История эта, рассказанная мне в своё время, показалась тогда простой, тривиальной и, что называется, не зацепила. Может потому, что речь шла о моём дальнем родственнике, которого я плохо помнил, а может потому, что в ней не было захватывающего сюжета, столь желанного любому труженику пера. Чуть позже, анализируя рассказанное, я смутно осознавал, что упускаю нечто важное, важное не только для себя, но и для всех тех, чью молодость и юность опалила война...
Это простая история о скромности и чести, о верности и любви к Родине, а ещё об отце и сыне, от чьего имени и ведётся этот рассказ.
*****
Всё то время, пока я рос, учился в школе, а позже в военном училище, тема войны, вернее разговоры о том, как мой отец воевал, были в нашей семье под запретом. Нет, я так же, как и мои братья и сёстры, знал, что отец в Великую Отечественную был на фронте ранен и попал к немцам в плен, где провёл три года. Вот всё, что нам было известно. Мама знала больше, но хранила молчание, а все расспросы быстро пресекались. Но вот при этом нет-нет, да и мелькала в отцовских глазах затаённая боль...
Иногда я думал, что мне это просто казалось, но когда, едва получив офицерские погоны, попал в Афганистан, то быстро понял, какую печать ставит на людей война. Я был хоть и молодым, но офицером, человеком, которого четыре года готовили к военной службе, но мог только догадываться, что испытывал мой двадцатилетний отец, попавший в 42-м на войну, куда более страшную, чем ту, на которой был я. В общем, вернувшись через несколько лет домой, я не смог больше молчать и изводил отца вопросами до тех пор, пока не узнал всю его нехитрую историю.
Мой отец после призыва попал в часть, которая занималась эвакуацией, охраной и сопровождением банковских ценностей. Зимой 1942 года, под Ростовом, их срочно бросили остановить внезапный прорыв немецких войск, чтобы дать возможность провести эвакуацию. Бросили в открытом заснеженном поле, когда времени выкапывать в мёрзлой земле окопы уже не было, и... укрытия сооружали из плотно утрамбованного снега. Его было много, но это всего лишь снег, и лучше было его не просто утрамбовать, но и утрамбовать на приличной длине, чтобы пуля или осколок гарантированно завязли. В общем, как рассказал отец, те, кто поленился и сделал снежный бруствер менее десяти метров в длину, погибли все, а его тогда "укусила" за ногу шальная пуля. Потом был фронтовой госпиталь, который не успели эвакуировать, и немецкий плен.
Наверное, ему повезло, если можно назвать везением пребывание не в концентрационном, а в рабочем лагере и работу в шахте. Тяжёлую и выматывающую, с плохой кормёжкой, от которой почти не прибавлялось сил, что рано или поздно заканчивалось истощением и смертью. Он выдержал полтора года, уже подбираясь к своему пределу, но везение продолжалось. Владелец шахты, находившейся в альпийском предгорье, также владевший многочисленными стадами коров и овец, узнал, что мой отец опытный чабан, и перевёл его на выпас скота. А дальше, прямо как в романе: на статного горца, быстро восстановившего силы на альпийских склонах, положили глаз хозяйские дочки, все три...
Уже было понятно, что война близится к концу: охрана стала невнимательной и потихоньку дезертировала, немецкие рабочие, те, которые раньше тайком подкармливали узников, делали это, практически не скрываясь, и рассказывали новости с фронта. Тогда же у отца состоялся разговор с хозяином.
- Зачем тебе возвращаться, Михаель? Что тебя ждёт там, Сибирь? - спрашивал немец. - Ты знаешь, как относятся к тебе в нашей семье, а все мои дочери в тебя влюблены. Бог не дал мне сына, но я с радостью отдам тебе в жёны любую дочку, и всё, чем я владею, рано или поздно станет твоим. И насчёт документов не волнуйся, я всё улажу. Подумай!
Отец обещал подумать. Но всё время он вспоминал родные горы, а тут ещё земляк с тоской о родине и разговорами о том, как хорошо они заживут после войны, когда вернутся. Эти мысли, эти разговоры, а ещё вера в то, что свои разберутся, поймут - ведь он не сдавался в плен, а попал туда раненым... Позже отец говорил, что ему тогда стало стыдно за свои сомнения, и он решил: только домой, на Родину!
Их освободили американские войска, и после недолгого пребывания в лагере для перемещённых лиц отец с остальными пленниками попал в зону ответственности советских войск.
Ему поверили, хотя проверки заняли почти полгода, но он остался на свободе и без клейма труса и предателя. Правда, вместо родных гор его в 1946 году отправили на восстановление шахт Донбасса: мол, у немцев работал на шахте, а стране нужны опытные специалисты. Отец решил не искушать судьбу и поехал по выданному направлению, а в родные края вернулся через год с молодой женой - моей мамой.
*****
Отец сидел напротив, устало опустив голову, а я с недоумением смотрел на него, затем спросил:
- Но почему ты молчал? Почему не оформлял документы, не получал льготы, положенные ветерану?
- Понимаешь, Максим, - хрипло ответил он и, прокашлявшись, продолжил, - я был в плену.
- Ну и что? - всё ещё недоумевая, спросил я.
- Мне было неудобно...
Сдерживая рвущиеся ругательства, я выскочил и, походив по двору, зашёл в дом. Поискав писчие принадлежности, сел за стол и стал писать письма. Много писем. В военный комиссариат города, откуда отец призывался, в Центральный архив Министерства обороны...
Через несколько месяцев отец, открыв "Удостоверение участника боевых действий" и подслеповато щурясь, долго вчитывался, потом посмотрел на меня. Из глаз текли слёзы.