Еремеев Валерий Геннадьевич : другие произведения.

Тремориада, или осколки гранёного стакана

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга рассказывает о людях, про настоящую жизнь которых, благополучные граждане ничего не знают. Следуя за персонажами мы заглянем в самую глубину нравственной и социальной пропасти. В лучших традициях русского реализма рисуются образы этих отверженных. Герои книги - алкоголики и наркоманы. Все они начинают вполне невинно с "первых стопок" и заканчивают трясущимися хрониками. И всё же, несмотря ни на что, есть выход из самой глубокой "безнадёги", из самого отчаянного положения. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
  Валерий Еремеев
  
  
  
  
  ТРЕМОРИАДА, ИЛИ ОСКОЛКИ ГРАНЁНОГО СТАКАНА
  
  Тремор (лат.tremor - дрожание) - ритмические,
  колебательные движения конечностей, головы,
  языка и т.д. при поражении нервной системы,
  может быть наследственным.
  (советский энциклопедический словарь)
  
  
  
  
  
  РОК ЗВЕЗДА НА ПЕНСИИ.
  
  
  Друзья ушли
  Скорей чем стали миром,
  Которому на всё плевать.
  Лишь вороньё голдящей сворой
  Слетается сюда
  Теперь клевать.
  
  
  1.
  
  Когда-то было всё очень хорошо. Потому что было. И тем более когда-то. Пусть ступеньки в магазин игрушек доходили почти до колена, и до ручки на его двери было не дотянуться. Пусть огромный мир с недосягаемыми дверными звонками и кнопками лифта был подогнан под больших людей. Пусть так. Но при всём этом крутился-то этот мир вокруг маленького человечка.
  Куриные ножки - тогда не было окорочков, были ножки - от запеченной в духовке курицы доставались только ему. Вся сгущёнка, так редко появляющаяся в магазинах, была только для него. И, конечно же, все игрушки в доме принадлежали одному ему.
  Его возили на санках и читали сказки. Его жалели, когда он больно ушибался заигравшись. И умилялись его смешным, палка-палка-огуречик, рисункам.
  Но то было когда-то. А теперь. Теперь этот долбаный мир соответствует его тридцатидевятилетним габаритам. И ступеньки в магазин игрушек подогнаны под его ногу. Но их ещё разглядеть надо. Да и игрушки изменились.
  - Два литра водки с серебром и четыре пачки сигарет, "Арктики" лёгкой, - сказал, покупая себе новогодние игрушки, Саныч.
  Он сунул тысячную купюру кассирше. А что это именно тысяча рублей, Саныч разглядел дома через увеличительную лупу. Разглядывай он через неё и сдачу - конфуза не избежать. Поэтому он просто сгрёб на ладонь остатки денег и сунул в карман куртки. Благо хоть руки не дрожали, перед походом в магазин он похмелился.
  
  Его тогда колотило не шуточно. И он, взяв двумя руками бутылку, стуча горлышком о зубы, сделал два глотка. Водка обожгла горло, а всё нутро в ужасе сжалось. Саныч мигом опустив на табуретку пузырь, схватил кружку холодного чая, и загнал им обратно рвотный позыв. С минуту сидел ни жив ни мёртв, прислушиваясь к своим ощущениям. И наконец, резко вскочив, метнулся в туалет, выблевав в унитаз выпитое.
  "Соседи наверно думают, что тут свинью режут", - подумал Саныч когда из его носа и рта вытекали тягучие остатки блевотины с соплями да слюной.
  Он обхватил унитаз, но практически его не видел. Так, расплывчатое пятно. Саныч после инсульта различал лишь очертания предметов. А тут от блёва ещё и глаза слезились.
  Отсморкавшись, отдышавшись, умывшись ледяной водой, Саныч почувствовал себя лучше, и вернулся в комнату.
  Уж менее трясущейся рукой, полагаясь на интуицию, плеснул с полстопки водки. Когда рука была тверда, он мог вот так, в слепую, разлить до полна по разнокалиберным рюмкам, не пролив ни капли. Талант не пропьёшь.
  Для верности взяв стопку двумя руками, наклонившись к табуретке, махом выпил, откидываясь назад. Холодная водка вновь обожгла горло. Саныч, как прежде тут же запил чаем, подавляя рвотный позыв. Опять замер, прислушиваясь к организму. На этот раз выпитое удалось удержать. Саныч облегчённо вздохнув, покачал головой.
  "Ай-яй-яй, ну и дела"
  Сознание начало проясняться. Конечно, было ещё хреново, но всё же. Минут пять назад он всерьёз опасался "белочки". Или второго инсульта. Муки похмелья достигли апогея. Он уж дней пять практически не спал. Похмелившись, удавалось отключиться максимум минут на тридцать, он постоянно подрывался от кошмаров.
  А ещё, всё время болели ноги. От ступней до колен они ныли словно отмороженные. И кроме этих монотонных мук ноги периодически простреливала острая боль, внезапно устремляющаяся гвоздём в мозг. Врач на приёме заумно говорил об этом недуге и наконец, на предложение - "покороче", ответил: пить надо меньше, водочка аукается...
  Так же сна не было из-за бешено скакавшего давления. Голова кружилась, Саныч чувствовал - расслабься он на секунду и трындец.
  "Как там у Кинга? Выйду на поляну, где закончится моя тропа", - усмехнулся Саныч.
  Отдышавшись, он вновь ронял голову на мокрую от пота подушку. А через пару минут забывшись, опять подрывался, часто-часто дыша: "о, чёрт, о господи, блин, сдохну".
  
  Саныч пытался достичь восьмичасового перерыва между стопками. А там, глядишь, и десятичасового, пока окончательно не выйдешь из запоя. Резко бросать пить нельзя, это каждый алкаш знает. И вот он тянул время.
  К концу восьмого часа не раз уж слышал какие-то, помимо бубнящего телевизора, несуществующие звуки. Мерещились какие-то движения. И Саныч, дёргаясь, опять горячо шептал: "о, чёрт, о, господи, блин, сдохну".
  Но вот, наконец, прошло восемь часов, и Саныч похмелился. Первая стопка не пошла, зато вторая прижилась. Наконец полегчало.
  Он посмотрел на экран телевизора. Там, два оранжевых пятна, похоже, целовались. Саныч пригляделся: "Ёлки! Кэтрин Зета Джонс!"
  - А жизнь то налаживается! Вижу кой чего, - усмехнулся Саныч, и уж более твёрдой рукой плеснул в стопку водки. - За самый новогодний фильм "Зорро"!
  Когда фильм заканчивался, Саныч налил себе в третий раз, пол стопки, опорожнив бутылку, и выпил. Нормально пошла.
   Он подошёл к большим настенным часам и разглядел, что уже восемь вечера. Через четыре часа наступит новый, 2012 год. Древние индейцы обещали конец света и Саныч был склонен им верить.
  Поначалу не хотелось обращать на Новый Год внимания. Просто валяться и дохнуть себе дальше. Но водка зацепила. Депрессняк отступил. Здоровье поправилось. Мысли стали вменяемы. После водки почувствовал себя в твёрдом уме и трезвой памяти. И Санычу ох как не захотелось обратно в ад похмельный. Он был уверен, что все алкаши попадают в рай. Потому что муки за грехи свои принимают сполна при жизни, с бодунища, как говорил один друг.
  Но только не на Новый Год! Одинокий, забытый, жалкий. В горячечных кошмарах, пожирающих его, стоит лишь на минуту забыться в дрёме.
  "Крюгер - мой Дед Мороз".
  И вновь отрывая жаркую голову от мокрой подушки, часто-часто дыша шептать: о, чёрт, о господи, блин, сдохну.
  Нет, только не сейчас, когда весь Мир празднует.
  И Саныч, чувствуя прилив сил, стал собираться в магазин.
  
  Он аккуратно спустился по ступенькам магазина и пошёл к свету фонарей, растянувшихся вдоль дороги. Движение на ней не было оживлённым, но всё же он опасался, не разглядев фар угодить под машину. И обрадовался, увидев фигуру начавшую переход дороги. Саныч пристроился сзади и в конце чуть не упал, запнувшись о бордюр.
  "Вот наверняка кто-то увидел, и теперь засплетничает: Саныч то до двенадцати наотмечался. На ногах не стоял".
  
  Пришёл он домой злым. Включил телевизор. Пододвинул табуретку, служившую столом. И плюхнулся в кресло похожее на трон. Откупорив бутылку, налил стопку и залпом выпил, даже не запив. Потянул жадно ноздрями воздух, и шумно выдохнув, похлопал себя по колену. Эх, ноги, конечно всё ныли. Саныч к этому уж привык (ныть они ещё весной начали). Но вот периодические прострелы острой боли вроде прекратились.
  -Так-то получше будет, - проговорил Саныч и пошёл в ванну помыть-побрить тело к празднику.
  
  С расчёсанными, длинными, мокрыми волосами, благоухая подбритыми щеками и шеей (короткую бородку он оставил), Саныч вышел из ванной голым, и направился к шкафу, одеваться во всё свежее. Одежда, провонявшаяся потом осталась в тазу, под ванной.
  Он одел, лёгкие камуфляжные штаны, и достал хранившуюся в распечатанной упаковке белую рубаху. Кристина, жена, подарила её на прошлый Новый Год. Саныч тогда померил рубаху перед зеркалом, и они на пару покивали головами: о, да замечательно. И благополучно убрали её в шкаф для подходящего случая.
  И вот подходящий случай настал. Он налил полстопки, выпил, и пошёл в маленькую комнату гладить рубаху, сорвав этикетку.
  Поглаженная рубаха осталась висеть на спинке стула, а Саныч отправился готовить праздничные блюда.
  Он прикинул, чем располагает. Гречка, - очень полезно. Чёрный перец, горошек, - очень душисто. Банка консервы, килька в томате, - очень экономно. Луковица репчатая, - не гусь конечно лапчатый, но сплошь витамин. Масло растительное, - живём братцы. И хлеб чёрный, всему голова. К тому ж был крупнолистовой чёрный чай с ароматом лимона, вместо которого были лепестки подсолнуха. Это прочитал на упаковке ему один из редко заходящих знакомых.
  - Слепого каждый обмануть может, - сказал тогда Саныч. - Пахнет лимоном. Кому верить, тебе или нюху?
  
  Вообще, у Саныча друзей не осталось. Кто здравствовал ныне, тем времени на него не хватало за своими житейскими заботами. Да и интересы их разошлись. Понятия, если угодно. "Друганы" же, в основном новоиспечённые, что в последний год зачастили, имели острый нюх на халяву. Появлялись цыганским табором, когда Саныч получал деньги, и растворялись вместе с последней стопкой так внезапно, что дохнущий с бодунища Саныч, глядя на разруху в доме, гадал: а был ли мальчик?
  Когда гречка сварилась, Саныч насыпал меж газетных листов горошинки перца и пустой бутылкой раскатал перец в порошок. Затем ссыпал его в кастрюлю с гречкой, перемешал. Душистый аромат был восхитителен. Это вам не молотый, в упаковке. Тут и запах, и острота.
  Наложив тарелку простой гречки, пошёл в комнату, где импровизированный стол-табуретка, был уж накрыт. Нарезанный, подсоленный лучок в растительном масле. Открытая банка кильки. Кружка остывающего чая. Нарезанный хлеб. И вот, главное праздничное блюдо - гречка.
  Саныч надел выглаженную рубаху, налил и выпил стопку водки, закусив лучком. Затем достал из серванта чистую стопку и, поставив её на комод, налил до краёв водки, накрыв сверху куском хлеба.
  Кристина. Она умерла в феврале прошлого года. Спустя чуть более, месяца, как подарила рубаху, что сейчас была на нём.
  
  2.
  
  Кристина просто простыла. Поднялась температура. У неё были выходные, и за ненадобностью больничного они не спешили вызывать врача. Редко что ль люди простужаются. Тёплое молоко с мёдом, побольше пить жидкости.
  Но лучше не становилось. Становилось хуже. Температура под сорок, Кристина вся горела. Через два дня, не смотря на протесты, Саныч вызвал врача. После осмотра её увезли в больницу.
  - Всё будет нормально, - сказал доктор.
  А на следующее утро, когда Саныч пришёл навестить жену, ему сообщили, что она два часа назад скончалась. Врач говорил тарабарщину о том, что грипп вызван вирусом высочайшей вирулентности, из-за чего развилась молниеносная смертельная геморрагическая пневмония...
  Доктор говорил это контуженному горем Санычу, и всё ж он запомнил сложные врачебные термины. Странная штука - человеческий мозг.
  Они прожили с Кристиной всего восемь месяцев. Восемь месяцев настоящей жизни из вех его бестолковых самостоятельных лет. Эх, если б только он не слушал её, сразу б вызвал врачей...
  
  Запил Саныч когда все дела похоронные были завершены. Посадил тёщу, - совсем не контачившую с бывшим мужем, отцом Кристины, - на поезд Мурманск-Москва, и запил, вернувшись в опустевшую квартиру жены (со своей прежней он выписался). Просто снял намордник с демона, сидящего на плече. Отстегнул цепь, на которой собирался продержать его остаток жизни. И засинячил, затмив свой былой опыт.
  С работы его в марте сократили. Надобность держать себя в руках днём отпала. Пособие безработного у него выходило побольше прежней зарплаты. Так что за прошедший год он трезвел крайне редко. Денёк, и вновь пошло-поехало. Разве что после инсульта не пил аж неделю.
  
  Инсульт разбил его в сентябре. Он беспомощно валялся сутки на полу. "Друганов" скоро ждать не приходилось, деньги только закончились. "Друганы" волшебным образом могли б появится займи он у кого-нибудь денег. А так, до выплаты пособия и думать нечего. Саныч наконец кое-как дополз до входной двери, и ещё через пару часов умудрился открыть замок. Пожилая соседка, открыв дверь, была несколько обескуражена, обнаружив на своём пороге лежащего Саныча с ботинком в руке, коим он стучался к ней. Она то и вызвала ему "скорую".
  Через недельку Саныч уж вполне самостоятельно двигался. Правда, к вечно ноющим ногам добавились переодические прострелы острой боли. А вот со зрением совсем беда. Он практически ослеп. Только уткнувшись носом, мог разобрать, к примеру, название газеты.
  После инсульта, получив пособие, Саныч, послал всех "друганов" куда давно следовало. И продолжал посылать пока те, наконец, не отвадились от визитов.
  
  Живя с Кристиной, он выпил всего раз, на свадьбе немного. Банально, но был дом, куда хотелось возвращаться, где его ждали с работы. На которую он устроился после нелепой смерти Трескачёва.
  Да, все друзья ушли нелепо. Славный, практически трезвый, так и вовсе попросту поскользнулся.
  
  "Эх, Славный. Эх, Кристина. Отметим Новый Долбаный Год".
  Саныч достал из серванта ещё одну стопку и, поставив рядом с "Кристининой", налил до краёв водки, накрыв хлебом. Плеснул и себе полную стопку.
  "За вас родные".
  
  3.
  
  На Саныче была морская роба с застиранным до бледной голубизны гюйсом третьекурсника, на плечах. Его порядком мутило. Вчера ему стукнуло восемнадцать. И теперь он шёл по узкому коридору ПТУ в гальюн, то ли покурить, то ли поблевать. На уши давил многоголосый гул. Туда-сюда двигались пацаны в форме. Мимо, посреди коридора - светлые гюйсы. То один, то другой здоровались, протягивая руку. Саныч буркал в ответ: "здорово", и брёл дальше.
  Тёмно синие же гюйсы больше жались к стенам. Топтались стайками у дверей кабинетов. Сегодня они рвались на урок. Вот два "третьяка", словно акулы скользнув вдоль плотного косяка "перваков", отделили одного лопоухого паренька лет пятнадцати, и сунули ему под нос форменную шапку, наполненную лотерейками.
  "А там все билеты счастливые. Будет петь, плясать, иль лампочку задувать", - отметил мимоходом Саныч, и решил - сначала поблевать, а затем покурить.
  Раздался звонок на занятия. Не все "перваки" попадут на урок. Но основная масса двинулась в кабинеты. Саныч шёл против течения.
  
  В прокуренном гальюне стояли четверо. Два Лысых, так звали Саню и Рому, сокурсников Саныча. И два "первака". Блондину замазали макушку зелёнкой. Он прижимался к стенке, уставившись в пол. Лысые же горячо спорили, по очереди тыкая пальцами в грудь брюнета, второго "первака".
  - А я настаиваю на зелёнке! - восклицал Рома.
  - Не могу согласиться. Нужно выстричь крест. - Саня для наглядности вжикнул ножницами у уха "первака" и кивнул на блондина. - Глянь, что ты уже наделал, изверг.
  Он увидел вошедшего Саныча и сказал:
  - Здорова! Видал, измазал "первака". На лысо-то он теперь добровольно подстрижётся, но на черепе зелёнку наждачкой придётся зачищать.
  - У него осталось право выбора, - сказал Рома. - Коль с этого года при поступлении в хабзу, первый курс официально не стригут, то так тому и быть. Дело добровольное. Саныч, как считаешь?
  - Минуточку, - проговорил Саныч, и подойдя к унитазу блевонул.
  - Это всё алкоголь! - погрозил Саня пальцем брюнету.
  - Пьёшь водку? - строго спросил "первака" Рома.
  - Иногда, - пролепетал паренёк.
  - Детский алкоголизм страшен. Малыш, куда ты катишься? - досадовал Рома, затем обратился к Сане: - Братишка, давай, по справедливости. Я зелёнкой, а ты крест.
  - Оставьте его, мы знакомы, - сказал Саныч, идя к умывальнику.
  - Блин, а чё молчишь то?! - воскликнул Саня.
  - А сам попробуй говорить, когда блюёшь, - сказал Саныч умываясь.
  Оторвавшись от умывальника, он вытер рукавом лицо и выдохнув проговорил:
  - Вроде получше стало, - Саныч глянул на вымазанного зелёнкой блондина, и усмехнулся. - А вы подонки.
  - Что есть, то есть, - Согласился Рома, улыбаясь двумя железными зубами, вставленными вместо выбитых на первом курсе.
  - Ну, чё, пойдём, - кивнул Саныч брюнету и, двинувшись на выход, сказал Лысым: - Я домой, бывайте.
  - Бывай, - сказали дружно Лысые.
  А брюнет позвал за собой блондина:
  - Немец.
  Измазанный зелёнкой "первак" с готовностью оторвался от стены поспешив на выход.
  - Давай хоть покурим Лысюша, - предложил Саня Роме.
  - Давай, Лысюша, - кивнул тот.
  
  - Немец, - усмехнулся Саныч, выйдя из гальюна. - А ты кто?
  - Я, Славный, - ответил брюнет. - Ну, меня звать Слава.
  - Так вот, Славный, валил бы ты с Гитлером домой. Видишь, опять "день первака", - Сказал Саныч, думая, что хорошо всё-таки он не закурил. Вроде действительно легчает.
  
  Они вместе подошли к раздевалке. "Перваки" получили свои шинели, а Саныч - куртку.
  - Пацаны, мармулеты есть? - спросил Саныч, когда они вышли на заснеженную улицу.
  - Чего? - не понял Славный.
  - Деньги, - пояснил Саныч. - На пиво.
  - У меня дома есть, ящика на полтора, - сказал Славный. - Да только очереди такие... И продадут ли?
  Саныч хмыкнул глянув на наручные часы:
  - Через полтора часа пиво привезут на "Гвардак". Через два - на "Фадеевку". Кто в очереди стоит, тому не хватает.
  - А у меня хата свободна, - впервые подал голос Немец.
  - Так едем же! - хлопнул обоих "перваков" по плечам Саныч.
  
  
  Славный с Немцем жили на одной улице. Оба переоделись. И к магазину подъехали перед самым пивным завозом. Саныч договорился на разгрузку машины. Немец, скрывающий зелёные волосы под задрипаной шапчонкой, выглядел совсем ребёнком. Поэтому пиво таскали без него, с машины в магазин. За что получили полтора ящика без очереди. И когда толпа жаждущих мужиков только начала давку в открывшиеся двери магазина, Саныч с "перваками" уж отправились к Немцу.
  
  - Чё ты паришься из-за зелёнки? - спросил Саныч Немца когда они допивали по второй бутылке. - Давай виски выбреем, и будет достойный панковский причесонище.
  У Саныча самого виски и макушка были выбриты, Оставался лишь достающий до кончика носа чуб, который он откидывал с глаз то в одну, то в другую сторону.
  Допив третью бутылку, Немец согласился. Но не под бритву. В доме была только массажная расчёска, и Саныч взялся выстригать волосы через столовую вилку. Вышло довольно аккуратно. И ужасно. Что и требовалось. Захмелевший Славный был в восторге, и начал уламывать Саныча чтоб тот и его подстриг. И Саныч с вдохновением выстриг ему ирокез.
  Квартира немца была довольно убогой. Продавленный диван, прожжённый сигаретами кое где. Допотопная, пошарпанная мебель. Не было телевизора. Он жил вдвоём с отцом.
  - Бухает мой папаша по-чёрному, - сказал изрядно захмелевший Немец. - Как только восемнадцать мне стукнет - подам на размен квартиры. Буду один в однокомнатной жить, как человек. А то ж это жопа какая-то, у меня даже штанов нет.
  И вправду, на Немце были штаны от "парадки", что в хабзайке выдали. Не приглядываясь можно подумать, что это гражданские шерстяные брюки.
  - А чай, - усмехнулся Немец. - Какой редкостный чай в этом доме!
  Он подорвался и, сгоняв на кухню, вернулся с заварным чайником.
  - Вот, гляньте, - Немец открыл крышку. - О таком чуде вы даже не слыхали.
  В чайнике вместо заварки кисли разбухшие жженые сухари.
  - Не понимаю, - сказал Немец. - зачем жрать то так? Папаше всё похрен. Отлежится, иль похмелится дихлофосом, с бодунища на меня наорёт, типа воспитывает, и айда дальше синячить. Не, как только стукнет восемнадцать - сразу на размен. Заживу по-человечьи.
   Худенький Немец едва не плакал пьяными слезами.
  
  Лет восемь назад, Саныч случайно встретил его. Саныч тогда изрядно повеселился в Мурманске, и перед возвращением в родной Североморск, заскочил в магазин за пивком, здоровье поправить. Сразу, на крыльце магазина, откупорил бутылку и отпил треть. Глаза заслезились, он с облегчением выдохнул, и тут увидел пред собой собачьи глаза.
  Нет, перед ним стоял человек. Весьма помятый, небрежно одетый, с всклокоченными жиденькими волосами. Но взгляд у человека был собачьим. Так смотрит вечно голодный, битый пёс на беляш, который вы едите на привокзальной площади. Человек же смотрел на пиво. Саныч протянул бутылку кивая - бери. Собачьи глаза полыхнули счастливо и, если б у человека был хвост, он сейчас бы завилял им что есть мочи. Дрожащими руками человек осторожно, словно ожидая подвоха, взял бутылку и жадно сунул горлышко в рот. Запрокинув голову, он влил в себя всё пиво, пенящееся в бутылке. После, оторвавшись наконец от горлышка, стал глубоко вдыхать осенний воздух, замешанный на выхлопных газах.
  - Немец? - неуверенно проговорил Саныч.
  Жалкая улыбка вдруг застыла на лице помятого человека.
  - Да, - осторожно ответил он. За его спиной вдруг просигналила проезжающая машина, и Немец дёрнулся как от удара током.
  - Я Саныч, помнишь хабзайку? - обрадовался встрече Саныч.
  Немец втянул шею в плечи. Мимика лица его стала меняться с нереальной скоростью. Радость, страх, интерес, отчаянье, тоска. Снова страх, словно он вновь "первак" и сейчас его заставят тянуть лотерейку, а после задувать фары проезжающих машин.
  - Ну же, вспоминай, - сказал Саныч. - Мы с Славным у тебя дома пиво пили. Я тебя ещё вилкой подстриг.
  - А-а! - Обрадовано воскликнул Немец. - Конечно, помню! Ирокез. Привет бра... (он осёкся, не решившись сказать - брат). Как ты?
  - Нормалёк. Сейчас кстати со Славным зависали. Тебя вспоминали. А ты и вот он.
  - Ой, - вообще оживился Немец. - Может, к Славному поедем? Тысячу лет не виделись, хоть рядом живём.
  - Не, Славный уж отходит, ему на работу завтра.
  - Ой, а я вчера так напился, так напился, - запричитал Немец. И было видно, что он не только вчера напился. - Я ж на бирже труда стою. Меня на курсы водителей направили. А я задвинул. Вот веришь, не пил - не пил, а тут задвинул. Что теперь будет?
  - Не парься, - сказал Саныч. - Сейчас домой пойдёшь, отлежишься, придумаешь отмазку.
  - Слушай, а может ещё пивка? А то так хреново, прям сдыхаю, - занудел Немец.
  - Не, на пиво денег нет. Только на дорогу домой осталось.
  Немец тут же поблек, словно ему заявили, что расстрел всё ж состоится.
  - Ну, тогда давай, - протянул он понуро руку Санычу.
  - Давай, - Пожал руку Саныч и пошёл на вокзал.
  
  Когда пиво было допито изрядно пьяный "первак" Немец остался дома, а Славный отправился провожать Саныча на автобус домой, в соседний городок.
  
  4.
  
  Саныч подошёл к настенным часам. 23.05. Меньше часа до Нового Долбанного Года.
  "Приглашу всех друзей, и закатим мы праздник настоящий".
  Он достал ещё стопку, налил до краёв водки и накрыл чёрным хлебом.
  "Выпьем Басуха".
  И Саныч, налив себе, чокнулся с новой стопкой на комоде.
  
  
  Он пришёл к своему другу, однокласснику, Басухе. Саныч только дембельнулся. Созвонились. И вот уж обнимались на пороге. У Басухи со вчера сидели Золотник и Любочка. Похмелялись. Любочка успела навести красоту и выглядела свежо. Особенно на фоне пацанов. В комнате было сервировано две табуретки. На троих - шикарно. Они ломились от развороченных салатов, и прочих колбасо-разносолов.
  - Мой дембель отмечаете? - спросил Саныч, ставя литр водки под табуретку. Басуха, разливая из начатой бутылки по рюмкам, сказал:
  - А как же, корешочек. И за одно "пятую зарплату" Золотника. Дата громкая, грех не напиться.
  - Не напиться - всегда грех, - сказал Саныч. - Мы вот так в мичманской...
   - В контрадмиральской, - перебил его Басуха. - Давай так, тебе сейчас десять минут на дембельский альбом, и всё на этом. Брат, пойми, ты нас сейчас только загрузишь. Особенно Любочка будет в восторге от рассказов о мотросе "Пупкине". Всё понимаю, сам полгода назад дембельнулся. Мы после как-нибудь душевно вдвоём посидим. А сейчас втягивайся в жизнь гражданскую. Расслабься и балдей, корешочек.
  Саныч кивнул:
  - Да оно понятно. Только говорить то пока мне не о чем.
  - А ты, братуха, слушай и поддакивай, - засмеялся Басуха, и поднял рюмку. - За Грос-Адмирала Саныча! Повелителя морей, и портовых шлюх!
  - Саныч сутенёр? - захихикала Любочка.
  - Дура! Саныч наше всё, - заявил Золотник, и они чокнулись.
  Пили, закусывали, и дым стоял коромыслом.
  - Ну, чё, Саныч, группу сколачивать будем? - спросил Басуха.
  - Можем сколотить хоть кордебалет, - усмехнулся Саныч.
  - До службы не успели, - продолжал Басуха. - Зато сейчас как жахнем! Золотник месяц назад гитару купил. У него кореш, барабанщик есть. Вроде толковый. Хоть с причудами. Ну, я естественно - басуха. Всё готово, тебя ждали. Песен на службе написал?
  - Есть пару вещей.
  - Надеюсь не про товарища старшину? - рассмеялся Басуха.
  - Не, про стальные зубы, и про заподло. - сказал Саныч. - А как группу назовём?
  - Сейчас и придумаем, - предложил Золотник, уклоняясь от протянутой Любочкой шпротины на вилке. - Например: "Брынчащие Расчихвостики".
  - "Мудящие параноики", - сказал Саныч.
  - "Мутные зануды", - уже смеялся Басуха.
  И пошла ржачка: "Пьяные Лошарики"; "Немного туповатые"; "Местами поломатые, частично похмелятые"; "В уматы набухатые".
  Так они забавлялись с полчаса, хохоча, и перебивая друг друга. Пока Любачка не предложила:
  - "Твёрдый знак". Прикиньте, как на концерте многотысячная толпа беззвучно скандирует название обожаемой группы. Тысячи безмолвных ртов выдавливают твёрдый знак.
  - Точно! - кивнул Басуха. - Толпа в беззвучном крике исходит. Это просто фильм ужасов. Музыканты забрали их голоса.
  - Как концерт для толпы зомби, - проговорил Золотник.
  - Любочка, тащи дневник, поставлю тебе пятёрку, - сказал Басуха. - Ведь и написать название легко.
  Он в пепельнице окурком на пепле вывел: "Ъ". И велев ничего не трогать, вышел из комнаты. Вернувшись с фотоаппаратом, снял нарисованный "Ъ".
  - Для истории, - пояснил Басуха. - И обложки первого альбома.
  
  Группа "Ъ" быстро сыгралась. Через три месяца репетиций был первый концерт. А через год сами записали магнитный альбом. Под одноименным названием группы. С исторической фотографией на обложке: "Ъ".
  Группа проиграла успешно семь лет. Выступая на фестивалях и давая концерты в городах области. Записали ещё два альбома на диски. Но, в конце концов, развалились после смерти Басухи. Отношения внутри группы всегда были натянутыми. Золотник чудил со своим другом, барабанщиком. Саныч всегда был на своей собственной волне. И связывал их вместе лишь Басуха. Умеющий находить со всеми общий язык. При этом оставаясь не "и вашим и нашим", а находящим компромисс в тёртых моментах, и умеющим убедить, где надо.
  Саныч не мог припомнить в Басухе отрицательных качеств. Даже когда тот стал баловаться "винтом". А после и героином. Затем Басуха просто, словно - поигрались и будет, - прекратил торкаться.
   Частенько они с Санычем уходили в загулы. Пили, по нескольку дней, не просыхая. После Басуха морщился, напевая: мои почки - мои побочки. В конце концов, Басуху это достало, и он закодировался.
   А через месяц, после трёхлетнего перерыва - вновь начел ширяться. Героином. Уж на всю катушку. И через полгода его почки, его побочки, отказали. Он умер дома в постели. Мать закрыла его глаза. Перед этим она звонила Санычу и просила, чтоб тот нашёл героин для сына, потому что он иначе умрёт. Саныч нашёл, принёс. Но Басуха уже не дышал. Мать забрала "чет" и спустила героин в унитаз.
  
  5.
  
  "Федот, и ты давай, подтягивайся к нам"
  Саныч достал из серванта ещё стопку.
  Федот был открытым для друзей человеком, как дверь хлебосольного дома. Его зарезали в тридцать лет. Бытовуха, по синьке.
  У Федота, одно время, они собирались вшестером. Свой круг. Ну, и девки периодически заглядывали. Молодые, до всего охочие. Телевизор вечно настроен на музыкальный канал Wiva 2.
  - Новый клип.
  - OFFSPRING.
  - Ты не видел? Ага-ага!
  Висели у Федота всю зиму. Саныч тогда по вахтам работал. И все выходные проводил "в своём круге". Пропивали зарплаты по очереди. Деньги не переводились. И здоровье тоже. Отходили на работе, и вновь шли к Федоту, который уволившись, получил денег, наверно не один мешок.
  Но как-то уж к весне Саныч пропустил пару недель разгульных. Надоел карнавал бесконечный. Но всё ж решил проведать друга. И когда тот открыл дверь, стало сразу понятно, что дело плохо. По глазам. Они стали пустыми и стеклянными, как донышки бутылок. Саныч тут же сбегал за пивом. Лечить кореша.
  Федот сидел в полумраке за журнальным столиком. Горел лишь ночник над кроватью. И тишина.
  - Чего телик не включишь? - спросил Саныч, ставя четыре бутылки на столик, и присаживаясь в кресло. В маленькой комнате теснились три кресла. Ну да тут и не плясали.
  - Да блин, - вздохнул Федот. - Такая ерунда вышла. Пришли два маляра. Ремонт-то надо делать (ремонт надо было уж года пол как делать), в зале. А у них такая пила была. Как нить красная. Говорят, всё что хочешь распилит и следа не останется.
  Я спрашиваю: это как?
  Они: да вот так.
  И давай этой ниткой телик пилить. И мне интересно, я дурак им ещё помогал. Ну, и распилили, крест-накрест. Точно, следа не осталось. Только не работает теперь.
  Саныч пил пиво, слушал, и удивлялся, что за нить-пила такая? Поднялся, подошёл к телевизору, потрогал.
  - Говорю, не видно следов, можешь даже свет включить, - попивая пиво, сказал Федот.
  Саныч вдруг в полумраке увидел не подключенный шнур. Воткнул вилку в розетку, где-то даже опасаясь, что распиленный телик бабахнет. Но тот, конечно же, просто заработал.
  - Ух, ты! - обрадовался Федот. - Показывает.
  "Дело точно дрянь", - подумал Саныч возвращаясь в кресло.
  - Ты никого не видишь? - спросил Федот.
  - В смысле?
  - В кресле, - Федот кивнул на пустое кресло.
  - Нет, не вижу. А ты?
  - Дьявол там, - буднично ответил Федот. - Уже давно его вижу. Ты точно не видишь?
  - Нет, - у Саныча аж холодок внутри пробежал. Он потихоньку передвинул с середины столика острую открывашку к себе.
  - А я вижу, - Федот с кресла перевёл взгляд на столик. - И ещё, пробки крутятся.
  Он, поставив бутылку на столик, взял пивную крышечку и начал её гнуть туда-сюда.
  - Достала она крутиться, - сказал Федот. - И маляры эти на фиг тут не нужны.
  - Нет там никого. Хочешь, глянем.
  Они пошли.
  - Точно никого, - проговорил Федот, глядя на стены с ободранными обоями.
  - Вот и славно, - вздохнул Саныч, и они вернулись за столик. - Видишь ещё кого-нибудь?
  - Дьявола. Он что-то пишет. У него есть особый журнал. - Федот кинул на пол порванную надвое пивную пробку, и уставился на пробку Саныча. - И эта крутится. Видишь?
  - Нет.
  - А у меня крутится, - Федот взял, и принялся гнуть новую крышечку. - И дьявол смотрит. Притаился с ручкой в руке и смотрит. Наши имена записать хочет. А то он только одни кликухи знает.
  "Прям языческое поверье, - подумал Саныч. - Чтоб дьявол не записал в свой журнал пьяницу, у каждого алкаша должна быть кликуха".
  Санычу пора было идти на вахту. Он, попрощавшись с Федотом, порвавшим вторую крышечку, заскочил в соседний дом, к Колчану, общему другу, и рассказал, что случилось.
  - Одному ему дома оставаться нельзя, - заключил Саныч.
  Тогда всё обошлось. Федота увезли в больницу. А четыре года спустя его каким-то ветром занесло на непонятную квартиру, где пьяный хозяин и зарезал Федота кухонным ножом.
  
  6.
  
  Было уже 23.45. Саныч выключил звук телевизора, чтоб не слышать пожеланий президента.
  "Иннокентий, Треска, давайте к нам скорей. А то одни, на том свете, Новый Долбанный Год отмечать будете".
  Саныч достал ещё две стопки. Налил и накрыл их хлебом. Плеснул себе, чокнулся с "новенькими".
  - Проводим Старый Долбанный Год! - сказал Саныч и выпив подошёл к табуретке, закусил гречкой.
  Странное дело, водка его пока совсем не брала.
  
  В 95-ом, осенью, к Санычу неожиданно заехали Иннокентий с Трескачёвым. Была пятница. Гости были удивлены, пройдя в прихожую и не услышав в квартире ничего кроме бубнящего телевизора.
  - А где сабантуй? - спросил Сергей Трескачёв.
  - Сабантуй? - переспросил Саныч. - Ты о турецком султане?
  - О балтийском рабочем, - сказал Иннокентий. - Где девичий визг, и мужское: Карамба!?
  - Сами вы карамбы, - усмехнулся Саныч. - Чё в пакетах принесли?
  - Три килограмма водки ну, и закусить, - сказал Треска. - А ты думал, мы с чекушкой попёрлись в другой город?
   - Я знал, - потёр ладони Саныч. - Вот сейчас и будет Карамба!
  Он взял у гостей пакеты и пошёл в комнату сервировать табуретку.
  Сидели тихо, душевно. Правда, в наивысшей лирической точке, Саныч достал гитару и спел свою песню:
  Выпьем по кружке портвейна
  Сырок со мной преломи
  Закурим потом папироски
  Забудем с тобой про часы
  За окнами ночка глухая
  По стенке ползёт таракан
  Срывается капля из крана
  Последняя в полный стакан
  Эх, боль же моя ты кручина
  Эх, ночка ж моя ты тоска
  Сегодня у нас грустный праздник
  Грузчика и моряка
  Налей же портвейн ещё в кружки
  Пустую бутылку под стол
  В тарелке скукожен огурчик
  Пупырчатый он разносол
  Скрипят, скрипят половицы
  Иду за бутылкой другой
  В Португалии не известны
  Ингредиенты такой
  За окнами ночка глухая
  Вьюга тоске подпевай
  Срывается капля из крана
  В стакане вода через край
  Отложим проблемы на завтра
  Забудем, что было вчера
  Сегодня у нас грустный праздник
  Грузчика и моряка.
  
  А после сидели тихо, не доставая соседей записями тяжёлой музыки. Вспоминалось всё самое хорошее и весёлое. Улеглись спать под утро. А проснувшись к вечеру, похмелились парой рюмашечек, остатками со вчера. Да и сидели, отходя потихонечку, уставившись в телевизор, комментируя всё шутками-прибаутками. Позже наделали из иголок, спичек, да бумаги - дротики. И метали их в нарисованную на картоне мишень. Дурачились, смеялись, бегали к мишени и обратно, чтоб вновь метнуть дротик.
  Друзья остались и на эту ночь у Саныча в городке. Смотрели старый, чёрно-белый фильм "Муха". На рекламе Саныч, выйдя на кухню, положил в сковородку строительный патрон и, установив её на включённую плиту, вернулся в комнату, как ни в чём не бывало. Они продолжали смотреть фильм.
  Бабахнуло неожиданно даже для Саныча. А Иннокентий с Треской так и вовсе подпрыгнули на диване. В похмельных шугняках их чуть инфаркт не хватил. Сначала они спорили: сперва расчленить или поджарить Саныча. А после смеялись долго, тыкая друг в друга пальцами: ну и труханул ты... а сам-то себя видел?..
  Да оба вы...
  А сам...
  И за одно передразнивали персонаж фильма "Муха": хэлп ми! хэлп ми!
  
  Утром, позавтракав, друзья собрались было уезжать домой, но тут с Мурманска приехал Славный. Треска его видел впервые, ну а с Иннокентием тот уж не раз куролесил, познакомившись через Саныча ещё перед службой.
  - Я остаюсь тут жить! - воскликнул Иннокентий, увидев две литровые бутылки водки в руках Славного.
  Славный, только разувшись, прошёл на кухню, поставил водку на стол, снял с плеч рюкзак, и достал из него ещё три литровые бутылки водки.
  - Карамба, - выговорил Саныч.
  - Вот это деловой подход, - одобрил Иннокентий. - Уважаю.
  - А я сваливаю, пока при памяти, - сказал Трескачёв направляясь в прихожую. - Вы походу все отдыхаете, а у меня завтра понедельник.
  
   Вспомнив ту добрую встречу, Саныч погрустнел. Глянул на беззвучный телевизор и увидел, что президент завершил поздравление. По-быстрому прибавил громкость, и уж под бой курантов плеснул себе водки. Он подошёл к строю накрытых хлебом стопок и, чокнувшись, с каждой сказал:
  - С Новым Годом, дорогие...
  
  
  
  
  
  БУДЬ ПРОКЛЯТО ЭТО СОЛНЦЕ
  
  1.
  
  
  Летят перелётные птицы
  Ура! Наконец-то весна! Дурак, пить надо меньше
  Сентябрь, уж осень пришла.
  
  
  1996 год.
  
  Будь проклято это солнце! Оно меня ослепит, оно изжарит меня живьем. Хотя, скорее, чем это случится, я упаду. Я буду лететь вниз и кричать, пока передо мною мелькают окна, пока серый асфальт, увеличиваясь, не вырастет до размеров вселенной, пока кроме него ничего не останется в этом мире.
  Черт, даже не знаю, зачем мне понадобилось карабкаться вверх по стене этого дома. Кажется, я лезу уже целую вечность и целую вечность светит, нет, слепит и жарит, это долбаное солнце. Из-за него не видно крыши, перед глазами лишь кусок стены, усеянный мелкими камушками, за которые, срывая ногти, цепляюсь пальцами рук и ног. Такие стены бывают у девятиэтажек, но мне кажется, что я пролез на много больше.
  Рубаха от холодного пота липнет к спине... Холодного! Чёрт, да я ведь жарюсь живьём! Во рту пересохло, язык наждачной бумагой царапает нёбо. Губы потрескались и кровоточат.
  Надо ползти, хоть по чуть-чуть, но вверх. Только не стоять (скорее не висеть) на месте. Но как страшно оторвать руку или ногу от стены. Я словно прирос к ней и в тоже время чувствую, что в любой миг могу сорваться и полететь в низ, к раскрывающему мне на встречу свои асфальтированные объятия тротуару.
  Так, всё, меня определённо нужно спасать. Буду орать.
  - Пожар! Пожар! - кричу во всё пересохшее горло.
  - Заткнись, придурок! - кто-то рявкнул слева и повыше. От неожиданности вздрагиваю, мокрые от пота пальцы чуть не срываются с мелких камушков.
  - Нажрался и орёт. Делать больше нечего? -
  Поворачиваю голову в сторону злобного и до боли знакомого голоса. В паре метрах над мной из открытого окна торчит чья-то голова. Черты лица не разглядеть: проклятое солнце светит так, что ломит глаза.
  - Я просто хочу привлечь внимание пожарных, - оправдываюсь дрожащим голосом. - Не могли бы Вы вызвать их, чтобы они сняли меня отсюда?
  Заискивающе смотрю на голову, и в тоже время щурюсь от солнечных лучей: кто же это такой?
  - Делать мне больше нечего, - сердито повторяется он.
  И тут мне приходит гениальнейшая мысль:
  - Тогда давайте я к вам в окно залезу.
  Голова молчит, а как известно: молчание - знак согласия. С трудом отрываю руку от стены, переношу её в сторону. Затем, затаив дыхание, аккуратно передвигаю ногу. Уже не чувствую страха. Страх - это ничто по сравнению с обуревающим меня ужасом. И виновата в этом появившаяся надежда. Вот оно, спасение, рукой подать. Вот он - чёрный квадрат окна в пылающих лучах солнца. Спасение так близко, но одно неверное движение и...
  Меня затрясло. Руки и ноги сделались ватными. Уткнувшись лбом в остроугольные камушки на стене, я начал глубоко вдыхать и выдыхать горячий воздух. Главное - успокоиться.
  Наконец удалось совладать с дрожью, потихоньку начинаю двигаться к окну. Вздох - выдох - передвигаю руку, ногу. Скоро, ещё чуть-чуть. Наконец, хватаюсь пальцами за раскалённый жестяной карниз. Начинаю подтягиваться и поднимаю лицо вверх. Сквозь щёлочки закрытых век пытаюсь рассмотреть своего спасителя. Никак. Вижу только контуры головы, мне они опять-таки кажутся знакомыми. Открываю шире глаза.
  - А-а-а! - их обжигает, я слепну.
  - Делать мне больше нечего! - истерично, взвизгивает голова. И перед моим носом захлопывается окно.
  - Не-е-ет! - кричу я, что есть силы.
  - Нет! Открой! Нет! Нет! - чувствую, как из незрячих глаз текут слёзы.
  - Нет, нет...- уже всхлипываю я. Наконец, разжимаю пальцы и поворачиваюсь на бок...
  
  НА БОК?! Я же падаю! Рвусь вперёд и ударяюсь лбом о гладкую стену. Пальцы не находят остроугольных камушков. Передо мною - стена, покрытая обоями. Ложусь на спину, в глаза ударяет яркий свет настольной лампы.
  - Будь проклято это солнце, - произношу я шёпотом. Голова гудит похмельным набатом. Сажусь на кровати. На мне одета "косуха", ноги накрыты пуховым одеялом. Провожу ладонью по пересохшим губам. Они потрескались, но не кровоточат, как во сне. Рукой вытираю, выступивший на лбу, действительно, холодный пот. Скинув с себя одеяло, потихоньку встаю. Подкатывает тошнота, еле-еле удаётся её сдержать. Как это я завалился спать одетый, даже ботинки не снял? Подхожу к двери, обклеенной старыми, ещё советскими, рублями и толкнув её, прохожу из спальни в зал.
  - О-о-о, - невольно вырывается стон.
  Возле кресла стоит табуретка, заваленная всяким дерьмом. Тут и миска с застывшим пельменным бульоном, и растерзанный до неузнаваемости, труп леща, пустая консервная банка из-под неизвестно чего. Грязные вилки, ложки, рюмки, покусанные ломтики чёрного хлеба и чёрт знает, что ещё. Как это всё на ней уместилось? Хотя, уместилось, конечно же, не всё. На полу валяется перевёрнутая пепельница, сделанная в виде человеческого черепа. Окурки и пепел усеивают палас. Кругом лежат пустые бутылки. Возле телевизора валяется механический будильник. Я подымаю его: стекло отлетело, одна стрелка куда-то пропала.
  - Друзья, мать их...- зло процеживаю сквозь стиснутые зубы, вспоминая, как вчера один из них, уронил будильник с телевизора. Ставлю часы на место и обхожу поломанный стул.
  - А! Сука! - наступив на валявшуюся деревянную ножку от него и чуть не упав, кричу я. В бешенстве пинаю её, и она, пролетев пару метров, врезается в строй пустых бутылок. Три падают, а одна, пивная, разбивается вдребезги.
  Необходимо успокоиться, главное не сидеть в полной тишине. Иду к магнитофону, в него со вчера вставлена кассета. Нажимаю воспроизведение и через мгновение стоваттные динамики взрываются оглушительным рёвом гитар и грохотом ударных. Выкрикивается единственное слово: "хрен ли"...
  И музыка резко обрывается. Комната вновь погружается в тишину, слышны лишь тихие шумы мотающейся не записанной плёнки. Ошалело смотрю на магнитофон, опять слушали музыку ночью. Ничего не помню.
   Заранее убавляю громкость и переворачиваю кассету. На этот раз музыка не бьёт по ушам, колонки звучат тихо. Подхожу к зеркалу, висящему на стене, в нём я отражаюсь по пояс.
  Ну и рожа... Распущенные, длинные волосы перепутаны и висят паклей, покрасневшие глаза блестят, лицо опухло.
  - Ты кто? - спрашиваю у отражения. Оно в унисон повторяет мои слова и умолкает вместе со мной. - Я - Иннокентий.
  Поглядев ещё немного на себя, усмехнувшись, говорю: - Паршиво выглядишь, брат Иннокентий и иду через коридор в туалет.
  Кран почему-то ностальгически нависает над тем местом где год назад, была разбита раковина. Скидываю "косуху" на пол и поворачиваю кран в ванну.
  Открываю холодную воду и принимаюсь умываться. Лицо словно азотом обжигает и это здорово.
  Пить.
  Жадно прильнул губами к крану.
  Хорошо.
  И тут же кидаюсь к унитазу.
  Тошнит...
  Выворачивает...
  Я извергаю какую-то дрянь неопределённого цвета. От её вида и вони меня вновь рвёт.
  Чтоб я ещё пил - да никогда!
  Умывшись, пошатываясь от накатившей слабости, бреду в комнату. Выключаю магнитофон, тишины захотелось.
  Вновь подхожу к зеркалу. На этот раз вроде выгляжу чуть получше, хотя всё равно хреново. Присматриваюсь внимательнее и ... у меня появляется ощущение, будто я смотрю на самого себя. То есть на себя реального, находящегося по ту сторону зеркала, а здесь лишь моё отражение. От этой мысли голова начинает кружиться. Делаю глубокий вдох....
  Или это он, там, делает глубокий вдох, а я только повторяю за ним? Мороз по коже, меня начинает трясти. Я резко отворачиваюсь и подхожу к табуретке. В одной из рюмок осталась водка. Дрожащей рукой беру её и выпиваю залпом. Горло обжигает.
  И что за чушь мне лезет в голову, отражение не может пить настоящую водку. Подымаю с пола довольно-таки приличный окурок, и прикуриваю от зажигалки.
  - Ты кто? - раздаётся тихий голос сзади. Вмиг ослабевшие пальцы теряют зажигалку, и та падает на грязный палас.
  - Я Иннокентий - продолжает голос.
  Медленно поворачиваюсь и как загипнотизированный удавом, кролик, на ватных ногах, мелкими шажками иду к зеркалу. В нём - я, только что проснувшийся, усмехнувшись, говорю:
  - Паршиво выглядишь, брат Иннокентий.
  По идее, отражение сейчас, должно повернуться и уйти в ванну, но оно остаётся на месте и внимательно следит за мной.
  Вот я и у зеркала, но в нём я только проснувшийся, ещё до ванны.
  - Ты кто? - опять спрашивает отражение. И мы одновременно, вдвоём отвечаем:
  - Я Иннокентий - окурок выпадает из моих губ. Чувствую, как на затылке буквально шевелятся волосы. Отпрыгиваю назад, и моя нога попадает на валяющуюся бутылку. Теряю равновесие и, крутанувшись, размахивая руками, падаю лицом на угол табуретки.
  Хрясть! Вспышка перед глазами. Валюсь на пол переворачивая табуретку. На меня сыпется всё дерьмо, находящееся на ней. Миска бьёт по голове и волосы намокают от пельменного бульона.
  - Паршиво выглядишь, брат Иннокентий - раздаётся насмешка.
   Приподымаюсь на локтях и с кровавой слюной выплёвываю кусок поломанного зуба. Губы мои разбиты, из носа хлещет кровь. Поворачиваюсь, и сидя смотрю в зеркало.
  - Ты кто? - вновь произносит отражение.
  Хватаю, валяющуюся рядом пепельницу и швыряю в этого, вновь и вновь повторяющегося призрака.
  Осколки стекла летят на пол и начинают вперемешку, беспорядочно скакать как блестящие механические игрушки, сделанные безумным мастером.
  Вон губы, произносящие в зеркальном фрагменте:
  - Я Иннокентий.
  Меж них виден невредимый зуб, который я только что выплюнул. А у двери в коридор подпрыгивает осколок с глазом и кусок металлической молнии от "косухи".
  Вскакиваю и пячусь, глядя на ужасающий, и в тоже время, завораживающий танец стекла.
  - Паршиво выглядишь, брат Иннокентий!
  Я упираюсь в подоконник. Передо мной реальность развалилась на куски и обернулась кошмаром.
  Начинаю задыхаться.
  Воздух!
  Срываю висящую тюль и распахиваю окно настежь. Холодный ветер врывается в комнату, я вдыхаю его полной грудью и смотрю на бегущие низкие, тёмно-серые тучи. Они сплошь покрывают и без того сумеречное небо.
  Кровь залила мне подбородок и горло, проникла под рубаху, окрасила грудь. Я чувствую тёплую струйку, бегущую по животу. Тянусь рукой за снегом, лежащем на жестяном карнизе, чтобы приложить его к разбитому носу. И тут слышу снизу, с улицы, только почему-то совсем рядом, крик:
  - Пожар! Пожар! Пожар!
  Склоняюсь над подоконником и заглядываю за карниз. И тут по мне, словно, прокатывается волна электрического тока, моё тело аж передёргивает. Прямо под окном вижу себя, вцепившегося пальцами с содранными ногтями в остроугольные камушки на стене дома.
  - Заткнись придурок! - рявкнули, скачущие по полу, осколки зеркала позади меня. - Нажрался и орёт! Делать больше нечего?
  Чуть отстранившись, вцепился руками в оконную раму. Перед моими глазами поплыли тёмные круги, я на какое-то время оглох. Ноги начали подкашиваться, стоило больших усилий устоять на них. Не знаю, терял я сознание или нет, но что-то близкое к этому было.
  Раздаётся звук прогибающейся жести - это окровавленные пальцы вцепились в карниз. Как на замедленных кадрах начала выплывать голова. Вьющиеся длинные и ставшие почти чёрными от пота волосы резко подчёркивают мертвецкую бледность лица. Фантом из сна подымает ранее закрытые веки, и я вижу черноту выжженных глазниц.
  - Делать мне больше нечего! - Истерично взвизгивают осколки зеркала за моей спиной. Этот выкрик бьёт меня как электрошоком и я, вдруг вновь обретя способность двигаться, захлопываю окно и судорожно защёлкиваю шпингалет.
  - Нет! Нет! Открой! Нет! - от воплей фантома задрожали стёкла. А в следующий миг он лишь беззвучно шевелит потрескавшимися губами. Из выжженных глазниц стремительно выбегают две струйки чёрных слёз и вслед за этим голова исчезает, падает вниз.
  Как контуженый закрываю вторую раму. И тут... слышу, как к звукам прыгающих осколков зеркала добавляется новый, из спальни. Это заскрипела кровать. И я знаю, что это значит.
  Надо бежать отсюда - прочь из этой ужасной квартиры.
  Кидаюсь к коридору, но осколки зеркала сгруппировались у двери и бешено скачут, подпрыгивая метра на два. При этом они не бьются об пол, как должно было бы быть.
  А из спальни уже слышатся шаги. Я кидаюсь к стоящей у стены тумбочке, на которой находится магнитофон и самое главное - отвёртка с длинным стержнем. Хватаю её и поворачиваюсь.
  Сбоку, по правую руку, неистово пляшут стёкла, их стало явно больше. И плевать, откуда взялись новые, главное факт - их больше.
  В конце комнаты, напротив меня, окно, за которым злобно завывает ветер, а слева от него - дверь в спальню, уже начинающая медленно открываться.
  Сжимая отвёртку в руке, жду появления себя, только что проснувшегося.
  Фантом вышел медленно, потихоньку покачиваясь и болтая безвольными руками. Голова опущена, с длинных, мокрых волос капает вода (или пот?).
  Косуха на нём сухая.
  Он останавливается напротив окна и, повернувшись в мою сторону, начинает еле слышно мычать.
  Это не фантом - это зомби. Это мёртвый Я.
  
  Позади меня неожиданно щёлкает магнитофон, и комната взрывается, как и в первый раз, ещё до всего этого кошмара, рёвом гитар и оглушительными ударами барабанов.
  Но песня, на этот раз другая:
  " Я проснулся ночью
   Зубы не болят
   Так какого чёрта
   Так они скрипят!!!"
  От неожиданности аж подпрыгиваю. И в этот момент, перестав раскачиваться зомби резко откидывает голову назад. Мокрые волосы, разбрасывая брызги, веером подлетают вверх и падают ему за спину. Зомби медленно подымает голову и в меня вонзается взгляд выжженных глазниц.
  Да-да, он вовсе не слепой. Эти две чёрные дыры на белом с синевой лице внимательно смотрят на меня. Я физически чувствую злобный взгляд, он словно схватил меня за глотку.
  А колонки надрываются пуще прежнего:
  "А под табуреткою
   Кочерга лежит!!!"
  Зомби неожиданно печально улыбнулся и спокойно, грустным голосом спросил:
  - Почему ты не стал спасать самого себя? Закрыл окно? Сам из-за себя упал. Ты склонен к суициду...
  Я не понял последнюю фразу: он спрашивает или утверждает? Да как я его вообще слышу? Музыка ревёт до боли в ушах.
  - Никогда не мог понять вас, самоубийц, - продолжает зомби, или даже кто пострашнее. - Вы собираетесь умереть, а стоит появиться мне, начинаете дрожать от страха.
  - Я не собираюсь умирать! - ору я во всё горло, что есть силы сжимая в руке отвёртку.
  - Значит, нам придётся помочь тебе.
  Нам! Поворачиваю голову в сторону, где прыгали стёкла, но вместо них, в метре от себя, вижу двойника зомби, только состоящего полностью из осколков разбитого зеркала. Он, как ожившая стеклянная статуя, испещрённая трещинами. Даже пряди волос, свисающие с его головы, позвякивают зеркальными гирляндами.
  Вижу в его "косухе" и джинсах, неровное отражение себя и комнаты.
  - Значит, дрожать от страха? - кричу я и, что есть силы, наотмашь, бью отвёрткой по лицу зеркального демона. Но он мне удалось лишь поцарапать ему скулу и отколоть кончик носа.
  Несколько гирлянд-волос упали на пол и разбились. Осколки тут же начали скакать вокруг его ног.
  Он зарычал, оскалив острые треугольники крупных зеркальных зубов и потянул руки к моей шее. В место пальцев у него длинные, стеклянные ножи, которые, скрежеща, быстро сходятся и расходятся как ножницы. Отпрыгиваю в сторону и бью по ним отвёрткой.
  Щёлк! - и в моей руке остаётся лишь рукоять и сантиметровый, срезанный, металлический штырёк.
  Я кидаю то, что осталось от отвёртки, в лицо зеркальной твари. Рукоять, ударившись о стеклянный лоб и не причинив никакого вреда, отлетает на пол.
  "Жинг - жинг - жинг", - работают пальцы-ножницы. Тварь продолжает тянуть ко мне свои руки, но пока остаётся стоять на месте.
  - Ну, так что? Помощь нужна, или ты всё-таки сам помрёшь? - угрожающе спрашивает демон у окна.
  - С помощью, это уже убийство. - Не вышло у меня сказать спокойно. Ну, а то, что музыка ревёт - плевать: если я его слышу, значит и он меня слышит. Быть может, он слышит даже мои мысли.
  - Висельнику помогает виселица, тому, кто травится - яд, а тебе можем помочь мы, если недостаточно собственных ног и высоты твоего этажа, - проговорил демон.
  - А с чего ты решил, что я вообще собираюсь покончить с собой? - спросил я.
  - Как бы тебе попроще сказать?.. - устало вздохнула тварь в моём обличии. - О! А тебе какое, на хрен, дело? Просто отвечай: ты сам сиганёшь в окно или тебе помочь?
  Нет! Этого не может быть в реальности, меня глючит. Точно, это "белочка". Вот сейчас сяду на пол, закрою глаза и буду так сидеть, пока всё это безумие не прекратится.
  - Вот так всегда! - раздражённо заговорили в унисон моим голосом два глюка-демона и заверещали, сделав испуганные голоса: - Этого не может быть!
  Я ведь ничего в слух не сказал. Всё-таки они слышат мои мысли. Хотя... это ведь мои глюки, не чьи-то.
  - Люди способны верить в чушь, написанную в газете, но только не своим глазам - продолжил уже один демон, у окна. - А если с ними что-то происходит, чего они не в состоянии понять, что выходит за привычные рамки, в которые они поместили весь мир, то сразу заявляют: этого не может быть! Хотя не имеют ни малейшего понятия о том, что собой представляет реальность в действительности. Ты - жалкий человечишка, не способен понять реальность, а она такова: хочешь или нет, но ты вылетишь в это окно.
  Демон командно гаркнул стеклянному, при этом хлопнув оглушительно (и это на фоне вопящей музыки) в ладоши:
  - Свет мой, зеркальце - давай!
  И у того, пальцы-ножницы заработали быстрее. Он медленно, угрожающе рыча, двинулся на меня. При этом из уголка зеркальной пасти потекла стеклянная, алая слюна.
  "Жинг" - ножницы разрезали мою рубаху, кожу и мясо до кости предплечья.
  - А-а-а!!! - крик рвёт моё горло. В глазах темнеет, но я всё же вижу довольную улыбку демона, стоящего у окна.
  
  Да, это реальность, и то, что мне предстоит умереть - реальность. А раз так, то лучше выпрыгнуть в окно и прихватить с собою улыбающуюся тварь, чем просто быть изрезанным тут на куски...
  
  Он наклонил корпус вперёд и большими скачками ринулся к окну. В последние секунды, жизнь замедлила для него ход времени (который был не изменим 23 года), как бы желая оттянуть приближающуюся смерть.
  Он как спринтер в кошмарном марафоне вышедший на финишную прямую бежал с заплывшими от синяков глазами. С разбухшим сломанным носом, из которого не переставая текла кровь.
  Она залила нижнюю часть лица, горло, пропитала до живота рубашку и забрызгала тёмными пятнами потёртые синие джинсы.
  Рукав рубахи, ниже торчащего из предплечья осколка зеркала, и кисть, тоже окрасились кровью. При взмахе руки она срывалась с пальцев, брызгами разлетаясь по квартире.
  Не смотря на ужасную боль Иннокентий решил, что всё же, скорее всего, это сон. Потому как расстояние до твари сокращалось очень медленно. Он бежал, словно по пояс в болоте.
  Из колонок, вместо музыки, вырывалось оглушительное мычание заторможенного безумца.
  Но вот, до демона остался один прыжок. Иннокентий толкнулся ногами что есть силы, вытянув перед собой руки...
  
  И тут время вновь приобрело свой нормальный ход. Взревел вразумительно магнитофон, песня закончилась:
  " Мне теперь на всё наплевать!"
  
  Он целился демону в грудь, но руки прошли сквозь него, как через дым и разбивая врезались в оконное стекло. Оно брызнуло со звоном на улицу освобождая путь Иннокентию.
  
  Он кричал, пока перед ним мелькали окна, пока серый асфальт, увеличиваясь, не вырос до размеров вселенной, пока кроме него ничего не осталось в мире.
  
  
  
  2.
  
  
  
  "Дз-з-з-инь!" - звякнул дверной звонок.
  
  - О-о-о - застонал, натягивая на голову одеяло лежащий в кровати Па-ма.
  
  "Дз-з-з-инь!" - повторился звонок.
  
  - О-о-о - решил не оригинальничать Па-ма.
  
  "Дз-з-з-з-з-з-з-инь!!!" - на этот раз звонок был раздражительно долог. Продолжительней предыдущего секунды на полторы. А кому это кажется ерундой, то прошу учесть, что Па-ма был с похмелья, причём не первый день.
  - О-о-о-о - высунул он из-под одеяла, скорчившееся в кислой гримасе, с отпечатком вчерашнего и позавчерашнего, помятое лицо.
  Гадский звонок, Па-ма перестонал где-то секунды на полторы и был доволен собою. В наступившей тишине по его лицу скользнуло даже подобие улыбки. Открывшиеся было глаза, вновь с удовольствием прикрыли тяжёлые веки.
  
  "Дз-з-з-инь..."
  
  - А-а-а, - Па-ма подскочил, оказавшись на кровати в сидячем положении. Перепутанные, длинные, прямые, чёрные волосы падали за спину и на грудь, достигая живота.
  - А-а-а, - на этот раз просто выдохнул Па-ма и вытаращенными глазами осмотрелся по сторонам, будто впервые оказался в собственной квартире.
  
  "Дз-з-з-инь!"
  
  В это мгновение он возненавидел неизвестного ему изобретателя, сотворившего это коварное устройство, предназначение которому, казалось бы, служить удобством человеку. Но какое ж тут удобство? Сплошное разочарование.
  
  "Дз-з-з-инь!"
  
  - М-м-м, - рассерженный Па-ма издал звук негодования при плотно сжатых губах.
  Он, откинув одеяло, спрыгнул с кровати и вскочил на ноги.
  Холодно.
  Быстро накинул рубаху и натянул спортивные штаны.
  - Сейчас-сейчас, - цедил он сквозь зубы, пока одевался. - Сейчас я выйду, дорогой ты мой утр-р-ренний гость.
  
  Молодому человеку, страдающему этим утром с похмелья, было двадцать три года. Рост имел он средний, при средней же комплекции. Не смотря на рассерженное "м-м-м" и злобное "сейчас-сейчас", человек он был спокойный, мирный.
  
  - Сейчас я тебе открою! - выкрикнул он в дверь, протягивая руку к замку, но ни в голосе, ни в лице, не было желаемого свирепства. Наоборот, вместе с прохладой, царившей в квартире, на него накатил похмельный хохотунчик.
  Пред глазами встала совершенно идиотская картина: вот он, косматый и злой как Бармалей, с гневно выпученными глазами, распахивает дверь, а у его порога стоят десятка полтора пионеров-октябрят. Девочки - в белых бантах, мальчики - в накрахмаленных рубашках. У всех цветы. Глядят преданно да восторженно и говорят дружно вчерашние слова Иннокентия:
   - Ты наш герой!
  Когда Па-ма наконец открыл дверь, он уже хихикал, расплывшись в совершенно идиотской улыбке.
  Но... на пороге вместо пионеров-октябрят оказались две женщины, лет так под сорок пять, абсолютно не знакомые. Одна - худая и длинная, одетая во что-то типа "аляски". Другая - пухленькая и маленькая, этакий розовощёкий колобочек, в шубке неведомого зверька.
  
  - Здравствуйте, - сказала мягким и каким-то глубоким голосом та, что колобочек, а вторая молча переступила с ноги на ногу.
  Улыбка, с лица Па-мы, начала потихоньку сползать, он внимательней всмотрелся в глаза маленькой.
  - Есть ли у Вас дома ненужные вещи? - продолжила ровным голосом колобок. - Те, от которых толку никакого? Которые хламом хламятся, об которые, в спешке, запинаешься, на которые вечно натыкаешься? Не нужное барахло, большое и маленькое, годами пылящееся, по всюду валяющееся.
  
  Голос колобка эхом отдавался в ушах Па-мы.
  
  - А пылью дышать вредно, - назидательно продолжала она.
  Да, мысленно соглашался Па-ма, даже почувствовав во рту неприятный привкус.
  - Вредные вещи, ненужные вещи, - голос незнакомки доносился откуда-то с высоты. - А ведь есть и опасные вещи. Вот смотри - это Стёпка - отрок пятнадцати лет.
  
  Слова женщины эхом звучали в голове:
  - Юный археолог, "чёрный" копатель. Звучит громко, а по существу: ну балбес балбесом! Тащит в дом всякую гадость. От безобидной вставной немецкой челюсти до вещей откровенно вредных и даже опасных.
  - Мама его... - Па-ма увидел крупную женщину с глазами навыкате. - Безусловно, умудрённая жизненным опытом больше своего сына. Но и ей ума хватает лишь на то чтобы избавить своё жилище от опасной вещи. Что потом будет с этой опасной вещью её ничуть не волнует.
  
  Па-ма увидел, как крупная женщина с глазами на выкате стоит по среди какой-то комнаты и вертя головой как башней танка, громогласно зовёт, должно быть собаку или кота: - Бонифаций! Бонифаций! Ну, куда же ты забрался?
  Она выходит в коридор, подходит к двери другой комнаты и спрашивает, не открывая её:
  - Стёпка! Бонифаций у тебя?
  Молчание.
  - Стёпка, - зовёт она в очередной раз и открывает дверь в комнату сына.
  Никого. Вокруг царит полумрак. У зашторенного окна на тумбочке лежат две каски, немецкая и русская. На столе - кусок размотанной пулемётной ленты, рядом - пара ржавых гильз.
  Видно, что мать относится к этому достаточно лояльно.
  - Бонифаций, - почему-то, на этот раз, зовёт она шёпотом, словно чего-то опасаясь.
  
  Женщина подходит к кровати и опустившись на колени заглядывает под неё.
  - Бонифаций...
  
  Что-то привлекает её внимание, она засовывает под кровать руки и нащупав, тащит это, судя по скрежету паркета, что-то тяжёлое, наружу.
  Стоя на коленях, она всматривается в то, что извлекла из-под койки. А это - артиллерийский снаряд не первой свежести, да и не второй. Большой и ржавый, на вид очень ветхий. Стукни его чем-нибудь, и он рассыплется.
  - Безобразие, - тихо проговорила женщина. - Гадость какая-то.
  Она поднялась на ноги и вышла из комнаты. Спустя минуту вернулась с тряпкой в руке. Вновь склонилась над снарядом и аккуратно его запеленала. Затем, взяв неожиданную находку на руки, поднялась и направилась в коридор. Выйдя на лестничную площадку четвёртого этажа, прислушалась.
  Тишина.
  Она спустилась ниже пролётом и оказалась у раскрытой зловонной пасти мусоропровода.
  - Гадость какая, - прошептала она опять и выбросила запеленатый как младенец, снаряд. Тот шумно задевая стенки, полетел вниз, пока не достиг мусорного дна.
  
  Крыльцо подъезда девятиэтажного дома. К чуть приоткрытой двери подсобного помещения, куда сваливается мусор, осторожно подходит неприглядного вида гражданин. Па-ма узнаёт его, это местный абориген по кличке "Партизан Отважный Коля", потому что, как в песне поётся: проходит на радость мимо. А если не мимо, то какая уж тут радость, бич - не журавль, счастья не приносит.
  Он раскрывает дверь и, оставив её за собой для подсветки приоткрытой, шмыгает во внутрь. Минут через пять высовывает свою бородато-косматую, серолицую голову. Зыркнув по сторонам, вновь скрывается за дверью, чтобы через пару секунд выскочить оттуда с известным тяжёлым свёртком.
  
  ...А, вот квартира "Партизана Отважного Коли". Конечно же, кругом хлам, который пылится, и не только, на кухне он шевелится. В многочисленных драных пакетах, набитых разнообразнейшим мусором, вперемешку с не менее разнообразной тухлятиной, вольготно копошатся опарыши.
  Не известно, сколько прошло времени с момента извлечения из помойки снаряда. "Партизан Отважный Коля" сидит на ящике под грязным кухонным окном и глядит на свою ржавую находку, стоящую на конфорке включенной электрической плиты.
  
  Иннокентий рассказывал, что в Североморске корешок, на плитке патрон строительный нагрев, бабахнул. Но чтоб вот так снаряд...
  "Да ты с причудами", - думает Па-ма.
  Вдруг вокруг снаряда задрожал воздух, словно начались какие-то испарения.
  "Пожалуй, он уже готов" - подумал о снаряде Па-ма, пытаясь сглотнуть появившийся комок в горле. - "Пора снимать, подгорит".
  Эффект дрожания усилился и контуры ненужной вещи, опасной вещи, стали становиться всё менее чёткими, пока не исчезли вовсе.
  
  На кухне потемнело... Слабым призрачным источником света служил лишь уличный фонарь, стоящий во дворе. Вместе со снарядом исчезли шевелящиеся пакеты и "Партизан Отважный Коля".
  Па-ма тряхнул головой и тут же схватился за неё руками, словно спасая её от рассыпания.
  - Ой-ёй! - воскликнул он как крокодил в мультике, у которого заболели зубки.
  Он приоткрыл зажмурившиеся от резкой головной боли глаза и так, прищурившись, стал озираться по сторонам.
  - А кухонька то моя, - пробормотал Па-ма и, окончательно придя в себя, вскочил. Но затёкшие ноги подкосились, и он тут же упал на пол.
  "Ого!" - подумал Па-ма - "Сколько ж я их отсиживал?"
  Поднявшись, хромая, подковылял к раковине и открыв кран, жадно прильнул к холодной струе.
  - Вот так дела, - пробормотал он, напившись и отдышавшись. - Я хожу во сне.
  Па-ма включил свет на кухне, глянул на часы - уже вечер. Потом, озабоченный тем, не открыл ли он во сне входную дверь, отправился в коридор. И ведь оказалось, что открыл. Взволнованный Па-ма случайно взглянул на вешалку - куртки нет...
  Может она в комнате? Но ведь он её вчера вообще не трогал, потому как никуда не выходил из квартиры. Девица ушла, зато пришёл сосед и они напились. Но всё же Па-ма помнит, как уходил гость, а он, закрыв за ним дверь, лёг спать. А может, не закрыв?
  Па-ма включил свет в комнате и увидел, что она вся перевёрнута вверх дном. Сразу бросалось в глаза отсутствие телевизора, видеомагнитофона и музыкального центра.
  - Вот так тётеньки - подумал Па-ма, поняв, что они реальны. - Избавили от ненужных вещей.
  
  "Тр-р-ринь" - это телефон в коридоре. Па-ма подошёл и снял трубку
  - Говорит, но не показывает Макс, - раздалось в трубке.
  - А меня тут две тётеньки ограбили, - проговорил растерянно в ответ, вместо приветствия Па-ма.
  
  
  3.
  
  
  В ту субботу я проснулся довольно-таки рано, стрелки будильника показывали 10:45.
  Найдутся такие, кто, кривясь, презрительно фыркнут: тоже мне, 10:45 ему довольно-таки рано. Пусть они хоть до конца дней своих остаются кривыми и фыркают до гробовой доски. Но если тебе с утра не надо, проклиная всё на свете, бежать на работу или по какой другой, обычно не менее неприятной нужде, срочно идти куда-то, то вставать с постели раньше двенадцати - преступление.
  Причём самое абсурдное. Потому что это преступление перед самим собой.
  Но в каком преступлении не найдётся смягчающих обстоятельств? Вот и у меня одно, но чрезвычайно смягчающее нашлось.
  Вчера была пятница!
  Верблюд, этот горбатый корабль пустыни, этот флагман песков, способный без единой капли воды выносить долгие переходы под палящим солнцем, это сверхживотное, ощути хоть на одно мгновение ту жажду, которую испытывал я в то утро, тут же пало бы наземь, чтобы околеть в страшных муках.
  
  Пить! Как же мне хотелось пить. В ушах грохотали сотни водопадов, я буквально чувствовал прохладу бурлящей воды.
  Пятница - день ИКС, восемнадцать часов - время "Ч". Казалось бы, сиди дома, смотри телевизор, кушай булочки с чаем - отдыхай, одним словом. Но нет! Мы не из тех, кто будет отсиживаться по уютным углам, когда в мире ещё столько спиртного.
  Конечно, есть такие, типа: моя хата с краю, считающие, что и без них как-нибудь обойдётся. Что ж, и обойдётся. Но пусть им будет стыдно смотреть на утро в мои припухшие глаза. Ведь я не отсиживался, трясясь за своё здоровье. Я пил за ваше.
  
  Вчера мы выпили практически всё, и я порядком уставший, захватил уходя от Иннокентия бутылку пива.
  "Балтика" 9-ка, она стояла в холодильнике, а что в этом сером мире может быть прекраснее, чем субботним утром дожидающаяся тебя бутылочка прохладного пива.
  Встав с постели, я побрёл к холодильнику и пока ковылял до него, меня терзала ужасная мысль: что если я ночью пришёл домой и выпил пиво?!
  Нет! Прочь чёрные думы! Не мог я, вчерашний, поступить так подло с собой сегодняшним - разбитым и не смотря на выполненный долг, глубоко несчастным человеком.
  Я открыл холодильник...
  О, облегчение! Мир - ты не так ужасен и не несправедлив, как порою, кажется.
  Чуть запотевшая от холода, в золотой короне фольги, столь желанная и столь дорогая сердцу моему, стояла она - "9"-ка.
  Какое-то время я зачарованно смотрел на нее, не решаясь прикоснуться к бутылке, словно это был мираж: протяни руку, и он исчезнет.
  Но наконец я взял пиво, мои пальцы и ладонь ощутили приятный холод стекла. Приложив бутылку к разгорячённому лбу, даже удивился: почему не слышно шипения остывающей боли. Затем, проведя шершавым языком по иссохшему нёбу, решительно раздирая золотистую фольгу, откупорил крышку и выпил разом с четверть бутылки.
  Это были сладостные мгновения, когда всё твоё естество, подобно пивным пузырькам, устремляется, со дна чёрной бездны апатии и неясных страхов ввысь к ярким краскам праздника жизни.
  Облегчённо выдохнув, поставил драгоценный напиток на стол и пошёл одеваться. Времени это много не заняло - я был стремителен. Вернувшись, ещё проглотил с четверть бутылки. После, достал из пачки предпоследнюю сигарету и закурив почувствовал - нирвана, как истина, где-то рядом.
   Появилось здоровое желание что-то съесть. Но сначала нужно было прикинуть, чем я располагаю, а чем нет. С этим и пошёл умываться.
  И так: имеется кофе, сахар отсутствует, есть немного хлеба, который засох до такой степени, что им можно прошибить стену. Ещё есть картошка, но готовить её тогда меня ничто не заставило б. Вернувшись к пиву, я сделал вывод: в гости ходить по утрам - чрезвычайно мудро.
  Прикончив до конца бутылку, я пошёл на операцию под кодовым названием "А вот и Я!".
  
  Улица встретила меня холодным ветром, который срывая с высоких сугробов снежную крошку швырял её мне в лицо. Было больно от хлёстких ледяных пощёчин. Я шёл против ветра (да у нас куда ни пойди - всё против него) наклонив голову вниз и периодически прикрывая глаза руками, полностью сосредоточившись на дороге, не обращая ни на кого внимания.
  Когда я, продрогший до мозга и костей, отметил, что цель нелёгкого перехода близка и остался буквально последний рывок, меня неожиданно окликнули.
  - Макс!
  Я оглянулся на голос, прорывающийся сквозь шквал ветра. Это оказался Иннокентий.
  Кстати, почему его так все зовут, никто не знал. Имя его в миру даже приблизительно не было созвучно Иннокентию.
  Без шапки и шарфа, одетый в "косуху", он стоял, не обращая внимания на разбуянившуюся погоду. Его длинные волосы, стянутые на затылке в хвостик, не были заснежены как шапки у обычных людей. А лицо его озаряла такая счастливая улыбка, что прохожие, увидев её, шарахались в стороны, затягивая потуже капюшоны, да пряча шеи в меховые воротники.
  Причина радости, которую не могли омрачить ни снег ни ветер, была у него в руках: два пакета (ручки грозились вот-вот порваться), набитых по большей мере бутылками. Тут лучистая улыбка озарила и моё измученное лицо. Даже не заметил, как очутился возле Иннокентия.
  - Такие люди и без охраны! - воскликнул он, прекрасно зная - я терпеть не могу этого выражения.
  Ну да ничего, я в долгу не остался, запричитав: - Сколько лет, сколько зим!
  И, обняв его, как родного брата, принялся хлопать ему по спине ладонями. Но Иннокентий зашипел, что пакеты могут порваться, и я вмиг стал серьёзен. Ну как атомная бомба (или кто скажет, что атомная бомба, это не серьёзно?).
  Осторожнейше я взял один из пакетов и прижал обеими руками к груди, как какое-то священное сокровище своего дикого племени.
  - Идём к Па-ме, закончим, - Иннокентий вдруг осёкся, зажмурился и фыркнув, замотал головой, отмахиваясь от своих слов, как от вредных мух. Затем, быстро сплюнув три раза через левое плечо, поправил себя. - Продолжим начатое вчера.
  Па-ма... Иннокентия, почему зовут Иннокентием, никто не знал, у меня было всё совершенно очевидно: Макс - от имени Максим, а вот Па-ма - это как телепередача: нам, знающим его с детства - очевидно, а для человека стороннего звучит - невероятно.
  В далёком, безоблачном детстве у нашего друга было более земное имя. Какими бы мы тогда важными, детскими делами не занимались - раскатывали ли до зеркального блеска зимою часть дороги, идущей под гору во дворе, или же поливали друг друга из брызгалок водою, смешанной со средством для мытья полов летом, наш друг, завидев родителей, побросав всё, радостный бежал к ним и кричал как дурачок отцу:
  - Па! Можно я сегодня попозже домой приду?
  И матери:
  - Ма! Я пятёрку по пению получил!
  Так было в детстве, так продолжается до сих пор. Пусть он уже вырос и живёт отдельно, пусть всё выражается теперь не так бурно и трогательно, но всё же Па-ма остался Па-мой: - Па, гаишники озверели, Ма, бабок подгони до получки.
  Вот к этому-то Па-ме и звал меня Иннокентий. Они жили недалеко друг от друга, а магазин, у которого мы встретились, находился как раз посередине между ними. Вот почему у Иннокентия не была заснежена голова: просто-напросто не успела.
  - Идём, - сказал я. - Как вчера разошлись то?
  - Да так...- Иннокентий пожал на ходу плечами. - Я плохо помню, как ты вчера уходил, и после улучшений в памяти не было. С утра проснулся злой, в квартире как в свинарнике, всё позагадили и водки не оставили. Всех повыгонял на хрен. Вчера только вы с Па-мой ушли. Ну, так вот: остался я один и стал прикидывать - куда бы податься - дома то жуть. Вспомнил, что у Па-мы деньги должны быть, вот и пошёл поддержать друга в тяжёлую минуту похмелья. Прихожу к нему, около одиннадцати, а там девка какая-то. Сидят вдвоём, да пивко попивают.
  - Что за девка-то? - поинтересовался я
  - Вот блин! Говорю, пиво попивают, а он - девка, девка, - обозлился Иннокентий. - Понятия не имею, что за девка. По ходу та, что он говорил: педуху заканчивает, если это так, то она в школе, на следующий год, меж восьмиклассниц затеряется. Зато вот про пиво точное понятие имею, было. Но мало. Выпили его как-то враз. Затосковал я, запечалился, а Па-ма, пусть небо над ним всегда будет чистым, мне и говорит: не кручинься мол, есть ещё порох в пороховницах. Полез он в карманы свои глубокие - вот я и перед тобой, с разными всякостями в пакетах.
  
  Так, ведя непринуждённую беседу, морща лица в жуткие гримасы, под обмораживающими порывами завывающего ветра, словно желая напугать своим видом разгулявшуюся стихию, мы добрались до нужного нам дома.
  И он был прекрасен! В нём скрывалась та неуловимая красота северной глубинки, которую никогда не понять человеку, прожившему всю свою жизнь на юге и бывавшему за пределами полярного круга, разве что с телепередачей "Вокруг света".
  Но от нашего взора, эта скромная красота не могла ускользнуть. Дом был прекрасен, как прекрасна карликовая берёзка в полярную ночь или как ягель, покрывающий ковром неопределённого цвета древнюю тундру. Мы радовались, увидев дом, как могут радоваться дети: искренне - всей душой. А он! Из серого кирпича, с обшарпанными стенами, гордо стоял, подпирая такой же серый, как и он небосвод своими пятью этажами.
  Нас, дом встретил как старых добрых друзей после долгой разлуки, салютуя хлопками всех подъездных дверей, задуваемых сквозняками. Мы заскочили в третью, всё позади: холод, снег в лицо. Впереди: пиво, рыба и сплошное наслаждение.
  
  "Дз-з-з-инь!"
  
  Ох, до чего же противный звонок у Па-мы. Лучше уж барабанить в дверь, чем слышать этот мерзкий "дз-з-з-инь", проникающий в мозг и должно быть разрушающий постепенно мозжечок.
  - Ты не знаешь? Как у Па-мы обстоят дела с мозжечком? - спросил я Иннокентия.
  Тот удивлённо посмотрел на меня, затем, покосившись на, битком набитый пакет, который он прижимал к груди, сказал:
  - А на что приобретено, по-твоему, всё это? Я его только что заложил в магазине.
  - Как же он теперь, без мозжечка-то?
  - Ф-ф, - фыркнул Иннокентий, закатив глаза и продолжая мне удивляться. - А как полгорода вообще без мозгу живут?
  - Полгорода... - проговорил я. - Слушай! Теперь, когда будем выкупать мозжечок обратно, главное его ни с чьим другим не перепутать, а то прикинь, достанется от Коли-партизана.
  - Не-е, не перепутаешь, у Коли там сухарик ржаной.
  
  Дверь нам открывать не спешили.
  - С тётенькой, что-ли чудит? - проговорил Иннокентий.
  - Ага, показывает, как он пальцами на ногах фиги крутить умеет.
  Так как руки мои были заняты в нетерпении слегка стукнул ногой в дверь и гаркнул:
  - Эй, на барже! - после чего послышались приближающиеся шаги. Наконец, дверь распахнулась и перед нами возник Па-ма в расстёгнутой рубахе.
  Сходу он накинулся на Иннокентия:
  - Тебя только за смертью посылать! Ты чё! На пивзавод ездил? Или вы наслаждаясь погодой решили погулять?
  Мы переглянулись.
  - Погода... - проговорил я.
  - Мозжечок - кивнул мне головой Иннокентий.
  Зайдя в коридор, мы забушевали.
  - Прощелыга! Ты хоть в окно сегодня глядел? Там трактора сдувает. Мы собственными глазами видели, как кошка звуковой барьер преодолела. Летит себе по ветру, вдруг - шквал. И только её "мяу" тут, а сама уже в Кандалакше. А ты здесь окопался, крыса тыловая. Встать!
  Па-ма, который и не думал садиться, забрал преспокойно пакет из моих рук и не обращая на нас никакого внимания потащил его на кухню.
  - Трепещи, прахоподобный! Сейчас мы тебе хвост отрубим!
  Но наши возгласы тонули в его безразличии. Мы услышали позвякивание бутылок из разгребаемого на кухне пакета. Тогда, умолкнув и раздевшись, мы направились со второй поклажей за ним. В этот момент раскрылась дверь в комнату и нам навстречу вышла та самая тётенька.
  Миниатюрная, одетая в чёрную водолазку и джинсы, плотно обтягивающие то, что им и положено плотно обтягивать. Сама - коротко стриженая блондинка с большими голубыми доверчивыми глазами, коими хлопала неустанно.
  Обладательницы таких глаз верят в Дедов Морозов, в сказочных принцев, переживают за судьбы героев молодёжных сериалов, ложатся спать вместе со своей любимой куклой "Барби", и никогда в жизни, даже страшно подумать, не пробовали курить, не говоря уже об употреблении алкоголя.
  - Здравствуй...- "деточка" чуть не вырвалось у меня. Вот так учительница.
  - Здравствуй! - прохрипела она неожиданно, и улыбнулась.
  Я аж отпрянул в сторону, перепугавшись до смерти. Ох-х-х, " деточка", нужно бережней относиться к людям с похмелья.
  Улыбка её несколько поблекла, став какой-то не уверенной.
  - Я немного простудилась, - оправдываясь, хрипло проговорила она.
  Поздно. Кукла Барби, сказочный принц и Дед Мороз уже полетели к чёртовой матери, чтобы оттуда уже никогда не вернуться.
  
  Иннокентий уже отнёс свой пакет и успел присосаться к только что открытой бутылке.
  - Поспешим, нельзя терять ни секунды, пиво в опасности, - быстро проговорил я и ринулся на кухню. На столе было уже всё необходимое: пару пачек сигарет и пепельница, два нарезанных, жирных и икристых ерша (когда только успели), чайные кружки и четыре открытых, но пока ещё полных, за исключением Иннокентьевой, бутылок пива. Остальные двенадцать, нашли своё весьма временное пристанище в холодильнике.
  Па-ма познакомил нас со своей охрипшей подругой, которая действительно, училась в педухе, а звали её... То ли Лиза, то ли Оля, какая разница, я никогда не запоминаю имён.
  Мы вчетвером уселись за кухонным столом. Ну что ж, пиво разлито, выпили. Я так пол кружки. Затем принялся за рыбу, и все последовали моему примеру. Ели - грызли с величайшим наслаждением, Иннокентий даже, время от времени, в приливе наслаждения, закатывал глаза к потолку и блаженно посапывал. Когда мы выпили по первой бутылке и вытерли руки, после жирной рыбы, - начался ритуал курения. Лиза в нём, всё-таки, не приняла участие.
  Стали болтать о том о сём, не придерживаясь конкретной темы, как зачастую и бывает. Начали с пареной репы, а закончили, точнее, плавно вышли, к никатинамидадениндинуклеотидфосфату.
  Как так?
  Легко.
  Заговорили между собой, о вчерашнем. Лиза, заскучав, стала рассматривать плиту. Па-ма, заметив это, сказал ей:
  - Кончай плиту гипнотизировать. А то ещё внушишь ей, что она - холодильник, как потом еду готовить?
  - А какую еду ты любишь готовить? - поинтересовалась Лиза.
  - Ну, обычно репу парю, - сознался Па-ма.
  - Вот! - воскликнул я. - Всё встало на свои места. А то думаю: откуда в коридоре у него лосиные рога.
  - Рога? - не поняла Лиза. - Причём тут рога.
  - Ну, конечно, - решил я объяснить. - Репа у лося с рогами, в духовку с рогами не лезла, вот Па-ма их и спилил. Ловкач, и репу запарил и вешалку смастерил.
  - А куда дел тушку? - заинтересовался Иннокентий. - У лосей должны быть приличные тушки.
  - Конечно, должны быть приличные, - вздохнул Па-ма. - А мне попалась хамская. Я её выгнал.
  - Это в такую-то погоду? - удивился Иннокентий.
  - А чё ему сделается, обезбашенному, - сказал Па-ма.
  Мне показалось, что Лиза уже сожалеет о том, что неосторожно задала вопрос. Она же задала следующий:
  - Что за сигареты вы курите?
  - Да уж известно, не голландский табак, - сказал я. - Гаражка какая-то.
  - Это потому, что в гараже выращивают? - опять спросила Лиза
  - Да, - ответил Иннокентий. - В одном выращивают, в другом забивают.
  - Причём, в каждую сигарету, ровно по два процента алкалоида отвешивают, - блеснул я познаниями.
  - Ох, ты, слово-то он какое сложное знает, - удивился Па-ма.
  А затем мечтательно проговорил, словно пробуя слово на вкус. - Алл-ка-а-лоид.
  - Нравится? - довольно спросил я. - Есть покруче - никотинамидадениндинуклеотидфосфат.
  - Да-а, ребята, - задумчиво проговорила Лиза хриплым голосом. - А о чём вы разговариваете, когда курнёте?
  "Курнёте?!" - подумал я. - "Вот так Барби... Врет, поди, что простудилась".
  - Ха, - усмехнулся Па-ма, пожав плечами. - А всё о том же, ничего не меняется.
  После молча встал и вышел из кухни. Сигареты мы докурили, и я решил достать из холодильника ещё по бутылочке.
  - Не спеши открывать, - сказал мне Иннокентий, когда я их поставил на стол. Я вопросительно приподнял бровь.
  - Не спеши, - повторил он.
  И тут на кухню вернулся Па-ма, сияющий как солнышко. Перед собой, он держал чрезмерно длинную папиросу.
  - Па-ма! Ты мой герой! - радостно воскликнул Иннокентий.
  - Знаешь, чем старика потешить, - сказал я степенно.
  - Чего это? - удивлённо спросила Лиза, когда Па-ма подошёл к своему месту.
  "Что за дела, деточка?" - думал я - "То ты произносишь вслух, этот страшный глагол "курнёте", то спрашиваешь - что это?"
  - Ты же хотела узнать, о чём мы разговариваем, - присаживаясь, сказал Па-ма. - Время от времени.
  Затем, взяв со стола зажигалку, он, таинственно улыбнувшись, предупредил: - Затыкайте уши, взрываю.
  Лиза забегала глазками по кухне, словно ища место для укрытия.
  Па-ма чиркнул колёсиком по кремнию, высекая искру, от которой должно возгореться пламя. Но пламени не возникло. В зажигалке закончился газ.
  Иннокентий похлопал себя по карману брюк и пожал плечами, давая понять, что помочь ему нечем. Я встал и пошёл в коридор к своей куртке, но, обшарив карманы, понял, что оставил зажигалку дома. Вернувшись на кухню, я повторил немую жестикуляцию Иннокентия. После чего мы втроём дружно покосились на Лизу и всё поняв, так же дружно перевели свои взгляды на плиту. Па-ма взял сигарету, и включил самую маленькую конфорку, а нам сообщил:
  - Она шпарит лучше.
  - Да ладно, что ты, так и будешь стоять? - обратился я к нему. - Давай пивка попьём, пока раскочегаривается.
  - Я разве говорил, что моя плита кочегарит? - возмутился Па-ма. - Она шпарит.
  - И...- вставил я его.
  - И мы будем, соответственно, ждать, когда она расшпарится, - Па-ма положил сигарету с папиросой на невключенную конфорку. - Наливай.
  - Видал, что творится? - сказал я в пол голоса Иннокентию. - Я свой ни за что не заложу.
  - Вообще то он отвечает за равновесие и координацию, - уточнил функцию мозжечка Иннокентий.
  - Видать, у кого как, - покосился я на севшего за стол Па-му.
  - Чё вы несёте? - спросил тот и принялся сам открывать пиво.
  - А чё ни попадя, - ответил я
  - Да, - кивнул головой Иннокентий. - Как увидим какое-нибудь ни попадя, так хвать его и давай носить.
  Па-ма отпил с пол кружки и с наслаждением выдохнул: - а-а-а. И кивнул в сторону плиты:
  - Это ко мне с утра, часов в девять, дядя Фёдор зашёл после вахты.
  Дядя Фёдор - это сосед Па-мы, а зовут его так потому, что у него есть дома кот - Матроскин.
  - Пришёл, значит, разбудил меня, - продолжал Па-ма. - С пакетом чёрным, вижу - там контуры, вроде как трёхлитровой банки обозначаются и ещё чего-то позвякивает. Ну, я возрадовался этому позвякиванию после вчерашнего. Сменив гнев на милость, говорю: - проходи. Он достал из пакета две бутылки пива, вручил мне, а сам из куртки извлёк свой пардсигар, он у него как шкатулка - большой. Ну да и папиросы в нём не маленькие хранятся. А после вахты, у него их ещё две штуки осталось. В общем, курнули, пиво выпили, поболтали немного и он домой засобирался. Ну, я ему и говорю, глядя на его шкатулку, что лежит на моём столе и так великолепно на нём смотрится:
  - Тебе хорошенько выспаться надо после дежурства, может сделаешь мне подгончик, я-то уже выспался?
  Он согласился, но с одним непременным условием, что я возьму в придачу у него золотую рыбку.
  - Надеюсь, ты её уже засолил? - усмехнулся Иннокентий.
  - Нет, она, как и была - в трёхлитровой банке, - ответил Па-ма.
  - Он чё, с вахты с рыбкой пришёл? - спросил я.
  - Да, он ведь моряк, - сказал Па-ма, встав и направившись к плите. - На доке электриком работает. Говорит утром на поддёв поймал.
  - А ты куда её дел? - спросила Лиза у Па-мы, который чуть размяв кончик сигареты, ткнул его в расшпаренную конфорку. - Под кровать, что ли спрятал?
   - А куда ж ещё спрячешь в однокомнатной квартире золотую рыбку? - сказал Па-ма и раскурил сигарету, затем, уже от неё, папиросу.
  Вернувшись на своё место, он отправил сигарету в пепельницу, а папиросу передал Лизе. Она, потупив глазки, протянула ручонку и. ... О, женщины, вам имя - вероломство. Такой затяжки я ещё не видывал. Если бы она так воздухом дышала, в квартире бы давно кислород закончился, а окна бы во внутрь вогнулись. Разум отказывался верить в то, что происходило на моих глазах. Уголёк рос, превращаясь в уголь, пожирающий потрескивающую папиросу. Я уже начал подумывать о том, что нам ничего не достанется, когда "деточка", то ли, наконец, насытившись, то ли смилостивившись, дозволила и мне немного поучаствовать в процессе, начатом Па-мой.
  - Сразу видно, человек не курящий, - сказал, поражённый Лизиными возможностями, Иннокентий. А я, вытянув руку через стол, выхватил из хищных пальчиков папироску, и затянулся сам, что есть силы. Но их у меня оказалось куда меньше, чем у "деточки".
  - Курить надо бросать, - сказал мне Иннокентий, глянув на сигареты лежащие на столе, когда я слегка подкашлянул.
  В следующий раз мне вернулся лишь жалкий уголёк на гильзе, а Иннокентию и вовсе - привкус жжёной бумаги. Но наши покрасневшие глаза уже дарили друг другу улыбки в наполнившейся сладковатым дымом кухне.
  - И чё? - чему-то, радуясь, задал вопрос Иннокентий, слегка раскачиваясь на табуретке взад-вперёд и глядя прямо перед собой, в стену.
  - Чё? - встрепенулся Па-ма.
  Даже я не понял Иннокентия, поэтому меня вдвойне поразило то, что разъяснения дала Лиза.
  - Он спрашивает: Чё рыбка?
  - Ах, рыбка, - Па-ма хлопнул себя по ноге. - Золотая, в банке, как полагается.
  - Зови её сюда, познакомимся, - сказал я, переполняемый положительными эмоциями.
  - С рыбкой? - хохотнул Па-ма.
  - Всех остальных я уже знаю, - обвёл я счастливыми глазами присутствующих.
  - Действительно, - поддержал меня Иннокентий. - На крайняк, как старуха из сказки, при своём останемся. Зови.
  - Рыбка-а-а...- простонал Па-ма.
  - Так сиделку зовут, чтоб "утку" сменила, - сказал Иннокентий.
  - Сиделка, рыбка, исполни желание, смени утку, индюшку. Сделай уже что-нибудь! - захохотал Па-ма.
  - То стонет, то хохочет, - озабоченно проговорил Иннокентий. - Неси рыбку, будем просить её, чтоб вернула то, что мы заложили.
  - Чего заложили? - не понял Па-ма.
  - Ты сейчас не поймёшь, но поверь, о тебе беспокоюсь, - был ему ответ.
  - Ну, раз обо мне... - с этими словами Па-ма встал и удалился в комнату.
  Вскорости вернулся и поставил на середину стола трёхлитровую банку, наполненную водой. Там, действительно, была рыбка, только вот новый домик ей был тесноват.
  - Чё-то она какая-то вялая, - заметил я.
  - Говорю же - завялить, - советовал Иннокентий.
  - А ты уверен, что рыбка золотая? - спросила у Па-мы Лиза.
  - Предлагаешь её надпилить? - хохотнул он.
  - Я к тому, что по-моему, это бычок, - сказала она.
  - И что? - невозмутимо согласился Па-ма. - Порода у неё такая. Вон, у Емели вообще, щука была, а чего вытворяла. Если дядя Фёдор сказал - золотая, значит золотая. Он моряк, он рыбак - ему виднее.
  - Ну, тогда загадывай желание, - сказала Лиза, сдаваясь.
  - А мне ничего не надо, - развёл руками Па-ма.
  - Я вот сегодня хочу напиться, - сказал Иннокентий и принялся разливать всем пиво.
  - Великая новость, - усмехнулся я, - Кто ж не хочет?
  - А я вот хочу, как никогда - вусмерть, - развил мысль Иннокентий.
  - Тоже мне, редкое событие, - заметил я. - Вот Па-ма нам денежку займёт, до получки - и все дела.
  Па-ма делал вид, что ничего не слышит. Разведя чуть в стороны руки, он держал в одной - кружку, в другой - тлеющую сигарету, и присматривался к рыбке.
  - А ведь действительно бычок, - сказал он, - Бычок, в трёхлитровой банке - это не эстетично.
  - Бычков можно выводить попастись, - сказала Лиза.
  - Ну, пускай попасётся, в уголке, - сказал Па-ма и допив пиво взял банку да поставил под раковину к пустым бутылкам.
  
  Продолжили пить пиво и болтать ни о чём. Я, вспомнив увиденное по телику, сказал:
  - А смотрел кто, в "криминальных новостях", про добрую старушку?
  - А разве такие бывают? - удивился Иннокентий. - Ну-ка, давай, давай, расскажи.
  - В Мурманске, в одном дворе, поскользнулась бабка, - начал я. - Шла выносить мусор, в большом пакете, а тут гололёд. Упала, да так неловко, что ногу сломала, встать не может. И представьте: чего только не бывает, как в сказке, казалось бы, на счастье бабульки, у соседнего подъезда, "скорая помощь" стоит. Врачи как раз из подъезда выходили, на вызове у кого-то были. Видят - старушка упала, они, естественно, к ней. Суетятся вокруг бабушки: типа, как дела, да где болит? А одному белому брату она, вроде как, и не интересна вовсе. Таращится он на мусор, который та выносила и при падении, случайно, отшвырнула в сторону, рефлекторно размахивая руками.
  - П-п-пр - пытался сдержать смех Па-ма.
  - Реф-флекторно.- выговорил он и заржал по настоящему. Иннокентий смотрел на него серьёзно секунды две, после тоже захохотал согнувшись и чуть ли не стукнувшись лбом об стол. К ним присоединилась Лиза, смех её был неестественно тонок по сравнению с голосом. Кажется, именно поэтому, меня начало распирать изнутри и я, взорвавшись хохотом, привнёс гармонии в нашу смешливую кампанию. Мой рассказ, минут на пятнадцать прервался. Всякий раз, когда кто-нибудь вроде бы успокоившись спрашивал меня, типа:
   - Ну, так что там, в мусоре было, который старушка...реф-ф-ф-ле-е-е... - повторялась старая картина. Мои друзья начинали вновь смеяться до слёз и я, естественно, вместе с ними.
  Всё-таки, кое-как, нам удалось совладать с хохотунчиком и тогда я продолжил:
  - Короче, увидел один из врачей, что из пакета, который...упал вместе с бабкой, вперемешку с мусором вывалилась кость. И поскольку он оказался врачом ушлым, определил сразу - малая берцовая, человечья. Короче, бабку, для начала, отвезли в больницу, а менты у неё дома на лоджии нашли расчленённого супруга. Когда спросили старуху: чего это она из божьего одуванчика душегубом сделалась? Та ответила просто: гулял! Кобелина.
  - Сколько ж им лет, было, - спросила Лиза.
  - Бабке вроде семьдесят три, а дед чуть постарше, - ответил я.
  - Вот так мужчина! - пробормотала Лиза. - Резвый, видать, был старичок.
  - Чё, старичка захотелось? - усмехнулся Па-ма.
  - Ну-у, - кокетливо пожала плечами Лиза. - Разве что такого шустрого.
  - Такого шустрого, тебе по запчастям собирать придется, как лего - конструктор, - посмеивался Па-ма. - Слышала? Бабка его разобрала.
  - Да-а, я ж не договорил, - продолжил я. - Значит, хранился он у неё на балконе, благо зима. Человеком старая оказалась предприимчивым, то есть сразу нашла новое применение мужу: котлеты там, всякие, жаркое. Не забывала и пуделя любимого подкармливать. А соседям говорила - к брату в Тамбов супруг уехал, угощайтесь пирожками.
  - Слушай, жуть-то, какая, - Иннокентий аж плечами передёрнул.
  - Да-а-а уж, - согласился я. - Жуть. А вот почему-то наш город никогда по телевизору не показывают.
  - А зачем тебе это? - спросил Па-ма.
  - Вот хочу, и всё, - сказал я.
  - Для этого, покойники нужны, - предположил Иннокентий.
  - Да они вон, - я махнул головой в сторону окна. - По улице запросто ходят. Тот же Коля-партизан отважный, он же зомби.
  
  Мы выпили по второй бутылке, пошли на третий заход. Прикуривали от плитки, потому как никто не хотел идти в магазин за зажигалкой (вот если б за пивом). Па-ма сказал, что теперь мы будем скидываться ему за электроэнергию.
  - Хорошенькое дело! - возмутился я. - Из-за того, что у тебя, в зажигалке газ закончился ты хочешь, чтоб мы скидывались. Я лично не откуда скидываться не собираюсь.
  В общем, опять разговоры ни о чём. Долго ли, коротко ли, а пиво всё выпили. Что ж, наша с Иннокентием, миссия, в этом доме, была выполнена и теперь мы, как тактичные люди, должны были оставить Па-му с Лизой, удалившись восвояси. И всё-таки, вот так вот просто, мы уйти не могли.
  Я посмотрел на Иннокентия и прочёл в его глазах полное понимание. Он опустил голову и печально вздохнув сказал:
  - Па-ма, к сожалению, нам нужны деньги, будь они неладны.
  - Ну, не знаю...- Па-ма пытался быть ещё печальней. - Вообще-то мне самому надо кое-что приобрести.
  - Ой, нам нужны такие деньги, что просто смех! - заверил Иннокентий. - Сто - сто пятьдесят.
  Но Па-ма почему-то не засмеялся, услышав сумму, Нет. Он был, наоборот, преисполнен скорби.
  - Через неделю, - вставил я почувствовав критический момент.
  - Ладно, - выдохнул Па-ма, сдаваясь, и тут же напомнил, как будто я уже забыл обещание. - Через неделю!
  - Базара-нет-о-чём-спитч-в-натуре-корешёк! - выпалили мы в одно слово, клятву Па-ме. Тогда он усмехнулся горестно и пошёл в комнату. Вернулся быстро, как в прошлый раз. Только вот с солнышком его никак нельзя было сравнить, ведь теперь в руках у него были деньги, которые нужно отдать. Сто рублей перекочевали в мой карман, после чего я сказал:
  -Жадина!
  Мы с Иннокентием поднялись и молча пошли в коридор, одеваться. Перед тем как уйти, мы сказали Лизе:
  - Пока.
  А Па-ме наказали, в полголоса:
  - Ты береги её. Хрупкая она. - И, наконец, отправились восвояси.
  А свояси нас встретили, как этого и следовало ожидать, всё тем же холодным ветром, да снежной крупой, безжалостно стегающей по лицу.
  Перед нами были открыты двери всех магазинов города, торгующих спиртным, что ж, есть стольник - надо тратить, погода шепчет.
  
  
  
  4.
  
  
  
  В воскресенье я проснулся вечером. И ничего тут странного, потому что лёг, кажется, утром. Вот если б я тем же утром и проснулся, то было бы, действительно, странно. Стольник, который мы с Иннокентием взяли в субботу у Па-мы, был нашим первым, а значит не единственным в тот день займом. Да, суббота прошла лихо. Для начала курнули, и кто бы, что ни говорил после, а накрыло всех. Об этом можно судить хотя бы потому, что прикуривали мы всё время от плиты, и никто из нас четверых не додумался стрельнуть спичек у того же дяди Фёдора живущего на одной лестничной площадке с Па-мой.
  Да, Па-ма был прав, сказав Лизе о том, что, когда мы курнём, в наших разговорах ничего не меняется. Неужели мы достигли нирваны? Нет. О какой нирване вообще могла идти речь после пятницы и субботы, с пивом и водкой, перетёкшей в воскресное утро, которое, иссохнув до трещин на губах обернулось вечером, жадно требующим, как ненасытный языческий божок, новых жертвоприношений.
  Но стоило ли, ублажая его, гневить то, что где-то там, за тёмным горизонтом, уже начинало ворочаться. То, изначально существующее вне понятий поздно или рано, неотвратимое как рок, сонное и суетливое, разноголосое и многозвучное, дышащее вчерашним застольем и сегодняшней зубной пастой, являющееся обычно так не кстати. Неизбежное, зацикленное нечто, имя которому - два слова: утро понедельника.
  Этим сказано всё.
  Я щёлкнул ночником у себя над головой. По глазам резанул свет. В иное время его недостаточно, чтоб как следует осветить книжные страницы, а тут ...
  Да-а, к понедельнику многое меняется. Например, к разбивающимся о дно кухонной раковины каплям воды, что срываются с крана, вдруг какой-то незримый шутник, подключает сверхчувствительный микрофон, а в твою голову, через усилитель, устанавливает динамики.
  А неизвестно откуда берущаяся и неустанно тявкающая, как заведённая собачонка под окном. А бакланы! Что творит эта сволочь, летним, ранним утром понедельника, роясь в мусорных баках. А будильник, не приведи господи механический ...
  ...Похоже, я несколько увлёкся, но клянусь, такие понедельники способны свести с ума кого угодно.
  Щурясь от света, я увидел рядом с собой, возле самой кровати, на табуретке, стакан воды. Ой, какая умилительная картина. Это конечно не бутылка пива, припасённая с пятницы, но всё же. Просто-таки трогательно: пьяный в уматень я, и тут такая забота, пусть не о чужом, но совершенно другом, похмельном человеке.
  - Ай, спасибо тебе, мил человек, за стакан воды перед смертью, - поблагодарил я себя пьяного.
  А ведь действительно, это же раздвоение личности: если я не помню, как набирал в этот стакан воду. Если я вообще понятия не имею как он здесь очутился. И даже больше того, понятия не имею, как здесь, на этой кровати, очутился я сам. Значит, я собой не управлял, где-то отсутствовал. Но всё-таки, ведь кто-то руководствовал этим телом. Ох, как всё сложно.
  Я взял стакан с табуретки и отпил половину. Не иначе святая - мыслилось мне, когда вода, смочив, словно оживила, пересохшие рот и горло.
  Я поставил стакан обратно и мне вдруг вспомнилась одна жизнеопределяющая фраза, которую мы с Иннокентием и Па-мой, толи услыхали по телевизору, толи кто-то из нас её обронил во хмелю. Истинного её происхождения никто не помнил. Так или иначе, а фраза эта прижилась у нас: "У каждого своя табуретка".
  Практически: "Каждому своё". Ассоциировалось это выражение, неизменно, с импровизированным столиком, в квартире Иннокентия, которым служила, большую часть своей незаурядной жизни, деревянная табуретка. Она у него была предназначена не для подпирания задниц. Нет! Табуретку Иннокентия можно назвать - хозяюшка. Всегда в центре внимания, кто хоть раз увидел - не забудет. Гостеприимная и хлебосольная, ну, по крайней мере - чем богаты, тем и рады. А поскольку, богаты мы втроем - в складчину то, когда говорилось "у каждого своя табуретка", всякий из нас относил на свой счёт Иннокентьину.
  Но в тот воскресный вечер я впервые посмотрел на стоящую передо мной табуретку, как на свою: не очень лицеприятная, не очень обнадёживающая и даже слегка зловещая картина. На тонких ненадёжных ножках - мертвецки бледный пластик сидения. На нём, наполовину отпитый, гранёный стакан с водой, рядом с тикающим механическим будильником. Такие, в старых дурацких фильмах, служат таймером для бомбы.
  И вот: тишина в комнате - и только отчаянный вой ветра за окном, да тиканье часов на холодном пластике.
  
  - Так, хорошо, - подумал я. - Нужно, пусть мне и хреново, взбодриться хоть чуть-чуть. А быть может, эта "чуть-чуть", каким-нибудь волшебным образом, дожидается меня, сейчас в холодильнике? Вчера ведь дожидалась. Тогда-то, конечно, я об этом помнил, теперь - нет, но тем радостней может оказаться сюрприз.
  Как спал: в трусах и одном носке, ёжась от холода, я быстренько направился к кухне.
  Уже начинает бодрить.
  Включил свет, подошёл к холодильнику.
  Ху-ху-у - выдохнул звук заклинания, и открыл дверцу.
  Хрен! Какая гармония: мне хреново и там - хрен. Да и хрен с ним со всем. Захлопнул дурацкий холодильник и присел на ещё одну свою пропащую табуретку, возле кухонного стола. На нём стояла, в центре, как украшение, переполненная пепельница, две пустые рюмки и четыре грязные тарелки.
  - Да-да, - припоминал я. - Накупили какого-то дерьма и готовили из него суп. Точно. Иннокентий готовил: из говна - конфетку. Вот обязательно надо было покупать всякое говно, чтобы делать из него конфетку.
  Так же на столе, в рассыпуху, лежали пять сигарет. Я взял одну и прочитал - "CAMEL".
  Меня начало поколачивать от холода, поэтому, прикурив, я пошёл одеваться.
  Та-а-ак, курю - значит, настоящее похмелье ещё не наступило, - определил я.
  Облачившись в джинсы, шерстяные носки, водолазку и тёплый свитер, я сразу согрелся и вроде даже почувствовал себя несколько получше. Что теперь?..
  Завтра ведь на работу...
  Мысли текли на уровне подсознания, в то время как сознание вышло покурить "CAMEL" и насвистывало незатейливый мотивчик:
  - Фью-тю-тю, тю-фью-фью.
  Когда сигарета была потушена, борьба между светлыми и тёмными силами в моей голове была закончена. Уж не знаю кто победил, да только я направился к телефону, чтобы позвонить Па-ме.
  - Говорит, но не показывает Макс, - представился я, когда услышал, что на том конце провода сняли трубку.
  - А меня тут, две тётеньки ограбили, - сказал Па-ма.
  - Чудик, какие тётеньки, - хохотнул я. - Лиза с подружками?
  - Одна такая - длинная и худая, другая - маленькая, кругленькая, - пробурчал Па-ма, словно ябеда-ребёнок.
  - Слушай, ты с кем там? - поинтересовался я и посмотрел на кухонный стол - вновь захотелось курить. Эх, не внимал я предупреждениям Минздрава: курение вредит вашему здоровью.
  - Я сон видел, - начал нести Па-ма какую-то околесицу, а я (длина телефонного шнура мне позволяла), всё так же держа трубку у уха, пошёл на кухню за сигаретой. Па-ма же продолжал:
  - Мне приснился партизан отважный Коля - сосед твой, снизу, зомби...
  
  
  
  5.
  
  
  
  ...Сейчас я нахожусь в областной больнице. Лежу на скрипучей кровати и изучаю давно изученный мною и теми, другими, что лежали здесь до меня, белый потолок. Жизнь моя, уже давно в неопасности. Пройдёт, нет даже пролетит, какое-то время и меня выпишут. А коли так, значит, я буду здоров. Разве можно выписать нездорового человека. Боже упаси. Однозначно здоров, только вот теперь, будут доставлять кое-какое неудобство, уродливо скрюченные, как две высохшие ветки на мёртвом дереве, мизинец и безымянный пальцы на левой руке.
  А ещё, я тут полегчал. Конечно, в больничке люди, особо не жиреют. Но тут другое. Радикальный метод борьбы с лишним весом - ампутация. Этот способ хорош для тех, кто ел, ест - не может остановиться, и будет есть. И если вдруг понадобилось сбросить пару лишних килограммов, то ради бога - просто отпили.
  Я избавился от лишнего мяса и костей, что росли, почём зря, ниже колен обоих ног...
  И всё-таки, мне их немного не хватает: столько лет мы провели вместе. Мы ходили в детский садик, а потом сидели за одной партой в школе. Что-то теперь с ними стало? Похоронили в братской могиле? Нет. Их кремировали. Вот бы мне вернули их прах. Я бы держал его в своём новом доме (меня заверили, что он у меня уже практически есть) на самом видном и почётном месте, в чёрной, торжественно-траурной урне. А раз в год устраивал бы поминки. Приходили бы родные и близкие, друзья знавшие усопших. Я ставил бы возле урны гранёный стакан водки и накрывал бы его куском чёрного хлеба, зажигал бы рядом свечу, и мы бы все вместе возлагали к праху цветы.
  А потом я бы ездил по квартире на инвалидной коляске, держа поднос на коленях, с разновсяческой закуской для собравшихся. Смотрел бы на всех снизу вверх, лавируя между ними, и старался бы не сбить никого с ног.
  Вот такая пурга в моей голове. Тупые шуточки в виде идиотского сарказма над самим собой, не иначе, являются защитной реакцией моего подсознания. Молодец! Какой я умный.
  Конечно, пережить такое похмелье, да ещё лишиться ног. Это, знаете ли - стресс!
  А пальцы! Ну, ладно хоть на левой руке, а то, как здороваться-то с приличными людьми.
  Когда меня навестил Па-ма и дорассказал то, что не успел рассказать тогда, в воскресение вечером, по телефону - я был в шоке. Он же, действительно, говорил про моего соседа, живущего прямо подо мной - партизана отважного Колю. Я это помню. И я верю, что Па-ме действительно приснился, а скорее привиделся этот долбаный снаряд на плите. Неужели мой сосед-зомби, действительно, нашёл его в мусоропроводе?
  Я чуть-чуть не успел войти на кухню, поэтому и жив - говорят. Да, курение навредило моему здоровью.
  Так же Па-ма рассказал про Иннокентия. До сих пор не могу в это поверить. Знаю и не верю.
  Па-ма, с невесёлой усмешкой, как бы не всерьёз, напомнил мне про золотую рыбку, да только я видел по его глазам, что его сознание до сих пор не вышло из нокаута с той минуты, когда эта несерьёзная мысль, действительно впервые пришла ему в голову.
  А ведь в самом деле всё сходится в довольно зловещую картину. Па-ма приносит и ставит на стол трёхлитровую банку с так называемой золотой рыбкой. Лиза сказала Па-ме, чтоб он загадывал желание. Он же развёл руки сказав, что ему ничего не надо - вот и выставили у него квартиру. Всё сходится.
  Дальше, Иннокентий захотел в усмерть напиться. И вышло, в усмерть. Предполагают, что по "белочке" выскочил в окно...
  И, да! Точно, Па-ма требовал, чтобы мы скидывались из-за того, что у него в зажигалке газ кончился. Я наотрез отказался, сказав, что скидываться ни откуда не собираюсь, а вот Иннокентий, кажется, промолчал.
  Что же касается меня ... Я говорил что-то про то, что не показывают наш город по телевизору. Результат - мой дом в программе "Время". И меня даже хотели снять на камеру (ай да рыбка), но мне такой славы не надо. Спасибо врачам, отстояли меня от журналюг, пока я был без сознания.
  Выходит, действительно, желания того вечера выполнены. После такого вывода, радует одно: рыбка у Па-мы издохла и была вылита в мусорный бак.
  Мы наивно считали, что у нас троих - одна табуретка, и конечно же были не правы, ведь мудрое изречение гласит: у каждого - своя.
  У меня вот теперь она изменилась: вместо мертвецки бледного пластика - траурная, чёрная кожа. А вместо тонких и ненадёжных ножек - надёжные колёса с ручным приводом.
  Иннокентию: так тому табуретка вообще больше не нужна. А вот как дела обстоят у Па-мы, точно судить не берусь, мне отсюда не видать. Не вынесли ли ему чердак, вместе с барахлом, тётеньки? Я же уже говорил про его глаза.
  И вот, что ещё бы мне любопытно было бы знать: как дела обстоят у Лизы? Я спрашивал про неё вскользь у Па-мы, а тот словно и не понял про кого речь. Пожал плечами рассеянно и сказал:
  - Да кто её знает ...
  Вроде как в тот вечер она возжелала шустрого старичка. Если учесть те перегибы и заносы, с которыми исполнились наши желания - пропала девка.
  
  
  ТРЕСКАЧЁВ. ТРИ ИЗ ТЫСЯЧ
  
  
  В трубопроводе засуха
  Нет воды
  Грязная сковорода уползла
  Из раковины
  Ни ручек, ни ножек
  Нет у неё
  Но всё же ползёт
  Несмотря ни на что
  Изловчился, поймал сковороду -
  Узнал в чём секрет:
  Новую жизнь миру явил
  Мой прокисший обед
  Бегать посуда стала
  Из-за лапши
  Шустрые в ней завелись
  Опарыши.
  
  
  I
  
  1.
  
  
  2003 год.
  
  Двадцатидевятилетний Сергей Трескачёв проснулся в своей освещённой, как операционная, квартире. Прям спи - не хочу! Повезло с жильём. Солнечная сторона! Полярным летом, аккурат ночью, яркие лучи бьют в глаза. Тут шторы бетонные нужны. Жизнь - дерьмо, сомневаться не приходилось.
  Но, настроение Сергея испортилось ещё до того, как он проснулся. Ему приснился какой-то гадкий сон. О чём, он не помнил. Воспоминания о сне были выжжены ослепительным солнцем. Суть стёрлась. Какое-то очень короткое время в памяти оставались непонятные тени, но и они быстро растаяли в ярком свете.
  Тени то растаяли, а вот раздражение ими вызванное - нет. И от того, что раздражение сделалось необъяснимым, становилось ещё более пакостно. А тут ещё это солнце!
  Сергею захотелось что-нибудь разбить. Будильник на тумбочке, со стрелками, словно надсмехающимися, указывающими в какую рань он, идиот, проснулся. Или саму тумбочку за то, что на ней стоит этот будильник. Или ещё чего-нибудь.
  Но за всё что-нибудь находящееся поблизости Сергей когда-то платил деньги. И выходило совсем уж как-то глупо теперь это крушить. Да ещё после идти вновь покупать это что-нибудь. А то ж придут гости и спросят:
  - Что у тебя мебель вся переломана?
  А Сергей им:
  - Да понимаете ли солнце в окно светило, вот я и вспылил.
  И всё. И так редкие гости вовсе престанут к нему заходить. Если Трескачёв такое сотворил с вещами, за которые платил деньги, то, что он может сделать с бесплатными гостями!
  Поэтому Сергей, стиснув кулаки под одеялом, ограничился тем, что выплеснул свои негативные эмоции совершенно безвредным, но чрезвычайно злобным рычанием.
  После такого точно не уснёшь. Осознав это, Трескачёв ещё раз прорычал, точнее - взвыл с досады. Откинув одеяло, он быстро поднялся, с постели на ноги.
  Холодно. Летом, квартиры не отапливают. Отапливают зимой. Точнее подтапливают, чтоб жильцы не вымерзли. И за это деньги дерут. Коммунальщики хуже керосину. Сергей знал парня, у которого в ванне бельё замёрзло. А другого разводили на бабки за пользование лифтом. Копейки, но какой цинизм. Он жил в пятиэтажке! А с ним самим, что за номер устроили коммунальщики несколько лет назад...
  
  
  Уехал как-то Сергей в город соседний недалёкий, да и загостился там на пару-тройку дней. Вернувшись, домой не поспешил. Зашёл с начала к другу поделиться впечатлениями, от которых голова буквально раскалывалась. Тогда к другу ещё один тип заглянул. Точнее он сказал, что заглянул - так, раскуриться на пару минут. Но скребущий горло дым изменил ход времени, и пара минут растянулась до позднего вечера. С раскуриванием у Сергея произошёл явный перебор. Друг наматывал на нос длинные волосы и оживлённо обсуждал что-то с типом, давясь смехом. Они перебивали друг друга, отчаянно жестикулируя. Тарахтели как заведённые: "траля-ля-ля". У Сергея от этой чехарды возгласов и движений закружилась голова. Он стал бледен как покойник, заметили приятели, и чуть со смеху не лопнули, а Трескачёву захотелось спрятаться под диваном. Накрыть там поплывшую голову подушкой, попробовав спастись от карусели, в которую превратилась прокуренная комната. Не в силах это выдерживать Сергей поспешил покинуть квартиру, пока карусель не превратилась в центрифугу.
  
  Наспех одевшись, и невнятно попрощавшись, выскочил на лестничную площадку. Спускаясь со второго этажа, он тщательно застёгивал на куртке молнию и три пуговицы. Мысленно, как опытный штурман, продумывая в это время, в деталях, чуть ли не по шагам, весь свой путь до дома. Когда Трескачёв вышел на морозную улицу, расчёты были завершены. И вывод однозначен - где-то на полпути необходима передышка. А то возможен перегрев и сбой в системе навигации. Будут потом патологоанатомы ковыряться в чёрном ящике.
  Остановка была намечена у давнего знакомого. Когда Сергей увидел его светящееся окно на последнем, пятом этаже, оно показалось ему маяком, сообщающим, что спасительный берег близко.
  Подъём по лестнице был утомительным. Трескачёв шёл, словно против движения эскалатора. И когда он поднимался на один этаж, у него складывалось впечатление, что там, наверху, вырастал другой. И что он так и не достигнет всё время отдаляющейся вершины. Но Сергей добрался. И был просто счастлив видеть дверь, обшитую красным дерматином. Он протянул руку к кнопке звонка и обратил внимание на тёмный глазок. А может он с улицы перепутал окна? Кто их разберёт, после такого вечера.
  
  "Дзи-и-инь!" - Трескачёв нажал кнопку.
  "Ну же, ну..." - прислушивался Сергей и - о, святые угодники и не святые, не угодники тоже - о! За дверью послышались шаги и через секунду глазок загорелся тёплой жёлтой точкой.
  Они о чём-то поговорили, сидя на кухне. И Трескачёв, то ли от общения с вменяемым человеком, то ли от чая почувствовал себя лучше. Но всё ж он догадывался - это обманчивое ощущение. Сергей был словно пловец в неспокойном океане: сейчас он поднялся на гребень волны, а в следующее мгновение его вновь швырнёт вниз. И, стараясь держаться на этом пике как можно дольше, Трескачёв, попрощавшись, поспешил домой.
  
  Пока Сергей делал передышку, погода несколько ухудшилась - поднялся ветер. Он дребезжал уличными фонарями, к свету которых так привыкает население севера в полярную ночь, когда продолжительность дня равна фотовспышке. Люди перестают обращать на этот свет всякое внимание. Фонари, как что-то естественное, природное, само собой разумеющееся - без всякого пафоса светят людям, копошащимся внизу, под ними, словно кроты без дневного света.
  Трескачёв едва увернулся от летящей ему в лицо скомканной газеты. Та, отчаянно шурша, пролетела мимо (подумать только - здесь даже лист скомканной бумаги в отчаянье - пропащий город).
  Вот и мусорные баки, похожие на изуродованные трупы неких фантомов, выпотрошенных ветром - маньяком, с раскиданными вокруг внутренностями. Убитые контейнеры терзали собаки - падальщики, необязательно бездомные, роющиеся тут в любое время суток вместе с такими же, не всегда бездомными, но более запуганными, облезлыми людьми.
  Сергей наконец подошёл к дому, где снимал квартиру. Ах, дом, милый дом! Как гласят поговорки он крепость; в нём лучше, чем в гостях; и, в конце концов, он был действительно с краю. Дальше - только заснеженные сопки, по которым в то время могли бродить разве что голодные зайцы, да озябшие росомахи.
  Сергей открыл скрипучую дверь подъезда и этот скрип слышался ему триумфальным маршем победителю, вернувшемуся из тяжёлого и дальнего похода. Только вместо фанфар были несмазанные петли и ржавая пружина. Но за этой помпезностью последовал предупредительный выстрел захлопнувшейся за спиной двери.
  Тут же подъезд поглотила тьма - лампочек не было. Трескачёв почувствовал - ему больше не удержаться на гребне волны, и он, отыскав ногой, где начинаются ступеньки, поспешил к своей съёмной квартире, благо находящейся на первом этаже, на ходу доставая ключи. Привычным поворотом открыл замок.
  Быстрей, быстрей, пока его действительно не швырнуло вниз, подмяв под себя невидимая волна. Сергей распахнул дверь и тут же вломился в погружённую во мрак квартиру. Он скорее перескочил, чем переступил порог, и...
  ...И провалился! Его накрыло ощущение нереальности. Сергей ничего не видел, и сама темнота закружилась у него пред глазами. А в нос ударил зловонный тухлый запах. Он оглянулся в сторону лестничной площадки, и различил в призрачном свете улицы, проникающем через окно пролётом выше, контуры ступенек и перила. Трескачёв смотрел на них с неестественно низкой точки, словно темнота вновь сделала его малышом. Сергей обратно посмотрел во мрак квартиры, и ему стало по-настоящему страшно. Должно быть невидимая волна накрыла его так сильно, что он начал сходить с ума. Сергей бессознательно попытался попятиться прочь, но тут же упёрся во что-то задом. И только сейчас понял, что и руки его во что-то упираются. Трескачёв провёл ими перед собой и неожиданно определил, что это доски пола. Он каким-то образом провалился в подвал! Чёрт, неужели в этих пятиэтажках такие неглубокие подвалы? Сразу под досками пола! И что это за вонь?
   Воспалённая фантазия тут же явила скрюченные пальцы зомби, рвущиеся из подвальной могилы к его ногам. В животе у Трескачёва всё опустилось, а волосы на затылке буквально встали дыбом. Он выскочил из провала и автоматически хлопнул ладонью по выключателю на стене. Прихожая наполнилась светом. Пол у самой входной двери был разобран.
  
   После Сергей узнал, что пока его несколько дней не было, под коридором прорвало трубу с горячей водой. Да так, что в подъезде пар стоял душной завесой. Коммунальщики разыскали хозяйку, сдававшую квартиру Трескачёву, и заменили трубу, тянущуюся от прихожей до туалета, где вокруг уходящих вверх трубопроводов раздолбили бетонный пол возле унитаза.
   Увидев оставленное ему безобразие, Сергей облегчённо вздохнул: в туалете зомби не оказалось. Но откуда прёт мертвечиной? Не разуваясь, он прошёл на кухню, клацнув по выключателю. Вонь вроде как усилилась. Трескачёв открыл холодильник и его чуть не вырвало. Тут же захлопнув дверцу, он выбежал отдышаться на лестничную площадку.
  Чёрт! Это мясо. Перед отъездом, опасаясь прокутить все деньги, Сергей купил великолепной свинины и говядины. Чтоб после гулянки на бульонных кубиках до получки не сидеть. Затарил морозилку и подключил к сети обретший смысл холодильник. После сразу и уехал. В автобусе правда кольнула тревога: на кухне две вместе расположенные розетки, и из одной иногда выскакивает вилка. Но Трескачёв отогнал опасение прочь. Ведь он слышал, как холодильник заработал. Сразу не выскочила, так почему выскочит позже? И потом, может он воткнул вилку в правильную розетку.
  Оказалось - в неправильную.
  Вместо того чтоб упасть на тахту и уставиться в телик, отходя от дел грешных, Сергею пришлось сгребать в пакет тухлятину, и тащить её на помойку. А затем, проветривая квартиру отмывать холодильник.
  
  Управившись с неприятной вознёй, Сергей таки, погасив свет, завалился на тахту перед бубнящим телевизором. И тогда пришли крысы.
  Из подвала. Через туалет, совмещённый с ванной, крысы пробирались, нет, свободно проходили, через дыру в стене вокруг труб, на кухню. А двери в ту кухню не было. Так что проход оказался открыт.
  С недельку.
  Потому как коммунальщики не спешили заделывать дыры. Оно ж не горит, даже не парит.
  Трескачёв был вежлив, потом зол, а, когда рабочие не пришли и в пятницу, и пришлось ждать ещё два выходных дня - взбешён! Ведь как было: начальница шарашкиной конторы, глядя на Трескачёва добрейшими глазами, заверяла, что сегодня же, во второй половине дня, придут рабочие и заделают дыры. Наступает вечер, но кроме соседа, стрелявшего сигаретку в дверь ни кто не звонит.
  А ночью Сергей просыпается от ощущения чужого присутствия. И не сразу различает в темноте притаившуюся на стуле у самой постели, крысу. Она сгорбилась возле тикающего будильника. Ночной кошмар, когда забываешь о том, что ты взрослый. Когда осознание материального мира ещё вытеснено колдовством сна, где возможно ВСЁ. Древние страхи далёких предков. Костёр угас и в пещеру прокрался голодный хищник. Выбрался, и наверняка не один, из подземного логова. Через дыру возле унитаза.
  "Уроды!" - Вспомнил о работягах Сергей.
  И всё ещё холодеющий от страха, но уже в ярости, выхватил из-под головы подушку и швырнул её в серогорбого пришельца. Мерзко пискнув, крыса успела соскочить на пол. Подушка сшибла будильник, опрокинув и стул. Трескачёв вскочил на ноги, хлопнув по выключателю на стене. Больше этой ночью он не спал.
  А утром пошёл на работу и весь день зевал так, что один коллега, заглянув ему в рот, позавидовал:
  -Такой хлеборезкой булку бы нарезать.
  Сергей на следующий день опять отпросился с работы. И все повторилось. И добрейшие глаза начальницы, и даже сосед, единственный позвонивший в дверь. И крысы, начинающие шуршать по квартире, чуть наступает тишина.
  
  В коридоре Трескачёв дыру просто обратно заложил половыми досками, а вот с пробоиной в туалете ничего поделать не мог. Плотно заложить её в тесном пространстве меж унитазом и стеной, с уходящими вверх двумя трубами, неожиданно оказалось задачей не выполнимой. Крысам было достаточно - малейшей щелочки. Такая же беда и с дырой в стене на кухню. Так что просто изолировать пришельцев в туалете не удалось.
  
  Не пришли коммунальщики и в пятницу. Сергею пришлось жить с крысами выходные. Благо квартира была двухкомнатной, и Трескачёв, вроде как заключив сепаратный мир, закрывался на ночь в маленькой комнатке, оставляя бо́льшую территорию во власти агрессора.
  Засыпая, он слышал, как крысы бегали у самой двери и даже начинали её грызть. Тогда Сергей напоминал им, что он не какой-то беззащитный хомячок. Он, мать их так, венец природы, из семейства людей!
  И кричал он, матерно стуча кулаком в стену, и пинал он дверь в гневе ногой.
  Трескачёв толком не спал. А когда ему всё ж удавалось забыться...
  
   Вот он вламывается в коммунальную шарашку с молотком и разносит там всё в дребезги. Конторская шушера спасаясь выскакивает в окна. У двери чёрного хода в панике возникает визжащая, давящая друг - друга, пробка из человеческих тел.
  -АААА!!! - Яростно кричит Сергей, и ударом молотка прошибает дыру в стене.
  -ааааааа!!! - Жалко визжат коммунальщики, безнадёжно трамбуясь в пробке.
  Трескачёв - практически Терминатор, крушащий полицейское управление. Возникшие в руках шестиствольные пулемёты изрыгают огонь и разносят в клочья визжащую пробку, делая из дверного проёма дыру под габариты грузовика. Сергей убирает пальцы с курков и в оглушительной тишине звенят о пол последние гильзы. Пороховой дым плывёт над изрешечёнными трупами. На окровавленные тела, кружась, планируют сбитые пулями со столов бумаги. Это оставленные без внимания заявления. Они ложатся на трупы и пропитываются кровью офисного планктона. Один из них ранен. Некогда белоснежная рубашка вся в красных пятнах. Он, хрипя, ползёт через труппы к обрушенной стене.
  -Я вернусь, - терминаторским тоном говорит Сергей, и ударом ноги срывает с петель дверь в уцелевший кабинет.
  Вроде он пуст, но Трескачёва не проведёшь. Он нутром чует. Сергей тактично стучит в дверцу шкафа ножом бензопилы, вкрадчиво спрашивая:
  -Кто в теремочке живёт?
  Тишина.
  Тогда Трескачёв заводит пилу, и та с пронзительным рёвом, как по маслу, расчленяет дверцы на обрубки. А когда мотор затихает, Сергей слышит, как стучат со страху зубы у пожелтевшего от опилок, спрятавшегося в шкафу работяги. Трескачёв его видит впервые, но точно знает: этот тип не хочет заделывать дыру в его полу. И именно он её проломал.
  - Повинен смерти, - заключает Сергей.
  - Нет! - Взвизгнул работяга.
  - Да. - Стоит на своём Трескачёв.
  - Нет!
  - Ах, ты пререкаться!
  - Возьми всё, что у меня есть, - пролепетал работяга, и достал из-под фуфайки чекушку.
  - Этого слишком мало. - Сказал Сергей, забирая пузырёк.
  - Я ещё сбегаю!
  - На чём? - Усмехнулся Трескачёв и завёл бензопилу.
   Выйдя на улицу, он пошёл по дорожке, скрипящей снегом. Остановившись у расстрелянной им стены, прикурил сигарету и кинул обгоревшую спичку на крошево кирпича. Из пролома, хрипя, выполз раненый планктон.
  - Извини, земеля, погорячился. - Сказал, присаживаясь на корточки Сергей, и достав из кармана куртки чекушку, сорвал пробку и протянул её раненому.
   Тот, сделав пару глотков, крякнул от удовольствия, утёр рот, и сказал:
   - С кем не бывает.
  Затем, сев на битый кирпич, попросил сигарету.
  
   В понедельник утром Сергей вновь пошёл к коммунальщикам и закатил скандал. Женщина с добродушным взглядом в очередной раз заговорила о второй половине дня, и Трескачёва буквально бес попутал. Он вышел из шарашкиной конторы на мороз, хлопнув дверью.
  На свежем воздухе Сергей начал успокаиваться, а придя домой, с удивлением, и даже волнением, обнаружил, что не помнит чего конкретно там орал. Помнил, как смахнул со стола женщины с добродушным взглядом какие-то бумаги, а те, разлетевшись, веером попадали на пол. Помнил лысого мужичонку, которого чуть не сшиб с ног, выйдя из кабинета. Вроде, Сергей прокричал ему: (Изничтожу!) Или только кажется, что прокричал, а на самом деле сдержался? В общем, воспоминания были как о плохом и плохо запомнившемся сне.
  А во второй половине дня раздался звонок. Естественно это был сосед. Облик трагичен, и отказать в сигарете - всё равно, что добить раненного товарища.
  - Пошёл в жопу. - Вздохнул Сергей.
  И тут за спиной соседа появились два мужика. Работяги! Постарше, тот, что в шкафу от бензопилы прятался. А подмастерье - раненый офисный планктон.
  Трескачёв был рад видеть их живыми и здоровыми. Сосед получил несколько сигарет, а коммунальщики принялись заделывать дыры в полу.
  Почему он их сам не заделал? Ведь можно было найти несколько гвоздей для пола в коридоре и купить цемента, чем терпеть крыс. Может быть... Но в те времена практически везде задерживали зарплату. Занять было не у кого. А у Сергея просто-напросто не было денег... И вообще какого чёрта! Если коммунальщики должны, просто обязаны!
  
  
  2.
  
  
   Сергей надел рубаху и натягивая спортивные штаны, подумал:
   - Есть ли у коммунальщиков профессиональный праздник? В такой день и ему не грех выпить.
  Трескачёв пошёл на кухню и включил электрический чайник. Хорошо всё ж иметь свой дом. Эту квартиру он снимал, но вот согласился, неделю назад купить у хозяйки за две зарплаты. Городок закрытый, с работой не важно, до Мурманска далековато, вот люди и уезжают. Кто продаёт квартиры, кто сдаёт муниципалитету. Тут появилось достаточно, пустующих, законсервированных домов. Так что и цена на квартиры была смехотворна.
  
  Сергей, прикурив сигарету, посмотрел в окно с высоты своего восьмого этажа на залитую солнцем, но всё ещё спящую улицу. Хотя какая там спящая! Пусть уж и не ночные часы, а самые ранние, когда праведникам вставать ещё рано, а не праведников уж, по идее, должно укачать от дел грешных, но ведь солнце-лето!
  И пусть сегодня не выходные. Если сейчас пройтись по улице, она не покажется такой уж сонной. Из какого-нибудь раскрытого окна послышится музыка; а из-за дома, где трава, кусты, деревья и камни, донесётся пение нетрезвого хора. И на лавочке, о чём-то споря, или, наоборот, смеясь в полном согласии, будут сидеть молодые люди с пивными бутылками.
  Уберегут от заблуждения о всеобщем празднике матерные крики из-за угла, и тип, спасающийся бегством, возможно от собутыльников.
  Так что спящей улица только казалась. Вон вдалеке штурмом берёт горку, в которую круто пошла дорога, одинокий путник. Хоть и сказано: дорогу осилит - идущий, в данном случае это не факт. Да и не совсем он идущий, скорее мотыляющийся-спотыкающийся.
  Вот, когда уж пол горы осилено, человек о что-то запинается: может о камень, а может о собственную ногу, и падает на асфальт. Хорошо руки не в карманах были - Сергей видел, как мужик ими взмахнул, а то ведь так и вдребезги можно расшибиться. Упав, путник затих. Дух переводит, иль уснул?
  В этот момент, как предвестник беды, перед самым окном Сергея пролетел баклан со свисающим из клюва, мотыляющимся в потоках воздуха, почти, как только что мужик, коротким шнурком.
   "Не к добру" - решил Сергей. Но увидел, как мужик поднялся на четвереньки, и когда Трескачёв уж подумал, что тот так и двинется дальше, путник вернул себя хоть и в безусловно шаткое, но всё ж более достойное, вертикальное положение.
  Какова цель этого нелёгкого, и даже опасного перехода? Завтра путник и сам о ней не вспомнит. Останутся лишь логические догадки: шёл домой; за деньгами; продолжить. Это могут быть три разные цели, а могут оказаться и составляющими одной. Пьяный - он как Бог, его пути неисповедимы.
  Сергей потушил о дно пепельницы сигарету, и в это время щёлкнул кнопкой вскипевший чайник. Трескачёв собрался в ванну умыться, и вдруг, глянув в окно, неожиданно увидел там, на пике горки осиленной идущим, милицейский "уазик". Из него выскочил милиционер и произвёл задержание уж готового перевалить на ту сторону горки путника.
  Через минуту "уазик" увозил так упорно стремившегося - домой; за деньгами; продолжить - Бога в противоположную сторону от его неисповедимой цели.
  Всё ж баклан действительно оказался предвестником беды. Сергей вспомнил свисающий из клюва шнурок, и вдруг понял, что это был крысиный хвост.
  "Может это не ветер его мотылял, а сама крыса, ещё живая? Фу, гадость, какая". - Видел он подобное в Мурманске, на остановке у "Семёновского". Собака изрыгнула что-то живое под ноги влюблённой парочки на скамейке. "Вспомнил пол раздолбанный - вот и чудится. Впрочем, что пол, с милицией тоже весёлый случай имелся...
  
  Дело было года за три до провала в подвал. Опять-таки, когда Трескачёв снял квартиру. В тот раз в Мурманске. Решил тогда Сергей отметить это дело с друзьями, коих набралось не мало. Не тьма конечно, тьмущая, но дым коромыслом; но общение скучкованно по два-три человека; но кто-то перебрался на кухню, и ванна занята.
  Разошлись утром - часов в девять. С Сергеем осталась лишь знакомая со вчера Света, да на кухне, успевший вернуться, когда все расходились, друг, Рога, со своей Полиной.
  Когда Трескачёв со Светой покинув комнату, прошли на кухню, магнитофон на холодильнике мотал-озвучивал кассету: "Slayer". Полина в незнакомой Свете почувствовала возможную союзницу и затрясла друга за рукав:
  - Может, есть, что повеселее?
  - Есть, - кивал головой под музыку Рога. - Следующая песня.
  - Ну, Рожки. - Не унималась Полина.
  - Да ты ведьма! - одёрнул руку Рога.
  Махнув на него, Полина обратилась к Сергею, косясь на несколько кассет лежащих на столе:
  - Есть что-нибудь ещё?
  - Ещё, Слэера? - удивился Сергей. - Всё мало нам, да мало. Нет, это единственный альбом. Зато свежак, панковый. Наслаждайся.
  Света посмотрев кассеты на столе, и говорить ничего не стала, по поводу смены музыки. Полина ж не унималась:
  - Давайте тогда "Offspring".
  - Ой, не о том канючишь, - вздохнул Рога, - Напитки закончились.
  - Что? - удивилась, и возмутилась от такого обращения Полина.
  - Вот именно! Что?! - воскликнул Рога, - Что делать?! Всё выпито. Цивилизация летит в пропасть. Мир катится к чертям. Неужели не осталось ни одной бутылочки?! Неужели это конец? Планета, и мы с ней, исчезнем на всегда, провалившись в тар-тарары. Ой, не хочу в тар-тарары! И вам не советую. В тар-тарарах так паршиво, что самый паршивый паршивец от паршивчиков паршивым воем воет.
  Пока Рога показывал, о чём канючить надо, Света подошла к магнитофону и выключила его.
  - Ух, ты... - отвисла челюсть у Рогов.
  - Давайте лучше совсем без музыки - сказала Света.
  - Давай лучше совсем без глупостей - предложил Рога.
  - Не безобразничай, включи обратно песенку - сказал Сергей.
  - Не-е-е-е-т. - закапризничала Света.
  Тогда Трескачёв встал, его слегка качнуло.
  - Треска, не надо тут кровавую баню устраивать. Здесь дети. - Рога кивнул на Полину.
  Сергей подошёл к магнитофону и, нажав "PLAY" погрозил пальцем Свете - не шали. Но только он, было, вернулся на место, как музыка вновь умолкла. Света извлекла кассету из магнитофона и, словно бестолковый фантик, зашвырнула её в форточку. Алкоголь не повлиял на её координацию, и "SLAYER" благополучно вылетел на улицу с седьмого этажа.
  Полина напряжённо посмотрела на Сергея. Тот сказал:
  - А чё не с магнитофоном вместе? Давай вообще всё на хрен повыкидываем.
  Он влепил ей щелбан, испытывая сильное желание дать подзатыльник. Света, ойкнув, схватилась ладошкой за лоб. Сергей же вновь пригрозил пальцем:
  - Вернусь, коль не перестанешь безобразничать, в угол поставлю.
  Пройдя в коридор, добавил:
  - На весь день.
  Сергею хотелось проветриться после бурной ночи. Кассета ж, оставалось надеяться, упав в сугроб под окнами, цела.
  - Как жить то дальше? - спросил Рога, когда Сергей обулся.
  - По совести. - ответил Сергей.
   "Заодно в магазин прогуляться, дабы Мир спасти от тар-тараров." - подумал он, выходя на лестничную площадку.
  Расстегнув карман на груди косухи, Трескачёв, обнаружил в нём ворох денег. Усмехнувшись, он проверил внутренние карманы - ещё два вороха крупными купюрами. Это были все отпускные, которые он так и не спрятал под ванну.
  
  Сергей открыл скрипучую дверь подъезда и зажмурился от ослепительно яркого апрельского солнца. Щурясь после полумрака подъезда, он направился к краю бетонного крыльца, в сторону, куда выходили окна квартиры. При этом глянув на трёх милиционеров в паре метрах от него, каких-то людей в штатском, и милицейскую "буханку" за их спинами.
  "Что за сборище?" - подумал Сергей и заметил благополучно лежащую у оградки газона, видать скатившеюся с сугроба невредимую кассету. - " Интересно, видели ли менты, как она упала?"
  - Ты откуда? - вдруг спросил один из милиционеров и шагнул к Сергею.
  Тут-то Трескачёв и обратил внимание на стоящую перед кассетой легковую машину с разбитым задним стеклом.
  Сергей, кивнул назад, чистосердечно, признаваясь:
  - Оттуда.
  - Ты там живёшь?
  - Нет. - ответил Трескачёв, решив про съёмную квартиру не говорить.
  - Паспорт есть?
  - Есть.
  Посмотрев, и не возвращая документ, милиционер спросил:
  - А здесь чего делаешь?
  - Гуляю.
  - В подъезде?
  - Замёрз; перекурил; погрелся.
  "Ой, какая чушь!", - мысленно плевался Сергей, - "Сейчас скажет, что я подъезд обоссал".
  - Да он пьяный, - сказал один из подошедших милиционеров.
  И тут: наручники на запястья, к машине - поднять руки. Обыскали. Залезай!
  "Это возмутительно! За что ж сразу в кандалы?!" - в мыслях воскликнул Сергей. - "Я буду жаловаться! Рогам".
  В "буханке" сидело ещё три парня его возраста. Их повезли в отделение милиции. Оказалось, что кто-то из окна выкинул винную бутылку, и разбил ею заднее стекло частной машины милицейского начальника.
  Трескачёв прикинул, пока их везли:
  "Раз уж уехали, значит, менты взяли кого надо, и квартиры обходить не станут. Его хату не спалили, и он идёт как случайный бухарик. Так что крутить пацанов будут, а он явно не при делах. Ребятки, бутылко-метатели, вроде, с пятого этажа. Ну да поделом им".
  
  В ОВД с них сняли отпечатки пальцев и продержали в камере часа четыре. Там, Сергей, расположившись на скамейке, вздремнул, пользуясь, случаем.
  Из камеры его вывел совсем молодой милиционер, которому было явно омерзительно находиться рядом с таким отребьем как Трескачов. Он кривил румяное лицо и говорил: "Пшё-о-ол!"
  В кабинете ж, за столом, милиционер средних лет, наоборот был бледен, говорил коротко, чётко, ясно. Впрочем, радости, увидав Трескачёва, он тоже не испытал.
  Вопросы звучали словно нашкодившему обормоту: зачем столько денег с собой? Зачем в подъезд заходил? С кем пил?
  Получку получил. На рынок ходил (пять минут пешком от съёмной квартиры), вещи присматривал. С другом выпили по ходу, после разошлись. С подъездом ошибка вышла, адрес приятеля забыл, так и не нашёл. Вышел - там ни с того ни с сего задержали, - отвечал Сергей.
  - Таких дустов ни с того ни с сего не задерживают. - Выплюнул фразу молодой милиционер, перебарывающий омерзение, продолжая находиться рядом с Трескачовым.
  "Вот ведь тонкая душевная организация. Не мент, а песня журавлиная. А его хлоп, и с быдлом пьяным в одно помещение" - "посочувствовал" молодому Сергей.
  Бледнолицый за столом, отложив ручку, сказал коллеге:
  - Толя, можешь идти, я уж сам тут.
  Молодой хотел что-то сказать, но, перехватив взгляд старшего, молча вышел.
  - Пересчитайте. - бледнолицый выложил на стол мятые деньги Трескачёва.
  Он пересчитал. Где-то так. Сергей ни то, что суммы точно не знал, он не помнил, сколько купюрных ворохов было по карманам.
  Затем, не читая, Трескачёв расписался в протоколе и спросил:
  - А квитанция на штраф?
  - Мы уже с Вас удержали.
  "Да и нормально", - подумал Сергей. - "Пусть они в свой карман, зато скромно, и мне без заморочек. А уж, коль и шнурки вернут..."
  
  Сергей, отдохнувший на скамейке в камере, вышел из ОВД бодрячком. До дома минут пять ходу, и Трескчёв жмурясь на солнце, не спеша направился к магазину. Там купил для себя бутылку пива, и домой водочки пару литров. А то ж скупой бегает дважды. На закуску солёных огурчиков - похрумкать, жирной скумбрии, ветчины, хлеба и добрый кусок мяса на жарёху. Таковы были предпочтения в зарождающемся похмелье. Выйдя из магазина, Сергей открыл пиво зажигалкой, по традиции оцарапав указательный палец о пробку, и закурив, пошёл домой.
  
  В квартире он застал только Рога. Тот сидел на кухне и брынькал на двух уцелевших струнах гитары, пылившейся в съёмной квартире. Он душевно пел безобразным голосом: "Светит месяц, светит ясный..."
  - Где девки-то? - спросил Сергей Рога, проходя с яствами на кухню.
  - Я их выгнал, - он прекратил пение и отложил гитару. - Не, ну, а хрен ли они!?
  - И в самом деле, - согласился Сергей.
  
  Уж после третьей рюмки, рассказав, что с ним произошло, Трескачёв усмехнулся:
  - Всё ж надо было сказать про квартиру, может и вас забрали бы.
  - Ага, - кивнул Рога. - Тогда вообще могло бы оказаться, что бутылку в окно кидал именно ты.
  - Тоже верно.
  - А что кассета-то, цела?
  - Это через четыре часа-то? - усмехнулся Сергей. - Со "SLAYER"ом"? Да за такое время бобину с записью твоего голоса утащат.
  
  3.
  
  Зайдя в ванную, Трескачёв открыл кран холодной воды. Тот, немного похрипев, благополучно умолк, выдавив из себя капли три. Сергей проделал то же самое с горячей водой. То же самое и она проделала с его ожиданиями, хрипло выдавив три капли.
  "Замечательно! А зачем ночью вода? Ночью люди добрые спят, или на работе. А недобрые обойдутся".
  Сергей вернулся на кухню. Там была полная раковина грязной посуды.
  "Вот пусть тебя добрые люди моют", - ухмыльнулся Сергей.
  Благо был полный чайник. Трескачёв достал из настенного буфета пакетик с двумя печенюшками. Не богато, но лучше, чем с водой из крана.
  "А ведь сейчас кому-то и спирт разбавить нечем", - подумал Сергей, с удовольствием наливая себе чай.
  - Закрыты давно ларьки! - послышался через открытую форточку раздражённый девичий клич.
  "Тоже мне новость, лучше б погоду передавала", - хмыкнул Сергей, выглядывая в окно.
  Внизу недалеко от его подъезда, какая-то девица тащила за рукав парня. Тот пытался освободиться от цепких рук, но как-то уж больно не решительно. И что-то при этом негромко говорил. Даже, похоже, мямлил.
  - Домой пошли, скотина! - скомандовала девица.
  И без того не бравого вида парень, вовсе поникнув, поплёлся телком в загон.
  "Во оторва", - сплюнул чаинку на подоконник Сергей. - "Если б не солнце, то она точно разбудила б своим криком. На костёр ведьму!"
  Трескачёв уселся на табуретку и, откусив печенюшку, подумал о путнике, штурмовавшем горку:
  "Шел, как умел, никому не мешал, а его под белы рученьки, да айда. Лучше б ведьму упекли. А бедолага тот, не шумел, за пределы тротуара не выпадал и не имел никакой физической возможности причинить кому-либо вред. Агнец. А его в кутузку. Впрочем, может, не так он и прост. Пьяный - он ведь и для себя загадка. Протрезвеет и столько интересного про себя узнаёт..."
  
  Около двух лет назад Сергей шёл по улице со знакомым по работе, и тот вдруг окликнул одну из проходящих мимо подруг. Подойдя он начал разговаривать о чём-то со своей знакомой. Трескачёв, закурив, отрешённо наблюдал за прохожими, снующими туда-сюда по начавшей зеленеть, весенней улице. И тут Сергей обратил внимание, что подружка знакомой приятеля, не принимающая участия в болтовне, рассматривает его.
  "Не, ну понятно, что всем девицам хочется меня хотя бы рассматривать" - подумал Сергей. - "Но вон, другие-то сдерживаются".
  Подружка, наконец, спросила:
  - Узнаёшь меня?
  "Ёлки! Это ж соседка моя. Ребёнком я с ней на одной лестничной площадке жил. Только тогда она лет на сорок постарше выглядела. Баба Клава!"
  - Э-э-эй, ты здесь? - спросила девушка.
  - Нет
  - А это автоответчик? - кивнула она на Сергея.
  - Нет, - сказал Трескачёв, и усмехнулся. - В смысле не припоминаю.
  - Это ещё ладно, а то я уж забеспокоилась.
  - Вышедшие из-под контроля автоответчики среди нас?
  Сергей действительно не узнавал её, а она, улыбаясь, продолжала рассматривать его. И было, похоже, что она его действительно знает. От этого Трескачёв почувствовал себя неуютно. Но, слава богу, знакомый Сергея уж закончил разговор и они, попрощавшись с девушками, разошлись.
  А недели через три Трескачёв неожиданно вновь увиделся с ней, у одного приятеля на празднестве по случаю... да просто по случаю.
  
  Тут-то она и рассказала Сергею, откуда его знает. Утверждала, что не так давно, поздним вечером, он оградил её от нападок какого-то типа - вырубил одним ударом. Трескачёв сказал, что она его с кем-то путает, он ничего такого не припомнит. Девушка стояла на своём. Тогда Сергей предположил, что был сильно пьян. Может только совсем чуть-чуть - утверждала она.
  "Наверное, организм работал на аварийном аккумуляторе, а запись в бортовом журнале вести уж было некому" - решил Сергей и поинтересовался:
  - И что ж, устранил подонка и стал приставать сам?
  - Нет, посадил на автобус и всё.
  "Вот так вот, спьяну спасёшь вечером Мир, а поутру, как прочие плебеи, лишённый всякого тщеславия, будешь, как ни в чём, ни бывало страдать похмельем".
  
  Сидя на кухне, Сергей вздохнул, думая о путнике, штурмовавшем горку.
  "Эх, напрасно обездоленные и угнетённые, голодные и несчастные, беззащитные и неутешные ждут благородного избавителя. Подрезали орлу крылья, так и не взлетевшему, да увезли в место безнадёжное, дабы ощипать там безжалостно".
  
  4.
  
  Печенюшки закончились, но в кружке ещё оставался чай, и Сергей, достав сигарету, решил допивать его в прикурку. С улицы стали доноситься всё чаще и громче истеричные крики бакланов, певших по помойкам заутреннюю. Трескачёв, сидя на табуретке и держа в одной руке кружку, а в другой - сигарету, смотрел в окно. На горизонте возникло несколько облачков, пригнанных откуда-то издалека появившимся ветерком. Он время от времени задувал тихонько в форточку, рассеивая серо-голубой сигаретный дымок, расплывающийся над головой Сергея.
  Тоска. Трескачёв было подумал: а не попробовать ли ещё поспать? Но тут же отмахнулся от этой мысли: нет, всё равно ничего не выйдет.
  Ну почему, если надо рано вставать, то почти всегда просыпаться так тяжело? Сейчас же впереди совершенно свободный день, и именно поэтому теперь не заснуть ни за что.
  Трескачёв после очередной затяжки поднёс сигарету к пепельнице, но прилично выросший серый столбик оторвался от уголька раньше, и упал на узорчатую клеёнку стола.
  - Блин комом, на хрен! - выругался Сергей, чуть было, не сдув в сердцах пепел на пол.
  Поставив кружку на стол, он облизнул кончик указательного пальца и, приклеив к нему серый столбик, отправил невредимым в пепельницу.
  За окном вдруг раздался стук по металлическому карнизу. Сергей обернулся и увидел за стеклом голубя.
  - Ты с миром, глупая птица? - спросил Сергей и приблизился к окну.
  Голубь обеспокоенно скрежеча коготками по жести, перебрался на край карниза, чтоб быть подальше от Трескачёва. При этом маленький засранец оставил после себя зеленоватый сгусток.
  - Ах ты, собака! - воскликнул Сергей.
  Он стукнул ладонью по стеклу, но птица лишь переступила с одной лапки на другую, косясь на Трескачёва одним глазом. Тогда он ударил там, где сидела птица, но та только отошла вновь на середину карниза.
  - А-а-а! - выкрикнул Сергей и ударил обеими ладонями по стеклу.
  Чуть сильнее и оно б разлетелось вдребезги. Но ведь не разлетелось. И голубь опять вернулся на край, уверовав в нерушимость прозрачной преграды, и продолжил гадить на карниз.
  - Сейчас ты узнаешь, что такое разум, тупая кукушка! - оскалился Сергей, кинувшись к столу.
  Он бросил сигарету в пепельницу и схватил чайник с кипятком. Затем, пододвинул табуретку под форточку и, забираясь на неё, прорычал:
  - Кому варёной голубятины?
   Встав на подоконник, глядя на птицу сверху, Сергей оскалился:
  - Тебе?
  Голубь процокал по карнизу поближе к Сергею, оставив позади ещё один сгусток. Трескачёв сунул в форточку руку с чайником. И, голубь тут же взмахнув крыльями, улетел прочь.
  - А-а-а! - выкрикнул в бессильной злобе Сергей и стал лить кипяток на карниз.
  Вода полетела вниз, неожиданно громко, в утренней тишине, ударяясь о его жестяной карниз и карнизы ниже. Тут-то Трескачёв увидел со стороны этот триумф разума: какой-то крендель, рано утром, орёт в форточку и льёт кипяток.
  "Да ты ведь просто псих", - подумал Сергей, слезая с окна пока его никто не заметил. - "И лечиться не буду".
  Трескачёв, хмурясь, затушил дымящийся уголёк в пепельнице, и тут же прикурил новую сигарету.
  "Дерьмовое утро. Очередное".
  
  5.
  
  С улицы стали доноситься звуки, издаваемые самыми ранними праведниками: нечаянный хлопок подъездной двери; "пик-пик" открываемой иномарки под окном; мусор, высыпаемый в контейнер ретивым дворником. Пока это отдельные, чётко отличимые друг от друга звуки, но вскоре к ним начнут прибавляться всё новые и новые. Их будет больше, они станут чаще, и превратятся в сплошной утренний гомон часа пик.
  А сейчас Сергей отчётливо слышал, как внизу, во дворе, зашёлся в надрывном кашле какой-то мужик. Во всяком случае, Трескачёв наделся, что это не дама, и не школьник.
  "О, холера туберкулёзная" - подумал Сергей, сидя за столом и наливая себе ещё чая. - "Вот кашлянет на баклана, и получите птичий холеро-туберкулёз. Дома надо чихать. На родственников. Нет, он выйдет на улицу раскидывать бациллы на прохожих. После где-нибудь в подворотне издохнет, измотанный болезнью. А дети-то тут причём?! Не, ну конечно школьники они всегда в чём-то виноваты. Там опоздал, тут не написал, здесь ошибка. Всё понятно, виноватый возраст. Но наткнуться на покойника-то с утра пораньше они не заслужили. Только, понимаешь, позавтракали".
  
  Осеним утром, пораньше обычного, девятилетний Серёжа шёл в школу, зарабатывать пятёрки и даром двойки получать. Мертвец лежал на газоне, средь красно-жёлтых опавших листьев. Если б синее одеяло накрывшее труп было подлиннее, то, наверняка, Трескачёв со временем забыл бы об этом покойнике. Но одеяло оказалось коротким и из-под него торчали крупные босые ступни трупа. Серёжа отчётливо видел желтоватые неухоженные пятки. От их вида у мальчика по спине пробежал холодок. Он ещё не раз увидит эти ступни, в ночных кошмарах. Точнее, он чаще будет слышать приближающиеся звуки их шагов. Шлёпанье по холодному линолеуму. И даже став взрослым, Сергей, очень редко, и всё ж иногда, будет просыпаться с отчаянно колотящимся сердцем, прислушиваясь к тишине, погружённой во мрак, комнаты.
  - Чей мальчик?! - увидев Серёжу, обратился к нескольким зевакам милиционер, в одиночку пока прибывающий на месте происшествия. - Мальчик, нечего тут глазеть, отведите его отсюда. И вообще расходитесь все! Что здесь, цирк?
  Серёжа оторвал взгляд от желтоватых пяток мертвеца и пошёл прочь. "Что здесь, цирк?" Немногочисленные зеваки остались на месте.
  
  6.
  
  "Пулемёт бы..." - проползла мысль у Сергея, смотрящего в окно. На горизонте заметно поприбавилось облаков. - "Если расстрелять окна в доме, напротив, на сколько, этот бесплатный цирк привлечёт внимание обстрелянных жильцов?"
  За неимением пулемёта, Трескачёв отправился в комнату смотреть по телику начинающиеся утренне-будничные передачи.
  Реклама! Конечно ж по всем каналам. Подлая штуковина, этот телевизор! Особенно без лентяйки. Подойдёшь, вот, звук настроить, а там непременно все вдруг напряжённо замолчат. И музыка затихнет, или станет едва уловима. Актёры за экраном будут терпеливо выжидать - когда у тебя лопнет терпение, и ты вернёшься на удобный диван - чтобы неожиданно громко закричать средь ночи в твоей квартире. Или ж наоборот - прошептать неразборчиво что-то важное, что б всё кино насмарку. Подлая штуковина!
  Сергей нашёл-таки канал без рекламы и, отойдя к дивану, завалился на неприбранную пастель. Тип в галстуке сказал с экрана:
  - Об этом и о многом другом, мы расскажем вам после короткой рекламы. Не переключайтесь.
  - Гад! - воскликнул Сергей, кинув в телевизор подушку.
  
  Прошлой зимой у Трескачёва случился телевизионно-лентяечный инцидент. К тому времени он уж с полгода жил у симпатичной шатенки Аллы. И было им поначалу вместе просто великолепно. Как говорится и днём друг к дружке стремятся, и ночью под одну шубу ложатся. Но со временем Сергей начал всё чаще обращать внимание на одну особенность Аллы. Она постоянно во всём с ним соглашалась, при этом, восхищаясь Трескачёвым как небожителем, творящим чудеса.
  Поначалу Сергею это даже нравилось. К примеру, он после раската грома, глядя на тучное небо, сказал:
  - Быть дождю.
  И Алла, всплеснув руками, воскликнула:
  - Ва-а-у!
  И когда через пять минут дождь докатился до них, она сказала:
  - Вот это да! Ты почище Гидрометцентра.
  - Да, я такой. - Соглашался Сергей. - Почище. А всё от того, что регулярно моюсь. С мылом.
  Но время шло, и шутка затягивалась. Причём действительно, в каждой шутке есть доля шутки. Восторгаясь Трескачёвым, Алла начала обходиться одним мнением - Сергеевым. Если бы он сказал ей: "Посмотри, какие сегодня у всех сиреневые лица!", то она б на полном серьёзе удивилась: "Ой, а что с ними случилось?"
  Как-то Алла смотрела по телевизору одно из бесконечных ток шоу, от которого атомные ядра в мозгу Трескачёва рисковали начать деление, и вступить в цепную реакцию. Спасая регион, Сергей ушёл на кухню. В буфете, висящем на стене, он наткнулся на две упаковки спичечных коробков (в каждой по десять штук). Зачем Алла держала их в таком количестве дома, где электроплита, да и отопление не печное, не известно.
  Сергей, взяв эти упаковки, уселся за стол. Распечатав одну, достал коробок и высыпал содержимое на скатерть. Затем положил две спички параллельно друг другу. На них ещё две - вышло, вроде знака "решётка". Далее Сергей принялся укладывать такие знаки один на другой. Выше и выше. Причём каждый раз, сдвигая их чуть в сторону - вокруг оси. Потихоньку начала расти спиралеобразная башня. Трескачёв брал и укладывал спички, зажимая их в длину меж большим, и указательным пальцами. Иногда к кончику указательного прилипала сера - тогда, когда уж казалось, что он уложил очередную детальку на хрупкую конструкцию. Приклеившаяся спичка грозила сдвинуть находящиеся спички под собой. В таком случае Сергей прижимал её аккуратно ногтем указательного пальца левой руки, и тогда удавалось оторвать, не вызывая крушения, правый палец.
  По мере роста башни Трескачёв всё больше опасался, что она упадёт. Тогда он стал брать спички за середину и, затая дыхание, следя за тем, чтобы нечаянно не задеть грудью стол, продолжил их укладывать одна на другую. Но этот метод тоже оказался не безупречен: спичка на конструкцию как бы ронялась, сотрясая нижние, сама, не всегда ложась как надо. И Трескачёв вернулся к прежнему методу.
  Сергей встал, когда начал девятый коробок и продолжил строительство уже стоя. Первая упаковка ушла вся - Трескачёв распечатал другую. Когда был уложен одиннадцатый коробок, Сергей отошёл, чтобы посмотреть со стороны на спичечную, закрученную спиралью, с коричневыми полосами из серных головок, башню. Она выросла почти до полуметра. Трескачёв взглянул на творение рук своих и увидел, что оно прекрасно. Тогда он решил это дело перекурить.
  Сергей аккуратно прикрыл за собой дверь на кухне, что б какой-то нелепый сквозняк не порушил его творение. Курили они в коридоре, сделанном в крыле лестничной площадки, на две квартиры. Когда Сергей протянул руку к входной двери, Алла, сидящая в комнате в кресле перед телевизором, спросила: "Не пора ли пообедать?" Он ответил: "Досматривай, после". И вышел из квартиры.
  Трескачёв курил, сртяхивая пепел в пепельницу, сделанную из пивной банки, со срезанным верхом и закрученными в стружки-кудряшки, краями, думая, удастся ли ему уложить ещё девять коробков?
  Пожалуй - нет.
  И Трескачёву захотелось показать Алле свою башню, пока та не обрушилась. Этакое детское желание похвастаться.
  Но войдя в квартиру, Сергей увидел открытую дверь на кухню, и на столе ни единой спиченки. Телевизор уж был выключен, и слышалось журчание воды в мойке. Появилась Алла с тряпкой в руке и принялась протирать стол.
  - А-а... - пройдя на кухню и указывая рукой на чистую скатерть, Сергей, хотел спросить - "зачем?"
  Но Алла перебила его пролепетав:
  - Я спички на холодильник убрала.
  Сергей посмотрел на холодильник. Там лежал поднос, в который была свалена спичечно-коробочная куча.
  - Что, досмотрела телик? - спросил Трескачёв.
  - Ага, - ответила беспечно Алла, повернувшись к плите с разогревающимся обедом. - Сейчас готово будет.
  Всё правильно: не век же стоять башне на столе, который предназначен для тарелок с разогреваемым сейчас супом.
  Всё правильно: он сказал - досматривай, после... Она досмотрела, и наступило - "после". А тут эти спички. Про них ни чего сказано не было.
  Всё правильно: что это, в конце концов, за детский сад?
  Это такая мелочь... Но эти мелочи - день за днём, день за днём, день за днём...
  Когда Сергей, возвращаясь с магазина, приносил какую-нибудь буханку хлеба и молоко, он уж начинал опасаться, что Алла вот-вот назовёт его чемпионом. Потому, что глаза её восторженно горели, словно он сам умудрился за пятнадцать минут испечь этот хлеб и, отловив средь сугробов корову, надоить с неё пакет молока да заплатив получить сдачу.
  Как-то он нелепо и не удачно пошутил: суп какой-то сладкий. И Алла, попробовав запереживала не на шутку, что, по-видимому, добавила в него сахар вместо соли. Сергей поспешил успокоить её, сказав, что пошутил. Тогда Алла ещё раз попробовала суп и удивилась: в самом деле - солёный.
  А однажды он обнаружил, что к его ключам от квартиры прицеплен новый брелок. Точно такой же, как и был, в виде якорька. У прежнего кончик одной лапы был отломлен, но всё равно, брелок безотказно откупоривал пивные пробки. Алла же где-то купила точно такую же безделушку, поменяв старую, поломанную на новую, целую. Наверное, помня, как Сергей вздыхал иной раз, говоря про свой якорёк: да, были времена, когда он двумя лапами работал, но, вот, надломился от трудов непосильных.
  Алла, безусловно желая сделать ему приятное, прицепила новый брелок к его ключам, а старый просто-напросто выкинула.
  Всё понятно, она хотела, как лучше. Да только Сергею тот косолапый якорёк дорог был. Подаренный в шестнадцать лет пьяным в уматень другом.
  Всё понятно - он не объяснил, что ему дорог именно этот, с отломленной лапой якорёк. Ну, или сделал это недостаточно внятно.
  Да и вообще, пустяк это. Но, день за днём, день за днём, день за днём...
  И вот наступило апрельское воскресенье, оказавшееся днём телевизионно-лентяечного инцидента. Трескачёв сидел вместе с Аллой в комнате. Она смотрела что-то по телевизору, он разбирал свой старенький будильник, начавший всё чаще и чаще останавливаться. Капризничал, прекращая тикать каждые минут десять, словно ожидая, когда его потрясут, словно желая, по-стариковски хоть как-то привлечь к себе внимание.
  Сергей открутил два крепёжных винтика, снял два приспособления для перевода стрелок и, взявшись за прозрачный пластик, закрывающий циферблат, попробовал отделить его от корпуса - никак. Покрутил будильник в руке - нет, вроде, больше ничего не держит. Но вот Сергей заметил паз под циферблатом и, вставив в него отвёртку, попробовал поддеть - опять никак. Он нажал посильнее - и переусердствовал: от прозрачного пластика отлетел кусок с треть циферблата. Тогда Трескачёв в сердцах вскочил и, подойдя к окну, зашвырнул в открытую форточку переставшее тикать тело будильника. Тот полетел с пятого этажа и приземлился в чёрную проталину в конце захламлённого косогора, начинавшего свой спуск практически под самыми окнами дома. Сергей добавил красок в ещё тот вид из окна.
   Сев обратно в кресло, он сказал Алле:
  - Удивляюсь, как будильник так долго протянул. Я его раньше ронял регулярно и ничего, ходил. Наверное, он с тоски зачах: никто не роняет. Если б он мог передать последнюю волю, то непременно пожелал бы, чтоб его напоследок как следует уронили. Что я и сделал. Спи спокойно, дорогой товарищ. Твоё место в строю займут другие.
  По телевизору началась реклама, и Алла захотела переключить канал. Она взяла пульт, который Сергей принёс с собой, перебираясь к ней жить. У них были одинаковые телевизоры, а у Аллы лентяйки не было.
  И вот сейчас она захотела переключить канал - и ничего не вышло. Попробовала ещё - опять ничего. Тот же канал, с той же рекламой. Алла встала, вновь нажала на кнопку, отвела руку чуть в сторону - безрезультатно.
  Тогда она подошла к форточке, и точно так же, как Сергей будильник, зашвырнула лентяйку на улицу.
  Тут-то в голове Трескачёва что-то и щёлкнуло.
  - Её место займут другие, - сказала Алла улыбаясь. - У меня скоро получка.
  Сергей тоже улыбнулся, только совсем недобро, "может, следовало просто заменить батарейку?", однако Алла этого не заметила. У Трескачёва возникло ощущение дежа-вю. Вот так же, как с добрым утром, несколько лет назад, была выкинута его кассета со "SLAYER-ом".
  "Да что это у баб, апрельское обострение? Просто необходимо выкинуть что-то, принадлежащее мне в форточку?"
  - Я - курить, - сказала Алла, направляясь в коридор. - Идёшь?
  Сергей, глядя на рекламу зубной пасты, молча покачал головой.
  Открылась и закрылась за Аллой дверь. Трескачёв продолжал сидеть в кресле.
  "Я выкинул будильник - и она тут же выкинула лентяйку. Всё, что ни сделаю - всё правильно, достойно подражания".
  Сергей встал и, подойдя к окну, поискал глазами на косогоре лентяйку. Нет, не видно. Тогда он полностью сдвинул в сторону тюль, открыл на раме нижний шпингалет, затем забрался ногами на подоконник и открыл верхний. Потом рывком с треском распахнул заклеенное с зимы окно. Опустил шпингалет на второй раме и, спрыгнув на пол, с таким же треском раскрыл второе окно. В комнату ворвался простуженный ветер, заколыхав тюль и штору. Он дул со стороны сопок, чернеющих недавно появившимися проталинами.
  А на экране продолжалась реклама. "Ты - лучше..." - напели там.
  - Да, я такой, - проговорил Сергей, выдернув шнур из сети.
  Затем подняв телевизор на руки и, отступив с ним несколько шагов для разгона, резко подбежал к окну и, что есть силы, двумя руками зашвырнул его как можно дальше. Тот хорошо пошёл; Сергей следил затаив дыхание. Сделав оборот в полёте, телевизор врезался в мокрый снег косогора, под которым возможно скрывался камень, раздался "ба-бах!" лопнувшего кинескопа. А пластиковый корпус на удивление уцелел. Телевизор, ещё пару раз кувыркнувшись, скатился метров на пять, пока не уткнулся в здоровенный камень-валун. И только тут Трескачёв задышал.
  - Что-то я вспылил. - проговорил Сергей, закрыв окно, и начал собирать манатки.
  С получки он отдал Алле деньги на новый телевизор и с тех пор они больше не виделись.
  
  Трескачёв вдруг осознал, что пялится куда-то сквозь экран, не видя происходящего. Это называется - ушёл в себя. Сергей тряхнул головой. В телевизоре один седой дядька рассказывал другому, что в каждом человеке скрывается около пяти тысяч разных личностей.
  "А я слышал только о раздвоении личности", - усмехнулся Сергей. - "Интересно, а что б было доминируй во мне какая-нибудь другая личность из этих тысяч?"
  
  Закончились утренние передачи, начались сериалы. И в это время по карнизу за окном ударили капли дождя. Они барабанили всё сильней и сильней. Сергей зашёл на кухню, закрыл форточку, и сев на табуретку закурил.
  "Ой, а у нас тут ливень", - ухмыльнулся Трескачёв, глядя в окно на прохожих. - "Закопошились, дождевые черви. Накопать вас некому".
  Ливень, так неожиданно хлынувший с затмивших всё небо серых туч, так же неожиданно перешёл в уныло моросящий дождик, готовый вот так уныло нудеть ещё с неделю.
  "Долбанней этого лета может быть только долбанная зима", - зевнул Сергей и, затушив сигарету, пошёл в комнату.
  Он выключил телевизор, разделся и лёг в постель, забравшись с головой под одеяло.
  "Дождевые червячки, таракашки, ползучки..." - тихо запели колыбельную в задрёмывающем сознании Сергея неведомые, убаюкивающие голоса. И вскоре он крепко заснул.
  
   II
  
  
  
  
  Сергея разбудил солнечный свет, зарабатывающий сейчас, полярной летней ночью, выходные на зиму. Тонкие шторы были преградой ему фиктивной. Сергей глянул, щуря заспанные глаза, на тикающий будильник.
  "У-у, рань-то, какая..." - зевнул он и, повернувшись лицом к стене, проворно натянул на голову одеяло.
  "Спать-спать-спать..." - пропел покровительственный голос в сознании Сергея, где так и осталась не вытесненная солнцем сонная дымка.
  
  
   III
  
  
   1.
  
  Сергея разбудили солнечные лучи, прошедшие сквозь тоненькие шторы и, не слепя всей блистательной яркостью, коснулись его лица, развеивая закрывающий веки сон.
  Сергей, щурясь, посмотрел одним глазом на будильник и усмехнулся:
  "У-у, адская машинка, всё минуты мои считаешь".
  Трескачёв лёжа потянулся и звучно зевнул, точнее, выдавил с удовольствием какие-то подвывающие звуки, доставшиеся ему от первобытных предков. Он проснулся в превосходном расположении духа. Оставалось только встать с той ноги. А то ясно солнышко обернётся Ярилом, завтрак сгорит, и ужина не будет.
  "Какая ж нога ТА?" - гадал Сергей, пальцами правой ноги почёсывая левую пятку. - "Или с обоих встать? Не, тоже не годится, полдня всё хорошо, но к вечеру уж ярило, клонится к закату и ужина сначала не будет, а после он сгорит. С квартирой. Что ж, тогда встану с правой".
  Сергей откинул одеяло и встал с той ноги. Прохладно и бодро. А зимой ещё бодрее. Это заслуга коммунальщиков, борющихся с вялостью народной. Не дают, упарившись, раскиснуть и околеть не позволят. Отапливается квартира, бежит из крана вода. Кто молодцы? Холодно в доме, нет воды - бегаешь по инстанциям, тренируешь тело и волю. Кому спасибо? Да только дождёшься ли? Разве скажет испуганный малыш спасибо стоматологу? А ведь тот благо несёт несмышлёнышу.
  И Сергей не сказал спасибо в своё время.
  
  Трескачёв, как и сейчас, жил тогда на очередной съёмной квартире. Он рассказывал приятелю через неделю после случившегося:
  - Теперь я знаю точно, что такое "приплющило". Прочувствовал. Измена - это ерунда. Как ужастик дома в кресле смотреть. А вот когда приплющило, то да-а. Это как самому в телик вдруг попасть. На скотобойню, жертвой.
  - Это коровой стать что ли? - засмеялся приятель.
  - Тебе смешно - тоже усмехнулся Сергей. - А я с вами чуть не свихнулся. Курить больше не буду. Вы вдвоём: ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля. Я смысла не мог уловить. Да что там, я и не пытался. Всю волю бросил удерживать остатки рассудка. Комната кружится, вы руками ещё махаете. Ржёте. Да так громко. И деться от вас ни куда. И не сказать, чтоб успокоились, замолчали. Это ж провокация. Вы б на меня переключились. А так вы хоть только друг с другом смеётесь, да по плечам хлопаете. Мне б одного такого хлопка для инфаркта хватило. Я цеплялся взглядом за какой-нибудь предмет, пытаясь привязать себя к реальности. Угол ковра на стене; пепельница на табуретке; телевизор. Но предметы начинали подрагивать и переставали походить на реальность. Тогда я решился пойти домой. Дело не простое, а что делать? С вами у меня б крышняк съехал гарантированно.
  Далее Сергей рассказал про провал свой на пороге квартиры. Про крыс. И про женщину-коммунальщицу с добрейшими глазами, дважды его обманувшую.
  - Мало того, что крысы по хате бегают, так и с работы же ещё отпрашивался. Короче решил брать ситуацию в свои руки. Благо нашлась тонкая, но прочная проволока. Способ проверенный: делаешь петлю-удавку, устанавливаешь на крысиной тропе и... и все дела. Только конец проволоки нужно конечно к чему-то прикрепить. Я к трубе примотал, что из ванной на кухню выходит. Аккурат где стена пробита. Оттуда они пробирались. И, вот, выключил свет, притаился в комнате. Засада натуральная: ни шелохнусь, тишина, ни курю, я даже с сигаретами завязал после укурки той. Прям романтика. Но минут через пятнадцать начало мне это надоедать. Думал уж плюнуть, как вдруг слышу - есть! Отчаянное скрежетание, даже пискнула разок, типа: ой, из меня сейчас шубу делать будут!
  Я вбегаю на кухню, включаю свет, смотрю: в углу под раковиной, крыса, за хвост попавшаяся, рвётся бешено. Тут медлить нельзя, она себе хвост оторвёт. Но у меня всё схвачено, на полу приготовлено всё необходимое. Кидаю на крысу тряпку, прижимаю аккуратно зверюгу ногой в ботинке. Беру одной рукой проволоку, а другой откусываю её пассатижами от трубы. Затем резко отскакиваю, держа в вытянутой руке силок с дёргающейся крысой подальше от себя. Самое трудное оказалось её в трёхлитровую банку опустить. Мотается, словно ей зла желают. Блин, пусть без удобств, но отдельная банка, в конце концов! Засунул. Сверху куском жести размером с тетрадку, прикрыл. Даже дырки заранее пробил. Поставил банку под диван и им же крышку прижал, как раз подходило. А зверюга здоровая. В банке ей тесно. Метается, проволока так и осталась на хвосте, по стеклу скрежет и ею, и когтищами...
  
  А на утро Сергей пошёл договариваться насчёт восстановления полов. Со зверюгой вместе. Крыса поуспокоилась за ночь. Правда несколько заволновалась, когда Трескачёв взял банку в руки, придерживая ладонью жестяную крышу. Но когда банка была упакована в обычный чёрный пакет, сразу же успокоилась, словно попугайчик, чью клетку накрыли тряпкой. Сергей одной рукой прижимал банку к груди, а другой, через пакет, придавливал жестянку к горловине.
  - Холодно моя маленькая? - проговорил, вышедший на морозную улицу Сергей, заскребушавшейся крысе. - Потерпи, скоро придём.
  Когда Трескачёв открывал дверь "шарашкиной конторы", освобождая руку, он прижал крышку банки подбородком. Зверюга, почуяв близость глотки врага с силой ударила Сергея. Он аж зубами клацнул.
  - Ути-пути-тютеньки... - прошептал Трескачёв, едва не описавшись.
  Сергей представил, что его сейчас кто-то увидел, и чуть не рассмеялся. Крыса у горла, то, что он задумал, и в принципе уж делает - заводило. И так, чуть улыбаясь, Трескачёв с притихшей крысой, пройдя по коридору и миновав несколько дверей, остановился у нужного кабинета.
  Сергей постучал в дверь рукой держащей банку. Зверюга, которую сейчас буквально взболтали, на удивление затихла, словно прочувствовав ответственность момента. Выждав пару секунд, Трескачёв мизинцем, не выпуская ноши, потянул на себя ручку двери, благо оказавшейся не тугой.
  - Здравствуйте. - сказал Сергей.
  - Здра-а-авствуйте...
  В этом "здра-а-авствуйте" было что-то вроде: тихо-тихо, не подсказывайте мне... Я сейчас сама вспомню... Ну как же, вы тот самый взволнованный молодой человек. Не стоит переживать из-за всяких пустяков. Мелкие проблемы приходят и уходят регулярно. Такова жизнь...
  Добродушные глаза начальницы с участием смотрели на Сергея.
  "Такая ногу тебе откусит и по головке погладит" - подумал он и сказал:
  - Вчера, во второй половине дня ко мне опять ни кто не пришёл заделывать дыры в полу.
  - Ох, знаете... - принялась начальница сокрушаться, рассказывая о проблемных трубопроводах, о том, что на дворе зима и жильцы замерзают, что работников совершенно не хватает, и те, что есть, просто надрываются на самых проблемных участках. И всё ж, несмотря ни на что, сегодня, во второй половине дня, к Трескачёву непременно придут самые лучшие мастера и заделают эти несчастные дыры.
  Сергей выслушал заверения и сказал:
  - Только, вот, смотрите: сегодня у нас уже пятница, впереди - два выходных. Перед тем как сюда отправиться, я дома кое-кого изловил специально для вас. Потому как благодаря именно вам у меня их полно. И если сегодня опять ко мне не смогут прийти рабочие, я займусь отловом этих кое-кого до понедельника. И тогда в следующий раз приду сюда уже с мешком.
  Договорив, Сергей спокойно перевернул пакет с банкой, что всё время держал пред собой и, тряхнув в сторону, убрал крышку, высвобождая крысу на пол. А не на стол как планировал прежде. Упав, зверюга пискнула, тут же шустро развернулась, мгновенно сориентировалась и юркнула под стоящий у стены шкаф.
  Начальница не завизжала и не запрыгнула на стол. Всё ж не в консерватории работала. Но всё-таки негромко ойкнула несколько побледнев. Трескачёв же развернулся и вышел из кабинета, на пороге напомнив:
  - Мешок.
  Покидая "шарашкину контору" Сергей едва не столкнулся в дверях с лысым мужичонкой, спешившим толи по делам, толи согреть озябшую лысину. Пропустив его, Трескачёв вышел на сумрачную улицу.
  На этот раз рабочие действительно пришли во второй половине дня. И быстро совсем справились, видать и в самом деле - мастера.
  
  2.
  
  Сергей одел тёплую рубаху, спортивные штаны и пошёл на кухню. Включил чайник, посмотрел с высоты своего восьмого этажа, на яркую, но безмятежно спящую улицу. И всё ж нет, не совсем спящую, один мятежный дух по ней мотался. Сергей увидел, как вдалеке штурмом берёт горку, в которую шла дорога, какой-то пьяный тип. Просто на кочерге. И мотает его та кочерга неистово. Он по тротуару как по пластинке ди-джея лавировал.
  Трескачёв пошёл в ванну, умыться, но из крана вышел только жалобный хрип.
  - Сушняк. - посочувствовал Сергей, представив трубопроводы как глотку мистического организма Дом. Глотку, мучительно страдающую без воды от сухости и ржавчины перчащей по всем трубам.
  Он зашёл в комнату, застелил диван, на котором спал, накрыл пледом.
  "Эх, хорошо б конечно иметь свою квартиру", - подумал Сергей. - "Но, как известно, нет ни чего более постоянного, чем временное".
  Хозяйка предложила неделю назад купить у неё квартиру. И цена пустяковая, и хатка - ничего. Можно б было прикупить, да и жить в собственном жилье пока вариант с Мурманском не найдётся. Но... делать этого он не стал. Так и продолжил просто снимать эту квартиру.
   Сергей вернулся на кухню. Глянул в окно. Мятежный дух достиг-таки вершины горы. Но там появился милицейский "Уазик", и "духа" уж к нему препровождали.
  Сергею припомнился случай.
  
  Года за три до провала в подвал Трескачёв, опять же, снял квартиру, но в Мурманске. Упорно не желал жить у родителей. Решил, отметить это дело с приятелями, которых набралось не мало. Договорились встретиться в центре города, на Пяти Углах, где как раз проходили массовые гуляния по случаю какого-то праздника. К месту встречи Сергей приехал с другом раньше договорённого времени. Они купили по пивку и тут же стали частью того шумного и весёлого, что и называется праздником. Когда выпили по бутылочке, друг сказал, доставая две сигареты и протягивая одну Сергею:
  - Надо б женщин найти на вечер, поприличней.
  - Где ж таких найдёшь? - удивился Трескачёв. - И потом, обещался прийти Хромой. А когда он пьян мне за него даже перед тобой стыдно бывает.
  - Приличных, в смысле - симпотных.
  - Тогда симпатичных и неприличных. - Сказал Сергей. - Ты их уже видишь?
  - Вон, хотя бы те, - кивнул друг на двух хохотушек.
  - Сейчас посмотрим, - сказал Сергей и пошёл знакомиться.
  - Наконец-то! - воскликнул Трескачёв, подойдя к хохотушкам. - Где вы ходите? Пока вас дождёшься, тут уж всё закончится. Ну а то, что я замёрз, вам, наверное, и не интересно.
  - Так вроде не холодно. - проговорила одна из подруг.
  - Это вам сейчас не холодно. А попробовали бы вы постоять тут, несколько часов, меня высматривая?
  - А ты тут уж несколько часов нас ждёшь?
  - Всю жизнь! Только, вон, друг иногда подменивает сходить побриться.
  - Чего-то прежде мы вас тут не видели, - улыбались хохотушки.
  - Как! - воскликнул Сергей. - Да в этом городе глядеть больше не на что.
  - Как же, а хлебозавод? - напомнил подошедший друг.
  - А-а, ну конечно, - кивнул Сергей. - В жизни, бесконечно можно смотреть лишь на две вещи: на хлебозавод, и на нас. Кстати, хотите посмотреть фотографии хлебозавода? Их, у меня дома потрясающая коллекция.
  Так и оказались хохотушки на праздновании снятия квартиры. Одна из них, Света, осталась у Сергея и после того как все, практически, разошлись. Кроме неё остались лишь Рога с Полиной. И вот, Света на утро учудила: выкинула в форточку кассету Сергея. Тогда он ушёл с кухни в комнату, а вернувшись, показал Свете пудреницу, что взял из её сумочки. Показал - и так же, как она кассету, зашвырнул в форточку.
  - Какой ты мстительный, - прищурилась Света.
  - Ну, вот, а я-то думал - поскандалим.
  - Тогда тебе надо было выкинуть сумочку.
  - Это я мигом.
  - Не, сюрприз уж не получится.
  - Тогда не будем скандалить, - сказал Сергей. - Я - в магазин, заодно наши штучки найду. Под окнами сугробы, наверняка всё цело. Со мной прогуляешься?
  - Ты что-то хочешь мне купить? - спросила Света.
  - Литруху для малышки, - прижал к себе Сергей Свету за талию.
  - Ты лапуся, - засмеялась она. - Неужели теперь у меня будет своя собственная литруха!
  - Д-а, Лапу-у-уся. - протянул Рога, сидящий со своей Полиной за кухонным столом. - И будешь вообще зайчиком, коль заодно сигарет купишь.
  - Сейчас сам в магазин побежишь, - сказал Сергей.
  - У меня денег нет, - вздохнул Рога.
  - Так я дам.
  - Тогда я со всем рвением.
  - Да не, сиди. - сказал Сергей, и обратился к Свете, - Ты ж пойдёшь со мной прогуляться?
  - Пойду, - кивнула она.
  Когда Сергей уж открывал входную дверь, Света забежала в комнату и взяла свою сумочку.
  - На пять минут выходим, зачем тебе сумочка? - Спросил Трескачёв.
  - А пока пудреницу ищем, может, ещё чего найдём. Мало ли добра под окнами валяется.
  На выходе из подъезда их остановили милиционеры и попросили документы.
  - Это зачем? - спросила Света, прибывая на веселее.
  - Разобраться надо, - сказал милиционер.
  - По порядку номеров, или на запчасти? - хихикнула Света.
  - Да они пьяные, - заметил другой милиционер. - Паспорта давайте.
  Света достала свой из, кстати, взятой, сумочки, Сергей из куртки. Документы у них забрали и повезли на "буханке" в отделение. С типами, подозреваемыми в метании бутылок из окон. Трескачёв со Светой условились говорить, что заходили в подъезд, разыскивая квартиру приятеля. И их долго не держали. С Сергея на месте взяли деньги на штраф, а Свету и вовсе - так отпустили. Она его поджидала на подъезде отделения.
  По дороге домой они зашли в магазин и купили водки с закуской. Сергей хотел взять коньяк, но Света сказала: хорош, выламываться уже. Ну, на том и порешили. Под окнами ни кассеты, ни пудреницы они не заметили.
  
  - А пожрать чего принесли? - Воскликнул с кухни Рога, сидящий за столом с Полиной, даже не поинтересовавшись, где они пропадали. - Мне без пропитания нельзя. Я с голоду расстраиваюсь. Хотя бы консервы с толстолобиками?
  - А как же! - ответил Сергей, снимая ботинки. - Тебе специально их искали столько времени. Всё чин по чину. Толстолобики, лобик к лобику. Такие, чтоб полобастей. Чтоб с ними хоть в лобовую атаку.
  Сергей обнял за талию Свету:
  - Душа моя, а бывала ли ты в лобовых атаках?
  
  3.
  
  Сергей достал из настенного шкафчика полюбившееся ему печенье. Он вообще любил всякие вкусности, и они у него дома не переводились. Из холодильника достал пробитую банку сгущёнки. Налил себе кофейку. Красота!
  - Закрыты давно ларьки! - донёсся из раскрытой форточки девичий возглас.
  "Кто бы мог подумать" - усмехнулся Сергей и глянул в окно.
  Не далеко от подъезда какая-то девица тянула за рукав вяло сопротивляющегося парня.
  - Домой пошли, скотина! - властно велела девица, и парень вовсе перестав сопротивляться, поплелся за ней обречённо.
  Сергей, глядя на удаляющуюся парочку, подумал:
  "Прикольно если несчастный тип на самом деле эту девицу знать не знает. Может она как обычно на охоту вышла. Отловила себе пьяного чувака посимпатичнее, благо у нас ночами выбор большой, и: домой пошли, скотина! Проспится он и не вспомнит ни чего, а тут она ему истории сочинять..."
  У Сергея таких случаев хватает. Вот не помнит с утра ни чего, хоть ты тресни.
  
  Они шли со знакомым по улице, и тот встретил какую-то девицу. Начал с ней болтать. А та тоже была с подругой, которая сказала Сергею, что они откуда-то знакомы. Трескачёв не помнил её. Наверняка спьяну чего-то учудил. И ему совершенно не хотелось знать, что именно. Поэтому он начал нести околесицу:
  - Конечно, я тебя узнаю! У меня узнаваемость повышенная. Просто - гиперузнаваемость. Я всех узнаю, меня все узнают.
  Сергей, повернул лицо, чтоб она его не видела, и скорчил гримасу проходящему мимо мужичку похожему на колобка.
  - Идиот. - буркнул мужичок.
  - Видала! - воскликнул шёпотом Сергей. - Узнают! Ещё никто из прохожих, ни разу мне не выкрикнул: умный!
  Спутник Сергея сказал своей знакомой напоследок:
  - Ну, тогда до вечера. Приду обязательно.
  - И друга с собой приводи, - сказала так и не вспомнившаяся Сергею девица.
  У них по какому-то поводу должна была состояться веселуха. Трескачёв на неё не пошёл. После он ещё встречал незнакомую знакомую на улице. Пару раз даже болтали не о чём. Но о первой их встрече, Сергей не узнал по сей день, и узнавать не хотел.
  
   4.
  
  Сергей пил кофе, хрумкая печенюшки, и прикладываясь к банке сгущёнки. Ему вспомнилось, как раньше любил, вот так, сидя в тишине, пить кофе и курить сигарету. Да так явственно, что захотелось вновь подымить. Просто, глядя в окно растворяться в свободном течении мыслей. Курить он бросил после того памятного провала на пороге своей квартиры. Но до сих пор на него накатывало иногда сильное желание закурить сигарету. Чтоб убить зависимость надо убить мозг. От этой мысли его неожиданно оторвал стук по металлическому карнизу за окном. Сергей обернулся и увидел голубя.
  - Какаду! - хохотнул Трескачёв, и подкинул в форточку печенье. Оно стукнулось о верхнюю часть наружной рамы и отскочило вниз, на улицу, спугнув голубя тут же улетевшего прочь.
  "Вот ведь сейчас кому печенюшкой по голове попало б..." - подумал Сергей. - "Впрочем, это лучше, чем спугивая птицу стучать по стеклу и разбить его. Да еще чтоб вниз всё обрушить".
  С улицы послышался надрывный кашель.
  "Убей я его сейчас своей печенюшкой, то б называлось эвтаназия", - подумал Сергей и выглянул в окно.
  Мужика уж не было не видно не слышно. Трескачёв смотрел на улицу с восьмого этажа. В детстве на такой высоте уж голова кружилась. Сам-то он ребёнком жил на втором. Спрыгнуть можно.
  
  Было это когда по земле ещё динозавры ходили. То есть чёрт знает когда и Сергей учился, чёрт припомнит, в каком классе.
  Уроки закончились, но впереди маячила эта - терпеть невозможно - продлёнка. И вместо того, чтоб где-нибудь шухерить, скоро предстояло вернуться в школу. Но немного времени у них ещё было. У Сергея, впрочем нет, у Серого, тогда так его звали на улице, и его друга, с кем спустя годы будут хохотушек на Пяти Углах цеплять.
  Они гуляли возле дома Серого, и вдруг увидели на крыльце подъезда коробку из-под торта. Друзья переглянулись и одновременно кинулись к коробке. К такой беленькой, да аккуратной.
  - О-а-а! - закричал в азарте друг на бегу.
  - О-а-а! - перекрикивал Серый.
  Он оказался чуть быстрее. Когда носок ноги уже летел точно в коробку, и невозможно было отвести удар, в голове промелькнула старая, всем известная фишка про кирпич в ничейном мячике.
  "Ой!" - воскликнуло в мозгу отчаянье, и нога врезалась в картонную упаковку. Сердце сжалось... Но боли, он не почувствовал. Коробка подлетела, открываясь, и в стороны прыснули ошмётки торта.
  "Очень много крема", - тупо подумал Серый.
  - О-э... - издала не членораздельный звук тётка, стоящая здесь же, на подъезде, прежде оживлённо болтающая по телефону-автомату.
  Она смотрела округлившимися глазами на, веером разлетевшийся, по асфальту торт. Друзья, не говоря ни слова, стремглав кинулись мимо ошарашенной тётки в подъезд. И, только когда они уже летели вверх на второй этаж, перепрыгивая через ступеньки, с улицы раздался пронзительный крик, словно вой запоздалой сирены.
  Серому свою дверь открыть, что торт пнуть - миг. Раз - и они уже заскочили в квартиру. А, переведя дух, вдруг поняли, что сами себя загнали в ловушку. Надо было бежать куда-нибудь прочь по улице. Теперь же тётка наверняка устроила засаду в подъезде. А в продлёнку уже пора было идти. Опоздают - всё будет доложено родителям. А у них прогулов немеряно! За что и сослали их на дополнительные занятия. Что ж делать? Если из квартиры выйти, то засекёт тётка и вечером предъявит родителям Серого счёт за торт. Если же остаться дома, то предъявлять будеть училка.
  - Лоджия, - проговорил друг.
  Они переглянулись и, молча, пошли на лоджию.
  - Да, прыгнуть можно, - глянул вниз Серый и, посмотрев на друга. -Давай.
  - А, чё я? - запротестовал друг. - Торт, ты пнул. И лоджия твоя. Ты, первым и прыгай.
  Серый опять посмотрел вниз, на газон, спускающийся от тротуара к дому под углом градусов в сорок.
  - Я... - проговорил он не очень-то уверенно. - Раз плюнуть. А ты что ж, не можешь?
  - Могу. - усмехнулся друг. - Плюнуть. И раз, и два. А прыгать ты первый должен. Я - после.
  Серый, перегнувшись через парапет, плюнул вниз. Упавшая слюна лежала, такая близкая, в бетонной канаве для стока воды. А прыгать предстоит на склон, вообще рукой подать. Тем более на землю.
  - Раз плюнуть, - повторил Серый уж более решительно и перелез через парапет.
  Теперь он держался за него руками за спиной, стоя одними пятками на крохотном выступе. Невдалеке какие-то две девчонки перестали заниматься своими девчачьими делами и с любопытством уставились на Серого. Всё, обратной дороги не было. И он, конечно же, прыгнул.
  А, приземлившись, почувствовал сильнейшую боль в той самой ноге, что летела на коробку и, казалось, обречена сломаться, врезавшись в спрятанный кирпич. Но Серый даже не пикнул, помня о наблюдающих девчонках и ещё не прыгнувшем друге. Подняв лицо, он улыбался.
  - Прыгай. - сказал Серый другу.
  Тот, заподозрив неладное, молча, его разглядывал.
  - Пры-ы-ыгай, - продолжал выдавливать улыбку Серый.
  - Чё ты оскалился-то? - спросил друг.
  - Ну, давай же.
  - А ты отойди, - сказал друг.
  - А ты рядышком.
  - А ты пройдись-ка немножко, - предложил друг, даже и не думающий перелазить через парапет лоджии.
  С лица Серого исчезла улыбка. Он встал на здоровую ногу, а когда попробовал ступить на ту, что болела, то чуть не взвыл. Нога подкосилась, но Серый устоял, скрипнув зубами. Девчонки засмеялись, а друг сказал:
  - Знаешь, пожалуй, я прыгать не буду.
  Серому уж было всё безразлично, и он похромал домой. У подъезда, конечно тётки уж и след простыл. А разлетевшиеся ошмётки торта доедали дворовые собаки.
  Одно хорошо, в продлёнку идти не пришлось. В травмпункте врачи обнаружили у него трещину ступни и наложили лонгет.
  
   6.
  
  Сергей пошёл в комнату смотреть утренние телепередачи. Он включил лентяйкои телевизор и завалился на диван. Пульт от телика был не родной. Родной он оставил у Аллы. У той оказался такой же телевизор, а лентяйки к нему не было. Они тогда попробовали жить вместе. Алла конечно барышня красивая, но причуды у неё - ну его на фиг. Сергей ушёл от неё недели через две, обратно в свою съёмную квартиру.
  
  С экрана утверждали, что в каждом человеке скрываются тысячи личностей.
  "Что за чепуха" - подумал Трескачёв, и выключил телик.
  По жестяному карнизу окна забарабанил дождь. Сергей вновь разобрал пастель, и улегся досыпать. Мысли тёплой тихой рекой поплыли вдаль, увлекая сознание в мир спокойного сна.
  
  
  СЛАВНЫЙ
  
  
   Тёмной ночью осенней
   Припозднилась гражданка пешком
   Возвращаясь, домой по аллее
   В пальто с норковым воротником
   Торопилась, путь свой срезая
   Не пошла ж там, где были огни
   В заборе дыру подыскала
   Свернувши с дороги в кусты
   А там по нужде своей малой
   Гоп-стопник по прозвищу Шкерт
   Стоял траву поливая
   Дымил сигареткою "Кент"
   Увидел гражданку в пальтишке
   Запрятал хозяйство в штаны
   И к ней подвалил он не слышно
   Под покровом ночной темноты
   -А ну-ка снимай-ка пальтишко,
   И сумочку мне одолжи
   Я бедный романтик не всем же
   Купаться как ты в роскоши
   Гражданочка шум вдруг подняла
   Во нервная как завизжит
   И тут же кусты подминая
   Герой к ней на помощь спешит
   Здоровый детина, два метра
   Романтику кости ломал
   А после с гражданкой под ручку
   Домой к ней ушкандыбал
   А после через неделю,
   А может быть полторы
   Гражданку с пальто повязали
   В аллее всё той же менты
   -Вот и попалась стервоза
   Её мент на допросе сказал,
   А чтоб убедительней было
   С размаху по уху её дал
   -Пальто ж то украли у тёщи
   Начальника ГУВД.
   Получит гражданка по полной,
   Как в старом НКВД
   Клялась она и божилась
   -На рынке купила пальто
   Менту это было до фени
   Он дело сдал в суд всё равно
   Гражданочка срок щас мотает
   Романтик в больничке лежит
   Герой лечит триппер, икает
   Гражданкою он не забыт
   Такая история была
   Такие брателла дела
   Гражданка пальто не отдала
   И всем жизнь попортила.
  
  1.
  
  Я смотрел на то, что раньше было едой человека. Быть может бифштексом, прежде скакавшим телёнком с задорно задранным хвостом. После его убили на скотобойне и расчленили. Люди, потрошившие тушу и представить не могли, что скотина, став дерьмом, обретёт известность невообразимую не для них, а их детей.
  Гавно. А сияет-то как! Не иначе святой, или слесарь с атомной станции обделался на фоне города. Город на заднем плане наверняка Лондон. И не одной буквы по-русски. Ещё бы! В СССР не выпускают в тираж изображение гавна. У нас его делают. Натуральное. Кроссовки "СКОРОХОД". Выглядят так, что в далёкой Англии никто, из моральных соображений, не выпустит товара с изображением такой обуви на упаковке.
  -Зоныч, где пластинку "SEX PISTOLS" надыбал? - спросил тогда я у сокурсника в ПТУ.
  -На дыболках. - Ответил Зоныч, находящийся в кольце обступивших его пацанов. Точнее, пластинку "SEX PISTOLS" в его руках.
  
  Сколько ж прошло? Сейчас 2008 год... Мдаа... Девятнадцать лет. Теперь я у половины пацанов, тогда обступивших Зоныча, имён не вспомню.
  -Давай "SEX PISTOLS" врубим, - без всякой надежды предложил я.
  Молчание. Укоризненно-сожалеющий взгляд давнего друга.
  -Какой секс, какой пистолс?! - весело возмутилась жена друга. - Танцуют - все.
  И, выйдя из-за стола, первой пустилась в пляс под попсовое "унц-унц". К танцующей Лене поспешила Ольга, утягивающая за собой Длинного. Моего кореша. Длинный он и есть Длинный. Под два метра ростом. Неуклюже топтался меж миниатюрных, и нечета ему, гармонирующих с музыкой, девиц.
  -Я тоже хочу. - закапризничала Катька.
  -Так иди.
  Неделю были знакомы, уж убедился - она не из стеснительных. С Ленкой, Олькой быстро спелась. Так в чём же дело?
  -Я с тобой хочу. - сказала Катя.
  -Не, я только под "SEX PISTOLS" танцую.
  Глядя на выходящую из-за стола Катьку я подумал: лучше быть занудой чем клоуном. Вон, Длинный, он бы хорошо смотрелся в каменоломне, а не пытающимся тут выплясывать.
  -Славный, ну не ставить же сейчас "SEX PISTOLS", - сказал оставшийся со мной за столом Лысый. И усмехнулся: - или GOREFEST. Баб обламывать.
  Он отгрыз кусок вяленной, жирной путасу, вытер руки туалетной бумагой и отпил из кружки пиво. Я последовал его примеру.
  Конечно, надо находить что-то обоюдное. Вот мы и чередовали "унц-унц", и то, что могли слушать из нашей музыки барышни.
  Плясуны вернулись за стол. И потекла заунывная, для меня, беседа. Потому как обсуждение неприсутствующих знакомых считал делом не своих полномочий.
  Я сидел молча. Попивал пиво. Покусывал рыбу. Покуривал сигарету. И компания то своя, но какая ж тоска... Вот помнится летом 1996 года, я с Длинным сидел здесь же, в квартире у Лысого. Тоже пили пиво, но из колонок звучало Г.О.
  
  -Тоска, - сказал Длинный ставя опустошённую кружку на стол. И тут же открыл новую бутылку.
  -А ты гони её прочь, тоску - кручину, - проговорил Лысый. - Сейчас что-нибудь придумаем.
  -Тебе легко придумывать, - пробурчал Длинный. - У тебя мозг есть.
  -А у тебя нет? - удивился Лысый. - Хотя б спинного? Костного?
  -Откуда мне знать? Мне знать нечем. - Вздохнул Длинный, и обратился ко мне: - А у тебя как с мозгом, братуха?
  -Одолжить хочешь? - спросил я. - Я б академику под проценты мозг одолжил. Но ты ж не академик, процентов с тебя никаких.
  -Ну, раз я тупой, то вам самим придумывать потеху, - усмехнулся Длинный. - А то у меня одна забава, тумаков обоим надаю - всё веселье.
  -Давайте на желание спички тянуть, - предложил Лысый.
  -На какое? - спросил я.
  -Да по фиг. На любое. На идиотское.
  -Хочу денег много. - сказал Длинный.
  -Иди работать. - предложил Лысый.
  -За еду. - вставил я.
  -Ну, вот вам и желание. - развёл руки Лысый. - Проигравший идёт на улицу с плакатом на шее: "РАБОТАЮ ЗА ЕДУ".
  -Точняк! - воскликнул я. - С плакатом в центр занятости. Надо только сразу обговорить детали.
  -Да, - Согласился Лысый. - Зайти в "центр". Пройтись там. Почитать объявления. Минут через пять выйти и постоять у входа.
  -Ага, - поддержал я. - Постоять, скажем, с час.
  -Долго, - сказал Длинный. - Полчаса хватит.
  -Ты уж тоже, Длинный, догадываешься, кто проиграет? - засмеялся Лысый.
  -С чего бы мне проигрывать?! - Обеспокоился Длинный.
  -Это не я сказал, - смеялся Лысый.
  -Славный, твой друг на меня порчу наводит, - сказал мне Длинный. - Успокой его, не доводи до греха.
  От этих слов Лысый, и вовсе, со смеху согнувшись, лбом о стол стукнулся.
  -Он и в самом деле не говорил, что ты проиграешь. - заметил я.
  -И ты туда же! - воскликнул Длинный.
  -Не, я здесь же. А порчу, ты сам на себя навёл. Теперь твоё подсознание будет из-зо всех сил стремиться проиграть. Тебе теперь лишь кажется, что ты хочешь выиграть.
  -О, - отмахнулся двумя руками Длинный. - Ты страшный человек. Хорош меня зомбировать.
  -Пусть у проигравшего будет шляпа для милостыни. - сказал Лысый.
  -А чё, давайте. - поддержал Длинный. - Может, мне на машину насобираем.
  -Это уж как постараешься. - Опять засмеялся Лысый.
  -Ладно, посмотрим, кто смеяться после будет. - Сказал Длинный.
  Мы принялись за плакат. Нашли какую-то картонку и написали: "ГОТОВ РАБОТАТЬ ЗА ЕДУ!" И после ещё приписали мелко: "овсянку не предлагать".
  Шляпы у Лысого, конечно, не было и мы под милостыню нашли коробку из-под обуви.
  Спички предлагал тянуть я. Потому как оба друга - прощелыги знатные и веры им нет. Но чёрт! И блин! И настоящие маты! Когда они вытянули по спичке - в моей руке осталась короткая.
  -Получил. - Обрадовался Длинный. - Ничего-то ты с моим подсознанием не сделал.
  -Ещё бы, - сказал я. - У тебя его просто нет.
  Перед нами высилось трёхэтажное здание "Центра занятости". С коробкой подмышкой, с плакатом на шее я, хоть и хмельной, но всё ж не уверенно, пошёл ко входу. Приятели на расстоянии последовали за мной.
  Обширный зал первого этажа. По периметру - сиденья для ожидающих. Их набралось предостаточно. Скучающие, волнующиеся, утомлённые. Все они вдруг уставились на меня. Прежде я испытывал такое ж ощущение, что нахожусь не там, где надо, на призывном пункте военкомата. В центре зала я остановился. Длинный еле сдерживал смех. Лысый же был серьёзен. Подошёл к доске объявлений и косился на меня. Все остальные же - таращились. Вон, и женщина за окошком, выдававшая какие-то бумажки, прервала свою речь, уставившись на меня. Тоже самое проделала и очередь, стоящая к ней. В тихом зале стало ещё тише. И поэтому очень отчётливо послышались шаги спешащего к выходу Длинного. Видать силы помогающие бороться ему со смехом иссякли.
  Когда за ним хлопнула дверь, все словно проснулись. Ожили пониженные голоса. Заскрипели откидные стулья. Зашаркали ноги. А женщина за окошком сказала:
  -В двадцатом кабинете.
  Я был всеобщим, откровенным, центром внимания всего с минуту. После все сделали вид, что я им не интересен.
  Как было условленно, я подошёл к доске объявлений. Сделал вид, что читаю. После не спеша пошёл к выходу.
  Выйдя на улицу сел на бетонные ступеньки, близ входа скрывшись за плакатом "ГОТОВ РАБОТАТЬ ЗА ЕДУ!". Из-за него торчала только моя нуждающаяся в пропитании физиономия. Да руки, достающие из пачки "WINSTON" сигарету.
  В коробку под плакатом звякнула мелочь. Это вышел из "центра" щедрый господин Лысый.
  -Дай бог тебе здоровья, сынок, - поблагодарил я.
  Грело солнышко, пели птички. При лёгком дуновении ветерка, словно что-то нашёптывая, шелестела листва. Мир был прекрасен, а жизнь хороша. Только это всё не касалось меня.
  Лысый уселся на скамейку неподалёку. К нему подошёл Длинный, успевший сходить за пивом. Непременно холодным! Они приподняли бутылки, словно говоря мне: твоё здоровье. И принялись пить.
  В какие времена приходится жить! Подонки бухающие средь бела дня на улице ни кого не впечатляют. Зато на меня таращались все входящие в "центр", и косились выходящие. Но денег ни кто не кидал и работы не предлагал.
  Рядом припарковалась новенькая, с виду дорогущая иномарка. Из неё вышла, сделав ключиком "пик-пик", в лёгком платьице, красивая брюнетка лет тридцати. И направилась в мою сторону. Я перестал быть центром внимания. К примеру, Длинный рисковал лишиться глаз, которые могли вот-вот выскочить из орбит и, пролетев приличное расстояние, шмякнуться на асфальт возле цокающих шпилек. Я щелчком отшвырнул окурок, на удивление точно залетевший в урну. Брюнетка глянула на меня и прошла в "центр".
  Вышла она минут через пятнадцать, когда я уж подумывал заканчивать этот цирк.
  -Не густо, - сказала она, заглянув в коробку с мелочью. - На еду не хватит. Но ничего, у меня есть для тебя работёнка.
  -Только не за овсянку, - предупредил я.
  -Что ты! Расплачусь исключительно едой.
  -И какая работёнка? А то я конечно мастер, но работать не умею.
  -Так что ж ты работу ищешь?
  -Помилуй, кормилица, так ведь нужда. И потом я работник интеллектуальный. Могу тебе баллистическую ракету начертить, или кроссворды разгадать. Какая задача перед нами?
  -Задача, я так понимаю, утереть твоих приятелей, - усмехнулась брюнетка.
  -Ого, - удивился я. - А имён ты их не видишь?
  -Хватит болтать. Ты идёшь?
  -Конечно! - сказал я и, вставая, наступил на коробку с мелочью. - Тфу, ты блин.
  -И выкинь этот плакат, - тихонько засмеялась брюнетка.
  Пока мы шли к машине я ни разу не взглянул на подонков с пивом.
  -Что, в карты проиграл? - спросила брюнетка, выруливая со стоянки.
  -Не, в спички.
  -Хм, спички... - усмехнулась брюнетка. - Всё равно, проиграл - плати. Спичечный долг - дело чести.
  Она вдруг серьёзно на меня посмотрела:
  -Ты человек чести?
  -Не, я проходимец известный, - тоже серьёзно ответил я. - Втираюсь сначала в доверие. Затем в машины. А после туда, где и вовсе ничего не вотрёшь.
  -А лицо такое благородное.
  -Это специальное лицо. Наивных барышень обманывать.
  -Забавный. - Улыбнулась брюнетка.
  -Смех и радость мы приносим людям.
  -Я тоже как-то проиграла желание подругам.
  -Хорошо не моим друзьям.
  -Хо-о-о, знаешь, какие девки бывают коварные?!
  -А бывают и не коварные?
  -Так, не поняла. Это и я что ли?!
  -Да ты самая знатная средь них. Заманила беспризорника конфеткой, да глазами добрыми.
  Она, вдруг закрыв глаза, повернула лицо ко мне. Машина продолжала катить по городской дороге средь других автомобилей.
  -Какого ж цвета эти глаза?
  -Обалденного, - ответил я, косясь на бампер впереди идущей машины.
  Брюнетка улыбнулась, не открывая глаз и чуть прибавила газу:
  -А какой он, обалденный?
  -Это когда видишь и думаешь: о, как обалденно.
  Бампер угрожающе приближался.
  -И всё же... - настаивала брюнетка.
  -Серые, - сказал я.
  Брюнетка открыла, наконец, зелёные глаза и, подмигнув мне, нажала на тормоз. Машину дёрнуло и меня кинуло на бардачок.
  -Пристёгиваться надо. - Сказала брюнетка.
  -Ты на права сдавала в Индии?
  -А там пристёгиваться не надо?
  -Там вообще ничего не надо, особенно верхом на слоне, - сказал я пристёгиваясь. - Тебя как звать? Меня Слава.
  -Я - Катя. А как ты обычно знакомишься?
  -Очень приятно. Обычно я говорю незнакомке: привет, как дела, дай денег в долг.
  -Мне тоже приятно. И даже денег не попросил.
  -Пока ты за рулём, я сам тебе что хочешь, отдам.
  -Слава, - проговорила Катя. - Какое славное имя.
  -Те два олуха, оставшиеся на скамейке, меня так и зовут.
  -Люди из племени "Олухи", зовут тебя: Славное Имя?
  -Нет, "Олухи" меня зовут - Славный.
  -Мне нравится, - сказала Катя, следя за дорогой, и попросила прикурить для неё мою сигарету. - Я свои дома забыла. Вечно чего-то забываю. Так, где тебя высадить?
  -Там, где мне будут рады. Где накормят, напоят, да спать уложат. А утром похмелят, денег дадут, и попросят - приходи ещё. - Сказал я и прикурил ей сигарету.
  Она закурила, спросив:
  -И всё же?
  -Ты ж меня работать наняла. За еду. Точно, всё забываешь.
  -А-а. Но ты ж вроде признался, что делать ничего не умеешь.
  -Зато я мастер!
  -Ну, а кран починишь, мастер?
  -Башенный? В лёгкую!
  -Нет, - засмеялась Катя. - Кухонный кран.
  -Те же гайки только меньше. Да я его с закрытыми глазами!
  -И такие спецы на улице валяются.
  -Я ещё не валялся. Спецы после пары пива не валяются. Кстати, а что ты забыла в центре занятости? Думала, что это такой "бутик"?
  -А я безработная.
  -Не уж-то трудоустраивалась?
  -Звучит как диагноз на латыни. Мне субсидия нужна, чтоб за квартиру меньше платить.
  
  Утро следующего дня я встретил в Катиной постели с бокалом вина и сигаретой в зубах. Хозяйка в накинутом халатике присев у видеомагнитофона меняла кассету "METALLIKA" на запись фестиваля в Тушино.
  В полдень Катя ставила клипы, а я, голый, сказал, что гусарам штопоры не нужны. И, приложив к стене книгу, с трёх ударов выбил из бутылки вина наполовину пробку. Затем, вырвав её зубами, отпил из горла́ под музыку "OFSPRING". Протянул вино Кате, и та тоже приложилась к горлышку.
  Вечером, когда с экрана солист "H-BLOCKX" пел в мегафон, мы лежали на смятой постели, запятнанной красным, словно кровью, вином. Мои волосы были все в пуху от разорванной подушки. А Катя отшвырнула вторую половину халатика к первой, валяющейся на полу. Мы смеялись как истеричные.
  А когда через тюль багряное ночное солнце залило комнату, мы лежали в тишине, обнявшись.
  
  Катя жила очень неплохо для безработной. Да и для работной. По любому не на пособие. Она всегда была рада моему визиту, но о нём мы обязательно предварительно договаривались. Катя настаивала. Часто она отклоняла наши встречи, умалчивая о причинах. В конце концов, я прямо спросил: в чём дело?
  -Помнишь, я говорила, тогда, в машине, про проигранное мной желание? Проигравшая должна была узнать адресок у первого встречного мужика. Проиграла я. Он оказался состоятельным человеком. Всё просто. Он женат, а меня как любовницу содержит.
  И что ж... Я продолжил к ней приходить в качестве любовника чьей-то любовницы. И деньки те были обалденейшими. Но всё обалденейшее быстро заканчивается. Или превращается в будничное.
  Катя была застрелена на пороге собственной квартиры женой состоятельного любовника. Пистолетная пуля вошла в Катин глаз (какого ж цвета эти глаза?.. Обалденного). О произошедшем убийстве мне рассказала пожилая соседка. Заставшая меня недели через две после убийства звонящим в Катину квартиру. Перемкнутая от ревности жена застрелила открывшую ей дверь Катю. Затем, переступив труп, прошла в квартиру и выпустила четыре пули в мужа, только и успевшего вскочить голым с постели. От куда всё это соседка знала мне не интересно. Важен факт. Катя убита. Подробности, причины, следствие - не имеют теперь значения. Хотя удивительно, ни одна пуля не задела мужа. Шестой выстрел жена произвела себе в голову. И к моменту приезда "скорой" оставалась жива.
  
   2.
  
  Быть может стрелявшая себе в голову выжила и всё живёт со своим мужем? Сейчас рядом со мной совсем другая Катя. Эта закрыв глаза на газ не нажмёт. Наоборот, её глаза всегда открыты. Она с вечера на завтра постоянно записывает аккуратным подчерком в блокнот подобие плана будущего дня. Примерно это выглядит так: в 7.00 дзынь - дзынь будильник. Завтрак. Работа. Сказать Петровне, что она дура. С работы в магазин за хлебом (хочу мороженого). Изнасиловать Славного!!!...
  На нынешнее утро Катя написала: во всём виноват Славный и пиво...
  Забавная привычка.
  -А я хочу вместо ванны душевую кабинку, - сказала Ольга.
  -М-м-м, не знаю, - замялся Длинный.
  -Я б тоже хотела кабинку, - сказала Катя.
  -И чем они лучше ванны? - пожал плечами я.
  Сначала мы выяснили, что женщины предпочитают душ. Затем обсудили плюсы и минусы ламината. А после восторгались евро-окнами, наконец установленными у Лысого. И всё это под музыку "унц-унц". Я трафарет зануды. Наложите меня на этот благоустроенный, радужный мир "унц-унц". Промокните меня серой краской. Я динозавр на Северном полюсе, меня никогда не должно здесь быть!
  Ерунда какая-то. Это мои друзья. И Катька, едва их знавшая, была как золотая рыбка в воде. А тебе, что не так, серое ископаемое? Древний инстинкт позвал в болото?
  
  Чмяк, и мой башмак, продавив мох, черпанул болотной жижи образца лета 1994 года.
  -А! Пограничник хренов! - Выкрикнул я Лысому. Это была его идея сойти с трассы в сопки. Он заявил, что как отслуживший на далёкой заставе, знает толк в подножном корме.
  -Что-то ни одной кормушки под ногами так и не вижу, - возмутился я.
  -Не неси ерунды. - сказал Лысый. - Два метра отошли.
  -Да в натуре не вижу! А ещё тревожно мне. Свернули в царство карликовых берёзок. Звучит как быстро прогрессирующая болезнь: карликовая берёзка. Пропащие места.
  -Да тут полно признаков человека. - Лысый пнул пивную баклашку.
  -Призраков тут полно, - сказал я и сплющил рифлёной подошвой банку "PEPSI" - Мы как сталкеры. И впереди только мхи коварные.
  -Как-то зловеще, - сказал Лысый. - Вот рассказать сказку: ступил молодец в лес еловый... И чё? Подумаешь. И совсем другое дело: ступил молодец во мхи пропащие...
  -Вот именно, ступил, молодец. Никогда умом не отличался.
  -От кого?
  -От канарейки своей.
  -Той канарейкой его Любка, молочница, наградила.
  -На день здоровья, - сказал я, уклоняясь от ветки.
  -О, здоровье поминается всем селом у молодца. Горькую хлебушком закусывают. Первый стакан всегда за упокой печени.
  Мы отошли уж так, что дороги не было видно, но шли параллельно ей. То, прыгая с кочки на кочку, через мокрый как пропитанная губка мох, то обходя заросли кустарника поднявшись на возвышенность.
  -В какую жопу ты меня затянул? - спросил я.
  -В редкую. Тут светло и берёзками пахнет.
  -Может тебе зубы выбить? К потешным речам - потешная дикция.
  -Да не парься. Я нас сюда затащил, я нас отсюда и вытащу.
  -Однако я сам себя уж полдня тащу, - серчал я на Лысого. Сошли с трассы, я промочил одну из своих любимых ног. А ещё ею топать и топать. И вообще это Лысый завёл меня туда.
  Надежда на то, что, вернувшись на дорогу, нам удастся остановить попутку, у меня пропала. Семь часов мы прошли, и не одна машина не стопорнулась на наши оживлённые, а после, всё более вялые голосования. Как нас занесло туда? Да самым нелепым образом.
  
  Поздним вечером мы с Лысым сидели у него дома, попивали пиво. Вдруг - телефонный звонок.
  -Это ж безумие, меня сейчас тревожить, - сказал Лысый телефону, снял трубку, и вдруг, очень обрадовался. Это оказался ой-ё! армейский дружок. Буквально Братуха. Который вскорости будет проклят мной во мхах заполярных. Кстати, жил он в городе Заполярный.
  Этот ой-ё, позвал Лысого в гости. Ну и меня заодно. Сказал, что денег у него полно, и главное, чтоб у нас хватило на дорогу туда. А там всё будет. Волшебная фраза. Редкий человек устоит. Потому как редко у кого всё есть.
  С деньгами у нас был напряг, поэтому, когда пиво закончилось, в магазин мы не побежали. На билеты б в одну сторону хватило. Лысый мне выделил диван, и я заночевал у него. Показалось, едва успел закрыть глаза, как друг уж затормошил меня за плечо.
  -Оставьте меня, я живой, - пробурчал я, натягивая одеялко на голову.
  -Ту-ту-ру-дуу! - Притворился Лысый горнистом.
  -Чего ты мне: ту? Чего: ру-дуу, на ухо спящее?
  -Просыпайся, ухо спящее, буди остальной организм. Пора собираться.
  -Вот ты блин. Вот ты на фиг. Ну, нельзя ж так с божьей тварью обращаться. Вот брать так за плечо и тормошить, тормошить. Что я, тормашки какие-то?
  -А как мне Вашу Милость будить прикажете-с?
  О, тут я, прикрыв глаза на мечтательной физиономии, сказал:
  -В полдень, под плеск шампанского, наполняемого в бокал грудастой горничной Луизой.
  -А в шесть утра, под плеск меняемой "утки", грудастой санитаркой бабой Клавой, ты просыпаться не хочешь?
  -Ну, вот ты блин. Ну, вот ты нафиг, - опять забурчал я и сел на диване. - Сколько сейчас времени то?
  -Полшестого.
  -Типун тебе на язык, - простонал я и вновь упал на подушку.
  -Да вставай же! Мы ж собирались к моему корешу.
  -Мы... Какие вы быстрые.
  -Кончай придуриваться, вставай. Я пошёл себе чай наливать.
  -Вот мне нравится это "себе". А как насчёт, что мы в ответе за того, кого разбудили? - оттягивал я момент расставания с удобным диванчиком.
  Когда я со всклокоченными волосами зашёл на кухню, Лысый уж вовсю хлебал чаёк.
  -Умылся б сходил, - хохотнул он и откусил пол печенюшки.
  Я глянул на оставшиеся четыре печеньки и сказал:
  -Сначала чай.
  -Думаешь, все хотят тебя объесть?
  -Нет, только ты.
  Через полчаса мы уже отправились на вокзал. В голове шумело лёгкое похмелье. Я вообще сомневался, что хочу куда-то ехать. Но мозг отказывался в этом разбираться, позволив телу плыть по течению.
  Не зная расписания, мы поспели вовремя. Кассирша сообщила Лысому, что наш автобус уж через пять минут отправляется. Денег оказалось, как раз на два билета.
  -Держись меня братуха, и сказка станет былью, - сказал Лысый, подтолкнув меня плечом к выходу с автовокзала.
  Как только автобус тронулся, я откинулся на спинку сидения, закрыв глаза. И дорога быстро меня убаюкала. Меня ожидал невиданный друг Ой-ё, и невиданные блага в невиданном городе.
  Проснулся я с идиотской улыбкой. Меня за плечо тормошил морпех, метра два ростом, в чёрном берете.
  "Сколько ж можно меня сегодня тормошить?" - подумал я.
  -Документы. - Потребовал он.
  "Ух, долговязый, а не пошёл-ка бы ты долговязить куда подальше".
  Я посмотрел на Лысого. Тот тоже спросони хлопал непонимающими глазами.
  -Какие ещё документы? - спросил я.
  -Пропуска, паспорта, - пояснил - поторопил морпех с повязкой "КПП" на руке.
  -Нет у нас ни каких пропусков. Чё за дела? - Возмутился Лысый.
  -Пройдите на выход, - велел долговязый и повернулся к пассажирам, напротив. Те показали на паспортах фото и прописку.
  Мы поднялись и направились к выходу.
  -Что это? - Спросил я Лысого оказавшись на улице. Обе стороны дороги контролировали морпехи. Вот двигающаяся нам на встречу "Жигули" "копейка" остановилась. Водитель предъявил документы и поехал дальше.
  -КПП, - кивнул Лысый на одноэтажное строение на обочине.
  -Так это закрытый город?!
  -Выходит.
  -Кое-что из жопы. Твой-то Ой-ё о чём думал?
  -Да хрен знает. Он про КПП никогда не говорил.
  Из автобуса вышел морпех. Двери закрылись, и наш "Икарус" тронулся без нас к городу, видневшемуся ниже по дороге.
  -Так что ж, Заполярный закрытый город? - Спросил Лысый морпеха.
  -Вроде нет, -пожал плечами долговязый.
  -А чё тут такое? - развёл я руки.
  -Нахрен тогда КПП? - Спросил Лысый. - Кого ловите?
  -В том числе и таких как вы. - Казалось, морпех с трудом подавляет зевоту.
  -Чё он буровит? - Толкнул я Лысого в бок. - Хватит базарить, пошли в город. Я пива хочу.
  -Давайте, хоть кому-то сегодня по печени дам, - в глазах морпеха появился интерес.
  -По-моему лучше на КПП сначала зайти. - предложил Лысый.
  Я ступил на порог КПП решительным, дерзким, наглым. Долбанные заморочки, а я хочу пива!!!
  Вышел я из КПП как обухом ушибленный, недоумевающий, растерянный. Долбанные заморочки, а я хочу пива...
  "Тысячу чертей!" - воскликнул бы сейчас Дартаньян.
  -Ёбтать, - вздохнул Лысый.
  На КПП дежурный офицер сообщил, что приехали мы не в Заполярный, а в Полярный. Закрытый город. Косяк Лысого. Он брал билеты. Теперь нам предстояло практически без денег преодолеть путь до Мурманска, длиною километров в восемьдесят.
  Чуть ниже КПП стоял белый столб, с надписью сверху вниз "Полярный". Этот указатель мы проспали. Тут была развилка дорог, и дорожный знак, аки камень былинный, предупреждал: направо пойдёшь - в Снежногорск попадёшь. Назад пойдёшь - в Полярный попадёшь. А прямо пойдёшь - в Мурманске будешь. Значит нам туда дорога.
  Мы махали машинам. Они равнодушно проносились мимо.
  -Это они твою физиономию стороной объезжают, - сказал я Лысому.
  -Надо было Батона с собой взять, его харю не объедешь, - усмехнулся Лысый.
  -Да, Батона не объе́дишь, и не объеди́шь. Когда он в гости заходит, мой холодильник начинает колбасить.
  Мимо прогромыхал "ЗИЛ" с надписью на борту "ХЛЕБ".
  -Эту бы машину Батон остановил одним взглядом. - Сказал я.
  -Только она в другую сторону.
  -А Батону пофиг куда булки едут, - усмехнулся я.
  -Весло путь начинаем, - сказал Лысый.
  -Да обхохочешься. Восемьдесят км. сплошной ржачки.
  -Как думаешь, сколько времени топать, коль никто не подвезёт.
  -Лучше о чём-нибудь хорошем думать.
  -Например?
  -О пинке, - сказал я.
  -О каком пинке?
  -О хорошем пинке по твоей жопе.
  -Э-э, ты чё там приотстаёшь. Призадумался о заднице товарища, опасный дружок? - забеспокоился Лысый. - А ну, давай, держись в поле зрения.
  -Братуха значит в Заполярном? - проговорил я угрожающе. - И именно поэтому ты завёз меня в Полярный?
  -Не время для мелких обид. Нам бы сплотиться в отчаянную минуту.
  -Целуй крест, подлюга! - выкрикнув, кинулся я на Лысого.
  -Убили! - заорал тот, убегая по шоссе.
  -Нет ещё! - крикнул, смеясь, я.
  -Убили! - хохотал Лысый.
  -Уходит, гад!
  -Давай представим, что гад убежал, - умаявшись остановился Лысый, переводя дух. - Нам силы беречь надо.
  Прошли, пару минут, молча, восстанавливая дыхание.
  -Вспомнил, как Чеполучо прокапана наелся, - заговорил я. - Тебя тогда только призвали. Не слышал?
  -Нет.
  -Кыша, мир праху его, где-то колёс надыбал. Он тогда ещё не вмазывался. Ну, и предложил нам с Чеполучо попробовать. А времена то тревожные были. Призывные. Вы с Длинным уж где-то маршировали. И мне светило. Поэтому хотелось убиться чем-нибудь. Чтоб после в трезвости долгой не было мучительно больно.
  -А Чеполучо-то чё? Ему ж только семнадцать было, - припомнил Лысый.
  -Да он с четырнадцати к призыву готовился. А в восемнадцать Чеполучу уж закодировали. Ну, когда его с почками на службу не взяли.
  -С почками не взяли, - усмехнулся Лысый. - Надо было отрезать, и - в строй.
  -Не суть, - сказал я и автоматически махнул рукой, проносящейся мимо машине. - В общем Кыша колёс предложил. А чё б и нет? Закинулись. А сам-то Кыша не стал. Поржал после: хана вам ребята. Но затем сказал, уходя: не парьтесь.
  -Нормально: хана, не парьтесь.
  -А мы и не парились. Сидели на лавочке, не торкает нас. Поскучнели. И какая-то тяжесть навалила. Всё как-то медленно стало, лениво.
  -Сомнительный кайф, - простонал Чеполучо, медленно подымаясь на ноги. - Домой пойду... я...
  Ушёл. Я ещё посидел немного и тоже двинул к дому. Чувствую - я уж не тот, что прежде, но пока прихода не выкупаю. Ноги ели передвигаются. Мысли тоже. Причём не понять в каком направлении и последовательности. Благо я видел свой дом. Но, даже глядя на него, боялся заблудиться.
  Родоки меня не спалили. Придя, буркнул, что устал и иду спать. Зашёл в свою комнату. Закрыл дверь. Вздохнул облегчённо. И... началась безумная ночь. Это, наверное, как искусственная "белая горячка". Там же алкоголь, распадаясь, с перепою, превращается в какую-то хрень, и в мозг бьёт.
  Я решил в постель лечь. С ремнём на штанах боролся вечность. Пуговицы на рубахе думал, вообще никогда не закончатся. А когда открыл шкаф закинуть шмотки, пришлось в сторону отскочить. Ещё б! Оттуда ковровой дорожкой выкатилась, расстилаясь, железная дорога. С протяжным "ту-тууу!" из шкафа запыхтел паровоз. И умчался из комнаты сквозь закрытую дверь. В след за ним скрутилась и исчезла железная дорога. Я уже не считал, что глюки - нечто увлекательное. Ничего прикольного в том, что паровоз уехал в комнату к родителям я не видел. Такое палево!
  Ночью, в моменты, когда я себя помнил, было жутко. Пытаясь удержать свой разум при себе, я думал: когда же это закончится? И не удерживал, куда-то проваливался. Вновь выплывал, и тут же шёл ко дну.
  К моей кровати приходили какие-то люди. Донимали вопросами. Просто вынуждали отвечать им. Хотя я понимал, что их нет. Старался отвечать кивками головы. Но "приходящих" это не всегда устраивало. И тогда они требовали внятного ответа. Сдаваясь, я натягивал одеяло по глаза и, приглушая этим голос, выкрикивал шёпотом: не знаю! Это был не я! Все врут! Отстаньте!
  Но они не отставали. Наоборот. Устраивали перекрёстный допрос. Количество "приходящих" всё время менялось. А иногда они и вовсе исчезали. Но стоило мне расслабиться, как над ухом: А-ха-ха! Сколько стоит молоко?
  Кивок головой.
  -Да ответь! Кончай придуриваться. А-то как заору, весь дом на уши поставлю.
  -Ну, не помню! - шёпотом выкрикнул я глюку. А сам думал, что сейчас зайдёт матушка и увидит свихнувшегося сына. А ещё матушку саму можно принять за глюк. Или за папу. Или она уже здесь. Нет, это старуха похожая на Бабу-Ягу.
  -Вставай, буди родителей! Масло к подъезду грузовик привёз. Разгружать надо.
  Больше ничего не помню. Очнулся сидя у окна. Сколько просидел - не знаю. Рука, упёршаяся в подоконник, здорово затекла. Наверно от этого и пришёл в себя. Начал ею трясти. После в постель лёг и уснул. А проснувшись неважно себя чувствовал. Тормозил, да опасался, что меня опять накроет.
  -Ни чё себе, - усмехнулся Лысый. - Никогда колёс не глотал.
  -И не вздумай.
  -Теперь непременно попробую. А с Чеполучо то что?
  -У него матушка, то ли религией увлеклась, то ли про оккультизм наслушалась. Короче она решила, что в Чеполучо дьявол вселился. Тому ж, как мне, уединиться негде. Ну, он и отчебучивал на глазах у семейства. Матушка его в церковь тащить собралась. Беса изгонять. А сеструха, Светка, говорит: какой там дьявол, ваш сын наркоман.
  
  И вот, мой башмак зачерпнул болотной жижи. Мы уж отшагали около семи часов. Порядком устали. Ноги гудели. Хотелось жрать. Но вряд ли мы прошли полпути до Мурманска. Лысый предложил сойти с дороги. Я согласился, надеясь хоть ягод пожевать, да воды найти почище. В который раз проклял Ой-ё. Вздохнул о своей нелёгкой доле. Пожалел промокшую ноженьку: ох, уж ты моя горемычная. После упал на колени и напился из лужи.
  -Надо б как в прошлый раз, ручеёк поискать. Хрен знает, что в этой луже осело? - сказал Лысый.
  -Ручеёк с таких же луж несёт. Вот отравлюсь, пусть тебя совесть всю жизнь терзает.
  -Вот ещё. Умер Славный так внезапно, закопали - да и ладно.
  Морошка оказалась ещё не спелой. Твёрдые красные ягоды. Не было ни черники, ни грибов.
  -Да, подножный корм, как и Заполярный, где-то в другом месте, - сказал я, пружиня как на батуте из сухих трав, поверх болота.
  -Хорошо там, где нас нет, - проговорил Лысый.
  -В списках погибших?
  -Так ведь нет же, и хорошо.
  -Какой ты, Лысый, изворотливый. Как не крути, у тебя всё хорошо.
  -А почему ситуация должна влиять на наше настроение? Пусть наше настроение влияет на ситуацию. Главное помнить, что мы друганы - братаны.
  -Как Чук и Гек, - усмехнулся я.
  -Да! Мы два крутых самоката! Или ж, две крутые санки.
  -Какие нафиг санки! Нас летом готовить нельзя! Летом мы ядовитые.
  -О, я даже язык боюсь себе прикусить - травонуться можно.
  -А я по лету в колодцы не плюю.
  -Да иди ты! - поразился Лысый.
  -Знаешь, что, брат, - вздохнул я. - Нет тут подножного корма. Давай обратно на дорогу выбираться. Может, всё ж подкинет нас хоть одна добрая душа.
  -Давай, может и подфартит.
  Лысый, уж обходя заросли кустарника, пошёл к дороге. И я, было, двинул за ним, как вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Меня как током тряхануло. Дёрнувшись в сторону, я обернулся. И увидел этакого старичка - боровичка. Низенький, морщинистый, с седой бородкой. Как он неслышно оказался тут? Деревьица росли вокруг отдельными островками. Он что, крался?
  -Хуууу, - выдохнул я. - Меня ж чуть паралич не разбил. Дедуля, что ж вы по лесу бродите, людей пугаете? Сидели б дома на печи.
  -Извини внучёк, не хотел, - проскрипел старичок наполовину беззубым ртом.
  -Уж не дай бог, если вы захотите. Вы откуда? Ваш посёлок, что ль рядом?
  -Ага, Мишуково.
  -Что, гуляете тут? - спросил у Боровичка вернувшийся Лысый.
  -Ага, - улыбнулся старичок.
  -Мы тоже гуляем, - усмехнулся я. - От Полярного с восьми утра. Нам ещё без денег до Мурманска гулять и гулять.
  -Ага, - кивнул Боровичок. - До Мурманска гулять да гулять. Вы лучше до Мишуково гуляйте. Мишуково рядом. Как раз за два часа поспеете.
  -Ого, - удивился Лысый. - Однако вы и походить. А на вид не скажешь.
  -Ага, - ввернул излюбленную фишку Боровичок.
  -Только нам до Мурманска топать надо, - сказал я.
  -Но до Мишуково ближе, - возразил старичок. - По дороге как раз часа два будет.
  -Мы уж поняли, - раздражённо сказал Лысый. - Только нам в Мурманск. Далось нам ваше Мишуково.
  -Ага, - улыбнулся старичок. - Мишуково.
  Он облизнул губу, наморщил лоб, словно мучительно вспоминая что-то, и сказал:
  -До Мишуково ближе топать. Идите в Мишуково. По...
  -Дороге часа два будет, - закончил я за старичка.
  -Ага, - кивнул Боровичок.
  -Хууу, - выдохнул Лысый закатывая глаза. - Спасибо папаша, вы нам очень помогли. Пойдём мы от греха подальше.
  -Не за что, внучки, - сказал старичок.
  -Вы сами-то до дома доберётесь? - спросил я Боровичка. - А то может с нами?
  -Ага, дотопаю. Я всегда так гуляю. А со мной вам долго. Идите уже.
  -Счастливо тогда, - сказал я.
  -Пока, папаша, - махнул рукой Лысый, и мы пошли к дороге.
  
  -Чудной старик, - сказал я, выйдя на трассу.
  -Поживи и ты лет триста, - усмехнулся Лысый. - Да ещё в Мишуково. Тоже чудным станешь.
  -Ага, лет триста, а какие прогулки!
  -Чё заагакал? Тебя старик укусил что ли? Если скажешь, что до Мишукова топать как раз два часа - я тебе, брат, в грудь осиновый кол вобью.
  Тогда я, оскалив зубы прохрипел: - Миишукооовааааа.
  -Вот прям дурачок - идиотом, - хохотнул Лысый. - Ты чего-нибудь знаешь об этом жутком посёлке?
  -Кое-что знаю, - сказал я, закуривая на ходу. - Был такой очень великий, очень путешественник - Мишуков. Я его дневники читал. В них все путешествия очень дотошно описаны. А вот о Мишуково всего два слова: страшно, блин!
  -А старовер Мишуконтий сказал больше, - засмеялся Лысый. - Он...
  -И всё! - прервал я Лысого, хохоча. - Он просто сказал: больше! Только добрался до берега Мишуковского, и как заорёт: больше!
  -Так была открыта Мишуковская аномалия, - ржал Лысый. - Там всех клинит.
  -Но у местных иммунитет! - давился я от смеха. - А у пришлых башню рвёт. Чую посёлок уж близко.
  -Ага, - ляпнул Лысый фишку старика, и захлебнулся смехом. -Ага! И курить не надо!
  Я тут же откинул окурок в сторону, и мы вовсе чуть на асфальт не попадали со смеху.
  -Местные пацаны продают минуты пребывания на своей земле, - продолжил Лысый.
  -Шестьдесят убойных минут по весьма приемлемой цене.
  -Мишуковские "копы" бьют тревогу.
  -Но дилер по кличке Тревога не колется.
  Лысый, хохоча, упал на колени в пыль обочины, и я сел задницей на край асфальта. Мы смеялись, а по дороге проносились редкие машины.
  Успокоившись - двинулись дальше, и вскорости подошли к указателю.
  -П. Мишуково. - Прочитал Лысый.
  Дорога, пролегавшая средь сопок, теперь вывела нас к Кольскому заливу. Как широченная река, блистая в лучах солнца гладью воды, он величественно разлился меж двух крутых берегов утопающих в зелени. На рейде, позади нас, стояло два судна. А на той стороне, впереди, начинался Мурманск, с тянущимися портами по берегу.
  Вот ведь, рукой подать, но мы прошли лишь полпути. В обход залива топать ещё столько же.
  -Да, Мишуково, - кивнул я. - Только смеяться расхотелось.
  -Наверное, весёлые минуты на халяву не торкают, - сказал Лысый.
  Посёлок располагался ниже дороги. Двухэтажка, четыре пятиэтажки, с десяток деревянных строений. Да три причала на берегу.
  -Давай спустимся? - предложил я. - Курева хоть купим.
  -А коль папирос взять, то и на хлебушек хватит, - прикинул Лысый.
  -Ой, хлебушек! Хлебушек! - Захлопал я в ладоши.
  -Не расходуй зря энергию.
  Первым встретившимся местным жителем оказалась девушка лет двадцати. Она покидала посёлок, подымаясь вверх по дороге, к трассе. И пока мы сближались, откровенно рассматривала нас. Когда мы поравнялись, я уж хотел сказать ей: вы такая красивая, да яркая, что прям вот - зажмуриться. Не подскажете ли, где тут папиросы, подешевле продают?
  Но неожиданно она первой заговорила:
  -Чего такие серые, мальчишки?
  -Серым звать только его, - кивнул я на Лысого. - А я - Слава.
  -Да и маршрут наш не детский, - сказал Лысый. - С восьми утра топаем. В сказки больше про добрых водителей не верим.
  -Разве что в добрых фей, - сказал я.
  -Фей, - улыбнулась девушка. - А куда идёте-то?
  -В Мурманск. - Сказал я. - Сейчас у вас курева купим и дальше пойдём.
  -Денюшков нет, и дальше пешком? - уточнила девушка.
  -Ну да, - буркнул Лысый.
  -Что ж, помогу я вам, - хихикнула девушка. - Как добрая фея.
  -Перенесёшь нас на тот берег? - Спросил я.
  -Не я, а шарик, - ответила фея.
  -Дирижабль? - буркнул Лысый.
  -Шарик, это катер, - сказала девушка.
  -У нас же денег нет, - напомнил Лысый.
  -Так катер и называется "шарик", потому, что на шару всех возит, - засмеялась девушка.
  -Вот, провалиться мне, - удивился я.
  -И что б тебе пусто было! - обрадовался Лысый. - Что, прям в Мурманск?
  -И прямо отсюда? - спросил я.
  -Ага, - кивнула фея.
  И мы с Лысым, переглянувшись рассмеялись. Фея обернулась к заливу и указала рукой:
  -Вон он, "шарик". Отошёл от судна на рейде. Сейчас ещё к одному подойдёт, и - сюда. Идите к первому причалу. Там отъезжающие, садитесь с ними.
  -А с вопросами цепляться не станут? - поинтересовался я.
  -Это ж "шарик"! - хихикнула девушка. - На нём все местные гоняют. Вам повезло, что вовремя подошли. Катер в пять вечера последний.
  -Ай, спасибо, Солнце! - Воскликнул Лысый.
  -Если что-то, где-то, когда-то - я всегда, везде, сколько хочешь! - поклялся я девушке.
  -Не за что, - улыбнулась фея. - Договорились, если что-то, где-то, а сейчас к причалу спешите, а то уплывёт ваше везение.
  -До свидания, - попрощался я.
  -Пока, - сказал Лысый.
  -Счастливо, мальчики, - сказала фея, и пошла своей дорогой.
  Стоя на корме катера, который, на мой взгляд, был небольшим судном, мы смотрели на удаляющийся Мишуковский берег.
  -А папаша-то не даром говорил, что за два часа как раз поспеете, - проговорил Лысый.
  -Вот ведь старый чудик, - усмехнулся я. - А прикинь, мы б не курящие были. И прошли б мимо посёлка.
  -Не, хлебушка б захотелось.
  -Ну, и что. Купили бы хлеба и попёрли дальше пешком.
  -Да, фея встретилась натуральная, - сказал Лысый.
  -Это точно. А папаша просто малость не алё.
  -Но помог чем мог.
  -Точно - усмехнулся я. - И настроение поднял. Одно "ага" чего стоит.
  -Одно "ага" нынче ничего не стоит. Чудовищная инфляция. Это прежде за одно "ага", старик корову купить мог.
  Мы несли чепуху и смеялись, а Мурманский берег становился всё ближе и ближе.
  
  3.
  
  "И чё я не спросил у феи домашний телефон?" - подумал я, сидя за столом Лысого рядом с Катей.
  -Это ещё не отвратительная история, - сказала Ольга, выслушав Ленку. И отпив пива, поставила кружку на стол. - Я если про первое свидание с Длинным расскажу - всем подурнеет. Да, нет. Длинный не причём. Он у меня всегда красавчик. Это всё собака.
  -Брррр, - сморщился Длинный. - Только не про собаку.
  -Про собаку, про собаку! - загорелась Лена.
  -Просим, просим, - поддержал её Лысый.
  -Да особо рассказывать нечего, - начала Ольга. - Дело уж поздним вечером было. Но лето. Тепло, солнышко. Мы на лавочку присели, у Семёновского озера. Народу на удивление не было. В стороне только два мужика чего-то пили. Ну, значит, погодка волшебная. Птички там всякие. А Длинный главный соловей. Настроение у меня лучше не куда. И тут к нам подходит "барбос". Не хуже других дворняг. Одно ухо висит, другое точит, морда разбойничья. Подошёл, посмотрел хитро, и... блевонул.
  Я глянул на Длинного, тот был близок к тому, чтоб показать всё в красках.
  -Блевонул отвратной субстанцией, а в ней оказалось нечто шевелящееся, - Ольга скривила лицо. - "Чужой", наверное, из ужастика. "Барбос" опять на нас хитро глянул, и в миг снова сожрал эту гадость. Я сижу в шоке. Длинный топнул ногой. Собака метнулась в сторону и блеванула вновь.
  Тут уж у всех слушающих лица покривели.
  -Фу, - зажмурился Длинный. - А сверху бакланы кинулись.
  -Не бакланы, а чайки - поморники, - поправила Ольга.
  -Да хоть пингвины - пересмешники, - махнул рукой Длинный. - Обрушились целой бандой. "Барабоса" прогнали. И сами давай трепать "чужого" в блевотине.
  -Ой, хватит! - скривилась Ленка.
  -Срочно весёлую историю, - сказал Лысый. - Верните моей жене цветущее лицо.
  -Повеселее, - проговорил я, пытаясь что-то припомнить. Но меня опередила Катя, начав рассказывать байку, которой лет триста. И ничего, все нашли её забавной. Меня же одолевала тоска.
  К четырём утра у нас закончилось пиво. Кто б знал в былые времена, что пиво может заканчиваться раньше денег. Лысый предложил всем остаться у них. Завтра ж выходной. Длинный с Ольгой согласились. Но мы с Катькой вызвали такси, и в полпятого откланялись.
  Выпал первый снег, и пустынные улицы от этого стали светлее. Мы сидели, молча на заднем сидении. Я высматривал редких пешеходов, которые походили на мишени в искусственном городе - полигоне. Так же оживлённые группки из двух - трёх человек. Как на пустой остановке: парень с набитым пакетом в руке, а второй рьяно жестикулируя, доказывал что-то третьему, растирающему себе лицо снегом.
  Октябрь. Глазу снег ещё в диковинку. Он вызывает чувство близости перемен. Непременно к лучшему, хотя в памяти всплывает: окропим снежок красненьким.
  -Слава, - нарушила молчание Катя.
  -Мировому пролетариату, - улыбнулся я.
  -О, а я уж думала - совсем скис.
  -Что я, позавчерашний суп?
  -Нет, ты свкжий супчик.
  Мы вышли из такси у подъезда Кати. Под ногами хрустел снег, было свежо и тихо. Дышалось так легко. Словно лёгкие наполнял чистейший воздух, занесённый сюда вместе со снегом, странником ветром из далёких чудесных земель. Где в синь неба устремляют, свои вечно покрытые льдами пики гор. У подножья которых разлились отражающие облака озёра с чистейшей как слеза милосердия водой.
  -Слав, - тронула меня за плечо Катя. - Ау, ты где? Пойдём домой.
  -Ты иди, хорошо? А я погуляю минут десять, и подымусь. Что-то так захотелось просто побродить под небом.
  -Господи, все мы под небом ходим. Ну, ты и чудик у меня. Ладно, тогда подожду тебя дома.
  -Десять минут, - напомнил я.
  Катя, чмокнув меня в щёку пошла в подъезд, а я побрел по двору, оставляя следы на первом снегу. На душе было тихо и спокойно, как этим утром на улице. Само - собой как-то вышел через арку в соседний двор.
  -Ха-ха-ха! Придурок! - раздражённо имитировала смех стремительно вышедшая из подъезда дамочка.
  Я остановился от неожиданности.
  -Чего уставился? - спросила подошедшая дамочка. - Не видел женщину в гневе?
  -Я как-то в детстве у сестры косметичку импортную стырил.
  -То-то смотрю такой смазливый.
  -Я из соседской собаки индейца делал. А у соседей семья большая. И всего один мужик - отец. Так что я с измальства ещё всяких женщин в гневе повидал.
  -Всё равно, уж больно хорош брюнет, - ядовито сказала дамочка.
  Из подъезда донеслись торопливые шаги.
  -Ты со мной, или с этим? - дамочка кивнула на подъезд. - Ха-ха-ха, придурком?
  -Я сам по себе.
  -Ай, - махнула на меня рукой дамочка и поспешила прочь.
  Дверь подъезда отворилась, и на улицу выскочил мужчина лет сорока. В тапках, майке и спортивных штанах.
  "Кто одел бульдозер?" - подумал я, увидев его.
  -Лариса, ну подожди же! Ну, нельзя же так! - последнее его восклицание походило скорей на вопрос.
  Если б мужик просто, молча, выбежал, то я бы уж и дамочку обогнал. Действительно, огромный как бульдозер. Машина способная проехать сквозь дом, вырвавшись на улицу, остановилась в опасной близости, и...
  ...и тут этот жалкий скулёж.
  -А ну вернись, кому сказал! - было сомнительно, что такого командира слушаются хотя бы собственные руки - ноги. Голос мужика нелепо сорвался, казалось ещё немного и он заплачет.
  Дамочка, удаляясь решительной походкой, не оборачиваясь, выкрикнула:
  -Раззява!
  -Вы слышали? - обратился ко мне здоровяк.
  -Да.
  -Она права, - вздохнул бульдозер. - Раззява и есть. Вечно со мной одни недоразумения. То на поезд опоздаю, из-за того, что троллейбус в пробку попал. То кошелёк потеряю пока в магазин иду. Лариса считает, что его у меня просто украли. Что у меня вообще, голову украсть можно. А то, вот это...
  Здоровяк кивнул затылком на дверь подъезда.
  -Мы только с гостей приехали. И она разгром мне устроила: зануда ты прескучный, ухожу от тебя...
  Я спрашиваю: куда?..
  Она: в ночной клуб!..
  Я: так утро уж...
  А она: значит, в утренний клуб ухожу...
  Конечно, к подруге своей поехала. По телефону шушукались.
  -Ну, значит, у неё ещё пошушукается, да вернётся. А вы б домой шли, чай у нас тут не жаркие страны.
  -Когда Лариса собралась уходить, я вспылил, - казалось, здоровяк меня не слышал. - Сказал, что она может ехать куда хочет. Обычно я сдержан, а тут...
  Выкрикнул - катись! Указав на дверь, у которой она и так стояла. Впрочем, я понимал, что она вызовет такси и прямиком до подруги.
  -Давай - давай, с глаз моих. - Ларочка была так удивленна, что забыла даже сумочку. Хлопнув дверью, выскочила из квартиры. А ведь в сумочке деньги на такси! Схватив сумочку, я ринулся на лестничную площадку. Так же громко, как Лара, хлопнув дверью. Догнал. Вручил сумочку сказав: Вы, кажется, что-то забыли.
  -Вот уж спасибо, - сказала Лариса. - Жаль только, что вы так занудны, и такой раззява.
  -Раззява?! - воскликнул я. - Из-за того, что сообразил про твою сумочку?
  -Нет, - выкрикнула уж снизу Лара. - Потому что наверняка не сообразил про ключи.
  Тут я и ахнул, рванул к двери. Точно, не открыть. Ну, а дальше вы видели.
  -Мда-а, - протянул я. - Позвоните ей по моему телефону. Вернётся.
  -У неё нет ключа, - горько усмехнулся здоровяк. - Когда мы возвращались из гостей, она сунула свой ключ мне, увидев, что на площадке перегорела лампочка. Открыв дверь, я ключ сунул почему-то в свой карман. У меня хорошая память. Ещё б научиться ей вовремя пользоваться.
  -Может выбить дверь? - предложил я. И, глядя на бульдозер в тапочках добавил, - делов-то.
  -Дверь железная, не выбьешь. Надо МЧС вызывать.
  -Я не знаю их номера, - сказал я, думая, что мужик сам бы мог в МЧС служить тараном.
  -Я знаю, - сказал здоровяк.
  Он взял мой мобильник и принялся набирать номер. Как ему это удавалось - непонятно. Казалось, его похожий на полено палец, нажимал сразу на все кнопки.
  Он - таки дозвонился. Объяснил, что случилось, и назвал свой адрес. Затем поблагодарив меня, поспешил греться в подъезд. А я побрёл дальше.
  
  Из внутреннего кармана куртки я достал вечно находящиеся при мне телефонные наушники. И подключив их, поставил сборник понравившихся песен. Holy Mouses сменял Э.С.Т., а за Rob Zombie, шла АлисА. Я хотел малость прогуляться, но, когда глянул на время, было уж почти восемь. Рассвело. Я шёл по центральному проспекту города средь спешащих куда-то в воскресную рань прохожих. Катька не позвонила. Уснула. Ну, а мне спать совсем не хотелось.
  "А не посетить ли стольный град Североморск?" - Подумал вдруг я. Полчаса, и я там. Город закрытый, но у меня был рабочий пропуск. Хотя чисто по работе ездил лишь однажды. У меня там хватало приятелей. В последний раз, когда я гулял в Североморске, с полгода назад, меня стопорнули менты. Проверили документы. И увидев Мурманскую прописку, один другому констатировал: гастарбайтер.
  Под "Стать севера" в наушниках, через Ж/Д вокзал, я вышел на конечную Североморского автобуса. Вот кого-то обрадую зарулив в девятом часу утра. Осталось только выбрать счастливчика. Выбор пал на Саныча. Старый металлист. Местами чуть проржавел. Немного где-то скрипит, иногда дребезжит, но всё не гнётся и ковыляет своей кривой дорожкой по жизни. Был он прежде солистом группы. Писал отличные песни, и умел играть на гитаре. Жаль, группа развалилась от внутренних междоусобиц.
  Я прикинул: Катька, по любому, часов до двух проспит, глядишь, обратно приеду, она и не проснётся. А и задержусь, так создал же человек телефон!
  Маршрутное такси уже поджидало пассажиров. Я уселся у окошка. Музыку сделал потише, может, вздремну в дороге. Когда "маршрутка" тронулась, все места были заняты. Сзади ехали пятеро парней, лет по двадцать. Ржали не умолкая. С закрытыми глазами, сквозь шёпот наушников, мне была слышна их громкая болтовня.
  -Что означает такая скобка? - спрашивал один из них.
  -Это улыбка.
  -А в другую сторону?
  -Грустит.
  -А есть такая, когда сосёт?
  -Тогда не до скобок, - прыснул один из парней ухахатываясь.
  Мой хмель, пока я гулял, быстро выветривался. Когда эти типки только заходили в маршрутку, то мне показались трезвыми. Пассажиры не обращали на их громкий трёп внимания. Я тоже делал вид, что не обращаю. Но, в конце - концов, одна женщина, лет тридцати восьми, сделала им замечание.
  -Да он же пердит, как жопошник! - Воскликнул один из типков, словно обращаясь ко всем пассажирам. Парни загоготали.
  -Хватит ржать как лошади! - Возмутилась та женщина.
  -Сама кобыла, - захохотали сзади.
  -Вы не одни тут едете, - сказала женщина.
  -Отправляйся в стойло, - смеялись парни.
  Женщина, поняв, что рассчитывать на поддержку не приходится, замолчала. А типки продолжили ржать, меж делом ещё пару раз вспомнив возмутившуюся женщину. Она поднялась на выход уж в черте Североморска. На остановке хлебозавод.
  -О! - Воскликнул один из парней. - А мы тоже сейчас выходим, дальше на кобыле поедем.
  Я поднялся с места и вышел на остановку раньше. До ближайшей улицы, метров четыреста. Тут и в разгар дня не многолюдно. Парни уж шли за женщиной.
  -Ну, чё, ко-о-обыла-а, - на распев протянул один из типков.
  Женщина, не оборачиваясь, прибавила шаг. Я, обогнув парней, приблизился к ней сказав первое, что на ум пришло:
  -Здравствуй. Домой? С работы?
  Она резко повернула голову, глянув на меня большими глазами, и признала попутчика.
  -Да, - кивнула она.
  -Эй, чего к нашей кобыле пристаёшь?! - последовал сзади возглас.
  -Терпеть не могу работать. Туниядничать люблю, - сказал я женщине. - Никак не могу найти такую контору, где б это моё выдающееся качество оценили по достоинству. Вот что б ленишься изо всех сил, а чуткое руководство это подмечает. Премию выписывает. Фотокарточку на доску почёта, меня спящего, вывешивает. И всем сочкам в пример ставит.
  -Это, что за козлина? - поинтересовался сзади один из типков.
  -Урод из маршрутки, - ответили ему.
  -Но пока мои поиски четны, - продолжал я нести чепуху женщине, продвигаясь вперёд. - У тебя есть чего на примете?
  -Ко-о-озлина-а, - на распев протянул типок, что уж солировал в маршрутке.
  Похоже, мы от них чуть оторвались. Во всяком случае, они были пусть на не большом, но расстоянии.
  -Нет, сама о такой работе мечтаю, - ответила женщина.
  -Культивируют труд, чтоб народ вкалывал, - сказал я. - А люди и согласны, мол всё равно нет выбора. Не понимая, что такой вывод и есть свободный выбор. Труд из обезьяны сделал человека. А обезьяна, перестав быть земноводной тварью, приобрела возможность жить только на земле. На вершине пищевой пирамиды не так уж всё радужно, взять хотя бы тот же супермаркет, торгующий пластиковой кашей. Вкалывать, не значит - хорошо. Значит, деваться некуда, таковы условия игры. Но, я думаю играть вовсе и не обязательно. Все ломают голову над смыслом жизни. Да, действительно, в чём суть самообучающегося интеллекта? Тут без поллитры не разобраться. А может в самообучении? Как дырокол для прокалывания дыр.
  Типки сзади ещё приотстали. Мы шли по снегу, едва припорошившему грязь дороги.
  -Наша задача самообучаться. Набираться знаний, в свободное от вынужденной работы время. А поняв чего-то может и работа найдётся не вынужденная. Самосовершенствоваться. Прочь от людей в каменоломне, как обезьяна вскарабкалась на дерево от земноводных. Австралопитек, наверное, тоже считал себя венцом эволюции.
  Славный хотел взорвать мозг женщине, чтоб той было не до страха.
  По краям дороги меж двух заборов росли редкие деревца. Частично уцелевшие листья потяжелели под шапками снега. К полудню он начнёт таять, но сейчас даже не лип к ботинкам.
  -Мне нравится эта парочка. Козлина и кобыла, - всё ж не унимались сзади. - Если их скрестить, козлиные жеребята выйдут.
  Типки заржали.
  -Вот он, позади нас, венец эволюции - не громко сказала женщина.
  -Венец с ядерной дубиной на плече, ковыряясь пальцем в носу, выходит в интернет, чтоб глянуть гороскоп на неделю.
  -Бывают люди многим глупее нас, бывают зануды, - вздохнула женщина. - Всякие бывают. Но терпеть не могу только тупых хамов. Таких, как те, сзади.
  -Навряд ли найдётся хоть один человек любящий тупых хамов, - усмехнулся Славный. - Остаётся только удивляться, откуда они берутся?
  Парни, скорее всего, действительно были трезвы. Ведь до сих пор у меня не было ничего переломано. Я прикинул, если ещё пару минут продолжится лишь дразнилка, то можно считать - приключение закончилось благополучно.
  Мы вышли на пустырь, по левую руку проходя автосервис. Затем по лестнице поднялись на дорогу. И вот - жилые дома. Типки уже срулили прочь, когда я спросил спутницу, куда ей идти дальше. Её дом оказался, вот он, рукой подать. Тогда я, избегая долгих расшаркиваний, сказал просто:
  -Ну, счастливо.
  Она поблагодарила меня, когда я уж пошёл своей дорогой.
  
  
  4.
  
  Звонок у Саныча никогда не работал. Славный сразу постучал в удачно гармонирующую с лестничной площадкой пошарканную дверь. Послышались тяжёлые шаги, а затем хриплый голос:
  -Обзовись?!
  -Да чтоб мне ни дна, ни покрышки! - сказал в дверь Славный.
  -Не та-а-ак! - воскликнул в отчаянье Саныч.
  -Да Славный я. Отворяй калитку.
  -Мой дом - мои ворота. А калитка, где резной палисад. Славный - брат мой лучший. Ты же, плут самозваный, разоблачён, и бежал бы отсюда, пока я на тебя всех собак не спустил.
  -Это ты имитатор! Нет у Сныча собак, и быть не может. Он скорее б съел собаку на каком-нибудь деле, чем завёл. Саны заводит только будильник, тёлок, и себя после стакана. Так что не Саныч ты. Расколол я тебя как блюдце дешёвое. Открывай дверь, и хоть умри как мужчина.
  -А может, договоримся? Согласен жить трусом, не привыкать. Готов клеветать, нуашничать и предавать. Могу принять буддизм.
  -Какой нафиг буддизм?! Открывай уже.
  -А ты разве не злобный Будда?
  -Нет, Будда добрый, - начал терять терпение Славный.
  -Тогда ты злобный кто? В отчаянную минуту похмелья весь мир зол.
  -Кроме того кто с пивом пришёл.
  -Так что ж ты мне ухи топчешь! - воскликнул Саныч и защёлкал замком.
  Дверь распахнулась, и он выскочил босой, в тельняшке, обнимать Славного.
  -Брат, а я уж и души не чаял тебя увидеть, - запричитал Саныч, дыша перегаром.
  -Хреново?
  -А как же, утро всё-таки.
  Саныч отступил к себе за порог, и, поклонившись, из-за свисающих чуть не до пола длинных волос, проговорил:
  -Милости прошу, блин.
  Пока Славный раздевался, Саныч кликнул в комнату:
  -Душа моя Олюшка, у нас гости.
  -Меня вообще-то Светой звать, - отозвался из дальней комнаты равнодушный голос.
  -Как скажешь, Танюша, главное стол расчисти. Приличный гость в приличном доме. И такой, я извиняюсь, бардак.
  Саныч повесил куртку Славного в встроенный шкаф.
  Видать Саныч спрятал туда даже женскую обувь, подумал Славный.
  Друзья прошли в, порядком захламлённый зал. А из маленькой комнаты вышла Света, одетая лишь в большую для неё Саныча рубаху. Она кивнула Славному и начала не спешно застёгиваться.
  -Да ладно тебе, все свои, - сказал Саныч, глянув на неё. - Ты б лучше салат спрятала. А то приличный человек ещё подумает, что мы так и кушаем: сдобрив помидоры окурками, а огурцы - колбасными шкурками.
  Саныч уселся на диван напротив журнального столика с останками скромного застолья. Закинув ногу на ногу, демонстрируя дырку, на потёртой коленке треников, сказал:
  -Зато никогда взяток не брал. Присаживайся, Славный. Душа моя, Света, будь добра принеси бокалы и пору ершей.
  Славный присел на старый стул.
  -Какие ерши? - спросила Света, усаживаясь на табуретку у столика. - Мы ж вчера мышь поминали, что в твоём холодильнике сдохла.
  -А ну! - гаркнул Саныч, хлопнув в ладоши. - Я сказал пива и ерша! И живее, словно ты, мать его, Мир спасаешь. Как хренов Брюс, прости меня господи, Уиллис с похмелья.
  -Псих, - буркнула Света и, собрав со столика в тарелку с мусорным салатом рюмки и зачерствевший хлеб, отправилась на кухню.
  -Ну, как твоё ничего? - Спросил Саныч Славного.
  -Твоими молитвами.
  -Если б всё моими молитвами шло, то уже лет десять была бы ядерная зима.
  Света вернулась с влажной губкой и протёрла столик. Затем принесла три бокала и присев на табуретку, целомудренно натянула рубашку на бёдра.
  -Ай, умничка! Ай, хозяюшка, - похвалил её Саныч. - Вот люблю беззаветно. Не, ей богу выучусь на скульптора и посвящу жизнь увековечиванию твоей красоты в мраморе.
  -Уж извиняйте, ерша только нет, - сказала Света.
  Славный встал и сходил за двумя большими боклашками пива, что оставались в коридоре. Вернувшись, разлил по бокалам.
  -Давно пьёшь-то? - спросил он, когда Саныч потянулся за бокалом.
  -Всю жизнь, - ответил тот.
  -Выглядишь ничего, только колбасит малость.
  -Блин, не говори под руку, - буркнул Саныч, бокал в его руке дёрнулся, и он поспешил выпить пиво залпом. Глаза Саныча тут же заслезились. Он блаженно протянул: - О-о-о, холодные пузырьки. Теперь я добреть буду.
  А Свете, толи пиво не пошло, толь так мгновенно приспичило, она, отпив половину, поставила бокал и удалилась в туалет.
  Славный достал сигарету и спросил:
  -А куда пепел? Салат-то специальный унесли.
  -Сейчас, - сказал Саныч и позвал: - Танюша, душа моя, Будь любезна, принеси пепельницу!
  -Я не Танюша, я Оля, - послышался голос из спальни.
  -Оля? - посмотрел на Славного Саныч. - Тогда тем более.
  Дверь из спальни открылась и на пороге возникла вторая девица, в большой для неё Саныча рубашке. Барышни были слишком свежи, и Славный понял, что они тут не из-за бухла. Девицы искали приключений у дикого металлиста.
  -Ты пепельницу вчера в мусорное ведро выкинул, - сказала она, застёгивая пуговицы. - Заявил, что так, вы, гусары, всегда вытряхиваете.
  -Мы такие, - кивнул Саныч. - А после, с будунища, в помойке роемся.
  Он встал, и пошёл на кухню. Вернулся с помытой и протёртой пепельницей. Увидев, что Славный с Олей пьют пиво, вздохнул:
  -Пока хоть кто-то празднует жизнь, бедолаги, роющиеся в помойке, не переведутся. - Саныч уселся на диван и спросил Славного. - Так каким тебя сюда занесло?
  -Сто пятым.
  -А-а! - оживился Саныч. - Автобус! Видел по телевизору. Ездит на колёсиках. Иль ты думал мы тут совсем дикие, коль окромя гастронома, под окном, никуда не ходим?
  -А у тебя как складывается? - Спросил Славный.
  -Да...собственно... - Саныч развёл руки, обводя взглядом бардак комнаты. - Вот, как-то так. Нигде не работаю, везде пью. Мало ем, и много курю.
  -Так, а на что?
  Саныч опять развёл руки:
  -Вот, как-то так... Наливай.
  Славный разлил пиво по бокалам и спросил:
  -Так, а чего работу не найдёшь? Уж водилы с полным алфавитом в правах всегда нужны.
  -А вот водителям с полным алфавитом не всегда надо, - заявил Саныч и отпил пол бокала.
  Из туалета вышла Света, прошла на кухню, вернулась с табуреткой и чашкой. Бокалы видать закончились. Она присела за столик, и Славный налил ей пива.
  Только она отпила глоток, как Саныч вдруг закатив глаза, повалился на бок. Нога его с силой дёрнулась, перевернув столик с бокалами. Один выплеснулся на грудь Оле. Славному тоже, пиво намочило рукав. Сотрясаясь всем телом, Саныч повалился на пол, вытянутый судорогами в стальной, дёргающийся рельс. Через сжатые зубы, с розовой пеной, вырывался сдавленный хрип. Света вскочив на ноги, завизжала.
  -Заткнись! - рявкнул Славный. - Ложку тащи!
  А сам, кинувшись к Санычу, перевернул его со спины на бок. Света перестала визжать, но стояла столбом. Славный ощущал неожиданную мощь в трясущемся, словно одержимом, теле.
  -Ложку сюда! - потребовал Славный.
  Её принесла мокрая от пива Оля. Славному таки удалось вставить ложку меж зубов Саныча. Чёрт знает, сколько это продолжалось. Время в подобных ситуациях ощущается как-то иначе. Но должно быть всё длилось пару минут.
  Саныч обмякнув, затих без сознания. Его спортивки в промежности потемнели.
  "Хорошо, колотнуло сидящего на диване", - подумал Славный. - "А то б виском на угол какой, и писем не пишите".
  Он поднял столик возле Саныча, поставил свою табуретку, уселся, и налил себе пива в единственно уцелевший бокал. Оля забрала из рук Светы чашку, с которой та так и стояла. Славный налил и ей.
  -Надо "скорую", наверно? - сказала Оля, присаживаясь за столик.
  -А чё уж теперь, жить будет. - ответил Славный.
  -Он жив? - спросила Света.
  -Конечно. - ответил Славный.
  И Света ушла в спальню.
  -А ты молодец, - сказал Славный Оле.
  -Умничка, - поправила она.
  -Да будет так, - проговорил Славный и отпил пива.
  Саныч издал стон. Шевельнулся. И приподнявшись на локте, спросил, явно ещё не придя в себя:
  -А в школу сегодня не пойдём?
  Он смотрел вокруг, пытаясь вспомнить этот мир, это время. В голове происходила перезагрузка. В подсознании всплыла школа. Пьяный парень старше на два класса. Удар в лицо, и тринадцатилетний Саныч, ударившись затылком о стену, теряет сознание. Вспомнить какое число, день недели, - по телепрограмме. Одноклассник, говорящий со смехом: ты так дёргался, когда упал и закатил глаза...
  Саныч уселся на диван.
  -Чего случилось-то? - Спросил он.
  -Коллапс, - ответил Славный.
  -Коллапс, это моя жизнь, я спрашиваю: чего случилось-то? - ощупывая себя, проговорил Саныч.
  -Эпилепсия, кондрашка. - Ответил Славный.
  -У кого? - удивился Саныч и, похлопав по мокрым треникам спросил: - Я что, пивом облился?
  И заглянув Славному в глаза проговорил удивлённо:
  -Иди ты... Не помню. Пиво пили... и всё. Надеюсь, дамы и господа простят меня за не комильфо. Понимаете-ли: стресс, многолетняя усталость, долги по квартплате...
  -Видишь, как умереть легко, - сказал Славный.
  -Сегодня не пью, - вздохнул Саныч.
  Из спальни вышла одетая Света и, проходя в коридор сказала:
  -Я домой. Пока.
  По-быстрому обувшись и накинув куртку, поспешила выйти, захлопнув дверь. Оля опомнилась:
  -Я ж вся в пиве, - и пошла в ванную.
  -Такие дела, брат, - сказал Саныч. - Пойду подгузники менять.
  Он зашёл в спальню и вышел голым, держа в руке джинсы.
  -Какая популярная ванна, - обойдя битые бокалы Саныч, уселся на табуретку. Налил пиво в чашку и напомнил: - Коллапс - моя жизнь.
  -А тебе можно?
  -Сейчас проверим, - и Саныч отпил из чашки.
  Оля вышла из ванны, подвязав, доходящее до коленок банное полотенце, подмышками. Теперь Саныч отправился мыться. Оля, откинувшись на спинку дивана, вытянула ножку и провела стопой по бедру Славного.
  -Только после свадьбы, - сказал Славный, отмечая про себя, на сколько, он всё-таки трезв.
  Он налил себе и ёй пива, а через пару минут вышел Саныч.
  -Славно погуляли - всё переломали, - напел Саныч свою песню, и присел на табуретку. - Наливай.
  -Смотрю тебе всё по-фиг, - сказал Славный наливая остатки пива.
  -Живому, всё хорошо, - вспомнил Саныч кино "Формула любви".
  
  Пиво допили, и Славный, одевшись, попрощался. Промокший рукав толстовки неприятно лип и холодил руку. Снег, из-за пасмурной погоды, ещё не начал таять. Он надел наушники, включив тихо музыку и, направился к остановке. Двор Саныча выглядел не ахти, по сравнению с другими. Пошарканные "Хрущёвки" выстроились в каре, обступив мусорные контейнеры. Одна нежилая пятиэтажка стояла с заколоченными окнами и с заваренными стальными листами, дверными проёмами. На земле лежало пару двухметровых железобетонных блоков. "Оля - играла в психолога" - прочитал Славный надпись краской подходя к ним.
  Из мусорного контейнера заскулив, выскочил лохматый пёс и помчался прочь. Славный смотрел ему в след, когда при очередном шаге нога ступила неловко на лёд и, скользнув, подлетела вверх. Корпус устремился назад. Руки застряли в карманах узких джинсов. Вторая нога не могла удержать веса падающего тела. Пятиэтажка напротив, обрушилась куда-то вниз, а на её месте выросло огромное серое небо. Славный упал затылком на торчащую из блока арматурину пробившую ему череп и глубоко проникшую в мозг. Смерть была мгновенной.
  
  
  БАСУХА
  
  1.
  
  День грядущий ничего хорошего ему не готовил. Андрей пил три дня. Деньги закончились вчера, здоровье сегодня. Он посмотрел на спящую рядом барышню, чуть за тридцать. С его двадцати двух лет она виделась тёткой. И не красива совсем.
  
  Вчера вечером, возвращаясь, пьяным домой, Андрей увидел её сидящей на подоконнике в открытом окне первого этажа.
  - Собираешься, выбросится? - спросил Андрей.
  - Угу, - улыбнулась она. И даже пьяный Андрей увидел, что она изрядно навеселе.
  - А если просто выйти через дверь и пойти ко мне в гости? У меня замечательно.
  - Чего у тебя замечательно?
  - Всё! А если вдруг, что и не замечательно, то великолепно по любому.
  - Во здорово! - хлопнула дамочка в ладоши. - А какой этаж?
  - Этаж - седьмой. И окна заклеены.
  - Ну, от тебя прыгать не буду.
  - А тут от кого?
  - Муж запер в комнате.
  Андрей прошёл по газону и, оказавшись у дома, протянул руки сказав:
  - Прыгай, я тебя ловлю.
  Дамочка, не раздумывая, прыгнула и повалила, чувствительно впечатав в землю своим телом Андрея. Он закашлялся, не в силах вздохнуть. Дамочка же, словно запутавшись в руках-ногах, заёрзала на нём. Светило солнце. Наконец наступила тёплая пора. И прохожих, выбравшихся прогуляться, было полно. Они косились на валяющуюся парочку. Как ни как бесплатный цирк.
  - Задавила принца, - хохотала дамочка.
  Наконец ей удалось подняться на ноги. Андрей тоже встал отряхиваясь. Дамочка тут же потянула его прочь.
  - Пошли, пока мой не очухался.
  По дороге они заглянули в магазин. Андрей купил на последние деньги литр водки и сигареты.
  
  - А вот и моё замечательное жилище, - сказал Андрей, вставляя ключ в замок.
  - Кто у тебя? - спросила дамочка. Из-за двери слышалась тяжёлая музыка.
  - Сейчас спросим. Меня дома два дня не было.
  - Клёво.
  В квартире табачный дым стоял коромыслом. За письменным столом, вытащенным на середину комнаты, сидел Золотник, знакомый Семён, и незнакомый тип лет тридцати. Ещё, были две девчушки. Андрей прежде их где-то видел. Может на улице...
  Золотник, заметив вернувшегося хозяина, встал, убавил звук магнитофона, и воскликнул Шариковым:
  - О, профессор, твою мать!
  - Признаться, я несколько обескуражен, - проходя в комнату, сказал Андрей.
  - Здорова, Басуха! - Махнул рукой Андрею Семён, и кивнул на усатого. - Ко мне брат приехал. Из Оренбурга.
  - К тебе? - спросил Андрей, обводя взглядом свою прокуренную квартиру.
  - Да, - кивнул Семён. - А тут нас Золотник вызвонил. Говорит: сижу один у Басухи, где он - не знаю, квартиру не оставить, дверь не захлопывается. Вот мы вчера и подтянулись, чтоб братуха не скис один.
  - Андрей, можно просто - Басуха, - протянул руку усатому Андрей. Тот тоже как-то представился.
  Золотник, тем временем, принес с кухни две табуретки для прибывших.
  - А это... - Андрей кивнул на дамочку.
  - Марина, - продолжила та.
  Семён представил девчушек, но имена Басуха тут же забыл. Думая, а есть ли им восемнадцать?
  Андрей с Мариной присоединились к компании, и гулянка продолжилась. Золотник рассказал, что проснулся за спинкой дивана, вдавленным в стену.
  - Закатился что ли? - спросил Андрей.
  - Мал Золотник, да дорог, - ответит тот.
  
  Проснувшись после попойки Басуха, барабанщик, и Саша, не обнаружив Золотника, решили, что он домой свалил. Как ещё подумаешь, коль и вещей сотрапезничка не было. Ну, и ушли без задней мысли, втроём. Это уж проснувшись в пустой квартире Золотник, в поиске опохмелки, обнаружил в холодильнике свои ботинки. А к вечеру и куртку нашёл. Почему-то замоченную в стиральной машине.
  - Машка твоя вчера заходила, - сказал Золотник Басухе, чтоб не слышала Марина. - Я ещё один был. Попросил, её сходить, пивка мне купить. Иль подождать тут, пока я сам сбегаю. Не согласилась. Сказала, что я алкаш, как и ты.
  - Ой, можно подумать, можно подумать, - отмахнулся Андрей. - Давай, наливай.
  Золотник потянулся за бутылкой, а Андрей щипнул под коленку Марину.
  - Ой, - пискнула та.
  - Кто здесь? - Придвинулся к ней Басуха.
  Дальнейший кутёж сохранился в памяти Басухи калейдоскопом обрывков картинок и фраз, беспорядочно перемешанных. Усатый брат раздевается по пояс, демонстрируя синюю от наколок руку. Семён сознаётся, что он жадный, и его душит жаба купить электрогитару. Марина пытается читать стихи, потому, что тут собрались творческие люди. Девчушки забираются на стол и начинают танцевать стриптиз. Глядя на грудь блондинки, Андрей понимает, что ей давно за восемнадцать. И начинает строить витиеватый план насчёт неё и Марины. Стол под стриптизёршами разваливается. Откуда-то возникает сердитое лицо Машки, а он раздет по пояс и вокруг кавардак. Сосед грозит ему пальцем, а он в ответ двумя. Золотник показывает, как умеет ходить на руках и, падая, переворачивает телевизор. Ты уважаешь Антонова? Спрашивает усатый брат. Грудастая блондинка блюёт мимо унитаза...
  
  2.
  
  "Ой", - Андрей, придерживая голову руками, встал с постели. Ещё раз глянул на Марину. - "А была ль она вчера обута, когда прыгала в окно?"
  Да ну, он бы обратил на босую внимание. Выходя из комнаты, отметил - они всё ж убрали побитую, да перевёрнутую посуду. Обломки стола громоздились в углу. Телик стоял на месте. В коридоре, Басуха увидел-таки женские тапочки. Кухонный стол завален грязной, битой посудой. Андрей обнаружил бутылку, с водкой на дне. Вылил остатки в стопку, и залпом выпил, закусив подсохшей колбасой. Он сел на табуретку, закурил, и вспомнил сердитое лицо Маши.
  "Блин, когда она зашла? Видела ль стриптиз?"
  
  Андрей играл в рок-группе на бас гитаре. Собственно, Басухой его и прозвали за увлечение этим инструментом с седьмого класса. В группе, как музыканты, парни подобрались толковые. Не то, что иные, так сказать соратники, которые как не садитесь, всё в музыканты не годитесь. Группа ж Андрея, проиграв два года, всё набирала обороты, входя в раж. Но чисто человеческие отношения были натянуты. Басухе приходилось периодически заминать склоки, да уводить от трений солиста с барабанщиком. Последнего часто поддерживал гитарист Золотник. А уж ритм-гитарист ругался вообще со всеми. В жизни не особо ладили. Но каждый был хорошим музыкантом. Солист писал толковые песни. Композитором, по большей мере, был Басуха. Хотя все привносили что-то своё. И споры вокруг музыки-то были на пользу. Но вот когда начинало просачиваться житейское...
  Поэтому парни предпочитали не собираться все вместе вне репетиций и концертов.
  В этот раз, после выступления в мурманской "Первомайке", они допивали вторую бутылку, на пятерых, в салоне микроавтобуса, по дороге домой, в Североморск. За рулём ехал Саша. Саша был настолько Сашей, что у него и кликуха была - Саша. То есть Саня, Шура, Александр - это всё не про него. А вот коль в кругу многочисленных знакомых упоминался Саша - все понимали о ком речь.
  - Алкаши, - завидовал давящий на газ Саша. - Сегодняшним вечером, не отделаетесь за извоз. Три дня поить будете, за издевательства.
  - Три дня, и мы после этого алкаши, - сказал Золотник, разливая водку в протянутые пластиковые стаканчики.
  - Вы алкаши после восьмого класса, - ответил Саша.
  В Североморске солист и ритм-гитарист, разошлись по своим делам. А барабанщик, Золотник и Саша, пошли к Басухе злоупотреблять. Спать завалились ночью. А утром, не обнаружив Золотника, пошли на улицу пивком подлечится на свежем воздухе.
  Выпили по бутылке, и барабанщик откланялся домой, приходить в вид божеский перед работой. Свободные же от работы Саша с Басухой решили, что им вид божеский не к чему. И дабы стало на душе легко и светло, купили светлого лёгкого пива. Уселись на лавочку у подъезда. Саша ловко, зажигалкой, проделал с крышками: "п-с-с, п-с-с". И вырвавшиеся пивные газы из горлышек устремились в небо, моментально разогнав тучи над головами сотрапезничков. Солнце улыбнулось ослепительно, посылая к ним самые тёплые майские лучи. В тощих кронах деревьев, с набухшими почками, защебетали птицы, как только сотрапезнички сделали первые глотки.
  - А ведь солнца не было, пока с нами был барабанщик, - заметил Саша. - И птицы не решались петь. Чего-то он мрачен был.
  - У него вообще характер мрачный. Глядя на солнце, он видит не благодать блистательную, а хромосферную вспышку равную взрыву сотни миллиардов ядерных бомб. Станешь тут мрачным.
  Вдруг, неожиданно сзади кто-то воскликнул:
  - О, Саша, здорово! А я к тебе иду.
  
  Это оказался Перегар, малознакомый Андрею. Они поздоровались. Саша протянул пришедшему своё пиво, усмехнувшись:
  - Ты шёл ко мне на лавочку? Живём-то вроде как в одном подъезде.
  - Учуял где ты, - хохотнул Перегар.
  - Открывая пиво, следовало помнить о твоей чуйке.
  - Шестой глаз, - кивнул Перегар.
  - Его слушаешь - дели на два, - пояснил Саша.
  Перегар, отпивая пиво, моргнул соглашаясь. А вернув бутылку, сказал:
  - Я, на самом деле, вот по какому поводу, - он достал из кармана смятый клочок бумаги. - Это адресок Одессы.
  - Иди ты! - Вскочил Саша.
  - Ну, ты как-то говорил - я давеча услышал.
  - Блин, молодчик, - хлопнул высокого Перегара по плечу низенький Саша. - Тебя расцеловать, иль пивка купить?
  - Не, - побитым ботинком закатал туда-сюда камушек по асфальту Перегар. - Я пить бросил.
  - Целоваться напрашиваешься? - захохотал Саша. - Ты ж только что из моей бутылки пил.
  - То хватательный рефлекс, - вздохнул Перегар. - Ты протянул, я схватил.
  Саша опять протянул бутылку. Перегар, вновь схватив её, прильнул губами к горлышку, и в поднятом к небу донышке сверкнул солнечный зайчик.
  
  - Сгоняем в Мурманск? - Предложил Саша Басухе, когда ушёл Перегар. - Надо крысе тумаков надавать и забрать кое-чего.
  - Одессе? Что за тип? В чём повинен?
  - Тип хордовые. В высшие формы не развился. Помнишь Лёлика? Украл у него кортик и с концами укатил из Североморска. Все думали - к себе в Одессу уехал. А змеёныш оказалось в Мурманске осел. Его там видели пару месяцев назад. Вот я и просил - чтоб, коль кто узнает, где отрыть его - сообщили мне. Хочу выслать кортик Лёлику.
  - Помню, конечно, Лёлика, - сказал Басуха. - Он вроде с Москвы. Домой уехал.
  - Да, почти с Москвы, - Там посёлок рядом с забавным названием "Решоткино". Уж скоро год как уехал.
  - Я с ним как-то выпивал. Весёлый парень. Он, после третьей стопки, одел бескозырку и пел анархические песни. Блин, к ногтю Одессу!
  
  3.
  
  Они приехали в Мурманск.
  - Ты совершенно случайно не знаешь, где Молодёжный Проезд? - Спросил Саша, прочитавший на клочке бумаги адрес.
  - Молодёжный Проезд? Наверное, где-то меж Детским Выездом и Старческим Тупиком.
  - Где же нам эту дыру искать?
  - Понятия не имею.
  - Придётся у прохожих спрашивать, - проговорил Саша.
  - За один день можем и не встретить прохожего знающего о том проезде, - усмехнулся Андрей.
  - И чего делать?
  - Спрашивать, чего ж ещё, - пожал плечами Басуха и обратился к проходящим мимо двум подружкам: - Добрый день, девчонки! Подскажите, где находится Проезд Молодёжный?
  Одна пожала плечиками, а вторая, хитроглазая, сказала:
  - Подскажу, конечно! Это вам в Росту надо. Знаете, где конечная автобуса "десятка"?
  - Знаем, - кивнул Саша.
  - Вот, от конечной немного назад подымитесь. Там найдёте.
  Добрались до конечной "десятки" за полчаса.
  - Чего это? - Кивнул на КПП пониже остановки Басуха.
  - Судоремонтный 35-ый завод.
  - Никогда тут не бывал. А что, поблизости есть и 34-ый завод? - усмехнулся Андрей. - И меж ними наш "Проезд".
  - Про 34-ый завод не знаю. А про "Молодёжный", девки сказали назад пройтись от остановки.
  - Пройтись - пройдёмся, но с начала надо пивка выпить.
  - Угу, - кивнул Саша.
  Они купили по бутылке в ларьке и стали на ходу пить, вычитывая названия улиц на домах: Лобова, Дежнёва, Нахимова, Ушакова, опять Лобова...
  Давно допили пиво. Всё излазили вокруг. Начали спрашивать у прохожих: где Молодёжный Проезд? Те пожимали плечами. И когда уж второй человек заявил, что тут точно нет никакого "Молодёжного", парни поняли - их обманули.
  - Матом ругаться хочется, - досадовал Саша. - До чего же лживо девичье племя.
  - А "Молодёжный", скорее всего в другом конце города. Постой-ка, - и Андрей сам остановился. - Есть же магазин "Молодёжный"! Возможно, так его и назвали, от того, что рядом есть проезд такой?
  - Вполне, - кивнул Саша. - Поехали, там ближе к центру, оттуда и плясать удобнее. Выше вероятность встретить знающего человека.
  - Только больше никаких девиц.
  - Ты как вытрезвитель женского отделения. Тебе б побольше, уж никаких, девиц, - засмеялся Саша.
  - Молодец, никогда не унываешь, - похвалил его Андрей. - А ведь и весь день даром пролазить можем.
  - Исключено, что даром. Мы уже в прекрасной компании. Гуляем, попивая пивко. Погода чудесная. У нас всё хорошо. А коль ещё справедливость восстановим, так и вовсе всё распрекрасно будет.
  - Твоя, правда.
  
  Они стояли перед магазином с неоновой надписью над крышей "Молодёжный".
  - Пошли, проверим, как называются проезды за этим магазином, - предложил Басуха.
  - Пошли, - кивнул Саша, и тут же обратился к двум прохожим незнакомкам. - Здравствуйте. Вы можете нам помочь? Подскажите, пожалуйста, как найти "Проезд Молодёжный"?
  Одна на ходу пожала плечиками, а вторая, хитроглазая, сказала:
  - Подскажу, конечно! Езжайте до "Ледового Озера". Знаете, где это?
  - Да, - кивнул Саша.
  - Вот как с остановки перейдёте дорогу, так и двигайте дальше прямо. Пока в сопки не упрётесь.
  - А уж когда закончатся сопки... - проговорил Басуха.
  - Нет, - хихикнула хитроглазая. - "Молодёжка" тянется цепочкой домов вдоль сопок. Вам какой номер дома нужен?
  - Десятый, - сказал Саша.
  - Во, тогда точно, старайтесь держаться наиболее прямого пути. Двигайтесь перпендикулярно движению автобуса, и упрётесь в десятый дом.
  - Спасибо, - сказал Басуха. - Прям всё по полочкам.
  - Вы нам очень помогли, - поблагодарил Саша. - Как мне вам сообщить, что добрались мы хорошо?
  Хитроглазая открыла сумочку и, достав ручку, по-быстрому написала номер телефона Саше на ладони.
  
  - Это дело надо обмыть, - сказал Басуха, когда подружки ушли.
  - Да, это верно. Только до "Ледового" доедем. - Кивнул Саша. - На этот раз похоже не врут.
  - Чёрт его знает. Может эта барышня поизысканней врёт. Идите перпендикулярно, - и Андрей добавил голосом мужика из мультика: - Уж послала, так послала.
  - А имя-то не написала, - сказал Саша, глядя на ладонь с номером. - Позовите дочь, скажу я папе.
  - А его дочке лет пятьдесят.
  - Думаешь левый номер?
  - Не, написан-то на правой руке. А право не лево. Пошли пивка трямкнем и тут, а после ещё на "Ледовом". Да двинемся перпендикулярно. Коль с "Молодёжкой" не обманула, то и с телефоном верняк.
  
  Они вышли на Ледовом Озере. Перешли дорогу. Купили по пивку. И направились вперёд, согласно указанному курсу. Миновали детский садик, двор, спустились по лестнице. Перешли дорогу. Ещё двор.
  - "ул. Зои Космодемьянской", - прочитал Басуха на углу дома и арки.
  У подъезда на лавочке сидел изрядно помятый тип. Он держал в руке собственный башмак и изумлённо на него таращился. Но вдруг заметил проходящих мимо парней, и спросил:
  - А-у-м-э?
  - Как знать, всяко может быть? - ответил Басуха.
  Тогда тип, глупо улыбнулся, как может только в лоскут пьяный, и приветливо помахал башмаком, парням, заходящим в арку.
  - Кто-то сдаст, - сказал Саша в арке, и поставил пустую бутылку на асфальт. - Пиво подошло к концу.
  - Угу, - кивнул Басуха, и поставил свою рядом.
  - К концу, в смысле - писать хочется.
  - Так я о том и "угу".
  Впереди они увидели, похоже, искомую цепочку девятиэтажных домов.
  - Будем надеяться это "Молодёжка", - сказал Саша.
  - Во всяком случае, впереди точно десятый дом. Видишь?
  - Да. Вижу. 10, а ниже написано "Пин - 308" Но название улицы...Или ж это и есть название улицы, краской аэрозольной? - Хохотнул Саша. Посмотрел на здание детского садика по левую сторону. - Не, и там не видать названия.
  Сзади послышался звон разбитого стекла. Парни повернули головы, и в тот же миг вдребезги разлетелась вторая бутылка, оставленная ими в арке. А два пацанёнка, лет десяти, бежали прочь, вдоль дома, с рогатками в руках.
  - Рогатки, а я думал современные дети с глоками бегают, - сказал Басуха. - Это из-за тебя, Саша, я оставил там бутылку. По твоей вине наши улицы превращаются в свалку.
  - Во всём виноваты маленькие негодяи. Сегодня они разбили бутылки, завтра разобьют родительские надежды. А затем начнут разбивать прохожим головы.
  - Ага, бутылками, которыми мы засоряем их двор.
  - А они засорят улицы мёртвыми прохожими, - сказал Саша, доставая сигарету, и протягивая пачку Басухе.
  - Что за гадость ты куришь? - сказал Андрей, угощаясь последней сигаретой.
  
  Они вышли на дорогу, тянущуюся перед строем домов.
  - Во, "Проезд Молодёжный". Дом 10, буте любезны, - сказал Басуха. - Не обманула твоя хитроглазая.
  - Я описаюсь сейчас, - напомнил Саша.
  - Предлагаешь буриться в сопки? - спросил Андрей, глядя меж домов на сопки, поросшие чахлыми деревцами.
  - Там сыро ещё, и вообще, снега полно... Хотя и чёрт с ним. Станем к лесу передом, к избушке задом.
  - Блин, да там дети играют, - кивнул Андрей на пацана со смехом убегающего от друга с брызгалкой. - У Одессы в толчок сходим.
  Они прошли в подъезд.
  - Вот как можно крысятничать? - Спросил Саша. - Воровать у своих?
  - Ну, ты спросил. Потому, что есть возможность такая. Крыс размножается столько в городе, сколько может прокормиться. У людей, всё как у зверей. Никто не застрахован, крысы, твари такие, могут завестись где угодно, - Басуха остановился на площадке первого этажа. - Какая квартира-то?
  - Седьмая.
  - Знали б добрые люди, какой гадине квартиру сдали.
  - Думаешь кортик ещё у него? - Спросил Саша.
  - Сейчас узнаем. На крайняк - новый купит.
  Они поднялись на второй этаж. Саша нажал на звонок квартиры Љ 7. За дверью послышались шаги, затем щёлкнул замок.
  Одесса оказался увальнем. Такому посмотришь в лицо, и почему-то подумаешь, что у него плоскостопие. Одутловатая физиономия, с телячьими глазами, хлопающими за круглыми линзами очков. Левая щека распухла, словно кто-то недавно врезал ему справой. Одесса был какой-то рыхлый. Рыхлые руки, не прикрытые футболкой. Рыхлое пузико, пусть и прикрытое футболкой. В такое ударь, и рука увязнет.
  - Ку-ку, - улыбнулся Саша.
  Одесса кивнул в ответ, и попытался захлопнуть дверь. Но Саша подставил ногу, а Басуха толкнул дверь плечом.
  - Ты что, не рад нам? - спросил Саша, заходя в квартиру.
  Одесса попятился, а приятели закрыли за собой дверь.
  - Да ты чего-то боишься! - Усмехнулся Саша. - Не иначе косяки за тобой. А ну, давай-давай, облегчи душу.
  - Ты о чём? - Проговорил Одесса. Затем вроде как спохватился. - О! Саша! Здравствуй.
  - Ну, здравствуй. О, Одесса, - вновь усмехнулся Саша, и пошёл в туалет, на ходу сказав: - Я воспользуюсь.
  Одесса, тем временем глядя на Басуху телячьими глазами, сморщил физиономию, приложив ладонь к распухшей щеке:
  - Зуб болит. Сильно. Ничего не понимаю.
  - Где кортик Лёлика? - Спросил Басуха. - Учти, подумаю, что врёшь - сразу в рыло дам.
  - Кортик я продал. Корешу. Я ведь кортик на время брал. Но Лёлик, сам уехал...
  - Хорош лечить. Где кореш живёт? Кортик ещё у него?
  - У него, у него, - закивал Одесса. - Только он в отпуске ещё. Через неделю приедет. Я заберу кортик обратно. Раз дело такое. Раз надо.
  Выйдя из туалета Саша, сказал:
  - Через восемь дней мы вернёмся. Кортик чтоб был, и литруха водки, хорошей.
  Басуха, тем временем тоже пошёл в туалет.
  - Справедливо. С понедельника должна быть получка. И кортик выкуплю, и пузырь поставлю.
  - Ладно, через восемь дней чтоб всё было, - сказал Саша и, смерив Одессу взглядом, проговорил: - Врезать тебе может?
  - Будет всё, - пробурчал Одесса, приложив пухленькую ладонь к распухшей щеке. - Тогда всё так скверно вышло. Мне очень деньги нужны были. Уволился, а расчётные не получил. Жить негде. Каждая копейка на счету. Вот я на время и взял кортик. Думал, появятся деньги - обратно выкуплю. Но Лёлик уехал...
  - Ай, не лечи, - отмахнулся и Саша.
  Из туалета вышел Андрей.
  - Может, подскажите чего-нибудь от зубной боли? - Спросил Одесса.
  - Пассатижи, - сказал Басуха. - Была у меня в том году пассатиже-зубная тема.
  - Не, серьёзно сильно болит, - запричитал Одесса. - Спать не могу. Есть, не могу. Плохо соображаю.
  - Ты, наверное, так и с девками знакомишься, - засмеялся Саша.
  - Про кортик то соображаешь? - спросил Басуха.
  - Конечно! Тут всё железно, - сказал Одесса. - А с зубами совсем беда. Не знаю, что и делать?
  - К зубному в таких случаях ходят, - заметил Андрей.
  - Платный врач теперь отменяется, - сказал Одесса. - А по талончику, как, сделают нормально?
  - Это ты сам узнаешь, - хмыкнул Саша.
  - А может, вы знаете какие-нибудь обезболивающие? Тут в квартире, от хозяев остались какие-то таблетки.
  - Мышьяк, - сказал Саша.
  - Димедрол поищи, - предложил Андрей.
  
  - Ну, и прощелыга, - усмехнулся Басуха, когда они вышли из подъезда Одессы. - Сколько ж он кортиков понатырил чтоб снять хату?
  - Да чёрт знает, сколько они вообще стоят?
  - Главное, что кортик, считай, вернули, - сказал Андрей. - И без тумаков обошлось. Плавно так соскочил Одесса. Ты в туалет, затем я, а он быстренько всё признал, и давай за зубы плакаться.
  - Ну, да. Флюс-то реальный.
  - Вот и давай пивка немедленно купим.
  - С чем связанно твоё: "вот и давай"? - Приподнял бровь Саша.
  - С Тянь-шаньским подпольем. "Вот и давай", одна из ячеек.
  Они прошли мимо осколков своих бутылок, а выйдя из арки, покосились на подъезд, где сидел местный пьяница. Теперь его не было, на лавочке лежал лишь разбитый башмак.
  - Дай твоих отвратительных сигарет, - попросил Басуха.
  - Я ж тебе последнюю отдал.
  - Блин, точно, - проговорил Андрей.
  - У тебя закурить найдётся? - Обратился Саша к прохожему парню с сигаретой в зубах.
  Тот, кивнув, протянул пачку и Саша, зацепив одну, поблагодарил.
  - Да бери ещё, - сказал парень. Саша взял вторую, передав её Басухе.
  - О-о-о! Ёж сигареты раздаёт! - Это неожиданно возник приветливый пьяница, обутый в один башмак. - И мне дай.
  Парень с сигаретами схватился за сердце:
  - Ты чего подкрадываешься? Иди куда-нибудь отсюда.
  - Гад ты всё-таки, Ёж, - оскорбился пьяница. - Я с тобой всегда делюсь. И у меня промокла нога.
  - Может потому, что ты обут лишь в дырявый носок и стоишь в луже? - сказал Ёж, протягивая пьянице сигарету. Затем он сунул пачку в карман, и пошёл в подъезд.
  Саша, прикурив, сунул зажигалку Андрею. Тот дал прикурить пьянице, затем растянул свою сигарету, и парни двинули своей дорогой.
  - Душевное спасибо, - поблагодарил в спину пьяница.
  - Мир тебе, - ответил, не оборачиваясь Басуха.
  Они сели в троллейбус, направляясь на вокзал.
  
  
  4.
  
  - О-хо-хо! - Воскликнул Андрей, встретившись лицом к лицу, на задней площадке, с давним приятелем. - Хе, Мурманск, так себе - деревня. Всюду знакомые лица.
  - Блин, Басуха, здорово! - Обрадовался приятель. - Ты куда?
  - Домой уже собираюсь.
  Приятель, глядя на Сашу, протянул ему руку:
  - Вован.
  - Саша.
  Они пожали друг другу руки.
  - Поехали со мной! - Радовался Вован. - На день рождения к барышне. Представляете, у моего кореша есть подруга...
  - Да ну! - Засмеялся Андрей.
  - У неё день рождения. Десяток баб. И один я. Ну, кроме кореша. Поехали, а?
  Басуха покосился на Сашу.
  - Не, - покачал тот головой. - Жаль, конечно, но на работу завтра.
  - Да чё, поехали, мы недолго, - сказал Андрей.
  - Тебе хорошо, ты в отпуске, - заметил Саша.
  - Мне хорошо, - кивнул Басуха. - Поехали.
  Они прошли в просторный зал магазина. В глаза бросился сразу блуждающий меж многочисленных покупателей белый медведь.
  - Во работёнка у кого-то. Залил шары, натянул медвежью шкуру, и... - Басуха зарычал-мычал пьяно. - Э-э-э-р. Кто тебя там разглядит.
  - Вон, - кивнул Вован на скучающего в стороне мужичонку с фотоаппаратом. - С медведем фотографируют тех, кто купит пузырь водки.
  - Ой, - обрадовался Саша. - Мы сейчас на цельный фотоальбом возьмём.
  И тут, увидав медведя, на весь магазин заканючил мальчишка лет восьми. Он дёргал мамашу за рукав, вереща жалостливо:
  - Мама, купи водки! Мама, ну пожалуйста, купи водки!
  Медведь начал толи выплясывать, заводя мальчонку, толи его так со смеху заколбасило. Вован с Сашей гоготали безудержно. Басухе ж более - менее удалось сдержать смех. И странное дело, остальные покупатели просто неодобрительно косились на маму с ребёнком. Басуха купивший четыре бутылки, подошёл к фотографу, сказав:
  - Сделай пацану четыре снимка.
  
  Стол был раздвинут не шуточный. Занимал большую часть зала. С торца, у окна, прям жених и невеста, сидела именинница со своим парнем, другом Вована. А Вован, устроился с противоположного торца, к выходу из зала, с веснушчатой хохотушкой. Басуху разместили на диване, меж Олей блондинкой и брюнеткой Оксаной. Третьей барышней на диване, с краю, возле Вована, была пышнотелая Галя, чей голос не умолкал вообще.
  - Ой, какой красивый стол! - Восклицала она и говорила Вовану: - А каких симпатичных ребят ты привёл!
  "В ребятах я не числился с десяти лет, сразу после взрыва школьного унитаза", - в душе улыбнулся Босуха. Напротив него, сидел Саша, меж двух блондинок.
  "С чего это пошло, что все девки блондинками быть захотели?" - подумал Басуха, глянув на красивую брюнетку рядом. В прочим, беленькая, слева, тоже очень хороша была. - "Откуда в городе столько красоток? Сейчас, с наступлением тепла, на улицу выйдешь и просто шалеешь, глядя на раздевшихся девиц. Это что, торжество естественного отбора? К нашим дням сохранились гены... Не, Гены не все сохранились", - вспомнив Геннадия Петровича, уважаемого алкаша с первого этажа, улыбнулся Басуха.
  - Что тебя развеселило? - спросила блондинка.
  Оказывается, Басуха повернул голову к Оле, размышляя о красотках. Он открыл рот, не зная, чего ответить и увидав, как Саша разливает по рюмкам, выдохнул:
  - А давай-ка мы с тобою водочки на брудершафт?
  - Ещё даже первого тоста не было, - улыбнулась блондинка. - Такое ожидать можно к середине праздника.
  - Что ж нам ждать полвечера заветной минуточки? Так всю жизнь прождать можно чего-то. Давай так, мы сейчас просто поцелуемся, а вот это вот питиё с переплетёнными руками, отложим на середину застолья.
  - Какой стремительный, - хихикнула Оля. - Нет, я пока трезвая.
  Андрей тут же пододвинул ей ещё и свою рюмку:
  - За именинницу можно и из двух рук.
  Тут из-за стола встал парень виновницы торжества и затянул столь пафосный тост, с грузинским акцентом, что даже Басухе стало за него неловко. Андрей вспомнил вдруг, как в семнадцать лет так же неожиданно попал на девичье день рождение.
  
  Друзья пошли в магазин за сигаретами, а он один отправился в подъезд посидеть в тепле. Поднявшись на второй этаж - устроился на подоконнике, косясь в окно на продуваемую улицу. Послышались шаги, на площадку спустилась девица, в кофточке и тапочках, ровесница Басухи. Она покосилась на него, что-то хотела спросить, но не решившись, прошла мимо и спустилась на первый этаж. Через пару минут девица вновь поднялась и таки подошла к Андрею, сказав:
  - У моей подруги день рождение. Знакомые парни не приехали. Ты мог бы нам составить компанию? А то нам вдвоём грустно.
  - На день рождение грустить нельзя, - Басуха соскочил с подоконника. - Пойдём, поздравим.
  Андрей хотел зайти, поздравить, а уж после сказать, что с ним ещё три друга. А то ведь одно дело пригласить только его, и совсем другое ещё трёх друзей.
  Басуха достал из кармана куртки значок октябрёнка, найденный днём раньше на улице.
  - Вот, подарок, - протянул он значок имениннице, раздевшись в коридоре квартиры. - Сохрани его. Через лет пятьдесят ему цены не будет.
  Они прошли на кухню. Девчонки пили спирт. Мама именинницы работала в больнице. Спирт, конечно же, медицинский.
  - В этот светлый день, - поднял свою рюмку Андрей. Девчонки ощущая торжество момента затаив дыхание, стояли у стола с рюмками спирта до краёв. - Хочется выпить. Вчера день не был светлым, но выпить хотелось тоже. Дорогая именинница...
  - Таня, - то чего-то шёпотом подсказала подруга.
  - Дорогая Таня, - продолжил Басуха. - Хочется выпить...
  И тут раздался звонок в дверь. Рюмки опустились на столы. Таня пошла открывать.
  "Ну, вот, пришли те самые ожидаемые прежде парни, - подумал Басуха. - Теперь я, со своими друганами, могу оказаться и не очень-то нужным. Намечается инцидент".
  Но когда дверь входная отворилась, Андрей услышал голос одного из своих друзей ушедших в магазин:
  - Привет! Басуха, Андрей, у вас?
  Оказалось, Басуха столь торжественно произносил тост: "Хочется выпить", что друг услышал его из-за закрытой двери, поднявшись на седьмой этаж, как на обычно выбираемый для посиделок в любом подъезде.
  Они, девицы и его друзья, тогда хорошо гульнули. У приятеля, нашедшего тогда Басуху по голосу, даже что-то закрутилось с именинницей на пару месяцев.
  
  "Эх, такой тост обломали тогда, - вздохнул Андрей, слушая сейчас парня-жениха. - Может то был бы всем тостам тост".
  Парень-жених закончил-таки тост и все, перечокавшись, выпили водки, а именинница с Конопушкой отпили вина. Закусив, Саша, собирающийся завтра на работу, решил задать темп вечеринке. Взяв бутылку, вновь ловко разлил по ближайшим рюмкам. Вован последовал его примеру. Парень-жених плеснул символически вина имениннице и протянул свою рюмку Саше под бутылку водки.
  На этот раз с тостом из-за стола поднялся Басуха:
  - Желаю тебе видеть побольше улыбок, идущих от сердца, чтоб чаще и у тебя возникал повод улыбаться, - держа рюмку заговорил он. - Желаю понимания, людей, верящих в тебя. Желаю, чтоб дорогие тебе люди были здоровы и счастливы. И чтоб вы, коль не рядом, так хоть почаще встречались. Желаю, чтоб ты, с утра просыпаясь, радуясь новому дню, потому как на душе у тебя покой. Сюрпризов тебе, и исключительно приятных!
  "И я туда же, ну и загнул, слава богу без грузинской тематики", - промелькнуло у Басухи в голове. Но девицам видно понравилось.
  - Так выпьем же! - Воскликнул парень-жених, заканчивая тост Андрея, опять зачем-то с грузинским акцентом. И все выпили.
  
  Рюмка за рюмкой, веселье набирало обороты. Басуха подкладывал салатик Оксане, да подносил насаженные на вилку корнишоны Оле. Та снимала белыми зубками огурчики с вилки и с удовольствием хрумкала. Саша подливал водку. Пышнотелая Галина умилялась: как здорова, что все мы здесь сегодня собрались. А парень-жених фонтанировал кавказскими тостами.
  - Что у него за чудачество с грузинским акцентом? - Спросил шёпотом на ушко у Оли Андрей.
  - Потому что он и есть грузин, - хихикнула Оля.
  - Да ну.
  - Век воли не видать, - поклялась Оля и кивнула на тарелку с корнишонами.
  Басуха подцепив очередной огурчик, протянул вилку девушке, сказав:
  - А по лицу не видно. Рыжий и нос картошкой.
  - Грузины, они рыжие и есть, - Сказала Оля и захрумкала огурчиком. Затем добавила:
  - К тому же он грузин наполовину. Год как оттуда приехал. Жил где-то в горах. Мимино, в общем.
  Задаваемый Сашей темп давал свои результаты. Опьянели все. Оксана попыталась что-то сказать Андрею, но язык стал заплетаться, и та досадно махнув головой, встала из-за стола, присоединившись к танцующей Гале, Конопушке, и Вовану. Оля, заглушаемая музыкой, говорила, как тоскливо девушке, которой все пытаются заглянуть под юбку, а не в душу. Сашу, сидящие по бокам барышни утянули танцевать. Басуха встретился взглядом с отплясывающей Оксаной, та подмигивала ему обоими глазами и манила руками к себе. Но тут же Оля, положив ему ладони на щёки, развернула лицо Андрея к себе.
  - Понимаешь, - сказала она. - Всё это так мелочно, так пусто.
  Басуха опустил взгляд и обнаружил, что если Оля ещё разок, как бы случайно, задерёт юбку, то он увидит её трусы. Оля отпустила лицо Андрея, положила руку на его ладонь и продолжила:
  - Люди не слышат друг друга. Только сами всё говорят, говорят...
  Басуха слушал её сквозь буцканье музыки, пока от спиртного и монотонности ситуации, голова не пошла кругом.
  - Мне нужно в клозет, - сказал Андрей, желая в большей мере умыться холодной водой.
  Сходил в туалет, затем в ванну, умылся. И действительно, хмель немного отпустил. Он прошёл на кухню и увидел там спрятавшую в ладошки лицо Оксану. Плечи её вздрагивали. Она явно плакала. Её успокаивала блондинка, она из "соседок" Саши.
  - Чего случилось, девчонки? - Спросил Басуха.
  - Из-за тебя плачет, - заявила блондинка. - Что ты, паразит такой, не оказываешь внимание девушке?
  - Как же, вот, всё моё внимание... - Басуха приобнял Оксану.
  - А-анде-е-ей, - на распев протянула Оля, проходящая на кухню.
  Басуха свободной рукой взял с кухонного столика начатую бутылку водки, видать принесённую подружками, плеснул в рюмку, и опрокинул её в рот.
  
  Проснувшись Басуха понял, что он совершенно голый, под пледом с совершенно одетой, Галей. Увидев её спящее лицо, его глаза сами собой захлопнулись. Похмельный мозг переваривал картинку. За окном уж не темнело, и определить время без часов было трудно. Тишина. Ночь пади. Может и к утру. Он в маленькой комнате. С Галей. Андрей голым телом чувствовал её одежду. Кофточка, длинная юбка. В принципе, ей не обязательно было раздеваться. В принципе, не обязательно было раздеваться и ему. В комнате, похоже, были они одни. Хорошо б одежда оказалась где-то тут. С будуна, голым рассекать по всёй квартире не хотелось. Вот кабы с начала остограмиться...
  Ну, что делать, Басуха решил вставать. Найти одежду, похмелиться, чтоб мысли не разбегались тревожными паралитиками. К тому ж, Сашу возможно пора будить. Если только он вчера не уехал. Андрей совершенно не помнил, как закончился вечер.
  Он откинул плед. Осторожно перебрался через Галю и, увидел на полу возле койки, на которой они спали, дрыхнущего Вована с Конопушкой, на матрасе под одеялом. Свои трусы со штанами Басуха обнаружил на письменном столе, за спящими. Андрей осторожно, чтоб не наступить на Конопушку, встал и потянулся через парочку к столу. Взял штаны, трусы и, глянув под собой, на спящих, увидел открытый огромный глаз Конопушки. Она смотрела снизу-вверх на него, с болтающимися причиндалами над ней. Басуха помахал ей в приветствии трусами и тут же, прикрывшись, отошёл в сторону. Конопушка открыв второй глаз, усмехнулась:
  - Да ладно тебе.
  Андрей натянул штаны, огляделся ещё раз и увидел под стулом свои носки и футболку.
  
  Часы на кухне показывали 5.30. В холодильнике оказался целый пузырь водки и полбутылки Мартини.
  Зашла Конопушка, и они вдвоём, он водку, она мартини, выпили за здоровье спящей именинницы.
  Сашу разбудили в шесть утра. Он заскакал как ужаленный: из-под стола - в ванну; умывшись - на кухню. И только выпив полрюмки - успокоился.
  - Я ещё пьян, и опаздываю, - проговорил он равнодушно, одеваясь в коридоре.
  Басуха же пробыл на дне рождения ещё до вечера.
  
  
  5.
  
  Прыгавшая из окна барышня проснулась, умылась, да и ушла домой. На вопрос: когда мы встретимся? Басуха ответил: да, как-нибудь. И было от этого тошно. Толи похмелье, толь ещё чего. Закрыв за ней дверь, Андрей завалился в пастель. Та плавно закружилась как заезженная пластинка. Потолок поплыл. Бетонная глыба с дурацкой люстрой, над человеком в холодном поту. В голову полезли навязчиво воспоминания. Тогда Андрей решил завязывать с водкой.
  
   Басуха действительно бросил пить. Помирился со своей Таней. Та сначала не верила в его трезвую жизнь, но после месяца, уж не могла нарадоваться, и стала жить у него. Басуха начал меньше времени уделять друзьям, что собирались частенько за бутылкой. После пары-тройки стопок они уходили на непонятную волну, и он их уже не понимал.
  В конце концов, Андрей встречался уж только с музыкантами, на репетициях.
  Таня была довольна. Поначалу. Месяца через три - начала понемногу капризничать. То не так, это не эдак. У неё стали проскальзывать фразы, типа: что ты как неживой; да сделай уж что-нибудь. Хочу того, хочу сего. Да стукнул бы уже кулаком по столу...
  И, в конце концов, брякнула: уж лучше б выпивал помаленьку с друзьями, а то прям комнатное растение.
  Басуха совсем не ощущал себя растением. Энергия наоборот переполняла его. Но друзья отдалились, Таня стервенеет. И вообще...
  В твёрдом уме и четырёхмесячной трезвой памяти, отправил он Таню в отчий дом. А сам взял литр водки, да и пошел к Саше.
  - Да, брат, - сказал Саша, закусывая огурчиком. - Вот не выгнал бы её, так она сама б ушла, и с концами. А теперь попустится, да мириться сама придёт.
  - Видно будет, - сказал Андрей, и поменял тему. - Ну, Одесса-то каков прощелыга!
  - Да, - кивнул Саша. - Приходите через недельку, говорил. А сам съехал со съёмной хаты, и хренушки теперь его найдёшь.
  
  
  БОРТОВОЙ ЖУРНАЛ
  
  
  Рукопись Федота перепечатал я, Саныч. Никакой отсебятины. Всё сохранено как было.
  
  Что не день, то всё беда
  Куда не сунься - всюду клин
  Бесшабашная душа
  Горе мыкает один
  Горький пьяница
  Что не утро, то тоска
  Что не вечер - в лоскуты
  Под рубахою - душа
  Вот и всё, что нажил ты
  Горький пьяница
  Притворялся другом друг
  Прячет милая глаза
  Хоть широк знакомых круг
  Одинок средь них всегда
  Горький пьяница
  Эх, его счастье скупое
  С расплатой поздно, или рано
  Новый день встречать в запое
  Печаль топя на дне стакана
  Горький пьяница
  Наливая до краёв
  Жил да век свой коротал
  Уж не видя берегов
  Потихоньку догорал
  Горький пьяница.
  
  Этой песней Саныча начинаю "Бортовой журнал" за номером - 1.
  Капитан двухкомнатной баржи, тридцатидвухлетний пьяница, Сергей Федотов (в миру - Федот).
  
  Сегодня 6 мая 2006 г. Судовое время 9.21.
  Я в кают-компании, в компании литры водки.
  Похмеляюсь.
  Стол накрыт и первая стопка выпита. Телик выключен, музыка не играет. Тишина.
  Пью один. Это за границей питиё в одно лицо упадничество. У нас же, с компанией, упадёшь куда быстрее: между первой и второй; штрафную; лей, чё, краёв не видишь?
  И вообще, если человеку наедине с собой нечем заняться - жизнь его бестолкова.
  Похмеляться в компании можно неделю, пока всё не пропьётся. Говорят, в таких случаях: похмелка - вторая пьянка. Я категорически против этого. Пить, так пить. Похмеляться, так похмеляться. Сейчас именно похмеляюсь. А пьянствовать начну, когда друганы с работы вернуться. Я же с работы в очередной раз уволился. В очередной раз сам. Я хоть и пьянь, но хожу под парусом, а не плыву по течению. Когда начинает штормить - захожу в гавань.
  Вот и сейчас, пошли напряги на работе, и самому уж невмоготу. Взял и уволился. Делов-то. Получил расчётные после полутора лет работы и отвожу душу. С месяц буду перерабатывать алкоголь в перегар, еженощно впадая в алкогольную кому. А поутру, похмелившись, восставать из пепла Фениксом. Эх, граждане окружающие, не судите строго, ведь и вы не подарки. Я всё ж не буяню. А то б с моими-то габаритами пошли клочки по закоулочкам. Это к тому, что вреда от меня никакого. Пью за свои, осмысленно и уверенно. Так что в этом "Бортовом журнале" я - персонаж положительный. Хотя, наверное, не для всех приятный. Ну да всем же комплиментов да подарков не сделаешь.
  Кстати, почему это пьяный так неприятен трезвым? Завидно что ли? Мне-то не понять, я лишён чувства зависти совершенно. А если увижу пьяного в луже, отмечаю - возможно, симпатичный человек в несимпатичной ситуации. Ему некомфортно, он беспомощен как дитя. Сострадание тут уместней пренебрежения, коль вы человек благородный. К тому ж, возможно, в луже лежит такой же благородный человек, как и вы. Но нет, прохожие свысока своего роста, строя презрительные гримасы, переступают через лежачего.
  Жесток наш мир и слабость в нём порок. Цивилизацию движут личные амбиции, пьянь в луже - нам не конкурент. Поэтому именно с пренебрежением ты перешагиваешь через него, поправляя серебряную цепь на шее.
  Но будь уверен - кто-то, глядя, как ты шагаешь по простуженной улице, опустит ладонь на кожаное сидение новенького BMW. А кому-то и вовсе плевать на вашу мышиную возню, он давно перешёл с личностей на электорат. Но и за ним наблюдает "Старая", поглаживая древко косы.
  Суть нашей жизни - бег вперёд с прогрессом на плечах по минному полю. Мы - пушечное мясо. Метод проб и ошибок. Смысл твоей жизни, как вклад в общий котёл, испытание генномодифицированных продуктов на человеке. А свой личный смысл жизни выбирай сам.
  На что ты способен? И мне жаль тебя, если твой смысл жизни валяться в луже, поправлять цепочку, поглаживать сидение, видеть в людях электорат.
  Миллиарды проживают свою жизнь, так ни черта и не поняв. Посвящают себя накоплению денег. Карьерному росту. Рвутся к власти. И всё это замечательно, как вклад в общий котёл (кстати, вклад пьяницы из лужи, ничем не меньше, видящего в людях электорат. Коль жив - значит полезен). А каков смысл лично твой, что заберёшь с собой ты? Представляет ли что-нибудь из себя твоя личность сама по себе, без окружающих? Без подчиняемых, поклонников и т.д.
  Можешь ли ты прожить без общения полчаса? Самодостаточен ли твой внутренний мир на пороге вечности?
  В человеческом мозгу, каждый нейрон - самодостаточный эгоист, но работают они как единое целое. То же самое ожидает и человечество. Оставим бессмертную душу, взглянем на мир материальный.
  Человек, есть гены и жизненный опыт. То есть человек, это информация. А когда информация наиболее эффективна? Когда она оперативна. Когда она единое целое. Человечество и сейчас существует как единый организм, где каждый влияет на каждого, и все вместе тащат вперёд прогресс, который заменит нам долгую эволюцию. Исчезнет уязвимое тело. Это слишком прихотливый носитель информации. Совершенный для развития зачатков интеллекта, но негодный для бесконечности. Разуму - жить вечно. Перетекать из одной формы в другую.
  И не тешь себя фантазиями о "Рае небесном". Туда отправится лишь твоя душа. Разум на том свете продолжит ходить на завод, крутить гайки. Потому как развитие самообучающегося интеллекта происходит при последовательном развитии.
  Нет плохих людей. Каждый подонок на свете нужен. Никто не виноват, что у него определённый набор генов, среда формирования, обитания. Если есть яма - дождь её наполнит водой.
  Не подгоняй устройство мира под свою мораль, ты многим его моложе. В природе всё разумно, и не стоит от неё отделять человека, пока живёт он в данном ею теле, и мыслит данным ею мозгом. Да и потом, мы долго будем оставаться частью космоса. Мы, порождение пепла звёзд.
  
  10.47.
  Пора принять полстопочки. Насколько хорошо было вчера - настолько же плохо сегодня.
  
  11.00.
  А что ждёт нас, живущих пока в бренных телах? Если у нас есть создатель, вмешиваться в развитие разума Он не станет. Ведь коль загробная жизнь для разума возможна - это ль не задача для самообучающегося интеллекта?
  
  11.15.
  Чем глупее человек, тем больше вокруг него чудес.
  
  11.16.
  Ой, пьянка - такой грех, за который расплачиваешься при жизни. Избегу мук адовых, приму на грудь ещё полстопки.
  Эх, хороша!
  А расплата за грех пьянства самая реальная. Ни каких баек про чертей. Реально приходят. Достают на этом свете.
  А страхи, какие с перепою?! Понять ли жестокому миру как трепещет сердечко алкоголика? Сколько ужаса через него проходит в похмельном бреду. Надо будет намедни в нём разобраться. Бред ведь не чей-то, он продукт моего подсознания. Может это один из путей познания себя?
  Вот ведь, пьяница даже вечность измеряет литрами.
  
  12.12.
  Когда благополучные заплывают жиром, их пожирают голодные. Варвары разрушили Рим. Теперь они уничтожат европейскую цивилизацию. А когда мы все перемешаемся и растолстеем, кого нам ненавидеть?
  
  16.00.
  Пора потдать. Все мои рассуждения, наверняка, уже кем-то рассуждались, но в мой "Бортовой журнал" не были внесены.
  Наливаю.
  
  17.47.
  С работы вернулись продолжать вчерашнее Василёк и Макс.
  
  17.50.
  Я - Василёк. У нас с Максом был перерыв на работу. Мы вновь на барже у Федота. А Саныч сегодня не с нами, его утащила какая-то хищница.
  Я - Макс. У нас литра. У Федота - почти литра. А я ведь сегодня уж чуть не умер на работе.
  
  18.15. (Капитан Федот)
  Приказ Љ 1.
  Назначаю Василька вперёдсмотрящим. Он должен смотреть вперёд всех, чтоб водка вовремя наливалась.
  Приказ Љ 2.
  Назначаю Макса артельным. Следить за закуской.
  
  18.21. (К. Федот)
  На борт прибыли Михася, Саша и Крючок. Принесли 0,5 без закуски. Артельный сверепеет.
  Я - Михася. О, журнал! Мы умеем писать!
  Я - Саша. Поздравляю Михасю, научившегося писать, расстегивая ширинку.
  Я - Крючок, а вы - придурки.
  
  19.02. (Крючок)
  Ну, ты и понаписал в журнале.
  
  19.02. (Федот)
  Зануден иль интересен текст - зависит от читающего.
  
  19.09. (Макс)
  Про Бога могу сказать то, что библейского Создателя почитая, порой забывают своих реальных стареющих создателей. А уж на чужих создателей, и вовсе всем чихать.
  
  20.02. (К. Федот)
  Назначил Михасю и Сашу вперёд-назад ходящими, и отправил за водкой.
  
  20.21.
  Вернулись "Ходящие". Принесли два литра водки, пакет сока, консерву и гражданку Риту.
  
  20. 04.
  Я - Рита. Всё клёво.
  
  21.02.
  А я настаиваю! (Василёк, блин!)
  
  21.48. (К. Федот)
  Пришла жена Крючка. Забрала его домой. Пообещала спалить явку жёнам Михаси и Макса. Те сказали - действительно пора отсыпаться, завтра на работу, - свалили по домам. Жалкие подкаблучники. Вот Василёк - Глыба! Уткнулся носом в стол. Сопит, но не сломлен. Корабль не покинул и флаг не спустил.
  Теперь Саша назначен вперёдсмотрящим, а Рита коком. Яичницу на камбузе жарит. У нас ещё литра.
  
  22.20. (Федот)
  О, вечное небо! Ты свидетель позора моих седин. Уж третий предатель на моём корабле. Василёк не герой, а пьянь подкаблучная. Его как человека разбудили, налить хотели, а он... Выпил, гад, и давай домой собираться. Саша говорит: хорошо, что я всю жизнь в разводе, уж два года.
  
  Сколько время? Я Саша.
  Мелькают лампасы
  Мелькают в пампасах
  Кругом Баробосы
  Кругом контрабасы.
  
  7 мая.
  7. 42. (Федот)
  Да-а... Дела... Такие-то контрабасы. Рита убежала на работу. Саша сказал, что он нынче безработный и достал из кармана кучу мятых денег. Тут же ушёл в магазин. У нас осталось четверть бутылки. Гадаю, остограмиться иль пива подождать.
  
  7.53. (Федот)
  Я гадаю медленнее чем Саша ходит. Он принёс баклажку пива 2,5. И 0,5 водки. Вся надежда на "журнал", прощай память.
  
  17.34. (Федот)
  Попили. Поспали. Саша вновь пошёл в магазин за "чем-нибудь". Я - на камбуз, картошку чистить. Поварихи-то нашей нет. Прогул!
  
  18.40. (Саша)
  Федот приготовил картошку в мундирах, а грозился пожарить. Теперь же рассуждает о вреде жаренной пищи и наливает полезную водку.
  
  (Федот)
  Ночь! Время хрен знает. Даже темно, на сколько это может быть белой ночью. Я закурил и спаси меня, Господи. Саша проснулся, и его, Господи, спаси. С бодуна мы все религиозны.
  
  Я проснулся.
  
  (Федот)
  Саша проснулся и тут... Опять пиво, мама-джан.
  
  В руинах мои города
  Саша - спать. Я жарю пельмени.
  Зашкворчало масло - жир!
  Курю как теплоход, а я ж бросил.
  Семь потов сошло и ни одного жареного пельменя
  
  Время 0.59. 8 мая.
  Скоро будить Сашу, а за окном "Скорая помощь" и пьяные люди.
  
  Время 2.02.
  А Саша всё спит.
  На улице пасмурно, на душе ещё хуже. Мы все сдохнем и будут в головах место мыслей черви. "Наше" радио такую пургу сейчас крутит. Я аж заснуть не могу. Наверное, я сволочь: пью один пиво, жру пельмени. А мне бы шашку да коня, да на линию огня!
  
  2.32.
  Я курю, я смотрю. Значит, ещё существую.
  
  2.57.
  Жизнь, особенно ночью - дерьмо.
  
  3.29.
  Ноль эмоций.
  
  3.50.
  Прочёл вчерашние слова Макса. Согласен. Когда много Богов, это уже - статистика.
  
  4.14.
  Пью пиво, бывает. Мне 1000 лет, всё уже было. Хоть чего бы нового.
  
  4.38.
  Пора брат, пора.
  
  4.44.
  Получились записки придурка.
  
  4.56.
  Когда я буду Великим - дарую всем свободу. А мелким душою - свободочку.
  
  10.55. (Федот)
  Пьём пиво. Саша вспоминает, как однажды был трезв.
  
  11.39. (Саша)
  Сейчас домой пойду.
  
  12.56. (Саша)
  Вот сейчас ещё пивка, и всё...
  
  13.21. (Саша)
  Вот и всё, вставило. Ищем по карте Казахстан в Швеции.
  Нашли Тироль, а Оренбургом и не пахнет.
  Федот по азимуту дошёл до Финляндии. На столе разливуха и селёдка. Из Германщины с любовью.
  Федот уж в Узбекистане.
  
  13.26.
  Выпили за Каракумы.
  
  13.30. (Федот)
  Надо быть великим и ужасным. Обломно быть мелким ничтожеством.
  
  14.08. (Саша)
  Мания величия - когда кругом дебилы.
  
  15.42. (Саша)
  Кушаем колбасу с сухариками.
  "Извините, гестапо сегодня не работает. Переучёт. Предатели могут обращаться в ближайшее отделение гестапо по соседству"
  Раз в деревне "Прощелыгино" начался сенокос.
  
  21.23. (Саша бееее)
  
  0.31. (Федот)
  Чуть не охренел! Ребята, это не шутка. Ну его нафиг! Колбасит. Надо было вчера меньше колбасы кушать. Холодно.
  
  0.39.
  Жалко первого снега.
  
  0.46.
  Я уже писал, что всё было. И Саша спал, и пиво так же налито. И сигареты не в кайф были. И инструкция по выживанию
  (Гражданка)
  
  0.54.
  Вроде успокаиваюсь. Вроде как-то получше.
  
  0.57.
  Осторожно, злая собака. Пекинес. А ведь в пекинесе должно быть что-то от волка.
  
  Здравствуй 121-ый день! 9 мая. 1.21.
  
  2.15.
  Саша спит, я тоже наверно. Вот такой День Победы. А причём тут матрос Железняк? А причём тут Цусима?
  
  2.22.
  Я курю. В жизни ненавижу две вещи: пустоту и селёдку, пусть она даже мойва.
  
  2.32.
  Мы в ответе за следующие поколения. Пращур в пещере отвечает за Хиросиму.
  
  2.55.
  Темно, холодно, прокурено. Как жить дальше?
  
  3.10
  Опа-на!
  
  3.23.
  Не шутки! Интересно, я дошёл до ручки иль всё ещё впереди? И коль впереди, то где оптимизм?
  
  3.41.
  Сейчас пожарю мяса.
  
  4.30.
  Мясо шкворчит на сковороде. Приготовлю и разбужу Сашу. Будем праздновать День Победы.
  
  5.05.
  Красота на сковороде. Эх, красота - она красота, когда её кто-то видит. Если погибнет человечество, Земле больше не быть красивой. А так, даже бензиновые лужи глаз радовать могут.
  Сашу не разбудить. Тогда и я спать.
  
  7.10. (Саша)
  Сижу один, пью пиво.
  
  7.40. (Саша)
  Сходил в магазин, купил пива. Сейчас мы мяско, да под пивко. С праздником!
  
  8.10. (Саша)
  Не будем ходить в Сенегал за дикарями. Возьмём Колю из мусорного контейнера. О, он вам расскажет почём фунт изюму.
  
  9.15. (Саша)
  Всё, свершилось, иду домой, отходить.
  
  9.27. (Федот)
  Остался один. Сходить в магазин за водкой, да праздник отметить? Иль тоже отходить? Не, "тоже" - словечко, лишённое индивидуальности. Сегодня ещё пью. Перерыв - завтра.
  
  10.01.
  Если всякий считает себя хорошим, откуда столько сволочи? В туалет превратили подъезд. Ну, хоть бы в мусоропровод...
  Купил праздничную 0,5 водки. И пивка на разогрев четыре бутылки.
  
  10.08.
  Политика в рок-музыке, это кастрация. Лидер получается не музыкант, а тот далёкий политик реализующий свои амбиции. Настоящий рок-музыкант - он как Бог, творец собственных идей.
  
  10.21. (открыл водку)
  
  
  10.44.
  Планета Земля населена заводными роботами. Новенькие носятся туда-сюда, а иные уж проржавели и скрипят, но всё туда же, орут как все: делай с нами, делай как мы, делай лучше нас! С высоты покажется хаосом, но гигантский муравейник управляется ещё и коллективным разумом.
  
  10.49. (хорошо пошла)
  Для роботов пьяный в луже - ничтожество, потому как уход от заданной программы приводит к гибели. Презренность - сигнал малой эффективности робота. Глупые же механизмы думают, что они просто культурные, не хотят быть презренными. Но это всего лишь программа.
  
  11.00.
  Выпил за бунт машин. К чёрту свободу выбора от сих до сих!
  
  11.16.
  А всё ж успеха, какого никакого, я в жизни добился. Я - успешный пьяница. Но есть ещё к чему стремиться. Стать Великим Пьяницей. Что б спустя тысячелетия после слова "Федот" срочно закусывали.
  
  11.23.
  Хороший ты иль плохой - решать только тебе. Всё остальное лишь чужое мнение. Говорят, я б на твоём месте... Но, будь кто на моём месте, он стал бы мной и поступил бы точно так же. То есть сошёл бы с ума и писал этот журнал.
  
  12.18.
  Покидаю баржу. На улицу. Воздуха хочу.
  
  
  АРКАШИНА ЗВЕЗДА.
  
   Долбанный джин-тоник
   Дьявольский продукт
   От него изжога
   И болит вот тут...
  
  1.
   Двадцатишестилетний Аркаша был раззявой знатным. Но, несмотря на горести, следовавшие из этого, не унывал. Потому как твёрдо знал - грози ему действительно беда серьёзная, "Счастливая Звезда" отведёт её в сторону. Как отводила прежде от его предков. Звезда эта не то чтоб сияла над родом Тараськиных, а так, мерцала, дремля. Но в отчаянную минуту всегда просыпалась и без особых затей спросонья отводила беду. Зачастую внаглую, как шулер, не скрывающий туза в рукаве.
  
  Прадед Аркашин, Степан, частенько полагался на старый добрый "авось". Ох, и аукалась ему такая политика на службе Его Императорского Величества. Но Степан оставался парнем задорным да до песен охочим. И вот как-то в который раз на работы вне очереди отправленный, отложив топор, перекуривая, запел он частушку матерную. Два солдатика бедовых, тоже отложив пилу, слушали его да крутили самокрутки хохоча. Тут, откуда не возьмись, полковник. И как не моргали солдатики, не исчезал. Наоборот, приближался. А Степан, сидящий на брёвнышке спиной к нему, задрав голову к небу прикрыв глаза, всё пел (как оказалось баритоном):
  Как у нас да на деревне
  Девки любят кузнеца...
  Полковник остановился, слушал не перебивая. А Степан заканчивал одну частушку, да начал другую. Когда всё ж взглянул, наконец, на вытянувшихся по стойке смирно, побледневших солдатиков, то замолк, за спиной раздались аплодисменты.
  Услыхавший в Степане талант исключительный, полковник не наказал, а забрал его к себе в хор.
  Неделю спустя полк Степана был подвергнут германской газовой атаке. Мясорубка I Мировой Войны в одночасье перемолола всю его роту, включая и двух бедовых солдатиков, не умеющих петь. Прадед же Аркашин при полковнике остался жив и, вернувшись домой, вырастил четырёх сыновей.
  
  Один из них - Фёдор - дед Аркашин. И на его долю выпала война. И ему посчастливилось выжить. Но ленивую Счастливую Звезду Фёдор поминал за случай многими годами позже войны случившейся.
  Когда ему, как передовому работнику "Лесхоза", должны были совершенно бесплатно установить на частном дворе сруб бани. Надо было только съездить из посёлка в райцентр, подписать бумаги.
  -И в общественную баню можно сходить, да не развалиться, - сказал Фёдор обрадовавшейся было жене.
  -Ты что ж, от сруба отказаться хочешь? Ведь даром дают! - всплеснула руками бабушка Аркаши.
  -Тебе двадцать копеек жалко в общественную баню сходить, как все люди?
  -Да где ж это все?! Кто с головой да с руками, сами себе бани строят. Хотя б Меркуловы. А ты и сам сделать не можешь и чтоб за тебя сделали - не хочешь!
  -Мне сруб, Меркулову кирпичную баню, всё ж зам. директора кирпичного завода. Он-то да, наверняка за каждый кирпичик заплатил. А Мишке, что коров наших пасёт, из чего баньку слепят?
  -Тебе ж никто, слава Богу, воровать не предлагает! - воскликнула супруга. - И шишка ты невесть какая, чтоб тебе срубом взятку давать. Просто возиться не хочешь. Надо ведь будет ещё фундамент ставить, воду проводить. А это уж за деньги, да и самому поработать придётся. А как же любимый диван без тебя?!
  -Сбережений ей на фундамент не жалко, а на общественную баню двадцать копеек не сыскать.
  -Да уж прям сбережений. И потом, это ж на себя деньги тратить.
  -А в общественной бане ты на кого тратишь? Бабу Клаву моешь там что ли? - усмехнулся Фёдор. - Во всём-то ты соседям стремишься подражать. Эта баня не хуже того хрусталя. Вот прям разбейся, а достань. Каждый нынче барин. Самогон жрут из фужеров хрустальных.
  В окошко постучали, и жена вышла во двор встречать гостя. То был Степаныч, товарищ Фёдора по работе. Ему тоже со срубом посчастливилось.
  -Вот, - сказала жена, проводя в комнату гостя. - Тебе даже и на автобусе ехать не придётся. Степаныч на машине довезёт.
  И товарищ тоже принялся уламывать Фёдора, упоминая дарёные зубы коня.
  -Лучше я вздремну, - наконец зевнул Фёдор. - А ты езжай один, Степаныч.
  -В машине и вздремнёшь, - сказала жена.
  -Марш на кухню! - указал направление пальцем Тараськин.
  -Лоботряс! - не шелохнулась супруга.
  И пошло-поехало. Степаныч, скоренько попрощавшись, покинул заскандаливших супругов. А десятью минутами позже, по пути в райцентр, у автомобиля Степаныча отказали тормоза. Дорога там сложная. На такой скорости избежать аварии не удалось. Машина превратилась в груду пылающего металлолома. У Степаныча шансов выжить не было.
  А Фёдор тем временем, отказавшись от поездки, угомонил скандалившую супругу верным способом. В результате, которого, явился на свет их третий сын - Васька. Отец Аркашин.
  
   И его в критическую минуту не оставила Звезда. Как-то поздним летним вечером двадцатилетний Васька шёл по тёмной городской улице. Впереди показался силуэт.
  "Не нарваться бы" - подумал он. Под глазом ещё не сошёл синяк, полученный на этой же улице. Тогда легко ещё отделался. Пятеро незнакомцев были в хламину пьяные. И Васька получив первый удар, просто убежал.
  Неясный силуэт вышел пот тусклый свет одинокого уличного фонаря. Это оказалась девушка в лёгком платьице, с непринуждённой походкой. Васька вздохнул облегчённо, и тут же устыдился своей робости. Девушка прошла пятачок света, когда между ними оставалось несколько шагов. И тут из окна первого этажа выскочила тень, в миг оказавшись на тротуаре. Это был здоровенный как паровоз мужик. И казалось его голос - сильный, пронзительный - вырывался из дымящей трубы.
  -Убью!
  Васька сделал ещё шаг по инерции, и встал как вкопанный. Ноги сделались слабыми-слабыми, а живот мягким-мягким. Мужик, возникший меж ним и девушкой, замахивался топором.
  -Ё-о-о... - вырвалось у Васьки.
  Псих, стоявший к нему спиной, резко обернулся на звук.
  -Ё-о-о, - Выдохнул Васька вновь, и здоровяк с топором шагнул к нему.
  
  Семён Андреевич был уважаемым человеком. Занимал ответственный пост в городской администрации. При этом находил время для общественной деятельности. Выступал на митингах перед субботником. Самолично ходил на дежурства народной дружины, помогая милиции отлавливать пьяниц да тунеядцев. И кроме всего Семён Андреевич был отличным семьянином, в связях, порочащих не замеченным.
  Но судьба - злодейка. Налаженная жизнь рухнула в одночасье. От Семёна Андреевича ушла красавица жена. И было б к кому! К грузчику! У него волосы как у бабы длинные. А изо рта с железными зубами несёт портвейном.
  Семён Андреевич был просто выбит из привычной действительности. Случился парадокс и устоявшийся мир вдруг рассыпался. В отчаянной попытке его спасти пришлось взять отпуск за свой счёт и попробовать разобраться в ситуации.
  Чем лучше его этот никчёмный грузчик, к тридцати годам достигший невероятного успеха в транспортировке на собственном горбу мешков с картошкой из машины в хранилище да умеющий бренчать на гитаре пока собутыльники разливают сивуху и нарезают плавленый сырок "Дружба"?
  Трёхдневные размышления над тем, в чём нет логики, в затворничестве с коньяком не принесли плодов. Тогда Семён Андреевич вдруг вспомнил о друге детства, которого тысячу лет не видел. Тот стал хорошо выпивать, а Семён Андреевич хорошо зарабатывать и их пути разошлись. Но сейчас он вспомнил о старом приятеле и, купив бутылку водки, пошёл к нему.
  Приятель был очень рад видеть старого друга. К тому ж его так мутило после вчерашнего. Они выпили бутылку, купили ещё. Они вспомнили детство, казавшееся сейчас бесхитростным. Они заговорили о коварстве судьбы, и приятель колотил себя в грудь, жуя как папиросу сигарету "Вега". Семён Андреевич говорил о неверной жене, и они на пару лили пьяные слёзы. Приятель, в который раз, вздыхая, говорил:
  -Эх, пусто в космосе. Наливай.
  В какой день они перешли на портвейн неизвестно. Да только когда Семён Андреевич спрятался под кровать, спасаясь от Злобного Существа, в которое превратился друг детства, по комнате валялось не меньше тридцати только винных бутылок.
  Существо замычало: "пусто в космосе" и попыталось достать своими клешнями Семёна Андреевича, собравшего заросшей щекой подкроватную пыль.
  -Куда уполз? - существо еле ворочало языком. - Вылазь.
  И вдруг схватило Семёна Андреевича за нос, жутко засмеявшись. Тогда он укусил цепкую клешню и, дёрнувшись, больно ударился обо что-то копчиком. Это что-то оказалось топором. Укушенное существо, мерзко взвизгнув, отпрянуло от кровати, по-человечески выругавшись матом.
  Всё встало на свои места. Это вторжение! Теперь в космосе пусто, и твари со всей вселенной устремились к Земле. Они убивают людей, принимая их облик.
  Сколько пришельцев на Земле? - Семён Андреевич уж прижимал топор к груди. - Один? Десять? Тысяча? Или уже вся планета принадлежит им?! Остался только он. Один! Уцелевший Под Кроватью. Теперь понятно, почему от него ушла жена! Всё сходится. Она пришелец. И ушла не к простому грузчику. А к космическому!
  Белый и пушистый заяц способен нанести серьёзный урон настигнувшему его хищнику, отбиваясь задними лапами. Настигнутый же под кроватью белой горячкой, чиновник с топором далеко не пушист и такого наворотить может, отбиваясь от пришельцев...
  -Ты меня укусил! - застонало Существо.
  -На вкус - дерьмо, - прорычал Семён Андреевич, вылезая из-под кровати.
  -Э-э-э, - попятилось существо. - Брось топор, пусто в космосе.
  И Семён Андреевич бросил. Крутанувшись в воздухе, топор обухом врезался в лоб Существа. Оно, раскинув руки-клешни, звездой грохнулось на пол, усеянный пустыми бутылками. Одна разбилась вдребезги под упавшим топором.
  Семён Андреевич склонился над поверженным пришельцем. Задумался. Может его съесть? Вырезать сердце. Забрать его силу. Способность принимать чужой облик... Но нет. Из раны на лбу Существа сочилась какая-то красная слизь. Так похожая на кровь, но явно ядовитая.
  Семён Андреевич поднял топор и подойдя к выключателю погасил свет в комнате. Затем скользя ладонью по стене, слепо пошаркал к окну, стараясь не наступить на бутылки. Он больше не жертва! Он хищник. Уцелевший Под Кроватью начинает партизанскую войну с пришельцами.
  Семён Андреевич одёрнул шторы. В комнату упал призрачный свет звёздного неба. Откуда-то оттуда явилось это ужасное Существо и, убив друга, обрело его облик. Теперь оно валяется мёртвым. Часть лица белеет в темноте от подбородка до скул, выше, залитое тёмной слизью, сливается с мраком комнаты.
  "Портвейн, он всех на чистую воду выводит", - подумал Уцелевший Под Кроватью. - "Как ещё тварь от друга отличишь? Под портвейном все своё истинное нутро показывают".
  Уцелевший Под Кроватью осторожно открыл окно и притаившись в темноте квартиры стал напряжённо всматриваться с первого этажа в пустынную улицу. Тусклый уличный фонарь чуть в стороне освещал небольшой отрезок дороги, тянущейся вдоль дома. И никого. Словно все вымерли. Впрочем, может так и есть.
  "Если Им удалось уничтожить всё человечество, они перестанут принимать облик людей" - подумал Уцелевший. - "Незачем станет маскироваться".
   Вдруг Уцелевший кожей почувствовал что-то надвигающееся из тьмы к островку света. Что-то огромное. Размером с грузовик. Точно! Вот, показались едва различимые контуры гигантской твари, бесшумно плывущей прямо к засаде. Уцелевший даже на какой-то миг увидел два красных глаза размером с футбольные мячи. Но, секунда, и тварь разом сжалась в невысокую тонкую фигурку. Может даже ребёнка.
  Уцелевший сильнее стиснул мокрое от вспотевшей ладони топорище. Что делают, твари! За это он будет рубить их в крошево.
  В свет фонаря вышла девушка. У Уцелевшего отлегло от сердца. Образ шлюхи, шляющейся по ночам он разрушит без проблем. То, что казалось девушкой, прошло пятачок света и, вновь погружаясь в темноту, приблизилось к засаде. Что ж, коль твари продолжают маскарад, значит, Земля ещё не потеряна. Уцелевший, несмотря на крупные габариты, стремительной кошачьей тенью выскочил в окно и метнулся, замахиваясь топором, на пришельца.
  -Убъю! - выкрикнул он
  -Ё-о-о, - неожиданно послышалось сзади. Привыкший к темноте Уцелевший различил ужас в глазах "девушки". И смотрела она не на топор, а за его спину. Издающий звук: Ё-о-о, был многим опаснее топора. Господи, неужели! Уцелевший резко обернулся, и вновь послышалось:
  -Ё-о-о.
  "Да! - восторгся Уцелевший. - Это - Господи! Господи явился спасать Землю".
  Пришелец в женском обличии взвизгнул и кинулся наутёк. А Уцелевший, роняя топор, бухнулся на колени.
  -Ё-о-о. - повторил Господи.
  
  Топор брякнул лезвием об асфальт в сантиметре от Васькиного ботинка и больно ударил обухом по ноге.
  -Ё-о-о, - вновь застрял в горле мат.
  Перепуганная девушка убежала, а у Васьки от боли начало проходить оцепенение. Здоровенный псих упал на колени. Васька собрался дать дёру, но сумасшедший обнял его за ноги сильными руками и, прижавшись щекой к коленям, горячо зашептал:
  -Господи - в космосе пусто - повсюду пришельцы - а я партизан...
  Васька, разлепляя губы, проговорил:
  -Знаю.
  -Счастье-то какое! - псих сильнее стиснул Васькины ноги.
  -А-а-а, - послышался зловещий стон из окна, откуда выскочил псих. Затем ударилась бутылка о бутылку. - Твою мать!
  Комнату озарил свет лампочки.
  -Это зомби-пришельц! - в ужасе воскликнул псих.
  И в самом деле, в окне появился живой мертвец. На лбу - страшная рана. Левый глаз запечатан запёкшейся кровью. Зомби приложил ладонь к ране и провёл пятернёй вниз по лицу, размазывая кровь.
  -Их не убить! - воскликнул псих. - Что делать?
  -Беги в милицию, - выдохнул Васька.
  -А если и менты зомби?
  -Нет, проверенно. Там надёжные люди.
  -А ты?
  -Тут останусь.
  -Я тебя не брошу!
  -Обо мне не беспокойся, со мной ничего не может случиться. Беги, времени мало, - чётко распорядился Васька, прежде считавший себя тугодумом.
  Псих понимающе оскалился.
  -Тогда я мигом, - сказал он и рванул без оглядки.
  У окровавленного мужчины в руке появилась бутылка, он, что-то пробурчав, присосался к горлышку. Васька тряхнул головой, окончательно приходя в себя и, перешагнув топор, направился к телефону-автомату - звонить в милицию пока псих никого не убил.
  
  2.
  
  И так, Аркаша был раззявой знатным, над родом которого лениво мерцала Счастливая Звезда. Ярко вспыхивая единожды над непутёвой головой очередного Тараськина. Дед рассказал о ней ещё в детстве Аркаше. И тот, мальчишкой, частенько задрав голову к ночному небу, всматривался в звёзды, гадая, какая из них однажды отведёт от него беду. Дед сам не знал, где находится их покровительница. И говорил:
  -Быть может, хоть ты, когда-нибудь, увидишь её.
  Но сколь Аркаша не всматривался, всё не выходило определить Звезду. То казалось, что одна "та самая", то другая.
  Время шло, а годы летели. Аркаша всё так же, задрав голову, всматривался в звёзды и гадал: когда же и на его долю выпадет псих из окна с топором или что-то вроде немецкой газовой атаки? Где тот миг, когда и над его головой вспыхнет Счастливая Звезда? В юности это была ещё ироничная мысль. Но то пора бесшабашная. И всё ж где-то после двадцати трёх лет Аркаша начал относиться к Звезде более серьёзно. Вот уж раз сдавал билеты на поезд. И раз отказался лететь на самолёте. А сколько он пропустил подозрительных автобусов - не сосчитать.
  У непьющего, прежде всегда ответственного токаря Тараськина начались проблемы на работе. Из-за опозданий, переходящих в систему. По началу-то ему прощали, учитывая исполнительность и былую пунктуальность.
  Но всякому терпению бывает предел. Аркаше вновь почувствовались все автобусы подозрительными. Казалось, Счастливая Звезда на этот раз действительно предупреждает о смертельной опасности. И Тараськин пошёл на судоверфь пешком. А, опоздав на час, отказался подходить к станку. О нём тревожно шептала что-то Звезда. Если б туповатый бригадир хоть на минутку заткнулся, Аркаша б непременно разобрал смысл шёпота. Но бригадир, туповат. Бригадир продолжал нести всякую чушь.
  -Что ж ты не путёвый то такой?! - терял терпение низенький бригадир. - Опять опоздал, и таращишся теперь на станок, словно это звездолёт. Говорю же, работа из-за тебя стоит. Гришка то на выходном.
  Если б он только перестал дребезжать, Аркаша услышал бы чего именно надо опасаться в работе на станке. Но Звезда шептала из-за тысяч световых лет, а бригадир тараторил над самым ухом.
  -Нет, ну чего ты стоишь?! - горячился бригадир. - Уставился на меня как баран на новые ворота. Я не ворота. Я, так разэтак, твой начальник! Марш к станку!
  Бригадир негодовал. Рабочий не пьян, рабочий не болен. Рабочий просто тупит.
  -Ну, может, скажешь уж хоть чего? - чуть ли не взмолился бригадир.
  Аркаша повёл ухом пытаясь расслышать Звезду.
  -А-а-а! - взвизгнул доведённый бригадир. И потряс тонким пальцем перед носом ссутулившегося Аркаши. - Издеваешься! Дурака играешь. Думаешь, и на этот раз с рук сойдёт? Нет! Был Тараськин - передовик, нет Тараськина - передовика! Есть Тараськин - безработный. Всё! Будьте любезны. Хищная пасть капитализма перемолола гнилыми зубами некогда передового токаря. Да выплюнула замызганной ветошью. И безликая серая армия безработных поглотила его.
  От такого оборота речи из уст бригадира Аркаша даже перестал слышать шёпот. А тот, умолкнув, развернулся и пошёл к начальнику цеха, с которым имел давнюю дружбу.
  
  Сосуды оказались сообщающимися. Последняя капля на работе переполнила и терпение жены.
  Под фамилией Тараськина, Ольга прожила уж четыре года. Поначалу она была словно заколдована. Первые полгода, вращающейся вокруг неё мир не подчинялся законам природы. Ольга, ходила едва касаясь земли, не замечая холода зимы. И казался смешным миф о плохом настроении.
  Но постепенно, наваждение начало развеиваться. Конечно, Аркаша рассказывал её байку о Счастливой Звезде. Даже скорей - легенду. Она поначалу вызвала интерес.
  -Выходит ты как от беды заговорённый, - говорила Ольга, обнимая мужа. - Значит и со мной ничего не случится пока мы вместе.
  Но следует осторожней возвращаться к мысли вновь и вновь. Однажды она может превратиться в навязчивую идею.
  Постепенно разговоры о Звезде стали наскучивать Ольге. А после и вовсе - раздражать. Со временем Аркаша всё чаще вздыхал над семейной небылицей. Затем стал чудить. Ольга встречала его в Москве, чтоб продолжить отпуск вместе, но пассажира Тараськина на борту не оказалось. Как выяснилось, он сдал билет в последний момент, потому как понял, что в самолёт садиться опасно.
  Дальше пошло-поехало. С ним стало невозможно выходить в город. То ему автобус не понравится: давай пойдём пешком. То и эта дорога какая-то не хорошая. Давай на другую улицу перейдём. Дошло до того, что Ольга, как-то, чуть ли не силой пыталась его вытолкнуть из магазина.
  Купив продукты, они направились к выходу, но Аркаша вдруг встал как вкопанный. Не пойдём, и всё!
  -Как не пойдём? - удивилась Ольга.
  -Надо две минуты подождать.
  -А, что не три дня?
  -Нет, две минуты.
  -Да, что ты, в самом деле?! - фыркнув, Ольга собралась к выходу, но муж удержал её за руку.
  -Две минуты пустячок, хочешь, Оля пирожок? - сказал Аркаша, глядя на отдел, где продавали пирожки.
  -Совсем ку-ку? - спросила Ольга, и потянула упирающегося мужа за рукав.
  -Две минуты - ерунда, хочешь Оля газ-вода?
  -Точно, сбрендил, - всё ж улыбнулась жена.
  -Мы всё ж забыли кое-что купить, - схитрил Аркаша. - Я мигом.
  Он юркнул вглубь магазина и вернулся с пакетиком m&m"s.
  -Твои любимые, желтые, - хлопая по-детски наивными глазами, Аркаша, как ни в чём не бывало, взял жену под руку и двинулся к выходу.
  После странность мужа казалась в принципе пустяковой, когда Ольга находилась с ним. Но оставаясь одна, на едине со своими мыслями, начинала тревожиться в серьёз, а не сходит ли её супруг с ума? Но стоило Аркаше появиться, как все дурные чувства вновь исчезали.
  Но странности повторялись, и в последнее время заметно участились. То он одевался на улицу, подходил к двери, замирал в задумчивости, и обратно раздевался. То возвращался позже с работы от того, что шёл пешком. А раз добрался до дома уж ночью. И Ольга знала - Аркаша не загулял, иль ещё чего. Нет. Он с работы шёл домой. Только через соседнюю галактику, как нашептала ему Звезда.
  -Что с тобой? - ахнула Ольга, открыв дверь мужу во втором часу ночи. Он был мят и грязен как победитель в конкурсе идиотов по занырам в лужи.
  
  На этот автобус садиться было нельзя. Аркаша знал точно. Насчёт следующего пока ничего не чувствовал. В прошлый раз, возвращаясь с работы, пришлось пропустить четыре автобуса. Аркаша тогда порядком промёрз. Лишь пятый оказался безопасным. В последнее время беда прям кружила над ним и, если б не Звезда, он давно имел бы температуру почвы в Мурмашах.
  К чёрту! Решил Тараськин и, не дожидаясь следующего автобуса, пошёл пешком, срезая через овощную базу выход в город из припортовой территории.
  Это место ему напоминало фрагмент из фильма о гражданской войне. Пошарпанные товарные вагоны, облезлые складские помещения, под ногами жирная грязища. Забавно, но овощи-база, ассоциировалась у Аркаши с голодом и разрухой.
  Он свернул от железнодорожных путей по дороге меж складов. И увидел женщину в фуфайке, запирающую дверь на висячий замок. Закинув ключ в карман, она пошла прочь от Аркаши, не особо выбирая дороги в грязи своими резиновыми сапогами. Вдруг из-за поворота ей на встречу выскочили четыре собаки. Все ей чуть ли не по пояс. И завиляли хвостами с таким усердием, что казалось хвост, махает собакой. А когда женщина достала из кармана газетный свёрток, псы оказались на грани сердечного коллапса от избытка чувств. Женщина развернула свёрток и кинула каждой собаке по какому-то кусочку. Каждая, клацнув зубами, моментально поймала на лету угощение. Женщина потрепала ладошкой лохматого барбоса по телячьей голове.
  -Всё-всё, - проговорила она, и почмякала по грязи дальше.
  Собаки немного проводили её, а затем под отстав, развернулись на встречу Аркаше. Хвосты их не виляли.
  Тараськин, в отличии от женщины в сапогах, тщательно выбирал куда ступить. Грязища смачно расплескалась по дороге. Аркаше, оставалось, надеется, что по ней сейчас не прогромыхает грузовик, обдавая его жижей с ног до головы.
  Тараськин увидел, что псы настороженно глядя, двинулись в его сторону. Он с детства боялся собак. Его ещё совсем ребёнком хватанула овчарка. Не сильно. Но зачастую угроза боли страшней самой боли.
  Аркаша был одет как чужак. Ни сапог, ни фуфайки со свёртком в кармане. Аккуратно шедший Тараськин и вовсе замедлил шаг. Может, следовало поехать на автобусе, чем забираться к собакам, охраняющим, чёрт знает какую дыру?
  Аркаша остановился. Собаки двинулись быстрее. Аркаша попятился и наступил в лужу. Холодная вода замочила обе ноги. Псы были уже совсем рядом. Лохматый, с телячьей головой, заворчал. Аркаша развернулся, понимая, что бежать бесполезно. Успел уловить метнувшуюся сзади тень. И уж было рванул, что есть мочи. Но нелепо поскользнулся, разбрызгивая разъехавшимися ногами ошмётки грязи. Руки пошли в отчаянный мах. И в это мгновение лохматая собака настигла его пальцы.
  Сердце Аркаши рванулось из груди. Он, зажмурив глаза, полетел спиной на дорогу. При этом отмечая, что собака, чёрт её побери, всего лишь лизнула его!
  Тараськин успел прижать подбородок к груди. Поэтому падение с физической точки зрения оказалось благополучным. Затылок от удара он уберёг. Что ж касается эстетики... Ну, со стороны может смотрелось и красиво, но ощущение от затекающей за шиворот лужи было отвратительным. А ниже пояса вообще, казалось, что он обделался ледяным дерьмом.
  -Красота, - проговорил Аркаша, и лохматый пёс лизнул его в нос.
  
  Только Тарасиков выбрался на городские улицы, и тут же возле него возник милицейский УАЗик.
  -С работы иду, - ответил вопрошающим милиционерам Аркаша.
  -В прачечную? Из замарачечной? - усмехались милиционеры. - Бухой?
  -Нет. - Ответил Аркаша.
  -А что весь грязный-то такой? Документы...
  -Так в лужу упал, - сказал Аркаша, доставая паспорт.
  Милиционер открыл документ и буркнул:
  -Угу, гражданин Тарасиков в луже купается - быть дождю. Проедем в отделение.
  -Это зачем? - Спросил Аркаша.
  -Для выяснения личности, - ответил милиционер забравший паспорт.
  А второй спросил у Аркаши:
  -Наркоман?
  
  В отделении Тараськина отвели в кабинет, где велели выложить всё из карманов. И как только он это сделал в дверях появился какой-то лейтинант радостно объявивший:
  -Началось.
  Аркашу тут же вывели из кабинета, и отвели в курилку, сказав:
  -Жди, кури, только стены не обтирай. А то мыть за собой будешь.
  Аркаша был не курящим. Да и коль курил бы, всё содержимое карманов осталось в кабинете. В общем, оставалось только не обтирать стены да ждать. А когда ему это надоело он, пройдя по пустынному коридору, постучался в дверь кабинета, из которого его вывели. Дверь оказалась заперта. Аркаша вернулся в курилку ждать. Затем вновь прошёлся по коридору. Увидел приоткрытую дверь. Заглянул. Сидящий за столом мужчина в штатском, лишь на секунду оторвав глаза от бумаг, сказал:
  -Ждите, вас позовут.
  И Аркаша ждал дальше. Часов в одиннадцать вечера он спустился на первый этаж к дежурному.
  -Ждите, вас позовут, - сказал и тот.
  Позвали Аркашу в первом часу ночи. И уж в час, сфотографированный, со снятыми отпечатками пальцев, Тараськин был отпущен на все четыре стороны. Начало чего объявил тот лейтенант, Тараськин так и не понял.
  
  3.
  
  После увольнения Аркашки терпение Ольги иссякло.
  -Нам надо пожить отдельно, какое-то время, - сказала она. - Каждый на едине с собою. Всё хорошенько обдумаем. Вместе у нас как-то не выходит.
  -Вместе хорошо на ассамблее всё обдумывают делегаты, - хлопал наивными глазами Аркаша. - У них кресла одноместные. А у нас, кровать здоровенная, чего тут обдумывать-то.
  Аркаша попытался ухватить жену за талию, но та, шлёпнув его по рукам, сказала:
  -Поэтому-то нам и надо пожить отдельно. Я еду к маме.
  Собрав вещи Ольга поцеловала Тараськина в щёку, и пообещав позвонить, ушла.
  "Да-а", - вздохнул Аркаша. - "Похоже не здоровая ерунда выходит этой Звездой..."
  Время шло уж к ночи, а сосед за стеной, Серёга, какого-то чёрта врубил музыку. Он был старше Аркаши на девять лет. Отношения их были добрососедскими. Жил тот тихо - мирно, с женой и трёхлетним сыном. И то, что он в 23.30 давал стране угля, было событием не типичным.
  "Гулянка за стеной, очень кстати". - подумал Аркаша, и отправился к соседу.
  -Я на кочерге, - улыбаясь во все зубы, заявил Серёга, открыв дверь. - Заходи.
  -А я слышу, даёшь угля, - сказал Аркаша, проходя в квартиру соседа.
  -Какой уголь? - приподнял бровь Серёга. - А-а, ты о кочерге! Да-да, сейчас и тебе угольку откалупну.
  - "Джин-тоника" я б сейчас выпил, - сказал Аркаша.
  -От него в желудке свищ образуется, - хмыкнул Серёга. - "Джин-тоник" - поило для самоутверждающихся школьниц, будущих пациенток гастроэнтеролога.
  Серёга, произнося это во хмелю, чуть язык не сломал, и аж головой тряхнул договорив.
  -Музыку б потише сделал, поздно, - сказал Аркаша.
  -А сколько время?
  -Уж полночь близится.
  -Бр-р-р, ты как злой сказочник, - опять тряхнул головой Серёга.
  Они прошли в комнату, где у журнального столика заставленного закусками, сидел в кресле длинноволосый с проседью тип.
  -В каком полку изволили служить? - спросил он сквозь гитарный шкрежет, протягиваю руку Аркаше.
  -С полком как-то без моего изволения всё вышло, - ответил тот пожимая протянутую руку.
  -Это Саныч, - представил сосед гостя. - А это Аркаша, из-за стенки.
  -И как оно, в застенках? - спросил Саныч. - Чай не сахар?
  -Соль не кофе? - подхватил Серёга.
  -В застенках музыка не тихо, - ответил Аркаша. - Баба Вера, наверное, уж ментов вызвала.
  Динамики хрипели о заржавевших стальных зубах. Серёга уменьшил звук так, что Аркаша перестал разбирать слова.
  -Блин! Треска. Была одна песня у волка, - Возмутился Саныч, назвав Серёгу Трескачёва Треской.
  -Ты бабы Веры не знаешь, - сказал Сергей.
  -Зато я знаю бабу Надю, двадцати лет, меня вчера перепила.
  -Баба Вера скандалы закатывает.
  -Я тоже, - заворчал Саныч.
  -Баба Вера профессионал, - сказал Сергей. - Закатывает всё. В банки, истерики, под асфальт.
  -Стоп. - Поднял ладонь Саныч. - Наливай.
  -Где жена с сыном? - Спросил Аркаша, когда они выпили и закусили.
  -Жена к сестре, в Нежен, уехала, - ответил Сергей. - А сын у тёщи.
  -Тоже на Украину?
  -Сам ты на Украине. Сын на соседнем районе, на Варничной. А тут и поводов столько. Кореш давний приехал. Да вот сегодня ещё пятая годовщина свадьбы. Тогда, помнится, суббота была.
  -А я в вербное воскресенье расписался, - припомнил Аркаша.
  -Ну, за карлико-берёзовые будни, - сказал Саныч, разливая по рюмкам водку.
  -Точно, карлико-берёзовые будни, - выпив, и хрумкая солёным огурчиком, проговорил Аркаша. - Моя тоже уехала. К маме.
  -Да ладно тебе, замечательный будень! - хлопнул Серёга по плечу сидящего рядом на диване Аркашу. - На работу завтра надо?
  -Нет, - вздохнул Аркаша.
  -Видишь, как всё замечательно! - Трескачёв потянулся к бутылке. - Грех не напиться. А то от тебя и спиртным-то никогда не пахло.
  -Напиться надо, - кивнул головой Саныч. - Что ты знаешь о себе и о этом мире если никогда по-настоящему не нажерался.
  -Недели две к ряду, - усмехнулся Серёга, наполнив рюмки.
  -Ну, уж хотя бы, - сказал Саныч и они выпили.
  -Да и ты, Серёга, тут года четыре живёшь, а датым я тебя только на Новый Год и видел, - сказал Аркаша.
  -Да, сейчас, это вам не тогда, - Проговорил Трескачёв. - Помнишь Саныч времена былые?
  -Славные времена, нынче таких, не бывает, - кивнул тот, цепляя вилкой нарезанную селёдку.
  -Сколько было выпито... - мечтательно проговорил Серёга.
  Саныч усмехнулся:
  -Директор завода "Кристалл" уж давно должен вызвать меня к себе на ковровую дорожку, чтоб приколоть к моей печени орден.
  -Я всё ж никак не припомню как выглядел Славный, - Проговорил Серёга возвращаясь, видать, к прерванному Аркашей, разговору. - Значит, это он был, когда я уехал, а Иннокентий остался у тебя?
  -Да, они у меня в Североморске ещё дня три гудели. Один с Мурманска, - Саныч сделал нарочито неверное ударение, как всегда настаивающий, что центр вселенной находится в его городе. - Другой с твоего "Прощелыгино".
  -С какого моего?
  -Ах, извините, вы ж теперь и сами Мурманчанен.
  -Давно это было, - вздохнул Сергей. - Всё как-то перемешалось. Раньше жизнь как у кочевника была, из одной компании в другую, и обратно. Славного вроде помню, а вроде и нет.
  -Тут помню, там не помню. У всех брожение было. Наливай, - проворчал Саныч.
  -Прикинь, - сказал Аркаше Серёга, разливая водку. - Осенью от Саныча друг уходил. Во дворе на первом снегу поскользнулся, затылком о арматуру, и на тот свет. Причём и не так чтоб пьяный.
  -Судьба, - проговорил Аркаша, и подумал: "ну, как тут к Звезде не прислушаться. Сколько таких арматур уж избежал я?".
  Они выпили. Саныч достал сигарету и сказал, подымаясь с кресла:
  -Сколько лет прошло, а всё привыкнуть не могу, что ты курить бросил. И это правильно, сигарета убивает.
  -Как тогда ещё, от тебя вернувшись, к Иннокентию зарулил, так и бросил, - усмехнулся Серёга. - У него так укурился, что и с табаком завязал.
  -Помню, - хохотнул Саныч. - Как ты в подвал провалился да крыс, потом гонял, надеюсь не воображаемых. Вижу буквально название рок-фестиваля: "Наркотики против табака".
  -Прям как "Хищник против Чужого", - сказал Аркаша.
  -Ну, да. Это предыдущий фестиваль, - кивнул Саныч и вышел с сигаретой на кухню, закрыв за собой дверь.
  
  Они пили до утра. Наливали неспешно, и не чокаясь, опрокидывали рюмки. То шумно выдыхали, то крякали с удовольствия, а то и молча, хлебушком занюхивали. Закусывали и много разговаривали. Хорошо захмелели, да на этой волне и замерли, не соскальзывая с гребня.
  -А Макс, инвалид, ты о нем чего-нибудь слышал? - Спросил Саныч Трескачёва.
  -Нет, - ответил тот. - Я как в Мурманск перебрался, так и не слышал о нём ничего. Да и друзья мы были такие, привет - пока - наливай.
  -Макс-то от взрыва пострадал. Дело случайное, - сказал Саныч. - А сколько по синьки, да наркоте загнулось. Жуть, как на войне.
  -Война дело молодых, - сказал Серёга.
  -А если её для них не придумывают - молодёжь сама находит способ как убиться. - высказал Саныч.
  -Чего-то вы совсем краски сгустили, - проговорил Аркаша. - А алкоголь то причём? Все пьют и ничего.
  -Угу, - кивнул распущенной шевелюрой Саныч принимаясь разливать по рюмкам. - И ни чего.
   Выпив и закусив, Сергей сказал:
  -Меня не оставляет извечный русский вопрос.
  -Кто виноват? Что делать? - Аркаша говорил, занюхивая огурчиком.
  -Меня интересует: на хрена козе баян? - пояснил Сергей.
  -Ну, может это очень музыкальная коза, - сказал Саныч. - Ты не о Ленке с муз. училища?
  -Я о Терминаторах, - заявил Сергей.
  Аркаша, поперхнувшись колбасой закашлялся, а Саныч устроившись поудобнее в кресле кивнул:
  -Очень интересно. Право я заинтригован.
  -На хрена Терминаторы с людьми войну устроили? Чего нам делить?
  -Терминатор пока только Калифорнию захватил, - сказал Саныч.
  -Вообще-то, на мой взгляд, борьба видов на лицо, - заметил Аркаша.
  -А из-за чего нам с ними бороться? - удивился Серёга. - Терминаторы могут улететь жить на Марс. И вообще заселяться где угодно по всей вселенной, они ж железные! А людям, как родителям своим, обеспечить достойную жизнь. На хрена им крохотная Земля из которой всю нефть выкачали, и продали немцам. Терминаторам скоро тут и смазаться нечем будет.
  -А за это и стали убивать. Всем разумным существам нужен повод и враг, - сказал Аркаша.
  -После, потомки Терминаторов, конечно ж будут скрипеть: какие же бесчеловечные были первобытные Терминаторы, - засмеялся Саныч.
  -Чем я становлюсь старше, тем Терминатор моложе. За Терминаторов! - воскликнул тянущийся к бутылке Аркаша.
  
  Всё ж время и градус взяли своё. Накрыло всех утром. Правда, Саныч выглядел почти молодцом на фоне еле ворочающих языками товарищей. Его не шатало, движения были чёткими, точными. Только вот глаза. Они остекленели. Плавающий взгляд сделался бессмысленным и тяжёлым. Словно Саныч находясь в глубоком нокауте, пытался продолжать смотреть на мир как не в чём не бывало.
  Серёга взял из пачки Саныча, на столике, средь закуски, сигарету. Сказал: "алилуя", и пошёл в другую комнату, открывая звучно дверь лбом. Через минуту раздался храп.
  -Ух, ты, - вроде как удивился Аркаша, сидящий на диване, и глядевший в пол. Его пальцы самостоятельно нащупали на столике, пустую рюмку, подняли и, опрокинули её в рот. Проглотив воздух, Аркаша зажмурил один глаз и выдохнул, повторяя: - Ух, ты.
  Саныч поднялся из кресла и прошёл в комнату, куда ушёл Серёга. Тот лежал на кровати, и торчащая изо рта не прикуренная сигарета трепещала от мощного храпа.
  Саныч вернулся к столику. Аркаша уже спал лёжа на диване.
  -Ух, ты, - теперь сказал Саныч, и налив себе рюмку выпил.
  -Домой надо идти, - пробурчал Аркаша и перевернулся на другой бок.
  -Ты прав дружище, - проговорил Саныч, и пошёл одеваться.
  
  В автобусе Североморск-Мурманск, его убаюкало, и та сила, что управляла телом даже в алкогольном нокауте, уснула. Саныч, проспав свою остановку, был разбужен водителем на конечной. И видать опасаясь, что вновь уснёт в автобусе, и теперь будет разбужен обратно в Мурманске, решил (то был краткий миг просвета сознания) пойти до дома пешком. И топать бы ему через весь город, да ещё в горку, кабы ни милицейский наряд.
  Медвытрезвитель, был не далеко от его дома. И проснувшись, ночью, Саныч удивился, что он в своей квартире, а не на казённой койке. Очень смутно, но он помнил милицейский "УАЗ-ик" в котором его везли.
  -Чего только не бывает, - пробормотал, о наряде, развозящем по домам алкашей, Саныч и, поднявшись в темноте на слабые, онемевшие в ступнях ноги, потащился в туалет блевать.
  
  Трескачёв зашёл в арку на Пяти Углах, туалет слава богу был открыт. Спустившись по ступенькам в его тусклое нутро, Серёга отметил, что сегодня тут не воняет. Ни дерьмом, ни хлоркой. Азон! Как при грозе в чистом поле.
  Трескачёв, еле сдерживая мочевой пузырь, шмыгнул в первую же полу-кабинку, и принялся расстегивать ширинку. Но молнию заело. Он и так, и сяк тянул её - ни как! А сзади уж начала создаваться очередь.
  -Ну, что там в самом деле?! - Возмущался пожилой мужчина.
  "Бу-бу-бу" - поддержала его очередь. А молния ну, ни как!
  -Давай уж в штаны дуй! - Выкрикнула какая-то барышня. - Не задерживай.
  "Бу-бу-бу" - соглашалась очередь.
  Серёга рывком оторвал голову от подушки, и сел на кровати. К губе что, то прилипло. Он взял это что-то - сигарета. Сунул её за ухо. Надо было срочно бежать в туалет.
   Смыв воду Трескачёв, пошатываясь, пошёл в комнату к оставленному застолью. За окном был день. На диване спал сосед. Саныча не было. Серёга заглянул в коридор. Вещи Саныча отсутствовали. Точно, ушёл. Трескачёв убедился, что входная дверь захлопнута, и вернувшись к столику, уселся в кресло.
  -Аркаш, - тихонько позвал Серёга. Гость не реагировал, продолжая сопеть.
  Голова шумела, плохо соображала. Трескачёв налил себе полную рюмку. Выпил махом. Сморщился. И прослезившись, быстренько закусил капусткой с брусникой, что квасила жена.
  Повеселело. Он поднял с пола пульт и включил тихонько телевизор. Поклацав по программам, оставил музыкальный альтернативный канал, где сейчас крутился клип RAMMSTEIN. Музыка воодушевляла.
  "Вечно марширующие немцы", - подумал Трескачёв и налив ещё водки залпом выпил. - "А мы вот вам!"
  Сергей нащупал за ухом сигарету. Достав, покрутил её в пальцах. Пошарил глазами по столу. Зажигалки не было. Он поднялся и шатаясь пошёл на кухню, водка вновь накатила. Склонившись, и раскачиваясь над плитой, захотел прикурить. Жал на кнопку поджига, слышались щелчки, но газ почему-то не воспламенялся. Трескачёв выплюнул на так и не загоревшуюся камфорку сигарету.
  "Я выплюнул курить, а остальные бросают, я опять некурящий", - подумал, усмехнувшись Сергей, и в конец опьяневший, поковылял к кровати.
  
  Аркаша услышал далёкий, из-за многих световых лет, шёпот Звезды. Как его это уж достало. Хотелось кинуть в Звезду тапкам. Он так удобно улёгся на диванчик. А она нудит чтоб он шёл домой. Зачем? Кто его там ждёт?
  -Домой надо идти, - пробурчал Аркаша, перевернувшись на другой бок. И тут же провалился по-настоящему в чёрный колодец пьяного сна.
  
  Газовая плита у Трескачёва не была снабжена контролем за пламенем. И, из так и не загоревшейся, не выключенной, камфорки, продолжал идти газ распространяясь по всей квартире. Форточки были закрыты. И когда концентрация газа перевалила за критическую, Аркаша с Сергеем умерли. Тихо, легко, и просто.
  
  
  КРИСТИНА
  
  
  
   Сам решаю за себя
   Ведь глаза мои открыты
   Понукать мною нельзя
   Покуда сердцем не забыты
   Вольный ветер, пыль дорог
   Впереди ширь горизонта
   Неба высь, да пыль от ног
   Позади печаль о чём-то...
  
  1.
  
  10-го мая 2010 года, сбылась давняя мечта Кристины. Она купила двухкомнатную квартиру в городке под Мурманском, где провела детство. Дворик не ахти, по сравнению с общей картиной аккуратного городка. Зато дом - "сталинка". Квартиры просторные, с высоченными потолками. Не то, что в "хрущёвках" поблизости. А ведь именно в соседней "хрущёвке" она и жила до девятого класса. Тогда, родители, потерявшие последнюю возможность переносить друг друга, развелись. Квартиру разменяли, на однокомнатную, для отца. Доплату же получила мама и, забрав дочь, уехала жить в Нижний Новгород к своей матери, бабушке Кристины, схоронившей деда два года назад.
  Так они втроём там и жили. И Кристина всегда хотела вернуться в родной городок. Причём на туже улицу. Вот не понравился ей Нижний, и всё тут. Казалось бы, большой город. В центре России. И зима тут - зима. И лето - лето. Нет, тянуло к сопкам. С макушек, которых постоянно сползающие тяжёлые тучи, утюжат крыши домов и, распарывая о них брюхо, проливаются холодным дождём на горожан.
  И, несмотря на частую непогоду, всё ж хотелось жить именно там. Там, где грозди ярко-красной рябины под окном. Где по ночному небу извивается лента северного сияния. Где радость от первых лучей солнца после долгой Полярной Зимы. В Нижнем солнце есть всегда. А разве ж кого-то радует обыденность?
  Впрочем, так думала только Кристина. И мать считала, что это со временем пройдёт.
  Кристина закончила школу. Поступила в Высшую Школу Экономики, здесь же, в Нижнем Новгороде. И по окончании устроилась в фирму. Стала торговым представителем. Моталась по магазинам, организациям, предлагая товар. Брала заявку и мчалась в офис, где этот товар забивали в накладные. Кристина терпеть не могла эту работу. Но та приносила неплохие деньги, при должном усердии. И не особо ограничивая себя в расходах, она за пять лет, накопила 650 тысяч рублей, на двухкомнатную квартиру в городке детства. И ещё, 160 тысяч осталось на первые необходимости.
  Мать, узнав, что дочь всё ж на полном серьёзе уезжает, сначала расстроилась. Но после смирилась, успокоилась. А что ещё остаётся матери, когда ребёнок уж вырос, и сам себе давно голова. Кристине было 28 лет. И коль тут не сложилась личная жизнь, так может на родине всё пойдёт по-другому.
  Отец, давно продавший свою однокомнатную квартиру, и живущий теперь в "трёшке" с новой семьёй, сделал дочери вызов в закрытый город, когда подходящая квартира появилась в продаже.
  Кристина прожила месяц у отца, пока дождалась разрешения администрации города на покупку жилья.
  Наконец она приобрела-таки в собственность двухкомнатную квартиру. Всего-то 650 тысяч рублей. В хорошем состоянии. Свежие обои, линолеум. Только вот, чугунная ванна вся облезла и пожелтела. Да окна старые. Но то мелочи.
  У Кристины оставалось 160 тысяч отложенных на жизнь. Сто на обстановку. А за шестьдесят, жить до первой получки на новой работе. Которую, собиралась активно подыскивать после штампа в паспорте о прописке. То есть недельки через полторы.
  В первый же день она купила в спальню широкий раскладной диван, шкаф-купе с зеркальными дверцами. И в зал: кожаное офисное кресло на колёсиках. На стол денег уж не хватило. Нужна была ещё и "кухня", а от ста тысяч осталось - три.
  Отец собрал к позднему вечеру шкаф и диван. Постельное бельё Кристина привезла ещё с Нижнего, так что ночевать осталась сразу в новой квартире. За окном стоял Полярный День, шторы ещё не куплены, но повезло, было пасмурно, и солнце не светило в глаза. Кристина, лёжа на диване, натянула на голову одеяло.
  "Вот так мечты и сбываются" - подумала она.
  Она в городе детства. В собственной квартире. Засыпает на собственном диване. Все документы оформлены, чеки приложены, и лежат на верхней полке шкафа. Всё, что её окружает - принадлежит ей. Круг замкнулся, она снова дома в городе детства. Можно начинать новую жизнь...
  И тут, в ночной тишине, ударили барабаны и огрызнулись гитары. С первых слов песни Кристина вспомнила группу. "Мастер". С песней: "Палачи". Она не была поклонницей такой музыки. Просто запомнила с восьмого класса, когда тайком вздыхала по брату своей подруги. Тот был старше на семь лет, уж взрослый. Но вёл себя порой как мальчишка. Бывало, играла эта песня, когда она заходила к подруге. Как-то Кристина спросила:
  - А кто это поёт, "Палачи"?
  - "Мастер". Только не Палачи, а Палычи, прислушайся, - издевался брат. - Обо мне, Сергее Палыче, и о сеструхе, тоже ж Павловне. Э-э-й, Палычи!
  
  - Вот ведь, блин! - Проговорила Кристина, высунувшись из-под одеяла. - Хо-о-о-рошие соседи.
  Молодая пара, жившая тут прежде, утверждала: здесь замечательные соседи, всё тихо и спокойно.
  Кристина глянула на потолок, - "Соседушка сверху. Для молодёжи слишком старая песня. Может, сейчас там живёт тот самый старший брат Палыч?"
  От этой мысли Кристина даже злиться перестала. Песня закончилась и звук убавили. Музыку стало практически не слышно. Но когда Кристина уж было, заснула, сверху что-то так бухнуло, словно шкаф уронили.
  - Ну, соседушка... - проговорила Кристина плотоядно.
  
  Было 11 часов. Похоже, наверху спали. Перебудили соседей, и баиньки к утру. Сейчас соседушка должен просыпаться. Сон алкоголика, говорят, краток и чуток. Он будет мучиться похмельем. Значит, пора знакомится. С бодуна человек кроток и восприимчив. Услышанное умножит натрое помимо воли.
  - Ну, соседушка... - обуваясь, проговорила Кристина ласково, но не менее плотоядно, чем ночью.
  Она прислушалась. За пошарпанной дверью соседушки было тихо. Нажала на звонок. С полминуты - ни звука. Кристина хотела уж ещё раз позвонить, но тут, в квартире послышались шаги. Щёлкнул замок.
  "А вдруг это тот самый Палыч?" - пронеслось в голове Кристины.
  Дверь распахнулась. На пороге был незнакомый, совершенно голый тип, с ходу пьяно воскликнувший:
  - Нет у меня ничего! А это, - он схватился за цепь на шее. - Сталь! Драгоценностей не носим, презираем. Ни хрена вы у меня не опишете!
  Голова соседушки вдруг упала на грудь, и длинные распущенные волосы скрыли лицо как в фильме ужасов "Звонок". Он, покачиваясь, держался синей от татуировок рукой за дверной косяк.
  Кристина поняла, рановато пришла и, развернувшись, отправилась вниз. Но тут, за спиной, раздался звук падающего тела. Она обернулась. Голый соседушка лежал на бетонном полу.
  - Ой, холодно. Ой, больно, - простонал он, сворачиваясь калачиком.
  - Тьфу, - хлопнула себя по бедру Кристина.
  Волосатый тип не был здоровяком. Но оказался таким тяжёлым, что миниатюрная Кристина просто вымоталась, пока его перетащила в квартиру. Точней переволокла как бубнящий невнятно, мешок с картошкой. Оставив его лежать в коридоре квартиры пропахшей пепельницей и перегаром, она хотела было уйти. Но любопытство задержало её. В конце концов, врага хорошо бы знать получше. Ночью слышались голоса, тут мог оказаться ещё кто-то спящий. Кристина заглянула в комнату. Бардак, и никого. Прошла на кухню - тоже самое. Вернувшись через комнату, подошла к спальне. Толкнула дверь. И там никого. Скомканная простыня на кровати, одеяло на полу, и пара валяющихся пустых пивных банок. Кристина взяла одеяло, и, вернувшись к телу, накрыла соседушку. Затем вышла из квартиры, прикрыв за собой дверь.
  
  2.
  
  Саныч проснулся от холода. Вроде был укрыт одеялом с головой, но...
  Лежал-то он на полу.
  "Ой", - улыбнулся Саныч. - "Малыш упал с кроватки"
  Он, щурясь, высунул нос из-под одеяла. Улыбка сошла. Это была прихожая.
  "Ой, а малыш ходит во сне", - мятая физиономия вновь озарилась идиотской улыбкой. - "В туалет бегал мальчик наш. Правильно, хорошие мальчики в кроватки не писают. А на обратном пути уснул".
  Саныч вдруг завертел головой.
  "Ведь на обратном же?.."
  Он сел, ощупал одеяло, и закутался в него поплотней.
  "Ух, чего ж было-то?"
  Не у всех русских первый вопрос: "кто виноват?" Многие сначала пытаются, сообразить: "ух, чего ж было-то?" А потом, уж да, потом: "что делать?"
  Бухло навряд ли оставалось. Денег не было точно. А похмелиться надо было обязательно. Это сейчас похмельные хихоньки. Минут через пять их сменит депресняк. И станет хреново.
  Богатые богатеют. Бедные беднеют. А алкаши, пьянеют и болеют, пьянеют и болеют. Эти слова, замкнувшись в круг, катятся колесом по наклонной. Вспомнив такой свой вывод, Саныч помрачнел. Закутанный в одеяло он осторожно поднялся на ноги. В его голове была воздвигнута ненадёжная хрустальная конструкция готовая в любой миг обрушиться и разбиться вдребезги. Только плавные движения. Или ж звон бьющегося хрусталя пронзит его голову.
  
  Саныч прошёл в спальню, скинул на кровать одеяло, натянул трусы и джинсы, пошлёпал босиком на кухню.
  На столе - грязная посуда. В раковине тоже. Он открыл створку навесного шкафчика, достать кружку, и увидел там наполовину налитый стакан, наверняка водки! Ну не прикрывают стакан горбушкой чёрного хлеба.
  Саныч всё ж взял сначала кружку. Налил воды и жадно выпил. Первые глотки были восхитительны, последние же - отвратительны. Ему показался привкус старых слизких труб. Саныч сморщился.
  - Фу-у.
  Нужно было избавиться от привкуса воды. А то ж водка не полезет. Открыл холодильник. Растительное масло не пойдёт, от него самого стошнит. А вот половинка морковки - самое то. К тому ж больше в холодильнике ничего не было. Почистив и промыв морковь под струёй воды, отрезал кусочек, закинул в рот. Привкус грязных труб сразу исчез.
  - Хороша витаминка!
  Дожевав, отрезал ещё кусочек, на закуску, и достал из шкафа стакан. Убрав с него горбушку, осторожно понюхал. В нос ударил запах спирта. Саныча аж передёрнуло.
  - У-у, гадость.
  Решил не отливать в стопку. Руки не то чтоб ходуном ходили, но и тверды не были. А пролить никак нельзя.
  Саныч открыл холодную воду. Выдохнул. И сделал пару осторожных глотков из стакана. Затем сразу прильнул губами к крану и с жадностью выпил воды. После закинул морковку в рот и лишь захрустев, понял - провалилась. Не стошнит.
  Через пару минут, Саныч, ещё приложился к стакану, оставив водки на два пальца.
  Жизнь налаживалась. На вопрос: что делать? Ответ нашёлся. А вот, что было вчера?..
  Саныч, намедни пьянствовал с Пашей. Прощелыгой сорока четырёх лет. Их с неделю назад обоих уволили за синьку с работы, где Саныч провкалывал полтора месяца разнорабочим.
  - И пошли бы они все на хер! - Восклицал Паша, пропивая Саныча расчётные. Его ж деньги забрала сестра, ведьма, а не баба. Он потрясал пальцем с чёрной окантовкой на ногте. - Ведь на нас всё держалось! Ну, выпивали мы, да. Но мы ж и работали! А кто теперь за эти копейки горбатиться будет?
  Паша говорил и говорил. Одно, и тоже по кругу. Его пластинка всегда заедала, когда он пьянел. Причём пока они работали, пластинка была практически та же самая: "Тут на нас всё держится. Одни мы работаем. Кто ещё будет тут вкалывать за копейки?"
  И невозможно было переменить тему.
  Вчера, к вечеру, Пашу опять заклинило. И Саныч еле выпроводил его, сказав, что ложится спать. Деньги закончились, а в бутылке оставалось всего на пару стопок. Оставшись один, Саныч уселся перед телевизором и в течение часа допил водку. Он планировал выспаться. Завтра днём переболеть похмелье. А вечером должен вернуть долг Саша.
  Саша, он какой-то правильный. И всё у него по жизни складывалось правильно. Любил выпить, но в запои не уходил. И когда Саныч на кочерге стал всё больше и больше выпадать из жизни, Саша начал словно избегать его. Будто боясь заразиться. Нет, он не выказывал и тени неприязни. Живо интересовался: как дела? Приветливо здоровался при случайной встрече. Всё внешне было по-прежнему. Да только в гости перестал заходить, и к себе не звал.
  А тут, получив расчётные, Саныч с Пашей шли в магазин тариться, да повстречали Сашу. Тот как обычно поинтересовался делами. Саныч рассказал вкратце. И что уволили, и про расчётные, и что уж идут отметить это дело. Предложил Саше присоединиться. Но тот отказался, сказав: надо срочно чинить "тачку". И тут же попросил у Саши денег в долг. Пять тысяч на недельку. А Саныч был не против, целее будут. Он даже подозревал, что правильный Саша, и берёт-то у него деньги лишь с целью сохранить. И это его где-то даже уязвляло. Но предлог был достойный. Выходило, что Саныч делает одолжение. А может, так оно и было на самом деле.
  И вот, с неделю уж прошло. Саныч запутался в числах. Но где-то так. Выспавшись, собирался точно определить по ТВ - программе. И как похмелье отпустит идти к Саше. Предстояло затариться едой, кое-какую копейку за квартиру заплатить. А то приставы уж приходили, грозили описать имущество.
  "Надо хоть пару тысяч на это потратить", - думал Саныч ложась спать.
  Он вроде даже уж спал, когда позвонили в дверь. Это был Паша. Ведьма сестра дала ему немного его же денег, блин. Он принёс 0,5 водки, и полторашку пива. Закусь Паша не признавал. Известное ж дело, закуска - градус крадёт.
  Гость протрезвел, пока гулял, и пластинку свою не включал. Когда пиво допили, Паша вспомнил одну песню старую.
  - Ваши поют, - сказал он. - Металюги. Про палачей. У меня сосед помнится раньше, как врубит - весь дом на ушах.
  - Момент, - Саныч сделал солидное лицо и, поднявшись из-за стола-табуретки, отрыл в закромах квартиры кассету. У него сохранилась кассетная аппаратура. Раритет. Саныч мотнул кассету. Послушал. Мотнул. И, на конец, включил, прибавив громкость, песню "Палачи" группы "Мастер".
  Эта песня, последнее, что удалось вспомнить Санычу. Когда Паша ушёл? Чёрт знает. Когда водку в стакан отлил? Без понятия.
  Саныч наконец, почувствовал себя бодрячком. Водка вернула организм к жизни. Он не чувствовал себя под хмельком. Выпив - почувствовал себя почти здоровым, трезвым человеком. И поспешил бриться-мыться. Но не моча волос. Они сохли б дольше, чем водка действовала.
  Из ванны вышел, на вид, бодрячком. Но внутри что-то уже заворочилось. И Саныч успокоил это "что-то", допив водку. Затем отобрал в пепельнице самый смачный хабарик. Секунду поколебавшись, всё ж закурил. От курева, практически всегда, с бодуна, становилось паршиво, будто не похмелялся. Но не на этот раз. Голова-то поплыла, но мутить не стало.
  
  Саныч через весь город дотопал до Сашиного дома. Денег на телефоне не было. Позавчера он спьяну звонил в Москву Лёлику. И о чём-то говорил, пока не закончились деньги, с приятелем, которого уж внешне смутно помнил. Теперь пришлось тащиться наобум. Как на зло светило солнце. Градус из крови быстро выходил через пот. Он выступил на лбу, спине, подмышками. Да везде. И тут ещё Саши дома не оказалось. Саныч впервые увидел барышню, с которой тот жил уж год. Смешная, курносая девчонка, пролепетала, что Саша в гараже. Саныч поволокся в гараж, надеясь, что приятель действительно там. Он шёл и ругал себя за то, что не догадался попросить барышню позвонить ненаглядному. Теперь же оставалось только надеяться. Силы покидали Саныча. Он шёл, стирая ладонью пот со лба, представляя, как купит холодного пива. О, нет. Он спешить не будет. Он найдёт непременно холодное. Запотевшая бутылка. Пробка отлетает. "Т-с-с-с". Шипит пена. Он подносит горлышко к губам и, о небо! Божественный напиток попадает в пересохший рот. Протекая, покалывает глотку и смывает внутри всю похмельную дрянь. Организм тут же расцветает. Словно поникший от засухи цветок, политый, вдруг подымается, распуская лепестки. Жгучее солнце, перестав палить, осветит Мир, наполненный яркими красками. Запоют птицы, исчезнут злые, недоброжелательные прохожие. Их сменят приветливые лица горожан.
  Саныч шёл не просто за деньгами, он шёл за чудом. И сердце, томясь, трепетало. Если пойдёт что-то не так, он просто умрёт, от крушения мечты.
  Впереди возникла девушка в короткой юбчонке, с фигурой манекенщицы. Никто на встречу не шёл, так что ни что не мешало Санычу сзади рассматривать её ноги. Саныч даже поймал себя на том, что немного склонил голову, чтоб понизить угол зрения. В этот самый момент в рот ему залетела мошка.
  - Тфу! Тфу! - Стал отплёвываться Саныч. Точнее, как бы отплёвываться, слюней то не было. Рот совершенно пересох. Ощущение мерзкой мошки, буквально - маленькой мухи, во рту, было столь гадостным, что Саныч испугался - его стошнит. А мошка, словно наклею пристала к губе.
  - Тфу! Тфу! - Теперь паразитка приклеилась к языку.
  - Тфу! Тфу! - Всё ж удалось сплюнуть мошку. Он и злился, и стыдился, и где-то даже посмеивался над собой.
  Саша оказался-таки в гараже. Как раз собирался уходить. Они дошли до банкомата, и приятель с едва уловимой досадой вернул пять тысяч.
  "Всё!", - подумал Саныч. - "Пивка. Затем тарюсь едой. И никакого Паши и тому подобного".
  
  3.
  
  Саныч откинулся на спинку дивана. Перед ним стояла табуретка. На ней тарелка с порубленной колбасой и 0,5 водки. Тихо работал телевизор. Из открытой форточки доносилось пение птиц.
  "Вот так-то", - думал он. - "Главное правильно похмелиться. Буду не спеша цедить водочку. Уж вечер. Пару часиков посижу, и спать. А остатки завтра допью. Вечером. Днём же, схожу, тысячи полторы за квартиру и свет заплачу. И еды кое-какой куплю. Хотя утром, конечно, надо будет всё ж пару стопок выпить. Плеснуть бензинчика в бак. А то ж заколдыбсит некстати у кассы. Неудобно, приличный человек, за квартиру пришёл платить, а руки трясутся, что и мелочь не взять. Всё, теперь уж точно затрясутся, потому что буду думать, как бы не колдыбаснуло. Значит утром две стопки, и в путь".
  Как только план на завтра утвердился в голове, в дверь позвонили. Чертыхнувшись, Саныч поставил стопку в тарелку с колбасой и, подхватив бутылку, понёс это добро на кухню, где спрятал в тумбу стола у мойки.
  "Достали халявщики! С таким нюхом - на таможне служить", - думал Саныч, идя открывать дверь. - Это ж в момент всё выпьется, и пропьются остальные бабки".
  На пороге стоял свойский парень Перегар. Он и пил по жизни за счёт того, что со всеми общий язык находил. Денег-то не имел никогда.
  - Старина! - Обрадовался Перегар. - Ты дома! Сто лет тебя не видел.
  Саныч покосился на прижимаемый к груди, набитый бутылками и ещё чем-то пакет, в руках Перегара. М-да, прямо на его пороге произошло чудо!
  - Что привело тебя ко мне? - Спросил Саныч. - Добры ль намеренья твои?
  - Пришёл я с миром светлый князь из странствий долгих чужедальних и в знак почтенья моего прими гостинцев иноземных.
  Шельмец подхватывал любую тему, когда пахло водкой. Если б наливал китайский огранном, Перегар сказал бы ему: а вы не находите, что Нун-шу хоть и выделяется своим объёмом, но на самом деле не многим-то и больше сельскохозяйственного справочника Цзя Сыя?
  Перегар, отходил от запоев, читая книги, журналы, листая энциклопедию, и школьные учебники брата, будучи уверенным, что работа мысли убережёт от белой горячки. Одному Богу известно, сколько литературы перечитал на отходняках человек с кличкой Перегар. Но факт остаётся фактом, "белочки" у него не случалось.
  Сегодня действительно произошло невероятное. Перегар пришёл со своей выпивкой. Больше того, и с закуской. Из большущего пакета кустом торчал ананас. Определённо чудо. И это когда ты уж взрослый мужчина. Изрядно помятый бытием. Когда понятие "чудо", засохшей мандариновой корочкой, казалось навсегда погребено под хламом повседневного барахла, накопившегося за долгие годы столь реальной жизни.
  - Заходи, - сказал Саныч. Они прошли в комнату к табуретке. Перегар, поставив пакет на пол, произнёс: - у каждого своя табуретка.
  - Святая истина, - кивнул Саныч. - А что за гостинцы-то?
  - Сейчас выясним. Видел бутылку коньяка, точно. И ещё есть какие-то пузыри.
  - Ты спёр это что ли?
  - Не, нашёл. На остановке. Подхожу, а там пакет. Ну, думаю, слава богу, что в добрые руки нашёлся. Взял, и ноги сами к тебе понесли.
  - Может в бюро находок снести? - предложил Саныч, направляясь на кухню за стаканами.
  - Мультиков насмотрелся? - Гыгыкнул Перегар, выкладывая на табуретку содержимое пакета. - Там конечно обрадуются. В "бюро" который день шампанское хлещут без ананасов.
  - Тогда, - Саныч поставил стопки на табуретку и понёс на кухню ананас, резать. - Дать объявление о находке в газету.
  - Находке? Что ты можешь, объявит об этом городе?
  - О пакете.
  - Объявление типа: найден пузырь коньяку (бац! стук донышка бутылки о табуретку). Литруха Абсолюта! - Вдруг воскликнул Перегар. - Банка икры чёрной (бац! о табуретку). Банка красной (бац!). Огурчики солёные (бац!). Полторашка пива! Да на такое объявление весь город слетится.
  В пакете, оказалось, ещё пять подмятых бананов, палка сервелата, четыре пачки сигарет, пакет фисташек, несколько свежих огурцов-помидор, и батон хлеба.
  Глядя на такое изобилие Саныч поскрёб в затылке и, притащив ещё табуретку, поставил её возле первой, удлинив стол.
  Выпили по стопке водки. Закусили. Через минуту налили в те же стопки коньяку. Пригубили. Переглянулись. Пожали плечами и, отставив коньяк, закурили.
  - А ты всё ж, считай, украл этот пакет, - сказал Саныч. - Не совестно, паразит? Человек может на следующей остановке выскочил из автобуса, кинулся обратно, но пакета уж нет.
  - Тот человек в дугу пьян был, потерял, не вспомнит где. Кто ж трезвым такой пакет забудет?
  - Я как-то рюкзак в магазине оставил. Через, часа пол вернулся, продавщицы вручили в сохранности.
  - А что в рюкзаке-то было?
  - Да, мелочь всякая.
  - Во, - поднял палец Перегар. - Мелочь. А тут, выпивка, закуска. Ты б забыл, будь такое в твоём рюкзаке?
  - Ну, - пожал Саныч плечами и пустил дымное колечко.
  - То-то. В хламину был тот тип. И судя по всяким разностям в пакете, он чьи-то заказы нёс. Может парень, военный? Или ж проставляться собирался. Начальству - коньяк. А друганам, водку с бананами и колбасой. Точно! Контрактник. Молодой, сам не знает, чего хочет. Ну, вот ему и наука: думая о друзьях, думай о них на самом деле, а не заливай шары поскорее. Ты, вот веришь в друзей? Я думаю, друзья бывают в детстве, а после они женятся.
  - У меня, - Саныч затушил окурок в пепельнице. - Раньше много друзей было. А после, деньги закончились.
  - Зато мы с тобой хорошие приятели, - Перегар поднял стопку.
  - И это не мало, - Саныч поднял свою, они чокнулись, и опрокинули коньяк в глотки. Закусили ананасом.
  - М-м-м, - разжевав, закатил глаза Перегар. - Как на родине.
  - Это где это твоя родина?
  - Африка - родина всего человечества. Оттуда и испанец, и якут.
  - А якуты как-то связанны с "якудзой"? - Оживился Саныч.
  - Ага, Африкой.
  - Тогда за мать всех...
  - Не матерись, - перебил Перегар.
  - За мать всех городов русских Мбабане.
  - Ого, где это, в Африке? Звучит как песня. Наивная и блаженная, словно ананас распробовал, - Перегар, закинув дольку ананаса в рот, закатил глаза. - М-м-м, Мбабане.
  - Не знал о таком городе! - Поразился Саныч. - Там же асбест разрабатывают! Быть может именно из этого асбеста и пошиты твои трусы.
  Сотрапезнички рассмеялись перед табуретками с выпивкой и закусками.
  - Чего светлый князь желает употребить? - спросил Перегар.
  - На один палец коньяку, на второй - водки. И остальное - пиво.
  - Хитрый чпок, - прищурился Перегар.
  - Да, пожалуй. Назовём этот чпок Хитрым. И пусть в британских пабах будут считать, что это такой пират был, - Саныч поднялся с дивана и сходил на кухню за гранёными стаканами.
  - Да, и какой-нибудь забулдыга писатель напишет роман о флибустьере Хитром Чпоке.
  - Флибустьер, слишком благородно звучит для проныры Чпока, - сказал Саныч. - То был прожжённый пират. Мерзавец Хитрый Чпок. Он никогда не упускал выгоды. С лёгкостью предавал. Мог запросто убить честного господина за пару монет. Когда Чпоку исполнилось тринадцать, он отрезал нас хозяину таверны, у которого мыл полы, за то, что тот его продолжал называть как сопляка - Чпоки. Мальчишка выгреб всю наличность старого мошенника. Затем познакомившись в портовом кабаке с парочкой головорезов, подался матросом на пиратскую шхуну.
  - Тебе б самому книги писать, - сказал Перегар, смешивая в стаканах Хитрый Чпок.
  - Только не о Чпоке. О пиратах англичанин писать должен. Да и вообще, какие пираты? Я разве что о пьянице с буксира напишу. Согласись, надо быть очень незаурядным пьяницей с буксира, чтоб твоим именем коктейль назвали.
  - А чпок - коктейль? - Перегар протянул стакан Санычу.
  - Не всё что пенится - шампанское. Нет, Хитрый Чпок, это пойло, - гордо произнёс Саныч.
  Каждый, накрыв ладонью стакан, как следует, взболтал пойло, трижды стукнул донышко о колено, и тут же махом опрокинул бурлящий чпок в глотку.
  - Э-а-а! - Дружно выдохнули сотрапезнички, и со стуком поставили стаканы на табуретки.
  - Карамба! - Воскликнул Саныч.
  - Пиастры! Пиастры! - Подхватил Перегар.
  - Не попугайничай, - засмеялся Саныч.
  - О, дьявол! Гром и молния! - Вспомнил пиратскую феню Перегар.
  - "О, дьявол", это чпок из коньяка и пива. А "Гром и Молния" - коньяк с водкой, - щёлкнул пальцами Саныч. - Мы обязаны выпить всё!
  - Выходит "Гром и Молния" - коктейль, а чпок это когда гремучая смесь, замешанная на бурлящем пиве, взрывается в потрохах.
  - Твоя правда.
  - Но "Гром и Молния", крепок для потягушек через соломинку, - сказал Перегар.
  - Этот коктейль не для слабаков. И потягивается без пошлых соломинок. Наливай.
  Перегар смешал, водку с коньяком в стаканах на четверть, и протянул один Санычу, сказав:
  - Ваш "Гром и Молния", светлый князь.
  - Премного благодарен, барон.
  Саныч отпил половину и, зажмурив глаз, выдохнул:
  - Крепка холера, - и подцепив вилкой дольку ананаса, закинул её в рот.
  Перегар проделал всё в точности так же, но выдохнув, сказал:
  - Ядрён напиток.
  Они закурили. Включили негромко, фоном, музыку.
  - Барон, - проговорил Саныч.
  - Да, светлый князь?
  - Мне в рот, давеча, залетела муха. К чему бы это?
  - Навозная?
  - Чёрт Вас побери, барон! Откуда мне знать, - Саныч взял стакан и махом допил остатки.
  - Я думаю, Князь, это случайность. Муха, тварь без разумения. Ею, движет слепой инстинкт, - Перегар выпил свой стакан.
  - Дело дрянь, коль мухи, чисто инстинктивно, летят мне в рот.
  - Думаю, твой рот случайно оказался на её пути. Я спьяну сам, что твоя муха. Лечу домой на автопилоте, бывает, да и залечу по пути куда-нибудь не туда. То в неприятность, то на попойку развратную. И никто меня не выплюнет, чтоб летел себе с богом домой.
  - Философ ты, Перегар.
  - Философия - последнее пристанище пьяницы.
  - Я б сказал: последнее пристанище пьяницы - болтовня. А философов много не бывает. Ты ж - философ.
  - А почему не болтун?
  - Ты сказал "думаю", и я тебе поверил, - рассмеялся Саныч. - Говоришь, "что моя муха". И действительно, что движет безмозглое тело с перепою? Автопилот - не зачатки ли нового инстинкта, который передадим мы потомкам? И будет он вести их по жизни мимо дома, от неприятностей к попойкам развратным. Прикинь будущее человечества: трезвые только роботы, люди же, все в лоскуты. Поперепутались, домой никто попасть не может, все бухают в гостях неизвестно у кого.
  - Вот где философ-то, - сказал Перегар.
  - Не, я болтун.
  - Но гипотеза про инстинкт автопилота была интересна.
  - Не, - покачал головой Саныч. - Со временем алкаши вымрут как неандертальцы. Кстати, может неандертальцы, и были первобытными алкашами? Видел их на картинках? Бичи бичами, с бодунища жесточайшего.
  - Блин! - Потёр ладони Перегар, - Через тысячу лет археологи наткнутся на останки "алкочеловека", который сменил "человека разумного".
  - А венцом эволюции станет, пришедший на смену "алкочеловеку", - "тремор-человек". Этот вид вымерит с похмелья.
  - Коллега, позвольте не согласиться, - возразил Перегар. - К "человеку разумному", "тремор-человек" не имеет никакого отношения. Потому как "тремор-человек" вообще - оборотень. Его жутко колбасило, он был вонюч и не брит, замете, что ваш неандерталец. Может кому-то это и не нравилось. Может кто-то, дай волю, заставил бы и пингвинов клюв зубной щёткой чистить. Но "тремор-человек" был таким, каким его создала природа матушка и алкогольный бизнес. По утрам он был робок и чувствителен к свету, дышал зловонно и невнятно мычал. Но похмелившись, розовел лицом, начинал курить и материться.
  - А мог "человек разумный" с "тремором" скрещиваться? - Спросил Саныч.
  - "Разумный человек" с "тремором"?! - Выпучил глаза Перегар. - Нет, конечно! А вот "тремор-человек" скрещивался с кем угодно, когда шары заливал.
  Сотрапезнички вновь смешали Хитрый Чпок. Вновь накрыли стаканы ладонями, взболтав гремучую смесь. И трижды ударив о колено, отправили в глотки чпок.
  - Э-а-а! - Дружно выдохнули.
  - Пробирает до кончиков, - сказал Саныч, ставя стакан на табуретку, и цепляя вилкой, порубленный как колбаса, банан.
  - Изысканный напиток. Вроде где-то и прост как пиво, но манерен как коньяк, да высокомерен как "Абсолют".
  - А завтра, с будунища, будет проклят как Заполярный.
  - Почему как Заполярный? - Спросил Перегар.
  - Не знаю, - пожал плечами Саныч. - Друг мой, Славный, так говорил. Умер он.
  - Все мы из пепла созданы, им и станем.
  - Ты как проповедник говоришь.
  - Из пепла сгоревших звёзд произошла наша планета, и мы сами, - сумничал начитанный Перегар.
  - Пепел-то, он не живой, тем более в космосе.
  - Да космос бурлит химическими процессами. Метеориты содержат компоненты нашего генетического фонда. Один такой врезался в Землю, и все дела. Ты в курсе, что всё живое произошло от одной клетки?
  - Да ну? - Удивился Саныч.
  - Вот тебе и да ну. Научные факты такого рода вовсе не засекречены. Общедоступны. Да только на хрен никого, кроме учёных, не интересуют. Народ любит телепередачи про инопланетян с трёхметровыми зелёными членами, на которые те ловят звёзд шоу бизнеса. А тебе, Саныч, вот на что компьютер? В игрушки играть?
  - Ещё чтоб фильмы про зомби смотреть. Но ты прав, про космос как-то забыли. Инопланетные зомби, вот будущее кинематографа.
  - За это надо водочки, - Перегар потянулся к "Абсолюту".
  Выпили по стопке. Закусили. Саныч сменил музыку. Включил лично подобранный сборник.
  - Артёмыча помнишь? - Спросил Перегар.
  - Да, конечно.
  - Сказали - умер. Вроде передоз.
  - Я его под конец осени видел, - припомнил Саныч. - Имел вполне цветущий вид. В беретике своём. Ну, ты знаешь, он на своей волне. Одевался как вольный художник.
  - Ага, художник. Я Артёмыча зимой встретил. Его уж месяца три как с работы выгнали. Затем баба из дому выставила. Он же не местный был. Забичевал. Скорее - забомжевал. Борода от глаз, одет в лохмотья. На хлеб деньги стрелял. Сразу видно, кирдык ему. У нас с ним всегда такое, напряжённое приятельствование было. Вроде и друзья общие, и повода для ссор небывало, но вот недолюбливали мы друг друга. А тут жаль его стало. Да только, что поделаешь, коль он своим корешам не нужен. Домой же не приведёшь: мама, познакомься, этот бомж мой знакомый наркоман, он будет жить с нами.
  В общем, разошлись, и не виделись больше. А позавчера мне говорят: умер, передоз. У бомжа, передоз. Во дела-то.
  - Наверное, что-то намутил, да и сам покончил с этим безобразием, - сказал Саныч. - Всегда опрятен был, а тут - бац, и бомж. Наверняка и сам не заметил, как такое случилось. Вот и ушёл.
  - А помнишь, как всё начиналось?
  -Как дружно рубили канаты? - усмехнулся Саныч.
  -Тогда уж: всё было впервые и вновь. - Перегар тоже усмехнулся, но продолжил серьёзно. - В девяностых модно было ширятся. Синька - свинячий кайф. И куда всё высокомерие девается, когда торчки как листья с мёртвого дерева осыпаются. Коволь, начинавший с Артёмычем вмазываться, сидит третью ходку, с ВИЧ инфекцией в крови. Барыжил герычем. Кузнец - зимой крякнул. К чёрту. Их братию не перечесть на кладбище.
  
  4.
  
  Три часа ночи, а соседушка всё барагозил. Музыка играла вроде совсем не громко, но в ночной тишине замершего дома слышалась отчётливо. И болтовня. То умолкает, то вспыхивает на повышенных тонах. А то и хохот идиотский раздаётся. Милицию, Кристина, вызывать не решалась. Наряд мог приехать как раз в момент затишья. Впечатление, что сверху разойдутся, да вдруг спохватятся - ночь. Затихают. И музыка, действительно едва слышна.
  Кристина долго ворочалась в постели, и после того как сверху что-то бухнуло, откинула в сердцах одеяло.
  - Ну, соседушка, - процедила она сквозь зубы.
  Встала, одела халат и направилась к двери. Страха перед забулдыгами не было. Была злость.
  Кристина нажала на звонок соседушки. Послышались шаги. Возня с замком. Наконец дверь распахнулась. На этот раз соседушка был гол лишь по пояс. Но, как и прежде пьян в дугу.
  - О, сударыня! - Воскликнул он. - Будьте гостьей в моём княжестве. Где ваша лошадь? Я велю привязать её к перилам.
  - Какая лошадь?! Три часа ночи! - Возмутилась Кристина.
  - Помилуйте, сударыня. Лошадь есть лошадь. Ей три, хоть ночи хоть дня, хоть года. Она со временем не столь щепетильна, - на последнем слове язык Саныча заплёлся, и он тряхнул головой с досады.
  - Вы тоже не столь щепетильны со временем. Вам тоже хоть три часа дня хоть ночи - шумите. Спать людям не даёте.
  - Эх, сударыня, если б вы только знали, - соседушка глухо ударил себя в голую грудь, брякнув стальной цепью, свисающей с шеи. - Если б только знали...
  Он горько усмехнулся, и, икнув, уронил голову на грудь.
  "Ну вот, - подумала Кристина. - Вечером, на улице, идя следом за мной, он плевался. Теперь икает пред мной".
  - Эй, - она потормошила за плечо соседушку, видя, что тот отрубается. Он тяжело поднял голову. Взгляд пару секунд блуждал, но всё ж зацепился за Кристину.
  - Чё? - Спросил он.
  - Что если б знала? - Усмехнулась Кристина.
  - Если б ты знала? - Проговорил соседушка. И вдруг душевно напел. - Э-э, если б ты знала. Если б ты знала! Как тоскуют руки по штурвалу!
  - Всё. Домой. Спать, - слегка подтолкнула Кристина соседушку с порога в квартиру.
  
  5.
  
  Конечно же, Санычу было плохо. Он разлепил воспалённые глаза. Разлепил пересохшие губы. Аккуратно, чтоб не тревожить больную голову, сел на постели. Огляделся. Родная спальня. На столе будильник. 10 утра. На полу штаны и носок. Саныч потянул одеяло с ног - второй носок был на нём. Прислушался.
  "Перегар ещё дрыхнет?"
  Потихоньку, держась за сердце на всякий случай, встал. Натянул штаны. Носок не стал. Наоборот, второй снял. Их пора бы и постирать. Вот сейчас он похмелится, и постирает. Пока твой вид достоин - ты человек. Саныч собирался держаться в седле, в какой бы галоп не пустилась его безумная жизнь. Он не успел затариться продуктами, но уж купил зубную пасту, стиральный порошок, мыло, и бритвы.
  Саныч прошёл в зал. Всё в порядке - бардак. Это с бодунища обычное дело - парадокс.
  Перегара не было. Саныч глянул на кухне, в туалете. Нет. Слился.
  Саныч зашёл в ванну. Умылся холодной водой. Почистил зубы. И тяжело вернулся в комнату. Нужно было срочно похмелиться. Но в зале бутылок не было. Ни "Абсолюта", что вроде как должен остаться. Ни пустой коньячной бутылки. Саныч прошёл на кухню. Заглянул под раковину. Нет бутылок, и ведро мусорное пустое.
  - Блин, - присел на табуретку Саныч. С одной стороны, они могли и выпить всё. А после, он мог сказать уходящему Перегару, чтоб тот, мусор выкинул. Но с другой стороны, Саныч был не в том состоянии, чтоб за порядок думать. Скорее всего, старый прощелыга, проснувшись раньше, забрал остатки водки. Да разыграл комедию с мусором. Непоняток напустил.
  Саныч почесал в затылке:
  - А может и в самом деле выпили всё?
  И тут он вспомнил про заначку под столешницей. С души отлегло. Так не хотелось идти в магазин помятым. Саныч открыл дверцы. Нет! Вчера, он убрал сюда водку, а сейчас её нет!
  "Это типа мы вчера и её с Перегаром выпили? Ну, стащил же, гад! А встреть его, скажет: ты чё, брат, как такое подумал?" - Саныч уселся на пол. - "А вдруг и в правду выпили? Ведь не помню ни хрена. К чёрту всех гостей! Один бы посидел уютненько..."
  Тут в памяти всплыло явление какой-то соседки. Что-то ночью было связанное с соседкой. Откуда она, неизвестно. Но приходила уж точно не за солью.
  "Хорошо ментов не вызвала. А один бы сидел, так и спокойно всё было б".
  Саныч пошёл в коридор, проверить карманы куртки, с такими-то приятелями. Деньги были не тронуты. Слава богу. Он облегчённо вздохнул, и начал собираться в магазин.
  
  Купил 0,5 водки и бутылку пива. Пиво открыл, вернувшись, домой, тут же. Отпил с четверть, выдохнул:
  - Всё дело в волшебных пузырьках.
  Допил пиво, открыл водку. Махнул стопку, закусив подсохшим с вчера ломтиком колбасы. И перекурив, взялся за уборку жилища.
  Убрал вчерашние объедки, мусор, помыл тарелки - выпил полстопки. Подмёл везде полы - ещё полстопки, под бананчик, потемневший со вчера. Помыл пол на кухне, опять выпил. По чуть-чуть, неспешно, между делом. Когда он закончил стирку, бутылка была ополовинена. Саныч был румян как молочный поросёнок. Бодр, весел. Даже что-то насвистывал.
  Вдруг раздался звонок в дверь.
  "А пошлю-ка я всех в Заполярный". - Усмехнулся Саныч идя открывать дверь.
  На пороге стояла брюнетка со стянутыми в хвостик волосами. Саныч сразу подумал, что возможно это она заходила ночью. Только сейчас на ней не халат (он вдруг его отчётливо вспомнил, в отличие от лица), а джинсы и кофта.
  - Чем могу быть полезен? - Спросил Саныч.
  - Полезен? - Подняла брови незнакомка. - Что вы, никакой пользы от вас не ожидается. Хочу попросить, чтоб вреда больше не было.
  - Вред, есть обратная сторона пользы. Коль от меня одного не ждут, так и другого не дождаться.
  - Вы, уже какую ночь шумите, спать мешаете. Я вчера к вам заходила, не помните, наверное?
  - Конечно, помню. У меня память феноменальная, вы в халате были.
  - Надо же, а мне показалось - вы совсем пьяный были. Да что там, вы ж прям стоя уснули.
  - Ну и уснул, - кивнул Саныч. - Устал. Столько вчера всего навалилось. Вы проходите в квартиру.
  Саныч шагнул назад, приглашая незнакомку.
  - Меня Санычем звать, - представился он.
  - Кристина, - ответила новая соседка, и покачала головой. - Я на минутку заглянула, попросить, чтоб вы больше не шумели ночью.
  - Как угодно. Шуметь больше не буду.
  
  6.
  
  Саныч присел на диван перед протёртой табуреткой, с бутылкой и закуской на ней.
  "Соседка эта, Кристина, совсем недавно въехала. Такую б заметил. Впрочем, можно долго не пересекаться. Она, видать, снизу. - Подумал Саныч.
  Он махом выпил водку и сначала занюхал ломтём колбасы, затем закусил. Ему уж прилично вставило. И Саныч решил собираться в магазин, пока при памяти. Тариться продуктами.
  Купил кг риса. Горстка того внушительно разваривалась. А голодному брюху - подавай объём. Да и на вкус рис ему конечно нравился. Так же, купил кило гороху. И три кг макарон. Бутылка растительного масла в рюкзак уж не влезла, и он понёс её в руках, направляясь к выходу из магазина. Но в дверях остановился. Не, так дело не пойдёт. Вновь в магазин идти не хотелось. Остальные покупки - на завтра. Нужна ещё картошка. Укропчик сухой. Консервы. Сейчас же, полдела сделано. Он заслужил подарок. Надо баловать себя при возможности, чтоб не превратиться в железобетон. А с оставшейся пол бутылкой, не забалуешь.
  Саныч развернулся и подошёл к винно-водочному отделу. Глаза разбегались. Водка, вино, коньяк, пиво. Сейчас он может купить чего угодно. Но сильно напиваться не хотелось. И поэтому Саныч был удивлён, услышав свой голос:
  - Литр водки, вон той, - палец тыкнул в сторону пузатой бутылки. - И два пива.
  Вышел Саныч из магазина, прижимая к груди бутылки и косясь по сторонам.
  "Сейчас бы на знакомых не нарваться, они ж бухло за световые года чуют".
  И тут же, как из- под земли, возник Андрей Ведерников.
  
  Зав. склада, теперь уж с бывшей его работы. Ровесник Саныча. Весёлый, открытый человек. Они не были приятелями. Просто хорошие знакомые. С месяц назад, Андрей, позвал его к себе домой на обед.
  - Вон мой дом, рядом, - кивнул Ведерников на пятиэтажку. - Я развёлся недавно, у мамки с сеструхой живу. Знаешь, какие обеды они мне готовят! Говорят, это не фигня, что твоя, бывшая, кикимора кашеварила.
  - Да ну, - замялся Саныч, у которого дома лишь корка чёрствого хлеба осталась.
  - Брось, - нетерпеливо махнул рукой Андрей и чуть ли не потащил Саныча за собой.
  - О, да у нас гости, - улыбнулась мама, когда они зашли в квартиру. - Раздевайтесь, обед готов, вас дожидается.
  Дверь дальней комнаты приоткрылась и оттуда выглянула симпатичная девушка. Совсем не похожая на Андрея, но очень напоминавшая мать.
  - Привет братуха, - помахала она рукой. - Привет друг братухи!
  - Это Саныч, - представил гостя Ведерников.
  - О, Саныч! - Воскликнула мама. - Андрей рассказывал про тебя, говорил: замечательный человечище. А меня звать Светлана Сергеевна.
  - Очень приятно, - смутился Саныч от такого радушия.
  - Да, - кивнула сестра. - Брат говорил о тебе. И у нас три альбома есть Твердознаков. Хорошая у вас группа была. Как сейчас у тебя с музыкой?
  - Сейчас играть никто не хочет, - сказал Саныч. - Иль только вид делает, что хочет. Все и так звёзды... лестничной площадки.
  - Это Ирка, - представил сестру Ведерников. - Младшенькая. Хуже Бабы Яги, хоть и красивая. Не накормив гостя, с расспросами лезет.
  Но Санычу было приятно, что о нём как о музыканте помнят. Чего говорить, встретили его душевно. Саныч с Андреем уселись за кухонный стол. Сестра нарезала и поднесла хлеба. Мама разлила по тарелкам борщ и, спросив у гостя: майонез иль сметана? Положила сметану. У Саныча аж голова пошла кругом, от исходящего с парком, из тарелки, восхитительного запаха. Такого домашнего, уютного.
  Ирка и мама ушли из кухни, чтоб не стоять над душой. А Андрей заверил их, что второе он сам наложит, и себе и гостю.
  
  - Здорово! - Обрадовался Ведерников встрече. - Ты, гляжу, серьёзно затарился.
  Андрей был тоже заметно на веселе.
  - Привет! - Улыбнулся Саныч. - Запой у меня всегда серьёзен.
  - У тебя запой?
  - Ещё бы!
  - Восхитительно! У меня тоже. Третий день.
  - Это дело надо отметить. - Сказал Саныч. - Три дня! Это ж всего и не упомнить.
  - Да, особенно за вчера мало, что рассказать могу.
  - Пошли ко мне.
  - Можно, - проговорил Андрей. - Но я с Митей Полсотни. Да вон он.
  Ведерников кивнул на второй выход из магазина. Оттуда шёл тип с пакетом в руке. Саныч видел его прежде. Кажется, с Перегаром.
  - Это мой одноклассник Митя Полсотни, - представил подошедшего Андрей. - А это - Саныч.
  - Привет, - кивнул Митя.
  Руки Саныча были заняты бутылками, и он кивнул в ответ, обойдясь без рукопожатий, сказал:
  - Вы куда собирались?
  - Тепло, думали, на улице устроится, - сказал Андрей.
  - Ну, тогда точно пошли ко мне.
  - Пошли? - спросил Андрей Митю.
  - Конечно, - кивнул тот, и протянул деньги Ведерникову. - Сдача осталась.
  Андрей забрал деньги, затем бутылки у Саныча из рук, и переложил в пакет к Полсотни.
  
  Уселись, как водится, за табуретку. Андрей с Митей на диване, Саныч в кресле, напротив.
  - Как поживает Золотник? - Спросил Митя после второй стопки.
  - Золотник теперь не пьёт. Закодировался, стал спиртом торговать. Машина у него дорогущая. Говорит: пусть ещё подымают цены на спиртное в магазинах, тогда я себе Канары куплю, - усмехнулся Саныч. - Ночью водку не продают, так к нему очередь выстраивается.
  - А как сорвётся Золотник, да вновь забухает, так и пропьёт те Канары за пару дней, - хохотнул Митя.
  - За пару, это если по скромному, - сказал Саныч. - А так, за вечер профигачит Канары, вместе с жителями. Каждую травинку, каждого кузнечика пропьёт. Чёрную дыру на месте Канар оставит. И та засосёт всю вселенную. Золотник, это угроза. Разве устоять вселенной, когда даже Твердознаки из-за него распались. Он же всё мутил. И басисты новые всё ему плохие. Сам бы играть научился. То запой у него, то бизнес, какая нафиг музыка?
  - Чего-то ты разошёлся, - заметил Андрей.
  - Ай, ладно, действительно, не будем о грустном, - кивнул Саныч. - Что было, то прошло.
  - Какой нынче курс рубля к литру? - Спросил Ведерников Митю, меняя тему. - Подумываю перевести наличные в литры.
  - Так у нас ещё полно водки, - сказал Саныч.
  - Я деловой человек, - проговорил Андрей. - Должен быть в курсе, курса самой ходовой валюты на внутреннем рынке России.
  - Курс скачет, - поскрёб затылок Полсотни. - На рынке полно фальшивок.
  - Не отравиться бы, - сказал Саныч.
  - Ладно, наливайте уже, или хотите жить вечно, тряпки, - хмыкнул Андрей.
   Митя разлил по стопкам. Андрей понюхал свою стопку и сказал:
  - Нормальная водка, что вы гоните.
  - Она нормальная вообще сейчас есть? - усмехнулся Саныч. Я, на службу уходя, оставил пузырь "Русской". Зелёная, 0,5 бутылка, с пробкой-козырьком. Все, кто на отвальной был, расписались на этикетке. Дембельнулся, пошёл к Басухе. У него попили, а похмеляться ко мне двинули. Той самой "Русской". Во водка-то была! С бодунища, аки водица родниковая пошла. Ни запивать, ни закусывать не хотелось. Потому как с государственного завода была. По ГОСТу делалась. Наверняка и знак качества имела. Не делало государство палёнки для своих защитников. И прибыль имело. Сейчас же любая частная гнида в погоне за прибылью может травить земляков. А уж не земляков, так и вовсе святое дело. Знай, наливай, пока не вымрут. А народившиеся мутанты туалеты новым хозяевам чистить будут. За чекушку "палёнки".
  - Ну, ты Саныч и загнул, - проговорил Митя. - Сам-то тогда зачем пьёшь?
  - Потому, что я, как и вы индеец. У нас, в своё время, отняли прерию, и дали огненную воду, - сказал Саныч подымая свою стопку.
  
  Сидели, курили, пили. Водка убывала - громкость музыки прибавлялась. Около одиннадцати вечера спохватились, убавили звук. Но музыка не выключалась до утра.
  
  Бетховен. Глухой гений. Когда уж не оставалось надежды на восстановление слуха, он сочинил "Пятую симфонию". Композитор выразил её словами: Борьба с судьбой. Его вывод: сильный человек, может, справится с роком.
  С ночным роком, Кристина, решила справиться дневной классикой. В 10 утра, когда добропорядочные соседи были уже на работе, она поставила "Пятую симфонию" Бетховена на воспроизведение по кругу, не скупясь на громкость. И уехала в Мурманск к подруге детства. Из-за этого ей и пришлось вернуться домой к шести вечера. Соседи возвращаются с работы. А у подруги так было замечательно. Муж - на вахте сутки. И они могли б до утра вспоминать былое и делиться новостями. Попивать сухое вино и болтать, болтать. Но, музыку надо было выключить. Чёртов соседушка.
  Стоя перед своей дверью, доставая из сумочки ключи, Кристина слышала - "пятая симфония" только что началась, в очередной раз.
  Пройдя в комнату, она выключила музыку.
  "Извини соседушка, что прерываю удовольствие", - улыбнулась Кристина. Она была немного навеселе после вина.
  Кристина приняла ванну. Затем перекатив кресло в спальню и поставив ноутбук на подоконник уселась с кружкой чая смотреть записанный фильм. И тут, сверху, раздалась вновь тяжёлая музыка.
  Вино, хоть уж и совсем чуть-чуть, но всё ж ещё играло в крови.
  - Хм, - усмехнулась Кристина.
  
  Саныч не помнил, как уснул. Вроде под утро. После он просыпался. И жалобно, так трогательно, просил пить, высунув нос из-под одеяла. Это он точно помнил. В спальню зашёл Полсотни с двумя кружками.
  - Похмельная рулетка, - торопливо сказал Митя, протягивая обе кружки.
  - Ой, это как это? - Хлопал одним глазом Саныч, второй не открывая, чтоб окончательно не проснуться.
  - Пей скорей, в одной "чпок", в другой вода.
  Саныч схватил кружку наугад и влил в себя пол литра "чпока".
  - Ты убит, - объявил Митя. - Отправляйся к Андрюхе. Обоим подфартило.
  Митя исчез, и Саныч провалился в забытьё.
  
  - О-о, - простонал Саныч. В окно светило солнце. Значит, настал вечер. В квартире тихо. Видать гости спали. Иль ушли. Чтоб проверить, Саныч хотел попросить пить, но вспомнив Митю с кружкой, передумал. Эдак с неделю в кровати пролежать можно, под "чпоком".
  Где-то у соседей играла негромко музыка. Классика.
  - Моё утро, этим вечером, приветствуется музыкой, - проговорил Саныч, вставая с постели. - Слава мне!
  Он натянул штаны, и тут музыка неожиданно оборвалась.
  - Хм, - наморщил нос Саныч. - Хочу тра-ля-ля! Хочу тра-ля-ля!
  Так, босой, голый по пояс, с всклокоченными волосами, он вышел из спальни в зал. На разложенном диване спал в одежде Андрей, укрывая ноги собственной курткой. Мити не было. Саныч подошёл к табуретке. Посмотрел на пустые бутылки под ней. Ведерников тяжело оторвал голову от подушки и, глядя на Саныча мутно-красными глазами, проговорил:
  - Блин, подыхаю. Митя не пришёл?
  - Нет. А куда он ушёл?
  - За пузырём, - сказал Андрей и, сморщившись, неверными движениями, стал калечно подыматься с дивана. - Сейчас блевану.
  Ведерников поспешил в туалет, но по пути его скрутил позыв. Он зажал губы ладонью пытаясь сдержаться, но рвота брызнула меж пальцев.
  "Хорошо не на палас", - подумал Саныч. Блевотины было не много. Она попала на паркет у двери в коридор. Отвратительные сгустки были красноватые.
  "Уж не кровь ли? Иль свеклу точил?" - Подумал Саныч, чувствуя, что его самого сейчас стошнит.
  Из туалета послышались раздирающие звуки. Ведерников блевал. Саныч поспешил включить телевизор, разбавляя те звуки голосом диктора новостей. Сел в кресло, покосился на пустые бутылки. Во рту было мерзко, но не чистить же зубы рядом с Андреем. Саныч подцепил вилкой дольку селёдки и закинул её в рот. Тошнота тут же прошла. Соль вообще перебивает её. А сам селёдочный вкус перебил жесточайший перегар.
  Наконец Андрей утих в ванной, и через минуту вышел. Лучше выглядеть он не стал. Шёл мелкими шажочками, держась за стену. У блевотины остановился, кое-как перешагнул, и дальше - шажочками.
  - Говоришь три дня пил? - Проговорил Саныч. - Мне так после месяца бывает.
  - Ой, братка, извини, - прерывисто вздыхал Андрей, с величайшей осторожностью присаживаясь на диван. - Не могу убрать. Подыхаю.
  Он сел, а затем завалился на диван. И тут в дверь позвонили.
  - Это Митя, - сказал Ведерников. - Я кое-как закрыл за ним.
  Саныч пошёл к двери. Это действительно был Митя, вернувшийся, словно с бабушкиных оладушек. Розовый, улыбающейся, живой. Он обхватывал руками битком набитый пакет, прижатый к груди.
  - Ещё похмельную рулетку? - Улыбнулся он, проходя в квартиру.
  - Убийца, - сказал Саныч. Чего с Андрюхой-то? Ему совсем хреново.
  - Хреново?
  - Да. Ходит еле-еле. Тошнит. Вон, гадостью какой-то. Кровь что ль?
  Митя передал пакет Санычу. Скинул ботинки. Снял джинсовку, и сказал:
  - Дай тряпку, я уберу. Пивком похмелился, ожил. И вы с Андрюхой пока похмелитесь. А это, не кровь. Соус томатный. Он, вчера, до тебя, соус прям из бутылки глушил, закусывал.
  Пока Стёпа вытирал блевотину, Саныч усевшись в кресло, открыл "полторашку" пива, и начал разливать по кружкам.
  - М-м-м, - промычал, тяжело качая головой Андрей. - На фиг пиво, братка. Налей водки.
  Саныч отставил "баклажку", открыл водку, и плеснул полстопки.
  - Не, - замотал головой Ведерников, так и лежащий на диване. - Полную.
  - Не стошнит? - Долил Саныч.
  - Нормально. Закушу. Селёдкой.
  Андрей взял протянутую стопку и махом выпил, тут же закусив.
  - А-а-а, - издал он тяжело и, поставив пустую стопку на табуретку, уронил голову на подушку.
  Управившийся с уборкой Митя присел на диван. Андрей откатился к стенке. Саныч, выпив полкружки пива, пошёл в ванну. Ему несколько полегчало, но всё равно чуть не вырвало от пенящейся зубной пасты во рту. Почему-то с бодуна от неё вечно подташнивало.
  Когда Саныч вернулся к табуретке, Митя уж допил свою кружку и предложил:
  - Ну что, по водочке?
  - Ага, по водочке, - подал голос Андрей из-за Митиной спины.
  - По водке, так по водке, - кивнул Саныч. - А чего ещё у нас есть?
  - Как Андрюха заказывал, - пожал плечами Полсотни. - Пива "полторашку", литр водки, две бутылки вина креплёного, закусь и сигареты. И деньги, Андрюха, все до копеечки ушли.
  - Давай уж наливай, - вымучено улыбнулся Ведерников.
  Саныч кивнул Мите, а сам пошёл, включил музыку, и когда колонки заскрежетали гитарами, вернулся, уселся в кресло.
  Митя налил водки в три стопки. Протянул одну Андрею. Тот осторожно приподнялся на локте, и замотал головой:
  - Полную. Что вы всё по половине капаете?
  Митя, глянув на Саныча, долил только Андрею.
  - Ну, давайте, - проговорил Ведерников, и сотрапезнички чокнулись.
  Закусили кто чем, а Андрей занюхал рукавом.
  - Ой, парни, - сказал он отдышавшись. - Я вырубаюсь спать.
  - Давай, иди, ложись на мою койку, - предложил Саныч.
  - Спасибо братка, - поблагодарил Ведерников. Он встал, и его тут же повело в сторону. Не схвати его Саныч, то и упал бы.
  - Заносит, - пьяно улыбнулся Андрей.
  Саныч провёл Ведерникова в спальню, а вернувшись, сказал Мите:
  - Наливай.
  Сам же присев у гробоподобного телевизора, взявшись за переключатель, стал туго щёлкать по каналам. Затем махнул рукой:
  - Ни фига нет.
  Митя тем временем, поднявший с пола газету уткнулся в телепрограмму.
  - Любовь одна, - прочитал он хохотнув. - Через двадцать минут.
  - О! "Любовь одна" - отличный сериал, - воскликнул Саныч. - Таджик-фильм. Следующий сезон называется "Любовь две".
  - Пропустить нельзя, - засмеялся Митя, и они выпили за сериал.
  Вдруг раздался звонок в дверь.
  - Кого там ещё принесло? - Проворчал, подымаясь Саныч.
  Это оказалась соседка. Вместо ожидаемого Паши или Перегара.
  - Сударыня! - Воскликнул Саныч. - Уже ли вижу я вас снова. Чему обязан праздник сей?
  - Опять шумели прошлой ночью.
  - Я принимал лихих гостей.
  - И что ж теперь, не спать соседям?
  - Настаивать я не могу.
  - Да не смешно вот.
  - Ну, а если, я всё-таки да рассмешу?
  - Скорей в лесу чего-то сдохнет.
  - Трагедии не станем ждать, ну, а покой ваш, я, ночами, клянусь ничем не нарушать.
  - Ты прям поэт, - сказала Кристина, переходя на "ты".
  - Может зайдёшь? - Предложил Саныч. - У меня бардак, конечно, и водка кругом, но всё течёт, всё меняется.
  - Меняется? - усмехнулась Кристина. - Посмотрим, а пока - пока.
  
  Саныч закрыл дверь и вернулся к Мите и табуретке.
  - Кто заходил? - спросил Полсотни.
  - Соседка.
  - Хорошая?
  - Хорошая. Только ругается, что шумлю ночами.
  - А мы больше не будем, - вздохнул Митя.
  - Я так и сказал.
  
  Прошёл час. Они попивали водку и посматривали телевизор, обсуждая происходящее. Началось кино "Боязет". Шла уж неизвестно какая серия. Русские солдаты защищали осаждаемую турками крепость. Наших мучила жажда. Трупы отчаянных солдат, допечённых жаждой, с фляжками во множестве лежали за крепостными воротами на берегу реки.
  Вдруг в спальне послышалось движение. Затем дверь отварилась и через порог, в зал, на карачках, вполз Андрей.
  - Налейте, - сказал, он пьяно улыбаясь.
  - Ну, Баязет, - засмеялся Митя.
  - Блин, от жажды не дадим пропасть, - захохотал и Саныч. Он налил полстопки и добравшийся на четвереньках до табуретки Ведерников, отчаянно замотал головой.
  - По-о-олную, - смеялся уже и Андрей.
  - Понял, - Саныч долил водки до краёв.
  Ведерников залпом выпил, и Митя тут же сунул ему на вилке дольку селёдки.
  - Гы-гы-гы, - закусив, гоготал Андрей, сидя на полу. - Водка уже не вставляет, хлороформу бы! Гы-гы-гы! Так я провожу свой досуг. Дайте сигарету. Чего смотрите?
  - Кино, - ответил Саныч. - Наши умирают, но не сдаются. Кругом кровь и турки.
  - У нас с Турцией был десяток войн, - блеснул эрудицией полуживой Андрей. - Во всех вы победили.
  Ведерников взял с табуретки зажигалку и сигарету, прикурил. Но, скурив лишь до половины, затушил окурок в пепельнице. Взгляд его резко помутнел. Он проговорил:
  - Наливай ещё.
  - Блин, - сказал Саныч. - Куда ты спешишь?
  - А чё цедить-то, братка? Наливай, и я пойду спать.
  Саныч налил стопку. Андрей выпил, закусил, и пополз, на четвереньках обратно в спальню, невнятно напевая:
  - Где-то на белом свете, там, где всегда мороз...
  А через час сотрапезнички услышали, как его рвёт.
  - Блин, - схватился Саныч за голову, представляя свою постель в блевотине. Матрас навсегда впитает дух желудочного сока Андрея.
  Они с Митей зашли в спальню. На кровати сидел Ведерников и, скривив лицо, боролся с тошнотой. По его подбородку была размазана красная блевотина. И вся белая постель была перемазана кровью, теперь сомнений не было.
  - Ё-о, - только и вырвалось у Саныча. Он подскочил к Ведерникову. - Больно?
  Тот отрицательно покачал головой.
  - Тошнит? - Вновь спросил Саныч.
  Теперь Андрей кивнул утвердительно. Тогда сотрапезнички вдвоём под руки потащили Ведерникова в туалет. Тот не стоял на ногах. Но дотерпел до унитаза. Там его вновь вырвало. Желчью с кровью. Андрей между позывами попросил оставить его. И сотрапезнички вышли.
  Ведерников, умывшись, вышел на своих ногах. Впрочем, его один чёрт заносило.
  - Ну, ты действительно Баязет в спальне устроил, - сказал Митя. - Кровищи-то.
  - Надо "скорую" вызвать, - заключил Саныч.
  - Не, - замотал головой Андрей, присаживаясь на диван. - Что вы гоните? Всё нормально. Наливай.
  - Ты совсем не алё? - Спросил Саныч. - Какой тебе, наливай?
  - Да брось ты, - махнул рукой Ведерников. - Говорю ж, всё нормально. Наливай.
  - Может у тебя язва кровоточит? - Предположил Митя.
  - Сами вы язвы, - хохотнул Андрей. - Где там водка? Я ж могу и уйти, да купить. У меня отпуск. Хочу бухать.
  Саныч пожал плечами и налил полную стопку. Ведерников выпил. После ещё. Затем его утащили в спальню-баязет. Сняв окровавленный пододеяльник и простыню.
  Около двенадцати ночи в дверь позвонили.
  - Кого это ещё? - Проворчал Саныч.
  На пороге стояла мама и сестра Андрея. Увидев их тревожные и в тоже время холодные лица, Санычу захотелось провалиться куда-нибудь. Он был довольно пьян, но всё ж ему стало так стыдно. Вспомнилась теплота, с которой его встречали, и ощущалось дерьмо с которым он теперь встречает их. Саныч увидел себя со стороны. Пьяный. С выхлопом перегара разящим через световые годы на многие парсеки. По пояс голый, с распущенными волосами. Дома жутко прокурено. Бардак ужасный. И Андрей, блюющий кровью.
  - Здравствуй. Нам Антон сказал, что у тебя Андрей, - проговорила Светлана Сергеевна и поджала губы.
  - Здравствуйте. Он у меня, - кивнул Саныч, отступая назад и пропуская пришедших. Антон работал с Ведерниковым, а в прошлом и с Санычем. Жил в соседнем доме. Наверное, он видел Андрея с ним вместе, топающих затаренными выпивкой.
  Они прошли в спальню. На полу валялось скомканное окровавленное бельё. Светлана Сергеевна покосилась на Саныча. Тот уставился в пол. Сестра и мама растолкали Андрея. Затем Ирка стала по телефону вызывать такси. А Саныч, доведя нестоящего на ногах Ведерникова до коридора, принялся его одевать. Андрей тупо улыбался и что-то балакал на пьяном языке. Саныч помог Ведерникову выйти на улицу, мама не хотела ждать такси в квартире-боязете. К облегчению Саныча такси через пару минут подъехало, избавив его от мук совести.
  В эту ночь в квартире Саныча не шумели. Сотрапезнички перешли на вино. Попивали не спеша, глядя телевизор. Да негромко разговаривали. Стоило одному забывшись повысить голос - другой тут же подносил палец к губам:
  - Т-с-с, осторожно, злая соседка.
  - Да, нелегко доброму, средь злых ночью.
  К четырём утра они завалились спать.
  
  7.
  
  Саныч поднялся в одиннадцать. Вышел в зал. Митя, сидя на диване, смотрел тихонько телевизор.
  - А я посудку помыл, - сказал Полсотни разливая по стопкам водку.
  - Замечательно, - проговорил Саныч, и, выпив, добавил. - А сейчас ещё замечательней.
  Закусив, пошёл умываться. Его вновь чуть не стошнило от зубной пасты.
  Через час у них закончилась водка. Митя разлил остатки по стопкам и сказал:
  - Дай бог, чтоб не последняя.
  Сотрапезнички чокнулись и выпили. Полсотни сразу погрустнел, он не знал, что у Саныча есть деньги.
  - Ну что, надо что-то придумывать, - сказал Митя. - Пошли, прогуляемся. Кого-нибудь встретим, у кого-то стрельнём.
  Саныч хотел избавиться от "хвоста". Он согласился выйти на улицу, чтоб там и распрощаться с гостем, сказав, что резко поплохело. Затем вернуться домой, естественно через магазин. Тогда можно потихоньку похмелиться, убраться, замочить заблёванное бельё. А коль хорошо похмелиться, то можно даже и постирать.
  Они вышли на пасмурную улицу. Пасмурно, это хорошо. Хуже не придумать чем с бодунища на солнце щурить пропитую рожу.
  Сотрапезнички стояли у магазина, где встретились.
  - Стасик! Здорово дружище! - Воскликнул Митя, увидев вышедшего из-за угла парня. Саныч его не знал.
  - Здорово! - Протянул парень руку сначала Полсотни, а затем Санычу.
  - Как жизнь вообще? Давно тебя не видел, - сказал Митя.
  - Неделю назад встречались, - напомнил Стасик.
  - Ой, точно, - хлопнул себя по лбу Митя. Он почувствовал щедрый кошелёк, и глаза его загорелись.
  - А вы чё тут стоите, мутите? - спросил Стасик.
  - Ну, - развёл руки Митя. - Мутим. Есть предложения? А то так хреново, прям вообще.
  И действительно, голос Полсотни стал хреновым. Прям вообще.
  - Пошли со мной тогда, - махнул ракой Стасик. Я вчера тоже поддал.
  - Как? - удивился Митя. - Сегодня значит уж суббота?
  - Ну да, - кивнул Стасик. - А тебе-то что, иль на работу устроился?
  - Не, - улыбнулся Митя. - Нет ничего подходящего. На всех пивных заводах уже есть директора.
  Стасик купил два литра водки и позвал сотрапезничков в гости.
  "Как-то нереально всё складывается в последнее время, - подумал по пути Саныч. - То Андрюха с бабками, теперь этот Стасик. И даже прощелыга Паша разок со своим пришёл. Все наливают, никто ничего не просит. Ой, не к дождю такое. Налетит Земля на небесную ось".
  Это в прежние времена все были при мармулетах и водка текла рекой. Нынче-то пообсохла та река. Из болота выцеживать приходится с Пашей, Перегаром, Митей. Ведь и он, Саныч, теперь такой. Частенько бывает: в дверь позвонили - бутылку, закуску прятать.
  
  Они шли вдоль дороги. Саныч глянул на здоровенный плакат, видимый всеми пешеходами и проезжающими. На нём были изображены мужчина и женщина. С едва заметными полуулыбками, а-ля этакой, плакатной, Моны Лизы.
  "Впрочем нет. Мона Лиза и по сей день непонятно чему улыбается, - подумал Саныч. - С этими ж всё ясно. Они очень горды, что на плакат попали. Вот соседи-то ахнут. А снизу, надпись такая, красивая: "СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ". Ага, красивая. Но какая-то непонятная. Против кого-то эта сила? И зачем вообще сопки в силах измерять? Красиво, звучит, но непонятно. Как картина, которую мулатка грудью пишет. Хотя там красива сама картина написания картины упругой грудью, перемазанной в краске. Это же, нет, не мулатка рисовала. Здесь, раз прочитав красивую мудрёную надпись, тут же забудешь. Будешь ходить мимо, не обращая внимания. Потому, что второй раз читать, не торжественно уже. А напиши "СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ", мулатка упругой грудью? А? Красота осталась бы навсегда. Вот идёшь по завьюженной улице Полярной Ночью. По щекам стегает снег. И он такой плотный, что и не видно тебе кто изображён, что написано, на этом плакате. Виден лишь смутный силуэт. Но ты знаешь, что его, когда-то, расписала своей загорелой грудью мулатка. И наверняка станет теплее. Хотя бы на душе.
  А тут? Ай, что и говорить. Лучше б меня с перепою сфоткали. Такого, чтоб щетина ржавой проволокой, чтоб в глазах два испуганных дурачка. И написали б: "САНЫЧ, ЗАВЯЗЫВАЙ!!!". Это для братвы. А с другой стороны, для правильных. Ну, для таких, кто в остроносых туфлях, и в машинах, где клубняк из колонок: "унц-унц". Вот для них, ту же самую фотку, только с надписью: "САНЫЧ СЕГОДНЯ НЕ КОМИЛЬФО". Потому как стерегись. Ведь носи ты даже остроносые туфли, это не застрахует тебя от стопочки-другой. А там глядишь, жена выгнала из дому. Уснул в машине своей, в последнем пристанище, с сигаретой. Пожар. Да благо проснулся-таки, выскочить успел. И всё, в машине не слышится больше "унц-унц". Там теперь ветер подвывает. А на туфле остроносой каблук отвалился. Друзьям через неделю не нужен. Попахивать псиной начал. Ну, в общем, не комильфо".
  
   Стасик возвращался из Мурманска. Прошлый вечер закуралесил там. Ночь проспал. Утром малость похмелился и поехал домой. По дороге решил в магазин зайти. Там сотрапезничков и встретил.
  Они прошли на кухню. Стасик достал из холодильника бутыль-полторашку.
  - Квас, - пояснил он. - Сам делал. На запивку самое то. А закуси негусто.
  Он поставил на стол консерву кильки и принялся её открывать.
  - Братская могила, - усмехнулся Стасик, глядя на рыбёшку в томате.
  Затем поставил на стол тарелку с уж нарезанным хлебом.
  - Подсох, хоть и в пакете был, - заметил он.
  - Под братскую могилу самое то, - сказал Саныч. - Не закусь, а поминки.
  Все трое хохотнули, и Стасик, открыв бутылку, разлил водку по рюмкам. Затем спрятал пузырь в холодильник.
  - Пусть запотеет, - пояснил он и, подняв рюмку, сказал. - Будем.
  Чокнулись. Выпили. Закусили. Саныч попробовал самодельный квас, отлитый в кружку.
  - М-м, замечательно, - закивал он. Ему действительно очень понравился этот квас. Совсем не такой, какой был в детстве в деревне у деда. Тот был кислым, мутно-серо-жёлтым. А этот сладкий, и на цвет как крепкий чай.
  - А то, - засиял Стасик. - Выпили, теперь и познакомиться можно. Я - Стасик.
  - А я - Саныч.
  Они ещё раз пожали руки.
  - Я - Митя, - хохотнул Полсотни. - Срочно по второй за знакомство.
  
  8.
  
  Около одиннадцати вечера Кристина спохватилась, что забыла телефон у Ольги. Ещё одна подруга детства, с которой она поддерживала отношения. А завтра в 8 утра позвонит отец. Договорились съездить в Мурмаши, на могилу дедушки. Без телефона Кристина проспит до обеда.
  - Чёрт, - проговорила она и включила ноутбук. Ей повезло, скайп Ольги был в сети. Та тут же ответила на звонок.
  - Нет, ещё не спим, - ответила подруга. - Можешь, конечно, вернуться. Но лучше до завтра уж подождать. Поздно. Суббота всё-таки. На улице пьяных полно. Я б мужа попросила принести телефон тебе, да он только в ванну залез.
  - Да ладно, отмахнулась Кристина. - Пятнадцать минут ходу до тебя. Дойду уж и сама. К тому ж, глядишь, и красавчик какой пристанет. Без вредных привычек, материальных и жилищных проблем. Сильный, но тонко чувствующий. Загорелый брюнет двухметрового роста. С таким...
  - Иди уже, - прервала Ольга засмеявшись.
  Её муж не успел из ванны выйти, как Кристина уж позвонила в дверь. Она забрала телефон, и отказавшись от чая, поспешила домой.
  На улице было тепло. Светило солнце. И, несмотря на поздний час из открытых окон слышались, то застольные разговоры, то музыка. Неожиданно перед Кристиной возник пьяный мужик, в давно не стираных джинсах.
  - У какая, - проговорил он с идиотской улыбкой.
  Кристина прошла мимо, вроде как, не обращая внимания.
  - Ну и что! Зато, может, я тонко чувствую, - последнее слово мужик еле выговорил.
  Кристина едва сдержала смех, и напряжение от хмельной улицы поубавилось. Заем ей на встречу прошли два Омоновца. Один очень даже ничего. Глядя на их сдержанные лица, Кристина представила, как те гаркают дружно: зато мы тонко чувствуем! И вновь едва сдержала смех. Кристина, шла дальше, уж беззаботно улыбаясь.
  
  Она открыла дверь своего подъезда и увидела... Валяющееся тело. Кристина замерла на пороге. Сразу в глаза бросалась кровь. Довольно много крови растёкшейся по бетонному полу у головы лежащего. Тёртые джинсы, "косуха", распущенные длинные волосы. Это был соседушка. Кристина, держа одной рукой открытую дверь, шагнула в подъезд и осторожно, носком туфли, толкнула ногу лежащего. Тот простонал что-то вроде: ой, ёбта. И зашевелился.
  - Живой? - растерянно спросила Кристина.
  - Возможно, - слова Саныча едва можно было понять. Он говорил, не шевеля губами.
  - Я сейчас "Скорую" вызову, - сказала Кристина.
  Услышав это, Саныч словно получил волшебный укол. Начал тут же подыматься с пола. Вдруг негромко ойкнул, скривил лицо, и удивился:
  - Однако. Но никакой "Скорой". Запрещаю, - он по-прежнему говорил, не шевеля губами. Лицо всё в крови. Казалось, в Саныча вселился властный демон, соображающий, как управлять этим избитым, отказывающим организмом. Он опёрся одной рукой о стену, другой о колено, и начал подыматься. Кристина попробовала помочь, взяв его под руку, но Саныч замотал головой. Затем, прямо-таки с величайшей осторожностью, сплюнул тягучую кровавую слюну, и выпрямился самостоятельно в полный рост.
  - Рёбра всё ж поломаны, думаю, - проговорил он.
  Тогда Кристина опять осторожно взяла его под руку, и Саныч на этот раз позволил себе помочь.
  
  9.
  
  Саныч проснулся с ужасной болью. Всё тело ныло, а в рёбрах и нижней челюсти - кричало. Аккуратно прикоснулся к лицу. Щёки, подбородок - в кровавой корке. Она крошилась под пальцами на губах. Была на шее. У Саныча уж случался перелом челюсти. Тогда он всем говорил, чего от него и ожидали - побили. На самом же деле, он спьяну упал на улице с лестницы. На неё натекло с какой-то прорванной трубы, и та обледенела. Поскользнулся, упал, закрытый перелом, рта, как он смеялся. А скажи, как есть - никто не поверит. Вот и говорил всем - побили. Малолетки. Не, никому не вмазал, не навалял, они же дети. И в эту версию все охотно верили.
  Саныч сразу решил, что на этот раз к врачам не пойдёт. Это на месяц зашьют проволокой челюсти. Кушать через трубочку - полбеды. А вот пить с зашитым ртом уж возраст не позволял. Десять лет назад он и не парился, что его может стошнить. Хотя помнится, тогда, всё ж раз, друган сидел рядом, с пассатижами. Пока Саныч пьяный спал беспокойно. Тогда не стошнило, а вот сейчас стошнит. И другана нет, такого чтоб с пассатижами. Чтоб рот развязал.
  Ещё рёбра пронзала острая боль от всякого движения, и от глубокого вздоха. Не дай бог закашлять. Саныч прикинул, сколько он вчера скурил: пачки две, три, четыре? Как-то с Басухой, они на двоих скурили блок за ночь. А сколько он подобных ночей не запомнил...
  В последнее время он стал часто кашлять взахлёб по утрам, отхаркивая какую-то гадость. Вот и сейчас в горле ужасно першило. Нет, рот зашивать он не станет. Придётся самому держать месяц зубы сжатыми.
  Дабы понять, что это лучший вариант, достаточно вспомнить двухметрового бугая в окровавленном белом халате выпускающего из кабинета страшно кричавшую, до этого, женщину. Бугай тогда пробасил: следующий. У Саныча в животе похолодело, и было от чего. Никакого обезболивающего, и похожий на пассатижи Басухи инструмент. Врач сжимал его здоровенной ручищей, выдёргивал из дёсен проволочку за проволочкой. Те за месяц конкретно вросли в плоть. Сначала верхняя челюсть, затем нижняя.
  Когда Саныч вышел из кабинета, Басуха ожидавший его, похвалил с иронией:
  - Молодец, не кричал.
  - Так у меня рот же зашит был.
  Тогда они пошли в блинную. Саныч месяц об этом мечтал, кушая супчик через трубочку. Но тогда он так и не смог съесть ни одного блина. Челюсти атрофировались, приоткрывались маленькой щёлочкой, рот не работал.
  
  Не, Саныч твёрдо решил к врачам не ходить.
  Он лежал на своём разложенном диване. Хорошо, что не на кровати в спальне, оттуда дольше добираться до туалета. Саныч порадовался своей привычке не налегать на закуску в гостях. У Стасика позже обнаружилась картошка. Нажарили. Но Саныч практически не ел. И теперь радовался, что приспичило его всего лишь по малому. Он начал долгий подъём с дивана не громко вскрикивая сквозь зубы от острой боли в рёбрах.
  Саныч смутно помнил, как вчера, должно быть поздно, возвращался домой. Ему очень хотелось, наконец, остаться одному. О пути домой он помнил только отчаянно уезжающий из-под ног асфальт. Судя по стёсанной ладони, и ноющей коленке, он падал. А после, у его подъезда, были какие-то люди. Их возраста - не вспомнить. Знал только, что целая компания была.
  Справившись с туалетом, Саныч принялся отмывать кровавую корку, осторожно склонившись над ванной. И вдруг вспомнил:
  - Вон, одно быдло тут пьяное ходит. Дыра и есть дыра.
  Это он услышал за спиной, уж открывая дверь своего подъезда.
  - Я сумею простить вас, если сейчас же свалите отсюда, - Сказал, оборачиваясь к компании Саныч. - Хотя в жопу милосердие, вы назвали мою улицу дырой.
  Он ничего не помнил о драке, но кто победил, догадывался. Жаль его жизнь не снимают американские кинематографисты. У них бы хороший парень победил. А ведь он даже и фразу сказал киношную. Небрежно-пафосную, как хороший парень.
  Саныч усмехнулся своим мыслям и тут же скривился от боли. Он посмотрел на костяшки своих кулаков. Те были целёхоньки, и ничуть не болели.
  "Вот и, слава богу, - подумал он. - Лишь бы мерзавцы не пострадали"
  Он, вообще считал, - что драться с незнакомцем, у которого вполне может оказаться ВИЧ, гепатит, и чёрт знает, что ещё, - полнейший идиотизм. И объяснил бы ему кто, Христа ради, зачем он вечно поступает не по своему разумению? Хуже собаки, всё понимает, но поступить правильно не может.
  Саныч, склонившись, подставил под тёплую струю щёку, и осторожно, пальцами, продолжил отмывать въевшуюся в щетину кровавую корку. Бледно розовая вода закрутилась водоворотом вокруг стока ванной. И тут Саныч вспомнил свет, ворвавшийся в дверь подъезда. А в нём девичья фигура, спрашивающая: живой?
  "Точно, - подумал Саныч. - Это ж соседушка новая помогла добраться мне до квартиры, до диванчика".
  И всё ж он вчера был здорово пьян, и ничего подробнее вспомнить не мог.
  Санычу больших усилий стоило снять окровавленную футболку и штаны. На это ушло около получаса. Было очень больно, и к тому ж его начинало мутить. Может только с перепою, а может ещё и сотрясение мозга. Последнее радовало, последнее подтверждало наличие серого вещества в голове. А как ещё проверишь, когда вся жизнь наперекосяк, и поступки указывают на отсутствие ума?
  Саныч голым принялся отмывать шею и грудь. На подбородок он махнул рукой. Щетина не давала сыть окончательно кровавую корку, а поломанную челюсть особо не потрёшь.
  Наконец кое-как отмывшись, он глянул в зеркало на стене. Ну, уж не восставший мертвец, каким он вошёл. Но и не красавчик. На подбородке осталось много крови. Под глазом синяк небольшой, а вот на левом боку, на рёбрах, синяк здоровенный. Точнее сказать, синий весь бок. Словно его бульдозер сбил.
  Он отмыл стальную цепь, снятую с шеи перед умыванием. В её звеньях тоже засохла кровь. Затем одел вновь. Та звякнула медальоном с надписью на латыни: "Вся моя надежда на себя самого".
  Мучил зверский сушняк, но Саныч лишь прополоскал рот, и ограничился маленьким глотком. С воды его непременно стошнит. Так и челюсть можно выронить в унитаз.
  Кроме боли чувствовалась слабость во всём теле. В глазах заплясали светлячки от давления. Оставалось радоваться, что посетил ванну, пока были хоть какие-то силы.
  И тут он подумал: "а вдруг?" Добрёл до кухни. Открыл створку стола. И о, чудо! Обнаружил чекушку водки! Когда её купили? Кто её купил? Как Митя о ней не узнал? Саныч понятия не имел. Он сам никогда не покупал чекушек. Но на опохмел старался отложить всегда. И порой, как сейчас, случались сюрпризы. Теперь ему из дому не выйти, следовало грамотно распорядиться этой чекушкой. Саныч сквозь зубы процедил полстопки и поковылял надевать трусы.
  День он провёл в кресле перед телевизором. Подымаясь переключить канал, когда начиналась совсем уж нестерпимая галиматья. Типа концертов по выходным. Водки выпил ещё раз, полстопки. А вечером, часов в семь, неожиданно послышался звук открываемой двери. У Саныча с похмелья ёкнуло сердце.
  "Даже не проверил, заперта ль дверь", - спохватился он.
  Саныч не шевеля корпусом, повернул голову, и увидел на пороге комнаты вчерашнюю соседушку.
  - Извини, - сказала она. - Я без стука. Вчера дверь осталась не запертой, замок у тебя только под ключ. Вот, проверила, до сих пор незаперта. А тебе, наверное, сейчас тяжеловато ходить, отворять гостям. Как себя чувствуешь?
  
  
  
  САНЫЧ
  
  1.
  
  В новогоднюю ночь с 2011 на 2012 год, Саныч напился до беспамятства. Проснулся к вечеру первого января и продолжил. Он попрощался с умершими друзьями, выпив их стопки, стоящие на комоде, да закусив чёрствым хлебом. С женой прощался после всех.
  - Думаю, скоро увидимся, Кристина.
  Саныч сходил за бутылкой в магазин, и вновь напился до беспамятства. Естественно второго числа проснулся с тяжелейшего похмелья. Праздник прошёл. Новый Долбанный Год наступил. Деньги заканчивались. Похмеляться на них надо было грамотно. Плавно уменьшая дозу алкоголя, растягивая время меж выпивкой. Так, глядишь, и живым остаться можно.
  "И так, операция аперитив".
  В нём всего 20 градусов, и Саныч купил три бутылки. Выпил две стопки подряд. Убавил звук телевизора. Шло какое-то старое кино о революционных матросах. Погасил свет и улёгся, на кровать не раздеваясь. Закрыл глаза, тут же провалившись в сон.
  А минут через двадцать в комнату вошёл усатый матрос в бескозырке, грудь в пулемётных лентах.
  - Окопался, крыса тыловая! - грозно пробасил он, доставая из кобуры "Маузер". - "Аврора" уж пятый залп дала, а он в подушку зарылся, шкура! Труса празднуешь? Да за такие дела - к стенке, гада!
  И революционный матрос навёл огромный пистолет на Саныча.
  - А-а-а! - выкрикнул Саныч и, оторвав голову от подушки ошалело заозирался по сторонам, пытаясь в полумраке разглядеть матроса.
  Из телевизора раздался выстрел, и кто-то басом сказал: готов хлопчик. Саныч шумно выдохнул, утерев со лба холодный пот. В его сознании словно закручивалась тугая пружина. Вот-вот лопнет иль сорвётся, разжимаясь, ракетой зашвырнёт сознание в соседнюю галактику. В воспалённом мозгу задребезжал шёпот, становясь всё громче и отчаянней:
  "Кто-то, где-то, точно есть, кто захочет тебя съесть. Кто-то, где-то, точно есть, кто захочет тебя съесть. Кто-то, где-то. Кто-то, где-то! Ктотогдетоктотогдето!!!Ктооотааа!!!!!Гдеееееетааааааааа!!!!!!!!!
  Саныч встал, обхватывая голову руками. Пошатываясь, подошёл к комоду, где стоял аперитив, и выпил стопку.
  "Бред, чистый бред"
  Он сел на кровать и "лентяйкой" чуть прибавил звук телевизора. На экране оранжевые пятна уж играли на гармошке. Саныч переключил канал. Криминальная хроника. Наркоман зачем-то пытался украсть в магазине собачьи консервы.
  "Дебил, ну его нафиг, после таких новостей чёрт знает, что приснится".
  Саныч опять переключил канал. Судебное разбирательство.
  "За это надо вмазать".
  Он вновь подошёл к комоду, налил стопку, и махом выпил.
  "Сладкая, дрянь".
  В голове вроде прояснилось. Мысли перестали путаться. На экране два оранжевых пятна визжали женскими голосами, перекрикивая друг друга. А грозное пятно судья обещал всех оштрафовать.
  "Лучше б расстрелял".
  Саныч опять убавил звук, переключил канал и лёг спать. Часа через пол, он очутился в подъезде заброшенной многоэтажки. За ним гнался Мухтар. Жуткая зверюга. Овчарка с мордой бультерьера.
  "Наверное, я его консервы украл".
  Саныч бежал по ступеням на больных ногах, вверх, пролёт за пролётом. Чудовище Мухтар цокая когтями по бетону, его настигал, жутко, часто дыша по-собачьи.
  "Не отдам!"
  И вот Саныч выскочил на крышу. Всё, хана! Бежать больше некуда. Мухтар был уж тут. Оскалив страшные клыки, медленно двигался на Саныча, злобно рыча. А тот оказался у самого края крыши. Глянул вниз. Голова закружилась, внутри всё упало. Мухтар, гавкнув бультерьеровой пастью, прыгнул на Саныча.
  - А-а-а! - Саныч подскочил на кровати. Ноги пронзила острая боль, очередным гвоздём забитая в мозг.
  Он, тяжело дыша, вытер ладонью мокрый лоб. Одежда мерзко липла к потному телу, и при этом его бил озноб. Он забрался под плед накрывавший постель. По телевизору, конечно же, шёл сериал про Мухтара.
  "От этого фильма и на трезвую голову свихнуться можно".
  Саныч понял, что так дело не пойдёт. Так он не поспит. А сил совсем нет. Надо просто напиться и вырубиться. Он поднялся и, взяв бутылку, стал теперь уж пить из горла, переключая каналы телевизора. В голове прояснилось. Он даже закурил. Пока такие бодряки, Саныч решил занырнуть в ванну, смыть вонючий пот.
  Умиротворяюще журчала вода. Тело прогревало до костей. Пар замутил зеркало над умывальником.
  - Зачем вы нас бомбили? - раздался женский голос.
  Саныч резко открыл глаза. Оказалось, он опять вырубился, разомлев в горячей воде. Сразу вспомнилось, как много людей умерло вот так с бодунища в ванной. Он перекрыл краны и выдернул пробку, спуская воду.
  "Подыматься из ванной осторожно, чтоб голова не закружилась".
  Саныч натянул чистые спортивные штаны и футболку. На кухне взял вторую бутылку.
  "Напиться и забыться".
  На кухонном столике наткнулся на пакетик с сушёными кальмарами.
  "Идеальная закуска, солёное к сладкому аперитиву".
  Саныч прошёл в комнату и включил свет.
  "Нафиг надо в темноте сидеть".
  Выпив полбутылки, он уж с усмешкой думал о недавних бредовых кошмарах.
  "Кошмар за собственные деньги. Столько бабок истратил, чтоб перепугать себя до смерти. Ад для идиота".
  Саныч засунул в рот ломтик словно резинового кальмара, долго жевал его и, запив из бутылки выдохнул:
  - Красота.
  "Хоть бы одна сволочь завтра в гости зашла, а то у меня точно крышняк съедет в четырёх стенах".
  Он допил бутылку и с четверть выпил из новой. И всё ж оставил на опохмелку. Убавил звук телевизора и, завалившись в кровать, теперь уснул по-настоящему. Ему снилась всякая галиматья, но на этот раз он не подрывался ошалело. Проспал часов шесть. И просыпаясь почувствовал, что ему, конечно же хреново. Но на кухне ещё оставался аперитив, который предстояло растянуть на сутки.
  Похмелившись двумя стопками, Саныч даже позавтракал остатками гречки.
  К вечеру, когда аперитива осталось на пару стопок, началось продолжение кошмара за свои деньги. Его вновь рубило, глаза закрывались. Саныч держался что было сил. Ходил кругами по комнате. Стены и потолок давили. Ноги болели, голова кружилась. Шатаясь, он волочился блевать в туалет. Его выворачивало уже лишь водой и желчью. Саныч умывался, отсмаркивался трясясь всем телом. Заглядывал в зеркало, пытаясь рассмотреть свои глаза. Воспалённые, красные, безумные, испуганные. Но ничего различить не мог.
  В конце концов, он разом прикончил остатки бутылки.
  "Всё, финиш. Операция "Аперитив" провалилась".
  Полегчало на пару часиков. Затем стало рубить всё сильней. Но пока он бодрствовал, удавалось кое-как контролировать мозг. Отгонять навязчиво крутящуюся по кругу ахинею.
  "Сколько будет литр пива, литр пива, литр пива? Сколько будет литр водки, литр водки, литр водки? Сколько будет литр пива?..Тфу ты! Бред! Я нормальный. Вон кровать. Вон телевизор. Я контролирую ситуацию. Надо проблеваться и полегчает".
  Но блевать уж совсем нечем было. Тогда Саныч выдул на кухне из чайника с литр воды.
  "Сколько будет литр воды, литр воды..."
  Словно в голову забрался враг и, пытаясь свести с ума, нашёптывал эту бредятину.
  "Тьфу ты! Бред! Я нормален. Я силён. Меня хрен с ума сведёшь. Минут через пять можно идти блевать. И тогда станет легче. Надо прочистить желудок. А когда я отойду - пойду на обследование. Не всё потерянно. Зрение восстановится. Глаза в порядке, врач сказал. Всё дело в мозгу. А мозг развивается до сорока пяти лет. Я смогу. Я преодолею. Я выберусь. Я буду вновь хорошо видеть. Лучше прежнего. Как орёл. Большой орёл. Я буду видеть сусликов с высоты. Они такие мелкие, шустрые. А я их вижу... Тьфу ты! Бред! Надо поблевать".
  Саныч проблевался и ему действительно стало легче. Со сном бороться не было больше сил. И он решился. Тем более что, похоже, действительно полегчало. Оставив телевизор неразборчиво шептать, забрался под одеяло, не раздеваясь, и тут же уснул.
  
  2.
  
  Саныч проснулся, почувствовав, что за ним наблюдают. По спине пробежал холодок. Оторвав лицо от подушки, он обернулся. У кровати стояла Кристина, тепло ему улыбаясь. Комната освещалась только экраном телевизора. Мебель виделась лишь призрачными контурами. А вот Кристину Саныч видел чётко и ясно.
  - Здравствуй, дорогой, - проговорила она.
  - Здравствуй, ты как здесь? - Саныч сел на кровати.
  - Замечательный ты нам Новый Год устроил.
  - Долбанный, - поправил кто-то из коридора.
  - Ты не одна? - покосился Саныч на дверной проём комнаты.
  - Мальчишки тоже все пришли, - сказала Кристина. - Мнутся в прихожей.
  - Так вы...
  - Нам всем тебя не хватает, - перебила его жена. - Ты молодец, такой нам праздник устроил. Мальчишки, хватит там торчать, вы ж к другу пришли!
  И в комнату один за другим прошли: Иннокентий, Басуха, Федот, Славный, и Треска. Саныч видел их так же ясно как Кристину.
  - Оторвались путём. Ты не меняешься, чувачок, - сказал Басуха.
  - Я так рад вас видеть, - прижал руку к груди Саныч. - Никому, кроме вас, я на хрен не нужен. Чёрт, у меня бардак тут...
  - Мда-а, - покачала головой Кристина. - Бардачище. Милый, ну нельзя ж так запускать квартиру. Давай мы сейчас всё уберём.
  - Нет. Вы гости. Я сам.
  - Милый, с каких это пор я в этом доме гости?
  - Ну, с тех... - замялся Саныч. - Тебя так давно не было. Я сам хочу всё сделать. Ты отдыхай с дороги.
  - Хорошо, убирай всё сам, но хоть помытую посуду протереть позволишь?
  - Конечно, - улыбнулся Саныч. - А вы, пацаны, пока телик посмотрите, покурите. Я по-быстрому.
  - Базара нет, - сказал Басуха, плюхаясь в кресло.
  - Мы хоть вечность ждать можем не запарившись, - хохотнул Трескачёв, усаживаясь на кровать с остальными друзьями.
  - Чего смотреть будем? - спросил Славный.
  - Симпсонов, конечно, - ответил Иннокентий.
  - Интеллектуальное шоу Щекотки и Царапки, - потер ладони Федот.
  - Точняк, мультики! - Басуха взял пульт, переключил канал и прибавил громкость.
  Шоу началось. Кот с мышью принялись друг друга дубасить, резать, взрывать, расчленять.
  - Мальчишки, и есть мальчишки, - улыбнулась Кристина.
  Саныч взял табуретку и со всем содержимым унёс на кухню. Переполненную пепельницу вытряхнул в мусорное ведро. Вернувшись в комнату, вручил её сидящему с краю на кровати Иннокентию.
  - Курите, парни.
  И подойдя к комоду, собрал стопки. Грязная посуда перекочевала на кухонный стол. Пустые бутылки - под раковину. Протёр комод от красных пятен аперитива и хлебных крошек, которые прежде и не заметил бы. Подмёл в комнате, пацаны поднимали ноги, чтоб не мешать. А сами гоготали глядя шоу, толкая друг друга в бок и тыкая на экран. Саныч подмёл на кухне и в коридоре. В маленькой комнате не стал. Там порядок, туда он вообще заходил крайне редко. Дело дошло до посуды. Он начал мыть стопки, а Кристина тонкими пальчиками протирала их маленьким полотенцем. Протирала и молча улыбаясь, смотрела на него. Саныч не знал, как начать разговор. Вопросы, вертящиеся на языке, он не решался задать: Как жизнь? У тебя всё в порядке? Ты останешься?
  А Кристина, стояла, молча, с едва заметной улыбкой на губах, и вытирала посуду.
  Когда всё было перемыто, он сказал ей: спасибо. И принялся раскладывать по подвесным шкафчикам тарелки.
  - Не за что, - сказала Кристина, поцеловав его в щёку. - Колючий какой.
  - Сейчас побреюсь.
  - Да уж после. Ты ещё ванну прими, к тебе ж друзья пришли.
  - А, ну да, после.
  Они с Кристиной прошли в комнату как раз в тот момент, когда закончился мультфильм.
  - Ну вот и всё, Саныч, - сказал Басуха. - Шоу закончилось, нам пора уходить.
  - Как пора? - удивился Саныч. - А поговорить?
  - Не, братуха, пора нам, - сказал Иннокентий, подымаясь с кровати.
  - Да как же так? - проговорил Саныч.
  - Не парься, - сказал Федот, тоже вставая. - Сам к нам в другой раз придёшь. Наболтаемся.
  - Как же я... - замялся Саныч.
  - Поверь, всё просто, - подмигнул Иннокентий.
  - Я б не уходил после Шоу, - сказал Треска. - Если бы во мне из тысяч личностей в тот день, с Аркашей, другая бы стояла у руля.
  - Давай, дружище. До встречи, - проговорил Славный.
  Друзья двинулись в коридор. И Саныч увидел дыру от арматурины в затылке Славного.
  - Кристина, - позвал Саныч.
  - До свидания, милый, - ответила она, выходя за парнями.
  Саныч, плюхнувшись задницей на кровать, тупо уставился на погасший экран телевизора.
  "Как же так?"
  Он вдруг вскочил и ринулся в коридор. Но там уж никого не было. Саныч вернувшись в комнату, уселся в кресло.
  
  
  - Пожар! Пожар! - донёсся с улицы крик.
  Саныч вскочив, подбежал к окну, одёрнул шторы, но ничего не увидел.
  - Пожар! Пожар!
  Крик раздавался, похоже, у самого окна. Восьмой этаж.
  "Опять бред?"
  - Пожар! Пожар!
  "Нет, не бред, это ж голос Иннокентия!"
  Саныч быстро справившись с щеколдами распахнул оконные рамы. В комнату с ветром ворвался январский мороз. Саныч перегнувшись через подоконник, глянул вниз. Точно! Иннокентий полз по стене как человек-паук.
  "Во чудик-то, а через двери нельзя?"
  - Ты чё орёшь? Давай, лезь уже. Восьмой этаж, не шутка, - сказал Санычь готовый подхватить друга. - Вот делать тебе нечего.
  Иннокентий наконец ухватился пальцами за жестяной карниз и Саныч, дотянувшись до плеч куртки-косухи, потянул друга вверх.
  Поднял его легко, как пушинку. Они оказались лицом к лицу. И чёрт! Это был не Иннокентий. Очень похожая на него тварь. Не Иннокентий! Бледное с синевой лицо. В место глаз чёрные угли. А раздвинувшиеся в ухмылке губы обнажили жёлтые клыки. Саныч с силой оттолкнул от себя тварь. Та судорожным рывком попыталась удержаться, но лишь чиркнула когтями по карнизу и с животным визгом полетела вниз.
  Саныч, спешно закрыв окна, отбежал вглубь комнаты, вскочил на кресло, поджал колени к подбородку и обхватил их руками. Его сильно трясло.
  Из кухни послышалось позвякивание бутылок. Саныча заколотило так, что зубы застучали. А с кухни всё доносилось какое-то шевеление да бутылочное клацанье. И оно становилось многочисленней. Словно кто-то уже ворочал мешок бутылок. Вдруг ворочанье прекратилось и раздался позвякивающий... шаг. Затем другой. Третий. Саныч полуслепыми, огромными от ужаса глазами, уставился на дверной проём. И через пару секунд там появился монстр. Саныч видел его так же ясно, как и Кристину только что. Трансформер из бутылок. Ноги и руки были из водочных литрух, толщиной по четыре бутылки. Бочкообразный торс - из пивных. Голова - из четырёх винных бутылок донышками вверх. И на них лежали две пластиковые бутылки, внимательно смотрящие на Саныча глазами-пробками "Джин-тоник". Трансформер замер в дверном проёме. Только стоял и смотрел, перекрыв выход из квартиры.
  Вдруг Саныч услышал скрип кровати в маленькой комнате. Затем донеслись шаги.
  "Это ещё кто?!"
  Саныч решил прорываться пока не поздно. Надвигалось что-то совсем нехорошее. Что-то похуже стекляного трансформера.
  Он пружиной выбросился с кресла и что есть силы, с лёту, ударил кулаком в бутылочную рожу. Та разлетелась вдребезги. Глаза "Джин-тоники" полетели в разные стороны. Разбитую, порезанную руку Саныча обожгла боль. Но левая уже наносила удар в предполагаемую печень трансформера. Несколько пивных бутылок разбилось, но тварь даже не шелохнулась.
  Вдруг, молниеносным взмахом, трансформер словно хлопнул в ладоши над головой Саныча, и на того посыпались осколки стекла. Монстр прижал руки-розочки остроугольными огрызками битых бутылок, к горлу Саныча. Тот отпрянул назад. Трансформер остался на месте неподвижен, держа пред собой руки-розочки.
  Дверь маленькой комнаты, скрипнув, отворилась. Саныч запрыгнул на кровать, капая на смятые простыни кровью из разбитых рук. Кроме того, кровь сочилась из порезов на ухе и щеке, после битых над головой бутылок.
  Из маленькой комнаты медленно вышел фантом. Тихонько покачиваясь и болтая безвольными руками. Голова опущена. С длинных, мокрых волос капала вода (или пот? косуха-то на нём сухая). Он подошёл к окну и, повернувшись в сторону Саныча начал мычать.
  "Зомби похожий на Иннокентия. Эту тварь я не пустил в окно".
  Вдруг на всю громкость включился телевизор, динамики взорвались захлёбывающимся лаем. Саныч посмотрел на экран. Мухтар с мордой бультерьера неистово рвался в квартиру. Прыгал, бился мордой о экран по ту сторону. Он уж расколошматил морду в кровь и только остервенел от этого.
  -Ааааф! Ррррр! Ааааааф!!! - Захлёбывался Мухтар. Кинескоп под таким бешенным напором долго не протянет. Глаза собаки безумны. Зрачки как у хамелеона сами по себе вращались в разные стороны.
  "Любимчик домохозяек - долбаный лунатик".
  Фантом, перестав раскачиваться, резко откинул голову назад. Мокрые волосы, разбрызгивая пот веером, подлетели вверх и упали ему за спину. Фантом медленно поднял голову и в Саныча вонзился взгляд выжженных глазниц. Но тварь явно не слепа. Две чёрные дыры внимательно смотрели на Саныча. А Мухтар продолжал биться в экран.
  Фантом, неожиданно, печально улыбнувшись, сказал:
  - Одно и тоже. Пустышка борется за свою никчёмную жизнь. Кровища, - фантом подавил зевок. - Не впечатляет. Чего безобразничаешь? Коль самоубийца, так и прыгай уже в окно. Как дружок твой, Иннокентий.
  - Я не самоубийца, - сказал Саныч, понимая, что фантом услышит его сквозь безумный лай Мухтара.
  Фантом рассмеялся:
  - Не самоубийца. Ты с пятнадцати лет шёл к этому дню. Это твой мудацкий смысл жизни. Медленно, потихонечку. Бухал всё что горит, шипит и пенится. Жра-жрал-жрал. В сопли, в слюни, в уматень. Вот и финиш. Ты жалкий инвалид без будущего. На хрен никому не нужный. Ты кусок тухлого мяса, которое всё ещё ползает и воняет. За пособием - за бухлом, за пособием - за бухлом. Человек разумный? Не, мясо ты тухлое. Всё, цель жизни достигнута. Верной дорогой дошёл товарищ! Всё! Ручка! Всему Миру на тебя плевать. И это у вас взаимно. Так чего пыжишься? Сдохни уже.
  У Саныча обмякли руки. Кровь стекала по пальцам, окрашивала бурым простыню.
  - Да, - кивнул Саныч. - Не ужились мы как-то с белым светом. Да и пошло бы оно всё. Уйди от окна. Я выпрыгну.
  Фантом кивнул и отошёл к стене. Саныч вздохнув, сделал шаг вперёд. И в этот миг раздался звонок в дверь. Саныч уж забыл как он звучит. Замер, опешив. Не показалось ли? Нет, ещё звонок. Он глянул на дверной проём, который перекрывал трансформер, и тот тут же, гремя стеклом, рассыпался. Бутылки раскатились в разные стороны, став просто хламом. Мухтар вдруг заткнулся. Перестал биться в экран и, заскулив, убежал куда-то поджав хвост.
  Фантом усмехнулся:
  - Ага, иди, открой. Это к тебе ад за твои деньги пришёл. Теперь он с тобой будет вечно. Будешь миллиард лет блевать, - Фантом вдруг согнулся, и его вырвало зелёной слизью. Подняв лицо он, продолжал отплёвываясь. - Минутку отдышишься, и опять миллиард лет блевать.
  Фантома опять вырвало. Звонок в дверь повторился, и Саныч спрыгнув с кровати, переступая бутылки, пошёл в коридор.
  - Ну да, ты прав, там не ад! - Выкрикнул за спиной фантом. - Это так называемое спасение. Но оно гораздо страшнее ада. Это твоё небытиё на пороге. А как же смысл жизни?! Выходит, жил впустую. Ты должен прыгнуть. Иначе выйдет, что и не жил ты прежде вовсе. Всё в мире имеет смысл. И коль существование твоё было бессмысленно, ты вовсе себя сотрёшь. Одумайся, у тебя ещё есть возможность остаться прахом здесь. Откроешь дверь - исчезнешь, как и не было тебя.
  - А может Треска прав. Во мне тысячи Санычей. И прежний, осев на дно, уступит место у руля другому, - проговорил Саныч и открыл входную дверь.
  
  
  На пороге стояла Оля. Та самая, что была при эпилепсии Саныча, перед нелепой смертью Славного.
  - Здравствуй дорогой! Тысячу лет тебя не видела. С Новым Годом! - сказала она, не разглядев Саныча во мраке коридора с ярко освещённой лестничной площадки.
  Саныч включил свет. Оля ахнула.
  - Что с тобой? Кровь, на тебе лица нет.
  - С монстром дрался. Я уж в окно прыгать собрался. И тут ты.
  - Какой монстр? - спросила Оля, проходя в коридор и прислушиваясь.
  - Один из бутылок. Другой - фантом. Или зомби.
  - Какие зомби... - Оля посмотрела на стеклянные глаза Саныча. - Успокойся. Теперь всё хорошо.
  Она, закрыв входную дверь, повела Саныча в комнату.
  - Тут много бутылок от трансформера валялось, - кивнул Саныч на пол.
  Оля увидела три разбитые бутылки аперитива.
  - Блин, - прижала ладошку к губам Оля, пройдя в комнату и увидев простыни в крови. Она усадила Саныча на кровать, убрав с неё на пол пепельницу с окурками и, достав из сумочки мобильник, вызвала "Скорую".
  - А там, - Саныч кивнул на окно. - Фантом был. И Мухтар в телевизоре.
  Оля простынёй перемотала изрезанные руки Саныча. И убедилась, что раны на голове не серьёзные.
  
  3.
  
  Наступил март. У Саныча даже долгая депрессия прошла. Своё сорокалетие он отметил вдвоём с Олей, за чаем с тортом, в который воткнул единственную найденную большую свечку. Ноги продолжали болеть, да и видеть он лучше не стал. Оля всё настаивала, чтоб он лёг в больницу на обследование. Саныч упирался. Не хотелось вновь врачей даже видеть. Но, в конце концов, сдался.
  - Лягу, - сказал он. - Через недельку этим займёмся, хорошо? Надеюсь, ты не сожжёшь квартиру небрежной сигаретой, пока меня не будет?
  - Я уж три года не курю. Сам не начни дымить в больнице.
  - Это у них первым делом. Сначала больному суют сигарету, а затем всё остальное: градусник, укол, утка. - Сказал Саныч. - Кстати, давай уже испытаем эту клавиатуру для слепых.
  - Брайлевская, - уточнила Оля. - Давай испытаем. Думаю, у тебя выйдет отличная книга.
  Оля подключила только что купленную клавиатуру к ноутбуку. Саныч, выискивая на ощупь, и в тоже время, уткнувшись в кнопки носом чтоб разглядеть буквы, начал выбивать название будущей книги: ТРЕМОРИАДА.
  
  КОНЕЦ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"