Аннотация: Это история в некотором смысле о ВОВ. Написана под впечатлением от рассказа Роальда Даля "Быть рядом" о матери, ждущей с войны сына.
Уже более полувека прошло с войны, которая затронула почти каждую семью на нашей планете. В одних она лишь посеяла тревогу, другим же до основания искорежила жизнь. Большинства из очевидцев тех событий уже нет в живых - семьдесят лет немалый срок. Полная жизнь целого поколения. А чем же она была наполнена? Как и жизнь любого человека - светлыми и темными полосами, радостью и печалью, победами и потерями. Но у тех, чье детство выпало на начало войны, она началась с трудностей. Дети в ту пору быстро взрослели. У более старших же и ушедших на фронт жизнь тогда тоже, можно сказать, только началась, поскольку все, что было до этого, уже не имело такого значения. Это была уже другая жизнь, будто не их самих, направленная прежде всего на выживание в нечеловеческих условиях, когда самопожертвование на поле боя проистекало скорее из безрассудства. Некоторые из прошедших войну, до сих пор живут еще в том времени, ведь в их телах, как напоминание, навсегда засели осколки. Для них война - не просто слово, а целая эпоха, связанная с лишениями, трудностями и сверхчеловеческими усилиями для достижения победы. Для остальных же, и среди них даже немолодое поколение, к которому отношусь я, война связана лишь с какими-то отдельными историями и впечатлениями, о которых мы чаще читали, реже - слышали от ветеранов еще будучи детьми. Для многих сейчас война напрямую связана лишь с определенными вещами, пережившими те события. Кто-то нашел в чулане фотографию прадеда, о котором уже никто не помнит. Кто-то раскопал на стройке дома заржавевшую каску с останками неизвестного солдата. Кто-то купил у нумизмата медаль "За отвагу". К сожалению, эти вещи уже потеряли самое главное - память. Но она осталась у нас, у тех, кто слышал те истории. И кто помнит.
Эта история не совсем о войне, хотя и неотрывно связана с ней. Ее рассказала мне одна женщина, и я склонен доверять ей. Почему - узнаете потом. Если бы кто-то услышал ее, когда все произошло, женщину бы просто не поняли. И это связано не только с ее юными годами, а прежде всего с тем, что тогда было не принято говорить на такие темы. Да и сейчас стороннему слушателю будет трудно поверить в ее реальность.
Это случилось через десять лет после войны, когда ее дух еще кружил в воздухе. То тут, то там находили склады снарядов, на руинах военнопленными немцами возводились новые дома, а страна еще жила в голоде. Той женщине было тогда всего шестнадцать лет. Всю жизнь семья Дарьи Прокловой прожила в небольшой деревеньке Архиповке Куйбышевской области. Война тоже коснулась ее, - отец воевал и вернулся с фронта калекой. Каждое появление Петра Семеновича на единственной улице деревни было слышно издалека - так громыхала четырехколесная тележка, с помощью которой он передвигал свое лишенное ног тело. Местная детвора завидев его, дружно дразнилась: "Сапожник без сапог!" Отчасти ребятишки были правы, и он не обижался на них, а лишь широко улыбался в ответ - дети есть дети. Наверное, за доброту и открытость мать Дарьи и полюбила Петра. Сама мать умерла вскоре после войны от чахотки, и все хлопоты по хозяйству были теперь на Дарье. В виду недееспособности Петр Семенович не мог работать в колхозе, потому латал для сельчан обувь. Свои же сапоги вместе с ногами он оставил еще в сорок пятом на Маньчжурском фронте. Иногда он жалел о своем добровольном решении после Берлина лететь на восток, но никому не говорил об этом. Ведь былого не вернуть. Так думали многие сельчане, постепенно пытаясь забыть войну, даже те, кто потерял там сына или мужа.
Одной из таких была соседка Прокловых - Надежда. Это была женщина лет шестидесяти на вид. Сколько ей лет на самом деле, никто не знал или просто не хотел вспоминать. Может и меньше - люди в сельской местности стареют скоро. К тому же, она потеряла на войне мужа и сыновей, что сильно сказалось на ее внешности. Прежде румяное лицо осунулось и посерело, на щеках проступили морщины - русла выплаканных слез, а волосы цвета вороньего крыла побелели. От этого она казалась еще более нелюдимой, многие сельчане, особенно дети, даже побаивались ее. Хотя некоторым приходилось общаться с ней, но лишь по крайней необходимости - Надежда была местной знахаркой. Сама женщина никогда ни к кому не навязывалась, дружбу ни с кем не водила, держалась особняком. Даже Дарья со своей почти детской непосредственностью не могла расположить соседку к откровенной беседе, да и случая особого не представлялось. Никто после войны не был у нее - свои знахарские обряды женщина совершала на дому у пациентов. Молвили, что в ее доме повсюду стояли свечи, а стены были увешаны иконами. Но об этом старались громко не говорить. Запрещено это было при той власти. Молчал и председатель колхоза, держа все в тайне от высшего руководства. Боялся, узнают, что он пару раз пользовался ее способностями, опасался выговора сверху, да и саму знахарку побаивался. Вообще, мужчины сторонились ее. Хотя сразу после войны, пока Надежда не утратила свою строгую красоту, к ней еще сватались женихи. Но попытки те после нескольких отказов прекратились.
Кроме знахарского дела Надежда трудилась в колхозе и поневоле всем сельчанам и даже жителям соседних деревень приходилось пересекаться с ней, хотя бы взглядами. Работала там и Дарья, пытаясь хоть как-то помочь отцу. Днем домашние дела она оставляла на заботу младшего брата, который только пошел в школу. Все в те времена стар и млад вставали с петухами, а ложились уже за полночь. Это были простые люди в непростое время.
В тот год колхозу поручили убрать урожай раньше срока, и потому работали даже в выходные. Было последнее воскресенье сентября, день близился к концу. Женщины спешили быстрее выполнить дневной план и разъехаться по домам. Обычно проворной Дарье, в последнюю неделю работа давалась тяжело. Она связывала это с каким-то общим недомоганием, но от отца свой недуг держала в тайне. На пошиве обуви заработок был непостоянный, а в колхозе платили хоть и скудно, зато исправно и каждый месяц, иногда деньгами, но чаще натурпродуктом.
Дарье оставалось не так много до дневной нормы, и она старалась не смотреть по сторонам, упрямо прокладывая серпом свою стезю. Краем глаза она заметила, что почти все женщины закончили и стояли возле телег, готовые ехать домой. Ей тоже хотелось поскорей оказаться дома, но для завершения работы сил совсем не осталось. Вот уже полчаса у Дарьи кружилась голова и дюже тошнило. Осуждающий голос бригадирши Авдотьи заставил сердце девушки подпрыгнуть и застучать еще быстрее:
- Проклова, ты что там телишься! Заканчивай! Или пойдешь домой пешком!
Даша подняла взгляд в сторону бригадирши - та стояла метрах в пятидесяти, подбоченясь о телегу.
- Будешь так работать -- никто замуж не возьмет! - Авдотья заливисто расхохоталась, и девушка даже отсюда заметила, как дородное тело той заходило ходуном. Женщины возле телеги дружно поддержали свою начальницу. Каждый при этом не преминул выкрикнуть свою реплику. "Ванька то долго ждать не будет!", "Так и бушь до старости отца сторожить!" - доносилось издалека.
Дарья была девушкой невзрачной, стеснительной и часто слышала в свой адрес нелицеприятные высказывания, особенно от бригадирши. Так что уже перестала обращать на них внимание.
Вот и сейчас ей меньше всего хотелось препираться с Авдотьей, и чтобы ее поскорее оставили в покое. Она вновь взглянула на бригадиршу и махнула рукой:
- Езжайте без меня! Дойду я!
- Ну как хошь! - Авдотья кряхтя водрузила зад на телегу, ее примеру последовали и остальные женщины. Лошади тронулись - лениво заскрипели колеса.
Дарья отвернулась и продолжила жать рожь. Гул телег становился все менее значимым, пока не смолк совсем. Теперь девушка слышала лишь свое тяжелое дыхание, да шелест ржи на ветру. Она разогнулась, приложила козырьком ладонь и посмотрела вдаль - телеги скрылись из виду. Она присела на землю, затем легла и вытянулась, закрыла глаза. Сердце бешено колотилось. Девушка подумала о маме. Она много читала о чахотке и вроде бы симптомы там были не схожими с ее. Вроде бы... "Интересно, чахотка передается по наследству? - подумала Даша. - Завтра обязательно вызову врача из области, или хотя бы покажусь знахарке". Полежав минут десять, девушка попыталась встать, но вдруг перед глазами потемнело, и она впала в забытье.
Очнулась она от горечи во рту. Взгляд с трудом сфокусировался на жестяной фляжке и морщинистой руке - ее поили каким-то отваром, очень неприятным на вкус, поддерживая за затылок.
- Пей, пей, дочка. Легче станет.
Даша сделала пару глотков и перевела взгляд. Перед ней склонившись сидела Надежда. Лицо ее было беспристрастным, словно та разговаривала больше сама с собой.
- Что ж ты не бережешь себя совсем. Не о себе, так о дите подумай, - в голосе послышались строгие нотки.
- О каком дите? - тут Даша вспомнила брата Илюшу. В голове промелькнул эпизод из жизни, произошедший лет пять назад, когда братишка был совсем маленьким. Деревенский скот возвращался ко дворам после дневного выпаса, поднимая огромное облако пыли. Дарья играла с братишкой возле ограды и на минуту отвлеклась. Когда оглянулась, Илюшка стоял уже посреди улицы перед несущейся массой безмозглой скотины и махал прутиком, грозно притоптывая ножками. Что было потом, позже ей рассказали соседи. Девушка схватила коромысло и подлетела к брату, а поскольку бежать времени не было, принялась вертеть коромыслом, очертя голову, как древнерусский ратник на сечи. Было ли ей страшно, она не помнит. К счастью, это был единственный случай, когда понадобилось защищать брата.
Но старуха будто не услышала Дарью:
- Начальству только и надо план выполнить, да перевыполнить. О простых людях совсем не хлопочут. И ты о себе не заботишься! - она ткнула костлявым пальцем Даше в лоб, отчего той стало даже больно, но в голове сразу как-то прояснилось. Она встала на локти, подняла голову и огляделась - лежала она там же, где потеряла сознание. "Значит времени прошло немного", - подумала она. Откуда же здесь появилась знахарка? Даша помнила, что видела ее утром, когда ехала в поле. Надежда словно прочитала ее мысли:
- Да тут я была. У меня дела есть после, - она замешкалась и протянула руку. - Тут недалеко.
Женщина хотела что-то добавить, но приступ внезапного кашля остановил ее. Через минуту кашель перешел в надрывный хрип. Дарья подумав, что той не обойтись без посторонней помощи, решила похлопать старушку по спине, но сдержалась. Наконец, женщина изрядно отпила из фляжки и успокоилась.
- Отвар мой знатный - от всякой хвори помогает, - женщина странно улыбнулась, обнажив кривые, но здоровые зубы, и поднесла фляжку к губам Дарьи. Одолев брезгливость, та сделала глоток.
- Фляжка от мужа осталась, - голос женщины слегка дрогнул.
Даша хотела сказать, что знает о ее муже, но решила промолчать. Молчала и Надежда - просто уставилась на фляжку, войдя в оцепенение. На лице у ней застыла отстраненная улыбка, скорее даже оскал. Даше стало жутко от подобного умиротворения.
- А, что вы про Илюшку говорили?
Девушка подумала, что и на этот раз женщина проигнорирует ее вопрос, но та необыкновенно возбужденно, даже скороговоркой ответила:
- Что твой Илюшка? Хорошо все с ним. Поди гусей моих гоняет. Ну и Бог с ним.
У Даши отлегло, почему-то она поверила знахарке. А может поверила, поскольку просто хотела, чтобы так и было.
Она встала на колени, а затем окончательно. Солнце уже почти скрылось и было похоже, что закат, как и вчера, окраситься красным, предвещая завтрашний зной. Для Даши это не сулило ничего хорошего.
Словно в продолжение своих мыслей девушка услышала голос:
- Только беречь себя надо, чтобы дите сберечь.
"Опять какой-то ребенок", - подумала Дарья. - "Может у женщины старческое слабоумие?" Наверное, Надежда заметила обескураженный взгляд девушки, потому что добавила:
- Ты не думай, я не такая и старая. Ведь мне лет то сорок три всего. Как и год, в который умер муж мой.
Даша почувствовала, как собственные глаза полезли на лоб, отчего выражение лица стало, наверное, еще более сконфуженным.
- Ей Богу, ей Богу, -- вновь протараторила Надежда.
Конечно, уж коли разговор все-таки завязался, Даше захотелось узнать другие подробности о жизни знахарки. Ее подружки, по большей части девушки младше и глупее ее, с восторгом отнесутся к этим историям, что несомненно поднимет Дарью в их глазах еще больше. К тому же, было пора домой - уже смеркалось и о продолжении работы не могло быть речи. В случае чего, можно сослаться на знахарку, чтобы та подтвердила плохое самочувствие девушки. Поэтому Даша решила вернуться в деревню с Надеждой, а по пути расспросить обо всяком. Но пока мешкала, женщина опередила:
- Ты иди, дочка. А я по делу.
Дарья взглянула на женщину, но та уже шла прочь.
Женщина направилась к холму, а Дарья - к проселочной дороге. Пока женщина не исчезла за вершиной холма, девушка несколько раз оглядывалась, чтобы рассмотреть черное пятно платья среди желто-зеленого пейзажа. Даша подумала, что знахарка решила пополнить запасы лекарственных трав, которые росли преимущественно на холмах. Дорога нырнула в низину и холм совсем скрылся за спиной. Под гору шаг ускорился и все мысли были теперь о доме. Впереди за полесьем звонким журчанием обозначилась речка Незванка, а там и родная Архиповка недалеко. Но резко подступившая тошнота заставила сначала сбавить темп, а затем совсем остановиться. Даша почувствовала сильную усталость, ноги стали тяжелыми, прошиб холодный пот. "Что за напасть-то такая?" - простонала вслух Даша. Тут она поняла, что сильно хочет по малой нужде. В последнее время она ходила до ветру довольно часто и связывала это со своим недомоганием. Похоже, и снадобье знахарки оказалось тем еще мочегонным. Как назло, до леса было далеко, а поблизости не было ни кустов, ни бурьяна. К тому же, вдалеке паслась скотина, а значит - рядом и деревенский пастух Федор. Этот старик и без того откровенно выказывал свое неравнодушие к Даше, лукаво подмигивая при каждой встрече. Стеснительность и достаточная воспитанность не позволяли ей выставить срамные места на открытой местности, что было свойственно ее подружкам.
Девушка решила, что все же дотерпит до леса, если прибавит шагу. Постепенно у нее открылось второе дыхание, идти стало легче, и пот, стекающий по вискам даже как-то приободрял в такую духоту. Дарья взглянула наверх. Так и есть - несмотря на красный прежде закат, небо затянуло тучами. Возможно, скоро начнется гроза. Девушка ускорилась. Добежав до леса, она поняла, что трусы намокли, и вломилась между кустами можжевельника, что росли перед лесом сплошной стеной. Опроставшись, она увидела, что кожа на бедрах ободрана до крови. Донесся крик петуха - деревня была совсем рядом. Тошнить перестало, и Даша направилась к дороге. Вылезая из кустов, она услышала знакомый голос. К лесу, негромко напевая "Черного ворона", шла Надежда. За ее спиной Дарья заметила полный вещмешок - похоже и правда старушка ходила за травами. Даша уже хотела выйти навстречу, но у леса та резко свернула по просеке вправо. Девушке стало интересно, почему же знахарка не пошла в деревню. Самочувствие у Даши улучшилось, что вновь пробудило интерес к новым впечатлениям. Она дала женщине фору метров сто, а затем поспешила за ней. Начал накрапывать дождь, и было заметно, что старушка тоже прибавила шаг. Один раз она остановилась, будто потеряла дорогу, хотя дальше тропинка была отчетливой. Дарье показалось, та хотела оглянуться, и она присела за небольшой холмик. Но женщина пошла дальше. Наконец, до Дарьи дошло, куда направлялась знахарка, и ноги как-то сами сбавили ход. Недалеко виднелось деревенское кладбище, и женщина уверенно шла в ту сторону. Распаляя беспокойство девушки, подул сильный ветер, а небо стало совсем черным. Но она продолжила путь - любопытство у молодых превалирует над страхом, и порой над здравомыслием. Скрипнула калитка кладбища - бабушка зашла внутрь. Девушка пригнулась, опасаясь, что та заметит ее, когда будет закрывать калитку. Но знахарка оставила калитку настежь, словно приглашала девушку за собой. Девушка приподнялась и поискала бабушку взглядом - та как под землю провалилась. Должно быть скрылась за лесом надгробий. Девушка, пригнувшись, поспешила за ней. Обычно робкая, сейчас Дарья и сама дивилась своей смелости, которая, наверное, досталась от отца. Но в отличие от того случая с защитой брата, сейчас она отдавала отчет своим действиям. Она шла между могил и оград, не читая ни фамилий, ни эпитафий, будто кто-то вел ее к определенному месту, пока не уткнулась в деревянный крест. Сверкнула молния, осветив надпись на табличке: Павел Спиридонович Черныгин (1905-1943). Раздался раскат грома и пошел ливень. Вдруг за спиной Дарья услышала шевеление. Она обернулась - в кустах мелькнула тень. Девушка не успела опомниться, как на холмик могилы выскочила белая лисица. От неожиданности девушка отпрянула назад. Животное оскалилось, глаза горели красным. По всему было видно, лиса явно не хотела, чтобы девушка находилась здесь.
Дарья видела рыжих лисиц несколько раз, но альбиносов и тем более на кладбище никогда. Правда, на кладбище она была только раз - когда хоронили маму, и то те воспоминания были смутными. Девушка попятилась в сторону от лисицы. Внезапно почва ушла из-под ног. Балансируя на краю обрыва, девушка попыталась зацепиться за ветки находившегося рядом куста, но безрезультатно.
Должно быть удар затылком был не очень сильным, потому что судя по количеству воды, что собралась в яме от ливня, девушка пролежала без сознания недолго. Дарья поднялась и поняла, что находится в пустой могиле. Ее стенки были достаточно высокими, чтобы девушка не смогла вылезти из нее без посторонней помощи. Дарья все-таки сделала несколько попыток, которые только намесили новую грязь под ногами. Девушка позвала на помощь, но поняла, что за шумом грозы и ветра ее голос едва ли будет слышен даже в полукилометре отсюда. Она села на корточки и свернулась, чтобы не замерзнуть. Ливень, казалось, не хотел прекращаться. Дарья уже стала отключаться, то ли от усталости, то ли от холода, когда над краем могилы показалась палка и послышался знакомый голос:
- Что ж ты неуклюжная! Ей, держись, дочка, сейчас тебя вытащим.
Девушка еле поднялась, с трудом распрямляя колени, и ухватилась за палку. На удивление, Надежда оказалась женщиной крепкой и без особых усилий со стороны самой девушки, вызволила Дашу. Она накинула девушке на плечи свой платок и пока та приходила в себя, подошла к кресту с табличкой. Прошептала что-то и перекрестилась. Неожиданно гроза смолкла, однако дождь продолжал лить.
- Ты прости мужа моего, что тебя напужал, - женщина подошла к Дарье.
- Это вы о чем? - Даша еще не оклемалась, но отсутствие смысла в словах женщины сразу резануло слух.
- Да лис этот окаянный, - женщина тяжело вздохнула. - Думаю, муж это мой Павел Спиридоныч. Он ведь белявый был у меня.
Женщина полезла в вещмешок, достала оттуда карточку и протянула Даше. С выцветшего снимка улыбался белокурый мужчина в кителе среднего возраста. Его взгляд показался Даше знакомым, но она не могла вспомнить откуда.
- Больно уж рьяно он защищает могилки-то наши, постоянно тут снует, - продолжала Надежда. - Любил ведь он меня, дюже любил. А яму-то себе я сразу попросила вырыть, когда его хоронила. Чтобы после рядом лежали. Как никак, тогда ухажеров-то много было, вот и выручили. Только тогда и решили все, что я чокнутая. А ведь ежели любишь по-настоящему, почему ж не чокнуться.
Тут до Дарьи дошло, где она видела этот взгляд. Лет пять назад, в то лето, когда от скотины Илюшку спасла, в своем почтовом ящике она нашла письмо. Было оно от сыновей Надежды, Антона и Василия -- писали, что живы они и что скоро домой вернутся. А в письме карточка была - оба парня в форме военной, красивые, серьезные. Понравился тогда Даше особенно младший Василий и по-глупости своей девичьей оставила снимок у себя. Подумала, раз обещали, то скоро и вернутся, а позже, когда прошло время, а их все не было, уже боялась отдать. Недавно Дарья начала встречаться с гармонистом Ванькой и вовсе забыла про то письмо.
- Поедем дочка домой, попьешь своего любимого отвара, - женщина обняла Дарью за плечи и забрала фото. Она и не заметила, что девушка чем-то озадачилась.
- Да, да, поедемте, - словно в никуда произнесла Даша, а когда слова знахарки дошли до нее невольно поежилась - прогорклый вкус снадобья до сих пор держался во рту.
В обнимку они двинулись прочь от могил.
- Рано тебе еще сюда ходить, да и дите нужно беречь, а то носишься, как ошалелая.
Они подошли к калитке, возле которой откуда-то взялся конь.
- Слушают меня животные. Конь пастуха местного, Федьки, рядом был, вот и попросила его подсобить. Пока хозяин спит, пусть нам сослужит службу. Дарья уже ничему не удивлялась, ощущая, что находится скорее в каком-то сне.
Конь словно в подтверждение слов заржал и забил копытом. Женщина помогла поднять девушке ногу и закрепить в стремени, затем подкинула за гузно. Сама села сзади проворно закинув тело.
С шага конь перешел на рысь и до деревни доскакали быстро. Спешились. Женщина отправила гнедого назад, хлопнув по крупу. Дождь прекратился, и тучи рассеялись так же быстро, как появились, показав проглядывавший сквозь сизую дымку месяц. Звезды еще не появились, значит было еще не так поздно, чтобы отец забеспокоился. Обычно после работы Дарья могла позволить себе погулять с подругами или искупаться в Незванке.
- Сейчас зайду я к вам за отваром, только отцу скажу, - Дарья махнула старушке рукой и скрылась за оградой.
Отвар был только предлогом. Больше всего Даше хотелось узнать о знахарке еще что-нибудь, хотя, казалось, что впечатлений для одного дня предостаточно. Конечно, она думала и о том письме, но еще не знала, возвращать ли его. В конец концов обида старухи могла навлечь беду на всю ее семью.
Дарья зашла в дом. Отец с братишкой сидели за столом, ужинали:
- Что-то долго ты, дочь, - отец всегда старался казаться строже, чем на самом деле.
- Да в поле задержалась, папка.
- Погода-то не больно для работы, - Петр Семенович степенно положил ложку и пригладил усы.
- Ну, так получилось, папка, не серчай.
- Кушать накладывай, Илья вон сварил. Знатным поваром поди будет! -- отец улыбнулся и потрепал сына за волосы.
Илья даже головы не поднял - продолжал молча есть. Знал, если с набитым ртом что скажет, подзатыльник заслужит. Лишь прожевав основательно и отпив молока, ответил:
- Суп твой любимый, сестра - из курей! Как ты учила! - и демонстративно облизал деревянную ложку, вырезанную отцом специально на день рождения сына.
Даша улыбнулась:
- Умница ты наш, Илюшка! Я попозже поем, пойду к соседке забегу.
Отец молоко свое не допил, поставил крынку на стол:
- Это к которой, к полоумной что ли?
- Да нет, к Варе, - соврала Даша. На ночь глядя не хотелось препираться с отцом и что-то доказывать.
Дом у знахарки был самым обветшалым в деревне - крыша покосилась, глина со стен осыпалась, обнажив дранку словно сухожилия старого организма. По всему видно, давно не было мужика в доме. Да и никого не было после войны, кроме хозяйки.
От этого Дарье стало как-то не по себе. Она задумалась, но лишь на полминуты. Девичье любопытство опять взяло верх. Дверь у знахарки не была заперта. Девушка постучалась для приличия и, не услышав ответа, вошла. В глубине души она надеялась, что соседки вообще не окажется дома, она быстро все осмотрит и вернется к себе. Она уже придумала, что положит письмо в почтовый ящик (фотографию она решила оставить у себя). Как будто просто оно долго шло. Сейчас она удивлялась себе -- как она не додумалась до этого раньше.
Девушка прошла сени и попала в комнату. Пахло затхлостью и травами. Комната и впрямь, как говорили, была вся освещена свечами - их было просто не счесть. От их света зарезало глаза. Дарья рассмотрела иконы - тех было не так много, как она себе представляла. Девушка задумалась над тем, как бабке удалось настолько быстро зажечь все свечи, ведь прошло не более десяти минут. Или они так и горели с утра, пока бабка работала в поле (хотя тогда бы они уже наверняка исплавились). Или она и впрямь колдунья. Девушка почувствовала запах знакомого отвара - похоже соседка и впрямь ждала ее.
- Пришла все-таки... - голос знахарки за спиной заставил Дашу вздрогнуть.
- Да я за снадобьем от хвори, - только и смогла слукавить девушка.
- Про лекарство мое энто правильно - оно от всего спасает. - Токмо ты ж здоровая.
- А, что же тошнит меня, бабушка, и голова кружится?
- Эх, кулема ты бестолковая. Да беременна ты уж с четыре месяца.
Дарья почуяла, как кровь ударила в голову. Откуда ж она могла забеременеть, раз даже не знает, как это случается. Такое незаслуженное обвинение девушка не могла вынести и, не удержавшись, ответила довольно резко:
- Да вы полоумная что ли? Кривду какую-то несете в который раз!
Но бабка казалось даже не обиделась, а только начала втолковывать девушке:
- Ты не серчай, правду говорю. Заметила я, дружишь ты с Ваней-гармонистом...
Мирный тон Надежды успокоил девушку:
- Да, просто гуляли в поле мы с ним.
- На сеновале, чай, валялись? - не унималась бабка.
- Да не валялись, лежали токмо. Показывал он, как кровь останавливать... - Даша покраснела. - Там.
Девушка вспомнила свои ощущения от прикосновений Ваньки, как сначала было больно, а потом во всем теле стало вдруг тепло. Но решила, что не стоит рассказывать об этом знахарке и попыталась перевести тему:
- Говорил, мать у него санитаркой была в войну. Он, наверное, тоже врачом станет.
- Черт он окаянный, а не врач! Как сиротой никчемной был, так и останется!
- Что же делать мне теперича? - Даша затеребила край платка, ей хотелось поскорей закончить надоевший разговор.
- Эх, горемушка моя, - вздохнула тяжело бабка и покачала головой. - Жалко мамка твоя рано померла -- не научила тебя уму-разуму. А Петька куда смотрит? Глаза вровень супротив живота дочери, а не видит!
Надежда встала и пошла налить девушке отвара. Даша заплакала, вспомнив маму. Потом подумала, что может слезы разжалобят старушку.
- Бабушка, может поможете мне? Не нужно мне ребенка. А я денег найду, заплачу вам вдоволь! -- крикнула девушка в сторону кухни.
Она понимала, что денег она больших не найдет и говорила скорее от безысходности. Про помощь от отца она и не думала -- лучше тому вообще ничего не знать.
Бабушка вернулась с банкой отвара.
- Нет, дочка, поздно уже, дите это сохранить надобно.
- А, что я отцу скажу? - сквозь слезы всхипнула Даша.
- Отца тваво на себя возьму, а ты дите береги. Сына береги.
- Откуда ж вам известно, что мальчик будет? -- девушка удивленно посмотрела на бабку.
- Мне много чаво ведомо, что простой люд не знает.
Дарья подумала, что ежели уговорить бабку, по-скорому научить ее знахарному делу, то она сама и избавится от беременности. Девушка вытерла платком слезы и улыбнулась:
- Светло у вас тут, иконы. Ляпота!
- Ежели светло в обители - то и на душе светло. А уж коли душа светлая, то и от мыслей и поступков дурных огорожена.
- А, может научите меня людей лечить, бабушка? - неуверенно произнесла Дарья.
- Да это от Бога дар-то. У тебя вот нету, а у сына тваво будет.
Девушка еще не теряла надежды, что знахарка ей поможет, и решила достать последний козырь -- письмо от сыновей.
- А, ведь у вас был сын, мне папка говорил, - как бы издалека начала Даша.
Заметила ли бабка лукавство Даши или нет, но после этого она отвернулась и пустым взглядом уставилась на свечку. В наступившей безмолвии было слышно лишь треск горевших в печке поленьев, да лай собаки в чьем-то дворе. Через несколько минут Надежда нарушила тишину, голос ее стал осипшим и, казалось, шел откуда-то из чрева:
- Двое их у меня, Васька, да Антон. Без вести пропали. Как пришло извещение в сорок пятом, больше ни слуху, ни духу.
Даша помялась, достала треугольный конверт и протянула бабке.
- Вот пришло к нам на днях, - соврала она. - Вскрыл его отец. Думал, ему письмо.
Бабка взяла треугольник письма. Рука задрожала, когда прочитала адресата -- узнала почерк сына.
- Мне - это. Сыночки мои пишут.
Дарья только теперь рассмотрела ее светло-голубые глаза, полные слез.
Никогда Даша не видела ее такой. Не плакала та никогда, сейчас же слезы лились ручьем по проторенным ложбинкам и капали на отвисшую грудь, вскормившую сыновей.
- Значит, не зря я молилась, Бога просила. Живы оба, домой едут, родненькие.
Она взглянула на девушку - глаза уже покраснели, уголки рта дрожали.
- Токмо, почему тут год подписан сорок пятый?
Даша пожала плечами.
- Уж дома должны быть давно, раз письмо долго шло, - всхлипнула старушка, утирая слезы.
На это Даше ответить было нечего. Она не знала, куда себя деть и все так же теребила уголок платка, пока бабушка вновь и вновь перечитывала письмо.
Внезапно бабка сама разрешила неловкость девушки:
- Ты иди дочка, побыть мне нужно одной. Отвару только возьми.
Дарья улыбнулась ей натянутой улыбкой, понимая, что не получит в ответ даже этого:
- Спасибо вам.
Взяла банку и вышла из дома. На дворе было совсем темно - проступили звезды. Ей было стыдно -- похоже, сыновья ждали ответа от матери, а не получив, решили осесть где-нибудь. Подумали, матери больше нет.
Дома отец уже спал в кровати, Илья уснул прямо за столом, читая книгу. Дарья подошла к нему и погладила по голове. Мальчик проснулся и посмотрел на нее сонными глазами:
- Ты чего так долго?
- Пойдем спать, Илья, - Дарья взяла его на руки - весил он совсем мало -- и отнесла на кровать.
Накрыла одеялом и поцеловала в лоб:
- Сладких снов, родимый.
После девушка прошла к себе, села на кровать и взглянула на снимок, что скрыла от женщины. Затем положила его под подушку и загасила лампу. Всю ночь она не сомкнула глаз -- думала о сыновьях Надежды. Она чувствовала себя виноватой, ведь лишила мать самого дорогого - детей, а сейчас и от своего хочет избавиться.
На следующий день Дарья не видела соседку в поле. Подумала, захворала та, поэтому пошла после работы проведать. Дверь в дом была не заперта. Женщина лежала в постели, ее рука свисала с кровати, письмо же лежало рядом - на полу. Девушка подошла ближе - глаза женщины были закрыты, она не дышала. Выглядела она на удивленье моложе, чем обычно - морщины разгладились, а на лице была улыбка. Свечи стояли потухшими.
Надежду похоронили, где и хотела - рядом с мужем. Стоя у могилы, Дарья подумала, хорошо, что женщина перед смертью узнала о том, что ее дети живы. Возможно та и жила-то лишь надеждой об этом, и только благодаря ее любви и молитвам сыновья выжили.
Петр Семенович, в конце концов, увидел у дочки живот и узнал, от кого ребенок. Только поделать ничего не смог. Обозлился он на нее. Пожила она немного у бабки в доме. Жених ее, Ванька-гармонист, сгинул куда-то, поговаривали отец Дарьин его и прикончил. Только не искал его никто, поскольку непутевый он был, к тому ж сирота. В тот год вернулись сыновья Надежды, а после и еще несколько человек, даже те, кого считали погибшими. Рассказали, что после войны в лагеря попали, как враги народа. Народа, которого до крови защищали. Пытаясь как-то загладить вину, внебрачного сына Дарья назвала в честь отца - Петром. Но тот не оценил поступка дочери, очень переживал он за нее и за честь фамильную. Вскоре вышла Дарья замуж за Василия, что приглянулся ей на фото. После смерти Петра Семеновича уехали они в райцентр жить. Меня, второго сына, мать назвала Павлом, в честь деда моего, что в войну погиб. Когда вырос старший брат, построил он на месте дома бабушки небольшую церковь и стал в ней служить. С тех пор не приходила на ту землю война и даже рядом не проходила. А на кладбище том, говорят, часто видели две лисицы - белую и цвета вороньего крыла. Всегда бок о бок.