Давным-давно, когда Эри только начал привыкать к порядкам псарни, за ними, пяти-шестилетками, приглядывал беззубый и подслеповатый дед Фру. Когда-то Фру был телохранителем судьи и среди мелкоты считался человеком умным, знающим и заслуживающим всяческого доверия. А больше всего дети любили его за незлобивый нрав и за его вечерние истории. Рассказывал старый воспитатель в основном о божественном, именно он в свое время первым поведал малышам о Вечных Садах.
"Однажды в Пустынном Мире проснулся Великий Творец, - торжественно вещал Фру, - Огляделся он и понял, что горька его судьба, ибо он одинок. Стал тогда Великий Творец молиться о душе, способной разделить с ним радости и печали, развеять его одиночество и научить его слезам и улыбке. Молил Творец в Первозданной Тьме, и была его молитва так истова и горяча, что услышала Тьма и зачала от Творца сына, равного Ему, способного разделить Его одиночество. Но велик был Творец, и не смогло такое величие вместиться в одном ребенке, и появились на свет двое, ликом схожие, но душой - разные. Старший был добр, кроток и ласков, и имя ему было Свет Творца, а младший - зол властен и горделив и прозван был Тенью. Братья любили друг друга любовью преданной и нерушимой, но слишком они были разные и вместе жить не могли. И сотворил себе младший Тайные Копи, в которых скрылся для дел своих. А старший вырастил Вечные Сады, чтобы цвели открыто и радостно. А когда скучают друг без друга Свет и Тень, то приходят в Мир Сотворенный, что создал для них их великий Отец, и смотрят на дела человеков, этот мир населяющих, и радуются им, и печалятся, и судят человеков по разумению своему. Тех, кто жил сообразно законам установленным, по смерти забирает старший в свою обитель для счастья вечного, а души мелкие, счастья недостойные, достаются младшему для вечных трудов и мытарств в его Копях. Вот будете вы слушаться, будете Свет чтить - попадете в Вечные Сады на вечную жизнь и вечное счастье..."
А потом Фру долго со вкусом расписывал прелести этой вечной жизни, мол, все-то в Садах есть, чего только душе ни угодно: и еда самая лучшая, и питье самое свежее, и постель самая мягкая, и птицы там заливаются, и листья шепчут ласково, и цветы благоуханные, и девы страстные и невинные... Особенно смачно Фру описывал этих дев - так они ему нравились. Мальчишки между собой рассудили, что Фру - человек опытный. Он, поди, не только в местном порту бывал, а и в сам Испакраан наведывался - мало ли что он знать может? Но они-то попроще будут и желания у них немудрящие. Вот, к примеру, сосед Эра Вил мечтал о сушеных финиках - щенкам они доставались редко, только после особенно тяжелых тренировок. А самому Эру грезилось одно единственное - отсрочка побудки хотя бы на четверть часа.
И вот теперь Эри на другом конце земли еще при жизни попал в Вечные Сады или нечто очень здорово их напоминающее: ел он вдоволь и так вкусно, как в прошлой жизни приходилось разве что по большим праздникам, спал сколько душе угодно и не на голых досках, а на свежей душистой соломе, покрытой теплым шерстяным плащом. В доме постоянно кто-то шуршал и переговаривался, к хозяину часто приходили разные люди, и тогда Билкум просил Эри оставаться в кухне и не попадаться на глаза, в о стальном же мальчишка был предоставлен сам себе: никто не истязал многочасовыми пробежками, не заставлял карабкаться на отвесные скалы, не лупил почем зря палками и плетьми.
Но вскоре обнаружилось, что Вечные Сады, как и вечная праздность - удовольствие сомнительное. Тело, привыкшее к нагрузкам, требовало движения, разум, не истомленный усталостью, жаждал новых впечатлений, а душа - деятельности. Глаза Эри почти выздоровели: опухоль спала, гной больше не тек и в сумерках он видел почти как раньше. На ярком дневном солнце глаза резало, заливало слезами и опять начиналась головная боль и тошнота, но Билкум говорил, что все это тоже скоро пройдет, и Эр ему верил.
Однажды ночью, когда лунный свет ласково обтекал предметы, не причиняя страдания слабым еще глазам, Эр решил, что с Вечными Садами пора кончать. Скинув неловкие деревянные башмаки, он влез на глухой забор билкумова дома и заглянул в соседский дворик. Двор был пустым - хозяева спали. Он довольно долго рассматривал утварь, пытаясь прикинуть, чем же промышляют на жизнь эти люди, но, решив, наконец, что это гончарная мастерская, этим не удовлетворился, а влез на крышу и, обойдя дом, спрыгнул на улицу. Узкая и извилистая, она вела куда-то вглубь таинственных лабиринтов портового города, где даже ночами не затихает жизнь. Эта жизнь, яркая, таящая опасности и возможности, манила мальчишку своей новизной, и он пошел ей навстречу.
Он крался в тени, сам, как тень, тихий и невесомый, перелетал заборы чужих домов, рассматривал разные вещи, оставленные во дворах, осторожно касался, размышлял об их применении, пытался сообразить, кто и как проводит свои дни в этих домах, на этих улицах... странно! За пятнадцать лет ему ни разу и в голову не приходило озаботиться тем, как живет город, а теперь он с удивлением обнаруживал, что люди могут заниматься разнообразнейшими делами, о которых он даже представления не имел. В одном дворе он насчитал с десяток больших деревянных бочек, в другом - груду соленых кож под дощатым навесом, а вон там - целая улица тонула в невообразимой горько-кислой вони, - "ра-зит, как выг-ребная яма..." - повторил Эр, - недаром выходила она прямо к морю, на сквозной ветер.
Он заглядывал в тусклые оконца кухонь, лавок и мастерских, тихо прислушивался за дверьми, пытаясь причаститься непонятному ему миру городских обитателей, ловил новые впечатления и уходил дальше все таким же тихим и никем не замеченным, в пляске случайных ночных теней.
Эри хотелось распознать, прочувствовать, понять жизнь, в которую он вдруг окунулся, пропустить через себя, раствориться в ней и пропасть. Он каким-то неосознанным чутьем знал, что только так сможет вновь обрести себя. Не верного пса у ног господина, скрученного кандалами, измученного, ослепленного, брошенного на погибель, а настоящего, того самого, единственного, кем он и должен быть: того, кто знает законы жизни, кто видит дальше, слышит четче, кто шевелением пальца меняет судьбы этих копошащихся человеческих куч, где каждый зависит от всех и все - от каждого, но никто никогда об этом не догадывается.
Следующая улица вильнула к берегу и вывела Эра к портовой гостинице средней руки. Это был огромный двухэтажный дом, нелепый и яркий, увешанный фонарями в красных и синих пузырях толстого мутного стекла. Грубоватая вывеска над входом изображала трех крупных рыбин с крапчатыми шкурами и почему-то злобными мордами, словно рыбы могут злиться. Двери входа почти не закрывались, впуская и выпуская мужчин и женщин разнообразной внешности, но похожих броской, яркой одеждой, истинная цена которой - пара медяков и слишком шумным развязным поведением. Из самого зала доносились запахи снеди, бряканье посуды, звон струн, пересвист дудок, громкие возбужденные голоса. Мальчик был бы не прочь войти и поближе узнать, что за публика в таких заведениях - впечатления обещали быть более чем интересными, но, здраво рассудив, что платить ему нечем, а нищему там вряд ли обрадуются, решил развлечься иначе.
Вскарабкавшись по водостоку, Эри устроился на краю черепичной кровли и стал поджидать подходящую жертву задуманной шалости. Ждать пришлось недолго: дверь отворилась, и на крыльцо вывалились двое подгулявших парней в темно-красных косынках и широких шароварах, заправленных в сапоги. Один, повыше ростом, поджарый и мускулистый, как северный волк, остановился на крыльце, выискивая что-то у себя на поясе. Второй, коренастый и длиннорукий, похожий скорее на небольшого медведя, судя по всему выпивший куда больше приятеля, скатился на мостовую, едва не угодив в сточную канаву.
- Ну и пьянь же ты, Реджи... - беззлобно бросил худой.
Коренастый сквозь зубы выругался и попытался встать, но придавил коленом полу рубахи и снова упал. Ворот разорвался, оголяя толстую шею. Эр прицелился и плюнул, попав точно за шиворот. Парень прихлопнул плевок ладонью и зарычал:
- Гел, крыса, зубы лишние? Так поправим...
- Утихни, ни то сам зубы искать пойдешь.
Но тот, которого звали Реджи, и не думал утихать, обретя боевой дух, он довольно сноровисто поднялся и наскочил на товарища, предполагая своротить на сторону челюсть, по лицу промахнулся, зато попал по трубке, которую тот наконец-то отыскал. Трубка как на грех свалилась под ногу хозяину и с треском раскололась.
- Ну, сука... - Гел схватил забияку за бороду, и началась настоящая потеха: двое пьяных мужиков сцепились намертво, норовя побольнее пнуть или попасть кулаком в нос сопернику. Эри беззвучно хохотал, глядя на их усердие, когда к окну, распахнутому темным провалом в безлюдную комнату, подошла женщина. Она без удивления посмотрела на незваного гостя и спросила:
- Твои проделки?
Незнакомка была немолода - наверное, вдвое старше Эри, но все еще очень хороша собой. И пахло от нее удивительно - сладко и тревожно... мальчик опять вспомнил Фру с его Вечными Садами... Он улыбнулся - в глазах метнулись сине-красные сполохи, - но на вопрос не ответил.
- Дурак ты сопливый, - продолжила женщина, - это - зыямские матросы, а точнее - пираты, взрослые свирепые мужики. Они только с виду перепились, а так... увидят тебя - живого места не оставят.
Может, все дело было в этом тревожном запахе? Или в рассказах Фру? Только Эру вдруг нестерпимо захотелось вычудить что-нибудь этакое, чтобы незнакомка в окне ахнула и запомнила надолго. Он небрежно дернул плечами, вложил пальцы в рот и заливисто свистнул. Драчуны незамедлительно повернули головы. Эр поднялся в рост, балансируя на карнизе, заученным жестом малого приветствия простился с дамой и прыгнул во двор.
Юный незнакомец, прикрыв лицо ладонью, изящно поклонился и исчез.
"Расшибется!" - подумала Блинда. Но шальной мальчишка мягко, как клубок шерсти, прокатился по двору и вскочил на ноги. Гел тут же оказался рядом, его чугунный кулак рассек воздух, метя озорнику в голову, но тот нырнул, уходя в бок и за спину противнику, снова перекатился по мостовой, успев в падении ударить Гела под колено. Удар был слабым, но матрос потерял равновесие и во весь рост растянулся на земле. Ронять Реджи не понадобилось - запутавшись в ногах приятеля, он упал сам. Шкодливый мальчишка еще раз исполнил свой короткий поклон, разбежался, перемахнул соседский забор - не перевалился, что было проще, а, упершись рукой, почти перелетел, красуясь и хвастаясь - и скрылся в темноте.
Блинда, хозяйка "Трех Зубаток", одной из самых больших гостиниц для моряков, в Равдене, была дамой знаменитой, и не только потому, что еще не так давно все знали ее как Блинду Длинный Нож и не забывали, кому она наливает вино и греет перину, но и потому, что большинство матросов могли найти славную выпивку и теплую постель для себя под кровом ее заведения. И сама Блинда знала едва ли не всех местных, да и большинство моряков, часто наведывавшихся в Равден были ее давними знакомыми, но этого парнишку она определенно видела впервые. Судя по латаной одежонке и босым ногам, даже на самого последнего бедняка верхнего города он не тянул, значит, она должна, просто обязана была знать, кто таков. Кажется, черноволосый, синеглазый, не старше шестнадцати?.. впрочем, при таком освещении она могла и напутать... И еще этот жест - быстрый, четкий, словно затверженный поклон, полный одновременно покорности и достоинства... юноша определенно заинтересовал ее.
Блинда стряхнула оцепенение, поправила прическу и закрыла окно. Кто бы ни был этот паренек, она обязательно все о нем выяснит.