым сделать этот шаг, 
Для высших сил он был ничтожен,
Мечом владеть и то был слаб,
И потому был неуверен,
Что по волшебному мосту
Пройдёт без помощи, на веру.
Пусть чародею не к лицу
В своём бессилии признаться,
И больше, - выказать свой страх, - 
Да только некуда деваться,
Как не молить, иначе крах
Его мечтам, его надеждам,
Анику взять его с собой
Забыв о зле, что сделал прежде,
Рыдать, ручаться головой,
Что все усилия приложит,
Все силы ада призовёт,
Всё, что мешает, уничтожит,
Но жизнь Эльмире он вернёт.

Аника мало верил клятвам,
И меньше тем, кто их давал,
Но с храмом было непонятно, -  
Ни кто, ни что там он не знал.
Колдун в горячечном дурмане
О книге что-то говорил,
Но что? Он сам был как в тумане
И неизвестно что творил,
Пока он меч волшебный князя
Не бросил в пламя, в бездну, в ад
И мрак, окутывающий разум,
Не отступил от них назад.

И выбор был Аникой сделан,
А, может быть, и предрешён:
За ним, дрожа, страшась, весь белый
И чёрный маг на мост взошёл.


    ПОСЛЕДНИЙ  ШАГ

Душа Джаффара разрывалась,
Но и страшился он не зря:
Вся бездна тут же взбунтовалась,
Из недр её столбом огня
Поднялись силы неземные,
Раздался страшный дикий рёв
И тучи свет собой затмили, -
Ни солнца, ни луны, ни звёзд.
Но жар огня их не касался
И мрак не мог их в ад увлечь,
И ветер с рёвом мимо мчался, -
Их охранял волшебный меч.

Внезапно звёзды засветились,
Мерцанье звёзд сменил рассвет 
И из-за гор лучи разлились, -
Они стояли на земле!

Да, это был конец долины,
Но был совсем иной пейзаж,
Так оказалось, что руины 
Исчезли, - это был мираж
И духи гор его создали,
Чтоб скрыть творение веков
От ненавистных им созданий,
Их необузданных шагов.

Но что явилось перед ними?
Отнюдь не мраморный дворец
Под куполами золотыми,
Не строгий храм и, наконец,
Не церковь с видом неказистым,
И даже не молельный дом
Стоял под деревом ветвистым,
Чуть возвышаясь над холмом.
Вокруг, как прежде, были скалы,
Но круче, выше и страшней, -
Над головою нависали,
Стояли ближе и тесней.

Одна собою выделялась:
Под нею чёрною дырой
Пещера тёмная скрывалась.
Но не была она норой,
Пристанищем какого зверя,
Всё потому, что к ней вели
Сырые скользкие ступени
И уходили вглубь земли,
И две гигантские фигуры,
Два воплощенья то ли зла,
Не то ужасные скульптуры 
Чудовищ канувших в века, 
Стояли рядом. - Эти монстры,
Похоже, каждый робкий шаг 
Воспринимали очень остро, - 
Преображались на глазах!
На самом деле это было,
Иль снова силы колдовства
Анике голову кружили, 
Но оживали существа!

Земля под тяжестью гигантов 
Осела, вздрогнула опять, -
Тяжёлой поступью, нескладно
Гиганты шли ... и убивать! 
И это было ясно видно
По их невидящим глазам.
Бежать от них едва ли стыдно,
Так, что теперь? Бежать назад?
Но путь назад был им отрезан
Вновь всклокотавшейся огнём
И ядовитым дымом бездны
И вдруг исчезнувшим мостом.

Но, слава Богу, меч чудесный
Не провалился, не исчез, -
Три шага, - и рукой железной
Аника чувствовал и вес,
И силу сказочного дара:
Теперь на выпады врагов
Он сам невиданным ударом, -
Ни им чета, - ответить мог.

Гигантов это не смутило,
Ну, и напрасно, - грозный меч
На них обрушился всей силой!
Увы, но головы отсечь
Сим монстрам меч не мог нимало:
То, что Аника принимал 
За страшных чудищ были скалы, - 
Весь этот бред Джаффар внушал.

Чего он этим добивался? -
Аника должен был открыть
Дорогу в Храм, а там мешался,
Так почему бы не зарыть
Его под рухнувшей скалою?
Тот в западню и угодил,
И сам себе, своей рукою,
Могильный холм соорудил.

И вот, минуя скал обломки,
Минуя трещины в земле,
Уже один, собой довольный,
Джаффар приблизился к скале.

Но лишь на первые ступени
Шагнул, - и сердце ходуном,
И дрожь, как в ледяной купели,
И пот холодный надо лбом.
Но нет, не страх самообмана,  
Страх, что мечта, к которой шёл, - 
Воображенье, плод дурмана, 
Болезнь ума, в конце концов,
Его заставил оглянуться,
Застыть, бросал из жара в пот;
Не мысль, что надо бы вернуться,
Что там ловушка, а не вход,
А то, что в тёмном лабиринте
Он то, что ищет, не найдёт,
И неба грозный повелитель 
Его с лица земли сотрёт!

Но жажда, страстное желанье
Стать между Богом и людьми
Не с тем, чтоб старым миром править,
А свой, покорный, сотворить
Так близко стало к воплощенью,
Что твёрдый разум в этот миг
Сдержать ужасного волненья
Не смог и подавил лишь крик,
Перехватив ему дыханье,
И, чтобы дрожь внутри унять,
Восторг, безумство, ликованье,
Велел немного подождать.

Но долго ждать себе накладно, -
Глядишь, нагонит страшных дум, -
И не торжественно, а жадно
Другой ногой ступил колдун.



 ПОВЕСТЬ  ПЯТНАДЦАТАЯ 

       СУДЬБА

       
     
        ХРАМ

А что Аника? Неужели
Распорядилась так судьба,
Что в десяти шагах от цели 
Ему венок на гроб сплела?

Но нет, она его щадила,
Хотя и чудом в этот раз
Его скалой не раздавило,
А, может, меч волшебный спас.
Ну, что же, так или иначе,
А просчитался чародей,
Но и огромнейшей удачей
Была та трещина в земле,
Что скалы, рухнув, сотворили
И то, что камни сбили с ног,
Столкнули в яму и накрыли,
Не завалив при этом дно.

На этом дне он и очнулся, -
Темно, хоть выколи глаза,
Ни сесть, ни боком повернуться,
И ни вперёд, и ни назад.
Скорей всего в могиле тесной 
И завершился б жизни круг,
Но, слава Богу, меч чудесный
Скала не выбила из рук.
Ну, а мечом Аника-воин   
И не таким легко владел,
Но повозился он довольно,
Пока расширил свой предел.

А дальше, двигаясь во мраке
По узкой трещине, попал
Уже в проход, - далёкий факел
Его немного освещал,
А по нему уже в пещеру, 
Что и была освещена 
Огнями факелов по стенам.
И вдруг напомнила она
Ему далёкое виденье,
Когда ещё совсем юнцом
Он оказался в лапах ведьмы,
Но вырвался, в конце концов.

И тут он, разве, что не ахнул, -
Он видел тот же самый зал,
Того же чёрного монаха
И этот, как и тот писал,
Склонившись над старинной книгой,
Была корона на столе.
Одно, - в видении не мнимом,
А в настоящем, на скамье
Того загадочного старца
Он почему-то не узрел;
Другое, так должно и статься, -
Себя увидеть не сумел.

Но вот монах писать закончил
И в нерешительности встал,
Помялся, дальше с беспокойством 
По кругу оглядел весь зал.
Лицо его горело в свете,
Он что-то ждал от этих стен,
Но, ни Анику не заметил,
И ни каких-то перемен.

Зато, когда он обернулся,
Аника меч рукою сжал 
И чуть навстречу не рванулся, -
Там, у стола, стоял Джаффар!
Но только вид его надменный 
Пропал, как дым, -  источник зла,
Колдун, дрожал как лист осенний, -
В глазах ни силы, ни ума,
И даже царская корона 
Его не красила чело,
Не придавала благородства,
А лишь подчёркивала зло.

Но вдруг колдун насторожился,
Невероятное чутьё
Ему сказало: изменился
Мир между небом и землёй.
В мгновенье ока вид надменный
Его лицо приобрело, -
Не жалкий трус, а  Царь Вселенной 
Нахмурил грозное чело!

И вовремя, - весь зал огромный  
Залился сотнями огней,
А на стене, доселе тёмной,
Сверкнуло золото дверей.
Врата бесшумно растворились
И в свете странном, неземном,
Перед глазами появились
Ряд беломраморных колонн,
Небесно-голубые своды,
Ступени, чёрный в блёстках пол, -
Творенья рук, а не природы,
Как всё, что мог заметить взор
Через распахнутые двери,
Пока ещё не скрыла мгла
За ними мага-чародея,
Не поглотила тишина
Его шагов по гулким плитам. 
Врата закрылись. Яркий свет,
Так щедро до сих пор разлитый,
Почти везде сошёл на нет,
Лишь два-три факела пылали 
В конце пещеры над столом:
Скамью пустую освещали 
И книгу древнюю на нём.     


    КНИГА  СУДЕБ

Туда Аника и направил
Свои шаги: хотел узнать,
Не то, что в ней Джаффар исправил,
Не то, что он сумел вписать
В её раскрытые страницы,
И не по прихоти своей,
Не из простого любопытства, -
Его влекли куда сильней
Своя беда, свои страданья:
Он понял, что произошло, -
Здесь исполняются желанья,
И в книге скрыто волшебство
Не ровня чарам, заклинаньям
Факиров, магов, колдунов:
Всех чародеев, - все их знанья
В сравненье с книгой, - ничего!
Раскрыть секрет волшебной книги,
Понять её и сделать так,
Чтоб вновь живой Эльмиру видеть,
Вот почему он сделал шаг.

Но тут безмолвие глухое
Нарушил гул, затем удар
И у Аники за спиною
Возникла чёрная стена,
Обратный путь ему отрезав,
Здесь не помог бы даже меч, -
Скалу-другую мог он срезать,
Но толщу гор нельзя рассечь.
Здесь пахло даже не ловушкой,
И если вдруг погаснет свет,
(Анике стало даже душно),
То здесь его могильный склеп.

Пока надежда не погибла,
Аника быстро посмотрел
На стол, ведь там лежала книга,
И вздрогнул: рядом, на скамье,
Старик, тот самый, из виденья,
Длиннобородый и седой
Сидел спокойно, без движенья,
И с грустью, если не с тоской,
Смотрел на книгу, на страницы,
Что позабыл закрыть Джаффар.
Аника скромно поклонился 
И, ожидая, рядом встал,
Пока ещё не понимая
Кто перед ним? Хранитель? Раб? 
Подземный дух, или хозяин,
Что прятал здесь бесценный клад?

Старик молчал и в нетерпенье
Аника взглядом заскользил
По строчкам в книге: что на деле
Джаффар желал, о чём просил?

И даже глаз не напрягая,
Поверх замаранных слов
Прочёл, что в Храм Святой вступая,
Джаффар воссядет на престол,
Доныне смертным недоступный,
И будет всё о людях знать,
Все их деяния, поступки,
Их мысли тайные читать
На протяжении столетий,
Вплоть до скончания веков, -
Отныне станет он бессмертен,
И от земли до облаков
Весь мир в его достанет власти, -
Он будет миловать, карать,
Дарить богатство, волю, счастье.
Он будет миром управлять! 

Но не успел понять Аника
О чём здесь речь, старик вздохнул,
Затем к себе подвинул книгу
И лист назад перевернул.
Пока страница закрывалась,
Исчезло грязное пятно 
И, как Анике показалось,
Пропало и с десяток слов.

Перевернув страницу книги,
Старик немного помолчал
И повернул лицо к Анике,
Но взгляд его не излучал
Ни доброты, ни сожаленья.
<Зачем ты здесь?> - спросил он вдруг, -
<Ты знаешь, в чьи попал владенья?> -
Но, ни в ушах и ни вокруг
Его слова не раздавались,
Они звучали в голове,
Но, как бы в ней ни принимались,
Старик не ждал на них ответ, 
Он  знал его, и каждой мысли,
Какой бы тайной ни была,
Открытой, долгой или быстрой,
Оценку должную давал.

Аника это тут же понял,
Когда, не выслушав ответ,
Старик спокойно руку поднял:
<И что ты хочешь? Встретить Смерть?
Но с ней нельзя договориться!
Тебе бы хоть себя спасти
И снова к жизни возвратиться,
Нельзя же целый век грустить
О тех, которым нет возврата
И, даже если мысль тверда,
Не одолеть тебе преграду,
Которой имя - Смерть сама!

Прости, но, так или иначе,
А выход здесь всего один.
Оставь здесь скорбь, пусть тут поплачет,
А ты,... ну, что ж, туда иди>, -
И указал рукой на стену,
Где вновь вдруг вспыхнули огни,
А сам исчез, как будто не был.
Аника снова был один. 
        

      ТРОННЫЙ  ЗАЛ

Врата раскрылись, но за ними
Всё было несколько не так,
Как у Джаффара, там царили
Уже не свет, а полумрак,
Не ожиданье, а тревога;
Уже не веяло теплом
И не манила вдаль дорога,
А неприятным холодком
Душа Аники обдавалась,
Дыханье превращалось в лёд,
А сердце гулко отзывалось
На каждый шаг его вперёд.
И чем он дальше углублялся,
Тем гуще длинный ряд колонн
Туманной дымкой укрывался,
Уже и рук не видел он.

Пройдя вперёд почти на ощупь
Ещё десятка два шагов,
Он вдруг прошёл сквозь эту толщу
Из мутно-серых облаков
И оказался в странном зале:

Вдоль стен в молчании немом
На креслах-тронах восседали
Фигуры, схожие в одном,
В том, что сидели неподвижно
Уставив вдаль тяжёлый взгляд;
А в остальном они разнились, -
Разнообразен был наряд,
От скромных тог до облачений
Богатых царственных особ,
От драгоценных украшений
До кипарисовых крестов.

Их возраст также изменялся
От молодых цветущих лет
До тех, чей век уже кончался
И волос потерял свой цвет.

Какие страны и народы
Их пёстрый ряд ни представлял,
От южных чёрных, безбородых
До бородатых северян.

А перед ними стол накрытый
Не для людей, а для богов.
Всё было: мясо, птица, рыба,
Плоды лесов, полей, садов,
Дары морей и океанов,
Речушек, рек, озёр, болот,
Приправы от простых до пряных,
Напитки, пиво и вино.
Всё в изумительной посуде
И в изобилии таком,
Что, вероятно, было чудом
И рядом быть с таким столом,
Не говоря уж о желанье,
Имея зверский аппетит
И дней последних голоданье,
Всё это просто поглотить.

Но, может, стол тот был обманом,
Поскольку вдруг он с глаз исчез,
Расплывшись утренним туманом,
Но, тут же музыка небес
Его собою заменила, 
Заставив позабыть обед,
Очаровала, нет, пленила:
Весь мир вокруг, и тьма, и свет
В волшебных звуках утонули,
Перед глазами жизнь прошла
И сразу слёзы навернулись,
Наверно, плакала душа
С ней расставаться не желая,
Возможно, близко Смерть была,
О чём душа, подозревая,
Вдруг и расплакалась сама.

Расстроив душу до предела,
Но вероятно, больше зла
Тем, кто присутствовал, не сделав,
Затем и музыка ушла,
Растаяв жалостливой нотой,
А ей на смену бубнам в такт
За непонятную работу
Взялась другая красота,
Девичьим станом соблазняя
Круг неподвижных странных лиц, 
Такие позы принимая,
Что будь святым, - не устоишь.

Но что Анику поразило,
Так то, что, искушая их,
Не только грации скользили: 
Там среди гурий, фей и нимф
Кружилась в танце и Эльмира!
Затрепетав, Аника к ней, -
А что найдёшь в волнах эфира
Среди обманчивых теней?
А он за призраком погнался,
Поверив в чудо сгоряча,
Забыв, что тот, с кем он встречался,
Ему чудес не обещал,
А дал возможность попытаться
Переломить свою судьбу
И со старухой потягаться,
Столкнувшись с ней лицом к лицу.

Когда прошло разочарованье
И чувство собственной вины,
Аника вновь своё вниманье 
Фигурам странным уделил.
Он вдруг решил: они, как феи,
Не существуют наяву,
А те же призрачные тени, -
Настанет время, и уйдут.
Но, присмотревшись, не поверил,
А после ужас испытал:
В них разум жил! Глаза горели,
Но каждый был как истукан!
Кто казнь придумал им такую
И так ли души их черны? -
Окаменевшие фигуры
И живы были, и мертвы!

Аника двинулся вдоль зала.
Своё внимание теперь
На лица обращал он мало,
Надеясь обнаружить дверь
Или проход, ведущий дальше,
А вот куда и сам не знал,
Но среди идолов и фальши
Он оставаться не желал,
И, может быть, прошёл бы мимо
И не нашёл бы, что искал,
Когда б его не обожгли бы
Глаза того, пред кем он встал,
Почувствовав их злую силу,
С трудом он принял этот взгляд:
Какая ненависть сквозила!
Какой в нём был смертельный яд!
Но для Аники были ясны
И эта ненависть, и жар,
Ведь перед ним на троне царском
Сидел, нет, - восседал Джаффар!

Он был бессмертен этот камень,
Весь мир он видел, всё он знал,
Но он не проклят был богами, - 
Хотел стать идолом и стал!

Прошла ли жизнь его впустую?
Теперь он точно знал ответ:
Презрел он истину простую, -
Царём стать можно - Богом, нет!

Джаффар прочёл Аники мысли, -
Взгляд обратился в сущий ад,
Куда Аника и свалился,
Невольно отступив назад.

Куда попал он? В ад кромешный?
Могила это или ход,
Который он искал небрежно,
Не зная, что и где найдёт?
Нет не могила, это ясно,
Кому был нужен этот труд?
А значит ход! Тогда прекрасно, 
Что меч не выронил из рук.

Но в этом тёмном лабиринте
Не день, не два он проплутал,
А человек не небожитель, -
Устал, ослаб, оголодал,
Но с неудачей не смирился
Не только закалённый дух:
Глаз к темноте приноровился
И резко обострился слух,
Что не дало, по крайней мере,
Ему от жажды умереть,
Он двигался к понятной цели:
Увидеть жизнь, иль встретить смерть.  


        ПОЕДИНОК

Почти на грани истощенья
Услышал он издалека
Отнюдь не ангельское пенье,
А слаще, - голос ручейка.

Судьба ли снова улыбнулась, 
И вновь Анику привела
Туда, где жизнь к нему вернулась,
Туда, где некогда спасла.
Но, правда, не к тому же месту,
Хотя к живительной воде, -
Богатств досель ему известных
Уже не видел он нигде.

Но волшебство ли, чудо ль, было:
В пещере в дальней стороне
Внезапно что-то проявилось, -
Как белый призрак при луне,
Из темноты холодной, мрачной
Возник и выступил на свет
Пусть не живой, почти прозрачный,
Но так знакомый силуэт. 

Как прежде тихо, чуть касаясь
Шагами лёгкими земли
И на глазах преображаясь
В живую, полную любви,
К нему Эльмира приближалась.
От радости в её глазах
Стояли слёзы, грудь вздымалась,
А от волнения в руках
Дрожал цветок на стебелёчке.
Но красота не отцвела:
Чуть побледнели губы, щёчки,
Чуть похудела, и она, 
Она обнять его спешила!
Аники бедная душа
Так исстрадалась, иссушилась,
Что он готов был, всё круша,
С самою Смертью насмерть биться,
Но отступила Смерть сама? 
А, может быть, Эльмира снится?
Иль он во тьме сошёл с ума?                            

Но нет, во сне живые слёзы
И свет любви не разглядеть,
А сердце не обманут грёзы,
Когда глазам не рассмотреть.

И испугавшись даже мысли
Быть сумасшедшим и слепцом,
Аника с жадностью и быстро
Эльмире заглянул в лицо:
Глаза наполнены слезами...
Но, Боже мой! Где свет любви?
Где нежность тёплыми волнами? -
Разили холодом они!

В её глазах была могила,
Так на него могла смотреть
Не нежная душа, Эльмира,
Не ангел во плоти, а Смерть.
Она пришла душить в объятьях!
Аника выхватил свой меч,
Но лишь едва коснулся платья,
Как воздух стал как будто течь
И милый облик начал таять,
Но не исчез, как сладкий сон, -
Закрыло чёрною вуалью
Её глаза, её лицо,
И видит он за тенью зыбкой
Пустой чудовищный провал:
Ни губ, ни носа. И улыбка,
Нет не улыбка, а оскал! 

И платье форму изменило, -
Ни плеч, ни рук не видел он, -
Фигуру стройную Эльмиры
Скрыл длинный чёрный балахон.
Усыпал землю лепестками,
Опав, её цветок простой,
Раскрылся острыми шипами
И, изменившись, стал косой.

Что ж, обещание сбывалось,
Перед Аникой Смерть сама,
Какой ему и представлялась,
В своём обличии, была.

Увы, ни Смерть, ни с ней не шутят:
Один единственный удар 
И ты нигде, - ни перепутья,
Ни выбора, ни цели там.
А, что там рай ли, наслажденья,
Иль ничего, а, может, ад, 
Всего лишь повод к размышленьям, 
Нет одного, - пути назад!

Смерть и не медлила с ударом, -
Аника чуть не сплоховал
И жизни не лишился даром,
Но, слава Богу, меч ковал,
Что и косу, кузнец единый,
Один пошёл на них металл
И равной наделил их силой, -
Великой силой волшебства.

И грозный меч в руках Аники
Сумел-таки предупредить
Её удар неотразимый,
Едва-едва, но смог отбить.
Чему старуха удивилась,
Отбит и новый был удар.
Вот тут-то Смерть и разъярилась:
Как ни силён был, ни удал,
Ни закалён Аника в битвах,
Но и ему пришлось прозреть,
Понять, что было очевидно,
Что перед ним не враг, а Смерть!

С трудом удары отражая,
Он шаг за шагом отступал
И, наконец, дошёл до края, -
Упёрся в стену и упал.
Его рука уже дрожала,
От напряженья он слабел;
Старуха-Смерть торжествовала:
Меч выбит был и отлетел.

Для  Смерти  нет законов чести,
Её незыблемы права,
А торг с ней просто неуместен.
Всего мгновение она
Дала Анике, чтоб проститься
И с этой жизнью, и с мечтой, 	
Ещё мгновение продлился
Её последний взмах косой.

Но Жизнь смириться не хотела
И выбрала длиннее путь:
Она в комок собрала тело
И Смерти бросилась на грудь.
Чего Она не ожидала, -
Ни победить, ни одолеть,
( Тут шанса не было ни мало),
Но ускользнуть, пройдя сквозь Смерть?

Но вместо плоти в бездну ночи
Аника яростно влетел, -
Сто тысяч лет, а, может, больше
Он в ней блуждал, но уцелел!
Он не вернул себе Эльмиру,
Не смог вернуть, она ушла
И поселилась в новом мире, 
Там, где покой и тишина.


        ЛАБИРИНТ

И Смерть с ним тоже распрощалась,
Пропала где-то за стеной,
Пока сознанье возвращалось, -
Он был в пещере, но живой!
Всё та же тьма вокруг стояла
И тот же ручеёк журчал, 
Лишь одного недоставало, -
Его волшебного меча.

И всё же что-то изменилось,
Но не вокруг, а в нём самом:
Душа по-прежнему томилась,
Но боль не жгла её огнём,
Как будто годы пролетели,
И не один, не два, не три, 
Как листья, чувства пожелтели,
Частично ветры унесли
И вместо боли грусть осталась, -
Немного сжалилась судьба. 
На этом мысли оборвались,
Аника посмотрел туда,  
Откуда призрак появился,
А позже обратился в Смерть,

Но там никто не шевелился
И всё же был какой-то свет,
Пусть еле видимый, неясный,
Не освещал ни стен, ни свод,
Но, всё же где-то пробивался,
Возможно через скрытый ход,
Который выведет наружу.
И, как Аника рассуждал,
Так и случилось: шире, уже
Он был и вёл в широкий зал.
Но зал не слишком освещённый
Сквозь щели в каменной стене,
Но после дней в пещерах тёмных,
Казалось, весь сиял в огне.

Едва Аника  осмотрелся,
Привык чуть к свету, позади
Раздался звук, - как будто дверцу
За ним кто тихо затворил,
А, оглянувшись, он увидел,
Что ход, которым он прошёл,
Закрылся тёмно-серой глыбой.
Похоже в каменный мешок
Его зачем-то заманили
И заточили духи гор.
Зачем? Чтоб люди не раскрыли
Секрет ручья? Но это вздор!
Они могли оставить мощи
И у волшебного ручья,
Что было бы гораздо проще.
Выходит, здесь не западня?

Всё так и было, и в пещере
Аника долго не блуждал.
Нашлись, как водится, и двери,
Не ход, как он предполагал,
А грубоватые ступени
Крутой спиралью повели
Его из мрака подземелья
На свет, к поверхности земли.

Подъём закончились плитою, -
Задачей было непростой
Поднять её над головою,
А там он в комнате пустой
Признал монашескую келью, -
Однажды в ней он побывал:
Здесь ночь провёл он в размышленьях
Перед дорогой в Древний Храм.

Аника снова был в Преддверье,
Теперь всё было позади,
Но вот, ни радость, ни волненье
Ему уже не возродить.
Зачем же он за жизнь цеплялся,
Когда на сердце пустота?
Не лучше ль, если б он остался,
Как и Эльмира, где-то там! 
Но нет, конечно. А Атилла?
Кто сможет вырастить его?
Дать то, что дать никто не в силах, -  
Отца и матери любовь!



 ПОВЕСТЬ  ШЕСТНАДЦАТАЯ
            
    СУДЬБА  И  РОК


       ЧУЖОЙ

Аника выбрался из кельи.
Золотогривый вороной 
Как будто знал о возвращенье,
И ждал его не за горой,
В Долине Смерти, где расстались,
А мирно пасся на лугу
Вблизи ворот Преддверья Храма
И громким ржаньем на бегу
Ответил на призывы друга.

Но странно вдруг повёл себя,
Когда приблизился вплотную:
Косясь глазами и храпя,
Как будто в нём не признавая
Того, кто только что позвал,
И, почему-то опасаясь,
Анику круто обежал
И ускакать уже собрался,
И даже сделал два прыжка,
Но, слыша голос, удержался,
Чуть потоптался близ дружка
И возвратился виновато,
А так как объяснить не мог
Свою нелепую промашку,
То лишь покорно встал у ног. 

Что до Аники, эта странность
Пусть покоробила слегка,
Но долгожданной встречи радость
Её отставила пока,
Не навела на размышленья,
Но, по прибытии домой,
Увы, рассеялись сомненья:
Не виноват ни в чём был конь.
Никто, - ни слуги господина,
Ни знать, ни добрая родня,
Ни няньки маленького сына
И уж тем более друзья
Анику в нём не признавали.
Он ничего не понимал,
Как и его не понимали.
Что за загадку он задал?

Чуть позже, в зеркале хрустальном
Он, наконец, нашёл ответ:
Кто мог узнать его в печальном,
Седом, глубоком старике,
Когда в бесстрастном отраженье,
(Какие здесь найти слова,
Чтоб передать его волненье?) 
Он сам себя не узнавал!

Но это было полпечали,
Другую он узнал поздней, -
Природа, или злые чары
Навеки скрыли от людей
Под грозной каменной лавиной
Пещеру тайную и склеп,
Где упокоилась Эльмира.
И снова тьма закрыла свет!
Уже не мог он видеть горы,
Весь этот тихий мирный край,
Его леса, луга, озёра,
Да будь он трижды сущий рай!

Для всех он был старик несчастный,
В любой семье, - почти родной,
Их мир был добрым и прекрасным,
Но для него уже чужой.
Ему всё чаще вспоминались
Совсем другие облака,
Дурман травы на сеновале,
Простор, малиновый закат,
Берёзы, шорох жёлтых листьев,
Крик журавлей и их полёт,
Под ярким солнцем снег пушистый,
А на реке прозрачный лёд.

Но, как же выбраться из клетки?
Ему вернуться не дано
Путём когда-то и известным, - 
Джаффар закрыл его давно,
Как прежде он разрушил в гневе
Подземный ход в стенах тюрьмы,
Через который Эль-Гарею
Когда-то удалось уйти.

Но в чём Аника ошибался,
Так это в том, что только он
В чужом краю истосковался
И не забыл про отчий дом.
Измученный своим недугом,
Аника и не замечал,
Что происходит с лучшим другом,
А друг его давно скучал
По диким и родным просторам,
Где ветер вольный и шальной,
И где-то там, за дымкой, горы,
Что не стоят вокруг стеной,
Где опьяняет и дурманит
Волшебным запахом травы,
Где жизнь кипит, где кровь играет,
Где вихрем мчатся табуны.

Так оба неразлучных друга
Тихонько чахли от тоски:
Один хирел, бродя по лугу,
Другой, - за стенами грустил
И увядал, с судьбой смирившись.
Но наступил тот самый день,
Означенный, быть может, свыше,
Прогнавший всё как сон, как тень.
    

   СОКРОВИЩНИЦА

Ища себе уединенье,
Аника как-то в тронный зал,
Где после князя Эль-Гарея
Довольно редко кто бывал,
Зашёл, пожалуй, что случайно,
И так спокойно было там,
Так тихо, даже чуть печально,
Особо в кресле у окна,
Так соответствовало боли
И грусти, что теснили грудь,
Что он остался поневоле
Там посидеть, передохнуть
И засиделся в полудрёме
В воспоминаниях своих.

Стемнело за окном и в доме;
Далёкий шум и тот затих,
И в этой тишине могильной
Он вдруг услышал лёгкий скрип
И шорох, явно не мышиный.
Сначала он не заострил
На этих звуках всё вниманье,
Но скоро мненье изменил,
Поскольку кто-то не случайно,
А тайно в тронный зал входил.
Ему об этом говорили
Свеча, прикрытая рукой, 
И то, как тихо дверь прикрыли,
И с осторожностью какой
Тот неизвестный огляделся,
Подняв свечу над головой.
Аника был за спинкой кресла,
Сидел к вошедшему спиной
И потому был не замечен.
Тот успокоился и стал
Вести себя уже беспечней, -
Лица уже не прикрывал.

Теперь его и в тусклом свете
Узнать не стоило труда, -
То был наследник чародея
И ученик его, Камал.

Но что он делал в этом зале,
Хотел на троне посидеть?
Ведь он к нему шаги направил.
Аника продолжал смотреть,
Ничем себя не выдавая,
Но трон наследник миновал,
И там, на цыпочки вставая,
Из-за того, что ростом мал,
К орлу над троном потянулся,
Стальные крылья ухватил
На позолоченной фигуре
И их натужено сложил.

Старинный символ княжьей власти
Не только стену украшал,
Он им и был, но лишь отчасти, -
В себе и тайну он скрывал. 

А дальше стало интересней:
Неслышно, плавно, трон литой
Стал поворачиваться вместе
С лежащею под ним плитой,
Вход открывая в подземелье.
Камал спокойно, как к себе,
Спустился по крутым ступеням 
И скрылся где-то в полутьме.

Но пробыл там совсем недолго
И возвратился не пустой,
Похоже, что монетой звонкой
Он кошелёк наполнил свой,
Ну, и мошну свою поправив,
Вернулся, чтобы поскорей
У птицы крылышки расправить
И раствориться у дверей. 

Едва закрылся ход подземный
И князя трон на место встал,
Как сын Джаффара, вор презренный,
Уже оставил тронный зал.  
Но, к сожалению, не сразу
Аника то сообразил,
Что отрок сей в подвалы князя
Не за своим добром ходил.

Лишь позже, вспомнив Эль-Гарея
И роль, которую сыграл
Джаффар, проникнув в подземелье,
Где вор корону и украл,
В него закрался червь сомненья:
А так ли уж Камал далёк
От дел и мыслей чародея,
И не свою ли сеть плетёт,
К вершинам власти подбираясь
Не честным, праведным трудом,
И не со злом в пути сражаясь,
А тем же самым колдовством.
И вдруг подумалось, - нельзя ли 
И самому взглянуть тайком,
Что из сокровищницы князя
Тот может вытащить потом?
Кто знает, что там накопилось
За предыдущие века,
Возможно, что-то сохранилось
Чуднее княжьего венца? 

Переборов в себе желанье
Оставить в зале всё как есть,
(Своих полно переживаний,
А тут ещё затронет честь,
К добру чужому прикасаясь,
Хотя и чувствовал нутром,
Что этим зло предупреждает),
Аника заступил за трон,
Уже давно покрытый пылью,
Как вещь ненужная в углу,
И, как Камал, качнув за крылья,
Сложил их гордому орлу.

Плита под ним пришла в движенье,
Всё шире открывая вход,
Ведущий к тайнам подземелья,
И он шагнул под тёмный свод.

За время долгих приключений
Привыкнув к разным чудесам,
Аника странным освещеньем,
Переходя из зала в зал,
Был удивлён ничуть не больше,
Чем ожидаемым вполне,
(Да и по времени не дольше),
Собраньем золота, камней,
Оружья, утвари, одежды,
Но в них копаться он не стал,
Не с ними связывал надежды,
Он нечто странное искал.
Но поиск оказался тщетным.
Лишь уходя, случайный взгляд
Отметил кубок неприметный,
Из дорогого хрусталя.

Таких вещиц здесь было много,
Куда изящней и ценней,
Но этот чем-то больше трогал.
Но чем? Казался ли светлей?
Сверкал ли ярче, чем другие?
Иль оттого что был в углу,
На нём не видно было пыли,
Как на других и на полу.

Лишь подойдя к нему вплотную,
Аника понял, в чём секрет: 
Был до краёв наполнен кубок,
А вот водою, или нет
И предстояло разобраться,
То, что прозрачна и чиста
Не приходилось сомневаться,
Но было что-то неспроста.
Какой-то свет неуловимый
В ней то мерцал, то уходил,
То, разгораясь с новой силой,
Переливаясь в ней, бродил.

Заинтригованный игрою,
Аника руку протянул,
Чтоб кубок взять, как за спиною
Ужасно кто-то вдруг вздохнул. 
Зловеще тень зашевелилась,
Бесшумно сдвинулась стена
И на пороге появилась 
Ни кто иной, как Смерть сама!

На этот раз в руках костлявой
Была не страшная коса,
А меч хранителя и, мало,
Другая тоже не пуста,
Она держала в ней корону,
Корону Двадцати Царей.
Какую тайну он затронул,
Что вновь пришлось столкнуться с ней?
Но Смерть ни слова не сказала,
Сложила царские дары
Перед Аникой и пропала,
Как и была, внутри горы.

В Анике вновь проснулся воин
При виде грозного меча,
Но был ли он его достоин?
Ему ли случай возвращал
Непобедимое оружье? -
Рука взялась за рукоять,
(Он верил в прочность старой дружбы),
Но не сумел его поднять!

Увы, но меч был непослушен
Не потому, что он ослаб,
А потому, что был нарушен
Завет, - он выпустил свой клад
Пусть даже и в неравной битве,
За что и был его лишён.
Но, как бы, ни было обидно,
В своей вине признался он
И с этой мыслью примирился,
Но тут же встал вопрос другой,
Ему он тоже удивился:
Тогда зачем здесь дар другой?
Верней, кому он предназначен?
Быть может, всё-таки ему?
Решив не мучиться с задачей,
Аника руку протянул
И взял злосчастную корону.
Что изменилось? Ничего!
Не рухнул дом, не каркнул ворон
И даже не раздался гром.

Ещё немного опасаясь
Ему пока неясных сил,
Но до конца идти решаясь,
Он неумело водрузил
Её на голову. И что же?
На миг, казалось, свет померк,
Волна тепла прошла по коже
И всё! Не видел он ответ! 
Всё так, как было, и осталось,
Никто про тайны не шептал,
Картин других не открывалось,
Ни дух, ни джинн не возникал!


   И СНОВА РОК

Аника был разочарован.
<Ему, как видно, не дано
Снимать над тайнами покровы,
Быть чародеем, колдуном>, -
Подумал он, и стало легче,
Спокойней как-то на душе,
Богатство, колдовские вещи,
А власть ни раньше, ни уже
Его ничуть не волновали.
Он снял корону и вокруг
Обвёл спокойными глазами,
Уже прощаясь, только вдруг,
Едва коснулся взглядом кубка,
Так словно кто-то сердце сжал:
Ему не нужно было думать,
Гадать, предвидеть, - всё он ЗНАЛ!

Он знал, что должен сделать выбор
И сам решить свою судьбу, 
Там, в кубке, не простой напиток, -
Испей, - и молодость к нему 
Незамедлительно вернётся,
Опять послушным станет меч,
На царский трон он возведётся
И будет Древний Храм беречь 
От посягательств неразумных,
Но возвратиться в край родной
Ему не то, что будет трудно,
А никогда не суждено.
Одно другое исключало.
Но он ещё  ДРУГОЕ  знал,
Что стать царём, защитой Храма,
Его никто не принуждал!

Но как, ни лестно предложенье,
В то время не был он готов
Принять разумное решенье
И отложил всё на потом,
Когда в душе утихнут страсти.

Оставив кубок, чудо-меч,
Корону - символ царской власти, 
Орлу железному стеречь,
Он из сокровищницы вышел,
Окинул с грустью тронный зал
И с тяжестью, в душе ожившей,
Побрёл, куда не зная сам.
Ни горы, ни туманность дали,
Ни тишина в рассветный час,
Ни запах, чувств не вызывали, -
Ничто не радовало глаз.

Когда в душе царит усталость
И сердце не горит огнём,
Любое чудо тронет малость,
Да и забудется о нём.
Так и Аника, не подумав
И часа о грядущих днях,
Был далеко в своих раздумьях
От мыслей править за царя.

Минуя сад, он вышел в поле,
Вздохнуть свободней и взглянуть
На небольшое, но раздолье,
И этим чуть развеять грусть.
Что удалось ему отчасти.

Туманной дымкой склоны гор
Ещё закрыты были к счастью,
Не удручая жадный взор. 
Дневной жарой не опалённый,
Сверкая искрами росы,
Стелился гладью луг зелёный,
Темнели низкие кусты,
Ручей журчал неподалёку,
А где-то позади него
Стоял понуро одинокий,
Забытый всеми, старый конь, -
Повисла грязной паклей грива,
Согнула шею голова,
Между лопаток некрасиво
Кривая горбилась спина.

А ведь когда-то грива вилась,
Глаза горели, пыль столбом
Из-под копыт его кружилась,
Теперь же дряхлым стариком
Он доживал свой век короткий.
Ах, до чего же зла судьба,
Что в битве яростной, жестокой
Ему погибнуть не дала!

От жалости слеза скатилась, - 
И он не балован судьбой, -
Но страшно сердце вдруг забилось:
О, Боже! Это ж вороной,
Его товарищ, друг бесценный, 
Ещё недавно полный сил
И с этой страшной переменой!
Кто с ним такое сотворил?

От наступившего волненья
Аника сел, чтоб не упасть.
Кого винить за преступленье?
Кому и чем тот мог мешать?

Кто знает, может провиденье
На это чуть пролило свет,
Но позади, среди деревьев,
Раздался хруст и силуэт,
Анике, кажется, знакомый, 
Украдкой двигаясь к нему,
Остановился ненадолго,
В другую сторону свернул, 
Анику явно не заметив,
И быстро подошёл к коню,
Но конь его не просто встретил, -
Он словно ноги подогнул.

И что его так испугало?
Аника чуть ли не вскочил,
Когда опять узнал Камала,
Но горький опыт научил,
Не рассуждая, не бросаться
Навстречу злу или добру, -
То и другое, может статься,
Мираж, который колдовству
Приманка для голов горячих, -
Мудрей всего поступит тот,
Кто чувства сдержит, или спрячет
И позже подведёт итог.

Развязка наступила быстро.
К коню приблизившись, Камал
Его из тёмной склянки спрыснул
И чародейство продолжал:
Шептал какое-то заклятье,
Качаясь, словно был в бреду,
И, завершив его проклятьем,
Растаял призраком в саду.

Что сотворил он с златогривым!
Живее выглядел бы столб, -
Он был лишён последней силы,
Ещё ужасней вырос горб,
Обвисла и облезла шкура,
Увядший хвост висел как плеть,
Масть стала грязно-серо-бурой, -
Без слёз нельзя и посмотреть.
Он даже друга не заметил:
Несчастный конь стал глух и слеп.
За что Камал его отметил?
Куда ведёт ужасный след?

Не мог он этого представить,
Всё было против естества.
А что же противопоставить
Он сможет против колдовства?
Он против магии бессилен,
Так, что же, ждать, когда конец?
И тут Анику осенило,
И с этой мыслью во дворец,
Чуть не бегом, он возвратился,
Прошёл тихонько в тронный зал
И через тайный вход спустился
К святым сокровищам в подвал.

Там ничего не изменилось,
Стояли на своих местах
Корона, кубок с эликсиром
И меч. - Ну, что же, он не даст
Погибнуть другу, а водою
Он напоит его живой
И посмеётся над судьбою,
Или над тем, что гений злой
Для друга верного готовил,
Не сомневаясь, что Камал,
Не только был колдун по крови,
Но и душою зло впитал.

Аника взял заветный кубок
И, осторожно торопясь,
Направился обратно к другу,
Но волновался он не зря!

И не оттуда слишком вскоре 
Пришла беда, откуда ждал, -
Вход оказался на запоре,
А не вода не помогла.
И как он только не пытался
Нащупать щель, открыть секрет,
Так взаперти и оставался.
Он мог бы долго, сотни лет
Искать и не найти секрета,
Ключа к таинственной двери, -
Увы, сокровищница эта
Не открывалась изнутри!

Но выход был, он был подсказан,
И разум был тут не при чём,
Но, к сожалению, был связан
С короной, Храмом и мечом.
И времени ещё достало
Дать окончательный ответ,
В его руках воды немало,
И в то же время не секрет,
Что, разделив её на части,
Он вороного не спасёт
Да и ему не будет счастья,
Меча он в руки не возьмёт
И новый выход не прорубит,
Обоим нужен кубок весь,
Так что же делать? Бросить друга?
Спасти себя? А как же честь?
Нет, жизнь свою тянуть до гроба
С душою чёрной он не даст
И, даже если сгинут оба,
Он вороного не предаст!


        ВЫХОД

Жизнь не борьба, не испытанье,
А от начала до конца
Уход от смерти, - созиданье
Живой души, её венца!
А вот какой её твой разум, -
Бесценный дар богов, - создаст, 
Подобной чистому алмазу,
Иль шерстью обрасти ей даст,
И будет путь определяться.
Как говорит нам Божий глас:
<Блаженствовать или скитаться
Там, где никто не встретит нас>.

Решительно отставив кубок,
Аника у дверей присел
И напряжённо начал думать: 
Ведь выход был: сюда сумел
Проникнуть юноша когда-то,
Похитить княжеский венец,
И Смерть вошла сюда не как-то,
А сдвинув стену, наконец,
Джаффар и сын его здесь были.
Но, говоря по существу,
То все они сюда входили
Благодаря лишь колдовству,
А он к нему был непричастен,
И оставалось, по всему,
К его, Аникину несчастью
Сидеть и ждать свою судьбу.

Она же разум искушала:
На помощь призывала плоть
И смертью голодом пугала,
И день, и ночь, и день и ночь. 

Вполне возможно, кто-то свыше
За ним внимательно следил,
Иначе б он на свет не вышел, -
Камал его б не пощадил.

Ему уже глаза затмило,
Когда раздвинулась стена
И появилась вдруг Эльмира,
Быть может, не она сама,
А тень её вошла в пещеру,
Анику за руку взяла
И в полной темноте, на веру,
Его с собою повела
По лабиринтам подземелья.
Когда же он увидел свет,
То обнаружил, к удивленью,
Что никого с ним рядом нет.
Да и была ль сама Эльмира,
Ведь он в руке своей держал
Хрустальный кубок с эликсиром,
Но помнил, что его не брал. 

За эти дни, да и за годы,
Аника столько пережил,
Что размышлял совсем недолго
О происшедшем, - он спешил.

И видно милостивы боги
К Анике были в этот раз, -
Коня ещё держали ноги
И разум не совсем угас:
Узнал он дружескую руку
На холке, шее, а шлепок,
Понятно ласковый, по крупу
Воспринял радостно, легко.
А потому и головою,
Не доверяя, не крутил,
Когда волшебною водою
Его настойчиво поил
Из непривычного сосуда  
Проверенный годами друг,
Который страстно верил в чудо.
И чудо сталось, но не вдруг.
Конечно, шёрстка залоснилась,
Открылись ясные глаза
И в теле сила появилась.
Но та волшебная краса,
Что прежде зависть вызывала
К владельцу чудо-жеребца,
Не возвратилась, - было мало
Той силы против колдовства.
И даже больше, горб ужасный
Ещё уродливее стал, -
Своей бесформенною массой
Он чуть ли не с боков свисал.

Но, что для преданного друга
Изъян во внешности?  Беда?
Досада?  Повод для испуга?
Остуда чувств - и,  кто куда? 
Кто думал так, тот ошибался,
Как ошибались и не раз,
И тот, кто в дружбе сомневался,
И тот, кто сам в душе предаст.

Ну, что ж, надежда оправдалась,
И верный друг опять здоров,
Но, всё же, радость омрачалась:
Нарушил планы он врагов,
Или врага, в лице Камала,
Но не отступится колдун,
А зла в руках его немало.
И в подтвержденье грустных дум
С десяток всадников из замка,
Несясь со спешкою гонцов,
Казалось, мимо них, внезапно
Замкнул их в плотное кольцо.



 ПОВЕСТЬ  СЕМНАДЦАТАЯ
  
  ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ



       КАМАЛ  

В другое время бы Аника
Мгновенно бы вскочил в седло,
И быстро в бегство обратил бы
Своих противников мечом.
Но дни такие миновали,
Когда врагов он не щадил,
Да и не так, как было ране,
Жизнь и свободу он ценил. 
Но, что важней, совсем не сила
Была на стороне врага,
А то, что сын его, Атилла,
Чья жизнь одна лишь дорога
Была ему средь тысяч жизней,
Не исключая и свою,
Во власти был не этих слизней,
А у того, кто сам в бою,
Его лицом к лицу не встретит. -
Аника понял, что Камал
Его признал и на примете,
Не опасаясь, но держал.

Как и отец, он жаждал власти,
Секрет сокровищницы знал,
И каждый год к предмету страсти
Его всё ближе продвигал. 
Преградой, но уже последней,
Был князя Эль-Гарея внук, -
Его естественный наследник,
Но осторожный, как паук,
Камал лишь сети плёл у трона,
Копил свой яд и выжидал.
И вот теперь, когда корона,
Нечаянный, бесценный дар,
Попала чародею в руки,
Решил он, что настал тот час,
Когда он, наконец, получит,
Что жаждал страстно, - всё и власть. 

Как ни далёк от совершенства
Он был по части колдовства,
С короной захватить главенство 
Ему не стоило труда,
А благородство Эль-Гарея,
Что гнать из дома не могло
Ни слуг Джаффара-чародея,
Ни приближённых, помогло.

Любой из тех, кто рвётся к власти
Неведомым для всех путём, -
Подлогом, подкупом отчасти, 
Обманом, силой, колдовством,
Расплаты часа опасаясь,
Творит бесчинства, но Камал,
От них ничем не отличаясь,
Врагов пока, что не искал, -
Он знал, кто может стать в защиту 
Атиллы, не щадя себя, -
Да и Джаффар стремясь к зениту,
Владея всем, не мог же зря
Аники-воина бояться,
Пусть не бояться и не чтить,
Но почему-то опасаться,
А иногда ему и льстить. 
Так, что причин вполне хватало,
Возненавидеть наглеца,
Но без заложника Камалу
Не взять наследника отца.

И вот Аника в подземелье,
Когда-то, года два назад, 
Дождался он освобожденья,
Теперь и думать не дерзал, - 
Камалу он совсем не нужен,
И то, что смотрит он на мир,
А не в могиле, только хуже,
И нечто страшное сулил.

На самом деле так и было,
Камал и казнь им загадал,
Чтоб кровь от ужаса застыла,
Но и народ не зароптал. 
Хотя Камал в своих деяньях,
И шёл дорогою отца,
Но не имел того влиянья
На духов гор, на силы зла.
Не знал и многих тайн природы,
И в книгах чёрных всё понять
Ещё не мог, - был слишком молод,
Однако он успел узнать,
Что на пути к вершинам власти
Стоят Аника, сын его
И даже конь к тому причастен, -
Не так уж много и врагов.

Но сам колдун боялся крови
И колдовством предпочитал
Прибрать к рукам чужую волю, -
Когда не мог, то не кинжал,
Не меч коварный в ход пускал он,
А яд смертельный  и огонь, 
Но пламя больше взгляд ласкало
И дольше приносило боль.

Причин для казни было место,
За ней колдун и не ходил, -
Давно проверенное средство
Он в ход заранее пустил:
Едва Аника объявился,
То тут, то там случался мор, -
То скот внезапно с ног валился,
То умирали люди гор.
Уже не домыслом заумным
В долине разносился слух:          
А не старик ли полоумный
Принёс в долину смерти дух.
Он и пришёл как раз оттуда,
Чему не верилось тогда,
Из места странного, откуда
Не возвращались никогда.

Теперь был сделан ход последний,
Камал пустил другую ложь:
Смертельно болен и наследник,
А во дворец старик был вхож.

И слухи тут же подтвердились, -
Как оказался он в тюрьме,
Так и напасти прекратились, -
Расчёт был точен и вполне.
Но всё, что нужно, подготовив,
Определив конец, колдун
Хотел, используя корону,
Проверить, быть ли посему.
И убедился, видя ясно
Не в дымке сна и не игру, 
Как на костре, в огне ужасном,
Пылал Аника, а к нему
Шёл, спотыкаясь, конь горбатый,
Как пламя вспыхнуло сильней
И языком голубоватым  
Коня лизнуло по спине;
Как шерсть на нём заполыхала,
Как дымом всё заволокло...
На этом зрелище пропало,
Как будто кто закрыл окно.

Колдун не смог конца увидеть,
Но зуд сомнения угас 
И чародей, вернувшись к свите,
Назначил казни день и час.


        КАЗНЬ

И этот день, и час настали.
Нетерпеливая толпа, 
Хоть и сочувствовала втайне
Столь страшной казни старика,
Под зорким оком не роптала,
Легко ли было позабыть
Правление отца Камала,
А этот мог и жёстче быть.

Но, новоявленный правитель
В глазах людей, само собой,
И жалость, и сомненье видел,
И молча сделал знак рукой, -
Врата дворцовые раскрылись
И к месту казни на руках
Служанок, нянек и кормилиц,
В сопровожденье грозных страж 
Доставили малютку-князя,
Чтоб убедился весь народ
Что тот, кто был к столбу привязан,
Губил ещё и древний род
Защитников страны и веры.

Малыш имел ужасный вид:
Одни глаза, иссохший, белый,
И кто, как не злодей-старик
Ещё и князя отравитель,
Не зря же слухи шли о нём, 
И справедливо, что правитель
Воздаст преступнику огнём.

Когда народ угомонился,
Правитель подал новый знак
На этот знак палач явился
С горящим факелом в руках.
И вот огонь, почти без дыма,
Заполыхал вокруг столба,
Горя всё жарче, - и застыла
Заворожённая толпа.

Но вдруг она зашевелилась,
Донёсся слабый ропот, гул,
Но, что там, быстро прояснилось
И успокоился колдун.

Через неё неверным шагом,
По мере как сама толпа,
Проход давая, расступалась,
Шёл конь горбатый; но Камал
Картину эту прежде видел
И потому не возражал,
И даже руку отпустил он,
Мгновенно сжавшую кинжал,
Хотя и завистью давился
Их дружбе, верности коня, -
Он понял: старый конь стремился
Спасти Анику из огня.

Но не бывает зависть белой,
Как ни смотри, она черна.
Вползёт змеёй, разъевшись телом, 
До злобы дорастет она,
Поднимется, заполнит душу,
А там уж, яростью кипя,
Заглушит разум и наружу
Плеснётся ядом из тебя.

Но, как бы ни кипела ярость,
Колдун был чересчур хитёр,
Чтоб ей поддаться даже малость,
И всё вниманье на костёр,
На то, как пламя разгоралось,
И на Анику перенёс.
Пока виденье повторялось:
И старый конь, как верный пёс, 
К костру и к смерти приближался,
Уже огонь плясал у ног
И выше, ближе подбирался.
Уже и искр взметнулся сноп,
Осыпав разом и Анику,
И шкуру старого коня.
Но даже жалость не возникла,
Когда огонь её объял.

Колдун почти, что наслаждался, -
Он победил, он гений зла,
А те, кого он опасался,
Вот-вот сгорят, сгорят дотла.
Что до наследника, лекарства
Уже давно ведут к концу,
И он возглавит это царство,
Сам приведя себя к венцу. 

Но, чародеем позабытый,
Конь вдруг поднялся на дыбы,
Ударил, бешено, копытом
И горы, к ужасу толпы,
На это эхом отозвались,
И страшно вздрогнула земля.
Смогли бы, люди разбежались,
Но конь приковывал их взгляд.
Удар второй и стены замка
Едва не пали, грозный вал
Дошёл до самой старой башни,
Накрыв её и тронный зал.
На третий молния сверкнула,
Ударив там, где он стоял,
И жаром запалила шкуру
На холке бедного коня.
И тут, как старая заплата,
Она рассыпалась трухой,
И конь волшебный, конь крылатый
Предстал пред замершей толпой.

Мгновенье, - и, расправив крылья,
Что были скрыты под горбом,
Он растоптал костёр и с пылью
Его смешал, махнув крылом. 

Тут и Аника, как проснулся,
Напрягшись, путы разорвал
И, хмуря брови, повернулся. 
Вот тут Камал и задрожал.
От страха мысли и заклятья
Клубком смешались в голове, -
Что конь волшебный и понятья
Колдун в то время не имел,
А потому и сник.  В испуге,
Заметив страх в его глазах,
Мгновенно разбежались слуги,
А мамок, нянек, на словах
Готовых жизнь отдать за чадо,
И палача, что рядом был,
Не говоря уже о страже,
Ещё скорее след простыл.

Колдун, застывший изваяньем,
И изумлённая толпа
Едва ли были в состоянье
Анике помешать, пока
Он нёс несчастного Атиллу
Как драгоценность на руках
И на коне волшебном с сыном
Не скрылся в белых облаках.


       ВОЛЯ

Ну, и куда, в какие дали,
Не управляемый уздой,
Понёс их конь над облаками?
На встречу с новою бедой
Иль, наконец, в края родные,
Куда душа давно рвалась,
И, вспоминая, сердце ныло,
Да и нет-нет слеза лилась?

Уже под вечер, в час заката,
Когда восток уже темнел,
Спускаться начал конь крылатый
И оказался на земле,
Но не в долине, а в предгорье,
Недалеко от темных скал,
Стоящих грозною стеною. 
Аника это место знал, -
Там среди них была пещера,
За эти долгие года 
Она, возможно, опустела,
Но рядом с ней была вода,
Да и ночлег под небосводом
Сейчас мог плохо повлиять
На столь привычное к уходу
И захворавшее дитя.

Освободив от ноши друга,
Аника с сыном на руках,
Не торопясь, пошёл по лугу
Назад, к пещере старика.
Нашёл её такой, как прежде,
Но одного не ожидал:
Но не того, что жив был грешник,
А то, что он чего-то ждал,
А не пустился в путь далёкий
К родной земле, о чём молил,
Надеясь, что Аника сможет
Свершить всё то, о чём просил.

Мечта его осуществилась,
Но что его держало здесь?
Чуть позже всё и прояснилось:
Старик не знал, ни кто он есть,
Ни то, что он ужасно грешен. 
Возможно, Бог его простил
И муки разума утешил,
Но тем, что памяти лишил.

Анику встретил он радушно,
Хотя, конечно, не узнал,
Но приготовил лёгкий ужин
И ложе мягкое устлал. 

Впервые ночь за эти годы,
На удивление, прошла
Вполне спокойно. Все невзгоды
И все ужасные дела,
Что колдовством и злом творились,
Неся с собою страх и боль,
На сон грядущий вдруг забылись
И в мыслях царствовал покой.
Наутро так же, как и в вечер,
Старик опять заботлив был,
И сам Аника стал беспечен
О друге даже позабыл.
А верный конь, беды не чуя,
В то время тоже отдыхал,
С лугов предгорных в степь кочуя,
Поскольку друг его не звал.

Так день прошёл, другой и третий,
Конь отдохнул, набрался сил,
Но заскучал, - настало время
И он к пещере затрусил.
А там всё было тихо, мирно:
Горел костёр, ручей журчал,
Старик возился со стряпниной,
Аника с мальчиком играл.

Их встреча вновь была желанной,
Но что-то омрачало дух, -
Аника был каким-то странным:
Огонь в глазах его потух,
Он никуда не торопился,
Его не мучила тоска,
Здесь, показалось, он прижился
И лучшей доли не искал.

Что ж и такое может статься,
Возможно, думалось коню,
И время подошло расстаться.
А может родину свою
Он, как Аника, помнил тоже,
И тоже часто тосковал,
И то, что было невозможно,
Он тоже, может быть, желал.
И вот теперь, когда есть крылья
И другу не грозит беда
Его мечтанья станут былью, -
Он может полететь туда,
Где он на божий свет явился,
Где мир прекраснее, чем сон,
Где беззаботно он резвился
Среди таких же, как и он.

Воспоминанья возбудили,
Разгорячили, как в бою,
А чувства чуть не задушили, -
Крылатый конь шагнул к ручью,
Журчащему среди бурьяна,
Чтоб жар и жажду утолить,
К воде нагнулся  и отпрянул, -
Её опасно было пить!

Конь ошибался очень редко,
И здесь его не подвело
Шестое чувство - память предков, -
Вода владела волшебством. 
Она несла не смерть, -  забвенье,
Но не мгновенно, а потом:
Ты пьёшь и пьёшь, проходит время, 
Ты жив, здоров, - но ты никто:
Что было в прошлом, позабыто,
Нет ни печали, ни забот,
Ни мыслей ярких, - скромным бытом
Доволен, счастлив, даже горд. 

Чего же ради жизнь крутила?
Чтоб помнить три последних дня?
И жалость к другу охладила
Былой восторг в груди коня, -
Он помнил, как Аника жаждал  
Вернуться в край своих отцов,
Откуда и ушёл однажды 
Взглянуть на мир совсем юнцом.


       КРУГОВОРОТ  

И день, и ночь прошли в смятенье
Для благородного коня,
Не смог он одолеть волненья
И утром следующего дня.

А утром всё и закрутилось:
Так, несмотря на лёгкий страх,
Для развлечения Атиллы
Они поднялись в облака.
Анику горные вершины
Не удивили красотой,
Как и далёкая пустыня
Своею дикой простотой.
Ни степь, цветущая под ними,
Ни стадо резвых антилоп,
Несущееся в клубах пыли,
Ни их преследующий волк
Чувств никаких не пробудили,
И, если б не горящий взгляд
Забывшего свой страх Атиллы,
Он возвратился бы назад.

Внезапно небо изменилось:   
Вдруг набежали облака
И в тучи чёрные сгустились,
Сверкнула молния, удар
Потряс собою всю округу
И небо словно прорвало,
Спускаться было поздно, глупо, -
Их вместе б с ливнем унесло 
И вмиг разбило бы о землю.
Волшебный конь крылом взмахнул,
Да только небо в это время 
Не подчинялось волшебству:

Едва над облаком поднялись,
Как налетел внезапно вихрь
И закрутил, что крылья смялись,
Потом понёс их всех троих,
Быстрей чем мысль, над облаками,
И также вдруг внезапно стих.
Пусть крылья сильно потрепались,
Но в воздухе держали их
И можно было оглядеться,
Но даже с высоты небес
Глаз не нашёл, куда им деться, -
Повсюду был дремучий лес.
Ни на пригорках, ни в ложбинках
Среди запутанных ветвей, 
Не видно было ни тропинки,
Ни для людей, ни для зверей.
И конь волшебный растерялся:
Куда лететь? Вперёд? Назад?
Аника тоже сомневался,
Но выбрал к солнцу, на закат.

Конечно, он не знал окрестность,
Но показалось, в той дали
Была не только неизвестность,
Их кто-то звал туда, манил
И, оказалось, без обмана.
Недолго им пришлось лететь,
Как появилась и поляна
Пусть не широкая как степь,
Но места в ней вполне хватало
Не только травку пощипать,
Что для коня не так уж мало,
Но порезвиться, поскакать,
Что было тоже очень кстати.
Но удивительней всего,
Что кроме этой благодати,
В конце поляны был и дом,
Скорей избушка, но с оградой
От хищных и иных зверей, 
И уж немыслимой наградой
Был за оградою ручей.

Но это позже прояснилось,
Уже наутро, а пока
Хозяев в доме не случилось
И в гости их никто не звал.
Пришлось зайти без приглашенья, -
Авось, их пустят на ночлег, -
Но там царило запустенье.
Похоже было, много лет
Как дом хозяевами брошен 
И потихоньку гнил один,
Но вот теперь по воле Божьей
В нём появился господин.

Аника в нём и поселился:
Он постепенно оживал
И прошлой болью не томился,
Но бедный конь затосковал.
И вот однажды он к Анике 
Несмело, тихо подошёл,
Потёрся головой поникшей
И тот почувствовал душой,
Что время им пришло расстаться, 
Была б богинею  судьба
И ей пришлось бы разрыдаться, -
Они прощались навсегда.


     РАСПЛАТА 

И улетел золотогривый 
В свою неведомую даль,
А лес и прежде молчаливый
С Аникой разделил печаль.
Совсем не стало слышно пенья
И так довольно редких птиц,
И ветерок среди деревьев
Пошелестел да и затих, -
Ни стрекотанья, ни жужжанья,
Ни треска лёгкого сучков,
Ни даже тихого шуршанья
В траве жучков и паучков.
И лишь когда закат багровый
Шатром полнеба затянул,
Зловещим криком чёрный ворон 
Нарушил эту тишину.

И той же ночью, в лунном свете,
Когда Аника крепко спал,
В лесной чащобе, меж деревьев,
Неясный призрак замелькал,
С избушкой медленно сближаясь.
Без скрипа отворилась дверь
И призрак, с темнотой сливаясь,
Скользнул вовнутрь. И хитрый зверь
Не смог войти бы так бесшумно, 
Но кто он? - Вспыхнула свеча, -  
И загорелся взгляд безумный:
Ни капли разума в очах,
Одна бессмысленная злоба
И где-то искры торжества, - 
Заметил он, что спали оба, -
Пришёл он вовремя сюда.

Свеча горела всё сильнее 
И, если бы не крепкий сон,
Что был скорей всего навеян 
Ничем иным, как колдовством,
Аника в призраке неясном
Узнал бы злейшего врага,
О ком забыл он. И напрасно:       
Не призрак, - старая карга,
Когда-то бывшая княгиней,
Колдунья, мерзость, демон зла,
Сам ужас, что едва ли ныне
И есть такое, в дом вошла.

Все эти годы с нетерпеньем
Старуха злобная ждала
И представляла те мгновенья,
Когда она за всё сполна
И страшно отомстит Анике,  
Ему напомнит день и час,
И всё: как камень он похитил, 
Как в прошлом чуть не выбил глаз
И жизнь сломал, и как, наверно,
Родного брата погубил,
А прежде слуг до гроба верных,
Но час расплаты наступил!
Ещё чуть-чуть и он проснётся
И всё поймёт, всё будет знать,
Но волоском не шевельнётся, -
Пут колдовских не разорвать!

С каким великим наслажденьем 
Она ему разрежет грудь
И сердце вырвет, но мгновенно
Она не даст ему уснуть
Пусть сном ужасным, но навечно, -
Он в муках будет наблюдать
Не просто страшное и нечто,
А то, что душу будет рвать:
Всё сотворённое над чадом
Достигнет глаз его, ушей
И муки, созданные адом,
Не будут ужасом уже. 

И только насладившись вдоволь
Его мученьями, она
Отпустит духов зла на волю,
Пускай тогда и Смерть сама
Войдёт сюда по приглашенью, -
Колдунья всем своим нутром
Её узнала приближенье, -
Ну, что же, небольшой урон
Она до времени потерпит:
Ни по желанию, ни вдруг
Не дозволяется и Смерти
Перешагнуть заветный круг,
Что силы ада очертили
Вокруг неё лет сто назад,
А с ней жертву оградили.
Пока они в кругу, то в ад
Ещё Анике рановато,
Пока ещё её черёд:
Потешится над виноватым,
А там пусть ад своё возьмёт.

И так колдунья распалилась,
Что в нетерпении своём
Взглянуть на жертву наклонилась
И тут же вспыхнула огнём, -
Свеча лишь чуть коснулась платья
И пламя колыхнулось чуть, 
Задев лишь волос, но проклятья
Не помогли: огонь смахнуть
Старуха даже не успела,
Как факел вспыхнула она, -   
Мгновенье, два, - и кучка пепла
На нож отброшенный легла.
И тут другая тень мелькнула,
Раздался слабый визг в ночи,
И тень обратно ускользнула,
А тут и час ночной почил.

Чуть позже ветерок повеял,
Случайно залетел в окно,
Чуть покрутил в избе - и в двери,   
Развеяв пепел заодно.
Он и Анику поднял рано,
И очень кстати, - хлопнув в дверь, 
Он оборвал и сон кошмарный:
Невиданный ужасный зверь
Над ним, Аникой, наклонился,
Оскалив страшные клыки,
Когтями в грудь его вцепился,
Чтоб разорвать её в клочки,
Трепещущее сердце вырвать
И на его глазах сожрать,
А он, как пойманная рыба,
Не только должен был молчать,
Не мог не только трепыхнуться,
Не то, чтоб отмахнуть рукой,
А даже пальцем шевельнуться,
Стеснённый силой колдовской.

Но эта сила отступила.
Аника потихоньку встал
И с удивлением увидел
Лежащий на полу кинжал,
Покрытый тонким слоем пепла,
Огарок восковой свечи,
И запах странный, кисло-серный,
Стоял совсем не от печи.
Здесь явно пахло чародейством
И  Смерть была здесь, - он нашёл
Её следы, но от злодейства
Каким-то чудом он ушёл.

Возможно, что и прояснилось,
Найди он старое кольцо,
То, что за печку закатилось,
А так, он вышел на крыльцо
Вздохнул глубоко и свободно
И вдруг, как спала пелена, -
Иной представилась природа
И чувств широкая волна
Его внезапно охватила,
Нахлынув вместе с пеньем птиц,
Сияньем вечного светила,
Простора неба без границ,
Ласкающим порывом ветра,
Знакомым шорохом листвы
И морем запахов и цвета 
Кустов, деревьев и травы.
И нечего, что слёзы льются,
А в горле, словно ком застрял,
Он, наконец-то, смог вернуться
И всё вокруг - его земля.

Чего теперь недоставало?
Людей. Но в этом-то судьба
Ему хлопот не доставляла
И даже в чём-то помогла.
Уж не она ль предупредила,
Анику приведя в себя,
Пока беда не наступила,
Внезапно разбудив дитя?

Он вынес плачущего сына,
Чтоб успокоить, из избы,
Решив, что странный запах дыма
И нёс в себе кошмары-сны.
И вовремя. Пройдя немного,
Прохладным воздухом дыша,
Вокруг избушки их убогой,
Он вдруг заметил, что ветшать
Она куда быстрее стала,
А дальше - больше, на глазах
Избушка просто рассыпалась
И превращалась в пыль и прах.

Оторопевший, изумлённый
Аника только наблюдал
Как этот тлен травой зелёной
В мгновенье ока зарастал.
Но там, где лезвие кинжала
С трухой под землю не ушло,
(Ей что-то вырасти мешало),  
Осталось тёмное пятно.
Недолго думая, Аника 
Клинком то место раскопал
И клад не клад, но что-то близко,
Из-под земли себе достал.



        ЭПИЛОГ

Ну, посудачили в деревне,
Когда однажды старичок,
Не мухомор, не старец древний,
А так, седой боровичок,
А с ним мальчишка-несмыслёныш
В одежде странной, непростой,
Дорогой дальней запылённой,
К вдовице стали на постой.

Его судьбе поудивлялись,
По слухам, много лет назад
Он и друзья его попались
Княгине-ведьме на глаза
И были проданы в неволю,
Где и провёл он жизнь свою,
И лишь когда к несчастной доле
Он потерял свою семью 
В стране чужой, теперь далёкой,
В междоусобице князей,
Он смог бежать и путь нелёгкий 
Преодолел к родной земле.
И где он только в жизни не был:
Был у разбойников в плену,
С купцами много стран изведал,
Рабом на многих спину гнул,
С мечом в руке на поле брани
Чужое счастье защищал,
Гнил в кандалах в тюрьме и в яме, 
И смерть лицом к лицу встречал.

Чему-то люди доверяли,
Во что-то верили с трудом,
А что-то выдумкой считали,
Но вот сходились все в одном:
Что жизнь, хотя и потрепала,
Но полной до краёв была,
Не то, что их, - забот немало,
А для души, - тоска одна.

Само собою, постепенно
Привыкли люди к старику
И он прижился, близ деревни
Построил добрую избу,
Охотой, рыбкой пробивался,
Но на отшибе жил один, -
Хотя людей и не чурался,
Особой дружбы не водил.
И всё же было исключенье, 
Иначе как бы мир узнал,
Что было с ним на самом деле,
Возможно сам он, как Казна
Детишкам рассказал немало.
Но наш костёр совсем погас,
Герой заснул, пора настала
И мне закончить свой рассказ,

И как ни горек час разлуки,
Но я надеюсь, что сумел 
Словами не навеять скуки,
Да и стихом не надоел.