Скуп на события и неприметен для обывателя был год одна тысяча восемьсот семьдесят девятый от Рождества Христова. И только посвящённые знали, что "Земля и воля" распадается на "Чёрный передел" и "Народную волю"...
Вера Фигнер, стоя посреди обветшалого номера уездной гостиницы, с плохо скрываемым негодованием продолжала убеждать своего собеседника:
- Мы спорим давно: всем стало очевидно, что хождение в народ провалилось, что забитые крестьяне сами и доносят в полицию на своих освободителей. Горький опыт говорит о том, что вера в царя в русском человеке крепко срослась с рабской покорностью. Необходимо начинать физическую ликвидацию наиболее реакционных служителей царизма, подобно оводу начинать будить послушные стада! Борьбу с мракобесами и обскурантами нужно переносить в плоскость прямого террора. Иначе мы рискуем превратиться в очередное поколение лишних людей в этом бесплодном российском болоте.
Собеседник Веры Фигнер кусал губы. Он поправил густую шевелюру и бросил:
- Мы отпугнём народ, а нас отстреляют, как зайцев!
- У нас нет иного выхода! Охранка рано или поздно придёт за нами по следам распространяемых прокламаций. Каждый день дорог! Лучше смерть с бомбой, чем пустая болтовня по заграничным кафе!
Вера Фигнер взволнованно ходила по душной комнате провинциальной гостиницы. Она была взбешена трусливостью большой группы товарищей, которые предлагали сосредоточиться исключительно на аграрном вопросе, отвергая революционно-террористическую деятельность.
"Придёт время" - думалось молодой женщине: "когда мы предателей и прочий мягкотелый сброд будем изолировать в специальных резервациях, где их единственным занятием будет труд на благо народа! Чёрт, и с этим тюленем я когда-то спала!.."
У окна мелькнула тень. Вера замерла, как пантера, но это был всего лишь пьяный мастеровой Стёпка Гришин, который, обиженно горланил что-то смутное: "Приходила попадья/Жопа - круглая бадья/Я пошарил в той бадье/Согрел сердце попадье..."
Он, гримасничая, мутно посмотрел в окно и, не сдержав спазм, нагнулся куда-то к земле, вызвав смех пробегавших босоногих детей.
Вера поправила платок на плечах, закурив тонкую папироску. Тёмные глаза Веры воинственно блистали.
Мастеровой Стёпка Гришин шатающейся походкой побрёл к парку, что тянулся вдоль реки. От лотка, где торговали зеленью и квасом, за ним следом двинулась фигура, напоминающая выправкой военного в отставке. Когда Стёпка добрёл, бубня под нос, до заброшенной водонапорной башни, следовавший за ним огляделся и уверенно подошёл к мастеровому. Стёпка обернулся и трезвыми вспыхнувшими глазами встретил преследователя. Они миг помедлили и, бросившись друг к другу, обнялись. Стёпка был выше своего визави, поэтому ему пришлось наклоняться, чтобы поцеловать своего знакомого в губы. Тот с жадностью отвечал. Стёпка прекратил поцелуй и с улыбкой сказал:
- А говорят, содомитов в Охранке не держат!
- Ну, тебя! Опять язвишь и ёрничаешь! - ответил собеседник слегка обиженно. - Я, между прочим, следовал за тобой от Фроськи-руссоистки! Снова меня хотел разозлить? Видел, как ты приставал к этому улану!
- Это был драгун, - с ленцой в голосе парировал Стёпка.
- Да хоть кирасир! Ты что творишь? Мы с тобой инсургентов ловим, а ты ни одни штаны не пропускаешь? Защита государства - это не педерастия! - собеседник Стёпки Гришина разозлился не на шутку.
Он дёрнул тугой ворот своей клетчатой рубашки и хлопнул по ладони тросточкой. Стёпка примирительно потрогал ему манжет, несколько виновато заглянул в глаза и тихо спросил:
- Виктоор, Ну, Виктооорчик, туканчик мой, - Он сделал ударение на второй слог, по-французски грассируя. Тот, кого так игриво назвали, закаменев лицом, сдавленно ответил:
- Я просил тебя называть меня так лишь в особые моменты, не связанные с нашей службой. Вечно ты путаешь дар Господень с омлетом! Ты даже через связных стал называть меня неподобающе.
Виктор выхватил из кармана жилетки аккуратно сложенный лист гербовой бумаги, развернул его и, волнуясь, прочитал:
- "Передайте Пупсику, что пчёлы в улье, а пасечник будет позже". Это что такое? Я тогда в Иркутске был, поэтому письмо попало к моему руководству! У них глаза полезли на лоб! Пришлось срочно врать, что это мой новый оперативный псевдоним. Но, когда ты телеграфировал по секретной связи: "Мой конёк-горбунок соскучился по твоему мальчику-с-пальчику", говорят, об этом доложили самому Обер-прокурору! Благо, что Константин Павлович человек не глупый, по слухам он философски ответил на это: "Говорите, содомия? Ну, что же у контрразведки свои методы. Лишь бы их врата адовы всосали в себя все прокламации в России!"
Стёпка Гришин заливисто рассмеялся. Его рыжие волосы заблестели на солнце, молодое лицо стало ещё красивее. Виктор, залюбовавшись, засмеялся сам. Потом он выхватил из внутреннего кармана массивный портсигар и достал английскую папиросу.
Стёпка немного язвительно отметил:
- Это не патриотично, - курить в наши дни английские папиросы.
- Вот, уж поистине, захочешь вместо лошади проехать на верблюде, скажут, что родину продал! - возразил, улыбнувшись, Виктор.
Затем он быстро и нервно закурил, бросив:
- Теперь давай о деле. Фигнер виделась с Ковальским?
- Виделась. Сначала они пили чай с сушками. Потом мучили кота. Боже, как он орал!
- Кто, кот? - опешив, спросил Виктор.
- Да, нет. Кот молчал, как потом оказалось, он давно немой - сорвал голос, когда ему на хвост упал толстенный том Дидро в прошлом году. Фигнер хохочет фальцетом, Ковальский голосит басом, одним словом, революция!..
- Степан, ты мне давай о деле! - нетерпеливо перебил Виктор.
- Хорошо. Партия на грани раскола. Предположительно, Вера Фигнер станет лидером радикально настроенной группировки, ушедшей влево. Она планирует совершенно конкретные акты террора. Хотят посягнуть на самого царя!
Виктор побледнел, бросил ошарашенный взгляд на Степана и зашептал:
- Ты, смотри, об этом никому ни слова! Если это - правда, то теперь такая карусель закрутится! Вот, ведь за это я тебя и ценю. Все агенты таскают теперь всякие пустяки. Один намедни новость принёс, что "пан Студзинский мальчиками стал интересоваться", а мы его нашим агентом сделать хотели! Тоже мне! Да кто сейчас мальчиками не интересуется? Вся Россия во мгле! Нынче всех влечёт однополая любовь и революция!
- Да, если в сороковые годы всякий порядочный человек должен был быть либералом, то теперь - непременно педерастом!
- Ну, тебя! Вечно ты надо всем издеваешься! - Виктор досадливо поморщился и выразительно махнул рукой, - Что ещё там Фигнер с Ковальским?
- О Платоне спорили. Фигнер говорила, что на определённом этапе движения к справедливому обществу необходимо жёсткое разделение общества на три класса или касты. Ковальский называл, это фундаментальным противоречием, которое может погубить всю революционную идею. Фигнер же возражала, что в противном случае всех ждёт анархия. Потом она его обозвала замаскировавшимся попом, они переругались, долго молчали, затем кое-как наладили разговор.
Виктор остановился, внимательно посмотрел на Степана своими злыми тёмными глазами. Тот в ответ приветливо и улыбался. Виктор резко спросил:
- А почему ты ушёл от нашего наблюдения в прошлый четверг? С кем встречался?
- Я пил всю ночь с одним ксендзом. Забавный тип! Он откуда-то из-под Гдыни. Всё немцев ругал с их доктриной "натиска на восток". Говорил, что лучше российская гегемония, чем германский протекторат. Много пил. Не любит Мицкевича. Торговал церковными свечками. Переболел дурной болезнью. Любит ездить по святым местам нашего севера, правда не доезжает обычно. Обожает сечь баб. Наш человек.
- А ты разве не в курсе, что среди поляков последнее время усилилась враждебная агентурная работа? Забыл, что обо всех встречах нужно докладывать начальству? А если об этом станет известно по дублирующим каналам?
- Брось, Виктор, не ревнуй. Он урод страшный, да вдобавок бабник!
- Ты мне брось путать кислое с пресным! - почти закричал Виктор. - Ты удобно прикрываешься нашими забавами, когда хочешь уйти от серьёзного разговора! Не забывай, что ты всё-таки на службе!
- А какой мне с этого барыш? С вашей то службы? Платите гроши, а я перед тобой спину гни, когда в тебе жар зашевелится? - взвизгнул Степан.
- Ах, вот, так! - зловеще прошипел Виктор. - А тебе-то самому это не нравится?
- Нравится! Ты же этим и пользуешься. Агент обходится недорого, а информацию даёт! Разве плохо? Вся ваша Охранка только нами и держится!
- Это не тебе судить о методах нашей работы, - возразил гневно Виктор. - Ты ещё с подмастерьями в Арзамасе и с пасечником крутил, а я уже за границу выезжал с заданием!
Стёпка плюнул, сорвал с себя картуз, хлопнув им по коленке. Потом натужно засмеялся.
Виктор внимательно изучал собеседника. Он задумался и проникновенно начал:
- Да пойми же ты Стёпка! Патриотизм - это ранимая штука, нежная как стебелёк. Он лишь кажется грубым и примитивным. На самом деле он как, ну, вот, как яйцо Фаберже - глаз да глаз за ним нужен. Ведь чем жёстче и свирепее мы сторожим тут эти яйца Фаберже, тем больше нужно патриотов, чтобы защищать нас от суда внешнего! Вот, ты в бессмертие души веруешь?
Степан засмеялся, потом замолчал. Пожевал травинку, ответил:
- Верю ли я в душу? Хеее... Да мне порой кажется, когда иду по улице, что не люди бредут навстречу, а мельтешат какие-то не то водоросли, не то медузы. А ты говоришь: "в душу"...
Виктор внезапно подобрел, брызнув нежностью застывших глаз:
- Эх, горе ты моё луковое. Пойдём-ка лучше в Ёшкин скит. Там я проверю твоё третье отделение, - он улыбнулся и похлопал Стёпку по спине...
.......
Текст рукописи на этом внезапно обрывается... По словам врача больницы Евгении Евгеньевны Неувязачко, нагрянувшие с обыском "смурные мужланы" на квартиру автора текста, вынудили его "своими стуками в дверь употребить в пищу на скорую руку остальные главы"...
Уцелел лишь клочок листа, где потомки смогли прочесть одну фразу: "Лаврэнтий, а ведь нэ такие уж и пидарасы служили в Ахранке..."