Аннотация: Что имел в виду Джордж Оруэлл? И так ли уж отличается мир "1984" от нашего? Посвящение: Всей прекрасной половине человечества. И в первую очередь одной девушке - прототипу МОЕЙ Джулии.
101
- Отдайте им Джулию! Отдайте им Джулию! Не меня! Джулию! Мне все равно, что вы с ней сделаете. Разорвите ей лицо, обгрызите до костей. Не меня! Джулию! Не меня! - кричит мой, теперь уже окончательно ставший на путь выздоровления, пациент.
Он падает спиной в бездонную глубь, прочь от крыс. Он все еще пристегнут к креслу, но ощущает, что проваливается сквозь пол, сквозь стены здания, сквозь землю, сквозь океаны, сквозь атмосферу, в космос, в межзвездные бездны - все дальше, прочь, прочь, прочь от крыс. Его отделяют от них уже световые годы, хотя я по-прежнему стою рядом. И холодная проволока все еще прикасается к щеке. Но сквозь тьму, объявшую его, он слышит еще один металлический щелчок и понимает, что дверца клетки захлопнулась, а не открылась.
"Ну, живи, терпило" - как сказал бы социально близкий. Иногда я им, просто, завидую. Их власть, даже паханов, ограничена парой кварталов территории и крышуемым ими населением. Но даже у законопослушного прола, по 12 часов в сутки стоящего у станка, носящего тонны кирпичей, а то и вручную драящего сортир, благоухающий так, что в глазах режет... Даже у него бывает пара часов в неделю на то, чтобы пропить чудом сэкономленные остатки прошломесячной зарплаты. Потрепаться о бытовых мелочах со сверстниками. Или с детьми. А то и утереть сопли вечно грязным и голодным внукам....
У меня свободного времени, как и свободы, практически нет. Ведь я - член партии. А как может член жить иметь отдельную от остального организма жизнь? Проведение партсобраний, выступления на заседаниях и на митингах, обсуждение с коллегами мировых проблем - вот моя личная жизнь - личная жизнь Партии! А об уединении мечтает лишь моё стареющее бренное тело. Это для него Старший Брат подарил комфортабельный дом с обслугой и продовольственным жалованьем. Всё же, что нужно мне - моей душе́ - это власть. Абсолютная власть. Подлинная. Власть во имя власти. Власть не только над словами и поступками, но и над душами....
От этих мыслей О"Брайена отвлёк болезненный, но уверенный смех со стороны пыточного сиденья. Прежние пациенты так себя не вели. Конечно, сломленная психика может выдавать сюрпризы даже для таких знатоков-специалистов, как О"Брайен, но....
-Я понял, понял, чего вы не можете. Никак не можете! - провизжал осипшим голосом Смит. О"Брайен, ссутулившись, развернулся "кругом" в его сторону. Подойдя к сиденью, он нагнулся к нему, не обращая внимания на всё ещё беснующихся крыс.
-Вы заставили меня мечтать о смерти. Заставили подписать признания в том, что я сделал, и в том... - Уинстон осёкся, но с прям-таки комичной осторожностью продолжил - чего я н е с о в е р ш а л. Вы заставили меня предать... п о н а с т о я щ е м у предать Джулию! Вы можете заставить меня опустить голову в кипяток. Я готов скормить Джулию крысам. Или сделать с ней то, чем вы угрожали ей в этой камере.... Но вы никогда... с-слыш-шите, ни-никогда не-не з-заставите меня... - Уинстон так тяжело задышал, что крысы, испугавшись, временно притихли. Наконец он собрался с духом, подавил в себе всхлипы и сказал свои
текст
последние слова в камереЉ101:
-Вы никогда не сможете заставить меня самого отдаться крысам!
Почему-то именно сейчас О"Брайену вспомнился тот странный сон. Ему приснилось, и он благодарил Бога, в которого не верил, что его коллеги из полиции мыслей не научились, ещё, читать чужие сновидения, альтернативная Вселенная. Иной Мир. В этом мире на территории называвшейся тогда Великобританией жил журналист и писатель, работавший в министерстве правды BBC,* которого звали Артур Эрик Блер. В качестве псевдонима он выбрал для себя простое имя Джордж, а за фамилию взял название английского села, в котором родился и реки́, которая чрез него текла - Оруэлл. Он писал против политического оппонента Британии - СССР. Как и известные О"Брайену партийные художники, описывающие ужасы дореволюционной жизни и идущие за вдохновением для этого в прольские кварталы, он тоже писал фактически о том, что видел вокруг себя. Например, между американскими, британскими капиталистами и германскими нацистами процветали торговые отношения - нефть, металлы, взрывчатка... - даже после вступления их стран во Вторую мировую войну. Не был секретом и Мюнхенский сговор. Но благомыслы того времени прекрасно понимали, кто снабжал нацистскую германию всем необходимым, даже до прихода ко власти нацистов. И кто начал войну не договором, а именно пактом Молотова и Риббентропа. Что самое забавное, в том мире не нужны были никакие "норы памяти" [memory hole]. Спустя полвека после смерти Джорджа, США объявили своим извечным врагом созданную ими же террористическую группировку. Это О"Брайену было понятно: "Океания всегда воевала с...". Да и Евразия не так уж и отставала. Хотя бы во время той войны за евразийский анклав Океании. Когда из этого -Internet- стали отправляться в электронные норы памяти файлы о заранее готовящемся отражении грузино-океанской агрессии. Но для О"Брайена было немыслимым, чтоб после приписываемых этой группировке терактов "9/11" называть её лидера учеником и последователем ненавистного Сталина, и в то же время поднимать боевой дух населения фильмами, в которых эти боевики показаны героями-правозащитниками, типа "Зверя войны"* и "Рэмбо III. А когда США стали открыто поддерживать крыло сей группировки из сирийской оппозиции, мотивируя это тем, что их-де в оппозиции всего 1%, а теракты с кустарным химоружием "которого у них нет" совершило правительство... О"Брайен проснулся в холодном поту.
Надзиратель из пролов, с "восковым" лицом, был не на шутку взволнован. Впервые он видел своего начальника, уважаемого члена Внутренней партии, да и им, кстати, тоже, таким напуганным. И даже жалким! Он уже был готов набить морду - применить свой единственный профессиональный навык - обнаглевшему интеллигенту-терпилле.
О"Брайен положил огромную ладонь дрожащей руки на рычаг открывающий клетку. Уинстон задержал дыхание и, казалось, сердцебиение.
"Ну, зачем я это сказал? Жил бы с таким разумением молча. А ещё лучше, крикнул бы такое на с в о б о д е. Перед тем, как броситься с высотного здания. К примеру, той колокольни. А теперь меня точно казнят именно так!!! Хоть бы скорее! Хоть бы быстрей они прогрызли мой головной мозг, или я б умер от потери крови и болевого шока!" Слёзы, выделения из носа, слюна смешались на лице Уинстона. Но ему было на это .... Как и на своё физическое тело в целом. Он уже не так боялся крыс. Для него они стали своего рода освободителями. Ему, даже, пришла шальная мысль попробовать самому укусить зубами одну из них, когда они кинутся. Как со змеёй пытающейся укусить пастуха за язык у Фридриха Ницше. Благо, маска-клетка позволяла говорить, а значит и кусаться!
Рука О"Брайена, тем временем, напряглась на рычаге....
- Комрад О"Брайен, - раздался из рупора телекрана спокойный но суровый, и почему-то знакомый Уинстону Смиту, голос, - если Вы э т о сделаете, то окажетесь сами в "сто первой" в качестве клиента. И на тот раз здесь будут не крысы, а к о е ч т о д р у г о е....
*B B C Имеется в виду не "Военно-воздушные силы", а "British Broadcasting Corporation".
Он ее видел: даже разговаривал с ней. Это ничем не грозило. Инстинкт ему подсказывал, что теперь его делами почти не интересуются. Если бы кто-то из них двоих захотел, они могли бы условиться о новом свидании. А встретились они нечаянно. Произошло это в парке, в .пронизывающий, мерзкий мартовский денек, когда земля была как железо, и вся трава казалась мертвой, и не было нигде ни почки, только несколько крокусов вылезли из грязи, чтобы их расчленил ветер. Уинстон шел торопливо, с озябшими руками, плача от ветра, и вдруг метрах в десяти увидел ее. Она разительно переменилась, но непонятно было, в чем эта перемена заключается. Они разошлись как незнакомые; потом он повернул и нагнал ее, хотя и без особой охоты. Он знал, что это ничем не грозит, никому они не интересны. Она не заговорила. Она свернула на газон, словно желая избавиться от него, но через несколько шагов как бы примирилась с тем, что он идет рядом. Вскоре они очутились среди корявых голых кустов, не защищавших ни от ветра, ни от посторонних глаз. Остановились. Холод был лютый. Ветер свистел в ветках и трепал редкие грязные крокусы. Он обнял ее за талию.
Телекрана рядом не было, были, наверно, скрытые микрофоны: кроме того, их могли увидеть. Но это не имело значения - ничто не имело значения. Они спокойно могли бы лечь на землю и заняться чем угодно. При одной мысли об этом у него мурашки поползли по спине. Она никак не отозвалась на объятье, даже не попыталась освободиться. Теперь он понял, что в ней изменилось. Лицо приобрело землистый оттенок, через весь лоб к виску тянулся шрам, отчасти прикрытый волосами. Но дело было не в этом. А в том, что талия у нее стала толще и, как ни странно, отвердела. Он вспомнил, как однажды после взрыва ракеты помогал вытаскивать из развалин труп и поражен был не только невероятной тяжестью тела, но его жесткостью, тем, что его так неудобно держать, словно оно было каменное, а не человеческое. Таким же на ощупь оказалось ее тело. Он подумал, что и кожа у нее, наверно, стала совсем другой.
Он даже не попытался поцеловать ее, и оба продолжали молчать. Когда они уже выходили из ворот, она впервые посмотрела на него в упор. Это был короткий взгляд, полный презрения и неприязни. Он не понял, вызвана эта неприязнь только их прошлым или вдобавок его расплывшимся лицом и слезящимися от ветра глазами. Они сели на железные стулья, рядом, но не вплотную друг к другу.
Он понял, что сейчас она заговорит. Она передвинула на несколько сантиметров грубую туфлю и нарочно смяла былинку. Он заметил, что ступни у нее раздались.
- Я предала тебя,- сказала она без обиняков.
- Я предал тебя,- сказал он.
Она снова взглянула на него с неприязнью.
- Иногда,- сказала она, - тебе угрожают чем-то таким... таким, чего ты не можешь перенести, о чем не можешь даже подумать. И тогда ты говоришь: "Не делайте этого со мной, сделайте с кем-нибудь другим, сделайте с таким-то". А потом ты можешь притворяться перед собой, что это была только уловка, что ты сказала это просто так, лишь бы перестали, а на самом деле ты этого не хотела. Неправда. Когда это происходит, желание у тебя именно такое. Ты думаешь, что другого способа спастись нет, ты согласна спастись таким способом. Ты хочешь, чтобы это сделали с другим человеком. И тебе плевать на его мучения. Ты думаешь только о себе.
- Думаешь только о себе,- эхом отозвался он.
- Не надо притворяться, девочка, - Уинстон ласково положил руку ей на голову. - Мы, ведь, с тобой, не герои героических фильмов и романов, написанных на версификаторах, готовые пройти любую пытку во имя Старшего Брата, Партии, Родины. Или во имя Голдстейна, свободы, друг друга. Когда-то я предал свою мать и сестру. Скажи, когда ты в последний раз хотя бы мысленно проклинала убийц твоего дедушки? Ты сама же говорила, что в министерстве любви сознаются все во всём. А насчёт души и мыслей - мы же, ведь, ещё тогда понимали, что лжём самим себе. Чем быстрее ты меня предала, тем лучше. Это я, старый дурак, отсчитывал удары, чтоб совесть, видите ль, не мучила. А ты физически почти не пострадала. - Он поцеловал её в макушку.
- А после ты уже по-другому относишься к тому человеку.
- Да,- сказал он,- относишься по-другому.
- Но мы, на самом деле, всего-навсего, признались себе в этом. В том, что способны на предательство.
Говорить было больше не о чем. Ветер лепил тонкие комбинезоны к их телам. Молчание почти сразу стало тягостным, да и холод не позволял сидеть на месте. Она пробормотала, что опоздает на поезд в метро, и поднялась.
- Нам надо встретиться еще, - сказал он.
- Да, - сказала она, - надо встретиться еще.
- Но, в действительности, они нас не изменили. Мы же с тобой способны и прощать предательство. - Крикнул он ей вслед. - И они никогда, никогда не смогут заставить тебя сделать э т о!!!
Неожиданно Джулия резко остановилась, плавно развернулась на 180º, и твёрдой походкой направилась к нему. Двумя пальцами она схватила Уинстона за шею и тот оцепенел. Не спеша наклонилась и выгнула шею, поровняв взгляды. В её глазах заиграли чёртики. Его - остекленели от ужаса.
- А тебе не задавался вопросом, мой милый, почему я - внешнепартийная нимфоманка, погорела именно на тебе?
С этими словами я оттолкнула его спиною на скамейку и направилась к станции метро.