Аннотация: Старый и грустный рассказ Сергея Паранга о безвозвратно уходящем детстве.
Сергей ПАРАНГ "Он вернулся"
Дождь бестолково--суетливо морзил по подоконнику. Интегралы перед глазами сперва принялись извиваться, а затем и вовсе цепляться друг за друга. Я понял, что на сегодня с занятиями, пожалуй, придется закончить. Встал, потянулся и, резко развернувшись, блокировал воображаемый удар сзади.
Вдруг кто-то постучал в стекло. Два коротких, длинный, пауза, два коротких, длинный. Открыл окно, и из мокрой шелестящей темноты в комнату бесшумно запрыгнула сутулая фигура. Я рефлекторно отскочил, присмотрелся и, шагнув вперед, обнял вошедшего. Под рукой судорожно дернулось плечо, я осторожно разжал объятия и сказал: "Извини, я не знал".
-- А, фигня! -- ответил он, сняв мокрую куртку и швырнув ее на диван. -- Главное, вернулся одним куском!
Он затряс головой, как собака, выбравшаяся из пруда, во все стороны полетели брызги. Я отшагнул назад. Теперь у меня появилась возможность рассмотреть его получше. Он здорово похудел, от прежнего толстого увальня осталось, наверное, не больше половины. Ввалившиеся щеки, на торчащей скуле лиловый шрам ожога уродливо стягивает кожу. И совсем седой. Только глаза остались прежние -- веселые и нахальные.
-- Ну, где ты, что ты? -- спросил я, придвигая ему скрипучий венский стул.
Он в прыжке плюхнулся на жалобно застонавший диван и ответил:
-- Контролером высоковольтной ЛЭП. Летаю, как банановая пчелка! Сорок километров за смену наматываю, а если кто-нибудь из бригады приболел, то и больше. А мотор уже не тот! Зато полуторная карточка, доппаек и сахар, не песок, а рафинад! Ну, а ты что?
-- Да я сейчас грузчиком на рыбоконсервном. Сразу после дембеля устроился в полицию, а там один лушпайка принялся меня строить, жизни учить. Терпел-терпел, а потом оба и загремели: он в госпиталь, а я -- на улицу с волчьим билетом. Теперь ни на одно приличное место не возьмут. "Фронтовик -- значит, псих". В лицо боятся говорить, но в глазах читается отчетливо.
Он залился своим квохчущим смехом.
-- Ты чего? -- Я почувствовал себя уязвленным.
-- У всех одно и то же. Не думай, что ты какой-то особенный. Все мы одинаковые, как патроны.
-- Ну не-ет! -- набычился я. -- Все равно прорвусь! В универе для нас льготы, буду поступать.
Он бросил быстрый взгляд на стопку учебников, скорчил презрительную гримасу, но, против обыкновения, ничего не сказал. Ну, надо же! Похоже, за последние годы мой друг сумел отрастить у себя некое подобие чувства такта!
-- Ты где воевал? -- спросил я.
-- Пулеметчиком в ОБАТО. Ну, отдельный батальон аэродромно-технического обслуживания.
-- А какая машинка?
-- Браунинг семнадцатый. А ты чего это прикалываешься?
-- А ты сам подумай. С твоими данными ты якобы сидел в тыловой части! Еще скажи, что был подносчиком, или, к примеру, латался хлеборезом на кухне!
Вместо ответа он лишь сердито засопел.
-- Я так думаю, ты просто с подпиской о неразглашении ходишь.
Посмотри на себя в зеркало -- у тебя на лбу бегущей строкой написано: "ДИВЕР", -- продолжал я гнуть свою линию.
-- Малыш, а ты где служил?
Едва ли эту попытку сменить тему можно назвать элегантной.
-- В хемверне*. Кстати, кличку свою я пронес через всю войну.
-- И как, не напрягало?
-- Да, в общем-то, нет. Можно даже сказать, малый рост не раз сослужил мне хорошую службу. На работы чаще всего отбирали бойцов из начала строя. А еще в учебке был тест на обращение с напалмом. Бойца мазали, поджигали, и он должен был сбить пламя. Лосей, стоящих в начале строя, приходилось тушить всем взводом. Я стоял предпоследним, и мне напалма просто не хватило.
-- А еще в маленького человека труднее попасть, -- хмыкнул он.
-- Теоретически -- да, -- зябко повел плечами я. Он бросил на меня тревожный взгляд, и мне пришлось его успокоить: -- Теперь уже все в порядке.
Цепкие пальцы обхватили и перевернули мою ладонь, забарабанили по увеличенным костяшкам:
-- А это что такое, по-твоему? И еще: с каких пор в хемверне учат обращению с напалмом?
-- Да нет, серьезно, я служил в хемверне. Правда, в "Фаланге".
-- Противодиверсионная команда?
-- Ну да.
Он уважительно кивнул и после недолгой паузы поинтересовался:
-- А как дела у твоих?
-- Боссе сгорел в танке при обороне Скагеррака. А Бетан -- без вести.
-- Дай бог, чтобы не в плен, -- быстро сказал он.
-- Дай бог, -- эхом откликнулся я, и, не сговариваясь, мы почти синхронно постучали по столешнице.
Из мокрой куртки на стол была извлечена объемистая фляга, в стаканах коротко булькнула первая доза. Выпили молча, не чокаясь.
Впрочем, содержимое иссякло гораздо быстрее, чем ожидалось. На цыпочках, чтобы не разбудить маму, сгонял на кухню, принес кусок сыра и булки, с книжной полки из-за томиков Гамсуна достал спрятанную там -- скорее по привычке, чем по необходимости -- бутылку.
Рассвет уже собирался прогревать свой двигатель, когда он потряс над стаканом пустую бутылку и недоуменно спросил:
-- А что, больше совсем ничего не осталось?
Я молча замотал головой.
-- Ну, тогда мне пора.
Он встал, пошатнулся, и, ухватившись за стол, прокомментировал:
-- Это же нужно было так нарезаться!
-- Куда тебе лететь! Ложись на диван, отоспись хотя бы пару часов.
-- Фигня, не первый раз. -- С какой-то кошачьей грацией он запрыгнул на подоконник и, прежде чем шагнуть в пустоту, буркнул, не оборачиваясь: -- Пока, Малыш!
"Пока, Карлсон!" -- ответил я вслед силуэту, выписывающему кренделя в серо-голубых предрассветных сумерках Вазастана.