Это было в первых числах мая, когда вся Чехия благоухает и цветет весенним цветом. В эти дни по какой-то давно забытой традиции влюбленные пары клялись друг другу в вечной любви под кронами цветущих деревьев на горе Петржин. Она услышала это от экскурсовода и поверила, не задумываясь. Разве может быть время прекраснее, чем цветущая и благоухающая весна? Разве есть более подходящие дни, чем начало мая, когда сердце оттаивает после зимней спячки и хочется кричать от счастья и любить весь мир? Разве есть место прекраснее, чем тонущая в ароматах и нежности роскошная готическая Прага?
Они шли по Карлову мосту с намерением подняться на фуникулере на Петржин. В воздухе витала немая торжественность майских праздников. В памяти всплывали предания о первых днях мая. Она была полна любви и спокойствия. Почти счастлива.
Когда он остановился у одного из столиков с сувенирами, лишь перевела взгляд на поделки, вслушиваясь в звуки музыки.
- Деревянные кольца, - сказал он, придвигая ее к себе за локоть. - Помнишь, что сказала экскурсовод?
Она кивнула, рассматривая множество колечек, выложенных на столе.
- Мы могли бы обменяться ими под цветущим деревом на горе. Хочешь?
Про кольца экскурсовод не говорил. Это уже была дань современности - оковы, принадлежность, знак.
Она замерла, подняв лицо к любимому. Потом опустила взгляд, думая над его вопросом. Хочешь? Вроде такой простой вопрос и такой банальный обряд. Деревянные кольца. Ничего не значащие, никому не нужные, не серьезные... Она не любила банальности, но ради его удовольствия могла бы пойти на это. Но...
Он ждал ответа, рассматривая кружочки на столе. С середины Карлова моста доносилась музыка. Толпа обволакивала шумом и перекрывала обзор. Здесь нельзя было поймать момент, чтобы в объектив камеры не попадали прохожие. В это время было людно, солнечно и ветрено. Был май.
Хочешь?
Она думала. Этот обряд был обещанием любви и верности. Это признание в том, что ты нашла своего единственного. Это что-то окончательное. Даже более весомое и сильное, чем венчание. Это навсегда. Здесь не могло быть сомнений.
Если бы он сделал ей нормальное предложение, она бы не думала. Она бы сказала: "да". Но он не делал ей предложения. Он спросил, хочет ли она обменяться деревянными кольцами на Пражской горе в первые дни мая, под цветущим белыми цветами деревом. И это значило намного больше, чем поставить штамп в паспорте. Это значило сказать себе и Богу, что ты готова. Что ты - его. И что в тебе нет ни капли сомнения.
Что ты - его... Ни капли сомнения.
Она думала. А он разглядывал деревянные кольца в молчании, будто время растянулось и дало ей шанс хорошенько подумать перед тем как ответить. И она думала. И понимала, что не готова. Что штамп - это просто. А здесь, лишь перед ним и вселенной - она не может. Она не готова. И обернувшись, она так и ответила:
- Прости, я не готова.
Он удивился. Или не удивился, а сделал вид, что удивился. Возможно, в душе его поднялось глубокое смущение, даже обида. Но она не могла. Она видела, что еще нет. Что нет... Пока нет... И она старалась быть честной, потому что в этом нужна была честность. Потому что на нее смотрел Бог.
Они поднялись на фуникулере на Петржин и гуляли по узеньким дорожкам, нежно обнимая друг друга и целуясь. Они зашли в обсерваторию и посидели под раскидистым цветущим деревом. Болтали о ерунде и не вспоминали о деревянных кольцах. Лишь два года спустя она узнала, что перед поездкой он планировал сделать ей предложение.
Они вернулись из сказочной Праги десятого мая. Через месяц она поняла, что беременна. Через пять месяцев она стала его женой. Еще через месяц она родила мальчика. Он прожил два дня. Всего два дня.
В те месяцы она не думала ни о Праге, ни о цветущих деревьях, ни о нем. Она думала о клубке боли и счастья под стеклом инкубатора и слезы лились сутками, прекращаясь лишь на время, когда муж был дома и бодрствовал. Каждую секунду перед глазами были два махоньких вязаных носочка, одетых на правую ручку и ножку. Его полные губки, высохшие от жажды. Полураскрытые глазки. Махонькое родное тельце с землистого цвета кожей, на которой через день проявились синячки. Она плакала и глядя на него, и уходя. Она стояла на лестничной площадке у окна и молила оставить его жить. Просто жить. Не важно, что такие крохи редко вырастали нормальными... Просто жить.
Он не послушал.
Подруга сказала, что такие маленькие на небе тоже нужны...
Шли месяцы. Она работала, дышала, жила и верила, что Ему виднее. Через год стало проще. Через год появились ночи, когда она засыпала на сухой подушке и не выходила ночью в туалет, чтобы он не слышал рыданий. Через год стало легче. Почти как раньше. Почти.
Через два почти все прошло. Он хотел детей, они были женаты и, в общем-то, ничего не мешало кроме воспоминания о деревянных кольцах и ее неготовности сказать "да" перед вселенной и Его взором.
Через два почти все прошло.
Он хотел детей.
А она думала о деревянных кольцах и своей готовности сказать "да".
Ведь это так серьезно. Это намного серьезнее штампа.