Аннотация: Мы в ответе за тех кого приручили. Или нет?
... из моих рук и разлетелся на тысячи осколков.
Стакан, говорю. Из моих рук. Вдребезги.
Мимолетно знакомая через распавшуюся компанию девушка жила, оказалось, через четыре дома от меня. Но это я узнал случайно, когда она умерла. Разумеется, я не пошел на похороны, да и кто я ей, седьмая вода на киселе, нашей кошке троюродный хвост, ничего не собираясь объяснить набежавшим откуда-то женщинам в черных газовых косынках, тем более нести тяжелый гроб, с крышки которого падали на асфальт увядшие цветы и пластмассовые листики от венка, зачем-то водруженного в ноги умершей. Я поглядел издалека на могилу, невероятно сухую и черную под таким жарким горячим солнцем, что полежи покойная еще с полчаса, вполне могла бы и загореть. Я не был виноват ни в смерти ее, ни в жизни, и не желал вмешиваться в чужое существование.
Планомерно забывал воистину мимолетную знакомую - серо-голубые глаза, русые волосы, растрепанную косичку, манеру открывать рот, когда она увлекалась, дешевые колечки, крашеные ногти, разговоры о том, чего нет. Я не хотел оставлять в себе ошметки чужой жизни, пусть эфемерные, но ненужно тревожащие.
Она, чувствуя, что неугодна, из милости пущенная нищенка, гостья, углублялась все дальше в его воспоминания, единственный мир, который давал ей приют, жалкое подобие существования. Раздвигала жесткие стебли полыни с нее ростом, обходила овраги с мягко журчащей, невидимой в зарослях трав водой, по колено в клевере и ромашке, спотыкаясь о пни бывших деревьев, через мокрые пляжи с характерным рыбным запашком, устланные водорослями, скользкие зеленые камни, разбитые проселочные дороги, ведущие к деревушкам из пяти крытых соломой деревянных изб. Однажды дорога привела ее к небольшому городу, сплошь застроенному трех-четырехэтажными домами из светлого кирпича. В дворах возились чумазые дети, играли в скучные игры, шли молодые женщины, одетые по моде двадцатилетней давности, в платочках, цветастых платьях и танкетках, и все было такое выцветшее, пыльное, устаревшее. Она быстро прошла сквозь город, прошаркала по серому в трещинах асфальту. Судя по покрывавшему все слою пыли, он давно не заходил в эти детские воспоминания о глухой провинции, похожей на могилу. Она вышла из города, миновав высокие дымящие трубы и глухие ржавые заборы на окраине. Марево дрожало над степью, открывшейся за городом, не позволяя различить ничего впереди в сияющем свете. Только под ногами видны были пучки высохшей длинной травы, мелкие камешки, норы с кротовинами. О, как ей не хотелось идти в эту знойную степь! Равно как и возвращаться в город, чужой и неуютный. Она чувствовала, что это ее последний шанс - зацепиться за призрачный пейзаж в этой глуши, где ее никто никогда не найдет, не выцарапает, не выгонит в холодной небытие.
И тогда она заметила дорогу. Нет. Сперва она заметила стену, высокую, из гладкого черного камня, неуместную в этом унылом и ничего не обещающем мире. Стена стояла на высокой насыпи. И пока она взбиралась, цепляясь юбкой за жесткие стебли, все удивлялась, почему не увидела ее раньше. Подниматься на насыпь было трудно - она оказалась круче, чем представлялось. Она перелезла через невысокое бетонное ограждение, как на обычном шоссе, и уткнулась в стену. Тогда она пошла вдоль нее, бессмысленно ведя пальцем по теплой поверхности, не думая ни о чем. Через тысячу шагов - или больше или меньше - в монолите стены нашелся пролом, в который она с облегчением нырнула и вступила на гладкую поверхность, пышущую жаром. Не терпелось узнать - что же там, по другую сторону. Она спустилась по крутой насыпи, а под конец просто спрыгнула в высокую душистую траву, доходящую ей до пояса.
Луг, усыпанный цветами, а за ним дубрава, даже издалека казавшаяся заманчиво свежей. Она пошла к ней, внезапно охваченная желанием окунуться в шелест листвы, пятна света и тени, сырой запах листвы. Она вошла под сень листвы, не удивляясь, что под ногами у нее оказалась утоптанная тропка, ведущая куда-то вглубь. Пятна света и тени, цветущая жимолость и бузина, прохлада и свежесть, безотчетная радость от ощущения жизни вокруг. Она резко остановилась. По тропинке к ней навстречу шел рыцарь. В зелено-коричневом, с мечом у пояса, темноволосый и высокий - она могла бы достать макушкой ему лишь до груди.
- Принцесса? - спросил он, склоняя голову.
Она оглядела себя. Белое платье ниже колен, пожертвованное доброй соседкой, белые колготки, неудобные, вышедшие из моды еще до ее рождения туфли, тоже белые - все как было новым в начале ее путешествия, так и осталось, но теперь, в зеленоватом отсвете леса платье показалось ей атласным, будто бы струящим свет, а русые волосы внезапно скатились волной по узким плечам.
Она кивнула рыцарю.
- Как твое имя?
Она помедлила. Называть свое имя не хотелось страшно - оно казалось каким-то тусклым и ненастоящим здесь, примитивным, разрушающим саму мысль о том, что она принцесса, а придумать красивое и торжественное, подобающее настоящей принцессе, она не сумела.
- У меня нет имени. Я Принцесса Без Имени.
Широкоплечий мужчина поклонился еще ниже:
- А я Рыцарь Без Имени. Я еще не заслужил новое имя, надеюсь, что это случится, когда я буду служить тебе.
И как само собой разумеющееся он подал ей руку, она оперлась на нее и они вместе пошли по тропе. Дорожка привела их к чистому озерку - вода в нем напоминала зеркальное стекло. Она посмотрела на свое отражение и увидела, что бумажный венчик с иконкой, который положили ей на лоб, стал настоящим серебряным венцом, а вместо крохотной иконки в центре сверкал густо-красный рубин. И она поняла, что на самом деле принцесса.
Рыцарь и принцесса говорили и говорили, взглядывая друг на друга сначала исподтишка, а потом все смелее и смелее. Они проговорили с утра до полудня, чувствуя себя свободными и счастливыми, как если бы были полевыми цветами, а не людьми.
Ей понравился дом - построенный из серого камня, под красной черепичной крышей, он был увит плющом и изнутри представлял собой путаницу переходов, ниш, альковов, галерей и комнат с высокими сводчатыми потолками. На всем лежала сладкая тень какого-то таинственного прошлого которого у них быть не могло и которое тем не менее было.
А назавтра рыцарь отправился на берег реки и сразился с тремя бандитами, обиравшими народ. А она плела венки и гуляла на лугу, посреди которого стоял дом.
Пошли удивительные дни, напоминавшие детские сны - необыкновенно яркие, волшебные, но которых она даже не могла припомнить потом - как будто они растворялись в ней, не давая возможно приглядеться к мелочам, разглядеть детали, запомнить подробности.
На их дом напали орки - не было никакого сомнения, что это именно орки, но рыцарь разбросал их, и остатки врагов позорно бежали. Другой раз дом подожгли всадники с кривыми мечами и преувеличенно зверскими рожами, но она спасла его своей песней, которая обрушилась как поток дождя на пламя и пожрала его. Это было ни чуточки не страшно, только весело.
Рыцарь победил великана и принес ей ларец с его драгоценностями. Она сказала, что хочет развести плодовый сад, пчел и мастерские, чтобы было похоже на настоящее феодальное поместье и он привел откуда-то маленьких плотных человечков, деловито взявшихся за постройку служб. В отдалении выстроились мастерские, конюшни, у ручья встала мельница, замечательно вертевшая колесами, и берега наполнились особым шумом деловито журчащей и плещущей воды. А потом пришла осень - желтые листья, крик улетающих гусей в небесах, тяжелые яблоки, падающие в сухую траву и с хрустом трескающиеся от переполняющего их сока. Они вдвоем верхом поехали осматривать невесть откуда взявшиеся поля, где ровными рядками стояли снопы янтарной пшеницы, выгон, где топтался с десяток коров под предводительством огромного каштанового цвета быка, а вернувшись в дом, уселись у камина, где горел торф, и выпили яблочного сидра, переплетя руки.
Это был рай. Она не знала, чем они заслужили это, но радовалась каждому дню. Вышивала ли она ворот рубахи для рыцаря (она? Она и вышивать-то не умела!), выводя причудливый узор, складывающийся в цветы и грифонов, гуляла ли по дорожке, запахнув на себе отороченный лисьим мехом бархатный плащ, ее не покидало ощущение счастья. Так же счастлив был рыцарь, с обожанием глядевший на принцессу, певший и смеявшийся в седле, легко крушивший врагов, которые с маниакальным упорством нападали на их уединенное жилище. Он носил доспех, неизменно выходивший слегка помятым, но целым, из любой схватки.
И никто из них не считал дней, прожитых в головокружительном времени этого нереального мира.
Я чувствовал себя выжатым как тряпка. Наверное, так ощущают себя женщины во время беременности. Я был пуст внутри и в то же время чувствовал, как в этой пустоте совершенно независимо от меня разрастается новая жизнь, занимающая все больше места. Только и было разницы, что это происходило у меня не в животе, а в голове. Я просыпался посреди ночи, чтобы придумать рисунок созвездий над крышей дома, где на полную катушку жили однофамильцы - Принцесса и Рыцарь Без Имени. Я пропускал свой автобус, потому что мысленно выкладывал иглой шелковые кружева, которыми эта паршивка украшала рубахи рыцаря и свои нижние рубашки тончайшего полотна. Я начал читать книги из серии "Сделай сам", повествующие о кладке камня и устройстве каминов, а также наиболее экономичном способе прокладки канализации в загородном бассейне. Когда же я, решительно наплевав на непрошенных жильцов моей головы, уселся смотреть футбол, я не только почувствовал себя убийцей (в это момент на них напали кочевники-людоеды и почти ранили рыцаря), но и ощущал жуткую головную боль - изнутри в висок словно долбили тяжеленным копьем.
Я видел в зеркале себя, слегка помноженным на рыцаря и разделенным на принцессу. Снявшись на паспорт, я пришел с фотографиями в паспортный стол и нарвался на скандал: тетка форме кричала на меня, зачем я принес чужое фото. Слава аллаху, пришла ее начальница, посмотрела на меня, на фото, снова на меня и милостиво признала, что это одно и то же лицо. По дороге домой я купил бутылку водки.
Как я попал в рабство к этим несуществующим сущностям? Отчего они не отпускают меня? Я бы понял, если бы в памяти цепко сидели друзья или родители, с которыми я провел полжизни. Так нет же - придуманный мужик и незнакомая покойница потихоньку отъедали мою жизнь. Надо было что-то делать. Особенно отчетливо я понял это в тот момент, когда глядя на лицо шефа, по пунктам излагающего задание, я увидел высокую башню и машущую с нее Принцессу Без Имени. Ее алые губы раскрывались синхронно с ртом шефа, так что я невольно повторил вслух прочитанное по губам:
- Вернись ко мне...
Все немедленно замолчали. Шеф, встретив мой осоловелый взгляд, уткнувшийся в нижнюю часть его лица, быстро распустил сотрудников и удалился прочь, странно на меня поглядывая. Я даже не обрадовался этому, не было времени - шел по коридору как слепой, потому что стоял там, на башне, и что было сил махал вышитым платком вслед рыцарю. Я видел пыль из-под копыт его скакуна. Видел, как подскакивает его белый плюмаж при рыси и блестит на доспехах закатное солнце. Чувствовал запах нагретой солнцем листвы. Зато я столкнулся с теткой из отдела кадров и извинился, не слыша своего голоса.
Я испугался. Я пошел в кабинет шефа и решительно протянул ему листок бумаги с просьбой об отпуске за свой счет. Он быстро подписал бумагу, не задав мне ни единого вопроса, что было совершенно не в его характере...
За неделю я рассчитывал как-то управиться со своим буйным внутренним миром.
Меж тем принцесса, намахавшись всласть, уселась вышивать очередной платок. Я привычным жестом достал в полки толстенную "Книгу о рукоделии" и придирчиво выбрал рисунок, популярный в Венеции 16 века, тоскливо думая об ужине. Пока я не налажу процесс, покоя мне не будет. Откуда взялась башня, задался я вопросом, вытаскивая пельмени из морозилки. О!.. Мы, кажется, перешли на новый этап отношений: мне отведена незавидная роль объяснять, отчего и что случилось, связывать концы с концами, отвечать за все, что натворила в своем мире эта парочка. Пока леди вышивала, я успел сварить свой ужин, выложить его на тарелку и уже взял вилку, чтобы отправить в рот первый пельмень. Но проглотить его мне было не суждено, не в этот раз. Рыцарь! Рыцарь без имени настоятельно требовал внимания. С тоской поглядывая на стынущие пельмени, я углубился в Интернет, разыскивая что-нибудь об особенностях защиты при сарацинской технике боя. Как рыцарь ухитрился повстречать их в мирной и по всем приметам европейской части света? На него наскакивали трое - как полагается, укутанных до бровей в белые бурнусы и ихрамы всадников с кривыми саблями на тонконогих каурых скакунах. Лицо рыцаря под забралом заливали пот и кровь, я слышал его тяжелое, с присвистом дыхание и чувствовал запах лошадиного пота.
Победа нам тяжело далась. Я упал на табуретку, положив гудящие руки на дрожащие колени, и посмотрел на пельмени, ожидавшие своей очереди окунуться в уксус. Я так устал, что не мог есть. Хотелось лечь на спину и чтобы обвевало ветерком и было безопасно и спокойно, как в детском саду на тихом часе...
Через несколько минут я очнулся. Какие кони, какие сарацины? Почему у меня дрожат руки, особенно правая, которая еще помнит тяжесть меча и прямого удара по клинку? Я подъел холодный ужин и с приятной сытостью в желудке рухнул на диван. Это нужно было обдумать. В конце концов, для того я и выпросил отпуск, чтобы разделаться наконец со своими внутренними проблемами, а не углубляться в них. Меня одолевала дремота, и я начал было погружаться в ее теплые глубины. Но не тут-то было. Рыцарь временно был избавлен от неприятностей и потихоньку продвигался на верном коне куда-то по избавленной от опасности дороге. А вот принцесса довершила вышивку и пожелала выйти из башни. Несмотря на нестерпимый позыв немедленно придумать выход и винтовую лестницу, я пару минут с садистским удовольствием смотрел, как она наматывает круги по окружности неприветливой каменной комнаты.
Смотри, в следующий раз ты отсюда не выйдешь, красавица! - я представил, как эхо моих слов в сопровождении адского хохота звучит в замкнутом объеме башни. Ужас, отразившийся на очаровательном личике, показал мне, что звучит это поистине страшно. Пожалев девушку, я напряг остатки фантазии и мысленно, со скрипом, приделал дверь в круглую комнату на вершине башни и винтовую лестницу, по которой она и упорхнула. Нет, я не был сволочью и вначале мне даже доставляло удовольствие мирное и уютное житье этой влюбленной парочки. Самому мне такая идиллия никогда не светила и не будет светить. Но в последнее время они стали тяготить меня все больше и больше. Я был никудышным богом, но я честно пытался предоставить им как можно больше самостоятельности. Они не хотели... или не могли ее взять? Значило ли это, что я создал только големов и не смог вложить в них душу?
Собственно, я не собирался делать ни того, ни другого, так уж вышло...
Вернувшегося Рыцаря Принцесса встретила слезами. Они никогда не заставляли ее лицо краснеть и некрасиво искажаться, они скатывались по бледным щечкам с едва намеченным румянцем, как жемчуг, - вот и сейчас в траву упало несколько мелких жемчужин. Но он испугался - никогда еще дама его сердца не встречала его рыданиями. Она поведала ему о страшном колдуне, который поселился в этих местах и решил сжить их со свету. Он чуть не заточил ее в башне, которую построили им подземные карлики по уговору, откуда так славно было махать вышитым платком вслед рыцарю и со сладко замирающим сердцем ожидать его возвращения.
- Вызову его на бой и навсегда покончу с этим чародеем! - пылко воскликнул рыцарь.
- Не раньше, чем я вышью тебе магический пояс, - возразила принцесса. - Поверь, он коварен и силен куда больше, чем мы можем себе представить. А если он убьет тебя, и я умру! Я не смогу без тебя жить!
Они обнялись и долго сидели на берегу, там, где рябина и жимолость соткали из зелени плотный шатер. Пошел теплый дождь, и она подобрала платье, чтобы не испачкать о мокрую траву и высокий куст таволги.
Второй день я лихорадочно листал страницы свежеотпечатанных гримуаров, прикупленных в ближайшем книжном, и до рези в глазах всматривался в гуглевы ссылки. У моей принцессы проснулась любовь к колдовским заклинаниям, и я чувствовал снедавшее ее нетерпение как свое. Куда делась кроткая бледная дева, вышагивающая по траве в ритме менуэта и распевавшая чувствительные баллады! Словно запалили бледную восковую свечу и она, разгоревшись, безжалостно обжигала ладонь, что ее держала. Скандинавские руны, неясные кельтские легенды и хитрые узоры, викка и "Золотая заря", мутная оккультистика и экстатические шаманские миры - я шел по ним не разбирая дороги и предоставив выбор нужного Принцессе без имени. Я был подзорной трубой, сквозь которую она нетерпеливо перебирала колдовские чары.
В конце концов я уснул за компом, так и не поняв, на чем она остановила свой выбор.
Весь следующий день я наслаждался покоем. Принцесса упоенно вышивала, рыцарь, сбросив латы (я так и не понял, как он ухитрялся их надевать и снимать самостоятельно), рубил дрова, играя мощными мышцами. Полдня я проспал, компенсируя лихорадочную бессонницу предыдущих дней, затем читал какой-то детектив, я и забыл, что читать можно просто так, для удовольствия, к вечеру сбегал за пивом и расположился у телевизора с намерением прожить это время как все. Мне было хорошо. В перерыве футбольного матча благодушно просмотрел рекламный ролик мультфильма. Я вызываю тебя на бой! - пискляво орал рисованный герой непонятного вида - то ли перекормленная белка, то ли ненормальный хомяк. - На смертный бой во имя моей дамы!
Я вызываю тебя на смертный бой! - гудело и неприятно отдавалось эхом в голове, как если бы она была полая. То громче, то тише, отдаляясь и приближаясь, вибрируя в ступнях и замирая в рамах окон. Соседи, что ли, телик включили на полную мощь?
На смертный бой!
Тогда-то я и уронил стакан. Потому что определил направление звука. На смертный бой вызывали меня, и кто, смешно подумать - порождение детских мечтаний и прочитанных книг, детище непомерно развитого воображения и моды на всякую средневековщину. Существующий исключительно в моем воображении рыцарь вызывал меня - меня! - на бой. Иронию происходящего я прочувствовал в полной мере, когда крики стали подкрепляться ударами изнутри в голову. То ли тяжело била в виски кровь, то ли... Обхватив руками раскалывающуюся голову, я откинулся на спинку кресла. Надо было что-то делать, иначе ситуация покончит со мной раньше, чем я с ней. Головная боль лишила меня всякой возможности соображать, но все же я попытался увидеть своего противника. Как ни странно, мне это не удалось. Ну ладно! Знание, как нас учили в школе, сила. Собрав все, что я знал об ураганах, смерчах и торнадо, я попробовал представить себе над уютной черепичной крышей домика, где жили мои голубки, этакий черный неумолимый вихрь.
Небо потемнело мгновенно. Ураганом вырвало с корнем дерево в саду, сломало другое, обтрясло яблони, разбило окно, смело выстиранное белье, но посягнуть на дом, где укрывалась Принцесса Без Имени, я не решился. Все-таки силы были неравны. Зато я увидел рыцаря, вместе с конем прижатого ураганом к стене башни. Нападать на меня он больше не пытался.
Удовлетворенный, я решил, что моя сладкая парочка получила урок. Спал я хорошо, без сновидений, только переворачивался с боку на бок и снова засыпал, никто не беспокоил меня ночью бессонными фантазмами. Кажется, шел дождь, в форточку несло запах влаги, мокрого асфальта, щедро политого бензином, монотонный шелест и плюханье. Я проснулся бодрым и свежим, еще спросонок почувствовав крепкий бодрящий запах дубовой рощи и прелой листвы, в которой находишь таких славных боровичков и маслят со слезой на толстой ножке...
Открыв глаза, я тут же зажмурился, ибо золотисто-зеленый пронзительный свет вкупе с радостным щебетом - это не совсем то, чего ожидаешь в городской квартире на пятом этаже в унылом, мокром ноябре. Полежав немного, я снова открыл глаза. Вторая попытка оказалась удачней. Сумеречный серенький полусвет меня вполне успокоил - настолько он соответствовал моим представлениям о жизни. Было холодно и зябко, зато все вокруг свидетельствовало о несокрушимой реальности - бетонные стены с лохмотьями обоев внизу, тонкий и ломкий серый линолеум на полу, пружины дивана, переваливающиеся подо мной, как тугие мышцы под шкурой коня. Капала вода в соседней квартире, где-то далеко пело радио, по улице проехал грузовик, затем прозвучала убывающая нота троллейбуса. И поверх всего я слышал тонкий неразборчивый шепот. Он то приближался, то удалялся, оставаясь таким же неразборчивым. Я неохотно выполз из-под одеяла и пошлепал заплетающимися со сна ногами в прихожую - мне показалось, что это на площадке собрались подростки. Нет, никого.
Я занялся привычными утренними делами, раз уж сдуру поднялся в такую рань. Шепот успешно заглушило шипение разбитых на сковородке яиц.
Я поискал взглядом любимый стакан, вспомнил о его судьбе и о принцессе одновременно.
Она стояла на коленях на голом полу, отвергнув вышитую подушку, и, глядя в сияющую голубизну неба, заключенную в частый переплет окон, молилась. Теперь было понятно, что я слышал ее шепот, а в этой маленькой комнате он звучал вовсе не шепотом.
- Помоги нам, господи, - говорила она, прижимая руки к худой груди и в волнении комкая кружево корсажа. - Почему ты отвернулся от нас в этот тяжелый час? Наш враг силен, а ты как будто не слышишь. Он наслал на нас ураган, который едва не стоил нам жизни. Прости нас, если мы в чем-то провинились и помоги избавиться от него! Я же никогда ничего у тебя не просила, господи!
Я зажал уши, но это не помогло. Шепот раздавался в моей голове, пронизывал ее насквозь и уходил подобно пучку нейтрино в стратосферу. Он звучал как орган в пустом зале консерватории.
Она - Принцесса без Имени - молилась мне о спасении от меня! И что я должен был делать?
Когда первый момент ошеломления прошел, я даже обрадовался. Сейчас я на правах бога поставлю условие: больше меня не донимать, не трогать, не поминать, не дергать, не... А что не? Как они будут жить без моих подсказок, без моего опыта, без сведений, которые я старательно, не жалея времени, выуживаю из разнообразных книг? Эти вот эфемерные порождения моей фантазии, тянущие из меня знания, которые в их мире преображаются во вполне реальные, такие земные вещи? Это то же самое, что убить их. Ведь все, до последнего листика и ветерка, придумано мною. А если оставить все как есть, так они ж высосут из меня все. Я и так на грани нервного истощения. Что делать-то, господи? Подскажи...