Аннотация: Написано по стечению обстоятельств и может читаться как самостоятельный рассказ из истории правления Наримана Мизари, халифа Фарисана. Предупреждения: основной текст сильно стилизован.
Глава 1. Лев пустыни и Райская птица
"...Что до нынешнего владыки нашего, Светоча и Опоры Фарисана, халифа Наримана (да будет милость Всевышнего над ним), то рассказ о мудрости его поистине поучителен для юноши благородного, готовящегося в свой срок принять власть из рук отца своего.
В году 699 от воздаяния Господнего халиф Алмагир, прозванный Несокрушимым Мечом истинной веры, завершил свой земной путь (да примет Всевышний душу его в райских чертогах) и на престол взошел его наследник, принц Нариман, сын Дарии из Мизара (да живет он вечно, да здравствует!) И наследовал Нариман Мизари страну богатую и обширную: от соленых вод на востоке до пресных вод на западе, от великих гор на севере до великих песков на юге. Мощь и доблесть фарисанских воинов была прославлена во всех землях, но молодой халиф не искал распрей с соседями, а хотел, чтобы ехали фарисанские купцы во все страны мира, и чтобы изо всех стран, близких и далеких, собирались купцы в Мизар, великую столицу. И сбылось по слову его: съезжались гости далекие и близкие, и на кораблях по морю, и посуху на конях и верблюдах, и продавали, и покупали, и везли с собой всякие диковинки и новые знания. Богател Фарисан, и слава его прирастала, и продолжалось так пять лет.
На шестой год поднялись в южных песках, что зовутся Белыми и сияют на солнце, подобно мраморным дворцам Мизара, дикие племена кочевников из тех, что не возделывают землю и не стоят домов из камня, сели на торговых тропах и стали требовать с проезжих непомерную дань. Кто платил, тот лишался всего своего прибытка, а кто отказывал, тот лишался жизни. Стали гости бояться Белых Песков, стали приходить во дворец халифа тревожные вести, а как минула пора бурь, настало время отправляться с товаром на юг, пришли к халифу и сами купцы, и те из них, что отличались славой и богатством рода, пали ниц и просили:
- О, великий халиф, меч для непокорных, щит для обиженных, да будут по воле Господа нашего, дни твои бессчетны, а слава твоя вечна! Яви милость к нам, жалким и слабым рабам твоим! Нет нам спасения от пустынных разбойников, нет пути из Мизара, нет возможности продать шелка, вино и пряности, и другие редкие товары, чтобы преумножить твою казну, нет радости рассказать в далеких землях о твоей праведной жизни, о мудрости твоего правления, о красоте и богатстве Фарисана, о силе его мужей и кротости жен. Если пойдем мы в земли южные или западные, изловят нас нечестивые кочевники, отнимут наши товары, а самих продадут, как невольников или зарежут, как скот.
Говорили купцы, а халиф слушал, и видел, что слова их справедливы, и нет в них лжи, потому что известно: богатеет страна завоеваниями, и велики завоевания земель, что ведутся мечом и жестокой волей, но втройне велики завоевания сердец и умов, что ведутся мудростью и милостью к верным своим подданным. А как закончили купцы говорить - повелел:
- Немедленно собрать три отряда из воинов сильных и умелых, чтобы провели караваны через пески и не позволили чинить им обиду и разорение. Отправляться им в путь сразу, как собраны будут, а как исполнят - немедленно явиться ко мне с подробным рассказом.
Двадцать дней ждал халиф Нариман возвращения своих воинов и сорок дней ждал - никто не вернулся. На пятидесятый день велел слать соглядатаев по следу купеческих караванов, чтобы шли они скрытно и тайно, тише песчаных ящериц, чтобы вызнали все, что случилось на пути через пустыню, и среди белых барханов, и в садах оазисов, и назад летели как птицы. Были посланы семь соглядатаев, но назад вернулся только один. Привели его во дворец, и увидел халиф, что он ослеплен, а пальцы его сломаны. Упал несчастный перед повелителем и зарыдал:
- О милостивый и справедливый, Светоч и Опора наша! Не вели казнить ничтожного, видит Всевышний (а Он видит и знает все, что происходит в мире, и ничто не случается помимо воли Его) нет моей вины перед тобой: я исполнил повеление в точности и проведал, что случилось с торговцами. Дозволь рассказать, как было, безо лжи и сокрытия.
И когда дал халиф свое дозволение, поведал соглядатай такую историю:
- О, повелитель, вышли мы из стен Мизара и, как было приказано, направились по пути торговых караванов, через Белые Пески до источников Хибы и Захры и дальше, до Джинана, благоуханного сада среди пустыни. Семь дней путь наш лежал по плодородным землям Фарисана и еще пять дней - по сухим степям. На тринадатый день копыта наших коней ступили на белые барханы, а на четырнадцатый - поднялся горячий ветер, взметнулся из-под ног песок, и упали мы ниц, прячась под плащами. А как стихло, появились вокруг всадники на белых конях, сами все в белом, как песок кругом, неотличимы. Словно буря пронеслись они мимо. Только раз взлетели луки и блеснули сабли - и все мои спутники упали, и стал песок вокруг из белого красным. Одного меня не убили, а связали и бросили на колени, прямо под копыта. И заговорил со мной один из всадников, а был он, как и все другие с ним, в белом, и лицо прикрыто углом платка, только жгут вокруг головы не черный, а золоченый. И сказал он: "Я - Лев пустыни, вождь детей Джинана и владыка Белых Песков, дети Захры и дети Хибы величают меня старшим братом и повинуются мне во всем. Повинуйся же и ты, фарисанский пес, слушай и запоминай". И сказал он такие слова:
- Велик и богат Фарисан: велик землями жирными и плодородными, реками, большими и малыми, озерами и каналами; богат полями, садами и виноградниками; велики его города, высоки дворцы и прекрасны храмы; богаты его базары дивными товарами, богата казна несметными сокровищами, а наши земли малы и бедны. Только три источника бьют из недр среди пустыни, и влаги их едва хватает трем клочкам тощей пашни. Всю свою жизнь гоним мы стада вслед за единственной дождевой тучей и всю свою жизнь терпим голод и жажду, а из богатств в избытке имеем лишь бесплодный песок да горячий ветер. Разве это справедливо? Наши отцы, деды и прадеды жили в нищете и молили богов пустыни о справедливости, просили хоть малой надежды. Но боги пустыни суровы, не дали они ни надежды, ни справедливости, а только сказали: "Вы, ничтожные, и так сверх меры одарены от нашей щедрости. Дали мы вам и жизнь, и силу, и храбрость и упорство в бою, остальное возьмите сами". Вот и пришли мы сами за надеждой и справедливостью.
Слушай же, пес халифа Наримана, слушай и передай хозяину: наши кони неутомимы, как текучий песок, наши клинки остры, как порывы ветра, наши стрелы смертоносны, как пустынные змеи, а воины наши не знают ни страха, ни жалости. Если хочет халиф Нариман, чтобы ходили его караваны через нашу пустыню, чтобы пили его верблюды нашу воду и отдыхали его купцы в наших садах, пусть отдаст нам нашу долю богатства, какую просим. А если нет - сами возьмем себе все, что сможем, без остатка.
Так сказал он, мой повелитель. А чтобы не усомнился ты в словах его, велел выколоть мне глаза и сломать руки. И сделали дикие его люди все по слову его, а потом привязали меня к коню, вывели на дорогу и бросили. Стал я скитаться, не видя пути и не зная, куда ехать, потерял счет дням и едва не умер. На счастье встретились мне люди из твоих подданных, верные душой и добрые сердцем, увидели они, какая беда меня постигла, перевязали раны и накормили, и утешили, а после помогли добраться до столицы.
Выслушал халиф Нариман своего соглядатая, и великая ярость родилась в его сердце, а был халиф в те годы молод и горяч, и не терпел обиды. Бросил он кубок, что поднесли ему, и вскочил, и закричал:
- Да как смеет этот грязный язычник мне - мне! Халифу великого Фарисана, Светочу и Опоре всех истинно верующих! - присылать угрозы и приказания! Да если только я захочу, соберется неисчислимое войско, если прикажу - пойдет войско сквозь пустыню, и перережет подлых дикарей, и раздавит их шатры, и вытопчет травы Хибы и Захры, и вырубит сады Джинана, и предаст пескам их драгоценные источники! И, видит Всевышний, все будет по слову моему!
- Да, да, о повелитель! - вторили ему приближенные, - соберем войско и раздавим дерзких язычников! - и кричали они все громче, и радовались.
Вышел тогда к халифу его первый визирь, и поклонился, и славил имя повелителя, и доблесть его, и мудрость его правления, и просил не тревожить напрасно сердце свое, а позволить ничтожному слуге сказать, что он думает о пустынных кочевниках. Увидел халиф своего визиря, а ум визиря и хитрость, и многие знания были ему известны, и повелел говорить всю правду о пустынных кочевниках, без страха и умолчания. И сказал тогда визирь:
- Воистину сказано, велика мощь Фарисана, о, повелитель! Стоит тебе пожелать - и Белые Пески поглотят ничтожные оазисы. Но как тогда пойдут торговые караваны на юг и на запад? Где найдут они воду и отдых? Воистину сказано, несокрушимо войско твое, о, повелитель, и верность его, и доблесть не знают себе равных, и благословение Всевышнего на клинках и щитах твоих воинов. Но зачем истинно верующим терпеть труд похода и жар пустыни, чтобы найти дикарей, когда можно самих дикарей сюда призвать? Зачем проливать праведную кровь, когда можно все уладить без крови? Всем известно, кочевники храбры в бою и верны слову, и почитают вождей своих богами, и умирают за них, не думая. Но всем также известно, что они простодушны, как дети, и ничего не видели, что есть за пределами Белых Песков, и не ведают ни истинной веры, ни истинной справедливости, и сами не знают, чего хотят. Обещай им желанное, о, мой владыка, призови к себе их вождей и прими с почестями, а там, с помощью Всевышнего, мы сумеем решить дело, как и задумано, по справедливости.
Выслушал халиф Нариман визиря и увидел, что слова его мудры и благочестивы, и полны заботы о стране и о славе ее правителя. И ответил:
- Во всем ты прав, о, первый из моих советников, видит Всевышний, не даром ты носишь это звание. Пусть все по слову твоему исполнится. Пусть мчатся гонцы в Хибу и в Захру, и в сад пустыни Джинан, пусть несут весть, что халиф Нариман приветствует вождей великого народа Белых Песков, истинных братьев своих перед ликом Всевышнего, что счастлив он будет разделить с ними свое богатство и удачу по чести и справедливости, и что ждет их во дворце своем, в городе Мизаре, великой столице, гостями почетными и желанными.
Поверили простодушные кочевники словам великого халифа, собрались и отправились в Мизар мирными гостями, как велит обычай пустыни: только вожди племен да несколько спутников из числа кровных родичей, самых близких и любимых. Кланялись они халифу как братья, и сказали так:
- Услышали мы весть твою, брат Нариман, и возрадовались сердца наши мудрости твоей и благородству, и решили, не будет нам вреда, если выслушаем, что скажешь ты о справедливости.
Принял их халиф Нариман во дворце своем с почестями, как дорогих и желанных гостей, и приветствовал по-братски, и ответил:
- Благословенны пути Господни, что привели ко мне братьев моих из Белой Пустыни! Видит Он, нет мне счастья большего, чем приветствовать вас в своем доме! Давно не доводилось мне принимать гостей, столь дорогих сердцу моему, так нет теперь нам нужды в спешке. Прошу вас отдохнуть с дороги, утешить тело омовением, вином и яствами, утешить душу приятной беседой, утешить взор красотой моей столицы. А придет время - поговорим и о справедливости.
Устали с дороги гости, обрадовались, что могут они отдохнуть в роскоши, насладиться изобилием, пировать и нежиться, и узнать много удивительного и поучительного. Отдыхали они, и пировали, а визирь халифа и соглядатаи его смотрели, и все подмечали, и доносили хозяину своему, а он рассказывал халифу.
И узнал халиф, что вождь детей Захры жаден до богатства, и любит он жизнь легкую, и ценит сверх меры вкусную еду и дорогую одежду, и мягкую постель, и красоту жен. И повелел показывать ему богатства Мизара: роскошь дворцов и обилие фонтанов, разнообразие яств и вин, мастерство музыкантов и танцовщиц, нежность и покорность наложниц. А сверх того повелел подарить все, что придется гостю по нраву, хоть шелковый ковер, хоть золотой кубок, хоть юную рабыню. Прошло десять дней, а на одиннадцатый день призвал халиф Нариман к себе вождя детей Захры, чтобы в тайне ото всех поговорить о справедливости, и сказал ему:
- О, брат мой, воистину близок ты моему сердцу! Кто, кроме тебя, сможет понять, зачем стремлюсь я к богатству? Кто постигнет мое желание сделать жизнь всех людей на свете легкой и изобильной? Нет, мой брат, никто этого не поймет и не постигнет, только ты, единственный. Всей душой желаю я разделить с тобой мои богатства, чтобы сел ты от меня по правую руку, чтобы ел и пил вместе со мной, чтобы судил и правил, и чтобы воля твоя была, как моя, законом. Заживет тогда народ твой в довольстве и веселии, забудет лишения и непосильный труд, и будет славить имя твое и щедрое твое правление. А от тебя прошу только клятвы в том, что мечи детей Захры не поднимутся против моих подданных.
Возрадовался вождь детей Захры таким словам, упал перед халифом Нариманом и целовал его руки, и тут же принес ему клятву верности.
А про вождя детей Хибы стало известно, что любопытен он как дитя до всякой премудрости, что хочет знать, как растет виноград и бродит вино, из чего шьют парус и откуда берется вода в купальнях, почему так звонко поет уд и правда ли, что Всевышний Творец един для всех в мире. И по воле халифа показывали ему книги и свитки о путях светил в небе, кораблей в море и караванов на суше, и водили по полям и виноградникам, и позволяли смотреть, как копают каналы и возводят дворцы. А более всего рассказывали о Всевышнем Творце и о том, как мудро и правильно устроил он мир, и минуло так десять дней.
На одиннадцатый день пришел к нему сам халиф Нариман и смиренно просил поговорить с ним о мудрости и справедливости, и сказал такие слова:
- О, брат мой, воистину радуется душа моя встречи с тобой! Видит Всевышний (а Он видит все в пределах мира), нет и не было у меня брата столь близкого мне по духу, столь мудрого и понимающего. Никто не ценит, как ты, науки и знания, никто не ведает, что только они могут украсить нашу жизнь и отсрочить смерть. Всем сердцем хотел бы я разделить власть и славу свою с тобой, всей душой желаю видеть тебя по правую руку в любом деле, чтобы все мои слуги слушали твои советы, а приказы твои, как мои, исполняли. И не будет нужды твоим людям в тяжкой кочевой жизни, осядут они на плодородных землях, засеют поля и построят дворцы, и будут славить мудрость твою и многие знания. От тебя лишь одно прошу: отрекись от тех, кого зовете вы богами пустыни - не боги они, а только лживые духи, ворующие души людей. Видишь, я, халиф Нариман, повелитель великого Фарисана, стою перед тобой смиренно, ибо перед Всевышним все мы равны и ничтожны, и молю: брат мой, и прими веру истинную, поклонись Творцу Всевышнему и скажи, что нет других богов для тебя, кроме Него и нет власти над душой твоей и жизнью, кроме Его власти.
Восхитился таким смирением халифа вождь детей Хибы, и исполнилась душа его благодарности и любви. Упал он на колени и в слезах закричал:
- Отрекаюсь от духов, которых по скудости ума своего считал богами, и свидетельствую, что нет богов, кроме единого Творца Всевышнего и нет власти над душой моей и жизнью, кроме Его власти.
Так сумел победить халиф Нариман и детей Хибы, и детей Захры без клинков и луков, без крови и смерти, одним умом и хитростью. Только вождя детей Джинана, благоуханного сада перехитрить не смог. Предложил ему золото, серебро и драгоценные камни - он восхитился красотой и богатством, но не пожелал для себя, а только сказал: "Не съешь в голодный год монеты и светом смарагда в засуху не напьешься". Показал ему, как сражаются лучшие из лучших бойцов Фарисана - он смотрел и веселился, и радовался, и хвалил победителей, но после сказал: "Красиво бились воины твои, брат Нариман, но как придет враг, настанет время убивать и умирать, красота не пригодится". Тогда созвал халиф мудрейших из мудрецов своих для беседы, и была та беседа приятна и поучительна, и благодарил гость собеседников, и удивлялся уму их и знаниям, но после сказал: "Разве поможет такая премудрость добыть воду среди барханов? Разве сумеют они найти дорогу из сердца Белых Песков к оазису, когда по пятам преследует буря?" А когда привел его халиф в свои покои и вышли к ним прекрасные невольницы, юные и свежие, как розы, и кроткие, как газели, так и вовсе смотреть не стал. "Яркие цветы в твоем саду, брат, и цветут долго, а в пустыне мелкие и быстро вянут, но тем они и дороги. Моя любимая жена не юна давно, но она мать пятерых моих сыновей и трех дочерей. А в твоих женщинах мне нет нужды - наша жизнь сурова, не для красавиц".
- Не в обиду тебе, о, возлюбленный брат мой, но, быть может, оттого жизнь ваша тяжела и полна невзгод, - говорил халиф Нариман, - что не почитаете вы Всевышнего Творца всего сущего в мире, а молитесь духам, которых зовете богами пустыни?
Но и тут гость не смутился, и таков был его ответ:
- Наши отцы, деды и прадеды молились богам пустыни и приносили им жертвы, и были они живы, и стада их были бессчетны, и вода в источниках не иссякла, твой же Творец Всевышний ничем им не помог и не явил свою волю, ни злую, ни добрую. А что хорошо отцам нашим, то и нам хорошо, а в чем им пользы не было, в том и нам не будет. Нет, брат мой Нариман, не нужны нам ни роскошь, ни излишества, а лишь справедливая плата за свободный путь через наши земли и за мирный отдых у наших источников.
Понял тогда халиф Нариман что не прельстить Льва пустыни ни богатством, ни славой, не соблазнить властью, не убедить мудростью - а повелитель наш был разумен и знал, когда время упорствовать, а когда время отступать - и подумал он, что хватит с него слова Хибы и клятвы Захры, и что нет теперь между племенами единства и нет в них больше опасности для Фарисана, и сказал он так:
- Что ж, брат мой, будь по слову твоему: получишь ты пятую часть с товаров, что повезут купцы по Белым Пескам через твои сады и источники.
На том и порешили, и на двенадцатый день отправились гости в родные оазисы, а через три месяца стали приходить с южной границы вести, что началась вражда между кочевниками, бьются между собой дети Захры и дети Хибы не на жизнь, а на смерть, а дети Джинана бьют и тех, и других, и называют клятвопреступниками. Целый год длилась война, а через год истощились силы врагов, лучшие из лучших воинов полегли в песках, а у источников остались только слабые женщины, немощные старики и малые дети. Некому стало пасти стада - и рассеялись они по пустыне, некому стало растить хлеб и пестовать сады - и высох урожай под палящим солнцем. Оскудели оазисы, обеднели селения вокруг источников, с тем и пришел сезон бурь и суховеев, а как минул - почти никого не осталось ни в Захре, ни в Хибе, ни в Джинане. Тогда собрал халиф Нариман, наш многомудрый правитель свое войско и двинулся через пески, и захватил источники без боя и крови, а вождей, их жен и детей взял в плен.
Привели пленников к халифу и поставили перед ним, и увидел халиф Нариман, что мало среди них мужчин, а те, что остались, все изранены; увидел, что пал в бою вождь детей Захры, что вождь детей Хибы лишился руки, а белые одежды вождя детей Джиннана, Льва пустыни, залиты кровью, и сам он едва на ногах держится. И сказал он тогда:
- Вы, ничтожные черви, смели грозить мне, халифу Нариману Мизарскому, Светочу и Опоре великого Фарисана, вы, грязные псы, убивали моих воинов и грабили моих торговцев, вы, поганые дикари, смеялись над верой истинной и славили своих нечестивых духов, и называли это справедливостью?! Так узрите теперь истинную справедливость, что досталась вам по воле Всевышнего, единого Творца всего мира! Узрите и устрашитесь!
И вышел к халифу Лев пустыни, а он один из вождей мог стоять на ногах, и сказал такие слова:
- Не честью ты победил нас, Нариман из Мизара, правитель Фарисана, а подлостью и обманом, низка твоя победа перед богами. Но не тебя я виню в судьбе своей и народа своего, а себя, глупца легковерного и братьев своих, падких на лесть и посулы, а что сделано - то сделано. Суров закон пустыни, халиф Нариман, и гласит он, что победитель властен над побежденным, над всем его родом, и право его казнить или миловать, продать или отпустить. Ты победил, суди, как пожелаешь.
И при этих словах вся семья его, все старики и дети, мужчины и женщины, простерлись ниц, а он взял младшего из сыновей своих и положил халифу Нариману под ноги, и сам склонился рядом.
И стали приближенные советовать халифу, как поступить с вождями кочевников и их семьями, и говорили ему:
- О, великий халиф, меч, карающий справедливо! Всем известно: нет у дикарей закона крепче, чем закон кровной мести. Каждый мужчина - мститель, каждая женщина - мать мстителя. Убей мужчин, от старика до младенца, а женщин вели продать за море, иначе не избавиться тебе от них.
И только первый визирь, по воле Всевышнего более всех одаренный мудростью и хитростью, говорил иначе:
- Разве забыл ты, о мой повелитель, светоч разума и милосердия: велики завоевания земель, что ведутся мечом и жестокой волей, но втройне велики завоевания сердец и умов, что ведутся мудростью и милостью к побежденным? Если ты предашь казни вождей кочевников и их семьи, то долг мести падет на каждого из племени, и польется кровь и не прекратится до тех пор, пока хоть один из них будет жить на земле.
И снова послушался халиф Нариман хитроумного визиря своего, и рассудил так:
- Если считаете вы войну мою подлой, а победу лишенной чести, то не могу я принять такой победы. Я хочу победу полную и честную, которую признает каждый мой подданный в Фарисане и каждый кочевник в Белых Песках, или никакой не нужно. Завтра, как взойдет солнце, вызываю я на бой вождя детей Хибы и вождя детей Джинана, а вместо павшего в бою вождя детей Захры вызываю его наследника и старшего сына. Пусть рассудит нас Всевышний волею Своей (а воля Его свята и непоколебима в душах наших). И кто падет в бою - тот и был бесчестен, а кто выстоит - за тем и правда, и право.
Всю ночь провел халиф в молитвах к Всевышнему, в посте и воздержании, а как взошло солнце, обнажил он саблю и вышел на бой с тремя вождями кочевников. И была та битва велика и славна, и бились они до самого вечера, изнемогая под солнцем пустыни, жестоким и яростным, и был халиф Нариман истинно велик в этой битве, и благословение Всевышнего было на клинке его. И пали враги, один за другим, и никто не смог его даже ранить. (А если кто пишет в хрониках своих, что среди вождей кочевников был однорукий калека, старец, чуть живой от ран, и мальчишка десяти лет, то это все наветы нечестивых язычников, не желающих признавать позор поражения.)
Так халиф Нариман, покоритель Белых Песков и защитник Фарисана (да благословит его Всевышний), победил диких кочевников, и стал единовластным хозяином пустыни и трех ее оазисов. Но и тогда не стал он убивать семьи побежденных, а повелел наследникам дать клятву вечной верности халифу и детям его, и внукам, и правнукам, а самим оставаться наместниками в Захре, Хибе и Джинане, и беречь их источники, и пестовать сады среди пустыни во славу Наримана, мудрого и доблестного владыки Белых Песков и всего великого Фарисана.
А младшего сына вождя детей Джинана, того, что сам отец положил ему под ноги, решил халиф оставить при себе. Взял он мальчика и сказал:
- Этот львенок отныне принадлежит мне, будет он залогом чести и клятв всех детей пустыни: останутся клятвы нерушимы - воспитаю его как родного сына, а если замыслит кто предательство - запорю насмерть. А имя ему будет Асет из Джинана.
На том и закончилась война, и установился на юге Фарисана мир, и длился он много лет, и продолжается по сей день.
Пятнадцать лет правил халиф Нариман, Светоч и Опора Фарисана мирно и праведно. И процветала страна в лучах мудрости его правления, и богатела. И знали фарисанских купцов и их драгоценные товары на юге и на севере, на западе и на востоке, и все шире разносилась слава о мудрости халифа и богатстве его страны, и все больше сам халиф узнавал о мире.
Вот, в один из дней пригласил он к себе на пир знатных торговцев из тех, которые ходят на кораблях своих в самые дальние земли, что лежат на пути к Драконовым островам; и просил их рассказывать, какие там растут цветы и деревья, какие птицы летают и звери рыщут, а больше всего хотелось ему знать, как живут там люди: какую едят пищу, как строят дома и каким богам молятся. И вот рассказывал один купец:
- А что до лесов, то леса в той стране густые, непроходимые, деревья чудные, и растут сплошь, и вьется лоза между стволами. А цветы в тех лесах огромные, как блюдо, а птицы, напротив, маленькие, как пчелы, а перо у них пестрое и переливается на солнце. Люди же в тех землях, о, мой повелитель, вид имеют на нас непохожий: кожа у них золотистая, как настой чайных листьев, а глаза светлые, и оттого на лицах блестят, и волосы красные, словно медь или дерево махагони. И много в той стране камня бурого и желтого, и строят из того камня дороги и храмы, оттого храмы у них величественны и вселяют робость в каждое сердце, а дороги удобны, и в дождь не размокают, хоть и дождь там стеной падает, и на наш ничем не похож. А люди живут в домах, плетеных из лозы, и богатые, и бедные, и даже правители, а в храмах молятся духам нам неведомым, и живут там жрецы, и отправляют разные обряды, невиданные для чужеземцев, и есть среди них запретные и незапретные.
А что поистине удивительно и восхитительно в той стране, и, несомненно, достойно ушей твоих, о, мой владыка, щедрый и мудрый, так это храм духа, прозываемого Оми и почитаемого как покровительница всех жен. Рассказывают, что живет Оми в райском саду на небесах, а в пору полной луны оборачивается невиданной птицей и спускается на землю, и тогда в храме бывает праздник: надевают жрицы пестрые перья, и привечают каждого путника, простого и знатного, бедного и богатого, и поют перед ним, и пляшут, и остаются с ним до утра, а как придет утро, забирают у него половину того, что при нем найдут. Ваш слуга ничтожный, о, мой владыка, сам в том храме был, и отдал жрицам духа, называемого Оми, пять золотых монет за их танец и пение, и не пожалел о том ни разу.
Вот что знаю я о восточных землях, о, мой повелитель, и клянусь перед ликом Всевышнего всеми моими товарами, всем достатком моим и удачей, что нет в словах моих ни слова лжи.
И много еще удивительного и поучительного рассказывали халифу Нариману торговцы и на этом пиру, и на следующем, и на многих других, но рассказ о жрицах, поющих и танцующих в лунные ночи, запал в его сердце и не давал покоя. И решил тогда халиф, что не будет ему вреда в том, чтобы отправиться к восточным островам и все своими глазами все увидеть. Как пришло время собираться купцам за море с товарами, переоделся он в платье простого торговца, сел на корабль, а хозяин корабля знал, что это ни кто иной, как сам халиф Нариман, и отправился в путешествие.
И прибыл он с помощью Всевышнего на восточные острова, и отыскал храм духа Оми, и дождался лунной ночи. Встретили его жрицы почетом и ласкою, и пели для него и танцевали всю ночь до самого рассвета. И, воистину сказано, были те песни желанны для ушей, как пение птиц среди райского сада, как звон ручьев среди знойной пустыни, а танцы радостны для глаз, как бег тонконогих кобылиц по степи, как колыхание цветущих садов после долгой засухи. И была среди жриц одна, с волосами, словно лал и глазами, как два сверкающих смарагда, а станом гибкая, как молодая лоза. Как увидел ее халиф Нариман, как услышал ее дивный голос, так забыл о других, перестал видеть и слышать, будто вовсе их не было, лишь ее танец тешил его взор, лишь ее песня ласкала душу. А как настал рассвет, призвал ее к себе и сказал такие слова:
- О, жрица Райская птица, знай же, что не простой путник перед тобой, а сам великий халиф Нариман, Светоч и Опора Фарисана, страны, что лежит за западным морем. Знай же и то, что по воле Всевышнего Творца нашего богатство мое несчетно, а власть моя безгранична. Во дворце моем тысяча дев, и есть среди них и бледные северянки с Ледяных островов, и темноокие гордячки с Туманных скал, и горянки с косами черными, как безлунная ночь, и южанки, сами как ночь черные, но нет среди них ни одной, что сравнилась бы с тобой в красоте. Есть у меня искусные певцы и музыканты, и песни их так хороши, что даже соловьи смолкают пред ними, есть танцовщицы из лучших, и когда танцуют они для меня, само солнце замирает на небе, любуясь на них. Но нет среди них никого, кто подхватит твою песню или повторит твой танец.
Услышала жрица Райская птица ласковые слова, и замерла, и взгляд опустила, и родилась в ее сердце любовь к великому халифу, сильному, как тигр, и светлому лицом, как весеннее солнце, а халиф видел, что случилось с ней, и спросил:
- Назовешь ли ты мне свое имя? Скажешь ли, откуда ты родом и кто твои отец с матерью?
И ответила:
- О, повелитель великого Фарисана, страны, что лежит за западным морем, имя мое Куен-Лин, скоро минет шестнадцатый дождь, как родилась я в этом храме, и мать моя, как и я вслед за ней, была жрицей богини Оми, и танцевала, и пела под полной луной, как и я пою и танцую, а больше ничего я о себе не знаю.
И хотела она убежать, но не позволил ей халиф Нариман, снова подступил к ней с вопросами:
- Вижу я, что пришелся тебе по нраву, прекрасная Куен-Лин, видишь ли ты, что и я полюбил тебя? Знаешь ли, что не будет мне без тебя дела днем и отдыха ночью, не будет радости от яств и веселья от беседы, ни слез, ни смеха, ни тепла, ни холода? Пойдешь ли ты со мной? Бросишь ли свое служение духам неправедным и признаешь ли, что нет богов, кроме Всевышнего Творца? Будешь ли мне женою верной пред ликом Его?
Возрадовалась прекрасная Куен-Лин таким словам и возликовало ее сердце, и тут же сказала она, что готова оставить храм Оми и забыть свое служение духам неправедным, а признать Всевышнего Творца единственным богом для всего мира и отправиться с возлюбленным своим халифом Нариманом за море, в великую страну Фарисан. Взял халиф свою Райскую птицу, а храму оставил назначенную цену, и был он щедр, и не пожалел ни монет золотых, ни камней драгоценных, ни звонкого серебра, крупного жемчуга. А как достигли они берегов Фарисана, так сдержал свое слово халиф Нариман: привел Куен-Лин во дворец и перед ликом Всевышнего, перед своими приближенными и перед всем народом Фарисана назвал четвертой женой, любимой и почитаемой. В положенный срок родила Куен-Лин сына, мужу своему гордость и продолжение, и вышел мальчик всем на отца похожий: и лицом, и статью, и нравом, и разумом. И радовался халиф Нариман такому счастью, и ликовал, и весь Фарисан ликовал вместе с ним, и дали мальчику имя Дамиль, и было это в году 724 от воздаяния Господнего.
Но не по сердцу пришлась молодая жена трем старшим женам халифа, гневались они, и роптали, и шептались за спиной у мужа своего, и говорили такие слова: "Приворожила заморская блудница свет очей наших, звезду наших сердец, супруга нашего халифа Наримана, колдовством опутала! Если полюбилась она халифу, взял бы ее во дворец, но чтобы блудницу женой назвать - не могло быть этого иначе, чем через колдовство и злые наговоры". И пока так жила во дворце Райская птица Куен-Лин, только женщины о ней шептались, а как родила она сына мужу своему, халифу Нариману, а всему великому Фарисану шестого наследника, так и многомудрые советники халифа роптать начали, и говорили такие слова: "Три старшие жены халифа нашего - дочери родов знатных и богатых, и известных своим благочестием перед ликом Всевышнего, а четвертая - нечистая колдунья из-за моря, что служила злым духам, и по воле их делила ложе со всяким бродягой, а теперь родила сына, которого халиф Нариман, повелитель наш добрый да скудоумный, может назвать наследником. Как будем мы сыну блудницы служить, как станем заморскому отродью кланяться?"
Узнал халиф Нариман, что говорят во дворце о его любимой жене Куен-Лин Райской птице, когда он не слышит, и опечалился, и позвал своего первого визиря. А первый визирь был и мудр, и хитер, и стар, а еще был известен тем, что всем сердцем своим любил халифа Наримана с самого его детства, и не было у него нужды ни в одном из наследников, а только в том, чтобы продлились дни халифа вечно.
Пришел первый визирь по слову повелителя, выслушал нужду его и дал такой совет:
- О, мой повелитель, да будет с тобой благословение Всевышнего, истинно говорят: велико твое сердце, и много в нем любви к сыновьям и к женам, и ко всем твоим подданным. Первая твоя жена - дочь западного рода, что владеет обширными землями, возделывает на них зерно и бобы, хлопок и шелковицу, и весь Фарисан и кормит, и одевает. Вторая твоя жена - дочь восточного рода, что владеет кораблями и верфями, и все морские пути им покорны. Третья твоя жена - дочь северного рода, что прославлен в войнах с горцами, людьми дикими и свирепыми, четверть воинов твоих ее роду служат, а случись война или распря - еще две четверти за ними пойдут. А у любимой твоей Куен-Лин нет ни знатного рода, ни богатства, ни острых сабель. Вижу я, как дорога она тебе, как любима, знаю и то, что воля халифа - закон для всех фарисов, но и другое вижу: если не прислушаешься к ропоту приближенных своих, если оставишь жалобы их без ответа, потерять можешь и Райскую птицу, и сына младшего Дамиля, и радость в сердце до конца своих дней. Видит Всевышний, правдивы мои слова, и нет мне другого дела до твоих жен, мой повелитель, кроме твоего счастья и мира для всего Фарисана, поэтому говорю я тебе: убери Куен-Лин из столицы, спрячь от глаз ревнивиц и завистников. Пройдут дни, и по милости Всевышнего все забудется.
Выслушал халиф Нариман советы первого визиря, долго думал над ними, и печаль была на сердце его, но был он умен и мудр, и не стал говорить на беду, будто ее нет. Решил он увезти Райскую птицу Куен-Лин и сына ее Дамиля из Мизара, своей великой столицы на север, в маленький дворец среди леса, где жил он, когда охотился, а для охраны выбрал тех из воинов своих, кому верить мог, как самому себе - конных всадников, прозванных Неустрашимыми. А что касается всадников, прозванных Неустрашимыми, то водил их Асет Джинани, сын Льва пустыни, погибшего вождя кочевников.
Как и было обещано, воспитал халиф Нариман юного Асета вместе со своими сыновьями, а как исполнилось ему шестнадцать лет, отпустил к родной семье в оазис Джинан, сад среди пустыни, чтобы научил он своих родичей истинной вере, и рассказал, что нет богов, кроме Всевышнего Творца. И отправился юный Асет в пустыню, и учил своих соплеменников, и забыли они духов нечистых, а стали, как и все благочестивые подданные халифа Наримана, славить Всевышнего Творца, единого бога, и так минул год. А через год, возвратился Асет в Мизар, но не один, а во главе трех сотен всадников, и привел их к халифу, и сказал так:
- О, повелитель мой, что заменил мне родного отца, воспитал меня и выучил, народ пустыни верен данной тебе клятве и готов служить в любом деле, как прикажешь. Но за годы, что прошли с той славной битвы, жизнь в пустыне сильно переменилась: нет больше нужды оберегать границы и совершать набеги, нет дела у мужей, что раньше были воинами. Так не позволь, повелитель мой, чтобы застаивались боевые кони, не дай звонким клинкам ржаветь в ножнах и тетивам на луках ослабнуть, возьми нас служить тебе верой и правдой и бить твоих врагов, каких укажешь, и охранять твои земли, куда пошлешь.
Так стали служить всадники из кочевых племен халифу Нариману верой и правдой, и воевали на всех границах Фарисана, и усмиряли недовольных, и останавливали нападающих, и были они быстры, как ветры пустыни, и яростны, как дикие звери, не ведали ни страха, ни жалости, и ни разу не перед каким врагом не отступили. И за это прозваны были Неустрашимыми. И было их сначала три сотни, потом шесть, а потом целая тысяча.
Как пришла халифу Нариману нужда защитить любимую жену Куен-Лин Райскую птицу и сына ее Дамиля от тайных завистников, так призвал он воспитанника своего Асета Джинани, и сказал ему:
- Возьми с собой воинов своих, сколько нужно тебе, и отправляйся с женой моей Куен-Лин и сыном ее на север, и береги их, а за мальчиком присматривай, потому что никому не могу я доверить свои сокровища, кроме как тебе, самому верному из моих воинов, и никто не воспитает сына моего лучше чем ты, дитя Льва пустыни и мой приемный сын.
Как увез Асет Пустынный лев Райскую птицу Куен-Лин в северные леса, стал халиф Нариман скучать по любимой жене своей, и по младшему сыну, и оп верному воспитаннику. Навещал он северные леса, и проводил время с женой и сыном, и звал к себе воспитанника не только для войны, но и для мирной беседы и душевного утешения. Но шло время, а оно по воле Всевышнего никогда не стоит на месте, но течет и уносит с собою любую радость и любую печаль. Забылось горе халифа, стал он жить как прежде, мудро править страной, и судить справедливо, и благочестиво славить Всевышнего. Снова зашумели пиры и праздники, повеселели лица жен халифа и наложницы его разрумянились, и настал во дворце мир, а во всей столице счастье. А Куен-Лин жила в уединении и растила сына своего Дамиля, и не видела никого, кроме трех своих невольников, да четырех стражей из Неустрашимых, да вождя их Асета, когда возвращался он с границы, чтобы учить царевича Дамиля, чтобы взять его с собой в поход или после похода вернуть матери. И прошло так десять лет.
И вот однажды отдыхал халиф Нариман вместе со своей старшей женой, а она была добра с ним и ласкова, и говорила много льстивых слов, и потом сказала:
- А не знает ли возлюбленный супруг мой, мудрейший и благороднейший из правителей, как живет его блудница Райская птица? Дошло до меня, что живет она хорошо, радостно ей и весело с молодым твоим воспитанником, и ему с ней живется сладко, и сын твой не тебя, а его отцом называет. И вот что случается, возлюбленный супруг мой, халиф Нариман, Светоч и Опора Фарисана, когда принимаешь в сердце свое нечестивых язычников.
И вошла ярость в сердце халифа Наримана от таких слов, и вскочил он, и вскричал:
- Замолчи, женщина, если жизнь твоя тебе дорога!
А сам поверил каждому ее слову, потому что знал он, что Куен-Лин молода и прекрасна, как райская птица, и давно уже забыта супругом, и Асет молод, и все время проводит в боях и походах со своими воинами, и нет у него ни жен, ни детей, а только одна Куен-Лин, которую он навещает, и смотрит за ее охраной, и воспитывает ее сына, и все это случилось не иначе, как по собственному его приказу. И велел халиф Нариман призвать Асета, чтобы сам он ответил, правду ли говорят во дворце.
Отправились слуги халифа искать вождя Неустрашимых, а отыскав, привели к халифу Нариману и поставили перед ним. И спросил халиф своего воспитанника, и ответил он так:
- О, повелитель мой, заменивший мне отца, известно тебе, что нет для меня никого в мире дороже, чем ты, известно тебе, что я, как и весь род мой, клялся тебе в вечной верности, а дети Джинана не нарушают клятв, и также известно тебе, что не стану я лгать перед лицом твоим, а скажу только правду, какая бы она ни была. Слушай же, мой повелитель, и пусть Всевышний будет свидетелем слов моих, полюбил я жену твою, Куен-Лин Райскую птицу с первого дня, как только увидел, и известно мне, что и она меня полюбила. Но не принимаем мы любви нашей преступной, и каждый час молим Всевышнего вырвать ее из сердец наших, и за все годы не предали тебя ни словом, ни делом, а за помыслы можешь судить и карать меня, как пожелаешь. Разгневался халиф Нариман на верного своего Асета за преступные помыслы, а еще более за то, что не все в злых упреках первой жены его было ложью, и, хоть знал он, что дело это неправедное в глазах Всевышнего, захотелось ему убить неблагодарного воспитанника.
А в это время случилось так, что напали горцы на северные границы Фарисана, и перебили войско, и убили многих людей, и пограбили. День и ночь бились воины халифа, но не могли одолеть врага, и оставляли горы, и отступали все дальше к югу. Приказал тогда халиф Нариман Асету и его Неустрашимым идти на север, чтобы остановить захватчиков, и не пустить их в леса предгорий, и наказал в гневе без победы не возвращаться.
Как истинные львы сражались Неустрашимые, но дети пустыни родились в седлах среди плоской равнины, и не умеют воевать пешими среди гор, и гибли они без счета, и скоро из тысячи осталась только половина, а врагов не убавилось. Услышала Куен-Лин о том, что случилось на границе, а замок, где жила она, был в лесах предгорий, и вести там узнавали первыми. Велела она седлать коней, и собралась сама, и поскакала в столицу, чтобы отыскать супруга своего, и просить за любимого. Упала она перед халифом Нариманом, и рыдала, и рвала волосы, и говорила так:
- О, супруг мой добрый и милостивый, видит Всевышний, чиста я перед тобой и нет ни в чем моей вины, кроме того, что люблю я Асета, твоего воспитанника. И если любовь эта нечестива, то зачем Всевышний вселил ее в мое сердце? Почему не слышит меня, почему не поможет, когда каждый час молю я разорвать сердце и забрать эту любовь от меня? Но если видишь ты грех и вину в любви моей, то это мой грех и моя вина, возьми меня, жену свою, и казни как захочешь, только его помилуй! Спаси Неустрашимых, не дай им погибнуть, пошли помощь в северные горы! Ведь это твои границы они защищают, и ради твоей чести проливают кровь!
Но неумолим был халиф Нариман, не послал он помощи на северный рубеж, а жену свою неверную прогнал с глаз, и повелел ей вернуться к сыну в лесной дворец и там дожидаться его решения.
На этот раз не послушалась Куен-Лин своего супруга и повелителя, не вернулась во дворец к сыну, а сбежала темной ночью к любимому, чтобы быть с ним рядом до победы или до погибели.
Тяжела была та война, но нет в мире бойцов, равных воинам халифа Наримана, доблестного и славного нашего правителя. Перебил захватчиков Асет из Джинана со своими Неустрашимыми и остатком северной армии и с победой вернулся в Мизар, великую столицу, чтобы предстать перед своим владыкой. Вышел халиф встречать победителей, и увидел, что осталось их не больше двух сотен, и что все они утомлены и изранены, и едва держатся в седлах. И нашел своего воспитанника черным от усталости и красным от крови, и четвертую свою жену рядом с ним, и в этот раз не стали они лгать и скрываться, а сказали прямо, что любят друг друга по воле Всевышнего, и любви этой больше противиться не могут. А еще сказала Куен-Лин, Райская птица, такую весть:
- О супруг мой, знаю я, что за вину мою перед тобой не достойна я жизни, но, молю тебя, о, справедливый, выслушай последнюю мою просьбу. Известен ты во всех странах не только как меч, что карает неверных, но и как щит, что укрывает невинных, знай же, что будет у меня дитя от моей любви, не оставь его своею милостью, ведь говорится, что всякое дитя угодно Всевышнему и нет на нем греха.
Ничего не ответил ей халиф Нариман, а повелел взять обоих и отвести Асета в яму, а Куен-Лин запереть во дворце одну и оставить так до его решения. И призвал верного советчика своего, первого визиря, и явился визирь по слову его, и увидел, что чернее грозовой тучи повелитель Фарисана, что постигло его горе, равного которому не знал он в своей жизни, и хотел утешить мудрым словом, но халиф приказал ему молчать и слушать, и сказал такие слова:
- О мой первый визирь, верный мой советчик, разорвали эти двое мое сердце. Когда принял я клятву верности кочевых племен, то взял Асета залогом этой клятвы, и обещал запороть насмерть, если будет клятва нарушена. Нет у меня воина вернее и храбрее Асета из Джинана, нет границ доблести его: сумел он отстоять для меня северные горы, а ведь послан был на верную погибель. Но он сам нарушил клятву и посягнул на мою жену. Не статут кочевники чтить свое слово, если я свое нарушу. А жену мою, Куен-Лин и без того во дворце не любят и зовут блудницей, теперь же, когда на глазах у всех призналась она в неверности, если я ее оставлю, то загублю честь свою, и не будет мне уважения ни от женщин, ни от мужчин за это, какой же я буду повелитель? Видит Всевышний, нет больше гнева в сердце моем: и Асета, и Куен-Лин люблю я, как детей своих и давно простил им измену. Будь я волен, то отпустил их с миром, и радовался их счастью, но воли моей на это нет: ждет его кнут и позорный столб, а ее - вечное заточение. Но не для этого я звал тебя, о мой верный советчик, чтобы лить слезы о несбыточном, а для того чтобы спросить, что делать мне с Неустрашимыми.
И ответил ему первый визирь, и был таков его ответ:
- О, мой повелитель, мудрый, справедливый и великодушный, как никто в этом мире, не могу я помочь твоему горю, и никто ему не поможет, но сказать, что делать с воинами из пустыни, могу: дай им в вожди Дамиля, своего младшего сына. Мальчик еще юн, жен не знает и усов не бреет, но как Асет почти сын тебе, так Дамиль почти сын Асету, в глазах кочевников он львенок из рода львов, и по клятве, и по сердцу, если примут они над собой вождя, то никого другого, как его.
Пришло утро, и вышел халиф Нариман на площадь перед дворцом, и велел призвать к себе Неустрашимых и Дамиля, сына Куен-Лин Райской птицы и привести Асета клятвопреступника, и как собрались все по слову его, объявил свое решение:
- Вам, доблестные мои воины, что прозваны Неустрашимыми, за то, что сберегли мои северные земли, почет от меня и уважение. Примите сына моего младшего царевича Дамиля своим вождем, а еще примите в награду сверх того, что имеете, по три золотых каждому в каждый год службы. А ты, Асет из детей Джинана, клятвопреступник и изменник, и вина твоя неоспорима, поэтому повелеваю: получишь ты тридцать ударов кнутом каждое утро до самой своей смерти, сколько вытерпишь, а день и ночь быть тебе прикованным у позорного столба на площади, чтобы все люди видели, что нет изменнику ни чести, ни пощады.
Как услышали Неустрашимые о судьбе своего вождя, так поднялся среди них ропот. Но Асет Джинани выступил вперед, и сказал им так:
- Верные мои соратники, любимые братья, я признаю свою вину и приму за нее любую кару, какую назначит мой повелитель. А на вас вины нет, и нет вам причины враждовать с Фарисаном и навлекать гнев великого халифа Наримана (да благославит его Всевышний) на головы ваших матерей и жен. Царевич Дамиль юноша сильный и храбрый, я хорошо его учил, будет он для вас славным вождем. А ты, Дамиль, гордость моя и радость, не держи в сердце зла, слушай старших и опасайся скорых решений.
По слову вождя своего покорились неустрашимые, приняли над собой власть юного царевича и не стали роптать. По сей день водит их Дамиль, сын Куен-Лин, Райской птицы, и по сей день не было ни разу, чтобы терпели они от врага поражение.
А про Асета из Джинана и четвертую жену халифа Куен-Лин известно вот что. Как прошел первый день казни, как увидел халиф Нариман страдания своего воспитанника, не выдержало его сердце, а известно, что повелитель наш по воле Всевышнего милостив и славен жалостью к страждущим. Только настала ночь, велел он привести к себе Куен-Лин Райскую птицу и сказал, что разрешает ей проститься с возлюбленным и утолить его жажду в последний раз. Взяла Куен-Лин чашу с водой и пошла на площадь. Как подошла она к Асету, был он еще жив, и смотрел на нее, и просил для нее милости Всевышнего, а она поила его из рук своих, и обнимала, и потом ушла. А как ушла - оставила за собой бездыханное тело.
А сама Куен-Лин жила во дворце в заточении с одной только немой рабыней, и никто ее не видел, а когда пришел срок, родила девочку, названную Асией, и сама умерла родами. Девочку же халиф Нариман принял как родную дочь, и любил ее более всех из своих детей, и запретил всякое упоминание об измене жены своей Куен-Лин, и каждому, кто уличен будет в запретных словах, повелел резать язык, а кто из них учен грамоте - рубить пальцы. С тех пор никто не смеет вспоминать про Куен-лин Райскую птицу и Асета, Льва пустыни из Джинана. Вот что с позволения всемилостивого короля Кафина Рониса, прозванного Магоборцем, хотел я поведать о славном правлении халифа Наримана, Светоче и Опоре Фарисана, а тот, кто собирается сам править страной великой и заботиться о счастье и благоденствии подданных своих должен помнить:
Если совесть правителя слишком нежна,
Значит где-то пылает святая война.
Будет проклят в веках непорочный правитель
Если честь государства от крови черна.
Преданный тебе, о, мой сиятельный принц Алоиз, сердцем и головой Шамси-каллиграф, волею Всевышнего хронист династии Мизари."
***
- "...сердцем и головой Шамси-каллиграф, волею Всевышнего хронист династии Мизари." Уфф... ну наконец-то! Провались в бездну эта фарисанская вязь, - молодой аристократ дочитал письмо и бросил свиток в траву рядом с собой.
Двое его товарищей тоже вздохнули с облегчением.
- Ну и что скажете? - спросил темноволосый юноша с девичьими глазами и крупным родовым носом королей Кафина.
- Что этот ваш Шамси-каллиграф горазд на лесть и словесные выверты, - отозвался первый, - А еще я думаю, что у баронессы сегодня всяко веселее, чем тут.
- Энис, ты бездельник, - усмехнулся принц. - А ты, Калеб?
Третий, самый старший, играл кинжалом и, казалось, не слушал, но ответил серьезно:
- Амир Дамиль и его Неустрашимые - самая грозная сила Фарисана. Если Нариман так и не назовет наследника, то будет свара. Тогда сын блудницы, пожалуй, раздавит братцев.
- Пожалуй, ты прав, - Алоиз сорвал травинку и задумчиво сунул между зубов. - А этой Асии сейчас лет пятнадцать, так, Калеб?
- Четырнадцать.
- Хорошо. Я на ней женюсь.
- Что? Твое высочество! - Энис прыснул со смеху, - Вот уж не думал, что тебе нравятся замотанные в кокон фариски! Или эти... жрицы-райские птицы? Да был я на Гон-Шии, ничего интересного. Ну, рыжие, да, глаза, как трава. Но мелкие же! И тощие - ухватить не за что... может все же к баронессе, а?
- Нравятся... вот глупец.
Принц Алоиз вытянул руку. Против солнца ладонь его казалась узкой, а пальцы тонкими. Совсем не та рука, которая смогла бы удержать боевой меч короля Рониса. Он зло сощурился и резко сжал кулак.
- Получить совесть халифа Наримана и честь амира Дамиля разом, разве ж это может не нравиться?