|
|
||
Однажды утром Волк пришел в гости к Бобру, и застал того за одним очень интересным занятием. Нет, пожалуй, таких слов в языке, которыми можно было бы адекватно и в полной мере описать то, чем занимался Бобер.
- Что это ты делаешь? - спросил изумленный Волк друга.
- Готовлю кулебяку, - невозмутимо ответствовал Бобер, и снова с головой погрузился в свое в высшей степени увлекательное занятие.
Волк некоторое время молча побродил вокруг, не решаясь отвлекать друга, но чрезвычайно заинтересованный происходящим. Но сколько бы он ни вглядывался в процесс, он так и не смог постичь ни сущности манипуляций Бобра, ни того, что же, собственно, должно стать конечным результатом этих манипуляций.
- Послушай, Бобер... - наконец нерешительно начал он. - Скажи мне, а что такое "кулебяка"?
- Разве это так важно? Важен сам процесс, а конечный продукт неизбежно будет прекрасным, если в процессе ты задействуешь все свое творческое воображение.
Волк почесал за ухом, как он делал всегда, когда чего-то не понимал. (Именно поэтому за ухом у Волка давно уже начала образовываться небольшая проплешина).
- Но хотя бы объясни мне, для чего она нужна, кулебяка?
Бобер презрительно поглядел на Волка.
- Ну, вообще-то это еда.
- Еда?! - Волк выглядел ошарашенным.
С изумлением поглядев на то, очертания чего уже смутно начали вырисовываться, он потряс головой.
- Послушай, Бобер... я, конечно, очень тебя уважаю... но неужели ты действительно уверен что ЭТО можно есть?
- Абсолютно.
Даже уверенность в голосе Бобра не смогла поколебать сомнений Волка.
- Эээ... Бобер, я тебя невероятно уважаю, конечно же, но скажи мне ради всего святого, КТО же станет ЭТО есть?
Бобер хитро прищурился и смерил Волка насмешливым взглядом.
- Я так полагаю, что ты.
- Я?!?!?! - возмутился Волк. И, напрочь забыв обо всяческом своем невероятном уважении к Бобру, двинул ему прямо в глаз.
Как всегда завязалась драка. Через некоторое время Волк с Бобром, побитые и уставшие, осознав, что дальнейшая потасовка не приведет ни к какому конструктивному соглашению, остановились.
- Хорошо, Волк... - задумчиво протянул Бобер, осторожно трогая разбитую и опухшую губу, - я, пожалуй, соглашусь с тем, что тебе вовсе не обязательно есть кулебяку. Но тогда ты просто обязан помочь мне в ее приготовлении.
- Легко, - обрадовался Волк, потирая ушибленную лапу - с этого и надо было начинать разговор!
И тут Бобра осенило.
- А мою кулебяку мы скормим Барсуку! - воскликнул он радостно, подняв вверх палец - будет знать, сука, как в следующий раз ржать!
- НАШУ кулебяку, - мягко поправил друга Волк.
- Ну да, конечно же, нашу - согласился Бобер.
И оба друга увлеченно принялись за дело, радостно напевая под нос и сопровождая процесс ехидными и веселыми комментариями.
Наконец, Волк откинулся на спину и устало, но удовлетворенно вздохнул.
- Кулебяка готова!
- Нда, - протянул Бобер, критически оглядывая результат их совместной деятельности, - в высшей степени дзен-буддийская вышла кулебяка...
И они отправились в сторону барсучьей норы, прихватив с собой дзен-буддийскую кулебяку.
Однажды великому волшебнику Малаху Ге-Мавету стало скучно, и ему очень захотелось выпить. Но выпить было, как всегда, не с кем, и тогда великий волшебник решил раздвоиться. Успешно раздвоившись, сбегав за вином и весело его распив, вышел у них с новоиспеченным двойником спор о том, кто же из них настоящий Малах Ге-Мавет. Очень обидно было волшебнику, потому что он точно знал, что настоящий именно он. Но двойник упорствовал, упрямствовал и вообще вел себя по-хамски, потому как уже успел надеть любимые тапочки Малаха Ге-Мавета и даже сыграть на его любимом гобое какую-то невыносимо пронзительную и гнусную (впрочем, показавшуюся волшебнику смутно знакомой) мелодию, немилосердно при этом фальшивя. Это обстоятельство еще больше укрепило Малаха Ге-Мавета в своей подлинности, так как он сроду не играл таких гнусных мелодий и всегда попадал в ноты. Ну разве что за исключением тех случаев, когда был пьяный.
Поскольку спор затягивался и разрешаться явно не хотел, решили они тогда пойти в лес и спросить там. Быть может, мудрые лесные звери смогут решить их маленькую проблему.
Шли они по дороге и встретили Ворону.
- Привет, Ворона! - сказали они.
- Привет, Бобры... - задумчиво протянула Укуренная Ворона.
Волшебники (с этой минуты будем называть их так, потому как к тому времени все уже окончательно перепуталось - даже в голове у Малаха Ге-Мавета - и отличить, кто же из них настоящий, не было никакой возможности) недоуменно переглянулись.
- Какие же мы бобры? - подумал каждый из них, но вслух ничего не сказал.
Следует, кстати, сказать, что к тому времени брат-близнец Бобра, еще в детстве подавшийся на заработки в город, попал на телевидение и уже успел сняться в какой-то омерзительнейшей рекламе чего-то непонятного, чем своего братца жутко скомпроментировал.
Ничего не добившись от Вороны, пошли волшебники дальше. Встретили Барсука, но, естественно, ничего, кроме дикого смеха, не добились. Встретили Хорька, но не смогли его разбудить. Встретили Лося, но живой инкарнации Исаака Ньютона было на волшебников по фигу, потому что Исаак Ньютон не верил в существование волшебников. К тому же, Лось тут же понес какую-то жутчайшую околесицу по поводу катающихся шаров и летающих яблок, что волшебники попросту с позором от него сбежали.
И пошли они по дороге, раздосадованные, дальше, отчаявшись уже определить кто из них настоящий, а кто так - фикция, бред больного ума и дитя порочной магии.
Но вот, померещился Малаху Ге-Мавету за очередным поворотом дороги силуэт Суслика. Очень испугался великий волшебник, и со страху рванул по ближайшей елке прямо в небо. А надо сказать, что никакая это была не елка, а был это самый настоящий ясень Игдразиль, просто был он временно не в форме, и потому с первого взгляда напоминал трехсотлетнюю ель.
А двойник волшебника усмехнулся, посмотрел на улепетывающего оригинала своего, превратился в суслика и тут же растворился в воздухе. Вот так.
Надо сказать, кстати, что Малах Ге-Мавет еще очень долго потом по той елке лазил. А когда наконец протрезвел, то успел уже забыть, от чего он так удирал, да к тому же сообразил, что никакая это не елка, а самый настоящий ясень Игдразиль, только почему-то не в форме. Тогда великий волшебник Малах Ге-Мавет с воплями и матами очень быстро спустился на землю и с тех пор больше не пил. Целых две недели.
У Барсука был невероятно богатый и разнообразный внутренний мир, но никто из зверей об этом не догадывался и все считали его идиотом, потому что Барсук все время смеялся. А на самом деле он был очень грустным и неглупым зверьком, просто детство у него было тяжелое и внутренний мир очень богат и разнообразен.
Однажды Барсук решил сам себе объявить мораторий на смех и отправился гулять по лесу. Но в это время Бобру как раз вздумалось создать очередной сиквелл своего бессмертного произведения искусства, которое носило в этот раз гордое название "Брачующиеся ежики возвращаются опять". Весь мораторий полетел к чертям собачьим, а раздосадованный Бобер вынужден был в очередной раз разрушить свою статую, так как за истерическим смехом Барсука почему-то всегда следовали Суслики.
Вообще, произведения Бобра всегда оказывали на внутренний мир Барсука какое-то удручающее и пагубное воздействие. Одна кулебяка чего столила...
Впрочем, с кулебякой вышла очень интересная история. Бобер с Волком все-таки донесли ее до барсучьей норы, но Барсук, еще издали учуяв запах кулебяки, благополучно смылся на елку (которая была ясенем Игдразиль, только как всегда, немного не в форме) и оттуда с ужасом наблюдал за действиями друзей. Те, не застав хозяина дома, так и бросили кулебяку у порога, а Барсук так и не решился спуститься с дерева и приблизиться к пугающему шедевру кулинарного искусства. Так на елке и уснул, а когда наутро проснулся, то кулебяки уже не было.
Барсук очень недоумевал, кто же из зверей рискнул польститься на кулебяку, а Бобер с Волком искренне считали, что ее съел Барсук. Из-за чего стали считать его еще большим идиотом.
Хорек значительную часть своей жизни проводил во сне. Поэтому, когда в лес пришла Калиюга и все звери вышли ее встречать, Хорек в этом мероприятии не участвовал. Так как спал и ему снилось, что он стал небом над островом Пасхи.
Когда Калиюга подошла к концу и покинула лес, и все звери вышли проводить ее в последний путь, Хорек мирно спал и ему снилось, что он стал Королем Норвегии.
Однажды Лось (тот самый, который был живой инкарнацией Исаака Ньютона) бесцельно блуждал по лесу, рассуждая вслух о сущности пространства-времени. Все звери в ужасе разбегались в разные стороны, едва заслышав из чащи гнусавый монотонный голос Лося. И было Лосю от того грустно и одиноко, потому что ответом на все его философские изыскания неизбежно становился только топот лап и хруст ломающихся веток.
И вот, ноги унесли его достаточно далеко, и когда Лось более-менее пришел в себя (ровно настолько, насколько это состояние вообще было свойственно живой инкарнации Исаака Ньютона) он осознал, что забрел в горы, что уже темнеет и надо ему где-то ночевать. Как нельзя кстати, в ближайшей скале чернело огромное отверстие - вход в пещеру. Недолго думая, но и не прекращая своих рассуждений вслух, Лось отправился туда.
Пещера была просто огромной. Гулкое эхо ударило в уши Лося, когда он вошел внутрь. Это было тысячекратное громогласное отражение стука его копыт по полу и величавых рассуждений о природе пространства-времени.
Через некоторое время Лось с удивлением осознал, что к оглушающему эху прибавился еще и какой-то подозрительный хруст. Сосредоточив свое внимание, Лось обнаружил, что хруст исходит у него из-под ног, а приглядевшись, понял, что хрустят под его ногами золотые монеты и драгоценные камни.
- Кто осмелился нарушить мой покой? - прогремело в этот момент откуда-то с небес (если учесть, конечно, то, что небеса в пещере заменял далекий, теряющийся во тьме каменный свод).
Лось, конечно, немного испугался, даже забыл на время о пространстве-времени и летающих яблоках.
- Это я.
- Я бывают разные! - вновь прогремел ужасающий голос.
- Я - Лось, живая инкарнация Исаака Ньютона, - от испуга у Лося совершенно вылетел из головы тот факт, что он не верит в переселение душ, - А ты кто?
- Я - Горный Король, повелитель здешних мест!
- Горных королей не бывает, - не очень уверенно произнес Лось.
- Меня! Не бывает! Да как ты смеешь?! - возмутился голос.
Лось оробел и возражать потому не стал.
- Отвечай, какого черта тебе здесь потребовалось, инкарнация? - голос становился все более и более устрашающим.
- Я просто искал место, чтобы переночевать... - робко сказал Лось.
- ПЕ - РЕ - НО - ЧЕ - ВАТЬ?!?!?! - голос, казалось, вот-вот захлебнется от возмущения, - да знаешь ли ты, паршивая инкарнация, что ожидает того, кто осмелится осквернить мое пространство своим жалким присутствием?!?!
- ТВОЕ пространство?!?!?!! - возмутился Лось. И тут на несчастного Горного Короля обрушился ужасающий монолог, суть которого сводилась к тому, что пространство (и время в частности) не могут принадлежать кому-то, а также сущность... природа... и так далее, и все в таком духе, включая катающиеся шары и летающие яблоки.
Горный Король попытался было грозно сверкнуть в темноте очами, но разбушевавшийся Лось почему-то совершенно проигнорировал этот, весьма значительный с точки зрения Горного Короля, факт. Тогда Горный Король попытался прервать его монолог, испробовав множество своих стандартных приемов - включая устрашающий свист, камнепад, горную лавину, извержение вулкана, гром и молнии, а также фокус с Мистическим Альпенштоком.
Но ничего не помогало, монолог не прерывался, лишь становился все более сумбурным, путаным и непонятным. Горный Король в ужасе схватился за голову и попытался было заговорить о перемирии на обоюдовыгодных условиях, но тем самым лишь усугубил свои мучения.
Ему ничего не оставалось делать, как спешно покинуть свою пещеру - проще говоря, Горный Король панически бежал, потеряв по дороге свою корону, скипетр и Мистический Альпеншток.
С тех самых пор в окрестных горах и нет горного короля.
Однажды Волк спросил Бобра: "Обладает ли Барсук природой Будды?"
Бобер ответил: "Ха!"
Волк пришел в неописуемый восторг от этого самого "Ха!" Он отдал этому "ха" всего себя, пытаясь найти его значение. Он занимался этим днем и ночью, независимо от того, сидел он в этот момент или лежал, шел или стоял. Волк посвятил все двенадцать месяцев года решению этой проблемы. Даже тогда, когда он чесал за ухом, принимал пищу или ходил в туалет, то пытался сосредоточивать все свои мысли (которых, к слову, было не так и много) на вот этом самом "ха". Самым решительным образом он держал его в уме, даже когда очень сильно хотелось подумать о чем-нибудь другом. Прошли дни, пробежали года, и вот однажды, когда ум Волка был должным образом настроен и сосредоточен, он испытал внезапное внутреннее пробуждение.
Оказалось, это пришел Бобер, разбудил его и позвал ужинать. И прошло всего-навсего полтора часа.
Расстроенный Волк уныло поплелся за своим другом.
В это время Бобер, идущий впереди, ехидно продекламировал -
Гайден страший говорил:
Лучезарный небесный свет,
Бесконечный и вечный:
Тот. кто входит в эти врата.
Тому нет надобности рассуждать и познавать...
- ...опу со своими Гайденами, - донеслось до него сзади.
Однажды Волк узнал, что дзен-буддизм называют также "мистическим самоопьянением". По этому поводу он сильно напился, а наутро сделал грандиознейший по своей экзистенциальности вывод, что христианство есть "мистическое само-похмелье".
Однажды Ворона, в очередной раз укурившись, вообразила себя голландским сыром. Проходивший мимо Лис тут же ее слопал, потому как был он очень большим любителем голландского сыра. Да и вообще всего голландского.
Однажды Волк пошел купаться, но было темно, и он немного заблудился. Он долго блуждал в темноте, но наконец, впереди в лунном свете засияло нечто, смутно напоминающее озеро. Обрадованный Волк с радостным криком "А, вот оно!" ринулся к воде и с размаху погрузился в нечто неизвестное. Неизвестное это было густым, обволакивающим, противным на ощупь и совершенно отвратительным на запах. И понял тут Волк, что с криком "А, вот оно!" нырнул он в выгребную яму, и открыл тем самым себя. И обнаружил он, что все учения древних авторитетов, изложенные в буддийской Трипитаке, даосских писаниях и в конфуцианской классике, являются не чем иным, как простыми комментариями к его собственному неожиданному возгласу "А, вот оно!"... "Суслики забери этого Судзуки!" - вполголоса выругался Волк, отплевываясь.
Но Волк был неправ. Судзуки здесь абсолютно не при чем. Во всем, как всегда, виноваты Суслики...
|